Великая русская революция, 1905-1922

1. Противоречия идеи Учредительного собрания с XIX по XX век. Народное представительство, коллективный монарх, или имитация?

Попытка созыва Учредительного собрания в 1917‑18 годах является одним из принципиальнейших и наиболее запутанных вопросов Русской революции. Главенствующее в массовом сознании представление, согласно которому именно Собрание должно было создать легитимную власть, осуществить демократический выбор государственного устройства и типа правления в стране, является крайне упрощенным, если не ложным.

Действительно, все политические силы России призывали к созыву Учредительного собрания, именно с этим органом связывали свои надежды на выход из кризиса абсолютизма. Но крайне наивным было бы считать, что все политические силы подразумевали под Учредительным собранием одну и ту же структуру, и более того — видели один и тот же выход из сложившейся в стране ситуации.

Та форма и те полномочия, которые реально приобрело Учредительное собрание в 1917 году, в значительной мере сложились ситуативно. Они сформировались в результате спора Советов и Временного правительства, и, одновременно, под воздействием отречения Николая II и отказа великого князя Михаила Александровича вступить на престол. В своем отказе он соглашался «воспринять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием, чрез представителей своих в Учредительном Собрании, установить образ правления и новые основные законы Государства Российского»[313].

Михаил Александрович возложил на Собрание титанические полномочия: выбор формы правления, решение вопросов государственного устройства, формирование законодательной базы. Именно о таком Учредительном собрании, призванном определять, монархию ли восстановить в России, или учреждать республику, принято говорить сегодня.

Но такого Учредительного собрания, которое называют «вершиной российской демократии», просто не существовало. С первых дней марта 1917 года вопрос созыва УС стал объектом интриг многочисленных политических сил, обоснованно полагавших, что созыв Собрания именно по их версии обеспечит полную и окончательную победу именно их идее.

Чтобы понять масштабы кризиса легитимности российской власти в 1917 году, хода революционного процесса, перипетий созыва УС, потребуется, пусть и ненадолго, вернуться назад, в дореволюционный период Российской империи. Вспомнить, как зародилась и развивалась идея Учредительного собрания в российской политике. Что вкладывали в нее различные силы XIX‑XX веков. И, отталкиваясь от этого знания, оценить реальный ход событий.

В зарождающейся российской политической культуре начала‑середины XIX века можно выделить три основные концепции реформирования государственного устройства России, в которых упоминался всенародно избранный орган власти. Декабристы предлагали сформировать «Палату представителей народных». Славянофилы говорили о необходимости нового Земского собора. Наконец, народники впервые подняли вопрос созыва Учредительного собрания. В каждой из этих концепций функции представительного органа власти трактовались по-разному.

Впервые о прообразе УС задумались декабристы. В «Манифесте к русскому народу», составленном накануне декабрьского восстания, перечислялись запланированные заговорщиками реформы. Среди них — созыв «Палаты представителей народных, кои долженствуют утвердить на будущее время имеющий существовать порядок правления и государственное законоположение»[314].

Важный нюанс: «Палата» не только не рассматривалась как высший орган власти в стране, но не являлась и выразителем сути планируемых реформ. «Утвердить» «порядок и законоположение» не означало в данном случае «выработать».

На переходный период декабристы планировали создать временную власть, структура и полномочия которой были прописаны в «Манифесте» достаточно четко: «правление из 2-х или 3-х лиц», которое сосредоточило бы в своих руках «всю верховную, исполнительную власть». Манифест оговаривал разделение властей на исполнительную, законодательную и судебную, однако та же группа, согласно его положениям, проводила бы и коренную реформу государственного устройства в соответствии с собственными представлениями о справедливом политическом строе — «уравнение прав всех сословий», «образование судной части с присяжными», «уравнение рекрутской повинности между сословиями», «уничтожение постоянной армии». То есть группа властителей брала на себя и законодательные функции. А по сути — наделяла себя (пусть и временно) диктаторскими полномочиями вне всякого разделения властей.

О предполагаемых полномочиях Палаты можно прочесть в программе Северного общества декабристов, составленной Н. М. Муравьевым. Ратуя за конституционную монархию, он так определял ее черты: высшим представительным и законодательным органом должно быть двухпалатное Народное Вече, состоящее из Палаты представителей народных (избирается на два года, состоит из 450 членов) и Верховной Думы, как органа, представляющего территории[315]. Исполнительная власть вручается императору — «верховному чиновнику российского правительства». При вступлении в должность он присягал Народному Вече, принимал на себя обязательство сохранять и защищать «Конституционный устав России».

Перед нами цель, к которой стремились заговорщики. При этом в концепции декабристов как само собой разумеющееся предполагалось, что все действия, направленные к осуществлению этой цели, — взятие власти, выработку Основного закона, формирование временного правительства, передачу власти новому монарху — осуществляет имеющая четкие планы на этот счет аристократия. «Палата представителей народных» выполняла вспомогательные функции: по завершении коренной реформы государственного устройства она должна была принять разработанную декабристами конституцию — «государственное законоположение», легитимировать нового монарха — принять у него присягу. И занять в сложившейся системе власти место классического западного парламента.

Иной подход к реформированию власти демонстрировали славянофилы. С их точки зрения абсолютизм не исчерпал себя, но для улучшения государственного устройства следовало добиваться «единения царя с народом». Этому мог помочь созыв законосовещательного Земского собора, который, будучи при царе, являлся бы выразителем «общественного мнения».

И западники, и славянофилы понимали необходимость перемен. Но одни пытались свергнуть царя и ограничить власть нового монарха конституцией, то есть перестроить государственное устройство России на западный лад. Другие отрицали западные ценности и предлагали воссоединить монарха с народом в надежде, что через представительную законосовещательную палату он услышит о нуждах людей.

Нужно отметить, что концепция славянофилов в их отрицании западнического пути была подкреплена серьезной аргументацией, не теряющей актуальности и по сей день. Ю. Ф. Самарин предостерегал от необдуманного переноса западных ценностей на российскую почву: «Народной конституции у нас пока еще быть не может, а конституция не народная, то есть господство меньшинства, действующего без доверенности от имени большинства, есть ложь и обман. Довольно с нас лжепрогресса, лжепросвещения, лжекультуры; не дай нам Бог дожить до лжесвободы и лжеконституции. Последняя ложь была бы горше первых»[316].

Наконец, народники — следующее поколение российских революционеров, — выдвигали наиболее радикальную концепцию реформирования государственного устройства. Выход из тупика абсолютизма они видели в насильственном свержении царской власти и переходе к прямому народовластию. «Своей ближайшей задачей» Народная воля считала «снять с народа подавляющий его гнет современного государства», то есть «произвести политический переворот с целью передачи власти народу»[317]. «Мы полагаем, — говорилось в программе Исполнительного комитета движения, — что народная воля была бы достаточно хорошо высказана и проведена Учредительным собранием, избранным свободно, всеобщей подачей голосов, при инструкциях от избирателей…»[318]

Принципиальным отличием концепции народовольцев от всех предыдущих являлась ее анархичность. «Народные желания и идеалы» возводились в ней в абсолют. И даже программа Народной воли имела в отношении послереволюционных событий исключительно рекомендательный характер. В ней говорилось о готовности признать любое народное решение, каким бы оно ни было. Фактически, после свержения монархии партия умывала руки, полагая свою главную задачу решенной. Далее она перекладывала всю полноту ответственности за решения по государственному устройству на Учредительное собрание.

УС в этой схеме становилось и коллективным верховным правителем, и главным реформатором: «Наша цель, — говорилось в программе, — отнять власть у существующего правительства и передать ее Учредительному собранию… которое должно пересмотреть все наши государственные и общественные учреждения и перестроить их согласно инструкциям своих избирателей».

Если в концепции декабристов Палата была призвана легитимировать новую власть в соответствии с заранее разработанными планами и под руководством временного правительства из заговорщиков, в концепции славянофилов Собор — улучшить существующую власть, то в концепции народников УС само формировало новую власть, действуя в период фактического безвластия. Подразумевалось, что группа заговорщиков-революционеров совершит «политический переворот», и, не принимая затем власти, всецело положится на волю всенародно избранного Собрания.

При этом вскрывалось одно из главных противоречий Учредительного собрания — неясным оставалось, какая организационная сила в условиях безвластия проведет выборы и осуществит созыв УС. Сам «собор» повисал в воздухе между прошлой и будущей властью, возникая будто из ниоткуда.

Это очень серьезное противоречие для органа, претендующего на независимое решение вопросов власти и государственного устройства. УС требовало наличия хоть какой-то власти («временной власти»), способной обеспечить его выборы и созыв. Но при этом само Собрание рисковало оказаться лишь инструментом этой власти — как в концепции декабристов, где были вчерне расписаны даже и принимаемые УС решения.

И, напротив, стать «хозяином земли русской», «коллективным монархом», свободным в решении всех государственных вопросов, вплоть до выбора формы правления, Собрание могло, в идеале, лишь в условиях безвластия. Но нетрудно представить себе даже и позицию идеалистов-народников, свершивших революцию и организовавших созыв Собрания, решись оно реставрировать только что свергнутую монархию. Что, учитывая уровень развития общественной мысли того времени, было не только возможным, но и почти неизбежным. Вряд ли народовольцы стерпели бы такое надругательство над собственными демократическими идеями. А следовательно, и их «неучастие» было не более, чем красивой декларацией.

Можно порассуждать о возможности стихийной самоорганизации общества, которое, в условиях слабой власти или безвластия, «снизу» выдвигает новые (или альтернативные) органы управления. Но и в этом случае Учредительное собрание утрачивает первоначально заложенный в него смысл. Ему остается либо узаконить уже сложившиеся «снизу» органы, исполнив формальные функции легитимизации, либо вступить с ними в конфронтацию, утратив при этом всю свою «народность».

Эти противоречия так и не были разрешены до Февральской революции. В программных документах партий начала XX века повсеместно упоминалось Учредительное собрание, но в отдельных случаях функции УС сводились к законосовещательным или парламентским, в отдельных, как и в случае «Народной воли», Собрание «подвешивалось» между властями.

Эсеры, вслед за народниками, говорили об Учредительном собрании как о революционном органе, «свободно избранном всем народом без различия пола, сословий, национальности и религии, для ликвидации самодержавного режима и переустройства всех современных порядков»[319]. В 1906 году отколовшиеся от эсеров народные социалисты (энесы) в своей программе декларировали отказ от планов свержения монархии. Соответствующие изменения претерпела и концепция Учредительного собрания. В программе НС говорилось о «народном представительном собрании», «организованном в виде одной палаты, избираемой всеми гражданами», которому «должна принадлежать вся полнота законодательной власти»[320]. Таким образом, речь шла о создании парламента при существующей царской администрации.

В канун первой русской революции об Учредительном собрании говорили все, не исключая Конституционных демократов (кадетов). Сегодня принято утверждать, что либеральная Конституционно-демократическая партия была одной из самых последовательных сторонниц созыва Учредительного собрания, причем в самой демократичной его форме: «выбор формы правления, решение вопросов государственного устройства, формирование законодательной базы». В этой связи нужно заметить, что сама программа КДП напоминала готовую, четко структурированную конституцию. Пространства для маневра и дебатов по государственному устройству России для кадетов просто не существовало. Эти вопросы в программе партии определялись так: «Россия должна быть конституционной и парламентарной монархией». «Государственное устройство России определяется Основным законом» и т. д.

Тем не менее, в постановлении съезда партии от 14 октября 1905 года говорилось о поддержке требований забастовщиков о «немедленном введении основных свобод», а также «свободному избранию народных представителей в Учредительное собрание»[321].

Постановление съезда КДП от 18 октября 1905 года расшифровывает мысль кадетов: «Ознакомившись с Высочайшим манифестом 17 октября… съезд конституционно-демократической партии пришел к следующим заключениям: … Государственная дума не может быть признана правильным народным представительством», так как выборы в нее не являются прямыми и равными. А следовательно, «задачей конституционно-демократической партии остается достижение поставленной раньше цели — Учредительного собрания на основе всеобщего и равного избирательного права с прямым и тайным голосованием»[322].

Таким образом кадеты, солидаризируясь с требованиями созыва Учредительного собрания (а эти требования в 1905 году в очень значительной степени опирались на концепцию эсеров), в реальности говорили о созыве парламента. Причем, как и энесы чуть позже, помещали этот парламент в существующую структуру царской власти.

РСДРП (еще не разделившаяся на большевиков и меньшевиков) включила требование о созыве Учредительного собрания в свою программу в 1903 году. Социал-демократы в программе-минимум, рассчитанной на буржуазную революцию, выдвигали список требований, заявляя: «Российская социал-демократическая рабочая партия твердо убеждена в том, что полное, последовательное и прочное осуществление указанных политических и социальных преобразований достижимо лишь путем низвержения самодержавия и созыва Учредительного собрания, свободно избранного всем народом»[323]. Можно с большой долей уверенности говорить о том, какой именно смысл вкладывали эсдеки в идею УС. Для марксистов на первом месте стояли не вопросы о форме правления и государственном устройстве, ключевыми для них оставались понятия смены социально-экономических формаций. И здесь противоречий не возникало — на смену феодализму должен прийти капитализм, следовательно, «законной» формой государственного устройства должна стать буржуазная республика со всеми ее атрибутами — в том числе и парламентом.

2. Учредительное собрание как условие создания и краха Временного правительства

В истории Русской революции можно выделить одно решение, имевшее далеко идущие последствия, вплоть до Октябрьского переворота и начала Гражданской войны. Речь идет о действиях Петроградского Совета, решившего в первые дни Февральской революции осуществить передачу власти буржуазии.

Еще революция 1905 года выдвинула на передний край народной политики Советы. Их влияние, пусть и на непродолжительный период, возросло настолько, что министры царского кабинета не могли без разрешения Совета отправить срочную депешу, а в столице всерьез обсуждался вопрос, кто кого скорее арестует — Петроградский Совет премьер-министра, или премьер-министр членов Совета[324].

С первых дней Февральской революции, с возрождения Петроградского Совета, власть вновь сосредоточилась в его руках. Петросовет решал вопросы ареста царских чиновников, к нему обращались банки, испрашивая разрешения возобновить работу. Совет руководил железнодорожным сообщением, Великие князья обращались в Исполком с просьбой предоставить поезд, чтобы прибыть в Петроград (Совет отвечал, что из-за дефицита угля поезд предоставить не может, но рекомендует гражданам Романовым купить билет и прибыть в Петроград обычным способом, вместе с другими пассажирами)[325].

Представитель Временного комитета Госдумы в чине полковника на одном из заседаний Петросовета упрашивал членов Исполкома, клянясь в верности революции и лебезя, разрешения для Родзянко выехать в Дно, к императору Николаю II. «Дело было в том, — пишет очевидец этой сцены, участник заседания Исполкома Н. Суханов, — что Родзянко, получив от царя телеграмму с просьбой выехать… не мог этого сделать, так как железнодорожники не дали ему поезда без разрешения Исполнительного Комитета»[326].

Власть по итогам Февральской революции была в руках Совета. И никто, в том числе аристократия и имущие классы, не готовы были открыто оспаривать такое положение вещей.

На этом фоне в Петросовете 1 и 2 марта 1917 года развернулась дискуссия о власти. Абсолютное большинство Совета составляли меньшевики и эсеры. Верные концепции поэтапной смены формаций, они были убеждены в буржуазном характере свершившейся революции. Соответственно, тот факт, что власть волей обстоятельств оказалась в руках социалистов, рассматривался ими как историческая ошибка.

Страной должна была управлять буржуазия, и членов Совета не останавливало даже то, что буржуазия была откровенно контрреволюционной. Сегодня, изучая документы того периода, не устаешь удивляться. В ходе дебатов в Исполкоме звучали такие слова: «Намерений руководящих групп буржуазии, «Прогрессивного блока», думского комитета мы еще не знаем и ручаться за них никто не может. Они еще ровно ничем всенародно не связали себя. Если на стороне царя есть какая-либо сила, чего мы также не знаем, то «революционная» Государственная дума, «ставшая на сторону народа», непременно станет на сторону царя против революции. Что Дума и прочие этого жаждут, в этом не может быть сомнений»[327].

У членов Исполнительного комитета было достаточно четкое представление и о том, какой политический строй постарается воплотить в жизнь буржуазия, даже и реши она окончательно порвать с царизмом: «Цели и стремления Гучковых, Рябушинских, Милюковых сводились к тому, чтобы… закрепить диктатуру капитала и ренты на основе полусвободного, «либерального» политического режима «с расширением политических и гражданских прав населения» и с созданием полновластного парламента, обеспеченного буржуазно-цензовым большинством». «Движение, идущее дальше диктатуры капитала, цензовая Россия, принимавшая власть, должна была стремиться подавить всеми имеющимися налицо средствами»[328].

Но Петроградский Совет был уверен в необходимости передачи власти именно этой силе. Выраженная в доктринах неизбежность исторического развития от феодализма к капитализму «заставляла», как с гордостью за это сложное, но нужное решение писал Суханов, «победивший народ передать власть в руки своих врагов, в руки цензовой буржуазии»[329].

Необходимость такого шага в Петросовете была настолько ясна, что даже не дебатировалась. Поставленные перед Исполкомом вопросы в первую очередь касались состава будущего правительства — должно ли оно быть коалиционным, с участием социалистических партий, или чисто буржуазным. «Обсуждение началось довольно дружно и толково, — вспоминал Суханов. — Очень быстро определилось настроение — против участия (советских партий — Д.Л.) в правительстве».

Вопрос об условиях передачи власти для нашей темы является ключевым. Как мы помним, в Петросовете были уверены, что даже отказавшись от монархии, любое «движение, идущее дальше диктатуры капитала» буржуазия «должна была стремиться подавить всеми имеющимися налицо средствами». Соответственно, своей задачей Совет видел смягчение будущих противоречий, недопущение подавления социалистических партий.

Во-первых, Совет требовал не покушаться на свободу агитации, свободу собраний, рабочих организаций и т. д. Стратегия социалистических партий после победы буржуазной революции была заранее теоретически проработана — продолжение борьбы за права пролетариата, нормированный рабочий день, повышение оплаты труда, улучшение условий жизни и т. д. — в рамках буржуазной республики. Первый блок условий выдвигался с целью сохранения возможности такой борьбы.

Куда более важным и принципиальным условием передачи власти Временному комитету Госдумы было требование созыва Учредительного собрания, полновластного и свободного в выборе формы правления в стране. Дело в том, что от монархии Прогрессивный блок отказываться не собирался. Как писал Суханов, «Требование… насчет формы правления имело два противоположных источника. С одной стороны, Милюков в одной из речей к народу… высказался в пользу регентства Михаила Романова; с другой стороны, в прениях Исполнительного Комитета немедленное объявление республики… было выдвинуто с особой остротой»[331].

Советские партии стремились поставить барьер на пути к возрождению монархии и требовали объявления республики. Учредительное собрание казалось им достаточным для этого условием. Уже сам факт созыва УС, с точки зрения многих социалистов, означал необратимое движение к республике.

Учитывая, что консервативная буржуазия все же стремилась к монархии, а буржуазные лидеры уже успели высказаться в пользу регентства, назревал конфликт. Члены Исполкома Совета нашли, как им казалось, изящный ход: «Было найдено… компромиссное решение, которое облегчило создание цензового министерства», — пишет Суханов, сам активный участник этих дебатов. «Было утверждено полновластие Учредительного собрания во всех вопросах государственной жизни, и в том числе в вопросе о форме правления»[332].

Отметим этот важнейший нюанс: для реально обладающего властью Петроградского Совета сам по себе вопрос о созыве Учредительного собрания не был актуален. Руководители Совета и без того совершенно точно знали, каковы должны быть тип и конфигурация власти в России. Требование полновластия Учредительного собрания во всех вопросах государственной жизни, в том числе и в вопросе о форме правления, появилось в качестве меры, ограничивающей власть будущего буржуазного Временного правительства. Члены которого также хорошо представляли себе дальнейшие действия, и эти действия шли вразрез с концепцией Совета.

Вместе с тем Исполком был крайне осторожен в своих требованиях — угроза «спугнуть» буржуазию, в результате чего она откажется взять власть, рассматривалась очень серьезно[333]. Выше мы цитировали критику советских кругов в адрес большевиков, чьи призывы нервировали буржуазию. Не меньшие опасения были связаны и с вопросом созыва полновластного УС, к которому российские либералы относились с нескрываемым скепсисом.

В итоге договорились условий выдвигать поменьше, а при необходимости переходить на эзопов язык. Суханов вспоминает: «Мы сошлись… в мыслях по следующему предмету: мы предложили не настаивать перед «Прогрессивным блоком» на самом термине «Учредительное собрание»… Совсем недавно Милюков противопоставлял в Государственной думе либеральную позицию демократическому лозунгу «какого-то Учредительного собрания», указывая на всю нелепость и несообразность этой затеи. Мы считали возможным, что… думские заправилы не смогут переварить его названия. Мы предлагали на такой случай допустить какое-либо иное его официальное название («Национальное», «Законодательное» собрание или что-нибудь в этом роде)… Но этого не потребовалось. Милюков решил, что, снявши голову, по волосам не плачут, и не уделил этому обстоятельству внимания»[334].

2 марта условия Петроградского Совета были согласованы с Временным комитетом Госдумы. Был создан первый, полностью буржуазный кабинет министров. На следующий день была опубликована декларация о создании Временного правительства.

Идея созыва Учредительного собрания, ставшая одним из условий передачи власти, в итоге сыграла злую шутку с самим Петроградским Советом. Временному правительству оно позволило «заморозить» революцию. В реальности слова о «полновластии Учредительного собрания во всех вопросах государственной жизни, в том числе в вопросе о форме правления» оказались на руку как раз консервативной буржуазии. На все требования реформ, земли, мира и т. д. следовали заявления, что правительство неправомочно проводить кардинальные реформы, решать эти вопросы без воли Учредительного собрания.

Вместе с тем, правительство было вполне правомочно решать все вопросы, не требующие реформ. То есть, по сути, спокойно следовать в русле старой, еще дореволюционной политики. В эту же ловушку позже попали и «соглашатели», вошедшие уже в коалиционное Временное правительство.

Люди ждали от революции разрешения накопившихся противоречий, а получили, по сути, лишь косметические изменения в царском законодательстве.

3. Полномочия Временного правительства и Собрания: ключевое противоречие, реализованное на практике

Скорый созыв Учредительного собрания стал хорошим поводом для бездействия Временного правительства по основным вопросом, поднятым революцией. Так, разрешение аграрного вопроса представляло собой весьма радикальную реформу. Министр земледелия кадет А. И. Шингарев разослал 12 апреля на места телеграмму, в которой предостерегал от «самостоятельного разрешения земельного вопроса», которое «недопустимо без общегосударственного закона». «Самоуправство, — сообщал он, — поведет к государственной беде и подвергнет опасности дело свободы, вызвав распри. Решение земельного вопроса по закону — дело Учредительного собрания… Во имя общего порядка прошу руководствоваться постановлениями Временного правительства и не устанавливать самовольно подобия законов»[335].

Социалисты оказались в ловушке собственных требований. Характерный пример: на заседании уже коалиционного правительства в начале июля министры-социалисты осторожно предложили приступить к осуществлению программы, принятой на I съезде Советов, в том числе и по вопросу о земле. Князь Львов немедленно обвинил министров, что их аграрная политика «подрывает народное правосознание», а сами министры «стремятся поставить Учредительное собрание перед фактом уже разрешенного вопроса»[336].

Но до Учредительного собрания откладывались и куда менее радикальные реформы, например введение 8-часового рабочего дня. Предприниматели предлагали рабочим не спешить, а дожидаться «законного» решения вопроса, так как иной способ был бы «посягательством на право народного представительства — Учредительного собрания»[337].

Разные позиции заняли по вопросу о созыве УС советские партии. ПСР сосредоточилась на легальных методах политической борьбы, призывая дожидаться его созыва. Им возражали левые эсеры. Один из лидеров левой фракции В. М. Качинский писал в газете «Земля и воля» в июле 1917 года: «Если бы революция не решала многих существенных вопросов уже теперь, — чего бы она стоила? Нельзя же на революционный период смотреть как на простую подготовку к Учредительному собранию?»[338].

Закономерно в этих условиях, что требование созыва УС звучало все громче. И все больше входило в противоречие с позицией кабинета министров. Временное правительство в своих декларациях неизменно заявляло о приверженности идее «народного собора», но определять дату его созыва и полномочия не спешило. О настроениях министров свидетельствуют такие слова управляющего делами Временного правительства, члена ЦК кадетской партии В. Д. Набокова. «Как можно было организовать выборы в России, сверху донизу потрясенной переворотом, в России, не имеющей ни демократического самоуправления, ни правильно налаженного местного административного аппарата? А выборы в армии?.. Но, конечно, самый огромный риск заключался бы в самом созыве Учредительного собрания. Наивные люди могли теоретически представлять себе это собрание и роль его в таком виде: собралось бы оно, выработало бы основной закон, облекло его всею полнотой власти для окончания войны, а затем разошлось бы… Это можно себе представить, но кто поверит, что так в самом деле могло случиться? …созыв его был бы, несомненно, началом анархии»[339].

Причем слова Набокова следует признать совершенно справедливыми. В реальности так и произошло. Начать хотя бы с выборов — в сентябре Всероссийская комиссия по делам о выборах в Учредительное собрание пыталась выяснить, как продвигается подготовка к голосованию. Оказалось, что в ряде округов по разным причинам подготовка к выборам срывается. Когда Комиссия затребовала от округов сведения о состоянии дел на местах на 1 октября 1917 года, то более половины окружных комиссий на этот запрос не откликнулись вообще[340].

«Вся постановка вопроса об Учредительном собрании заключала в себе внутренний порок, и это бессознательно ощущалось с первых же дней», — писал Набоков. И снова он был прав. Ирония судьбы заключалась в том, что здесь по-своему правы были все: и Советы, стремящиеся ограничить буржуазию, и консервативная буржуазия, согласившаяся с такими ограничениями, но вполне логично (со своей консервативной точки зрения) воспользовавшаяся требованием о созыве УС. Правы были даже левые силы, требующие немедленного созыва Учредительного собрания — с целью немедленного же проведения реформ.

Неверна была сама ситуация, при которой Петроградский Совет, исходя из теоретических концепций, передал власть Временному правительству. Внутри этой исторической коллизии правота одних или неправота других уже не имела принципиального значения.

Для левой части политического спектра — левых эсеров и большевиков — Учредительное собрание превратилось в орудие борьбы против Временного правительства. «Большевики, — писал Троцкий, — не видевшие выхода на путях формальной демократии, не отказывались еще от идеи Учредительного собрания. Они и не могли это сделать, не порывая с революционным реализмом… Большевики… готовы были защищать Учредительное собрание от покушений буржуазии»[341].

Для буржуазии Собрание стало средством продвижения собственных интересов. «Лозунг Учредительного собрания… кадетам… нужен был как высшая апелляционная инстанция против немедленных социальных реформ, против советов, против революции. Той тенью, которую демократия отбрасывала от себя вперед, в виде Учредительного собрания, буржуазия пользовалась для противодействия живой демократии», — писал Троцкий.

Вместе с тем Временное правительство, испытывая давление слева, не могло не предпринимать вообще никаких действий. В конце марта кабинет министров издал постановление об образовании Особого совещания по изготовлению закона о выборах. К сожалению, писал в своих воспоминаниях Набоков, комплектование этого совещания сильно затянулось. Причем, вряд ли это сожаление управделами Временного правительства было достаточно искренним, хотя политические требования момента и вынуждали его выступать в роли самого искреннего приверженца идеи созыва УС.

Начался процесс затягивания всех вопросов, связанных с Учредительным собранием. В этой деятельности Временное правительство ловко использовало противоречия между политическими партиями. 14 июля оно, уступая давлению слева, издало постановление о сроке выборов в Учредительное собрание. Выборы назначались на 17 сентября, а созыв — на 30 сентября 1917 года. Затем, под давлением справа[343], 9 августа оно отложило выборы до 12 ноября, а срок созыва перенесло на 28 ноября 1917 года.

Особому совещанию по подготовке выборов в УС потребовалось четыре месяца для того, чтобы прописать в законе принципы избрания депутатов Собрания. В начале августа Временное правительство создало из членов закончившего свою работу Совещания Всероссийскую комиссию по делам о выборах в Учредительное собрание. Новая структура занялась организацией выборов на местах. О том, как проходила эта деятельность, мы уже упоминали выше — ближе к дате выборов местные избиркомы перестали откликаться на запросы из центра.

Тем не менее, бесконечно следовать тактике промедления было невозможно. Требовалось как-то урегулировать вопрос, желательно к собственной выгоде. 26 июля Временное правительство создало Юридическое совещание, ответственное за выработку положений о полномочиях Учредительного собрания.

По вопросу о взаимодействии УС и Временного правительства Юридическое совещание зафиксировало следующие тезисы: УС обладает всей полнотой власти с того момента, как оно само признает себя существующим. Временное правительство складывает полномочия верховной власти, но остается на своем посту в качестве органа текущего управления (исполнительной власти).

Юридическое совещание опиралось на принцип разделения властей, полагая при этом, что исполнительная власть (Временное правительство) должна быть наделена достаточно широкими полномочиями, законодательная — исполнять функции контроля. Председатель Совещания Н. И. Лазаревский вообще считал недопустимым отвлекать Учредительное собрание «на мелкие дела»[344].

Далее Юридическое совещание обратилось к конкретике, выработав формы издания законов Учредительным собранием. Следом, к октябрю 1917 года, оно выделило из своего состава Особую комиссию по выработке проекта конституции. Н. И. Лазаревский видел задачу комиссии в том, чтобы помочь «Учредительному собранию разобраться в отдельных государственно-правовых вопросах, имея в виду, что разрешать эти вопросы придется не вполне подготовленным депутатам»[345].

Комиссия не успела завершить свою деятельность до Октябрьской революции, однако значительная часть работы по составлению конституции для УС была проделана. Основной закон был разбит на 200 статей, распределенных примерно по 20 главам[346].

История развивалась циклично. Учредительное собрание, хоть и было официально объявлено независимым государственным органом, обладающим верховной властью и полной свободой в принятии решений, на практике попадало в полную зависимость от временной власти. Оно должно было принять заранее подготовленные Временным правительством акты и Основной закон. Само Временное правительство становилось наделенным широкими полномочиями органом исполнительной власти. Структура государственной власти, по задумке Комиссии, менялась в сторону президентской республики с Учредительным собранием в роли парламента. И все эти изменения Учредительное собрание должно было лишь подтвердить — легитимировать своим авторитетом. Ни о каком реальном выборе формы правления и решении всех вопросов жизнеустройства государства речи не шло.

4. Власть Советов попадает в «учредительную» ловушку

Крайне противоречивую позицию занимали по вопросу Учредительного собрания большевики. Требование его созыва было записано в партийной программе и активно использовалось в борьбе с Временным правительством. Как и ранее монархической, тезис о народовластии в лице УС противопоставлялся буржуазной власти.

Однако в апреле 1917 года Ленин провозгласил новый курс: «Не парламентарная республика, — возвращение к ней было бы шагом назад, — а республика Советов… по всей стране, снизу доверху»[347].

Лидер большевиков предпринял действительно нетривиальный шаг, резко отрицательная реакция на «Апрельские тезисы» эсеро-меньшевистского советского большинства тому свидетельством. Формирующиеся снизу Советы ранее никому не приходило в голову объявить источником народовластия.

Но если Петроградский совет от ленинских тезисов просто отмахнулся, объявив их «бредом сумасшедшего», то для большевиков требовалось каким-то образом разрешить возникшую идеологическую коллизию, при которой возникли два источника народовластия — УС и Советы.

Ленин обладал уникальной способностью совмещать доктрины с политической реальностью, теорию и практику, не принося при этом в жертву одно другому. Выступая 10 апреля 1917 года перед солдатами Измайловского полка, он блестяще разрешил возникшее противоречие:

Но большевики на тот момент являлись небольшой радикальной партией, они были вольны призывать как к власти Советов, так и к созыву Учредительного собрания — двойственность в общественном сознании (да и внутри партии) сохранялась.

Существенные коррективы вносила и общая политическая ситуация. Большевики говорили об УС, подразумевая власть Советов, но Временное правительство готовило выборы в совершенно иной орган. На тот момент ни Ленин, ни рядовые члены партии не могли предвидеть, что к октябрю в стране возникнет новая революционная ситуация и они возьмут власть в свои руки. Партия, наравне с другими игроками политического поля, вела избирательную кампанию в УС по версии Временного правительства. А участвуя в ней, проводя соответствующую агитацию, невольно легитимировала именно «буржуазную» версию.

Нужно признать: реально разрешить противоречие между Советами и Учредительным собранием к Октябрю большевикам так и не удалось. Советы стали опорой партии, но и были четко противопоставлены Учредительному собранию. Одновременно в партийных документах, призывах и агитационной литературе большевиков содержалось требование созыва УС.

Складывалась уникальная в своем роде коллизия, отлично демонстрирующая общую абсурдность происходящего — Временное правительство помимо своей воли вело подготовку к созыву Собрания, а большевики помимо воли поддерживали ее.

После Октября мгновенно преодолеть инерцию политического процесса оказалось невозможным. Это сполна отразилось в декрете о создании первого советского правительства — Совета народных комиссаров:

Вместе с тем декрет, в полном противоречии со всей предшествующей политической практикой, возлагал на СНК «проведение в жизнь провозглашенной съездом программы», то есть кардинальных реформ, затрагивающих все сферы государственной и общественной жизни. Вопрос их одобрения Учредительным собранием не ставился.

Далее декрет провозглашал: «Контроль над деятельностью народных комиссаров и право смещения их принадлежит Всероссийскому съезду Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов и его Центральному Исполнительному Комитету». Новая власть была организована следующим образом: Правительство (СНК) избиралось съездом Советов, обладало полнотой власти, подчинялось съезду Советов, претворяло в жизнь его программу. И только Съезд и ВЦИК, оценивая по своим критериям действие или бездействие правительства, могли сместить отдельных его членов или отправить в отставку правительство в целом.

Вся структура, таким образом, была закольцована на съезд Советов. Сам съезд де-факто становился высшим органом управления страной, формирующим политическую повестку дня. В этой схеме невозможно было найти лазейку для надвластного органа — Учредительного собрания.

По сути, съезд Советов сам являлся Учредительным собранием — двоевластие, во времена которого в стране развивались два противоположных государственных начала, завершилось выдвижением одного из них на передний план, а для другого окончилось полной утратой актуальности.

УС в том виде, в каком оно планировалось Временным правительством, было несовместимо с органами Советской власти, не могло ни встроиться во вновь создаваемую структуру, ни возглавить ее, ни отменить ее решений, избрать иную форму правления, или принять Основной закон. УС оставалось частью параллельной ветви власти, ветви — антагониста, побежденной Октябрем.

Судя по всему, Ленин осознавал сложность возникшей ситуации. Но он не готов был сразу отбросить идею созыва Учредительного собрания — партия большевиков немедленно оказалась бы под градом обвинений в отходе от собственной программы. По воспоминаниям современников, «в первые же дни, если не часы, после переворота Ленин поставил вопрос об Учредительном собрании»[350]. Он выступил со следующими предложениями: выборы отложить с тем, чтобы дать укрепиться Советской власти, избирательную систему, созданную буржуазным правительством, изменить. «Надо отсрочить, — предложил он, — надо отсрочить выборы. Надо расширить избирательные права, дав их 18-летним. Надо дать возможность обновить избирательные списки. Наши собственные списки никуда не годятся: множество случайной интеллигенции, а нам нужны рабочие и крестьяне»[351].

В этом вопросе Ленин столкнулся с консолидированной внутрипартийной оппозицией. «Ему возражали: Неудобно сейчас отсрочивать. Это будет понято как ликвидация Учредительного собрания, тем более что мы сами обвиняли Временное правительство в оттягивании Учредительного собрания»[352]. Особенно энергично против такой идеи выступал Свердлов, доказывая, что отсрочка не будет понята и принята в провинции.

Ленин со своей концепцией остался в меньшинстве. Большевики выступали за созыв УС. Причем в большевистской партии наметилось и радикальное оппозиционное течение, которое выступало за созыв УС по версии Временного правительства.

Интересна позиция союзников большевиков левых эсеров. Рассматривая созыв Учредительного собрания как неизбежность, они сразу, без обиняков, до крайности обострили вопрос его взаимодействия с советской властью. Один из лидеров левых эсеров Натансон, как пишет Троцкий, «зашел к нам «посоветоваться» и с первых же слов сказал: «А ведь придется, пожалуй, разогнать Учредительное собрание силой»[353].

Дополнительным фактором, повлиявшим на решение большевиков, стала мощная антисоветская кампания, которую развернули с первых часов переворота Комитет спасения и «соглашательские» партии. Среди других обвинений на многочисленных митингах, в листовках и прессе раз за разом повторялось — «выступление большевиков организовано против Учредительного собрания». И хоть Ленин убеждал сторонников: «не важно, что подумают, важны конкретные дела», вопросы общественного мнения сыграли в итоге далеко не последнюю роль.

27 октября 1917 года увидело свет постановление СНК «О созыве Учредительного собрания в назначенный срок» за подписью Ленина. В нем было сказано:

Впоследствии Советы не уставали повторять, что не препятствуют созыву УС, напротив, прилагают к тому всяческие усилия. Вот одно из таких заявлений от 6 (19) декабря 1917 года, которое, кроме прочего, дает неплохое представление о накале страстей в обществе:

Большевики взяли курс на созыв Учредительного собрания. Причем правильнее было бы сказать, что, осознавая всю порочность сложившейся ситуации, они были, тем не менее, вынуждены доигрывать чужую игру; игру, которую начали еще в феврале Петросовет и Временное правительство; доигрывать приходилось в условиях, когда ни одного из прежних игроков на политической сцене уже не осталось.

На что же рассчитывал Ленин? Похоже, в первые дни революции он не строили далеко идущих планов, будучи озабочен куда более прозаичными задачами текущего момента. Впоследствии, когда принципиальные решения были уже приняты и озвучены, оставалась надежда, что выборы сформируют в Учредительном собрании просоветское большинство. Но даже и проиграв выборы, уступив эсерам, большевики пошли на созыв Собрания. Сыграли свою роль как внутрипартийные течения, однозначно требующие созыва УС, так и отсутствие реального выхода из порочного круга «общественное мнение — собственные обещания — обвинения антисоветских сил».

Уже перед самым созывом УС Советы предприняли попытку реализовать собственную стратегию его контроля. Как и ранее члены Временного правительства, большевики и левые эсеры решили свести полномочия Собрания к «конституционным» при действующей власти. Будь у них больше времени, и не будь обстановка в стране столь напряженной, кто знает — возможно, эти планы удалось бы реализовать. В сложившейся же ситуации ни возможности, ни времени на тонкую политическую игру просто не оставалось.

На рассмотрение УС без всякой предварительной подготовки была вынесена в качестве конституционного акта «Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа». Декларация начиналась словами «Россия объявляется Республикой Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов. Вся власть в центре и на местах принадлежит этим Советам»[356].

В части, посвященной Учредительному собранию, было сказано: «Будучи выбрано на основе партийных списков, составленных до Октябрьской революции, когда народ еще не мог всей массой восстать против эксплуататоров… Учредительное собрание считало бы в корне неправильным, даже с формальной точки зрения, противопоставить себя Советской власти».

С точки зрения современного наблюдателя, Декларация была конфронтационной и даже ультимативной. Но не стоит забывать, что Учредительному собранию она была предложена (пусть и без положенного политеса) в условиях жесточайшего противостояния Советов и контрреволюционных сил, поднявших УС на знамя своей борьбы. «Ультиматум» эсеров, меньшевиков и кадетов к тому времени был уже не раз предъявлен силой оружия, причем исход схваток раз за разом оставался за большевиками.

Фактически, с учетом контекста событий, которые давно вышли за рамки мирной политической дискуссии, Декларация была последним предложением о разрешении конфликта, при котором, учитывая расстановку сил, сохраняли лицо все его стороны. Предложение было несовершенным, резким, но оно было сделано.

Другой вопрос, что антисоветские силы вовсе не стремились к примирению. Ситуация весны‑лета 1917 года, когда большевики использовали Учредительное собрание против Временного правительства, повернулась на 180 градусов. Теперь осколки Временного правительства уже сами использовали УС против большевиков.

5. Предпоследний довод оппозиции, или пролог Гражданской войны

К сожалению, современные авторы не уделяют достаточного внимания противостоянию Советов и Учредительного собрания, которое возникло в результате Октябрьского переворота. Сегодня многое, и достаточно однобоко, сказано о преступных действиях большевиков — разгоне Учредительного собрания, расстреле мирной демонстрации в поддержку УС, аресте депутатов Собрания, запрете кадетской партии как партии врагов народа, и о расправе над ее лидерами.

Эти события рисуются схематично, повисают в воздухе, будучи вырваны из исторического контекста. Перечисление преступлений одной стороны вряд ли способно дать реальное представление о происходящих в стране процессах — ведь большевики, а вернее Советы, действовали не в вакууме.

Впоследствии представление о репрессивной политике большевиков первых месяцев революции были гипертрофированы до неузнаваемости. В реальности, как мы видели, предпринимаемые Советами меры по борьбе с контрреволюцией были даже мягче, чем того требовали обстоятельства.

Но главное — контрреволюция вовсе не была похожа на невинного ягненка, пожираемого красным волком.

Учредительное собрание стало политическим центром антибольшевизма, параллельно подготовке сценария его созыва шла активная работа по организации нового вооруженного выступления — в защиту Учредительного собрания. Само открытие УС должно было стать сигналом к началу восстания.

Первые попытки сопротивления Советам были предприняты под флагом восстановления «законной власти» Временного правительства. Однако его авторитет оставлял желать лучшего. На недолгое время опорой контрреволюционных сил стали органы местного самоуправления — городские Думы, при которых создавались Комитеты спасения, Общественной безопасности и другие. К концу осени — началу зимы 1917 года полностью исчерпала себя и опора на местное самоуправление. Борьба перешла в новую фазу — теперь, когда стали известны результаты выборов в Учредительное собрание, УС становилось базой, центром консолидации антисоветских сил. Если Временное правительство и местное самоуправление являлись к тому моменту потерявшими влияние осколками старого режима, то Учредительное собрание за собой такого негативного шлейфа в массовом сознании не имело.

Учредительное собрание потенциально являлось верховным органом власти, что давало реальную возможность перехватить управление страной, отстранить от власти Советы и большевиков. Правый эсер, участник обороны Зимнего дворца, член военной организации партии Борис Соколов вспоминал: «Как бюро фракции (эсеров — Д.Л.), так и большинство съезжавшихся депутатов… полагали, что спор между большевиками и остальными партиями должен быть разрешен… в стенах Учредительного Собрания». Один из лидеров эсеров В. Чернов говорил: «Большевики спасуют перед Всероссийским Учредительным Собранием»[357].

Справедливости ради нужно отметить, что высшее руководство эсеровской партии на тот момент уделяло основное внимание политической борьбе, свои надежды оно связывало с непререкаемым авторитетом Собрания. Как с возмущением писал Б. Соколов, руководство придерживалось «позиции «чистого парламентаризма». Верхи идеализировали работу Учредительного собрания, и эта «идеализация <была> безмерная и недопустимая для политиков»[358].

Видимо, тому были свои причины — по итогам неудачных выступлений в Москве и Петрограде. В. Чернов и вовсе демонстрировал позицию исключительного пацифизма.

Но таков были настрой верхов, никак не отражавшийся на отношении к происходящему среднего и низшего партийного руководства. Упускать такой шанс перехватить власть, в том числе вооруженным путем, эсеры не собирались. И высшее руководство было склонно смотреть на это сквозь пальцы.

На смену распущенному Комитету спасения пришел Союз защиты Учредительного собрания, объединивший социалистов-революционеров, меньшевиков, кадетов и беспартийные антибольшевистские силы. Как и прежде, он сконцентрировал свои усилия не только на политической работе, но и на организации вокруг себя вооруженной силы. Активное участие в создании Союза принимал ЦИК Советов первого состава. В своем воззвании он писал: «Основной задачей является мобилизация сил вокруг Учредительного собрания, готовность вооруженной рукой защитить его от всех посягательств… На этом можем объединиться все».

Вскоре бюро ЦИК 1-го состава приняло резолюцию, в которой «признавало желательным образование реальной силы для защиты Учредительного собрания»[359]. «Все живое в стране и прежде всего рабочий класс и армия должны стать с оружием в руках на защиту власти народной в лице Учредительного собрания… Оповещая об этом, Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет 1-го созыва призывает вас, товарищи, немедленно войти в непосредственную связь с ним», — говорилось в другом воззвании.

Проходивший с 26 ноября по 5 декабря в Петрограде четвертый съезд ПСР осторожно указал на необходимость сосредоточить вокруг охраны Учредительного собрания «достаточные организованные силы», чтобы, в случае надобности, «принять бой с преступным посягательством на верховную волю народа»[360].

Военная комиссия партии эсеров взяла на себя организацию «ударного кулака», развернув бурную деятельность в войсках. Организации удалось внедрить своих осведомителей даже в ряды большевистской партии. «Было решено организовать разведывательный отдел, — вспоминал руководитель военной комиссии при Петроградском комитете ПСР Г. Семенов[361]. — В штаб красной гвардии был отправлен с поддельным письмом свой офицер-фронтовик, который вскоре получил пост помощника Механошина и держал нас в курсе расположения большевистских частей».

Подготовка к вооруженному выступлению шла полным ходом. Одновременно разрасталась политическая кампания. К защитникам УС присоединились бывшие члены Временного правительства. Они опубликовали в печати воззвание, в котором заявляли, что «и в этом неполном составе своем в настоящее время Временное правительство является единственной в стране законной верховной властью» и призывали всех сплотиться вокруг УС[363].

В дальнейшем члены Временного правительства выпускали уже не воззвания, а распоряжения. 26 ноября 1917 года Советское правительство издало постановление об условиях открытия Учредительного собрания: первое заседание собирается по приглашению комиссара Всероссийской комиссии по делам о выборах, по прибытии в Петроград более 400 депутатов. Одновременно бывшие министры Временного правительства опубликовали в прессе постановление, в котором назначили дату созыва УС на 28 ноября (11 декабря по новому стилю) — дату, определенную еще в августе 1917 года. С этим документом через «Дело Народа» солидаризировался вновь возникший на политической сцене Керенский, который, кроме прочего, заявил, что звание члена Временного правительства он с себя не слагал[364].

Как и ранее Комитет спасения, Союз защиты Учредительного собрания действовал легально. До определенного момента он не подвергался преследованиям со стороны большевиков. Первые репрессии последовали в ответ на выступление членов бывшего Временного правительства — были закрыты напечатавшие его газеты «Утренние Ведомости», «Речь», «Единство», «Утро», «Рабочее Дело», «День», «Воля Народа», «Трудовое Слово», «Рабочая Газета»[365]. На следующий день эти издания вышли в свет лишь с чуть измененными названиями.

Под предлогом празднования дня открытия Учредительного собрания 28 ноября (11 декабря) Союз защиты решил устроить в Петрограде массовую демонстрацию. Началась подготовка: в газетах печатались призывы, бюро ЦИК 1-го состава и съезд партии эсеров постановили участвовать в демонстрации в полном составе. ЦИК направлял воззвания солдатам фронта: «Шлите к 28 ноября в Петроград уполномоченных, которые вашим именем заявят, что вы требуете передачи всей власти Учредительному собранию!»[366]

Демонстрация должна была стать прологом к немедленному открытию УС. Предполагалось, что избранные депутаты займут 28 числа Таврический дворец и самостоятельно объявят о начале своей работы, поставив большевиков перед свершившемся фактом. Последние детали обсуждались 27 числа на заседании Центрального комитета партии кадетов, которое проходило на квартире С. В. Паниной. Собравшиеся постановили: ввиду малого числа съехавшихся в Петроград к этому моменту членов Учредительного собрания, объявить собравшихся совещанием, «избрать временного председателя, собираться каждый день, пока съедется достаточно народа, и тогда, установив кворум, самостоятельно открыть собрание…»[367]

Эти планы чуть было не сорвала банальнейшая случайность. Вечером того же дня в квартире Паниной состоялся обыск, никак не связанный с планами заговорщиков. Представители СНК искали фонды Министерства народного просвещения, которые «красная графиня» прихватила с собой, оставив работу в октябре. Панина была арестована (она вскоре вышла на свободу по решению революционного трибунала), вместе с ней были задержаны и заночевавшие у нее члены Центрального комитета партии КД А. И. Шингарев и Ф. Ф. Кокошкин.

Впрочем, борьба с контрреволюцией для большевиков все еще оставалась делом агитации, а не силового давления. Утром 28 ноября Петроградский совет обратился к рабочим и солдатам с воззванием, в котором призывал «воздержаться от участия в сегодняшних демонстрациях, которые устраивают темные силы буржуазии под видом празднования дня созыва Учредительного собрания»[368]. Отчасти сыграло роль это обращение, отчасти сами «учредиловцы» переоценили свои силы. Влияние большевиков в столицах было очень сильно, об этом свидетельствовали и данные выборов в УС. Если в целом по стране эсеры получили 40 процентов голосов, а большевики — 23,9, то в Петрограде за большевиков проголосовало 45,3 процента избирателей, за эсеров — 16,7; в Москве — 50,1, за эсеров — 8,5[369] (по другим данным — в Петрограде за большевиков проголосовало 45 процентов избирателей, в Москве 48 процентов)[370].

Также изрядно преувеличенными оказались народные чаяния по поводу Учредительного собрания. На выборах наблюдался достаточно высокий абсентеизм, примерно половина избирателей не участвовала в голосовании[371]. Множество публикаций и известных сегодня дневниковых записей того периода свидетельствуют, сколь быстро терял этот орган свой авторитет и как быстро таяли возлагаемые на него надежды.

Демонстрацию 28 ноября поддержали преимущественно антисоветские силы, вовлеченные в борьбу за Учредительное собрание. Впереди шел городской голова Шрейдер, за ним городская Дума, затем районные Думы, затем чиновники старого правительства. Центральный комитет кадетской партии, меньшевики, съезд эсеров, эсеровские ячейки Петрограда[372].

Демонстранты сошлись к Таврическому дворцу и, не встречая сопротивления, заняли его. В комнате бывшей финансовой комиссии Государственной думы ряд членов Учредительного собрания, следуя заранее разработанным планам, открыл «частное совещание» и избрали временного председателя.

6. Поиск виновных: кадеты вне закона

Ответственность за эти события СНК возложил на кадетскую партию. Вот как описывала на следующий день «Правда» попытку самовольного созыва Учредительного собрания: «Несколько десятков лиц, назвавших себя депутатами, не предъявляя своих документов, ворвались вечером 11 декабря в сопровождении вооруженных белогвардейцев, юнкеров и нескольких тысяч буржуев и саботажников-чиновников в здание Таврического дворца… Их цель была создать якобы «законное» прикрытие для кадетско-калединского контрреволюционного восстания. Голос нескольких десятков буржуазных депутатов они хотели представить как голос Учредительного собрания»[373].

Либерализм большевиков подходил к концу. Понятно, что если бы попытка открыть Учредительное собрание оказалась успешной, в стране как минимум возникло бы новое двоевластие — но в условиях значительно худших, чем зимой — весной 1917 года. На этот раз два конкурирующих центра власти возникли бы в условиях тлеющего вооруженного противостояния, чреватого перерастанием в полномасштабную гражданскую войну.

Из событий 11 декабря следовали решительные выводы. Партия кадетов обвинялась в разжигании вооруженного конфликта: «Центральный комитет партии к.-д., — сообщала далее «Правда», — непрерывно направляет на юг в помощь Каледину корниловцев-офицеров. Совет народных комиссаров объявляет конституционно-демократическую партию партией врагов народа».

События в Таврическом дворце большевистская печать связывала с созданием Белой армии на юге России, саботажем царских чиновников — и объявляла их элементами единого заговора против Советской власти: «Заговор к.-д. отличается стройностью и единством плана: удар с юга, саботаж по всей стране и центральное выступление в Учредительном собрании» — писала «Правда».

Одновременно был опубликован «Декрет об аресте вождей гражданской войны против революции». «Члены руководящих учреждений партии кадетов, как партии врагов народа, — говорилось в нем, — подлежат аресту и преданию суду революционных трибуналов. На местные Советы возлагается обязательство особого надзора за партией кадетов ввиду ее связи с корниловско-калединской гражданской войной против революции»[374]. Таким образом, руководящий состав «партии врагов народа» заключался под арест, но сама партия не распускалась, а лишь бралась под наблюдение местных Советов.

ВЦИК Советов выражал свое одобрение декрету: «Заслушав объяснения представителей Совета Народных Комиссаров по поводу декрета, объявляющего кадетов партией врагов народа и предписывающего арест членов руководящих учреждений этой партии и советского надзора над партией в целом, ЦИК подтверждает необходимость самой решительной борьбы с буржуазной контрреволюцией, возглавляемой кадетской партией, открывшей ожесточенную гражданскую войну против самых основ рабочей и крестьянской революции. ЦИК обеспечивает и впредь Совету Народных Комиссаров свою поддержку на этом пути и отвергает протесты политических групп, подрывающих своими колебаниями диктатуру пролетариата и крестьянской бедноты»[375].

В действительности глобального заговора, в котором обвинили партию кадетов, конечно не существовало. Группы антисоветских сил действовали разрозненно, ограничиваясь лишь общей координацией через Союз защиты Учредительного собрания. Организационные усилия предпринимались как эсерами, так и меньшевиками, и кадетами. События на юге развивались под руководством армейских офицеров. Отчасти партия КД приложила руку к организации саботажа правительственных чиновников, отчасти она, через банковские и промышленные круги, финансировала антисоветские действия. И итоговые планы по «захвату» Таврического дворца действительно обсуждались на заседании ЦК КДП.

Но, одновременно, солидную долю финансирования антисоветской деятельности осуществлял из своей кассы ЦИК Советов первого состава, а к саботажу призывали и социалистические «соглашатели». Справедливы обвинения в том, что партия КД направляла офицеров на юг, и в целом поддерживала формирующуюся на Дону Белую армию. Но вряд ли можно утверждать, что делалось это одними только кадетами и в соответствии с заранее разработанными планами.

Можно сказать, что конфликт Советов и «бывших» рассматривался с классовой точки зрения — как противостояние эксплуататоров и эксплуатируемых, буржуазии и трудящихся. «Либеральная» партия кадетов являлась выразителем интересов буржуазии, то есть представляла в политическом поле силу, олицетворяющую антагонистов Советской власти. Именно по этому олицетворению и был нанесен удар.

При этом нужно отметить, что во ВЦИК объявление кадетов партией врагов народа было отнюдь не единодушным. По этому вопросу разгорелась жесткая дискуссия, следы которой можно видеть в итоговом постановлении: Исполнительный комитет «отвергал протесты политических групп, подрывающих своими колебаниями диктатуру пролетариата и крестьянской бедноты».

На заседании Центрального исполнительного комитета 1 (14) декабря 1917 года Ленину пришлось выслушал немало обвинений в преследовании «небольшой и не играющей существенной роли» в событиях партии. Ленин в ответном слове заявил: «Нельзя отделять классовую борьбу от политического противника. Когда говорят, что кадетская партия не сильная группа, — говорят неправду. Кадетский центральный комитет, это — политический штаб класса буржуазии. Кадеты впитали в себя все имущие классы; с ними слились элементы, стоявшие правее кадетов. Все они поддерживают кадетскую партию… Мы выдвигаем прямое политическое обвинение против политической партии. Так поступали и французские революционеры… Мы не дадим себя обманывать формальными лозунгами. Они желают сидеть в Учредительном собрании и организовать гражданскую войну в то же время. Пусть разберут наше обвинение против партии кадетов по существу, пусть докажут, что партия кадетов не штаб гражданской войны»[376].

Трудно судить, использовал ли здесь Ленин просто риторические приемы, или действительно трактовал события с классовой позиции. Именно классовая трактовка и применение репрессий по классовому принципу до сих пор являются одним из главных обвинений в адрес большевиков. Ясно лишь, что риторика лидера партии, обычно изощренная и полная смыслов, в данном случае была крайне упрощенной. В современности, однако, часто приходится сталкиваться с запретами политических партий, идеологий и даже законодательным запретом на определенную точку зрения, — безо всякого классового подхода, под не менее спорную риторику.

Неправильным было бы сказать, что для преследования КД у новой власти не было никаких оснований. Другой вопрос, что были основания для преследования не только кадетов, но основной гнев СНК обрушился именно на эту буржуазную партию.

По итогам 28 ноября (11 декабря) были взяты под арест и помещены в Петропавловскую крепость ряд лидеров кадетской партии, депутаты Учредительного собрания выведены из Таврического дворца, сам дворец был взят под усиленную охрану.

7. Эсеры: мирная демонстрация как провокация революции

20 декабря 1917 года (2 января 1918) СНК опубликовал декрет, согласно которому созыв Учредительного собрания назначался на 5 (18) января 1918 года. Если в начале декабря Союзу защиты было, по сути, нечего защищать из-за малого числа съехавшихся в Петроград депутатов УС, то в январе, в день созыва Собрания, было решено дать большевикам решительный бой.

И вновь основной организационной силой выступала партия эсеров. В защиту Учредительного собрания на улицы Петрограда планировалось вывести многотысячную мирную демонстрацию. Усилия демонстрантов должны были поддержать выступившие проэсеровские части гарнизона. Формально они были призваны оградить Собрание от возможного давления со стороны СНК. По сути же партия социалистов-революционеров шла куда дальше, планируя полноценный государственный переворот.

Одновременно с началом работы Учредительного собрания эсеры собирались обезглавить СНК, ВЦИК и большевистскую партию, — буквально истребить действующее советское руководство. Прежде всего, ПСР собиралась организовать убийство или арест («изъять «из употребления» в качестве заложников»[377]) Ленина и Троцкого. По воспоминаниям Б. Соколова, «Помимо чисто «военной работы», т. е. работы в воинских частях, наша военная комиссия не была чужда и боевой деятельности»[378]. Под боевой деятельностью здесь следует понимать визитную карточку эсеровской партии — террористические акции.

В середине декабря, свидетельствует Соколов, на одном из заседаний военной комиссии был заслушан доклад члена военной комиссии, депутата УС Онипко о подготовке покушений. «Онипко подобрал небольшую группу лиц, в большинстве своем военных. Это все были, по его словам, бесстрашные и честные люди… стоявшие на той точке зрения, что в отношении большевиков все позволено»[379].

Причем, вспоминал Б. Соколов, «боевики хорошо понимали, что изъятие двух лиц вряд ли принесет большие результаты… Они смотрели на это изъятие, как на первое звено, первый шаг своей деятельности. Ими был подготовлен и практически детально разработан план изъятия «действительно всей большевистской головки». Для этого в разные отделения Смольного ими были поставлены сотрудники, сумевшие проникнуть в самые затаенные уголки большевистского центра»[381].

Забегая вперед отметим, что ближе к созыву УС ЦК ПСР отказался санкционировать террористические акции. Пока же Военная комиссия и военный отдел Союза защиты продолжали подготовку к их осуществлению.

Сама мирная демонстрация с участием солдат гарнизона являлась лишь прикрытием для заранее спланированного вооруженного выступления. В этом впоследствии признавались сами эсеры: «Первоначальный план нашего штаба и военной комиссии гласил, что мы с первого момента… выступим непосредственно активными инициаторами вооруженного выступления. В этом духе шла вся наша подготовка в течение месяца перед открытием Учредительного собрания по директивам Центрального комитета. В этом направлении шли все дискуссии военной комиссии…», — вспоминал член бюро военной комиссии ПСР П. Дашевский[382].

Однако реальные обстоятельства заставляли эсеров импровизировать. Ряд частей, считавшихся верными, отказались выступить, другие соглашались, но лишь на определенных условиях. Г. Семенов, руководитель военной комиссии при Петроградском комитете ПСР, вспоминал: «К концу декабря… командир 5-го броневого дивизиона, комиссар и весь дивизионный комитет, был нашим. Семеновский полк соглашался выступить, если его призовет вся эсеровская фракция Учредительного собрания, и то не первым, а за броневым дивизионом. А Преображенский полк соглашался выступить, если выступит Семеновский».

Было решено организовать крупную провокацию. Г. Семенов продолжает: «Я считал, что у нас не было войск (кроме броневого дивизиона), и думал направить ожидаемую массовую демонстрацию во главе с дружинниками к Семеновскому полку, инсценируя восстание, рассчитывая, что семеновцы примкнут, двинутся к преображенцам и вместе с последними — к Таврическому дворцу, чтобы начать активные действия. Штаб мой план принял»[383].

Мирная демонстрация должна была сыграть роль запала, «инсценировать восстание», спровоцировать выступление солдат. Для этого она должна была стать действительно массовой. Эсеровские агитаторы активно работали на петроградских заводах. Фактически бок о бок с ними работали агитаторы большевиков, призывая рабочих отказаться от участия в демонстрации.

Ближе к созыву УС подготовка к выступлению приняла широкий размах и велась практически открыто. Планы защитников Учредительного собрания были — как минимум в общих чертах — известны советскому правительству. Еще 17 (30) декабря 1917 года под стражу был взят лидер правых эсеров Авксентьев с рядом своих сподвижников. В статье «Известий» указывалось, что он арестован не как член Учредительного Собрания, а за «организацию контрреволюционного заговора».

Обстановка в Петрограде накалялась. Эсеры, партия с богатым террористическим опытом, с одной стороны в достаточной мере взвинтили и антибольшевистски настроили своих боевиков, а с другой — начали терять над ними контроль. Стройная схема ряда террористических актов, демонстрации и восстания в день открытия Учредительного собрания рушилась на глазах.

1 (14) января было совершено покушение на В. И. Ленина. «Когда тов. Ленин только что отъехал с митинга от Михайловского манежа… он был обстрелян сзади каким-то контрреволюционным негодяем, — сообщала об этом «Правда». — Кузов автомобиля прострелен навылет и продырявлен в нескольких местах. Тов. Платен, ехавший вместе с ним, был легко ранен».

Личность стрелявшего и организаторов покушения сходу установить не удалось. Однако Б. Соколов, рассказывая об эсеровских планах покушения на Ленина, отмечал: «Нужна была санкция этого, по существу террористического акта, военной комиссией и Центральным Комитетом с-ров. Предполагалось изъять Ленина в первый день Рождества». Но «наше постановление было доложено Ц. К. Там оно вызвало резкую оппозицию». «Почти единогласно, как это было нам передано в военной комиссии, было решено Центральным Комитетом не допускать реализации плана, одобренного нами. Было решено предложить Онипко ликвидировать свою организацию. Правда, последнее решение осложнялось тем обстоятельством, что организация Онипко была в сущности беспартийной, но сам Онипко был эсер, входил во фракцию Учредительного Собрания и тем самым был подчинен партийной дисциплине».

Большевистская печать остро реагировала на покушение: «Они переходят к расстрелам вождей пролетариата, — писала «Правда». — Но пусть они помнят: за каждую голову наших они будут отвечать сотней голов своих. Пролетариат борется за освобождение всего человечества. И когда в этой отчаянной борьбе негодяи буржуазии пытаются казнить вождей пролетариата, пусть не пеняют, что пролетариат расправится с ними так, как они того заслужили. Если они будут пытаться истребить рабочих вождей, они будут беспощадно истреблены сами. Все рабочие, все солдаты, все сознательные крестьяне скажут тогда: да здравствует красный террор против наймитов буржуазии!» «Пусть помнят это банкиры и их прислужники! Пусть помнят, спекулянты! Пусть помнят заводчики! Пусть помнят мародеры! Пусть помнят все, кто бегает у них на помочах!»[385].

Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов выступил со специальным заявлением: «Петроградский совет Р и СД клеймит позором газеты правых эсеров, которые за последнее время горячо призывают к актам контрреволюционного террора против представителей советской власти». «Рабочая и крестьянская революция до сих пор не прибегала к методам террористической борьбы против представителей контрреволюции. Но мы заявляем всем врагам рабочей и социалистической революции: рабочие, солдаты и крестьяне сумеют охранить неприкосновенность своих товарищей и лучших борцов за социализм. За каждую жизнь нашего товарища господа буржуа и их прислужники — правые эсеры — ответят рабочему классу»[386].

8. Расстрел большевиками демонстрации

3 января Чрезвычайная комиссия по охране Петрограда выпустила постановление, которым запрещались митинги и демонстрации в районах, прилегающих к Таврическому дворцу. «…Всякая попытка проникновения… в район Таврического дворца и Смольного, начиная с 5 января, будет энергично остановлена военной силой», — говорилось в нем[387].

4 января «Правда» опубликовала постановление ВЦИК, в котором, явно указывая на уже вполне оформившуюся конфронтацию вокруг Учредительного собрания, говорилось: «Всякая попытка со стороны кого бы то ни было или какого бы то ни было учреждения присвоить себе те или иные функции государственной власти будет рассматриваема как контрреволюционное действие. Всякая такая попытка будет подавляться всеми имеющимися в распоряжении советской власти средствами вплоть до применения вооруженной силы»[388].

В этих обстоятельствах 5 января началась демонстрация в защиту Учредительного собрания. Началась хаотично, разные группы защитников УС по-разному понимали ее цели и допустимые в ходе шествия средства. Дело в том, что буквально накануне ЦК эсеров «передумал» и, не решаясь санкционировать вооруженное восстание, смешал все планы.

Настроения руководства эсеровской партии в течение нескольких месяцев до этого постоянно менялись. В ноябре лидеры CP стояли на «позиции «чистого парламентаризма». Они говорили: «Мы должны всеми мерами избегать авантюризма. Если большевики допустили преступление… свергнув Временное Правительство и самовольно захватив власть… это еще не значит, что и мы должны следовать их примеру»[389].

Один из лидеров эсеров В. Чернов, по воспоминаниям Б. Соколова, «был одним из самых ярых противников гражданской войны». «Именно он, — пишет Соколов, — возражал против вооруженной демонстрации по мотивам: «Нельзя проливать народную кровь. Народ сам рассудит»»[390].

«Между эсерами до 1917 года и эсерами конца 1917 года — целая пропасть», — в сердцах писал тогда глава военной организации. Он же, впрочем, добавлял: «Это касается лишь известной части партии, главным образом ее верхушки, главным образом группы, которая в 1917 году была у власти».

К февралю, под давлением низовых членов, ультрапацифистские настроения руководства партии удалось переломить. Но лишь в той степени, что лидеры самоустранились от принятия решений: «В конце декабря пленуму был доложен план военной комиссии и комитета защиты — выступить вооруженно против большевиков. К этому проекту большинство фракции, особенно ее руководящие персонажи, отнеслось недоверчиво и отрицательно… Позиция фракции осталась прежней: если хотят нас защищать — пусть защищают… И в отношении проекта вооруженного выступления установилась идентичная точка зрения: мы не возражаем против такого выступления, но непосредственного участия в нем принимать не будем»[391].

Однако третьего января, когда срок пришел, эсеровские лидеры как будто опомнились: «На заседании Воен<ой> К<омиссии> нам было сообщено о состоявшемся постановлении нашего Центрального Комитета. Этим постановлением категорически запрещалось вооруженное выступление, как несвоевременное и ненадежное деяние», — пишет Б. Соколов[392].

Ясно, что и предшествующий разброд и шатание не способствовали нормальной организации. Последовавший же буквально за два дня до выступления запрет породил полный разброд и шатание. «Это запрещение застало нас врасплох, — признается Соколов. — Сообщенное же в пленум военной комиссии, оно породило немало недоразумений и недовольство. Кажется, удалось в самую последнюю минуту предупредить о нашем перерешении комитет защиты…»[393]

На демонстрацию вышло, по разным оценкам, от 10 до 100 тысяч человек. Состав колонн, стекающихся к центру Петрограда, был очень разным. Руководитель петроградских боевых дружин ПСР Паевский описывал виденное так: «Немногочисленное количество партийных, дружина, очень много учащихся барышень, гимназистов, в особенности студентов, много чиновников всех ведомств, организации кадетов со своими зелеными и белыми флагами… при полном отсутствии рабочих и солдат. Со стороны, из толпы рабочих, раздавались насмешки над буржуазным составом шествия»[394].

С другой стороны М. Горький, остро переживая события 5 января, обрушивался с обвинениями в адрес большевиков в «Новой жизни»: «Правда» лжет, когда она пишет, что манифестация 5 января была организована буржуями, банкирами и т. д., и что к Таврическому дворцу шли именно «буржуи» и «калединцы». «В манифестации принимали участие рабочие Обуховского, Патронного и других заводов…»[395]

Один из очевидцев событий рассказывал, как во время очередной «вынужденной остановки», когда путь демонстрантам преграждали красногвардейцы, по колоннам быстро бежали распорядители с красными повязками. Они требовали, чтобы разбросанные по толпе «товарищи рабочие» выдвинулись вперед. «Из разных колонн… выходили рабочие… и шли вперед»[396].

Расчет был на то, что отряды Красной гвардии, состоящие из таких же рабочих, не решатся силой остановить своих товарищей. Во многом этот расчет оправдался. Организаторы шествия, игнорируя предупреждения Чрезвычайной комиссии, направляли колонны к Таврическому дворцу.

В результате столкновений в Петрограде в день открытия Учредительного собрания погибло, по разным данным, от 8 до 100 человек. «Известия» сообщали официальные данные — 21 погибший. Выстрелы в этот день звучали как с одной, так и с другой стороны. По данным советских источников, неизвестные провокаторы открывали огонь с чердаков, а среди задержанных демонстрантов были эсеровские боевики, вооруженные не только стрелковым оружием, но и гранатами. В расположении проэсеровских полков раздавались странные телефонные звонки, неизвестные сообщали солдатам о столкновениях и даже сражениях на улицах Петрограда, призывали выступить с оружием в руках, оказать помощь «народной демонстрации».

Даже и отказывая в доверии советским источникам, было бы крайним преувеличением утверждать, что события 5 января в Петрограде являлись спланированным актом террора, вся ответственность за который лежит на большевиках.

Обстановка, на фоне которой происходил созыв, работа и разгон Учредительного собрания, была крайне сложной. Рассматривая события этого периода, большинство авторов уделяют внимание лишь политической составляющей борьбы партий, оставляя без внимания событийный контекст. Такой подход вряд ли можно считать вполне объективным.

Действительно, партия эсеров в последний момент отказалась от вооруженного выступления, не дала санкции на убийство Ленина и Троцкого. Верхи ПСР решили сосредоточиться на легальной борьбе в стенах Учредительного собрания. Таким образом, эсеровская фракция УС оказалась в событиях 5 января как бы не при чем, и сегодня многие авторы полностью снимают с антисоветских сил ответственность за события в Петрограде начала января 1918 года.

В действительности изначально лицемерные пацифистские настроения эсеровского руководства (ведь о низовой подготовке выступления ему было хорошо известно), а затем — внезапное решение ЦК ПСР лишь внесло сумятицу в планы заговорщиков и во многом привело к утрате контроля со стороны партии и со стороны Союза защиты за мелкими организациями и отдельными боевиками. Они начали действовать самостоятельно, на свой страх и риск. На улицах борьба за власть трансформировалась в вооруженные провокации, террор, а иногда и просто бандитизм. При этом ни одна из политических сил, не исключая уже и большевиков, полностью не контролировала ситуацию.

Вслед за попыткой покушения на Ленина и расстрелом демонстрации, 6 (19) января было совершено покушение на М. Урицкого, комиссара СНК над Учредительным собранием. На следующий день, 7 (20) января 1918 года, группа пробольшевистски настроенных солдат и матросов учинила расправу над двумя ранее арестованными членами Центрального комитета кадетской партии — Шингаревым и Кокошкиным. Террористический акт в отношении бывших министров Временного правительства, взятых под стражу по «Декрету об аресте вождей гражданской войны против революции», был осуществлен в стенах Мариинской больницы, куда Шингарев и Кокошкин были переведены из Петропавловской крепости в связи с болезнью. Под предлогом смены караула в их палаты и проникли вооруженные солдаты и матросы. По воспоминаниям сестры А. И. Шингарева, те же солдаты ранее приходили к ней в дом и требовали денег. Расстреляв лидеров кадетов, нападавшие благополучно скрылись.

Расследование этого громкого дела было поручено левым эсерам, возглавлявшим Народный комиссариат юстиции. Выяснилось, что в покушении участвовали 10‑11 солдат и матросов. Ряд причастных к расправе военнослужащих был арестован практически сразу. А вот участвовавших в расстреле матросов арестовать не удалось — их прятал и покрывал экипаж судна «Чайка»[398].

По показаниям арестованных, они не принадлежали ни к одной из партийных организаций. По словам подследственных, матросы говорили, «что убивают за 1905 год, довольно им нашу кровь пить»[399]. В обвинительном акте основным мотивом преступления была названа царящая в солдатских и матросских кругах ненависть к представителям старого режима. Указывалось, что еще при переводе Шингарева и Кокошкина в больницу солдаты Петропавловской крепости советовали конвоирам бросить их в Неву[400].

9. Созыв Собрания и его разгон. Почему эсеры решили принять большевистские декреты и почему большевики не согласились

До сих пор открытым остается вопрос, насколько представительным было Учредительное собрание. Выборы, которые проходили в условиях революционного хаоса, вряд ли можно назвать свободными и демократичными. В отдельных местностях они не состоялись вовсе, в других затягивались, проходили в несколько дней и даже недель. В целом участвовало в выборах около половины всех избирателей.

Итоги голосования дали следующую картину: 23,9 процента голосов получили большевики, 40 процентов избирателей проголосовали за эсеров. Меньшевики получили 2,3 процента голосов, 4,7 процента достались кадетам, остальные голоса были отданы за другие мелкие партии и группы[401].

Самой крупной фракцией Учредительного собрания, таким образом, становились эсеры. К ним присоединились их союзники — меньшевики. История любит шутить подобным образом: выборы вновь выдвигали на первые роли в государстве социалистические партии, при этом в УС формировалось то самое советское большинство образца марта 1917 года, которое передало власть в России в руки «либеральному» Временному правительству.

Впрочем, Октябрьская революция внесла свои коррективы. Теперь уже партия эсеров, обвинившая большевиков в узурпации власти и краже их программы, готова была самостоятельно и всерьез побороться за власть. По сути, ход работы Учредительного собрания был заранее задан в политических штабах двух партий — правых эсеров и большевиков.

Политическая подготовка к созыву Учредительного собрания со стороны эсеров осуществлялась на заседаниях бюро фракции. Был образован ряд комиссий по подготовке и проведению УС, разрабатывался сценарий открытия Собрания, исключавший его роспуск.

В первый день работы правые эсеры должны были «удивить» страну принятием пакета «агитационных» актов из эсеровской программы — Декрета о земле, О рабочем контроле и других. Рассматривалась также необходимость принятия «хорошего Декрета о мире» и «обращения к союзникам». Все это должно было если и не настроить народ на однозначную поддержку УС, то, как минимум, привлечь к его работе серьезное внимание.

Пороки этой тактики заключались в ее вторичности — все резонансные пункты эсеровской программы уже были реализованы большевиками и левыми эсерами. Кроме того, правые эсеры неверно оценивали как собственный политический вес, так и общественные настроения в отношении Учредительного собрания. Характерный пример — редакционная статья газеты «Питер», органа «всероссийского обывателя», от 17 декабря 1917 года: «Вы ждете спасения от Учредительного собрания? Напрасно. Туда выбраны болтуны вроде Керенского, способные губить святых… Что может сделать Учредительное собрание? Изрыгнуть море хороших слов? Довольно! Слышали. Собрание ослов не сделается умнее от того, что его назовут Учредительным… Их не придется разгонять даже Смольному. Этот пустяк выполнят четверо подростков из-за Невской заставы по собственному «анархистскому почину»»[402].

Большевики в ходе подготовки к созыву Учредительного собрания столкнулись с очередным кризисом внутри своей партии. 2 декабря 1917 года было избрано руководство большевистской фракции депутатов Учредительного собрания. Оно оказалось в руках проучредиловски настроенных деятелей — Л. Б. Каменева, Д. Б. Рязанова, М. А. Ларина, А. И. Рыкова. Созыв Учредительного собрания трактовался ими как завершающий этап Русской революции. Соответственно, внутрипартийные оппозиционеры выступали категорически против любого вмешательства СНК в процесс созыва Собрания, в ход его работы, и даже против того, чтобы общее руководство большевистской фракцией осуществлялось ЦК РСДРП(б).

По сути, каменевцы все еще пребывали в плену «демократических» иллюзий. Несмотря на все события, последовавшие с Октябрьской революции, оппозиционеры рассматривали Учредительное собрание как новый шанс спасти единство «всех демократических сил». Они выступали за сотрудничество и совместную работу в Собрании с социалистическими партиями, то есть вновь поднимали старый вопрос создания коалиционного правительства социалистов.

В борьбу с этой не в первый раз озвученной «ересью» включился Ленин. Сохранилась тезисная запись его выступления на заседании ЦК РСДРП(б) от 11 (24) декабря 1917 года: «Тов. Ленин предлагает: 1) сместить бюро фракции Учредительного собрания; 2) изложить фракции наше отношение к Учредительному собранию в виде тезисов; 3) составить обращение к фракции, в котором напомнить устав партии о подчинении всех представительных учреждений ЦК; 4) назначить члена ЦК для руководства фракцией; 5) выработать устав фракции»[403].

С 11 на 12 декабря состоялись перевыборы бюро фракции большевиков. На этом же заседании после острой дискуссии взяла верх позиция Ленина и были одобрены «Тезисы об Учредительном собрании». Их ключевые положения, которые были положены в основу отношения большевистской партии к Учредительному собранию, высказаны в первых двух пунктах:

Соответственно, Учредительному собранию, по логике Ленина, оставалось лишь признать власть Советов. Эта мысль была однозначно прописана в «Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа», внесенной на рассмотрение и принятой ВЦИК Советов 3 января 1918 года.

Учредительное собрание открылось 5 января 1918 года в 16 часов в Белом зале Таврического дворца. Из 715 избранных депутатов присутствовало около 410[405], по другим данным — около 460-ти.

Депутаты эсеровской фракции, по свидетельству Троцкого, «тщательно разработали ритуал первого заседания». «Они принесли с собой свечи на случай, если большевики потушат электричество, и большое количество бутербродов на случай, если их лишат пищи»[406].

В первые же минуты между большевиками и правыми эсерами разгорелась схватка за право открыть первое заседание. Согласно сценарию большевиков и левых эсеров, это должен был сделать глава ВЦИК Я. М. Свердлов, но он опаздывал к началу заседания. Воспользовавшись замешательством, фракция эсеров перехватила инициативу и предложила открыть УС старейшему депутату-эсеру С. П. Швецову. Когда он поднялся на трибуну, его «захлопала» фракция большевиков и левых эсеров.

Несмотря на шум, Швецов объявил заседание открытым. В это время появился Свердлов, который, взяв колокольчик председательствующего у Швецова, повторно открыл работу Учредительного собрания. Здесь шумом и хлопками проявила себя уже правоэсеровская фракция.

В своем выступлении глава ВЦИК поставил вопрос выбора председателя Учредительного собрания и предложил к обсуждению депутатов «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа». Первым на голосование был поставлен вопрос о председателе. 244 голосами против 151 был избран эсер В. М. Чернов.

В своей речи Чернов выступил, как впоследствии неоднократно (и совершенно несправедливо) указывалось, с примиренческой позиции. Председатель УС заявил о желательности работы с большевиками, но при условии, что они не будут пытаться «столкнуть Советы с Учредительным собранием». Советы, сказал он, как классовые организации, «не должны претендовать на замещение Учредительного собрания», которое является выразителем истинного «народовластия»[407].

В реальности никаких новых примиренческих нот в речи Чернова не было. Слова о готовности сотрудничать с большевиками в рамках «коалиционного правительства» звучали и ранее, главное, что оценка Черновым Советов и УС в очередной раз четко указывала на ту роль, которую Советам отводили в этом «сотрудничестве».

Чернов огласил разработанную эсерами повестку дня Учредительного собрания: вопрос о мире; о государственном строе России; о земле; о безработице; о подготовке к демобилизации[408].

Это важный момент, на который стоит обратить внимание. Бытует мнение, что не случись разгона УС Россия пошла бы по другому пути развития. Как мы видим, путь, который предлагался эсерами, отличался от большевистского только сроками — они запаздывали с реализацией своих положений на несколько месяцев.

Фракция большевиков вновь выступила с предложением рассмотреть «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа». Предложение было поставлено на голосование и отвергнуто 237 голосами против 136[409].

По требованию большевиков и левых эсеров в заседании был объявлен перерыв для совещаний во фракциях. Позиция большевиков обсуждалась с участием ЦК РСДРП(б). По итогам дебатов было принято решение покинуть зал Учредительного собрания. К большевикам присоединились левые эсеры.

Далее Учредительное собрание, уже без фракций большевиков и левых эсеров, приступило к работе в соответствии с планами правых эсеров. Без обсуждения был принят Закон о земле, в соответствии с которым право частной собственности на землю отменялось «отныне и навсегда». Следом была одобрена декларация в пользу всеобщего мира и ряд других «агитационных» законов.

Заседание продолжалось весь вечер и всю ночь. Конец первому и последнему заседанию Учредительного собрания положил рано утром 6 января легендарный матрос Железняк фразой «караул устал». В тот же день СНК принял решение о роспуске Учредительного собрания. В ночь на 7 января ВЦИК утвердил этот декрет. 10 января в Таврическом дворце открылся третий съезд Советов рабочих и солдатских депутатов, окончательно утвердивший этот декрет на правах высшего органа власти Советского государства.

В декрете, в частности, было сказано: «Всякий отказ от полноты власти Советов, от завоеванной народом Советской Республики в пользу буржуазного парламентаризма и Учредительного собрания был бы теперь шагом назад и крахом всей Октябрьской рабоче-крестьянской революции. Открытое 5 января Учредительное собрание дало, в силу известных всем обстоятельств, большинство партии правых эсеров… Естественно, эта партия отказалась принять к обсуждению… предложение верховного органа Советской власти, Центрального Исполнительного Комитета Советов, признать программу Советской власти, признать «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», признать Октябрьскую революцию и Советскую власть. Тем самым Учредительное собрание разорвало всякую связь между собой и Советской Республикой России. Уход с такого Учредительного собрания фракций большевиков и левых эсеров, которые составляют сейчас заведомо громадное большинство в Советах и пользуются доверием рабочих и большинства крестьян, был неизбежен.

А вне стен Учредительного собрания партии большинства Учредительного собрания, правые эсеры и меньшевики, ведут открытую борьбу против Советской власти, призывая в своих органах к свержению ее, объективно этим поддерживая сопротивление эксплуататоров переходу земли и фабрик в руки трудящихся.

Ясно, что оставшаяся часть Учредительного собрания может в силу этого играть роль только прикрытия борьбы буржуазной контрреволюции за свержение власти Советов.

Поэтому Центральный Исполнительный Комитет постановляет: Учредительное собрание распускается»[410].

10. Позиции сторон. Новые дебаты о власти

Принято считать, что III Всероссийский съезд Советов созывался в противовес Учредительному собранию. Это верно лишь отчасти. В реальности перед Съездом стоял целый ряд принципиальных вопросов. Из них главнейшими, включенными в повестку дня, были: 1) вопрос об организации Советской власти, 2) отчет о ходе мирных переговоров с Германией, 3) основной закон о земле.

Но вольно или невольно, работа Съезда в значительной степени стала продолжением УС. На Съезде были в острой форме подняты вопросы, до рационального обсуждения которых Учредительное собрание так и не добралось.

III съезд Советов был далеко не формальным мероприятием и отнюдь не являлся «большевистским плебисцитом». На нем присутствовало 1046 делегатов, из них с правом решающего голоса — 942. Хоть большинство и принадлежало большевикам и левым эсерам, но меньшевики и правые эсеры имели в общей сложности порядка 100 мест[411].

Кроме того, в работе Съезда участвовали делегаты 46 казачьих полков, восставших против Каледина. Присутствовали 233 делегата, представлявших Советы Украины, Белоруссии, Средней Азии и Прибалтики[412].

Все это обусловило накал дискуссий по вопросу, принципиальному для Русской революции — о ее характере и, следовательно, о типе власти, который ей соответствует. Таким образом, несмотря на все завоевания Октября, несмотря на решения II Съезда, поддержавшего Октябрьскую революцию и передачу власти в центре и на местах Советам, несмотря на победы большевиков и левых эсеров как в политических, так и вооруженных столкновениях, несмотря на недавний разгон Учредительного собрания, 10 января в Таврическом дворце на III Съезде был вновь поднят вопрос о власти.

Задачу Съезда в этой части обсуждения определил председательствующий на нем Свердлов. Она звучала так: «строительство новой, грядущей жизни и создание Всероссийской власти». Причем, предстояло даже «решить, будет ли эта власть иметь какую-либо связь с буржуазным строем или окончательно и бесповоротно установится диктатура рабочих и крестьян»[413].

Ленин, начиная дебаты, вновь отметил двоякий характер русской революции. Он раскритиковал звучащие в адрес большевиков обвинения в попытках немедленного осуществления социалистических преобразований в стране, которая к этому не готова.

Но, одновременно, лидер большевиков признал, что игнорировать сложившуюся политическую реальность республики Советов с мощной, идущей «снизу» социалистической компонентой, просто невозможно.

Выражая позицию социалистов-меньшевиков и эсеров, оппонентом Ленину выступил Мартов. Камнем преткновения для него стало понятие «социалистическая» в применении к российской республике. Партии по-прежнему считали, что текущему историческому моменту соответствует этап буржуазной революции, и лишь некий неопределенный период капиталистического развития откроет перспективу перехода к социализму. «Полное социалистическое преобразование возможно только после длительной работы, — говорил Мартов, — созданной необходимостью пересоздать всю политическую организацию общества, укрепить экономическое положение страны и только после приступить к введению в жизнь лозунгов социализма»[415].

Ленин в ответном слове заявил: «Ваш грех и слепота в том, что вы не умели учиться у революции. Еще 4-го апреля в этом зале я утверждал, что Советы — это высшая форма демократизма. Либо погибнут Советы — и тогда бесповоротно погибла революция, — либо Советы будут живы — и тогда смешно говорить о какой-то буржуазно-демократической революции в то время, когда назревает полный расцвет социалистического строя и крах капитализма. О буржуазно-демократической революции большевики говорили в 1905 году, но теперь, когда Советы стали у власти, когда рабочие, солдаты и крестьяне в неслыханной по своим лишениям и ужасам обстановке войны, в атмосфере развала, перед призраком голодной смерти, сказали — мы возьмем всю власть и сами примемся за строительство новой жизни, — в это время не может быть и речи о буржуазно-демократической революции. И об этом большевиками на съездах и на собраниях и конференциях резолюциями и постановлениями было сказано еще в апреле месяце прошлого года»[416].

По сути, дебаты на III съезде Советов в январе 1918 года были последним публичным и мирным обсуждением позиций ведущих политических сил России. Но они лишний раз продемонстрировали полную несовместимость подхода социалистов-«соглашателей», продолжающих твердить о буржуазной революции, и политики Ленина, отошедшего от доктринальных положений (или, если угодно, развившего их). Эдвард Карр, анализируя ход дебатов о власти на съезде, отмечал: «В политическом отношении довод Ленина («не может быть и речи о буржуазно-демократической революции» после того, как Советы взяли власть — Д.Л.) вряд ли можно было опровергнуть. Октябрьская революция решила вопрос добра и зла. Завершилась буржуазная революция или нет, назрело или не назрело время пролетарской революции — и какими бы ни были последствия негативного ответа на эти вопросы, — пролетарская революция фактически свершилась»[417].

По итогам дебатов большинством голосов была поддержана позиция большевиков. При этом нужно заметить, что поражение социалистов-доктринеров свидетельствовало не о формальном одобрении любой ленинской идеи «в едином порыве» (как мы знаем, разные точки зрения по этому вопросу существовали и в самой ленинской партии). Одобрение большевистского плана развития страны было продиктовано более четким анализом происходящего со стороны Ленина. Кроме того, большевики предлагали реальную альтернативу, в то время, как формулируемая их оппонентами необходимость отката к буржуазной республике один раз уже была безуспешно опробована на российской почве — с известным результатом. По сути они предлагали возврат назад, ко временам Временного правительства.

Одобрив декрет о роспуске Учредительного собрания, III Всероссийский съезд Советов принял Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа. Затем, по предложению народного комиссара по делам национальностей Сталина, съезд утвердил резолюцию «О федеральных учреждениях Российской Республики». Ее первый абзац гласил: «Российская социалистическая советская республика учреждается на основе добровольного союза народов России, как федерация советских республик этих народов»[418]. Съезд также поручил ВЦИКу подготовить и представить к следующему съезду проект «основных положений конституции Российской федеративной республики».

Вопрос о власти, таким образом, был окончательно решен. Начался процесс ее формального закрепления в конституционных и законодательных актах.