Вексельное право

СОБОЛИНАЯ ИСТОРИЯ

Жители нашего города любили вечерами прогуливаться по центральной улице.

Среди фланирующих часто можно было встретить довольно приметную пару. Он – высокий и худощавый, с сухим выхоленным лицом, в пенсне с золотым ободком, одет всегда в пальто-пыльник, на голове – жесткий котелок, какие сохранились теперь только в театральном реквизите. Именно этот котелок сразу выдавал иностранное происхождение владельца. Его спутница была так же высока, умеренно красива и весьма элегантна.

То был германский консул герр Адольф Клейнкопф и его супруга Эльвира.

Германские консульства в Сибири появились неизвестно к чему: начиная еще с 1914 года все немцы, не пожелавшие почему-либо принять русское подданство, репатриировались на родину. Оставшиеся же – после ликвидации колчаковщины – стали советскими гражданами, проживали в своих Блюменфельдах и Мариенталях в Славгородском округе и в двадцатых годах вряд ли нуждались в защите своих интересов со стороны Веймарской республики.

В нашем городе германское консульство помещалось в двухэтажном кирпичном особнячке, на дверях которого висел выпуклый овальный щит, покрытый белой эмалью, с черным орлом и надписью: «Дейч консулат». Выглядело это внушительно. Перед зданием консульства расхаживал милиционер.

Чету Клейнкопф часто сопровождал хорошо одетый человек неопределенного возраста, с глазами алкоголика или наркомана. Он водил за собой на ремешке огромного дога, похожего на знаменитую собаку Баскервилей, которая так ярко описана Койан-Дойлем.

Звали этого человека Альфред Розенталь, он занимал пост секретаря консульства. Однако знакомые чекисты уверяли, что он – никакой не Розенталь, а принявший германское подданство бывший белогвардейский штабс-капитан Розенберг.

Вся эта троица, видимо, не была особенно обременена делами государства, которое она представляла, так как с утра и до вечера толкалась в магазинах.

Однажды я поинтересовался у приятеля из ГПУ, что покупают у нас эти иностранцы, которые довольно сносно владели русским языком.

– Меха покупают, – ответил приятель. – Мягкой рухлядью увлекаются. Сибирь!.. Купят здесь за червонец, а у себя в Германии десять сдерут.

– Значит, спекуляция?

– Ну, нельзя все мерить нашими мерками. Нам известно только, что этот самый бывший колчаковский Розенталь то и дело путешествует в Берлин с багажом.

Как-то меня вызвал начальник.

– Есть у тебя партикулярное платье? Костюм приличный?

– Нет, Викентий Юзефович. Не шибко приличный есть: по третьему году…

– Черт вас знает, куда вы жалованье деваете! Вот, видишь, понадобился костюм, а у тебя и нет.

– Семья же, Викентий Юзефович…

– У всех семья! Ступай к коменданту, пусть подберет подходящее в гардеробной. Два костюма.

– А второй для кого?

Кравчик мгновенно вскипел. Была у него такая способность – бурлить, как самовар, но и быстро остывать, как дорожный чайник.

– Кому, кому… Конюху Дормидонту! На мой рост нужен костюм, понятно? – И добавил уже миролюбиво: – Ты ведь, кажется, языки изучаешь?

– Да, немецкий и французский.

– Можешь что-нибудь по-немецки?

– Что-нибудь могу.

– Фразу связать можешь? Ну, скажем: «Разрешите вас заверить, что будут приняты все меры к розыску похищенного…» Можешь это?

– Не смогу. Могу «гутен таг» или «гутен абенд». А можно узнать, товарищ начальник, для чего это требуется?

– Германского консула обокрали. Международный скандал!

Моего сомнительного знания немецкого языка и не потребовалось.

Мы сидели в консульском кабинете и беседовали по-русски, причем герр Клейнкопф применял по адресу похитителей довольно энергичные выражения.

Выяснилось следующее.

Консул самолично приобрел соболиную подборку, уплатив за нее солидную сумму.

– Я пиль намерен стелать фрау Эльвира шупу, – пояснял консул. – Такой редкий покупка и – пошалюста!..

В кабинете царил полумрак, и я не сразу приметил Альфреда Розенталя. Секретарь сидел в углу, в массивном кресле, откуда торчала лишь одна голова да видны были руки, лежавшие на подлокотниках.

Из рассказа консула выходило, что двадцать три шкурки соболя Баргузинского кряжа сорта «головка» исчезли при совершенно загадочных обстоятельствах.

Фрау Эльвира Клейнкопф ехала к портному-меховщику. Соболя – легкий, но объемистый сверток – лежали под сиденьем пролетки. Показав шкурки портному, фрау приказала кучеру отнести их и положить на прежнее место, а сама осталась еще на некоторое время, чтобы вручить портному задаток. Как истая немка, она потребовала расписку.

Закончив все дела, фрау Эльвира направилась к пролетке, и тут произошла неприятность: подвернулась нога.

О дальнейшем в протоколе было сказано:

«Когда кучер Шульце и горничная Маргарита помогли мне войти в дом и уложили меня в постель, я спохватилась, что оставила в пролетке меха и приказала горничной принести сверток. Вернувшись, она сказала, что сверток исчез…».

– Нефероятно! – пожимал плечами консул. – В мой дом ошень честный прислуга. Майн хунд… мой собак – честный немецкий собак…

– Загадка! – сказал я, когда мы с Кравчиком возвращались к себе. – Понимаете, Викентий Юзефович, через такой забор-брандмауэр, которым обнесен консульский двор, не сразу перелезешь. Серьезный заборище, и высота, и битое стекло наверху, и гвозди…

– Прислуга! – уверенно ответил на это начальник, который был скор на открытые подозрения. – Безусловно, прислуга. Этот кучер показался мне подозрительным старичком. Заметил, как у него руки тряслись, когда протокол подписывал? То-то!.. А может, и горничная. Она ведь дочь старика?

– Дочь.

– Ну, все ясно! Только вот с какого боку эту парочку взять? Тут, голубок, надо очень и очень осторожно. А главное – выяснить, где сейчас соболя… Черт!.. Как бы консул не учинил скандала. Надо бы обыскать помещение, но для такой операции необходимо согласие немца и нашего Наркоминдела. Понимаешь, какая складывается ситуация-конъюнктура? Ладно, начинай все же с агентурной проверки торговцев, скорняков, всех комиссионок и так далее. Понял?

И началась охота за соболями Баргузинского кряжа.

В дело включилась наша секретная часть. Она провела тщательную агентурную проверку, выяснила то, что касалось прислуги. Но все оставалось по-прежнему: соболей закапканить не удавалось.

Прошло две недели.

Как-то к нам в комнату зашел начальник секретной части Подкопаев с агентом Петровым. В руках у начальника был добротный, желтой кожи, чемодан. Поставив его на стол, Подкопаев повернул в замке ключ, и крышка эффектно откинулась. Чемодан был набит баргузинскими соболями сорта «головка».

– Пишите расписку, инспекторы! – подмигнул он. – Опять активная часть в «хвостистах», а мы, секретчики, – на высоте, как всегда!

В комнату набились сотрудники. Пришел и Кравчик. Восхищенно мял роскошные шкурки, встряхивал, любуясь игрой черного меха.

– Докладывай! – наконец приказал он Подкопаеву. – Сперва методика…

– Ну, это уж, товарищ начальник, только вам одному. С глазу на глаз… А как получилось – сейчас скажу. Однако без методики. Так вот… Зашли мы с Петровым в международный вагон московского экспресса уже за Омском. Надо было дать время ворюге успокоиться и почувствовать себя в полной безопасности. Ну, заходим в вагон, проводнику показали служебную бирку. Подошли к третьему купе, открыли, а он, гадюка, пиво пьет и сардинами закусывает! Никакого понятия: ну, кто же пиво – сардинами?..

– Без деталей, – нахмурился начальник.

– Слушаю!.. Так вот, таким образом. Пьет пиво и абонировал все двухместное купе. Мы проводника – за дверь и купе на защелку. Я и говорю: отложите, мол, сардины и откройте свои чемоданы. А он с таким, понимаете, акцентом… Ну-ка, Петров, изобрази!

– Ви пришель дипломатический фагон. Исфольте упираться фон! Я есть дипломатический курьер, – изобразил Петров довольно удачно.

– Да кто он, черт подери? – не вытерпел Викентий Юзефович. – Кто?

– А разве я не сказал – кто? – удивился Подкопаев. – Я же сказал…

Кравчик встал и вразвалочку подошел к столу секретаря розыска.

– Пишите проект приказа, Нина Семеновна: Подкопаева за фокусы с начальником и сослуживцами…

– Ну, вот! – вздохнул Подкопаев. – Сразу и – в приказ… Хорошо, буду без фокусов… Говорю этому Альфреду: бросьте, мол, язык ломать, неужели не понимаете, что ваше инкогнито весь город разгадал? Давайте, мол, по-хорошему: вы – жулик, я – сыщик, ну, чего мы будем друг перед дружкой выламываться? Не солидно. Открывайте-ка свой «дипломатический» багаж. Тем более, говорю, что заявки на перевозку его вы не подавали и правом «персона грата» не пользуетесь…

Петров подхватил:

– Тут он встал и на чистейшем русском: «Какого черта вам надо? Денег хотите? Много не могу, но солидно дам. Четыреста устраивает?» А Подкопаев и говорит: давно бы, мол, так, по-доброму. Давайте, говорит, денежки. Тот и достает четыреста, да опять спрятал в бумажник. «Дудки, говорит, все равно и взятку припишете, и меха заберете. Не дам денег. Вот вам ключ, вот чемодан. Пользуйтесь моей простотой, берите…» Открыли мы чемодан, а там – эта благодать!

Продолжил Подкопаев:

– Стал я протокол составлять, пригласил понятых – проводника и какого-то нэпача. Подписались. Жалоб на обыск заявлено не было. Ну, все как полагается. Когда понятые ушли, Альфред спрашивает: «Как вам удалось?» Я отвечаю: интуиция, детективные соображения, и так далее. Он одно башкой качает: «Врете, кто-то меня предал…». «Теперь, говорю, вы мне скажите – как вам удалось?» Он смеется: «Случай… Когда пролетка въехала во двор, я в туалете сидел. У консула их целых два: один для персонала, в доме, другой – для прислуги. А ключа от домашнего не оказалось на месте, я и пошел в тот, во дворе. Вижу, Эльвиру под ручки ведут по черному крыльцу. Тут меня и озарило. Соболя под сиденьем в пролетке, это я хорошо знал, а с Рексом, собакой, мы друзья…» В общем, взял Альфред сверток, припрятал до вечера за конюшней, а потом к себе перетащил. Ну, когда я его прижал, говорит: «Арестуете?» Я пояснил, что, мол, не имеем права: кража, совершенная частным лицом у частного лица, квалифицируется по статье сто шестьдесят два пункт «а» и карается исправработами на срок всего до трех месяцев. Для нас, говорю, вы лицо частное и известное, имеете определенное местожительство. Но подписку о невыезде соблаговолите!..

– Ну, он подмахнул нашу филькину подписку, – вмешался опять Петров. – Мы взяли чемодан и распрощались.

Кравчик поморщился.

– Надо было…

Но, не досказав, удалился из комнаты.

Мы намеревались вручить владельцу пропажу в торжественной, точнее – официальной обстановке. Пригласили представителя Внешторга, юрисконсульта крайисполкома и директора пушно-сырьевой базы Сибторга.

– Ваши? – спросил Кравчик, предъявляя шкурки немцам.

– О… о! – изумился консул. – Ви нашель?

Когда мы рассказали об обстоятельствах, при которых были похищены соболя, герр Клейнкопф зло взглянул на супругу:

– Этта мерзафец Розенталь пиль ваш протеже!

– Можете получить вашу собственность, – сделав широкий жест, сказал представитель Внешторга. – Только небольшая формальность. Разрешите прочитать?

В тщательно составленном заключении экспертов было сказано:

«Специалистами пушно-сырьевой базы установлено. Первое: все экземпляры соболей, принадлежащих господину Клейнкопфу, приобретены помимо государственной монополии на торговлю мехами и подверглись безлицензионной охоте и выделке частными лицами, что запрещено законами СССР. Второе: в соответствии с этим компетентные советские органы решили, что соболя могут быть выданы их нынешнему владельцу при условии оплаты стоимости каждой шкурки по средним ценам, установленным на данный кряж Комитетом ленинградского пушно-сырьевого Международного аукциона…».

Выслушав все это, герр Клейнкопф надменно спросил:

– Вифиль? Сколько?

Когда представитель Внешторга назвал сумму, фрау Эльвира щелкнула серебряной сумочкой, достала пахитоску и закурила.

Начальник розыска поглядел на консула.

– За раскрытие хищения у частного лица вы обязаны выплатить еще пятнадцать процентов от суммы, заявленной представителем Внешторга. Это составит…

– Цум тойфель! – мрачно отозвался консул. – К шорту! Может запирать этта шкура себе!

Представитель Внешторга учтиво поклонился.

– Должен заметить, господин консул: дабы избежать кривотолков, Внешторг будет вынужден обратиться к господину послу и требовать компенсации за охоту без лицензии.

– Карашо, – кисло улыбнулся герр Клейнкопф. – Я буду платить. Но вы арестоваль тот негодяй?

– Вы имеете в виду секретаря? Нет. По нашим правилам, изоляция частного лица, совершившего кражу у частного лица, необязательна, имея в виду, что карательная санкция, предусмотренная статьей сто шестьдесят второй, незначительна.

– Прафила… – прошипела фрау Эльвира, гася пахитоску. – Альфред надо гонять каторга, галера! Я пуду писать Берлин…

На другое утро консул появился у нас. Он выложил на стол два чека – один Сибторгу, второй – нам: законные пятнадцать процентов за раскрытие кражи, совершенной частным лицом у частного лица.

Спустя несколько дней я встретился в магазине с консульской горничной.

– Ну, теперь вы избавлены от всяких подозрений, – сказал я девушке: – Рад за вас!

Она вспыхнула:

– Я ошень боялся. Фрау Эльвира говориль, что этта делаль мой… фатер. И хотель выгоняйт с рапоты. Я написал герр Подкопаев… Я убираль комната господина Альфред и нашел в печка бумага… Он жигаль этта бумага от пакет. А потом он купиль чемодан и храниль на вокзал…

– Да вы настоящий Шерлок-Холмс, Маргарита!

– Нет… Я очень люблю мой папа Шульце.

В тот же день я сказал Подкопаеву:

– Повстречался сегодня с твоей «Методикой», она же – мадам Интуиция. Просила передать тебе привет, главный сыщик!

– Ну, ну, ты не очень! – грозно ответил Подкопаев.

Но глаза его блестели весело и по-доброму.