Часть четвертая

Кортес проснулся, как всегда, с рассветом. Потянулся и раскинул руки по широченной кровати. Немного полежал, глядя, как сквозь тростниковую занавесь пытается пробиться к нему утреннее солнце, рывком сел и спустил ноги с невысокого ложа. Улыбнулся и хлопнул в ладоши.

В пустом дверном проеме мгновенно появилась толстая перепуганная мойщица и жестом показала ему, что все готово. Кортес вскочил, как был — нагишом — прошел в баню и с удовольствием улегся на теплую каменную поверхность.

Мойщицы тут же принялись за дело, и Кортес, чувствуя себя почти Нероном и уж точно — конченым грешником, с наслаждением крякал и поворачивался, подставляя под мочалки нетронутые места. А затем его тщательно омыли теплой водой, бережно промокнули большими ворсистыми утиральниками, надушили туалетной водой со странным терпким духом и подали свежую одежду.

Кортес неторопливо оделся, прошел в обеденную залу и присел на низенькую обитую мягкой тканью скамеечку. На столике мигом появилась сверкающая белизной хлопковая скатерть, а место, где изволит кушать Великий и Грозный Малинче, немедленно огородили расписными ширмами.

Блюд, как всегда, было множество. Кортес кинул в рот с десяток мелких, как ноготь большого пальца, печеных яиц, попробовал жаркое, и еще раз решил, что лучше маисовой каши ничего на свете быть не может. Откушал, выпил два глотка раскаленного какао и, омыв и промокнув мгновенно поданным утиральником руки, щелкнул пальцами.

Из соседней залы тут же выбежали несколько акробатов и жонглеров, и некоторое время Кортес любовался этим изысканным действом, обдумывая, с чего начать день.

Собственно, действительно необходимых дел было несколько. Следовало вместе с Мотекусомой навестить дом призрения ветеранов всех войн, сходить на торжественный обряд почитания грозного Уицилопочтли, проследить, как идут работы по установлению алтаря Сеньоры Нашей Марии — бок о бок с жертвенником ящерообразного Тлалока, а уже после обеда и короткого отдыха заняться главным — золотыми приисками.

Огромные, исполненные красками на хлопчатых полотнах карты один из новых секретарей Мотекусомы выдал ему сразу, как только Кортес об этом заикнулся. Пробы с каждого месторождения у Кортеса тоже были, — на рынке их продавали в прозрачных гусиных перьях, так, чтобы можно было глянуть на просвет и оценить качество песка. Оставалось уточнить детали пути и дипломатическую обстановку с окружающими племенами.

— Кортес! Кортес! — послышалось из коридора, и Великий и Грозный Малинче жестом отправил акробатов прочь.

— Что там еще?

В зал влетел запыхавшийся Ортегилья.

— Сходка, Кортес. Тебя требуют.

Кортес чертыхнулся.

— О чем еще говорить? Я же все сделал! Пусть до вечера подождут.

— Там такое… Кортес… — покачал головой Ортегилья. — Лучше тебе прямо сейчас пойти.

Кортес досадливо крякнул, отпил еще пару глотков какао и решительным шагом двинулся по темному коридору, спустился по лестнице мимо замерших громадных дворцовых гвардейцев и выскочил во двор.

Солнце тут же ударило по глазам, и Кортес прищурился. Да, здесь были почти все — за исключением разве что дозорных. Но — странное дело — сходка молчала.

— Ну, что еще стряслось? — весело и энергично поинтересовался Кортес. — Или вам опять девок не хватает?

— Золото, Кортес, — подал голос один, самый рослый. — Где наше золото?

— Какое золото? — не понял Кортес. — Если вы о приисках, так мы туда еще не дошли…

Сходка зло загомонила.

— Ты дурачка из себя не строй! — выкрикнул кто-то. — Где наши доли?

Кортес обозлился.

— А то вы не знаете? Все в нашем тайнике… ну, и в плавильне. Мы же договорились: вывезем, тогда и делить будем.

Сходка возмущенно загудела.

— В часовне трети не хватает, Кортес! А плавильня со вчерашнего дня пуста! Куда все делось?!

Кортес прекрасно помнил выгруженный прямо в воду у самого берега «балласт» в маленьких аккуратных мешках, а потому сразу помрачнел.

— Вы что… меня обвиняете?!

— А кого еще?!

— Так хочу вам напомнить! — вызверился Кортес. — Я золото не плавил! И на посту возле часовни не стоял! И вообще, я — идальго, а не вор!

Сходка снова загудела, но теперь уже растерянно.

— Где Диас? Его надо сюда!

— Здесь я! — гневно отозвался Берналь Диас и вышел на открытое место, чуть ниже Кортеса. — Кому что непонятно?

— Ты старшим в плавильне был! Куда все делось?!

— Хочу напомнить, что меня из плавильни уж месяц как турнули! — резко выкрикнул солдат. — И я ночами, как шавка на цепи, в карауле торчал, а днем, как последний индеец, кирпичи на стройку на собственной спине таскал!

Берналь Диас резко развернулся и, оттопырив зад, показал, благодаря какой именно спине часовня и была построена.

— Караульных к ответу! — заорал кто-то, но его не поддержали. Здесь в карауле стоял каждый. Да, и на стройке работали все…

— Еще вопросы есть? — обвел толпу насмешливым взглядом Кортес.

— А чего зря шуметь? — мрачно отозвался рослый солдат. — Остатки делить надо. А то, пока, пока до Кубы доберемся, там и дырявого песо не будет.

— Правильно! Делиться! — загудела толпа. — Прямо сейчас!

Кортес поморщился; все его планы на сегодняшний день рушились на глазах.

— Ну, что ж, делиться, так делиться, — пожал он плечами и сбежал со ступенек.

* * *

Когда Кортес подошел к хитро пристроенной к дворцовому комплексу часовне, тайник был открыт. Плавильщики каждый день отправляли сюда очередную партию слитков, а часовые в присутствии капитанов следили, чтобы слитки несли только в потайную комнату, но никак не обратно. Сегодня стену комнаты собирались заложить камнем, и именно поэтому делегация сходки основательно пересчитала слитки.

«Рановато вылезло…» — поморщился Кортес.

— Вот скажи нам, Кортес, — возбужденно заголосили избранные сходкой делегаты. — Здесь есть семьсот пятьдесят тысяч песо?

Кортес окинул взглядом пять одинаковых золотых штабелей.

— Ну… семьсот пятьдесят — это вряд ли, а тысяч пятьсот, наверное, будет…

— А было семьсот пятьдесят! Никак не меньше! Куда все делось?!

Кортес демонстративно потянулся к рукояти кинжала.

— Ладно! Хорош вам! Хватит пустых разговоров! — тут же одернули скандалистов. — Делить надо! Начинай, Кортес!

Кортес кивнул и подозвал казначея и Королевского нотариуса поближе.

— Смотрите в оба. Чтобы все по честному. Вот этот, — показал он на первый штабель, — королевская пятина. Все согласны?

— Все… — загудели делегаты.

— Вот эта пятина — моя. Согласно уговору.

Солдаты вздохнули. Они уже раз двадцать пожалели, что согласились выделить Кортесу пятую часть добычи, но уговор есть уговор.

— А вот эти два штабеля… — Кортес повернулся к казначею. — Сколько мы Веласкесу за армаду из одиннадцати судов должны?

— Двести двадцать тысяч, — мгновенно отозвался казначей.

— Итак, — деловито ткнул пальцем в оба штабеля Кортес. — Эти два штабеля и еще двадцать тысяч — Веласкесу. За армаду.

Солдаты охнули.

— Как это — Веласкесу?! Мы за армаду не в ответе!

Кортес, требуя тишины, поднял руку.

— Кто армаду на мель приказал посадить? — он повернулся к нотариусу. — Что там у тебя записано, Годой?

— Общее решение сходки, — тут же достал нужную бумагу Королевский нотариус.

Делегаты вызверились.

— Ты же сам! — орал кто-то. — Мне лично! Сказал, что бояться нечего, и никто, кроме тебя, за армаду долговых расписок не давал!

— Это ты перед Веласкесом в ответе!

Кортес выждал, когда они прокричатся, и пожал плечами.

— Во-первых, наши личные с Веласкесом дела никого, кроме нас, не касаются. Так?

Солдаты молчали.

— Так, я спрашиваю?! — заорал Кортес.

— Та-ак… — опустив головы, были вынуждены признать делегаты.

— И на том спасибо, — зло процедил Кортес. — Во-вторых, лично я никому армаду сажать на мель не приказывал. Кто хочет возразить?

Солдаты молчали. Кортес и впрямь ухитрился не отдать на этот счет ни единого распоряжения. Все организовали их собственные, прямо на сходке, крикуны.

— И, в-третьих, — с напором завершил Кортес, — у королевского нотариуса, слава Сеньоре Нашей Марии, есть документ, где ясно указано, кто именно в ответе за армаду Веласкеса. И там написано: сходка. И подписи стоят. Ваши подписи! Не моя!

Он выхватил у нотариуса бумагу и сунул им в рожи несколько листов, сплошь покрытых крестами и отпечатками пальцев. Солдаты стояли, как неживые.

— Отложите в долю Веласкеса еще двадцать тысяч, — сухо распорядился Кортес.

Часовые покосились на делегатов и нехотя принялись перекладывать слитки — из пятого общевойскового штабеля в третий и четвертый — Веласкесу.

— Еще нам нужно оплатить провиант, оружие, порох… — деловито начал перечислять Кортес. — Сколько там, Гонсало?

— Семьдесят четыре тысячи, — подал ему бумагу казначей.

Солдаты замерли: последний, пятый общевойсковой штабель на их глазах уменьшился вдвое.

— Ну, а теперь осталось разделить то, что принадлежит нам вместе, — развел руками Кортес. — Начинайте, Мехия.

Казначей Гонсало Мехия принялся диктовать, кому и сколько причитается, и делегаты лишь хлопали глазами. Капитанам полагалось больше всех, всадникам куда как больше, чем пешим, а пушкарям и стрелкам из аркебуз больше, чем арбалетчикам. Ну, а солдаты… оставались в самом, что ни на есть, низу.

Затем казначей напомнил, что есть еще и брат Бартоломе де Ольмедо, и падре Хуан Диас, а еще штурманы со своей, усиленной долей, а еще оставшиеся в крепости Вера Крус семьдесят душ увечных и придурковатых. А когда он высчитал из общей доли возмещение сеньору Кортесу за павшего в Сан Хуан Улуа жеребца и вынужденную покупку новой лошади… в солдатской куче осталось так мало, что не на что было смотреть.

— И это все? — не могли поверить глазам вот только что, буквально на днях разграбившие самый богатый дворец мира делегаты. — Здесь же и по сто песо на брата не выходит…

— Не унывайте. Как пришло, так и ушло, — подбодрил их Кортес. — Зато, теперь никаких долгов. Понимаете? Все остальное — только в наш общий карман! Прииски!.. Подати!.. Все! — он оглядел солдат теплым взглядом. — Я думаю, мы еще разбогатеем.

* * *

Брожения шли еще долго. Солдаты мгновенно вспомнили, как, поддавшись уговорам Кортеса, отказались от своих законных долей, из даров Мотекусомы, чтобы отправленный в Кастилию подарок Его Величеству выглядел солиднее.

Кто-то припомнил, что видел на одном из капитанов, — кажется, у Альварадо, золотую цепь из королевской пятины, но Берналь Диас предложил солдатику самому, как мужик с мужиком, разобраться с Альварадо, а не «пристегивать» к сваре других, и недовольный тут же заткнулся.

Один — из грамотных — заглянул еще глубже и начал копаться в караульных списках, выясняя, кто и когда стоял на посту у часовни, но его случайно зацепили в пьяной драке, и грамотей в четверть часа истек кровью. Ну, а самых неугомонных и заметных Кортес расположил к себе дарами — песо по триста-четыреста. И люди постепенно смирились.

Впрочем, к тому времени Кортесу было уже не до них. Обложив провинции данью золотом, он вычистил все «божье дерьмо», что еще оставалось в стране. Набрал его тысяч на двести песо и распорядился, чтобы мешикские мытари сразу доставляли его в Тлашкалу, — естественно, без ведома сходки, но с общего согласия капитанов.

А потом дошла очередь и до приисков. Допросив Мотекусому и ювелиров, он быстро выделил три главные золотоносные провинции: Сакатула на южном побережье, Туштепек — на северном и весьма изобильные Сапотек и Чинантла. Перетолковал с капитанами и выслал на разведку три группы — в каждую из провинций.

А едва группы ушли, Кортес занялся еще более важным делом — властью. Приняв по совету Марины второе, духовное имя Кецаль-Коатль — Пернатый Змей, он первым делом отстранил от поста правителя Тескоко сидящего под арестом Какама-цина. Присмотрелся к вождям и поставил над городом Тескоко его брата, юношу забитого, а потому безропотно принявшего и непосильную должность, и крещение, и новое имя «дон Карлос».

Затем Кортес потребовал от вождей исполнения обещанного и в считанные недели сыграл более полусотни своих свадеб — с дочерьми самых сильных мешикских вождей. Затем собрал счетоводов, выяснил порядок взаиморасчетов с использованием бобов какао из общегосударственной казны и начал наводить порядок. В несколько раз понизил сумму взноса в общую казну. Сразу же, за недостатком средств, распустил несколько гарнизонов — первым делом тот, что стоял в Наутле. И, наконец, разрешил Семпоале, а затем и остальным провинциям не посылать юношей в столичные училища.

И лишь когда руки Великого Малинче-Кецаль-Коатля немного освободились, он стал выбираться в город. Строго в традициях здешних мест Кортес набрасывал на плечи парадный плащ из перьев священной птицы кецаль, брал переводчиков и вооруженных арбалетами капитанов и шел на базарную площадь.

Понятно, что поначалу обыватели пугались бледного, словно сбежавшего из преисподней, безобразно поросшего волосом и столь странно воцарившегося правителя. Но постепенно люди привыкали, и вскоре при каждом выходе Кортеса на огромную базарную площадь торговцы одаривали его изящными золотыми ожерельями и вкусными бесшерстными и беззубыми щенками, благовониями и расписной керамикой, острейшими кремниевыми ножами и бумагой из агавы «амаль», кроликами и фазанами, шкурами ягуаров и пум, тортами из кукурузных коржей, меда и орехов, — короче, всем, чем сами были богаты.

А потом Кортес поднимался на пирамиду главного храма и подолгу со смешанным чувством изумления и восторга смотрел на странный, не похожий ни на один из виденных им город. Нет, это не был Иерусалим, но даже самые опытные из его солдат, бывшие и в Риме, и в Константинополе, утверждали, что таких ровных и чистых, выложенных шлифованным камнем площадей, высоких дворцов и широких улиц и каналов более нет нигде. И он смотрел и смотрел: на тысячи снующих по озеру цветастых лодок, на ровный, как струна, акведук, сбегающий в город с гор Чапультепек, на дамбы, ведущие к тающим в дымке городам-спутникам… и не мог насмотреться.

А затем наступал вечер, и Кортес возвращался во дворец, отдавал тело опытным осторожным мойщицам, кушал, отдыхал, а к ночи выходил в свой бескрайний сад с тысячами фруктовых деревьев и сотнями прозрачных ручьев, душистых полянок и прудов, полных диковинной разноцветной рыбы. Сидел, слушал птиц и смотрел на полную чувственную луну. Здесь и находила его бывшая рабыня, а ныне царствующая императрица Малиналли, тщательно следящая за тем, чтобы ее высочайший супруг не оставался в постели один, без хорошенькой юной женщины, — по крайней мере, до тех пор, пока она сама не оправится после родов.

— Кецаль-Коатль собирается ложиться спать? — интересовалась она.

— Да, Сиу-Коатль, — в тон ей отвечал Кортес. — Уже иду.

Ему было хорошо. Настолько хорошо, что временами он забывал даже о Веласкесе.

* * *

К отмщению губернатор Кубы и Королевский аделантадо Диего Веласкес де Куэльяр готовился одиннадцать месяцев подряд. К сожалению, он уже не мог исправить разрушенную жизнь ни в чем не повинной девочки — Каталины Хуарес ла Маркайда, но уж отправить Кортеса на виселицу — вполне… после улаживания некоторых формальностей.

С формальностями и вышла задержка.

Поначалу судьба благоволила. С каравеллы Кортеса, битком набитой золотом, предназначенным королю, бежал матрос. Он и передал Веласкесу письмо Диего де Ордаса с ярким описанием подарков Мотекусомы и особенно золотого диска величиной с тележное колесо.

Веласкес мигом осознал, какой шанс предоставила ему Сеньора Наша Мария и отправил вдогонку самый быстрый корабль с жестким приказом: перехватить золотую каравеллу у Гибралтара, а затем отнять и преподнести подарки Его Величеству, — но уже от имени самого Веласкеса.

Увы, суда разминулись.

Тогда люди губернатора Кубы связались с епископом Фонсекой, президентом Королевского Совета по делам Индий и с облегчением узнали, что до короля дары Кортеса не дошли, осев на полпути, в Совете. Понятно, что Фонсеке мягко намекнули на желательность подарить Его Величеству золото вместе — от имени как Фонсеки, так и Веласкеса. Но, увы, понимания не нашли.

Впрочем, Сеньор Наш Бог явно сочувствовал Веласкесу. Оказалось, посланцы Кортеса вдрызг разругались с Фонсекой, пытаясь передать Его Величеству золото лично, — как неотъемлемую часть письма Эрнана Кортеса королю. На что обиженный епископ с удовольствием задержал в Совете, как золото, так и письмо, и мстительно разрешил губернатору Кубы арестовать, а то повесить как Кортеса, так и его людей.

Это было важно. Теперь, когда слухи о богатой добыче Кортеса просочились в Королевскую Аудьенсию, повесить негодяя без поддержки сверху Веласкес уже не мог. И вот Фонсека такую поддержку давал.

Тогда Веласкес и влез в долги и начал собирать новую экспедицию. Вместе со своим генерал-капитаном Панфило де Нарваэсом он объехал всю Кубу, говорил с каждым, обещал золотые горы и все-таки набрал 19 кораблей с 20 пушками и 1400 солдат.

И снова вмешалась Королевская Аудьенсия. Высокопоставленный покровитель Кортеса — Николас де Овандо определенно желал успеха своему племяннику больше, чем Веласкесу. Но даже посланный на Кубу Королевский аудитор не мог отменить назначенного Небом отмщения.

— Аудитора ссадишь где-нибудь по пути, — чтобы не мешал, Кортеса в цепи и ко мне, добычу и все документы тоже, — жестко проинструктировал губернатор капитана Панфило де Нарваэса, — с остальными разберешься на месте.

— А если он и впрямь нашел что-то необычное? — так, на всякий случай поинтересовался Нарваэс. — Прииски, города…

— Золото и рабов — как договорились, делим по долям, а славу целиком перепишешь на себя, сынок, — ласково потрепал высоченного капитана по щеке губернатор. — Я разрешаю.

* * *

Благодаря сохранению Союза, почта работала, как и прежде, идеально, а Кортес был занят крещением самых слабых вождей и приисками. Именно поэтому сохранивший за собой пост «говорящего с богами» Мотекусома узнал о новой армаде первым. На великолепных рисунках было отражено все: пироги, лошади, пушки… и новые «мертвецы». Много «мертвецов».

А вот смысл докладов заставлял думать. Во-первых, новая армада остановилась, не доходя до крепости Вера Крус. Во-вторых, высадившаяся на берег разведка новых «мертвецов» была настороже и расспрашивала о Кортесе не без опаски.

«Уж не португальцы ли это? — с замирающим сердцем думал Мотекусома; он уже чуял возможность стравить и тех, и других. — Надо бы потянуть время…» И лишь, когда стало ясно, что Кортес вот-вот получит те же самые известия от тотонаков, Мотекусома передал красочные рисунки своему «соправителю».

— Малинче… я получил известие, — мягко произнес Тлатоани и отдал рулон с рисунками. — Прибыли восемнадцать кораблей, и, как мне сказали, люди на них похожи на тебя. Ты рад?

Кортес побледнел и едва удержался, чтобы не схватить документы немедленно.

«Может быть, и португальцы… по крайней мере, он их боится…» — понял Мотекусома и прикрыл глаза, чтобы Кортес не увидел его чувств.

Но Кортес уже ничего не видел. Схватившие полотно пальцы побелели от напряжения, а челюсти были стиснуты, словно он готовился отразить атаку целой команды игроков в мяч.

— Ты рад? — повторил вопрос Мотекусома.

— Что? — непонимающе заморгал Кортес. — А… да… Только помощников мне и не хватало.

Ортегилья на секунду задумался и перевел, как мог.

— Мне очень не хватало помощников.

Мотекусома выслушал перевод Ортегильи и улыбнулся: Кортес определенно лгал. «Великий Малинче» совершенно не желал «помощи» полутора тысяч вооруженных земляков.

* * *

Панфило де Нарваэс избавился от Королевского Аудитора сразу, — приказав силой высадить его в первом же порту. Веласкес был прав, и догляд человека, целиком подчиненного родне Кортеса был ему ни к чему. Везло Нарваэсу и дальше: утратив лишь один корабль, разбившийся о рифы, и встав неподалеку от Сан Хуан Улуа, он почти сразу же наткнулся на трех отправленных Кортесом снимать пробы с приисков солдат. И эти солдаты были из обиженных.

— Счастливчик ты, Нарваэс, — всхлипывал Сервантес-Остряк, налегая на солонину с почти забытым божественным вкусом свинины. — Кортес на семьсот пятьдесят тысяч золота взял…

— Сколько?! — подскочили капитаны.

— Семьсот пятьдесят тысяч, — подтвердил Эрнандес-Каретник. — Это все знают.

Нарваэс переглянулся с капитанами. Отобрать такую сумму, не вступая ни с кем в бой, а просто предъявив постановление об аресте, было бы сказкой.

— Вы, главное, крепость его возьмите, Вера Крус, — посоветовал Эскалоп, и ему тут же подлили хорошего кастильского вина. — Там человек семьдесят осталось — одни инвалиды.

Нарваэс широко улыбнулся. И впрямь, чтобы напрочь отрезать Кортесу все пути к бегству, достаточно было взять крепость на берегу.

— А что… солдаты меня поддержат? — чувствуя, как в груди разгорается огонь вожделения, поинтересовался Нарваэс.

— Однозначно, — кивнул Сервантес-Остряк. — Он при дележе всех обманул, даже капитанов. — Главное, возьми их в долю. Чтобы все по честному.

Капитаны иронично переглянулись. Пообещать взять в долю? Почему бы и нет?

— Да, и сколько тех солдат осталось? — горько вздохнул Эрнандес-Каретник. — Триста пятьдесят душ.

Внутри у Нарваэса полыхнуло. Даже если договориться с людьми Кортеса не удастся, его вооруженные силы превосходили число противника вчетверо.

А потом из столицы прибыло странное индейское посольство. Проделав приветственные ритуалы и щедро одарив гостей золотом, туземцы долго, где при помощи жестов и рисунков, где при помощи коллективных переводов трех солдат-дезертиров расспрашивали Нарваэса о цели его визита, но сами большей частью помалкивали. И лишь одно посланник губернатора понял ясно: Кортес в богатой индейской столице закрепился, но особого удовольствия это ни у кого не вызывает.

«Пора подминать под себя Вера Крус, — решил он. — А там посмотрим…»

* * *

Первым делом Кортес вызвал капитанов на совещание. Кинул на стол рисунки, переждал, когда пройдет первое потрясение, и сухо поинтересовался:

— Что думаете? Кто это?

— Веласкес. Больше некому, — первым подал голос Диего де Ордас.

И тогда вступил Альварадо.

— Дело не в том, кто к нам в гости пожаловал. Главное, решить, что с нашим золотом делать. Сила у них изрядная.

— Вывезти золото надо… — зашумели капитаны. — В ту же Тлашкалу. Мало ли как повернется?

Кортес покачал головой.

— Солдаты не дадут. Вас на дележе не было, а мне всю кровь отсосали, пока выясняли, куда что делось.

Изрядно запустившие руки в общую казну — пусть и с позволения Кортеса — капитаны покраснели. И тут Кортес задумался.

— Разве что… под видом доли гарнизона Вера Крус. Что скажете?

Капитаны переглянулись. Идея была неплоха.

— А что… — начал развивать мысль Кортес. — Никто, кроме самого гарнизона, к этой доле никакого отношения не имеет, а значит, помешать не может. А уж добавить к ней лишку всегда можно. Особенно в спешке.

Он оглядел капитанов.

— Ну… кто возьмется организовать спешку?

— А что ее организовывать? — хмыкнул Альварадо. — Едва начнем выяснять, кто к нам с армадой пожаловал, здесь такой гвалт поднимется! Слона можно вынести, — не заметят!

Капитаны разулыбались.

* * *

Комендант крепости Вера Крус Гонсало де Сандоваль узнал о прибытии армады от разведчиков-тотонаков. Было ясно, что устоять перед такой махиной городу не удастся, однако, и «гости» — кто бы они ни были, ничего об истинных силах города не знали. А потому Сандоваль собрал гарнизон, провел инструктаж, взял клятву оборонять крепость до конца, водрузил для поддержки боевого духа новую виселицу и приготовился ждать. И, не прошло и двух дней, как армада встала на рейде, от главного судна отделилась шлюпка, а вскоре перед настежь распахнутыми воротами крепости появились парламентеры.

Их было шестеро: священник Гевара, родич Веласкеса Амайя, нотариус Вергара и трое свидетелей из матросов — на всякий случай. Настороженно поглядывая на оборонительные сооружения и таскающих бревна индейцев, парламентеры прошли через весь город и не обнаружили ни единой души.

— Может, это уже индейская крепость, а не кастильская? — холодея от дурных предчувствий, выдавил нотариус.

— Ты думай, что говоришь! — осадил паникера падре Гевара. — Вон, посмотри, новая виселица на холме. Ее что — индейцы поставили?

— Храм Божий! — вдруг заорал один из матросов. — Братцы! Вон, смотрите! Может быть, там кто есть?!

Парламентеры ускорили шаг, мигом пересекли пустынную площадь и, чуть ли не толкаясь локтями, ввалились в храм.

Он был пуст.

— Сеньора Наша Мария! — перекрестился падре Гевара, а за ним и остальные. — Что здесь творится?

То, что в городе происходит нечто странное, видели все, и, вкупе с остовами выбросившихся на берег и вконец разбитых прибоем каравелл, общее впечатление составлялось просто жуткое. Тем более что индейцы продолжали работать, — так, словно над ними нет и никогда не было хозяев.

— Надо попробовать вон в то здание заглянуть, — осторожно предложил Амайя и ткнул пальцем в сторону самого большого, каменного дома.

— А если и там… — переглянулись парламентеры и поняли, что иного выхода, кроме как искать и когда-нибудь все-таки найти здешнюю власть, у них все равно нет.

Гуськом, пригибаясь от каждого шороха и треска, они перебежали безлюдную площадь и, на всякий случай, приосанившись, вошли в дом. И тут же увидели первого и, похоже, единственного во всем городе кастильца. Он сидел за столом и что-то быстро писал.

— Здравствуйте, сеньор, — хором, наперебой и с огромным облегчением поприветствовали незнакомца парламентеры.

— Здравствуйте, — сухо кивнул человек и встал из-за стола. — С кем имею честь?..

Парламентеры переглянулись.

— А… кто вы? — попытался выровнять положение падре Гевара.

— Капитан Гонсало де Сандоваль, — поклонился незнакомец. — Комендант города Вилья Рика де ла Вера Крус.

Парламентеры выпрямили спины, один за другим представились, а потом падре выступил вперед и, пункт за пунктом, принялся исполнять возложенную на него задачу. Он помянул и отеческую заботу губернатора Кубы аделантадо Диего Веласкеса де Куэльяра о всемерном освоении новых земель, и неблагодарность изменника Эрнана Кортеса, и силу и славу пославшего их Панфило де Нарваэса и, в конце концов, предложил то, за чем пришел, — сдать город.

— Я что-то не расслышал, святой отец… — прищурился Сандоваль. — Ты сказал, что Кортес — изменник? Или мне показалось?

— Да, сказал, — гордо выпрямился падре Гевара.

Сандоваль мгновенно посерьезнел.

— Я комендант этого города, и лишь из уважения к вашему сану, святой отец, я не назначу вам бастонаду — двести палок по спине.

— За что? — опешил Гевара.

— За оскорбление генерал-капитана и старшего судьи Новой Кастилии — вот за что, — процедил Сандоваль.

Священник побагровел.

— Вергара, — повернулся он к нотариусу, — ну-ка, зачитай сеньору коменданту текст назначения Панфило де Нарваэса. Пусть убедится, что Кортес уже — не генерал-капитан и уж тем более, не старший судья Новой Кастилии.

— Я не хочу ничего слышать, — решительно мотнул головой Сандоваль. — Если у вас есть какие-то бумаги, зачитайте их лично Кортесу, а не в моем городе…

Падре Гевара усмехнулся. Он уже одерживал верх.

— Читайте Вергара, читайте, — поощрительно кивнул он нотариусу.

— Так! — вызверился Сандоваль. — Я вижу, здесь еще кто-то сотню палок заработать хочет!

Нотариус поежился, и тогда священник взбеленился.

— Что ты слушаешь изменника! — рявкнул он. — Читай, как велено! Каждое слово!

Сандоваль развернулся, крикнул несколько слов на индейском, и комната — вся — мигом заполнилась крепкими полуголыми аборигенами, а парламентеров начали вязать.

— Отпустите меня!

— Я требую соблюдения закона!

— Ты за это поплатишься!

Сандоваль дождался, когда свяжут всех, и кивнул главному носильщику:

— Доставить в столицу.

* * *

Кортесу доложили о доставке парламентеров загодя, и он встретил их в полутора легуа от столицы.

— Вот тупой народ! — орал он на тотонаков. — Как вы могли так обращаться с моими гостями?!

Тотонаки старательно улыбались и быстро развязывали «гостей».

— Как вы, святой отец? — склонился Кортес над падре Геварой.

— Ы-ы… — выдохнул тот. — Четверо суток… на чужой спине… все затекло…

— Неужто и ночью несли? — возмутился Кортес.

Молча трясущие затекшими конечностями гости закивали, — ни на что другое их просто не хватало. А потом донельзя раздосадованный такой непонятливостью диких злобных индейцев Кортес на лучших лошадях, по лучшей дороге привез опешивших посланцев Нарваэса в свою столицу и одарил столь щедро, что у изумленных парламентеров долго не поворачивался язык зачитать то, что они привезли с собой. Но даже когда им пришлось это сделать, Кортес проявил себя с самой достойной стороны.

— Я выслушал вас, сеньоры, и надеюсь, что недоразумение вскоре иссякнет. А теперь позвольте мне предъявить свои доводы — не на бумаге, на деле.

Он провел гостей в хранилище за часовней и распахнул дверь.

— Я знаю, что Веласкес мне не слишком доверяет, но вот она — его доля.

Потрясенные парламентеры дружно открыли рты. Столько золота в одних руках они и представить не могли.

— Подтверди, Педро, — повернулся Кортес к часовому.

— Да, третий и четвертый штабели — доля губернатора Веласкеса, — нехотя подтвердил часовой. — Это все знают. За армаду…

Парламентеры потрясенно заморгали. Честность Кортеса оказалась просто фантастической!

— А вон там королевская пятина, — уважительно показал Кортес в сторону крайнего штабеля клейменных слитков. — Мы ее сразу отложили…

Парламентеры понемногу приходили в себя и теперь уже криво улыбались, — им бы хоть тысячную часть этой кучи…

Но Кортес и тут оказался молодцом.

— А это вам… и вам… и вам, — начал совать он слитки дорогим гостям. — Берите, берите… это из моей доли, не из королевской… имею полное право.

Послы зарделись и, млея от нахлынувших чувств, трясущимися руками приняли все, что дают: стать богачами вот так, за один счастливый миг не думал никто.

* * *

Паж Кортеса Ортегилья следил за каждым шагом Тлатоани, и Мотекусома передавал записку племянникам бесчестно, тайно.

«Пироги кастиланские, — было сказано в записке, — но Кортес прибывших людей боится. Думаю, будет война между кастиланами. Случай удобный. Знаю, как вам непросто, — Какама-цин до сих пор сидит в закрытой комнате под охраной. Но если Колтес погибнет, его жену высокородную Малиналли, а значит, и наследственную власть моего старшего брата, возьмет кто-то из вас. Будьте осторожны. Никакой помощи ни тем, ни другим. Пусть кастилане убивают друг друга сами».

* * *

Парламентеры этого не знали, но первые три письма Кортес отправил Нарваэсу почти сразу, и первым корреспондентом стал совет капитанов.

«Панфило, — писали капитаны. — Мы понимаем чувства Веласкеса, однако ему с Кубы не видно ничего. Да, индейцы замирены, но ситуация весьма неустойчива. Зная тебя, как человека разумного, просим: никаких порочащих имя кастильцов слов и дел. Поговори с Кортесом сам — лучше, тайно и ни в коем случае не дай индейцам повода решить, что между вами есть разногласия. Иначе взорвется все».

Поучаствовали в этом важном деле и солдаты.

«Высокочтимый сеньор Нарваэс, — писали избранные войсковой сходкой грамотеи, — не смеем вам указывать, даже если бы не понимали, какая за вами сила. Разбирайтесь с сеньором Кортесом сами. Однако хотим заявить, что наша доля добычи, как бы мала она ни была, принадлежит лишь нам, потому что взята в боях и лишениях, и многие наши товарищи мученически пали в борьбе с нечестивыми во имя Его Величества Императора и Сеньоры Нашей Марии, а потому золото это наше, а не ваше, и мы его не отдадим. Если захотите взять силой, правда и закон будут не на вашей стороне, а тем более Сеньор Наш Бог и Его Величество Дон Карлос V».

А уж потом, прочитав оба письма, взялся за дело и Кортес.

«Сеньор Панфило де Нарваэс! Рад приветствовать тебя на земле Новой Кастилии. Здешние земли столь обширны, а богатств так много, что — видит Сеньор Наш Бог — мне отчаянно не хватает рук, чтобы взять это все по-настоящему крепко. Уверен: такие надежные, отважные рыцари, как ты и твои капитаны, найдут здесь и добычу, и славу. И того, и другого здесь хватает на всех. Еще раз приветствую тебя и надеюсь на скорую встречу».

А потом он вызвал гонцов — тотонаков и семпоальцев.

— Напоминая о нашем родстве, — через двух переводчиков надиктовал он, — прошу и требую вашего участия в боях с прибывшими с людоедских островов самозванцами. Добычи вам от этого не будет, но слава возрастет безмерно.

Тем же вечером, после обильного торжественного застолья, Кортес проводил парламентеров и немедленно, в ужасной спешке отправил долю гарнизона Вера Крус на сохранение в Тлашкалу. Затем около двух часов размышлял и все-таки направил всех своих мешикских жен — главную гарантию его личной власти — в город Тлакопан, под защиту пусть и второстепенного, но зато поставленного лично им крещеного вождя. Он уже чувствовал — всей своей кожей, — сколь ненадежна столица.

А спустя еще час Кортес оставил во дворце восемьдесят человек и Альварадо за старшего, а сам, с пушками, конницей и арбалетчиками, короткой горной дорогой двинулся навстречу Нарваэсу.

* * *

Мельчорехо, бывший толмач Кортеса, сбежавший от крестивших его кастилан, появился у главного столичного храма Уицилопочтли и Тлалока, едва Кортес покинул город.

— Я хочу стать Человеком-Уицилопочтли, — на все еще плохом мешикском языке произнес он, когда на него, наконец-то, обратили внимание.

— А ты откуда? — не поняли, что это за акцент, жрецы.

— С севера, — махнул рукой Мельчорехо. — Очень далеко отсюда.

Жрецы насмешливо переглянулись.

— Как ты можешь стать нашим Уицилопочтли, если ты чужак?

Мельчорехо развел руками.

— Я все сделал, как надо. Я ходил по городам и селам. Я говорил только правду. Я постился. Я даже не знал женщин.

— Сколько дней? — заинтересовались жрецы; человека-Уицилопочтли у них не было давно.

— Уже больше года. Тринадцать месяцев.

Жрецы переглянулись. Срок полного поста был назван исключительно благоприятный. А день Тошкатль — праздник весны и возрождения должен был наступить вот-вот.

— Ты говоришь правду? Ты действительно год постился и не знал женщин?

— Я говорю чистую правду.

Жрецы отошли в сторону, перекинулись десятком слов, а потом от них отделился самый старый.

— Извини, сынок, но ты — чужак. Нашим Человеком-Уилопочтли может быть только человек мешикской крови. Ты же сам это знаешь…

Мельчорехо горько улыбнулся.

— Вы не понимаете. С того дня, как Иисус взошел на крест, ни эллина, ни иудея больше нет.

Жрец замешкался. Он не до конца понимал, что ему говорят.

— Отныне нет ни тотонака, ни мешиканца, — улыбнувшись еще горше, пояснил Мельчорехо. — Мы умрем вместе. И какая разница, что мы разной крови?

Жрец посуровел.

— Все, сынок. Иди. Мы вынесли решение.

— Глупцы, — всхлипнул Мельчорехо и вдруг сорвался на крик. — Уже год, как Уицилопочтли посылает вам знаки! Или вы не видели Громовых Тапиров?!

Жрецы смутились, а возле бесноватого чужака сразу начала собираться толпа.

— А может быть, вы не заметили Тепуско?! — хрипло кричал Мельчорехо. — Тепуско, кидающих круглые камни на десять полетов стрелы?!

Жрецы уже начали сердиться. А толпа все собиралась.

— Или вам так и не удалось увидеть ни одного бледного лицом посланца из преисподней?! — надрываясь, рыдал Мельчорехо.

Люди начали переглядываться. В чем-то чужак определенно был прав.

— Все знаки, что ваш Иерусалим падет!

Главный жрец растерялся; он не знал, что такое Иерусалим. Однако быстро взял себя в руки, посуровел и легонько толкнул бесноватого в грудь.

— Не пугай людей попусту. Иди к себе домой и стань там, кем хочешь, даже Человеком-Уицилопочтли. А здесь ты — чужак.

— Мы все умрем вместе, — всхлипывая, пробормотал Мельчорехо. — Поймите это. И не будет никакой разницы между тобой и мной.

Толпа взволнованно загомонила.

— Все! — махнул жезлом в виде змеи жрец. — Расходитесь. Видите же, что человек не в себе! Все-все… разойдитесь…

А люди все стояли и стояли.

* * *

Братья и племянники Мотекусомы собрались на совет в считанные минуты после выхода отряда Кортеса из дворца.

— Надо штурмовать дворец! — горячо предложил племянник Мотекусомы — Куит-Лауак. — Отобрать высокородную Малиналли, а кастилан убить!

— Дворец нам не взять, — возразил один из братьев Мотекусомы. — Они закрылись изнутри, да и воинских сил там осталось много.

Молодежь заволновалась.

— А зачем нам дворец?! — вскричал юный Куа-Утемок. — Давайте нападем на самого Кортеса!

— А смысл? — уже с раздражением отозвались пожилые родственники. — Мотекусома прямо написал: не вмешиваться! Пусть кастилане сами перебьют друг друга.

Молодежь закипела.

— Кастилане могут и замириться! Это же одна стая! А Мотекусома — трус!

Теперь уже вскипели старцы.

— Мотекусома — Тлатоани! Придержи язык, щенок! Тебе до него, как до неба!

— И что теперь — ничего не делать?

Вожди снова сцепились. Все понимали, сколь уникальный шанс предоставили им боги, но никто не знал, как использовать этот шанс наилучшим образом. А ставки были нестерпимо высоки. И лишь в самом конце кто-то произнес главное — то, что боялись сказать остальные:

— Зачем мы с вами шумим? Все равно самим нам не справиться. Совет всего нашего рода собирать надо. Иначе «мертвецов» не одолеть.

Ближайшие родственники Мотекусомы понурились. Чуть ли не половина мешикских вождей уже успела породниться с Малинче-Кортесом-Кецаль-Коатлем, а кое-кто даже принял христианство, рассчитывая передать власть не по обычаю — племяннику или брату, а по более выгодному кастиланскому закону — сыну. А значит, жди раскола, — убедить их порвать родственные связи и напасть на собственного зятя — Кортеса было немыслимо. Да, и авторитет новой Сиу-Коатль, жены Кортеса — Малиналли значил очень даже много. Выходил порочный замкнутый круг, и всех их могла ждать судьба арестованного самыми близкими людьми Какама-цина.

— Нельзя нам ничего делать. Ни на Кортеса нападать, ни совет всего рода собирать, — нехотя подвел итог Куит-Лауак. — Сначала между собой следует согласие найти.

* * *

Осознав, что из Вера Крус ему ответа уже не дождаться, Панфило де Нарваэс плюнул на оставшихся там парламентеров, да и на саму крепость и двинулся прямиком в Семпоалу. А, как только вошел, понял, что лучшего шанса судьба не предоставит уже никогда!

Серебристые в утреннем солнце стены провинциального по здешним понятиям городка сверкали так, как ни в одной столице Европы. А когда его солдаты — и бывшие крестьяне, и даже идальго — увидели, сколько прекрасной хлопковой ткани, драгоценных камней и ярких юных девушек сосредоточено во дворце местного князька, они буквально ошалели!

— Что вы делаете?! — кричал князек, пытаясь отстоять хотя бы дочерей. — Я тесть самого Колтеса! Вы не смеете!

— Кортес?! — улавливали в тарабарском языке единственное знакомое слово воины. — Хо-хо! Скоро твой Кортес будет болтаться в петле! Может быть, вместе с тобой!

И Нарваэс вовсе не собирался мешать своим рыцарям. Он уже чувствовал, насколько больший приз получит сам, когда войдет в столицу этой благословенной земли.

А через несколько дней в Семпоале вдруг объявились его подзадержавшиеся парламентеры — и пришли они вовсе не из крепости Вера Крус.

— Были мы столице, — глотая от возбуждения слюну, доложил падре Гевара, — и, слов нет, — велика-а…

— Стоп! — не понял Нарваэс. — А как вы туда попали?

— Нас отвезли, — пожал плечами святой отец.

— Кто?

— Индейцы…

— На чем?

Падре Гевара смутился.

— На спинах.

— На спинах?!

Нарваэс глянул на своих капитанов, капитаны — на него, затем все они — на падре Гевару, представили, как индейцы, пыхтя, несут не маленького святого отца на закорках, и дружно расхохотались.

— Так-так… — внезапно опомнился Нарваэс. — Значит, вы видели Кортеса! И что же он вам сказал?

— Только хорошее, — дружно закивали послы. — Очень достойный идальго.

Нарваэс вскипел.

— Он же висельник! Бунтарь! Изменник!

Послы переглянулись и столь же дружно возразили:

— Вы ошибаетесь. Ничего подобного. Очень достойный слуга Его Величества.

Нарваэс ни черта не понимал. Да, первое полученное от Кортеса письмо было безупречным. Пожалуй, лишь благодаря этому учтивому письму Нарваэс и решил, что к Кортесу давно пора посылать Королевского нотариуса Алонсо де Мата — со всеми документами, включая приказ немедленно подчиниться. И он никак не ожидал, что за Кортеса поднимут голос его собственные люди.

А спустя сутки с очередным письмом от Кортеса прибыл брат Бартоломе де Ольмедо, и вот это письмо вмиг перевернуло все представления Нарваэса о том, что — черт подери! — происходит.

«Панфило, — сразу приступил Кортес к делу, — я не препятствую тебе вернуться на Кубу, но с единственным условием — не бунтуй индейцев! А если ты так ничего и не понял, то я объясню доступнее: будешь распускать язык среди местных, я тебя поймаю, посажу на цепь и доставлю прямиком в Кастилию, — как человека, замыслившего резню меж своими…»

Когда Нарваэс это прочел, у него полыхнуло в груди от ярости, но затем он вспомнил свои неосторожные речи, увы, доступно переведенные местным аборигенам при помощи трех дезертиров, и призадумался. В Королевском суде могло повернуться по всякому.

«Кроме того, — напоминал бывший нотариус Кортес, — Семпоала принадлежит Короне, а значит, все, что ты, Нарваэс и твои люди творите в Семпоале, является делом уголовным — Бог тому свидетель. И я, как генерал-капитан Новой Кастилии, требую от тебя объяснений».

Дойдя до этих строк, Нарваэс опять вскипел и приказал привести доставившего письмо монаха.

— Как он смеет такое писать?!

— Я не читал, сеньор, — подобострастно склонился брат Бартоломе.

— Да, я тебя арестую, скотина! — заорал Нарваэс. — Я всех вас арестую! В цепи! Изменники! Быдло!

Его осторожно взяли под локотки, пытаясь успокоить, но Нарваэс вырвался, яростно глянул, кто посмел… и осекся. Это был Андрес де Дуэро — личный секретарь Веласкеса.

— Не надо, Панфило, — поднял брови Дуэро. — Здесь ты битвы не выиграешь…

Нарваэс досадливо крякнул, тяжело выдохнул и махнул рукой. Чертов секретарь был прав.

— А что ты предлагаешь?

— Надо продолжать посылать Кортесу парламентеров, — пожал плечами секретарь, — но только поумнее, чем падре Гевара.

— Поумнее? — язвительно скривился Нарваэс. — Это кого? Может, тебя?

— Можно и меня, — кивнул Дуэро.

* * *

Кортес делал, что мог. Выслал гонца в крепость и потребовал, чтобы Сандоваль брал всех своих убогих и увечных и выступал навстречу — в небольшое селение возле самой Семпоалы. Затем зашел в Чолулу и уже оттуда послал гонцов в Тлашкалу, требуя выставить пять тысяч воинов. Как вдруг получил отказ.

«Если дело идет о сражении с местными племенами, мы тебе дадим столько, воинов, сколько у нас мужчин, — писали вожди. — Но со своими кастильскими «духами» разбирайся сам».

«Это Шикотенкатль, — вспомнил Кортес молодого непокорного вождя. — Его происки… Черт! Надо было его втихую убрать… еще тогда»

Но сожалеть о прошлых упущениях было бесконечно поздно, а на полпути к Семпоале судьба снова показала ему свое капризное и жестокое лицо.

Всех пятерых приволокла за шкирки конная разведка. Четверо — обычные солдаты и один — с застывшим лицом чиновника средней руки. Кортес быстро спешился, передал узды коня Ортегилье и подошел.

— Здравствуйте, сеньоры. Куда путь держите?

— В Мешико, — настороженно ответили «сеньоры». — К Кортесу.

Кортес широко улыбнулся и повернулся к отряду.

— Слышали? Ко мне идут… — развернулся и придвинулся к самому главному — с лицом чиновника. — С кем имею честь?

— Королевский нотариус Алонсо де Мата, — с достоинством поклонился чиновник.

Кортеса как ударили в живот. Он понимал, что какие-то полномочия у Нарваэса есть, но то, что в его рядах оказался Королевский нотариус, означало, что полномочия весьма значительные.

«Неужели у него есть оформленный приказ? — мучительно соображал он. — И что мне тогда делать?»

Наличие официального приказа об отстранении мгновенно лишало Кортеса всего, — по крайней мере, в глазах Короны.

— И у вас есть приказ, сеньор Мата? — вполголоса поинтересовался Кортес.

— Есть… — понемногу расправил плечи нотариус, — и я вам его немедленно зачитаю…

— Один момент подождите, пожалуйста, — просительно поднял палец Кортес.

«Отобрать?»

Приказ вполне возможно было отобрать. Но это ничего не решало, — вряд ли тот экземпляр, что у нотариуса на руках, — единственный.

«Убить?»

Это был бы идеальный вариант, потому что, пока пришлют другого, пройдет время — главное сокровище. Но свидетелей было слишком уж много.

— Пойдемте, сеньор Мата, — бережно взял Королевского нотариуса под локоть Кортес и повел в сторону. — Сейчас вы мне все зачитаете…

Нотариус напрягся.

— Но свидетели…

— Ортегилья! — обернулся Кортес к пажу. — Барабаны мне и сеньору Мата!

— Уже несу, Кортес!

Нотариус панически обернулся в сторону четырех свидетелей-матросов, но тех разведка удерживала — силой.

— Я не любитель играть на барабанах, сеньор Кортес… — резко вырвался он из рук Кортеса.

— Я — тоже нечасто играю, — признался Кортес и развел руки в стороны, показывая, что силу применять не собирается. — Это вместо стульев.

Нотариусу сразу полегчало, и он кивнул, принял поданный пажом барабан, тут же уселся и достал приказ об отстранении. Кортес щелкнул пальцами, шепнул Ортегилье пару слов, а затем принял из его рук небольшой увесистый мешок. С хитрым видом порылся и вытащил золотую цепь.

— Позвольте одарить вас плодами этой земли…

— Сначала, сеньор Кортес, я зачитаю приказ…

— Да успеете вы его зачитать! — рассмеялся Кортес.

— И пригласите моих свидетелей! — сварливо затребовал нотариус.

Кортес кивнул и помахал своим всадникам.

— Приготовьте сеньоров свидетелей! — и тут же сунул цепь нотариусу. — Держите, пока никто не глазеет…

Нотариус с некоторым смущением принял цепь и понял, что она раза в три тяжелее, чем он думал.

«Сеньора Наша Мария! Сколько же в ней?!»

— Вы должны понимать, что это не избавит меня от необходимости зачитать вам приказ об отстранении.

— Конечно-конечно, сеньор Мата, — успокаивающе выставил руки Кортес. — Но сначала позвольте убедиться, что вы действительно — Королевский нотариус…

— Да, разумеется, — сухо кивнул нотариус и принялся искать в папке свое свидетельство.

Кортес тоже начал рыться в своем мешочке и вдруг вытащил золотую собаку.

— А вот еще… правда, очень милая?

Нотариус удивился и принял подарок; тот был раза в три тяжелее цепи.

— Значит, вы Королевский нотариус, и у вас на руках есть свидетельство? — спросил Кортес и тут же сунул еще одну фигурку — еще тяжелее.

— Ну… да, — с возрастающим сомнением рассовал подарки по карманам нотариус. — А… как же иначе?

Подвели всех четырех свидетелей, но теперь и Кортес, и нотариус просто молча смотрели друг другу в глаза. Кортес не без усилий пододвинул ногой весь мешочек в сторону нотариуса.

— А у вас на руках оригинал свидетельства или копия? — кинув быстрый взгляд на мешочек, поинтересовался он. — В такой ситуации, сами знаете, нужен только оригинал.

Нотариус уставился на лежащий у его ног мешочек. Столько он не сумел бы скопить и за три жизни.

— Э-э-э…

Кортес щелкнул пальцами.

— Ортегилья! Принеси еще этих замечательных плодов!

— Увы, сеньор Кортес, оригиналом свидетельства я не располагаю, — покосился в сторону свидетелей нотариус и протянул папку Кортесу. — Извольте убедиться: здесь лишь копия.

— Что вы! Я вам верю! — удовлетворенно рассмеялся Кортес, жестом давая понять, что просмотрит бумаги позже, и повернулся к Ортегилье. — Щедро одари сеньоров свидетелей, и всем — за стол! Хорошенько покушаем и поедем говорить с Нарваэсом.

* * *

Мельчорехо так и бродил по огромному чужому городу, пока почти случайно не наткнулся на купцов из своей земли.

— Я хочу стать Человеком-Уицилопочтли. Помогите мне.

Купцы опешили.

— А почему ты не идешь к жрецам?

— Здешние жрецы погрязли в страхе и книгах, — пожаловался Мельчорехо. — Домой мне и за полгода не дойти. А срок выходит.

Купцы нахмурились.

— Это серьезное решение, брат. Ты хорошо подумал?

— Судите сами, — развел руками Мельчорехо. — Я год не касался запретного. Даже женщин.

— Полный год? — заинтересовались купцы.

— Больше. Тринадцать месяцев.

Купцы заволновались. Им предлагали очень почетную миссию; священный день Тошкатль должен был наступить вот-вот, а главное условие — пост было вполне соблюдено.

— Ладно, пошли с нами, брат. Мы найдем, как тебе помочь.

* * *

Даже через три дня жарких обсуждений преодолеть раскол между ближайшими родственниками Мотекусомы не удавалось. Молодежь во главе с Куит-Лауаком так и настаивала на немедленном штурме дворца и освобождении Мотекусомы, Какама-цина и женщин. Пожилые вожди намерены были ждать встречи двух враждующих кастильских племен и хоть какой-нибудь развязки. Дошло до того, что они втайне обратились к совету жрецов, но те лишь разводили руками: эта ваше семейное дело, решайте сами. И тогда Куит-Лауак взорвался.

— Я вызываю вас на игру! — решительно кинул он «партии осторожных». — Докажите, что боги с вами!

Старики заволновались.

— Ты бы за языком следил, мальчишка! Кого ты на игру вызываешь?!

— Вас! — заорал Куит-Лауак. — Всех! Если среди вас еще остались мужчины!

Старики вскипели.

— Да, ты еще сиську сосал, когда я три мяча подряд в «лоно смерти» засунул!

— Мальчишки! Совсем уважение потеряли! Своих дядьев на игру вызывают!

И вот тогда завелась и остальная молодежь, и лишь вмешательство жрецов заставило вождей поумерить пыл.

— Скоро наступит священный день Тошкатль. Найдите хороших, почетных пленных, приведите к нам, затем подберите команды, а на празднике и сойдетесь на поле. Сейчас-то зачем орать?

Вожди переглянулись и признали, что жрецы правы.

* * *

Кортес работал, как заведенный. Не переставая двигаться в сторону Семпоалы, он связался с кузнецами Чинантлы и заказал им 300 копий индейского образца — с лезвиями на обоих концах древка и длиннее кастильских на целый локоть.

— Но чтобы успели до Пасхи Духа Святого! — наказал он гонцу-оружейнику. — И пусть не вздумают кремень ставить — лучше уж медь!

Второго гонца он послал уже за войсковой подмогой в племя, которое не должно было отказать.

— Пусть дадут хотя бы две тысячи воинов, — жестко наказал он гонцу. — Иначе… сам знаешь, где наши доли будут.

А потом разведчики привели секретаря Веласкеса Андреса де Дуэро, несколько лет назад принявшего свою должность прямо из рук Кортеса.

— Здорово, висельник, — обнял Кортеса посланник Нарваэса.

— Будь здоров и ты, каналья! — рассмеялся Кортес, хлопая друга по спине. — Надо ж, где судьба свела!

— Сколько у тебя народу? — отодвинулся Дуэро.

— Двести шестьдесят шесть душ, — честно признался Кортес.

— Мало.

— Зато золота много.

Оба захохотали. Затем они уединились в шалаше Кортеса, всю ночь напряженно разговаривали и остались довольны, — Дуэро загруженной на коня поклажей в две карги[23] весом, а Кортес — перспективами. Купить удалось почти всех.

И все-таки Кортес посылал и посылал гонцов к Нарваэсу, — обвешанных золотыми цепями, с карманами, полными подарков и как бы случайных остатков золотого песка и с единственной целью — на себе показать: с Кортесом дело иметь можно.

* * *

За день до дня Тошкатль — праздника Уицилопочтли, праздника весны и праздника возрождения жрецы уже приготовили все. У них были мак и освященный маис, мед и яйца нужных птиц, у них были перья, нефрит и золото… у них не было одного — одобрения Тлатоани.

Конечно же, жрецы пришли к дворцу Мотекусомы заранее. Долго добивались от стоящих на часах кастилан, чтобы те отнесли письмо Великому Тлатоани, затем полдня ждали, и лишь когда из дворца вынесли письменное одобрение «говорящего с богами», женщины принялись за дело.

Изо всех сил стараясь успеть, они быстро смололи нужное количество зерен мака и освященного маиса, напекли несколько сот коржей, а затем начали сооружать праздничный торт в виде вертикальной, стоящей в полный рост фигуры Уицилопочтли. Сделали каркас из прутьев и начали аккуратно нанизывать на прутья смазанные медом коржи — слой за слоем. Этап за этапом, снизу вверх вывели ступни, голени и бедра, фаллос, живот и грудь, шею, руки и голову, все это подровняли, обмазали фаллос взбитым яичным белком и посыпали — в надежде на зачатие хорошего урожая — отборными семенами маиса и лишь тогда начали все это украшать.

Они выложили уши бирюзой и покрыли грозное лицо широкими полосами из золота и кусочков редкого пронзительно-синего нефрита, наложили золотую мозаику на ступни и кисти, а затем — на грудь, живот и на все тело. Затем принялись приклеивать медом перья самых редких, самых священных птиц, и лишь когда каждое перышко было прилажено на свое место, хлебного Уицилопочтли начали одевать и вооружать.

Ему приладили набедренную повязку из лучшей бумаги «амаль», накидку из листьев крапивы, бумажный нож, в точности похожий на священный кремниевый, вручили щит с огромным крестом из орлиных перьев, надели браслеты из шкуры койота, и лишь в самом конце за спиной Бога-Отца водрузили пронзительно алое знамя.

И тогда наступило время мужчин.

* * *

За день до Пасхи Духа Святого, уже к вечеру, Кортес собрал всех своих людей и громко, но не в надрыв, сказал:

— Мы многое выстрадали и пережили вместе. Вспомните реку Грихальва. Вспомните Тлашкалу. Вспомните Чолулу, наконец. Но завтра нас ждет куда как более тяжелое испытание…

Солдаты замерли.

— И не потому, что придется поднять оружие на своих. И даже не потому, что силы Нарваэса превосходят наши вчетверо. А потому… что если мы проиграем, нас не только ограбят, но и ошельмуют.

Солдаты помрачнели.

— Да-да, из нас, верных воинов Его Величества и Церкви, наши недруги очень быстро сделают убийц и грабителей. Так уж карта легла.

Кортес на секунду задумался и вдруг усмехнулся.

— И знаете, я бы сдался…

Солдаты — весь строй — недоуменно загудели.

— Да-да! Я бы сдался! — широко улыбнулся Кортес. — Если бы не вы. Если бы не вы, — прошедшие и Грихальву, и Тлашкалу, и Чолулу. Если бы не вы, — на деле доказавшие, что для кастильца невозможного нет. Если бы не вы, доверившие мне самое драгоценное, что у вас есть, — жизнь.

Кортес по-хозяйски оглядел войска и возвысил голос:

— Но вы у меня есть! А значит, мы победим!

Войско отозвалось не слишком уверенным боевым кличем, и Кортеса пронзила острая тревога, — они так и не были готовы сражаться.

* * *

На рассвете дня Тошкатль давшие должные обеты на весь следующий год люди получили право открыть лицо хлебного Уицилопочтли. Затем, едва Он увидел встающее солнце главного весеннего дня, Его бережно взяли на руки и вознесли по ступеням на самый верх пирамиды, а едва огромный человек-торт был установлен, праздник начался, — как всегда, танцем Змеи.

Постившиеся — кто двадцать дней, кто сорок, а кто и целый год — «братья и сестры Уицилопочтли» встали во главе торжественной процессии и с пением повели за собой длинную пляшущую цепочку. И каждый горожанин — мужчина, женщина или ребенок — обязательно пристраивался в хвост Вселенского Змея, и вскоре этот хвост Млечным Путем протянулся по главной улице через весь город, а все горожане стали одним счастливым существом.

А потом весь день люди ходили в гости и поздравляли друг друга, а те из детей, кто пришел в этот удивительный день к первой исповеди и получил крещение водой, и вовсе считались божьими баловнями.

И только собравшиеся к вечеру столичные жрецы все еще были невеселы и озабочены. Впервые за много лет, совет жрецов действительно не знал, чем завершить праздник. У них было все, кроме одного — того, кто бы добровольно принял на себя бремя и честь Человека-Уицилопочтли.

Ни в какой другой год это не стало бы проблемой, и праздник замечательно закончился бы и без него, но совет жрецов столицы слишком хорошо знал, какие ставки у всего народа этой весной.

— Вожди все-таки решили играть? — спросил главный жрец.

— О, да… — один за другим подтвердили члены совета. — Они очень решительно настроены… особенно, молодежь.

— И если Куит-Лауак победит, начнется штурм… — сокрушенно покачал головой главный жрец. — Хорошо еще, если им удастся вытащить Мотекусому и женщин живыми…

— Ты же знаешь, на все воля Уицилопочтли, — сказал кто-то. — Если он нас услышит… все пройдет хорошо.

Главный жрец вздохнул.

— А если не услышит?

И тогда кто-то встал.

— Нам обязательно нужен Человек-Уицилопочтли — тот, кто донесет наши мольбы до Творца всего сущего.

— Ты же знаешь, у нас нет такого, — раздраженно отозвался главный жрец. — Одно дело поститься, и совсем другое — добровольно уйти в страну предков.

— А как же чужак? Тот, что откуда-то с севера…

— Да-да… — подхватили остальные. — Можно попросить чужака.

Главный жрец насупился. Он и сам ругал себя за недальновидность, но где его теперь искать, этого чужака?

— Ищите, — развел он руками. — Если найдете, — наше счастье.

* * *

В ночь на Пасху Духа Святого пошел дождь — такой сильный, что даже устроенная из пальмовых листьев крыша походного навеса нещадно протекала. Но Кортес не спал вовсе не поэтому. Он сделал все, что мог, и большая часть капитанов Нарваэса была скуплена подарками и обещаниями на корню. И все-таки Кортес боялся — страха своих солдат. Воины все еще не были готовы к беспримерно наглому налету на превосходящие силы противника, и в завтрашний день смотрели без оптимизма.

— Надо что-то придумать, — бормотал Кортес, расхаживая под большим капитанским навесом из угла в угол. — Я должен что-нибудь придумать…

— Ты уже все сделал, — подал голос Гонсало де Сандоваль. — Награду за поимку Нарваэса объявил. Пароль стоящие за тебя капитаны знают. У тебя даже перебежчики появились.

Все это было правдой. Уже первый, кто лишь попытается пробиться к Нарваэсу, должен был получить три тысячи песо; второй — две тысячи, а третий — одну. Не должно было возникнуть проблем и при атаке: достаточно было стоящим за Кортеса капитанам Нарваэса выкрикнуть пароль, и они, вместе со своими людьми, сразу же становились своими. Да, и перебежчиков из лагеря Нарваэса день ото дня становилось все больше.

И все-таки солдаты боялись.

— Перебежчики… — задохнулся от восторга Кортес. — Я все понял!

— Что ты понял? — моргнул Сандоваль.

— Как там его фамилия? Ну… последнего перебежчика?

— Гальегильо, — еще не понимая, что за хитрость измыслил Кортес, вспомнил Сандоваль.

Кортес энергично крякнул и рассмеялся.

— Мы атакуем прямо сейчас!

— Что-о? — опешил Сандоваль.

Но Кортес уже выскочил под дождь.

— Где Гальегильо?! — на весь притихший лагерь заорал он. — Где эта паскуда?! Сбежал! Всем подъем!

— Ты что делаешь?! — выскочил вслед Сандоваль.

— Не мешай! — обрезал его Кортес и помчался по чавкающей промокшей земле. — Подъем! Гальегильо сбежал! Нас предали! Всем в строй! Подъем, я сказал!

Потревоженные, заспанные солдаты вскакивали, начинали строиться, а Кортес все продолжал кричать.

— Они уже знают! Надо опередить! В строй, я сказал! Потом разберетесь!

Он уже видел эту смесь испуга и безумия в заспанных глазах, когда человеку можно внушить почти все.

— Собрались?! Ну, с Богом! Бего-ом… марш! — все также всполошено скомандовал Кортес. — На ходу разберетесь, я сказал! Капитаны, не отставать!

Солдаты, придерживая замотанное тряпками оружие, затоптались на месте, а затем тронулись и пошли — одной заспанной серой, насквозь промокшей массой.

— Сеньор Кортес! Сеньор Кортес! Я не понял…

Кортес оглянулся. Это был Гальегильо.

— В строй! — коротко скомандовал Кортес. — Потом поговорим.

* * *

Молодые родственники Мотекусомы вывели на поиски практически всех мужчин рода. Квартал за кварталом они обыскивали гостиницы и храмы, дворцы и замкнутые семейные дома с мансардами, балконами и квадратным двором посредине, а к полуночи, кто-то из людей Куит-Лауака наткнулся на перевозчика грузовой пироги.

— Я сегодня людей с севера по центральному каналу возил, — вспомнил перевозчик. — Они как раз последний товар скинули… домой собирались.

— Где они остановились? — насел Куит-Лауак.

— Пошли покажу, — пожал плечами перевозчик.

И через считанные минуты Куит-Лауак с десятком воинов ворвался на постоялый двор с небольшим, исполненным в северной традиции алтарем Уицилопочтли в самом центре.

— Где купцы?! — крикнул он. — Еще не уехали?

— Тише-тише… — зашикали на него. — Приличия соблюдайте, уважаемый.

— Где они?! — еще громче выкрикнул Куит-Лауак и принялся сдвигать тростниковые занавеси и заглядывать внутрь номеров. — Извините… Вы не видели?… Ох, еще раз извините…

А когда он сдвинул предпоследнюю занавесь, то понял, что поиски завершились. Окруженный двенадцатью — в строгом согласии с ритуалом — помощниками Человек-Уицилопочтли сидел в самом центре трапезной и медленно, торжественно вкушал тело священного гриба.

— Мужчины! — повернулся Куит-Лауак к задержавшимся на той стороне квадратного двора друзьям. — Ко мне! Я нашел!

— Ты кто такой? — с угрожающим видом поднялся один из помощников. — А ну, выйди!

— Лучше помолчи, — положил руку на подвешенный к поясу обоюдоострый меч Куит-Лауак. — Целее будешь.

И тогда они начали вставать один за другим — все двенадцать. И оружие было у каждого. Куит-Лауак пронзительно свистнул, подзывая запоздавших друзей, и они сшиблись, даже не пытаясь выяснить, кто за что воюет… И лишь когда более опытные, закаленные в стычках купцы начали беспощадно теснить окровавленных друзей Куит-Лауака к выходу с постоялого двора, он решил пойти на мировую.

— Мы ничего не возьмем! Только праведника!

— Зачем он тебе?! — наседал самый старший из купцов.

— Он не мне… он всем нам нужен… Меня совет жрецов послал.

— Что-о? — охнул старший и поднял руку, призывая остановить бой. — Совет жрецов Мешико?

Жадно глотающий воздух Куит-Лауак кивнул.

— А зачем им чужак? — оторопел купец.

— Выхода уже нет… — мотнул головой Куит-Лауак. — Пора изгонять кастилан.

Купец повернулся к своим.

— А ну, прекратить! Хватит, я сказал!

Те понемногу начали отступать от почти изгнанного противника.

— Кастилан гнать пора, но я не отдам тебе праведника, — покачал головой купец. — Ты знаешь закон: это наш праведник, он нашей крови. Никто не может…

И тогда из-за тростниковой занавеси показалась фигура Человека-Уицилопочтли, и по каждому его замедленному движению было видно — он уже наполовину там, наверху.

— Я пойду с ними… — тихо произнес праведник. — Ибо перед лицом конца света равны все, а поэтому в нашей земле давно уже нет ни своих, ни чужих…

* * *

Едва Кортес вышел из дворца, падре Хуан Диас прочно засел в дворцовой библиотеке. Он уже разбирал кое-что в этих лишь поначалу показавшихся примитивными значках и понемногу дошел даже до Священных Писаний мешикских жрецов. Но, чем глубже падре уходил в рукописи, тем жутче ему становилось: понятия не имевшие ни о Европе, ни о Древнем Риме, жрецы этого Богом забытого народа пересказывали отдельные места Ветхого Завета один в один.

— Чертовщина какая-то! — выдохнул святой отец, отложил книгу и вышел на балкон библиотеки — отдышаться.

То, что Писания перекликались, было еще полбеды. Главное, мешики имели свой собственный взгляд на общую историю человечества — пусть и несколько странноватый, а порой неоправданно жестокий, но уж точно более обширный, чем все, что он видел до сих пор.

— Это ересь… — выдохнул падре и тут же усмехнулся.

Еще лет двадцать лет назад он видел немало подобной ереси — даже в монастырской библиотеке, а потом из Ватикана прибыли распоряжения и списки, и девяносто девять фолиантов из ста тихо и методично отправили в печи — той же зимой.

Бог мой! Сколько там всего было! Недостаточно почетные родословия правящих династий, а значит, и неправильные истории стран, слишком старые штурманские карты и описания слишком уж греховных обрядов европейских народов… в общем, все ненужное. А здесь… здесь падре Хуан Диас копался — или купался? — во грехе в таких количествах, что, знай об этом инквизиция…

Святой отец содрогнулся и, чтобы отвлечься от нахлынувших воспоминаний и унять мгновенно пробившую тело дрожь, принялся внимательно рассматривать дворцовую площадь.

Собственно, эта площадь лишь в южной своей части была дворцовой. Северная ее часть примыкала к огромному храмовому комплексу, а с запада и востока была ограничена каменными трибунами — хоть для Большого совета вождей, хоть для игры в мяч. Вот и теперь здесь определенно что-то происходило… Падре прищурился и обмер: на южной стороне площади устанавливали самый настоящий крест!

— Матерь Божья! — выдохнул падре и пригляделся. — Это еще что?!

Все пространство возле креста стремительно заполнялось гудящим народом. А потом откуда-то появился полуголый, чуть пошатывающийся индеец, и падре Диас обмер. Даже с такого расстояния было видно: это его крестник — беглый толмач Мельчорехо!

* * *

Куит-Лауак стремительно натягивал щитки для игры в мяч.

— Скоро там?! — раздраженно кинул он наблюдателям.

— Только начали…

Куит-Лауак яростно застонал, вскочил, немного попрыгал, давая снаряжению облечь тело и, раздвигая соплеменников, прошел в первые ряды. Северянина уже привязывали к кресту.

— А почему не столб?

— Он сам настоял, — ответил кто-то. — Совет жрецов сказал, что так раньше не было, а он говорит, иначе я уйду. Пришлось поставить крест.

Куит-Лауак досадливо цокнул языком. Сын жреца, он прекрасно знал: веками проверенный обычай следовало соблюсти до малейших деталей, хотя… совет жрецов тоже понять можно.

Подчиняясь жесту седого, покрытого шрамами командира, воины отошли на два десятка шагов, и северянин едва заметно кивнул, показывая, что уже готов начать путь. Люди замерли. Командир тут же махнул рукой, и в руки Человека-Уицилопочтли со свистом вошли первые стрелы.

Толпа охнула.

— Ты про моего сыночка не забудь там, наверху сказать! — прорыдал женский голос. — Чтоб не болел…

— И про наших братьев напомни, северянин! Уж год, как вестей нет!

— И чтоб урожай был, попроси!

Истекающий кровью прведник приподнял голову и слабо улыбнулся.

— Услышал! — обрадовались люди. — Он услышал…

Седой командир дождался, когда люди успокоятся, и махнул второй раз. Взвизгнули стрелы, и по ногам человека-бога тоже потекла кровь.

— Слишком быстро… — недовольно проворчали рядом. — Боги любят медленную смерть…

— Заткнись! — взорвался Куит-Лауак. — Уважение имей! Можно подумать, никто, кроме тебя, не знает!

Стрелы взвизгнули еще раз и еще раз, и еще, поражая конечности привязанного к невысокому кресту праведника, а потом командир скупым жестом остановил воинов и подошел ближе. Обеими руками взял Человека-Уицилопочтли за мокрые холодные скулы и заглянул истекающему кровью посланнику в туманящиеся глаза.

— Ты, сынок, главное, про кастилан Ему все расскажи. Пусть вступится за нас, пока не поздно…

Протянул руку, не глядя, принял протянутый жрецом освященный дротик и бережно пронзил праведное сердце.

Толпа с облегчением вздохнула.

— Пора! — повернулся Куит-Лауак и жестом приказал команде следовать за ним — на поле.

— Накажем трусов! — подбадривая друг друга, заорали игроки и перешли на бег. — Чтоб уже не боялись!

Там, в центре поля их уже поджидала сборная команда не таких уж и пожилых вождей.

— Сунем мальчишкам! — хором рявкнули крепкие опытные мужики. — Боги покажут, на чьей стороне правда!

* * *

Альварадо растолкали посреди ночи — в самом финале невнятного кошмарного сна.

— Ух! Кто это?! — вскочил мигом взмокший капитан.

— Это я, падре Хуан Диас!

— А-а-а… святой отец, — с облегчением рухнул обратно в постель Альварадо и скинул с себя горячую ногу одной из индейских жен. — Что еще не так? Мыши просвирки поели?

— Там такое! Там такое! — принялся тормошить его падре Диас. — Вставайте, негодяй! Как можно спать?!

Альварадо, едва удержавшись от хорошей затрещины, с усилием поднялся и, как был, босиком подошел к торчащей из стены расписной керамической трубе. Плеснул водой в лицо несколько раз и понемногу пришел в себя.

— Что вы копаетесь?! Там человека убивают! — заорал падре Диас. — Нашего Мельчорехо!

— Стоп-стоп! — выставил руку Альварадо. — Мельчорехо уже год как труп…

— Я вам говорю: это — Мельчорехо! Что я — своего крестника не узнал?! Там, вообще, такое творится! Вся площадь полна!

Альварадо прищурился.

— Бунт, что ли? То-то они уже сутки в барабаны молотят — башка трещит…

— Я не знаю, — бессильно признал падре. — Но они его на крест привязали…

— Что-о? — вскинулся Альварадо. — Как это — на крест? Как христианского мученика?!

Святой отец еще что-то пробормотал, но Альварадо его уже не слушал. Накинул перевязь и, как был почти голым, выбежал в коридор. Сунулся в крайнюю комнату и замер.

— Тс-с… он только уснул, — прижала палец к губам Марина.

Альварадо кинул взгляд на вечно плачущего младенца и жестом выманил Марину в коридор.

— Пошли со мной, объяснишь, что там, — взял ее за руку Альварадо.

Отмахиваясь от семенящего за ними святого отца, он вывел Марину на балкон библиотеки — лучшее место для обзора во всем дворце и замер. Это и впрямь был беглец и предатель Мельчорехо, но его уже снимали с креста. А на площади, вмиг ставшей стадионом, творилось еще более богохульное действо, — они еще и играли!

— Язычники чертовы! — процедил Альварадо. — Ну, я Мотекусоме завтра устрою!

Ему был глубоко безразличен сам Мельчорехо, но надругательства над таинством смерти Альварадо не терпел. Да, и Мотекусома клялся, что никаких пакостей не будет! Лишь бы праздник разрешили.

— Это же Человек-Уицилопочтли! — внезапно охнула Марина.

— А что это такое? — забеспокоился Альварадо.

— Т-с-с, — жестом приказала молчать Марина и прислушалась. — Это важная игра… здесь играют… молодые против стариков. Обычно так не бывает.

Она слушала еще несколько минут, а потом вдруг повернулась к Альварадо и Диасу и вытерла мгновенно выступивший на лбу пот.

— Они играют на вас.

* * *

Кортес обвалился на лагерь Нарваэса в самый ливень. Мгновенно захватил орудия и лошадей и после стремительного обмена паролем «Дух Святой», присоединил к себе три четверти скупленных на корню военных сил противника. Нет, кое-кто еще сопротивлялся, но уже через час к нему привели Нарваэса, — причем, свои же.

Растерянный гигант прижимал к лицу окровавленный платок и непонимающе озирался по сторонам единственным уцелевшим глазом.

— Тебе конец, — прохрипел Нарваэс, едва разглядел Кортеса. — Ты же против Короны пошел!

Кортес усмехнулся и уселся на барабан.

— Против Короны пошел не я, а ты. Еще когда не позволил Королевскому аудитору сопровождать поход.

Нарваэс болезненно поморщился. Аудитор был доверенным лицом Николаса де Овандо, а значит, и человеком Кортеса, но суд, разумеется, этим не пробьешь.

— Законник чертов… — буркнул он. — Бумагомарака…

Кортес терпеливо подождал, когда тот пробормочется, и с удовольствием продолжил:

— Кроме того, у тебя нет Королевского нотариуса, чтобы предъявить мне приказ об отстранении по всей форме.

— Как это нет? — возмутился Нарваэс и тут же зашипел от боли.

— А он свое свидетельство где-то потерял, — тут же объяснил Кортес и обернулся. — Алонсо де Мата! Иди сюда, подтверди…

— Чистая правда, сеньор Нарваэс… — вынырнул как ниоткуда нотариус. — То ли на корабле оставил, то ли…

— Тварь! — выдохнул Нарваэс. — Продался!

Кортес немного подождал, закинул ногу на ногу и выдвинул последний козырь.

— А главное, ты разорял Семпоалу — землю кастильской Короны. А это уже чистой пробы разбой. Ты уголовник, Нарваэс.

— А ты?! — рванулся вперед, но тут же повис в руках конвоя Нарваэс. — Ты ничего не разорял?! Или у тебя в экспедиции одни херувимы?!

Кортес покачал головой.

— Ты так ничего и не понял, Нарваэс. Я обкатал своих ребят на две сотни легуа ближе к Кубе, пока рабов брал. И сюда они пришли уже солдатами — лишней курицы не взяли. А ты со своими новичками мало того, что захотел поиметь все и сразу, так еще и на чужое позарился. А за это наказывают, Нарваэс.

* * *

Куит-Лауак стал проигрывать сразу, — сборная пожилых оппозиционеров оказалась на удивление хороша. Нет, они вовсе не порывались забить мяч в самое почетное — на высоте трех человеческих ростов — каменное кольцо «лона смерти», но уж сунуть мяч в одну из шести дырок в бортах стадиона случая не упускали, и зарабатывали очко за очком.

— Ну, куда ты смотрел, Койот?! — чуть не плакал Куит-Лауак после очередного конфуза. — Такой легкий мяч упустил…

— Вот сам бы и перехватил! — огрызался расстроенный Койот, — а я, что мог, то и сделал…

А потом на балконе дворца появились фигуры двух кастилан и предавшей свой народ высокородной Малиналли, и стадион на мгновение замер, а внутри у Куит-Лауака словно полыхнула молния.

— Мне! — яростно распорядился он и тут же получил мяч, подбросил его коленом и, чуя всем своим существом, как вселенная свернулась до размеров этого мяча, пнул его вверх.

Мяч вошел точно в каменное кольцо — то самое, на девять очков.

Стадион охнул.

Куит-Лауак дождался следующего судейского хлопка и на этот раз перехватил мяч сам. Передал его Койоту, снова принял и легко сунул в боковую дыру.

— Хо-хо! — захохотал на трибуне какой-то ценитель. — Вот что значит настоящий мужчина! Везде дырку найдет!

Куит-Лауак стиснул челюсти и на следующем хлопке не дал «старичкам» даже опомниться: перехватил мяч и пнул его через себя, даже не глядя… и снова попал — в «девятиочковое».

Трибуны взорвались: такого здесь не видели годиков двадцать, еще с той поры, когда Мотекусома был молодым. Вторя людям, загрохотали и священные барабаны-атабали, а едва Куит-Лауак изготовился взять еще один мяч, как вдруг атабали смолкли — разом.

Куит-Лауак тряхнул головой; ему показалось, он оглох! Поднял глаза и увидел солнечного Тонатиу-Альварадо. Огненно-рыжий кастиланин стоял с обнаженным двуручным мечом возле главных атабали, а возле его ног корчился залитый кровью барабанщик — без обеих рук.

— Сантьяго Матаиндес! — жутким, томящим сердце голосом заорал Альварадо, и от всех четырех ворот двинулись кастилане.

Они шли и шли — бледные, словно сбежавшие из преисподней духи, с большими деревянными щитами наперевес и уже обнаженным оружием, и одни двинулись к танцевавшим неподалеку в знак поддержки игроков мальчишкам-болельщикам, а другие пошли прямо по широким каменным ступеням трибун, рубя налево и направо.

Куит-Лауак сорвал шлем, и его уши вмиг наполнились ревом.

«Оружие!» — мелькнуло в голове, но он уже знал — мысль пустая: с оружием на этот великий праздник не приходил никто.

— Сантьяго Матаиндес!

И не видящие с трибуны, что выход уже перекрыт, вожди метнулись к Воротам Орлов и Ягуаров, надеясь прорваться к арсеналу.

— Сантьяго Матаиндес!

И вечно голодные кастиланские боги вырвались из преисподней и мигом слетелись к двум главным воротам стадиона, жадно вдыхая запах свежей крови.

— Сантьяго Матаиндес!

И Куитлауак понял, что живыми отсюда не выпустят никого.

* * *

С той самой минуты, как они вошли на стадион, — да что там! — с той самой минуты, как они вошли в этот проклятый город, Альварадо знал, что добром это не кончится. Но действовать вынужден был методично и планомерно.

— Вождей! Вождей добейте! — орал он, прыгая по скользким, залитым кровью ступеням трибун.

И уже прикидывал, какой дорогой им всем придется уходить из города — раньше или позже.

— Не выпускать! — кинулся он к Воротам Ягуаров, видя, что защита слабовата.

А сам уже рычал от досады, вспоминая, как немного на самом деле во дворце запасов пороха и ядер.

— Во имя Сеньоры Нашей Марии! — подбадривал он очумевших от столь стремительной рубки солдат.

И через минуту уже взбегал по ступеням высоченного храма Уицилопочтли. Рубанул одного за другим двух набросившихся жрецов, с усилием повалил хлебного гиганта на пол и принялся отдирать липкие, тошнотворно пахнущие сдобой и медом золотые пластины.

— Чертов Кортес! — беспрерывно бормотал он. — Разве это — доля?! Вот у Веласкеса — доля! А у меня?! Смех!

И тогда он услышал этот вой. Он был так жуток, что поначалу выскочивший на площадку пирамиды Альварадо даже не понял, откуда исходит наибольшая угроза, а потом увидел стекающиеся к стадиону факельные огни и взревел.

— Назад! — метнулся он по ступенькам вниз, чувствуя, как прыгает в нашитых на камзол карманах слипшееся золото. — Всем отступать! Отступать, а не бежать! Вместе! Вместе, я сказал!..

* * *

Одержав победу, Кортес первым делом послал Франсиско де Луго на побережье — с приказом снять с армады Нарваэса и вынести на сушу рули, компасы и все остальное, дающее возможность выйти в море без его, Кортеса, приказа. И снова помогло золото, — штурманы подчинились без малейшей попытки к бунту. Затем он торжественно похоронил десятерых убитых с обеих сторон. И только затем разрешил брату Бартоломе отслужить мессу в честь давно уже наступившего дня Пасхи Духа Святого.

А вечером был парад. Музыканты из корпуса Нарваэса играли туш и орали «Слава нашим римлянам!», а когда прибыли две тысячи союзных Кортесу индейцев из Чинантлы, бывшие подчиненные Нарваэсу капитаны и солдаты по несколько раз и с огромным облегчением перекрестились.

Индейцы шли под густой барабанный бой своим особенным маршем — несколько шагов вперед, один назад, и не нарушали единства строя ничем. Одновременно вскидывали копья, одновременно ухали, поражая невидимого врага, и одновременно отступали. А, едва поравнявшись с членами командного состава кастильцев, разом повернули оружие в сторону невольно подавшихся назад капитанов.

— Да здлавствует кололь! — как один человек, рявкнули они. — Наш сеньол!

Капитаны оторопело моргнули.

— Да здлавствует Элнан Колтес! Наш полководец!

И, пожалуй, лишь тогда капитаны до конца осознали, с кем вел их воевать Нарваэс.

— Ну, Кортес! Ну, молодец! Вот это выучка! — смущенно кинулись они поздравлять Кортеса. — Неужели они все твои?!

И Кортес принимал поздравления, улыбался, но уже понимал: испуг скоро проходит, а вот жадность — это навсегда. А значит, капитанов нужно продолжать покупать и покупать, пока они, все до единого, не подпишут с ним тот контракт, который ему нужен.

* * *

Куит-Лауак убил только одного кастиланина. Тот ударил его копьем, но железный наконечник согнулся и застрял в массивном нагрудном щитке, и, пока враг пытался выдернуть копье, Куит-Лауак швырнул ему в лицо то, что было в руках, — тяжелый каучуковый мяч.

Позже Куит-Лауака били еще несколько раз — в плечо, в живот, по голове, но его снова и снова спасало снаряжение для игры. А потом наступил момент, когда в живых осталось от силы два десятка вождей, и Куит-Лауак осел на колени, стиснул челюсти и с горьким ощущением несмываемого позора заставил себя упасть лицом вниз, — как мертвый среди мертвых.

И лишь тогда подоспела подмога.

* * *

Уже на третий день после парада собственные солдаты и даже капитаны Кортеса начали проявлять недовольство. В основном, неумеренной щедростью генерал-капитана к побежденным капитанам Нарваэса.

— Я не пойму, Кортес, — наступал Алонсо де Авила, — из каких таких бездонных запасов это золото?

— Ты хочешь сказать, что я вор?! — прищурился Кортес.

— Нет, — благоразумно сдал назад Авила. — Просто я не пойму, с чего такая щедрость? На кой ты этих новичков задабриваешь?

— Мне нужны новые солдаты, — отрезал Кортес. — Вот и все. Кому не нравится, пусть катится обратно на Кубу!

Авила побагровел.

— Будешь такими словами бросаться, вообще без солдат останешься.

Кортес хотел, было, тоже вспылить, но удержался.

— Кастильские бабы еще нарожают, — холодно произнес он. — Слава Богу, у нас в Кастилии каждый мальчишка — солдат.

А тем временем недовольство стремительно росло, и однажды, перед самым подписанием капитанами Нарваэса контрактов с Кортесом, прибыли делегаты из крепости Вера Крус.

— Мы слышали, ты золото даришь, Кортес, — мрачно изрек старший делегации Хуан де Алькантар, известный под кличкой «Старый».

— Только за службу, — усмехнувшись, развел руками Кортес.

Делегаты переглянулись.

— А разве мы плохо тебе служили? Где наша доля, Кортес?

Капитаны Нарваэса заинтересованно следили за развитием беседы.

— Никуда ваша доля не делась, — рассмеялся Кортес.

— Так, где она?

Кортес на секунду замешкался и понял, что ни врать, ни отказывать при новичках нельзя.

— В Тлашкале, — почти равнодушно кинул он.

— А почему она в Тлашкале? — насторожились делегаты. — Главная казна в Мешико, а наша доля почему-то оказалась в Тлашкале…

Кортес криво улыбнулся.

— Для безопасности, друзья, только для пущей безопасности…

Делегаты помрачнели и поджали губы.

— Мы хотим получить ее, Кортес, — внятно произнес Алькантар. — У нас в карманах — как раз самое безопасное место.

Кортес мысленно чертыхнулся. Прежде чем отдать долю гарнизона, от нее следовало отделить не учтенное сходкой «лишнее» золото. Однако ответить гарнизону он должен был немедленно…

— Собирайте сходку гарнизона, избирайте доверенного человека и — вперед! — пожал он плечами. — Письмо к отцу Шикотенкатля я дам.

Кортес уже прикинул, что пока делегаты будут добираться до Вера Крус, собирать сходку, а затем еще и возвращаться назад, он вполне успеет вывезти из Тлашкалы все лишнее.

— У нас уже есть доверенное лицо, — победно улыбнулись делегаты, — Вот он: Хуан де Алькантар. Давай письмо, Кортес. Он поедет прямо сейчас.

Кортеса как ударили в живот.

* * *

Альварадо едва успел ввалиться в ворота старых апартаментов дворца, когда в небе сверкнула первая молния начавшегося сезона дождей, а через высоченные каменные стены посыпались первые, наудачу пущенные стрелы.

— Все живы? — выдохнул он.

— У нас один погиб, — отозвался один из старших команды.

— А у меня четверо.

— И у меня двое…

Альварадо грязно выругался: сколько он помнил, головы кастильцев оказывали на индейцев прямо-таки магическое действие, — язычники тут же рвались в бой.

— Осмотреть и укрепить все ворота! — хрипло скомандовал он. — Проверить боезапас! Усилить караулы вдвое.

В ворота тяжело ударили.

— Всем остальным — на стены! — выдохнул Альварадо.

Солдаты кинулись выполнять приказание, и Альварадо поймал на себе взгляд вождя двух тысяч крепких тлашкальских «носильщиков», предусмотрительно вызванных Кортесом в столицу перед тем, как уйти.

— Вам пока работы не будет, — мотнул головой Альварадо. — Ждите.

Вождь оценивающе глянул, как взбираются на стены кастильцы и развел руками, — нельзя так нельзя. Но прошло не более двух часов, и Альварадо, едва сумев отправить переодетого в одежду дворцовой прислуги гонца за подмогой, признал, что заблуждался, и ему нужен каждый человек. А осаждающие все прибывали.

Уже после первых попыток ворваться в старые апартаменты с налета среди индейцев мгновенно появились командиры, а, не прошло и суток, как осада приняла продуманный и бескомпромиссный характер. На улицах стремительно росли баррикады, мосты убирались, а ведущие к дворцу каналы круглые сутки углублялись, на глазах превращаясь в почти непреодолимую водную преграду. И — Бог мой! — сколько же здесь было людей… они шли и шли, и Альварадо прошибал холодный пот, едва он представлял себе, что его — рано или поздно — постигнет, если Кортес и Нарваэс перебьют друг друга, а он с гарнизоном останется в этой мышеловке.

А потом из расписных керамических труб перестала поступать вода.

* * *

Никогда ни сидевшие в кандалах и вчетверо превосходящие числом «старичков», капитаны Нарваэса быстро осваивались. А когда они увидели, с какой легкостью Кортес выдал гарнизону Вера Крус его изрядную по размерам долю, вдруг посыпались двусмысленные шутки насчет повторного дележа Мешиканской добычи — нет, разумеется, только шутки…

И тогда Кортес решился. Зная, что позволить нагловатым нахлебникам войти в столицу — ни под каким предлогом — нельзя, он стремительно принялся формировать два отряда для экспедиций в Пануко и на Коацакоалькос. Пропорция состава была тщательно продуманной: двадцать своих на сто новичков — самых буйных.

— А где этот Коацакоалькос? — уже приготовившиеся хотя бы подержать в руках сказочную мешиканскую добычу, кривились новички.

— Какая вам разница? — хмыкнул Кортес. — Главное, что это золотоносная провинция, пригодная еще и для разведения скота. Вы ведь еще помните, сколько на лошадях можно заработать? Да, и прииски…

Капитаны уважительно притихли.

— Деньги на закупку скота я дам, — развел руками Кортес. — Работников там полно. В долях не обижу, — вон, Ордас хорошо знает.

Уже сидевший в кандалах, однако отнюдь не обиженный долей Диего де Ордас преданно ощерился.

— Завтра с утра выходите, — коротко распорядился Кортес. — И учтите: если кто-то с вечера не приготовит, скажем, альпаргаты, пусть не обижается, — утром пойдет босиком. У нас так…

Капитаны для приличия пошумели, но каждый помнил: договор с Кортесом подписан, а значит, придется идти, куда посылают. А едва отряды покинули город, а небо затянуло синими грозовыми тучами, прибежал гонец из Мешико.

«Это Альварадо пишет. В столице мятеж», — прочитал Кортес и встревожено затаил дыхание.

Он оставил столицу в абсолютном спокойствии — Какама-цин в цепях, Мотекусома под домашним арестом… и все-таки город был ненадежен.

«Вожди хотели напасть на нас, — писал Альварадо, — но я их опередил и убил почти всех…»

В небе раскатисто пророкотал гром, и по спине Кортеса пробежал холодок. Он знал, что Альварадо не смог бы собрать в одном месте всех без исключения вождей, но знал и другое: убийство даже одного вождя — огромная беда.

«Это все из-за Мельчорехо, — разбирал Кортес прыгающие буквы, — его здесь распяли, как Христа, а потом…»

— Уф-ф. Ты, верно, напился, Альварадо! Мельчорехо уже год, как покойник, — с облегчением выдохнул Кортес и повернулся к Ортегильо. — Спроси гонца, что там происходит…

— Восстание, — коротко перевел Ортегильо.

— И кто взбунтовался? — уже не зная, чему верить, прищурился Кортес.

Все еще не успевший отдышаться гонец произнес длинную тираду.

— Он говорит, вся столица, — растерянно моргнул толмач. — Альварадо убил почти всех вождей и много жрецов, и теперь сидит во дворце — в осаде.

— Что-о?! — подскочил Кортес. — Как это в осаде?!

Гонец что-то пробалаболил.

— Да, в осаде, — подтвердил Ортегильо. — В старых апартаментах. Осаждают со всех сторон, мешиканцы уже сделали два пролома в стенах и несколько раз поджигали ворота.

— Господи! — схватился за голову Кортес. — Чертов Альварадо! Что ты натворил!

Он превосходно понимал, что его ждет, если этот край немедленно не замирить, — утрата добычи, в том числе и законной королевской пятины и не менее законной доли Веласкеса, горящая под ногами земля, поимка своими же капитанами, цепи, суд на Кубе и виселица. В последнем он был особенно уверен, — после утраты такого количества золота Короны его даже Николас де Овандо не спасет.

— Ну, две-три недели Альварадо продержится… — бормотал он. — Просто обязан продержаться…

Во дворец нужно было вернуться любой ценой. Если не за Мотекусомой и Какама-цином, то за их гаремами — главной гарантией послушания провинциальных вождей.

«Стоп! — осенило Кортеса. — У меня же теперь и свой гарем есть! Неужели мешики против своего зятя пойдут?!»

В крайнем случае… следовало бросать гаремы и спасать золото, а если в столицу не удастся даже войти … что ж, все его богатство сводилось к неучтенным сходкой двумстам тысячам, лежащим в Тлашкале.

«Берналь Диас… — понял он. — Такое дело больше поручить некому…»

— Приведи мне Диаса, — повернулся он к Ортегилье. — И сразу же объяви сбор капитанов. Немедленно! Но чтоб язык мне держал за зубами. Иначе отрежу!

* * *

Когда недоумевающие капитаны, невзирая на льющий, как из ведра, дождь, собрались, Кортес первым делом подозвал коменданта крепости Вера Крус Гонсало де Сандоваля.

— Готовься передавать крепость Родриго Рангелю, — вполголоса произнес он. — Со мной пойдешь.

Умненький Сандоваль кинул на Кортеса испытующий взгляд, но промолчал.

— Ну, что друзья, — широко улыбнулся Кортес капитанам. — Кто-то из вас хотел военной славы и добычи?

Капитаны удивленно зашумели, и Кортес улыбнулся еще шире.

— Сеньор Наш Бог услышал ваши молитвы…

— Мы думали, ты здесь уже всех замирил, даже нам ничего не оставил, — произнес кто-то, и капитаны хамовато засмеялись.

— Так оно и было, — кивнул Кортес, — но в столице случился мелкий мятеж, и нам придется его подавить — быстро и беспощадно.

Капитаны переглянулись.

— А-а… насколько мятеж… мелкий?

Кортес выдержал паузу и глянул в сторону замершего Сандоваля.

— Это неправильный вопрос. Мы обычно спрашиваем две вещи: попал ли кто из наших товарищей в беду, и против кого мятеж. Отвечаю сразу на оба: в беду попал Альварадо с товарищами, а мятеж против Короны.

— Может, Альварадо сам виноват? — хрипловато выкрикнул кто-то из толпы.

— Если он виноват, он ответит перед Королевским судом, — отчеканил Кортес. — А наша задача: вернуть мятежников под руку Кастилии и всей Священной Римской империи.

Он повернулся к Королевскому нотариусу.

— Подтвердите, Годой.

— Это так, — привычно закачал головой нотариус.

Капитаны скривились. Они уже чувствовали: там, где однажды прошел Кортес, большой добычи уже не возьмешь, так что шкурой предстоит рисковать не за свой интерес, а за королевский.

— Надо срочно вернуть экспедиции в Пануко и Коацакоалькос, — предложил Гонсало де Сандоваль. — Все-таки две с половиной сотни бойцов…

— Я уже послал за ними, — кивнул Кортес.

— А индейцы? — вспомнил кто-то бравых союзников из Чинантлы.

Кортес нахмурил брови и сосредоточился.

— Хорошо. Индейцами я займусь сам, а ваша задача: дождаться возвращения экспедиций и выступить вслед за мной в Тлашкалу. Оттуда и ударим.

* * *

Когда насквозь промокший от вечного дождя Хуан де Алькантар пешком, с двумя товарищами, полусотней тотонаков и письмом, дозволяющим вынос доли гарнизона Вера Крус, прибыл в Тлашкалу и нашел отца Шикотенкатля — старого слепого вождя, тот выглядел напуганным.

— А-а… ваши уже здесь… — выдавил он.

— Как здесь? — не мог сообразить уже знающий по-мешикски Алькантар.

— Да, здесь, — подтвердил старик. — Золото вывозят.

Алькантар вскочил.

— Кто позволил?! Где это?! Откуда они его вывозят, я спрашиваю!

— Из арсенала, — моргнул ненужными веками слепец. — Это на площади.

Алькантар грязно ругнулся и выскочил во двор.

— Быстро к арсеналу! — скомандовал он. — Нас кто-то опередил!

Товарищи зло крякнули и сопровождаемые полусотней тотонаков помчались в центр города. Выскочили на центральную площадь, добежали до арсенала и замерли. У входа в арсенал стояли три лошади — все новые, из отряда Нарваэса.

— Ч-черт… — стиснул челюсти Алькантар.

Он уже понимал, что Кортес в очередной раз предпочел капитанов Нарваэса своим старым, проверенным в боях солдатам, и кто-то сейчас получит еще даже не заработанный кредит, а гарнизон — очередную порцию обещаний расплатиться как-нибудь потом.

Он подал знак носильщикам, чтобы те оставались на месте, а двум товарищам — готовиться. Дождался, когда те зарядят арбалеты, и тихо прокрался в арсенал.

— Диас?!!

Перед ним стоял Берналь Диас, и в руках у Диаса и двух его друзей были стопки одинаковых золотых слитков из общей добычи отряда.

— Ты что здесь делаешь, Диас? — непонимающе моргнул Алькантар.

И, словно отвечая ему, один из друзей Берналя Диаса со звоном выронил слитки на каменный пол арсенала и потянулся к мечу.

— Не надо, ребята, — покачал головой Алькантар. — Мы вас мигом уложим.

Диас глянул на выставивших арбалеты солдат и поднял руку.

— Опусти оружие, Алькантар. Мы просто выполняем приказ.

— Чей?

— Кортеса, чей же еще… — пожал плечами Диас. — Просто здесь, кроме доли Вера Крус, есть и еще золотишко. Мы забираем только его. Ваше не тронем.

Алькантар нахмурился и подал знак своим, чтобы держали Диаса на прицеле.

— Дай-ка, посмотрю… что это за золотишко…

— Не надо Алькантар! Не ходи!

Но доверенный человек гарнизона Вера Крус уже отодвинул Диаса в сторону, прошел в арсенал чуть глубже и обмер.

— Сеньора Наша Мария! Откуда?!

Перед ним ровными рядами шли не только слитки — в гораздо большем, чем полагалось гарнизону, количестве — тысяч на двести, но и прочные хлопковые мешочки. Он оторопело тряхнул головой, подошел, вытащил кинжал, вспорол один из мешочков и подтвердил себе наихудшие подозрения.

— Еще и золотой песок… От сходки укрыли!

— Зря ты в это вмешиваешься, Алькантар! — донеслось сзади. — Или знаешь, давай миром все решим!

Алькантар усмехнулся и стремительно развернулся.

— Как это миром, Диас?

Солдат натужно улыбнулся.

— Ты ведь еще не знаешь, что в Мешико мятеж…

Алькантар оторопел.

— Ты что несешь? Какой еще мятеж?

— Точно, — поддержали Диаса оба его друга. — Там сейчас ужас, что творится…

Диас поднял руку, и те умолкли.

— Это так, Алькантар, — подтвердил Диас. — Альварадо и все наши убиты, а добыча опять в руках мешиков. И второй раз Кортесу в столицу уже не войти, — это точно.

Алькантар переглянулся с товарищами; те были ошарашены не меньше его.

— Так что, все кончено, Алькантар, — печально произнес Диас. — А мы с тобой снова нищие.

Алькантар крякнул, тряхнул головой и с подозрением уставился на Диаса.

— И что ты предлагаешь?

Диас посерьезнел.

— Уходить отсюда надо, Алькантар. Вместе с капитанским золотом. У нас есть три лошади, у вас — носильщики. Выйдем на берег, найдем штурмана… сам заешь, за такие деньги черта можно купить. А что останется, поровну.

Алькантар на секунду задумался.

— У меня другое предложение. Мы вместе идем в Семпоалу и проверяем весь этот бред. А сейчас… сдать оружие!

Диас усмехнулся, расстегнул широкий кожаный пояс, и амуниция со звоном упала на каменный пол арсенала.

— Как скажешь, брат. Но ты лучше головой подумай: а если я не вру, и это золото — последнее? Может, нам вместе…

Алькантар поджал губы.

— Это золото утаили от сходки, — решительно произнес он. — Так что, врешь ты или нет, а капитанов ждет виселица. Кортеса — в первую очередь.

И тогда подал голос один из друзей Диаса.

— Это тебя ждет виселица, болван.

* * *

Через четверо суток после начала штурма дворца круглосуточно бегущие гонцы принесли Куит-Лауаку свежие данные разведки: войска кастилан столкнулись и после короткого боя соединились. И он впервые не поверил разведке.

— Не может быть…

Перечитал лаконичное донесение и признал, что ему придется собирать совет вождей всего рода. А когда совет собрался, его сердце ухнуло и провалилось куда-то вниз. Здесь не было никого из его друзей. Не было здесь и почти никого из партии «осторожных». Зато здесь были избранные взамен павших вождей новички: молодые, старые, но одинаково неопытные. И, что хуже всего, здесь были те, кто отдал своих дочерей за Кортеса.

— Разведчики пишут, что кастилане вступили в бой, но затем соединились, — левой, неповрежденной рукой протянул Куит-Лауак донесение вождям.

— Значит, пора снимать осаду дворца, — веско подал голос самый старый вождь, и половина совета одобрительно загудела. — Если кастилане сумели договориться, нам их уже не победить.

— А мне кажется, надо напасть! — возразил молодой голос, поддержанный второй половиной совета. — Прямо сейчас! Пока до них вести об осаде дворца не дошли!

И Куит-Лауак некоторое время слушал пререкания, но уже видел: в таком составе совета ни одно из предложений принято не будет — даже за месяц.

— Ни то, ни другое не годится, — остановил он спор. — Если мы заранее, до суда начнем извиняться, нас обязательно сочтут виновными. Верно?

Вожди согласились.

— Но и напасть означает признание состояния войны, а мы с вами ни о мире, ни о войне пока так и не договорились. Я прав?

Вожди вздохнули: так оно и было.

— Но, чтобы договориться, нам надо сначала хотя бы узнать, что происходит, — подвел итог Куит-Лауак. — Поэтому давайте подождем, что скажет разведка. Штурм прекратим, но осады не снимем, чтобы Тонатиу-Альварадо опять не вышел и кого-нибудь не убил.

Вожди восхищенно зацокали языками, — решение было простым и воистину мудрым.

* * *

Берналь Диас был достаточно хитер, чтобы попытаться уйти с золотом самому, а Хуан де Алькантар — достаточно осторожен, чтобы не идти самой широкой дорогой. Но на Кортеса работала вся тлашкальская разведка, а потому, не прошло и четырех дней, и Кортес уже знал, что Диас арестован, а все золото у идущего горными тропами Алькантара. И на восьмой день они встретились на скользкой от вечного весеннего дождя горной дороге — на полпути из Семпоалы в Тлашкалу.

— Слава Сеньоре Нашей Марии, что ты его взял, Алькантар! — широко улыбнулся Кортес и направил жеребца навстречу.

Спутники Алькантара потянулись к арбалетам.

— Представляю, что он тебе наговорил, — рассмеялся Кортес и показал им, что его руки пусты.

Но Алькантар не был склонен обниматься.

— В Тлашкале было лишнее золото, — прямо обвинил он. — А значит, ты укрыл его от сходки.

— Отчасти ты прав, — кивнул Кортес. — Золотой песок поступил в арсенал через два дня после моего выхода к Нарваэсу. Я просто не успел сообщить о нем сходке. А лишние слитки принадлежат лично мне.

Алькантар на секунду растерялся: это могло быть правдой.

— Но Диас говорил, что ты отдал ему приказ вывезти золото, — ткнул он идущего рядом связанного солдата. — И лошадей ты ему дал.

Кортес недобро усмехнулся.

— Лошади пропали сразу, как вы ушли. Я даже подумал на тебя. А потом на построении выяснил, что у меня появились три дезертира.

Берналь Диас побледнел.

— Ты что городишь, Кортес? Имей ввиду: на виселицу вместе пойдем!

— Помолчи! — оборвал его Кортес и весело уставился на Алькантара. — Ну, что, есть еще вопросы?

Алькантар надолго задумался, и все-таки нашел изъян.

— И что теперь — золотой песок придется делить с людьми Нарваэса?

— Нет-нет, — успокаивающе выставил вперед ладонь Кортес. — Никто из них не подписал контракта до того, как золото поступило в арсенал, а значит, все принадлежит «старичкам». Так что, бери долю гарнизона, передай мне остатки, и на первой же сходке мы его разделим.

И тут Алькантар покачал головой.

— Я не знаю, правду ли ты сказал, Кортес. А потому доставлю излишки прямо на сходку. Пусть люди сами решают, кто прав. А до той поры ты к этому золоту не прикоснешься.

Кортес досадливо крякнул.

— Жаль. Очень жаль, Алькантар. Ты был хорошим солдатом.

Развернулся к лесу, махнул рукой, и в следующий миг доверенный казначей гарнизона покачнулся и повалился с седла с арбалетной стрелой в ухе, — как и оба его товарища. Кортес быстро спешился, убедился, что все трое мертвы, подошел к Диасу и вытащил узкий кастильский кинжал.

Диас подался назад.

— В следующий раз, — взрезал Кортес веревки, — думай, прежде чем на меня голос повышать. Я же говорил тебе: наш договор это святое…

Диас увидел, как из леса выходят еще четверо его друзей-арбалетчиков, и тронул генерал-капитана за рукав.

— Прости, Кортес.

Кортес горестно усмехнулся и принялся освобождать остальных пленников.

— Сеньор Наш Бог! Я думал, что хоть вы поумнее окажетесь…

— Прости нас, Кортес… — затянули уже все трое.

— Простить-то я вас прощу, — кивнул генерал-капитан, — но вот доверять, как прежде…

Он повернулся к мокрым не столько от дождя, сколько от страха носильщикам и махнул им рукой.

— За мной идите.

— А мы?! — хором выдавили все трое.

Кортес взыскующе оглядел проштрафившихся солдат. По-хорошему их следовало лишить права на долю из этих едва не утерянных двухсот тысяч. Но союзники ему были нужнее, чем золото; даже Алькантара было жаль…

— Черт с вами! — махнул рукой Кортес. — Забирайте трупы и пошли.

Проштрафившаяся троица переглянулась. Они почти не верили в свое счастье.

* * *

Отряды собирались в Тлашкале немыслимо долго — около трех недель, даже дождь перестал идти, но Кортес намеренно никого не торопил. Он знал, что Альварадо продержится, и тем временем аккуратно собирал доносы о поведении каждого капитана и солдата Нарваэса, так что, когда они все-таки дошли, знал почти все о почти каждом потенциально необходимом либо слишком опасном человеке. И даже смотр, выявивший, что под его началом стоит 1300 солдат, 96 всадников, 80 арбалетчиков и 80 стрелков из аркебуз, не мог переубедить Кортеса, совершенно точно знавшего: три четверти его солдат и капитанов — мусор. А по-настоящему надежны только 262 «старичка», да 2000 тлашакальцев.

Однако приходилось идти в столицу с теми, кто есть, и Кортес быстро довел свое войско до города Тескоко и наглядно убедился, насколько все изменилось: город встретил кастильцев пустыми улицами. И вот это было хуже всего.

— Сеньора Наша Мария! — крестились и жались один к другому бледные от страха новички, в основном, из Бискайи, видя роскошные пустые дворцы и широченные пустые каналы, огромные пустые стадионы и некогда уютные, а теперь пустые дворы.

— Быстрее! Быстрее! — орал Кортес. — Шире шаг, римляне! Подтянись!

Но и его волосы вставали дыбом от крайне тягостных предчувствий — настолько тягостных, что он встал лагерем в трех легуа от столицы, чтобы детально разведать весь путь — чуть ли не до дворца. Но разведка вернулась уверенная в полной безопасности дороги, и в день Сеньора Сан Хуана Крестителя, 24 июня 1520 года они вошли в Мешико.

Солдат разве что не рвало от страха. Огромная, сказочно богатая столица, была похожа на свежий труп. Нет, по каналам плавали мелкие пироги, по дорогам бежали гонцы, а на крышах нет-нет, да и показывались головы женщин, вроде бы собирающих в мешки сушеные фрукты. Но чем ближе они подходили к дворцу, тем чаще замечали высокие, бог весть, почему и кем построенные, а затем заброшенные баррикады да колоссальные запасы обточенных в форме остроконечных яиц камней для пращников. И — почти никаких людей!

— Это ловушка, Кортес, — тихо произнес едущий рядом Сандоваль.

— Вижу, — мрачно отозвался Кортес.

* * *

Первым делом к приведенному Кортесом огромному полутора тысячному отряду подлетели изможденные защитники апартаментов.

— Вода есть?

— У кого есть вода?

— Давай-давай, потом объясню, что да как…

Они припадали к мехам пили, сколько могли, порой без разрешения сливали воду в свои меха, и лишь потом ошарашенной подмоге объяснили, что водопровод перекрыт, дождевой воды собрали мало, а во всех выкопанных с начала осады колодцах вода мерзко-соленая и для питья почти непригодная.

Кортес отметил это, быстро обошел укрепления, досадливо цокнул языком, увидев из башни обе сожженные бригантины, оценил запасы, убедился, что и золото, и гарем, и Мотекусома содержатся в целости и сохранности, и лишь тогда назначил совет капитанов — для выяснения обстоятельств осады и степени вины Альварадо.

— Объясни мне, Альварадо, лишь одно: зачем… — сразу потребовал он.

Рыжеволосый гигант густо покраснел.

— Марина сказала, они замыслили напасть.

Кортес подозвал стоящую неподалеку Марину.

— Это правда? Ты сказала ему, что они замыслили напасть?

— Нет, Кортес, — цокнула языком Марина. — Вожди играли в мяч, и я только сказала, что они играют на вас.

— Как это — играют на нас? — не понял Кортес. — Как на приз?

Еще толком не обкатанные капитаны Нарваэса замерли. Такого они еще не видели!

— Если бы победили молодые, они бы напали, — пожала плечами Марина, а если победили бы старые, то вожди отдали бы себя на твой суд. Они ждали в игре указаний богов.

— И… кто побеждал? — криво улыбнулся Диего де Ордас.

— Я не знаю, сеньор Диего, — замотала головой Марина. — Я ведь не видела игры целиком.

Кортес на минуту ушел в себя. Быть призом в игре — большего позора для себя он не знал. Но он понимал и другое: если бы боги подтвердили, что он, Кортес, находится здесь по праву, мешиканцы приняли бы это — раз и навсегда.

— Эх, Альварадо… — выдохнул он. — Какой шанс упустил…

— Зато я всю их верхушку прикончил, — упрямо процедил гигант.

Кортес вздохнул: объяснить недалекому капитану, что ввязаться в драку он бы успел всегда, было невозможно. А когда закончился совет, и Кортес лично попробовал то, что пьют и едят осажденные, он встревожился всерьез.

— А ну-ка, Сандоваль, пошли кого-нибудь на разведку, — распорядился он.

И Сандоваль послал, а разведка, спустя четыре часа вернулась, но то, что они сумели добыть в огромном, сказочно богатом городе, могло вызвать разве что истерический смех: несколько кур, полмешка маиса и шесть мехов не очень хорошей воды.

— Рынки пусты, а водопроводы не работают — по всей округе, — развели руками разведчики. — Эту воду мы в бане нашли… ну, там, где ополаскиваются.

— В дома заходили? — поинтересовался Кортес.

— Рядом с дворцом дома пусты, а там дальше мы не рискнули, — честно признали разведчики, — мужчины прямо волками на нас смотрели.

Кортес удовлетворенно покачал головой. Раз не напали, значит, единства среди вождей нет, и Мотекусома остается пусть и не слишком любимым, но все еще действующим Тлатоани, а сам он — верховным вождем. Теперь их обоих ждал кропотливый процесс восстановления своей власти, и для начала следовало перевести из Тлакопана в столицу своих женщин — дочерей самых сильных вождей самых сильных родов.

* * *

Едва за кастиланами закрылись ворота старых апартаментов, самый вероятный наследник Мотекусомы — Куит-Лауак собрал старейшин кварталов Мешико.

— Не буду скрывать: совет вождей рода раскололся надвое, — прямо сообщил он старейшинам, — и многие хотят снова поклониться Кортесу.

Старейшины столичных кварталов поджали губы. Они не считали, что совет вождей им указ.

— Поэтому вы и начали борьбу сами, — продолжил Куит-Лауак, — перекрыли воду, а многие даже закрыли рынки, чтобы кастилане не получили и горсти маиса.

— А что думает благородный Куит-Лауак? — подал голос кто-то. — Мы можем теперь начать их убивать?

Куит-Лауак через силу улыбнулся.

— Вы не хуже меня знаете, что я пока — не Тлатоани, а потому ни разрешить, ни запретить вам ничего не могу.

Кто-то тяжко вздохнул.

— То же самое и Какама-цин говорил. И где он теперь? Вместе с Мотекусомой в плену. Ты уж, Куит-Лауак, реши для себя раз и навсегда: ты с нами или с кастиланами?

Куит-Лауак вспомнил, как притворялся мертвым, и стиснул челюсти.

— Вы не хуже меня знаете, кто с кем. Но не мне болтать языком попусту. В совете вождей достаточно тех, кто завтра же донесет о каждом моем слове во дворец. Поэтому давайте обойдемся без лишних слов.

Старейшины печально закачали головами. Однако уже на следующий день все прошло именно так, как нужно: Кортес послал людей в город за маисом и водой и не нашел ни того, ни другого, — ближайшие к дворцу трубопроводы были сухи, а рынки пусты.

— Ты, Куит-Лауак, лучше прямо скажи, с кем ты! — кричали ему на совете вождей. — С нами — друзьями Малинче или с этими предателями — старейшинами кварталов!

— Ничего не могу поделать, уважаемые, — пожимал плечами Куит-Лауак. — Вы меня еще в Тлатоани не выбрали, и я старейшинам не указ.

— Мы же знаем, что ты с ними встречался! — взвились вожди.

Куит-Лауак, требуя тишины, поднял руку.

— Вы можете вызвать любого из старейшин и прямо спросить, отдавал ли я какой-либо приказ. Сделайте это, и увидите: моя совесть перед вами чиста.

Вожди вскипели. Они понимали, что вряд ли хитрый Куит-Лауак сболтнул старейшинам что-то лишнее, но прекрасно чуяли эту его скрытую враждебность.

— Ты, Куит-Лауак, учти: мы с Колтесом-Малинче — родня! Мы дочерей за него замуж отдали! И мы своему зятю войны объявлять не собираемся!

Вожди начали отчаянную перебранку, выясняя, кто из них роднее Великому Малинче, а потом прибежал гонец, который что-то шепнул на ухо Куит-Лауаку, и никем еще не избранный наследник поднял руку.

— Ну, вот и все, — зло улыбнулся он, когда совет вождей поутих. — Теперь вы не родственники Колтесу.

Вожди непонимающе переглянулись.

— Как это?

— Колтес отправил людей за своими женами в Тлакопан, а по пути назад на них напали… по моему приказу. Женщин отбили, и скоро они вернуться по домам, — он обвел совет вождей торжествующим взглядом. — Есть и первые кастиланские головы.

Совет потрясенно замер.

— Так что война уже началась, уважаемые, — играя желваками, процедил Куит-Лауак. — Хотите вы этого или нет. И я прямо сейчас иду осаждать дворец — до тех пор, пока последний кастиланин не будет убит или принесен в жертву.

* * *

Когда из всего посланного в Тлакопан отряда вернулся лишь один, да и то тяжело раненый человек, все кончилось. В одночасье, едва мешикские жены Кортеса были силой отняты и возвращены отцам, верховный правитель Союза Малинче-Колтес-Кецаль-Коатль стал практически никем. Даже его Сиу-Коатль Малиналли это, пусть и нехотя, но подтвердила.

И тогда, не желая рисковать относительно надежными капитанами, Кортес вызвал к себе Диего де Ордаса и вручил ему письменный, составленный по всей форме приказ.

— Возьмешь 400 бойцов и осмотришь выходы из города.

— А что там смотреть? — диковато покосился на него Ордас. — Выходить надо! Пока они всеми племенами не навалились!

— Ты хочешь, чтобы я вывел людей без разведки? — прищурился Кортес. — Или ты был бы даже рад, если бы я угодил в ловушку?

— Мы и так в ловушке, — с ненавистью посмотрел на генерал-капитана Ордас. — Это даже самые тупые понимают.

Кортес стиснул челюсти.

— Если ты не выйдешь немедленно, как об этом написано в приказе, я пошлю другого, а тебя буду судить и повешу.

Диего де Ордас богохульно выругался и подчинился, а едва он принялся строить солдат, на Кортеса насели «старички».

— Зачем тебе разведка?! Уходить надо отсюда, Кортес! — принялись кричать они. — Прямо сейчас! Вместе с Ордасом! Неужели не видишь?

— Я уже отдал приказ о предварительной разведке, — жестко отрезал Кортес. — А вы, если чем недовольны, собирайте сходку и выдвигайте требования…

Но Ордас вышел, ворота закрыли, сменились посты… а сходка все никак не могла собраться. Ясно, будь отряд в прежнем составе, и сходка бы собралась мгновенно, и требования предъявили бы по всей форме. Но после слияния с Нарваэсом солдат стало вчетверо больше, и вот ссориться с Кортесом новички не желали.

— Вы балбесы! — орали на щенков старые вояки. — Что вы ему в рот заглядываете?! Он же всех нас на погибель оставляет! Выходить из города надо! Или снимать его к чертовой матери с капитанства!

Но проведенная Кортесом вербовочная работа была безукоризненной, и смутьяны получали в ответ лишь уклончивые смущенные улыбки:

— Ничего не знаю; я всего три недели как подписал контракт и пока условиями доволен.

А потом начался штурм — со всех сторон.

Сначала напали на Ордаса. Как и было написано в приказе, он вышел из дворца, стараясь избегать применения оружия, двинулся к выходу из города и уже в следующем квартале попал в засаду. С балконов и крыш полетели тучи стрел, дротиков и выпущенных пращниками камней.

Ордас отступил немедленно, но плотность огня была столь высокой, что на поле боя остались 19 убитых, а рев раненых солдат заполонил всю улицу. А когда они бегом, прикрывая головы щитами и гремя бесполезным оружием, вернулись назад, крики боли сменились криками ужаса. Старые апартаменты штурмовали полчища вооруженных горожан, не дававшие осажденным ни малейшего шанса открыть ворота и впустить своих.

— Открывай, Колтес! — орали язычники, пытаясь выбить тараном ворота. — Или ты только с бабами и детьми воевать умеешь?!

— Малинче! Хватит прятаться под юбкой высокородной Малиналли! Выйди и докажи, что ты мужчина!

А когда они обложили все четверо ворот хворостом и подожгли, боевое исступление почти перешло в безумие.

— Вспомни наших, которых ты сжег, Малинче! — едва не рыдая от злости, орали воины.

Стоящие в сотне шагов от спасительных стен солдаты Ордаса, выставив арбалеты и укрывшись щитами от летящих с крыш камней и стрел, тихонько подвывали от ужаса и молились всем святым, каких могли вспомнить. И лишь когда ворота стали прогорать и осыпаться, Ордас взвился.

— Щиты сомкнуть! — взревел он. — К ворота-ам! Бего-ом! Ма-арш!

Не понимающие, чего он хочет, солдаты едва пошевелились и лишь еще громче стали выть молитвы.

— Сквозь ворота! — заорал Ордас. — Прямо сейчас! Иначе все здесь ляжем!

И тогда они вмиг умолкли, сомкнули щиты и, отчаянно поливая врага стрелами из арбалетов, длинной змеей потекли к пылающим воротам. Пробили мечами осыпающееся почти прогоревшее дерево и ворвались внутрь.

* * *

Кастильцы продержали оборону еще сутки, когда Кортес собрал совет капитанов и высказал очевидное:

— Это безнадежно. Сколько ворота не укрепляй, они их все время поджигают.

— Камнем надо заложить, — предложил Альварадо.

Черные от копоти капитаны язвительно переглянулись.

— Чтобы остаться здесь навсегда?

Кортес поднял руку, призывая к тишине.

— Мы в обороне проигрываем, — прямо сказал он. — Надо атаковать.

— Надо было отсюда в первый же день свалить, — мрачно парировал Ордас.

Остальные капитаны, понимая правоту обоих, молчали. А на следующий день Кортес вновь пытался пробиться — хотя бы в одном направлении. Он менял тактику, делал обманные маневры, а к ночи даже выслал отряд, чтобы поджечь окружающие дворец и служащие укрытием врагу дома. Но каждая его атака оборачивалась только потерями и новыми головами кастильцев, немедленно выставляемыми на копьях вкруг дворца.

Нет, пока бои шли в непосредственной близости от дворца, перевес был на стороне кастильцев, но, стоило схватке переместиться за угол первого же дома, и поддержка артиллерия становилась невозможной. Вот тогда к генерал-капитану и подошел корабельный плотник Мартин Лопес.

— Надо сухопутные шхуны сделать.

— Как это? — не понял Кортес.

— На колесах и без дна, — пояснил плотник и развернул скатанный в трубочку чертеж.

Кортес наклонился над перепачканным сажей рисунком и напряженно прикусил губу. Он видел поставленную на колеса маленькую бревенчатую крепость с широкими отверстиями для орудий и несколькими десятками узких — для арбалетов и аркебуз.

— А как такую передвигать?

— Ногами, — пожал плечами плотник и развернул второй чертеж — в разрезе. — Вот рукоятки, на них солдаты будут налегать руками и грудью. Вот помосты для второго этажа стрелков. Сверху — крыша… Тяжеловата, конечно, будет эта крепость, но дороги здесь ровные — должна покатиться, как по маслу.

Кортес сосредоточенно сдвинул брови: это был шанс, и следующие два дня все свободные от обороны руки были заняты на разборке крыш дворца. Одни снимали бревна и доски, другие вытесывали нужные формы и сверлили отверстия, а третьи под руководством обоих плотников собирали сухопутную шхуну, скрепляя доски при помощи деревянных шпунтов. А на вторые сутки, когда все четыре шхуны-крепости поставили на колеса — каждую на полдюжины — и опробовали, как они идут, Кортес восхищенно охнул. Они и впрямь двигались прекрасно — пусть и с отчаянным скрипом.

— Колеса мы салом индейцев смажем, — пообещали плотники. — Здесь этого добра навалом. Главное, чтобы она орудия выдержала.

А потом настала очередь капитанов.

— Здесь тактика нужна другая, — мгновенно оценил новшество Сандоваль. — Это все-таки дерево, и без поддержки пехоты шхуну можно поджечь.

— Зато при случае, есть за что солдату укрыться, — то ли возразил, то ли поддержал его Ордас.

— А главное, артиллеристы стрелам недоступны, — восхищенно зацокал языком главный канонир Меса. — Впервые такое вижу!

Капитаны удовлетворенно переглянулись, и Альварадо подытожил — за всех:

— Наконец-то вырвемся отсюда…

— Нет, Альварадо, — широко улыбнулся Кортес. — Вот теперь-то нам как раз и не надо сбегать. Теперь мы будем только атаковать — до полного замирения.

Капитаны оторопели.

— Да-да, — закивал Кортес и расстелил план-карту города. — Смотрите, как все просто: завтра мы берем главный объект страны, и мятеж заканчивается!

Капитаны обмерли и тут же принялись кричать, что это — самоубийство, но Кортес не собирался уступать. Он слишком хорошо понимал: уйди они из города, и назад уже не войти, а значит, его ждут кандалы, Куба и виселица. И на следующее утро все четыре махины — одна за другой — вышли из ворот.

* * *

Когда Куит-Лауак увидел выплывающие из ворот одна за другой четыре деревянных пироги, он обомлел: они двигались! Сами! По камню! А потом из нешироких щелей выдвинулись бронзовые глотки Тепуско, ухнул залп, и, лишь когда эхо этого залпа затерялось в стенах города, вожди как очнулись.

— Что это?! — закричали они. — Куит-Лауак! Смотри!

Куит-Лауак потрясенно молчал; он и сам уже видел, сколь велики потери.

— Они из дерева, — наконец-то собравшись, констатировал он. — Значит, их можно поджечь.

Вожди содрогнулись и, преодолевая страх и недоумение, послали выполнять приказ несколько десятков лучших воинов с факелами. И вот тогда из ворот, вслед за огромными самодвижущимися, плюющимися огнем пирогами выскочили всадники на Громовых Тапирах, и порубленные факельщики, обливаясь кровью, попадали на мостовую.

— Копьеносцы, вперед! — скомандовал Куит-Лауак.

Вожди мигом передали команду дальше, и лучшие копьеносцы выскочили из укрытий с длинными, специально против конницы изготовленными копьями и почти сразу же начали падать, сраженные засевшими в деревянной пироге арбалетчиками. И вот тогда из ворот вслед за пирогами пошли еще и тлашкальцы — сотня за сотней!

— Их не удержать… — как один, признали превосходство сухопутных пирог вожди.

— Пусть дойдут до первого моста, — стиснув челюсти, процедил Куит-Лауак и вдруг зло рассмеялся. — Посмотрим… не вырастут ли у них крылья!

Но прошло совсем немного времени, и стало ясно, что пироги движутся вовсе не из города, а к храму Уициолопочтли и Тлалока.

— Они снова собираются надругаться над нашими богами! — наперебой заголосили вожди. — Что делать, Куит-Лауак?! Как их остановить?!

— Всех на защиту храма! — отрывисто скомандовал Куит-Лауак. — Они не смогут затащить такую тяжесть по ступенькам.

* * *

Было очевидно, что по ступенькам храма шхуны-крепости не затащить, а потому, едва кастильцы, — потеряв сорок человек, — докатились до цели атаки, наступила очередь тлашкальцев. Ненавидящие мешикских богов более всего на свете воины Тлашкалы облепили ступени и двинулись вверх столь неудержимо, что даже Кортес едва за ними поспевал. А потом схватка переместилась на верхнюю площадку, и атака захлебнулась, — собравшиеся возле двух главных идолов Союза знатные мешиканцы обороняли их совершенно остервенело. И лишь когда Кортес потерял еще 16 кастильцев и не мерянное количество тлашкальцев, ему удалось прорваться наверх и с помощью капитанов и солдат сбросить богов с постаментов — прямо вниз по ступенькам.

Раненый в руку, окровавленный, потный, он торжествующе оглядел только что покоренный им город, и окаменел: город и не думал сдаваться! А там, внизу его шхуны-крепости уже были облеплены сотнями врагов с факелами и топорами. Не обращая ровно никакого внимания ни на поверженных богов, ни на потери, воины рубили и кололи ненавистных деревянных врагов и, рискуя взлететь на воздух вместе с остатками пороха, десятками запихивали факела во все мыслимые отверстия.

— Назад! — хрипло скомандовал он, с ужасом представляя, что их сейчас ждет. — Всем назад! Отходим!

А тем же вечером, едва они с еще большими потерями прорвались-таки назад в крепость, Кортеса вызвали на совет капитанов.

— Ты зарвался, Кортес, — от имени всех сказал ему Гонсало де Сандоваль. — Мы могли выйти вместе с золотом в первый же день, но ты бездарно потратил время, пытаясь перетащить сюда своих индейских баб. Мы могли уйти во второй день — вместе с Ордасом. А с теми силами, какие ты угробил сегодня, мы легко могли прорваться до самых дамб. С нас хватит, Кортес. Ты понял?

Кортес вгляделся лица капитанов, и глаз не отвел ни один.

А тем же вечером все снова встало на свои места. Корабельный мастер Мартин Лопес увидел, во что превратились его сухопутные шхуны, и покачал головой.

— Все, сеньоры. Нам их не восстановить.

— Может, попробуешь? — заволновались капитаны.

— У нас леса нет, — развел руками плотник. — Я вообще не понимаю, на чем вы их назад приволокли. Вы только гляньте: у каждой от силы по два-три колеса остались!

И вот тогда взоры капитанов снова обратились к Кортесу, — как всегда.

* * *

Кортес думал недолго и вскоре приказал привести Мотекусому.

— Скажи ему, — повернулся он к Марине, — что завтра с утра ему предстоит уговорить своих подданных выпустить нас из города без боя.

Марина перевела.

Мотекусома печально улыбнулся и почти равнодушно что-то произнес.

— Он говорит, что не сможет тебе помочь. Да, и не желает.

— А если я снова отправлю к его детям палача? — прищурился Кортес. — Вот только с кого бы мне начать… с девочек или с мальчиков? Пусть посоветует.

Лицо Мотекусомы перекосилось.

— Он говорит, что ты обещал больше не трогать детей, — сухо перевела Марина. — Он говорит, что уже не может тебе верить, а помощь тебе все равно уйдет в песок. Так всегда было.

— А вот это не его забота, — отрезал Кортес. — Он пусть делает, что велено, а думать буду я.

Мотекусома выслушал перевод, произнес что-то короткое и махнул рукой, а на следующее утро, после ночи беспрерывной осады, солдаты вывели Великого Тлатоани на плоскую крышу дворца.

— Мотекусома! — охнул кто-то, и осаждающие мгновенно откатились от стен, чтобы разглядеть того, кто правил ими восемнадцать лет.

— Что тебе надо, Мотекусома? — пронзительно выкрикнул кто-то из вождей. — Или ты вышел полюбоваться на свой позор?!

Вся улица замерла.

Мотекусома обвел горожан слезящимися глазами.

— Дети мои… простите. И делайте то, что должно. Это все, что я имею право сказать вам.

Он скорбно поджал губы и, давая понять, что более не произнесет ни слова, понурился. Воины, — как вверху, на крыше, так и внизу, на улице, — переглянулись.

— Пращники! — скомандовал вождь. — Вы слышали, что вам приказал Великий Тлатоани! Ну, так делайте, что должно!

И тут же на Мотекусому и прикрывающих его кастильских солдат обрушился град заточенных в форме остроконечных яиц камней.

* * *

Когда раненого в голову Мотекусому принесли в его покои и предложили услуги войскового лекаря, тот отказался. Хотя, если честно, Кортес так до сих пор и не решил, что нужнее бывшему Тлатоани — лекарь или палач.

— Его надо убить, — мрачно произнес солнечный Альварадо.

— Не уверен, — мотнул головой Кортес. — Труп, возможно, еще придется выдавать. У них к этому строго относятся.

— Отдайте его мне, — попросил стоящий здесь же палач. — Я все сделаю, как надо.

— И что ты сделаешь?! — взвился Кортес. — Вытащишь нас из этого дерьма?!

Палач осклабился.

— Насчет дерьма не знаю, не моя это профессия… а вот если шпагу в задницу воткнуть, эти дикари ни за что не догадаются, что он убит. А язычникам скажем, что он сам помер, — от их же камней…

И лишь тогда вмешались духовные лица.

— Передайте его нам, сеньоры, — от имени обоих попросил падре Хуан Диас. — Над ним вашей власти уже нет… по глазам видно.

Кортес секунду размышлял и кивнул. Если бы Тлатоани принял перед смертью католичество, это можно было использовать… Но и духовные лица, даже приложив поистине титанически усилия, оказались не властны над язычником.

— Покайтесь, Мотекусома, — через Марину уговаривал брат Бартоломе. — Примите крещение, и Христос тоже примет вас — в царство вечной любви… туда, где нет зла.

Мотекусома прикрыл глаза и что-то произнес.

— Вы, как дети, — начала переводить Марина, — закрыли глаза на Черное лицо бога, и думаете, что его не стало…

Падре Диас поморщился. Он терпеть не мог этой дикарской философии.

— Отвернись от зла, Мотекусома… — убедительно произнес он. — И оно потеряет власть над тобой!

И тогда Мотекусома выдавил что-то протестующее и отвернулся к стене.

— Что он сказал?! — накинулись оба святых отца на Марину.

— Правду, — пожала плечами она. — Кто боится посмотреть злу в лицо, тот сажает его на свою шею.

* * *

Куит-Лауак вел осаду планомерно и расчетливо, но и Малинче был неглуп, и вскоре начал делать фальшивые попытки к примирению — одну за другой. Уже на второй день он выдал начавшее пованивать тело Мотекусомы и выиграл для своих бойцов часа полтора передышки, а на третий день — частями, по два-три человека — выпустил на волю целую партию взятых в плен при штурме храма высокопоставленных жрецов.

Конечно же, Куит-Лауак осаду приостановил и доставленное жрецами письмо прочел, однако ничего нового для себя не узнал. Загнанный в ловушку, словно зверь, «Малинче-Кецаль-Коатль» обещал убить жен и детей Мотекусомы и Какама-цина, если вожди не покаются.

Куит-Лауак показал это письмо всем принимающим участие в осаде вождям, и те сочли его главным признаком поражения. И вскоре осажденные сами в этом расписались.

Куит-Лауак взыскующе посмотрел на присланного ему Кортесом в качестве парламентера очередного жреца и переглянулся с усмехающимися, только что одержавшими убедительную победу вождями.

— И что на этот раз хочет сообщить мне Малинче? — поинтересовался он у жреца.

— Он просит мира, — серьезно произнес тот.

— Просто мира — и все? — поднял брови Куит-Лауак.

И вот тогда улыбнулся и посланник.

— Он… предлагает в обмен за свои жизни всю казну бобов какао и все золото, какое имеет.

Вожди непонимающе переглянулись, и вдруг кто-то прыснул.

— Он предлагает нам нашу же казну? Хе-хе…

— У нас же и сворованную! — гоготнул второй.

— Он даже «божье дерьмо» готов отдать! — захохотали уже все — сначала просто от души, затем гомерически, взахлеб, а уж потом и вовсе истерично.

И лишь когда все немного отсмеялись, утирающий слезы Куит-Лауак обвел глазами вождей.

— Я всегда знал, что Малинче вернется за золотом хоть в преисподнюю. А теперь попавшая в силки лиса предлагает за свою шкурку отрыгнутую приманку. Что скажете, охотники? Возьмем лисью отрыжку?

Но у посмеивающихся вождей все еще не было слов, и они лишь беспомощно разводили руками.

— Передай Малинче то, что я скажу, — наклонился Куит-Лауак к посланцу. — Мы не против того, чтобы поторговаться.

Вожди, избавляясь от остатков смеха, торопливо закашлялись.

— И еще недавно я бы выпустил кастилан после освобождения Мотекусомы и его семьи и выдачи Тонатиу-Альварадо для честного суда. Просто чтобы не было ненужных смертей…

Вожди замерли.

— Но сегодня все изменилась. Кастилане оскорбили наших богов и должны ответить — своими сердцами.

* * *

А тем временем, в крепости спешно разбирали пострадавшие в боях деревянные боевые машины и кропотливо изготавливали последнюю надежду на спасение — длинный переносной мост.

Да, шансы на прорыв были весьма слабы: дозорные в один голос указывали на вколоченные прямо в мостовую палисады из острых кольев, разрушенные дамбы и мосты и поджидающих на каждой крыше лучников и пращников. Вот только сейчас Кортес куда как более склонен был верить своему чутью ну, и, может быть, некроманту и астрологу Ботелло, нежели дозорным.

— Если мы не выйдем этой же ночью, с 30 июня на 1 июля, — сказал высокоученый умеющий вызывать духов Ботелло, — то ровно через четыре дня заплатим индейцам за все… своими жизнями.

— А если выйдем?

Ботелло пожал плечами.

— Твои звезды в целом расположены хорошо, Кортес, но более я тебе ничего не выдам. Вытащи меня отсюда, тогда я тебе каждую кочку на сорок лет вперед предскажу.

Кортес усмехнулся и объявил общий сбор.

— Римляне! Нам предстоит непростая задача, — торжественно начал он, едва войско собралось, и тут же сменил тон. — Друзья… Этой ночью мы выходим из города. Будет трудно. Очень трудно.

Войско молчало. Много дней солдаты требовали от Кортеса лишь одного — вывести их из этого жуткого места. И теперь, когда он все-таки созрел, в счастливое окончание похода не верил почти никто. Что бы он там ни говорил.

— Мост понесем впереди, — как не заметил гнетущего молчания Кортес. — Думаю, четыреста тлашкальцев до разрыва в дамбе его донесут. Ну, и в оборону моста я поставлю… Сандоваль!

— Да… — отозвался Гонсало де Сандоваль.

— Подберешь полторы сотни человек и вместе с Ордасом займешься охраной и обороной моста.

— Понял, — мрачно отозвался Сандоваль.

Кортес досадливо крякнул: от Сандоваля он ожидал иной, лучшей реакции.

— Следом пойдут оба наших Франсиско — де Сауседо и де Луго. Подберите людей в отряд поддержки в авангард… человек сто побойчее.

— Сделаем, Кортес! — дуэтом отозвались оба Франсиско.

Кортес едва заметно перевел дух и деловито продолжил:

— В середине пойду я, Авила и Олид с грузом, обоими гаремами и королевскими чиновниками… затем Альварадо с пушками и своими людьми, ну, и арьергард…

Он снова перевел дух, но продолжить не успел.

— А ну-ка, объясни еще раз: кто пойдет в арьергарде… — подал голос один из капитанов Нарваэса.

«Началось!» — понял Кортес.

— Ты и пойдешь, — отрезал он.

Новички, составляющие практически все войско, заволновались.

— Ну, да! Ты с золотишком и своими людьми вперед проскочишь, а нам — ваши зады прикрывать?!

— У вас у каждого контракт! — жестко напомнил Кортес. — И каждый подписан в присутствии Королевского нотариуса!

— Да, в ж… засунь себе этот контракт! — пронзительно выкрикнул кто-то. — Мы из-за тебя подыхать здесь не будем!

— Правильно! — загудело войско. — Сюда шли, — золотые горы обещал…

Кортес побледнел и подался вперед.

— Я не понял! — заорал он. — Вы что, — вперед меня, вашего генерал-капитана, драпать собрались?!

Солдаты немного поутихли.

— Да, никто и не пытается удрать вперед тебя, Кортес! — раздался все тот же пронзительный голос. — Все равно не выйдет!

По войску пробежали злые смешки.

— Постыдились бы! — поддержал Кортеса из толпы Берналь Диас. — Мы, «старички» половину людей потеряли, пока этот край завоевали, но никто же не ноет!

Но поддержка определенно запоздала.

— Порознь надо выходить! — отчаянно крикнул кто-то. — Раз уж золотишко порознь, так пусть и риск будет порознь!

Кортес вскипел.

— Кто хочет золота?! — во всю глотку заорал он.

Толпа недоуменно умолкла.

— Я еще раз спрашиваю: кто хочет золота?!

— Золото еще никому не мешало… — мрачно отозвался кто-то.

— Будет! — решительно и зло рубанул рукой воздух Кортес. — Всем будет! И в арьергард я вас уже не поставлю, — нельзя такое г… положиться! Следом за бабами индейскими из гарема пойдете.

— А в арьергарде, значит, я? — басисто прогудел Альварадо.

— А ты что думал?! — рявкнул Кортес. — Ты эту кашу заварил, тебе и расхлебывать!

В следующие два часа в присутствии Королевских чиновников и доверенных лиц от каждого отряда он отделил королевскую пятину, навьючил ее на восемь раненых и хромых лошадей и на восемьдесят самых крепких тлашкальцев и призвал внимание всех присутствующих.

— Я требую вашего свидетельствования: больше ни вывезти, ни вынести невозможно. Ни долю Веласкеса, ни солдатскую, ни тем более мою. Потому что и лошади, и люди будут участвовать в бою.

— Подтверждаем… верно… все так, Кортес, — хмуро отозвались свидетели.

— Тогда составляем акт, — поджал губы Кортес и повернулся к Годою. — Напишите и проверьте, чтобы каждый подписал.

Годой быстро составил акт, и грамотные подписали его, а неграмотные поставили крест, и вот тогда Кортес вышел к ожидающим его войскам.

— Все остальное — ничье, — кивнул он в сторону тайника за часовней. — Пусть каждый возьмет, сколько ему заблагорассудится. И чтоб не говорили потом, что Кортес жаден. Я даже свое бросил.

Солдаты растерянно переглянулись. Такого не ждал никто, и лишь Берналь Диас, да еще два десятка самых опытных солдат смотрели на ринувшихся в тайник, отталкивающих друг друга новичков с презрительной и брезгливой ухмылкой. Но вот ни стыдить их, ни, тем более, отговаривать они явно не собирались.

* * *

Разведчики отслеживали каждый шаг вышедшей около полуночи огромной колонны.

— Они вынесли переносной мост, — докладывала разведка. — Если отнять и сжечь, они уже не выберутся никогда!

Но Куит-Лауак лишь качал головой.

— Пусть идут, — не обращая внимания на изнемогающих от желания отомстить воинов, твердил он. — И не трогать, пока они не дойдут до пролома в дамбе.

— Но почему?!

— Если атаковать в городе, — терпеливо объяснял Куит-Лауак, — они засядут в домах. Месяц придется выбивать… А на дамбе им спрятаться будет негде — и справа, и слева только вода и наши пироги.

Прошло еще совсем немного времени, и разведка донесла следующую весть.

— С ним все жены и дети Мотекусомы и Какама-цина! Что делать?!

— Ждать, — отрезал Куит-Лауак. — На дамбе женщины и дети начнут мешать движению колонны, и всех их бросят.

А потом прошло еще немного времени, и разведчики донесли, что в самом хвосте колонны идет Альварадо. Куит-Лауак невольно скрипнул зубами: он слишком хорошо запомнил свой позор, когда солнечный кастиланин грабил хлебного Уицилопочтли, а он, будущий вождь всего Союза, лежал, притворяясь мертвым среди мертвых.

— Ждать! — хрипло выдохнул он. — Альварадо всего лишь один, совсем незначительный вождь, а нам нужно убить всех!

И лишь когда мост был уложен через пролом, и по нему пошли, а точнее, побежали первые кастилане, Куит-Лауак отдал приказ:

— Начинаем! Убейте их всех!

* * *

Кортес подгонял тлашкальцев — каждый с грузом золота на спине — и конюхов, под узды ведущих «золотых» лошадей, и словом, и кулаком, но когда над озером прогремел клич «Пироги в атаку», плюнул на всех и вся и пустил жеребца галопом. А едва последняя лошадь Кортеса перешла мост, Берналь Диас в двух местах перерубил связывающие бревна канаты, и перегруженный мост начал стремительно рассыпаться.

— Ты что делаешь, нехристь?! — проревел один из капитанов Нарваэса, видевший, что произошло.

Но и его лошадь уже провалилась ногой в щель между бревен, а сам он, получив индейскую стрелу в горло, захрипел и откинулся на спину.

И вот дальше пошло, как по писаному. Озеро вмиг покрылось бесчисленными пирогами, и воины бросались в воду и, стоя по шею в воде, принялись яростно растаскивать разъезжающиеся бревна моста в разные стороны. А сзади по перегруженным золотом, а потому безнадежно отставшим от всех, новичкам ударили отборные силы Куит-Лауака.

Они настолько разъярились, что даже не думали ни об ушедшем небольшом передовом отряде, ни о том, что где-то здесь, посреди давящих друг друга кастилан должны быть и члены семей Мотекусомы и Какама-цина.

Альварадо кинул взгляд назад: кое-кто из людей Нарваэса уже не выдержал и рванулся назад, под защиту стоящих на суше стен… и это было хорошо. Затем он глянул на доверенные ему, но уже брошенные тлашкальцами пушки и понял, что спасать здесь нечего. И лишь там, впереди, среди сотен торчащих из воды голов и вскинутых в мольбе рук еще брезжила надежда.

Он пришпорил коня и, сшибая с дамбы подворачивающихся баб и пацанов из гарема, подъехал к тому, что когда-то было мостом. Мигом оценил обстановку, развернул коня и галопом помчался назад, в самый конец огромной, почти двухтысячной толпы членов двух высочайших семей.

— Всем идти вперед! — рявкнул он по-мешикски и поднял коня на дыбы. — Вперед или мой Громовой Тапир всех пожрет! Сантьяго Матаиндес!

Вставшая на дыбы лошадь до смерти ужасала всех мавров, каких он только видел, — в каждом городке, когда-либо посещенном их армадой. Подействовало это и теперь. Бабы завизжали, подхватили детей и рванули по дамбе прочь от исходящей пеной гигантской свиньи.


— Быстрее! — уже на кастильском орал Альварадо. — Быстрее, чертовы дикари!

И они давили и давили друг друга, пытаясь убежать от этого кошмара и спихивая в пролом тех, кто волей судьбы оказался впереди. И когда их, еще удерживающихся на суше, осталось от силы полсотни, Альварадо ударил шпорами и направил спотыкающуюся и проваливающуюся кобылу через шевелящийся сотнями тел пролом — прямо по головам.

* * *

Сандоваль нагнал Кортеса с его двумя с половиной сотнями отборных солдат и грузом золота уже на суше — неподалеку от города Тлакопана.

— Кортес! — страшно заорал он. — Они гибнут!

— Заткнись! — на ходу огрызнулся генерал-капитан.

— Но они гибнут! — уже в совершенном отчаянии выкрикнул Сандоваль. — Их еще можно спасти!

Кортес грязно выругался и остановил коня.

— Ты себя спаси, Сандоваль, а потом уже о других думай!

— Сандоваль прав! — подъехал запыхавшийся Кристобаль де Олид. — Там еще многих можно вытащить! Ты не можешь их просто бросить!

Кортес кинул в них ненавидящий взгляд. И Сандоваль, и Олид намеревались настаивать на своем до конца, — это было видно.

— Черт с вами! — зло выдохнул он и развернул коня. — Носильщикам стоять! Остальные — за мной!

В четверть часа они домчались по широкой, мощеной шлифованным камнем дамбе почти до самого города, но едва подъехали к пролому, как поняли, что все кончено. Воду возле пролома сплошным ковром покрывали трупы и редкие бревна, а на той стороне стоял вой добиваемых солдат. И лишь на этой стороне еще остался пяток израненных кастильцев, да восемь тлашкальцев, из последних сил отбивающихся от наседающих на них и тоже порядком измотанных «охотников за пленными».

— Ну, что вы стоите?! — взревел один из кастильцев и вдруг развернулся и, хромая, двинулся к Кортесу. — Или ждете, когда я свою долю вам в наследство оставлю?!

Это был Альварадо — последний, кто сумел прорваться на эту сторону жизни.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги