Венец лжи

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.

«Венец лжи» Пэппер Винтерс

Название: Пэппер Винтерс, «Венец лжи»

Серия: «Истина и ложь» #1

Переводчик: Татьяна Соболь

Редактор: Татьяна Соболь

Обложка: Екатерина О

Аннотация

«Я встретила человека, которого полюбила. Но потом он исчез, и в моей жизни появился другой мужчина. Отец одобрил, коллеги поздравили, и за закрытыми дверями я разделила супружеское ложе с незнакомцем».

Ноэль Чарльстон живет, как в сказке: у нее любящий отец, влиятельная должность и безбедное будущее.

Однако две судьбоносные встречи безвозвратно меняют ее безоблачное существование. Сначала в ее жизни появляется мужчина, при мысли о котором поет сердце. А спустя три года – человек, от которого стынет кровь.

Сердце Ноэль разбито, а ее свобода ей больше не принадлежит. Она принадлежит незнакомцу, которого отец считает ее идеальной парой. Незнакомцу, который оплетает паутиной лжи любого, к кому прикоснётся.

Включая и ее.

Поддавшись соблазну и умелой манипуляции, Ноэль отдается таинственному Пенну Эверетту. Лжи, которую он плетет, правды, которую он скрывает, тайн, которыми он ее окутывает, вполне достаточно, чтобы медленно уничтожить все то, чем она является, и превратить в нечто другое.

Пока ее прошлое не столкнется с настоящим.

И теперь ее очередь лгать.

Всем... включая ее саму.

Пролог

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая

Глава двадцать шестая

Глава двадцать седьмая

Глава двадцать восьмая

Глава двадцать девятая

Глава тридцатая

Глава тридцать первая

Глава тридцать вторая

Глава тридцать третья

Глава тридцать четвертая

Глава тридцать пятая

Глава тридцать шестая

Пролог

Каждая девушка хотя бы раз в своей жизни сталкивается с предательством.

С предательством со стороны чужих, со стороны близких и тех, кого мы выбираем себе в спутники. Однако там, где есть обман, есть и доверие. И иногда они искажаются до такой степени, что их очень легко перепутать.

Именно это он и сделал.

Мужчина, сперва завладевший моим телом, а затем и сердцем, был настоящим волшебником по части лжи.

Думаю, в глубине души я всегда знала, что он что-то скрывает. Я всегда это подозревала, и, возможно, именно поэтому в него влюбилась, несмотря на его обман.

Но потом его искусно выстроенная ложь развалилась на куски.

И теперь мне было решать, чего ему от меня ждать — доверия или предательства.

Глава первая

— Ты не можешь приводить свою дочь на работу в выходные, Джо.

— Кто такое сказал?

Стив приосанился, изо всех сил пытаясь напустить на себя строгий вид, но безуспешно.

— Вообще-то, ты.

Я сложила руки на своей украшенной оборками груди. Голова, словно волейбольный мяч, металась между папой и человеком, помогавшем ему в управлении компанией. Я невольно напряглась, ожидая, что их голоса вот-вот перейдут на крик, а лица исказятся гневом, но они по-прежнему улыбались.

С тех пор как четыре года назад умерла моя мама, я стала слишком восприимчива к всплескам эмоций. Мне ужасно не нравилось, когда папа повышал голос или кто-то выяснял отношения на людях.

Папа обнял меня за худенькие плечи и прижал к себе.

— Стив, когда это я говорил, что не могу привести в субботу на работу свою любимую дочку?

Стив мне подмигнул. У него были аккуратно подстриженные темно-русые волосы и густые усы.

— Когда написал свод правил для своей компании, Джо. Там было примечание мелким шрифтом.

Я знала, что они шутят — играют в какую-то непонятную мне игру. Я приходила в офис каждый день, включая субботу и воскресенье. Но поскольку они ожидали, что я куплюсь на их маленькое представление, я решила им подыграть.

Я стала вести себя так, будто значительно младше того возраста, на который ощущала себя на самом деле, хотя была еще ребенком и, по сути, не могла обладать опытом и зрелостью.

Смерть мамы и начало трудовой карьеры в столь раннем возрасте дали мне два преимущества: взрослость и юность. Ко мне практически всегда относились и общались как со взрослой, но сегодня я была не против ненадолго стать маленькой, потому что хотела стать такой для разнообразия.

Я хотела, чтобы мне дали выплакаться, потому что сегодняшний день стал для меня полным разочарованием, и если бы я была ребенком, то могла бы не скрывать свою боль. А будучи взрослой, мне следовало с этим смириться и притвориться, что у меня все в порядке.

Причиной моего горя стал сущий пустяк. Меня это не должно было волновать — особенно учитывая, что я соображала, что к чему. Но папа нарушил нашу давнишнюю праздничную традицию, и я не знала, как сказать ему, что огорчена, и при этом не выглядеть неблагодарной дочерью, которая не ценит всего того, что у нее есть.

— Свод правил? — пропищала я, взглянув на папу. — Ты написал свод правил, прямо как в школе? Неужели они такие же нудные и строгие относительно всякой ерунды, вроде длины носков и униформы?

Я поморщилась, посмотрев на помятую рубашку и брюки Стива.

— Если так, то почему вы по-разному одеты?

На папе были отглаженные брюки, серый жилет и пиджак с темно-синей оторочкой на рукавах. Каждая манжета и складка были по-военному безупречны.

Он очень отличался от остальных мужчин его компании, особенно от Стива в его помятой рубашке.

Но это не было новостью.

Сколько я себя помню, папа был безупречен каждый день своей жизни. Даже на фотографиях, на которых он держит меня новорожденную в роддоме, на нем костюм-тройка с хризантемой (любимым маминым цветком) на лацкане.

Стив усмехнулся.

— Элль, в твоей школе есть форма?

Он знал ответ на свой вопрос. Стив видел меня здесь после школы в этом презренном великолепии.

Я кивнула.

— Я ее ненавижу. Она грубая и колючая.

— Но ты в ней такая очаровательная, Пуговка Бэлль, — папа обнял меня еще крепче.

Втайне мне ужасно нравились его объятия (особенно потому, что теперь у нас двоих на всем белом свете остались только мы), но внешне я должна была поддерживать имидж двенадцатилетней девочки.

Все еще подыгрывая им в их представлении, я протянула:

— Па-ап. Ты же обещал меня так не называть.

Он театрально отшатнулся.

— Упс. Совсем забыл, — папа постучал себя по виску. — Я пожилой человек, Элль. И не могу всё упомнить.

Я толкнула его плечом.

— Поэтому ты забыл, что написал свод правил, запрещающих в выходные приводить на работу дочерей?

— Именно, — улыбнулся он.

— И поэтому забыл про мой День рождения?

«Упс».

Я не хотела этого говорить, но все утро сдерживалась. Я изо всех сил пыталась шутить, но никак не могла скрыть свою боль. Папа никогда раньше об этом не забывал. Он всегда будил меня с каким-нибудь дурацким подарком, а потом исполнял все мои желания.

Не то что сегодня.

Мне исполнилось двенадцать, и не было ни торта, ни свечей, ни даже праздничных объятий.

Вместо этого папа приготовил мне тосты, велел одеться поприличней и потащил на работу. Он часто брал меня с собой в офис, но я надеялась, что сегодня мы вместе отправимся в Центральный парк или, на худой конец, пообедаем в моем любимом тайском ресторане.

Или мне больше нельзя веселиться?

Означает ли это, что теперь, став взрослой, я должна прислушаться к его словам и начать приносить прибыль? Что пришло время применять на практике полученные в школе знания?

«Я думала, он шутит».

С другой стороны, папа ведь шутил, разыгрывая это представление. Я затаила дыхание, изо всех сил пытаясь понять, что происходит.

Стив ахнул.

— Ты забыл о Дне рождения собственной дочери? — покачав головой, фыркнул он. — Стыд тебе и позор, Джо.

— Следи за словами. Я ведь тебя и уволить могу, — сказал отец, пытаясь напустить на себя сердитый вид. Однако, в конце концов, сдался и широко улыбнулся. — Вот почему я нарушил правила и привел дочь на работу в субботу.

Я застыла, не в силах остановить переполняющее меня счастье.

«Постойте...так значит, он не забыл?»

— Чтобы… заставить ее на себя горбатиться? — округлил глаза Стив. — Мог бы и подождать, пока ей исполнится тринадцать.

Мужчина мне подмигнул.

— Дай дочери повидать мир, прежде чем привяжешь ее к этому месту.

— У нее на это будет достаточно времени, — папа крепко меня обнял и повел за собой. — Пойдем, Пуговка Бэлль.

Я закатила глаза.

— Опять Пуговка Бэлль?

— Смирись с этим, — усмехнулся он и зашагал по просторному коридору, а в его седеющих волосах отражались неоновые огни.

Из окон открывался вид на центр Манхэттена. Кабинеты генерального директора и топ-менеджеров «Бэлль Элль» располагались на высоченном сорок седьмом этаже и неизменно впечатляли меня и приводили в ужас.

Отец владел этим зданием и еще несколькими другими. Судя по школьным сплетням, он был очень богат. Однако только я знала, сколько времени и сил он вкладывал в свою компанию, и очень им гордилась. Но также боялась того, чего он будет ожидать от меня теперь, когда я стала старше.

С годами все менялось. Мое детство закончилось через два месяца после смерти мамы, наглядно показав, насколько другой будет теперь наша жизнь. Никаких больше сказок и чтения на ночь.

Никакого больше «Аладдина» и «Красавицы и чудовища».

Никаких больше фантазий.

Вместо этого папа зачитывал мне бухгалтерские отчеты и показывал каталоги одежды нового сезона. Он давал мне домашние задания по тому, как ориентироваться на нашем сайте, и научил меня определять, стоит ли покупать платье за два доллара, если мы продаем его за девятнадцать. Как рассчитать арендную плату, налоги, зарплату сотрудников и прочие накладные расходы, чтобы посмотреть, принесет ли это платье какую-нибудь прибыль (оказалось, что после вычета всех расходов в остатке получается всего двадцать центов, а этого слишком мало для устойчивого дохода).

Я с самого детства жила и дышала этой компанией. А теперь она, похоже, даже распоряжалась моим Днем рождения.

Папа остановился у своего кабинета и широко распахнул дверь, пропуская меня вперед. Пока он ее закрывал, я подошла к его рабочему столу. Мне нравился его стол. Он напоминал мне старое дерево, долгие годы росшее за нашим особняком, пока его не срубили.

Усевшись в удобное папино кресло, я принялась на нем крутиться, отталкиваясь от ящиков стола.

— Элль.

От частых вращений папина фигура начала размываться. Он не сердился. Его лицо расплылось в улыбке, и отец усмехнулся.

— Ты доиграешься, тебе станет плохо.

Я положила руки на стол и резко остановилась.

— Нет, не станет. Уроки балета помнишь? Они помогают мне сохранять равновесие.

Папа кивнул.

— Еще бы. В «Лебедином озере» ты была бесподобна.

Я улыбнулась, простив его за то, что он забыл о моем Дне рождения, потому что на самом деле, мне вполне хватало просто проводить с ним время. А где именно, не имело значения, главное, что мы вместе.

— Хочешь, чтобы я примерила что-то из детской одежды? — откинулась я в кресле. — Помогла оформить витрину глазами девушки?

Я всему этому научилась, и у меня отлично получалось.

Компания «Бэлль Элль» принадлежала семье моего отца столько лет, что я и представить себе не могла. Один из моих пра-пра — и еще много «пра» — дедушек назвал свой магазинчик «Бэлль Элль» в честь созвучного прозвища его жены, Элизабет Элеонор. Я узнала это из многочисленных исследований моей родословной и газетных статей. Это было одним из составляющих моей домашней работы: как можно больше узнать о нашем наследии, потому что в этой стране, где не было королевской семьи, нас в некоторых кругах причисляли к касте аристократов.

Исконные граждане империи, жившие здесь еще со времен колонизации. Постепенно увеличиваясь в размерах, компания моей семьи поставляла все больше товаров от простых пальто и шляп для мужчин, зонтиков и платков для женщин до полных гардеробов, предметов домашнего обихода, развлечений и ювелирных украшений для любого возраста.

«Бэлль Элль» была крупнейшей розничной сетью в США и Канаде, и в один прекрасный день она станет моей.

Как двенадцатилетней девочке, которая после ухода клиентов любила наряжать манекенов, помогала персоналу украшать новые витрины и могла иногда взять домой понравившееся украшение, потому что ее отец имел возможность запросто списать парочку ожерелий, мысль о том, что это все мое, приводила меня в восторг. Но как потенциальной женщине, которую ежечасно готовили к такому будущему, мне было страшно.

Хватит ли мне компетентности управлять такой огромной компанией?

Хотелось ли мне связать с этим свою жизнь?

— Я не забыл про твой День рождения, — папа сцепил руки на своем жилете. — Но ты и так об этом знала, потому что ты моя дочь и самая умная девочка на свете.

Я улыбнулась, смущенно опустив голову. Его похвала всегда согревала и утешала меня. Мне не хотелось говорить ему, что сначала я очень переживала.

«Я действительно думала, что ты забыл».

— Сегодня особенный день, и не только потому, что ты родилась.

Он стряхнул с пиджака невидимую соринку, больше напоминая влиятельного генерального директора, чем привычного мне любящего отца.

Куда бы мы ни шли, на нем всегда был костюм. Благодаря ему я тоже придерживалась строгого гардероба, состоящего из отглаженных блузок, платьев и элегантных брюк. У меня никогда не было джинсов.

Возможно, сегодня это будет моим подарком.

Я сидела тихо, вежливо, ожидая продолжения.

— Я привел тебя на работу, чтобы сделать тебе два подарка.

«Фух, он и правда не забыл».

Я постаралась скрыть нетерпение. Я умела скрывать свои истинные чувства. Пусть я и ребенок, но родилась богатой наследницей, и меня научили вести себя сдержанно в любой ситуации — не важно, хорошей или плохой.

— Посмотри направо.

Я послушалась и потянулась к черной папке, которая всегда там лежала. Папа приносил ее домой с важными документами, а затем возвращал в офис с другими, еще более важными документами. Мне никогда не разрешалось к ней прикасаться, только если он был рядом. Да и тогда исключительно, чтобы ему ее принести.

Мои пальцы скользнули по гладкой коже, и я засомневалась.

Папа улыбнулся.

— Давай, можешь ее открыть.

Я потянула папку к себе и раскрыла. В ней, как и всегда, лежали белые, хрустящие листки бумаги, испещренные множеством черных букв и взрослой терминологией.

— Что написано сверху? — папа расстегнул пуговицу пиджака и присел на край стола.

Его крупная фигура нависала надо мной, но не в плохом смысле; скорее, как моя любимая ива в Центральном парке, под которой можно было свернуться калачиком и вздремнуть в те редкие дни, когда папа не был занят на работе.

— Последняя воля и завещание Джозефа Марка Чарлстона, — я тут же вскинула взгляд на него. — Папа...ты не…

Он потянулся и похлопал меня по руке.

— Нет, Пуговка Бэлль. Конечно, нет. Но осторожность никогда не помешает. До прошлой недели, согласно моему Завещанию, в случае чего, управление нашей компанией до твоего совершеннолетия передавалось Стиву. Однако мне всегда было неспокойно наделять такими полномочиями кого-то не из семьи Чарлстонов.

Я покусала губу.

— Что ты имеешь в виду?

Папа вынул ручку из стоящего на столе золотого держателя.

— Это значит, что я его пересмотрел. Я не собираюсь в ближайшем времени покидать этот мир, так что не волнуйся. А ты, моя дорогая, слишком умна для своего возраста, поэтому, я уверен, что легко со всем этим справишься. Мы ускорим твое обучение относительно технологических процессов, фабрик и системы сотрудников нашей компании, и когда ты будешь готова, то станешь генеральным директором, а я уйду.

У меня отвисла челюсть. Это казалось мне непосильным грузом. А где я возьму время на то, чтобы ходить в школу, заводить друзей, помимо сотрудников отдела косметики, в котором зависала, когда папа задерживался допоздна?

Но как я могла отказать? У него на всем белом свете осталась только я. А у меня не было никого, кроме него. Нам следовало держаться вместе.

У меня сжалось сердце, мне нужно было подтверждение, что, несмотря на его заверения, он меня не оставит.

— Но ты же не умираешь?

Папа покачал головой.

— Будь моя воля, я бы никогда тебя не покинул. Элль, это не для того, чтобы тебя напугать, а, чтобы показать, как я тобой горжусь. Не буду отрицать, было бы выгодней передать тебе наследство как можно раньше, поскольку я уверен, что с тобой компания достигнет еще больших высот, чем со мной, — он протянул мне ручку. — Проставь свои инициалы на каждой странице и распишись.

Несмотря на свой юный возраст, я уже подписала немало контрактов, поэтому знала, как это делается. Записанные на мое имя акции. Приобретенный в каком-то штате дом, о котором я никогда не слышала, и даже эксклюзивная картина, купленная на аукционе в Англии.

Склонившись над бумагами, я крепко сжала ручку, стараясь не обращать внимания на внезапную дрожь. Этот документ ничем не отличался от всех остальных, но в нем заключалось нечто значительно большее. Вся моя жизнь. Эти бумаги означали не просто взросление и подарок на День рождения. От них зависел каждый день, каждое мгновение, каждое окончательное решение, которое будет управлять мной, пока я не достигну папиного возраста. Я оказалась лишена такой роскоши как выбор. Я не могла решать, кем мне хочется стать, врачом или астрономом. Мне никогда не поехать на Олимпийские игры в сборной команды по плаванию (хотя мой инструктор сказал, что я плаваю как топор). Мне никогда не стать чем-то большим, чем Ноэль Чарлстон, наследница «Бэлль Элль».

Когда я коснулась ручкой бумаги, у меня тревожно сжалось сердце.

— О, постой-ка, — папа нажал кнопку интеркома, чтобы связаться с секретаршей. — Маргарет, Вы не могли бы зайти?

В кабинет тут же вошла симпатичная рыжеволосая женщина средних лет. Выходные в этой компании ничем не отличались от будней.

— Да, мистер Чарлстон?

— Мне нужно, чтобы Вы заверили Завещание в качестве свидетеля.

— Конечно.

Она мне улыбнулась, но не проронила ни слова, пока я пролистывала семнадцать страниц, проставляя на них свое имя, а затем глубоко вздохнула и расписалась. Как только я закончила, папа ухмыльнулся и передал документ Маргарет.

— Ваша очередь. Распишитесь, пожалуйста, в строке свидетеля.

Я отдала ей ручку. Она ее взяла.

— Спасибо, Элль.

Мое прозвище (не Пуговка Бэлль — его происхождение оставалось загадкой. Если верить папе, это было как-то связано с тем, что в детстве я обожала пуговицы, а Бэлль рифмовалось с Элль) напомнило мне, что меня, как бы между прочим, назвали в честь первой женщины нашей компании. В честь женщины, которая создавала империю вместе со своим мужем, и когда он умер от пневмонии, еще сорок лет управляла ею сама. Элизабет Элеонор — настоящая «Бэлль Элль».

Поставив свою подпись, Маргарет вернула документ моему отцу.

Он сосредоточенно, с видом чрезвычайного облегчения расписался в последней строке.

— Это все, мистер Чарлстон? — спросила Маргарет.

— Да, спасибо, — кивнул папа.

Секретарша помахала мне рукой и удалилась в соседний кабинет, оставив нас с отцом наедине.

Он оторвал взгляд от подписанного документа и посмотрел на меня. Его лицо тут же посерьезнело.

— В чем дело? Что случилось?

Я пожала плечами, изо всех сил стараясь казаться беззаботной и не думать о том, на какой престол мне предстоит взойти.

— Все в порядке.

Папа нахмурился.

— Ты кажешься...испуганной.

«Так и есть.

Я боюсь мира, в котором тебя не станет, и на меня ляжет весь груз ответственности.

Боюсь не оправдать твоих ожиданий».

Но он никогда об этом не узнает. Это мой долг. По праву рождения. Не важно, сколько мне лет и, есть ли у меня необходимый опыт, я всегда знала, что посвящу свою жизнь «Бэлль Элль».

Я улыбнулась.

— Вовсе нет. Просто у меня такое лицо.

Он усмехнулся.

— Ладно, «такое лицо». Учитывая, что получить на День рождения наследие семьи —главную гарантию твоего дальнейшего богатства и благополучия — это так себе подарок, загляни под стол.

Я почувствовала, как у меня в животе испуганных мотыльков сменили счастливые бабочки.

— Ты хочешь сказать...что это еще не все?

Папины глаза засветились отеческой любовью.

— Конечно, не все. А теперь посмотри.

Я откинулась назад и взглянула в пространство между своими болтающимися ногами. Там была спрятана коробка, перевязанная большой лилово-серебристой лентой.

Страх перед ответственностью и серьезными обязанностями моей уже распланированной жизни испарились. Я подпрыгнула в кресле.

— Ты принес мне подарок!

Папа наклонился и поцеловал меня в макушку.

— Ты — вся моя жизнь, Элль. Я никогда не забуду тот день, когда ты появилась на свет. Мне бы и в голову не пришло заставлять тебя подписывать скучные документы, не подарив тебе на День рождения что-нибудь веселое.

— Большое спасибо! — просияла я, нетерпеливо открывая свой настоящий подарок.

— Ты еще не знаешь, что это.

— Мне все равно. Я уже его обожаю, — я впилась глазами в коробку. Мне не терпелось посмотреть, что это такое.

Наконец, папа надо мной сжалился.

— Давай, открывай.

Мне не нужно было повторять дважды.

Соскочив со стула, я на четвереньках проползла под его огромным столом и нетерпеливо дернула ленту. Она упала на ковер. Приоткрыв крышку, я заглянула внутрь.

В полумраке под столом было трудно что-либо разглядеть, но вскоре я увидела маленькую серую мордочку.

— О! — я почувствовала, как от восторга и обожания по телу пробежали мурашки. — О! О!

Я сунула в коробку руку и вытащила самый милый пушистый комочек на свете. Я присела и прижала котенка к себе. — Ты подарил мне котёнка?

Рядом возник папа и, отодвинув стул, пригнулся ко мне.

— Да.

— Но ты же сказал, что мне нельзя заводить домашних животных. Что у нас слишком много дел.

— Ну, я передумал, — папа посерьезнел. — Элль, я знаю, какую ответственность на тебя возлагаю. Знаю, что все это трудно понять, когда ты только начинаешь жить. И мне жаль, что у тебя нет такой свободы, как у твоих друзей. Я бывал с тобой строг, но ты такая хорошая девочка. Я решил, что для разнообразия было бы неплохо подарить тебе то, чего ты действительно хочешь.

Я крепче прижала котенка к себе. Он не вырывался и не пытался меня царапнуть, как кошка в зоомагазине, в который я однажды пробралась, пока папа отвлекся. Этот замурлыкал и уткнулся мордочкой мне под подбородок.

На глаза навернулись слезы. Меня переполняла безграничная любовь. По какой-то причине, я любила этот маленький пушистый комочек так же сильно, как своего отца, хотя только сейчас его увидела.

Любовь быстро затмила благодарность, поэтому я опустила котенка на пол, быстро подползла к папе и бросилась в его объятия.

— Спасибо, — я поцеловала его в колючую щеку. — Спасибо!

Он рассмеялся. Отец крепко меня обнял, и я ощутила исходящий от него запах лавандового мыла. Того же самого, что делала мама, наполняя весь дом его тонким ароматом.

— Большое спасибо. Я очень его люблю.

Котенок подошел, и забрался к нам на колени.

Папа покачал головой.

— Это девочка. Ей двенадцать недель, как тебе двенадцать лет.

Он разжал объятья, и я схватила котенка, уткнувшись лицом в его сладко пахнущую серую шерстку.

— Как думаешь ее назвать?

Я нахмурилась и серьезно задумалась.

— Сильвер? (от англ. «Silver» — «серебро» — Прим. пер.)

— Сильвер?

Я поцеловала котенка в голову.

— Ее мех напоминает серебро.

Папа усмехнулся.

— Ну, это прекрасное имя.

- Нет, подожди. Сейдж.

— Сейдж?

— Я хочу назвать ее Сейдж. (От англ. «Sage» — «Шалфей» — Прим.пер.)

Ему не нужно было знать, что я помню большинство трав и ароматических масел, которые мама использовала для приготовления лосьонов и мыла. В последний раз мама рассказывала мне о шалфее, листья которого были покрыты серебристым пушком. Всякий раз, когда я думала о том дне, мне казалось, что мама рядом, а не далеко на Небесах.

Я уверенно кивнула головой.

— Да, ее зовут Сейдж.

Папа снова притянул меня к себе и поцеловал в макушку.

— Что бы ты ни решила, я надеюсь, что она будет заботится о тебе, как же, как и ты о ней.

Я потерлась носом о кошачий холодный носик, вздрогнув от странного ощущения.

— Конечно. Она будет приходить ко мне на работу каждый день, — я склонилась, баюкая свою новую подругу. — Ты не против? Можно мне приносить ее с собой на работу?

Лицо отца снова посерьезнело.

Он сказал чистую правду. Папа был со мной строг, но он был таким же и по отношению к себе. Ему также, как и мне не хватало мамы. Неужели он думает, что теперь, когда у меня появился домашний питомец, я стану меньше его любить?

Я протянула руку и коснулась его грубой щеки.

— Я тебя люблю.

Его серые глаза снова озарились светом. Он крепко меня обнял, и наше маленькое трио на секунду слилось в единое целое.

— Я тоже люблю тебя, Элль. И тебе не нужно спрашивать разрешения, чтобы принести Сейдж на работу. Она твоя. Главное, чтобы ее не было в магазине, а так — можешь брать ее в кабинет и делать там все, что захочешь.

Я вздохнула от счастья, а Сейдж тем временем ворочалась у нас на коленях.

— Ты самый лучший папа на свете.

Его улыбка погасла, радость момента исчезла, и он покачал головой.

— Это не так, Элль. Я знаю, что никогда не смогу заменить тебе мать, знаю, что прошу слишком много, готовя тебя продолжить мое дело и в столь юном возрасте встать у руля этой компании, но я люблю тебя больше всего на свете, и благодарен за то, что ты у меня есть.

Его слова были тяжелы для двенадцатилетнего ребенка. И спустя годы они не стали легче.

Тот День рождения запомнился мне по двум причинам.

Во-первых, я никогда больше не буду одна благодаря тому, что у меня появилась Сейдж.

А во-вторых, папа знал, на что меня обрекает, и все равно это сделал.

Я думала, что «Бэлль Элль» уже моя.

Однако, я ошибалась.

Глава вторая

СЕМЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Кто бы мог подумать, что девятнадцатый День рождения окажется таким унылым?

Я смахнула глупые слезы, продолжая вводить ежемесячные финансовые счета в сравнительную таблицу, готовясь к У.С.П., также известному как утреннее собрание в понедельник.

Я была в офисе с половины восьмого — как и каждое утро с тех пор, как в шестнадцать лет бросила школу. Я ушла, потому что выучила все базовые знания, какие мне могли дать школьные учителя, и так как завещанное мне наследие поглотило меня целиком, у меня не было ни времени, ни необходимости поступать в университет.

Моим университетом была «Бэлль Элль», там я проводила все вечера и выходные своей жизни. Что касается моих знаний и навыков, я была вполне способна управлять этой компанией задолго до моего двадцатилетия.

Мой отец об этом позаботился.

Я больше не была одинокой маленькой девочкой, жаждущей свободы своих сверстников. А молодой женщиной, которая безропотно несла на своих плечах груз ответственности за благосостояние тысяч своих сотрудников. Именно на мне лежала обязанность по обеспечению бесперебойной работы «Бэлль Элль» и получению прибыли, благодаря которой выплачивалась зарплата и росло количество рабочих мест.

Мой тяжкий труд и ненормированные рабочие дни были вознаграждены положительной доходностью и внушительным расширением бизнеса. Я получала удовлетворение от новых контрактов и сокращения производственных издержек. Я никогда не ходила на вечеринки и не закатывала истерик, потому что работала с утра и до позднего вечера.

Я жила и дышала торговлей и балансовыми отчетами.

И меня это вполне устраивало.

Другой жизни я не знала. У меня не было причин чувствовать себя загнанной в угол. У меня был замечательный отец, невероятное будущее и все, о чем я только могла мечтать. Мне было очень много дано, но цена этой власти и величия — отречение от множества вещей, которые я не имела возможности попробовать.

У меня никогда не было друзей, потому что кто захочет водиться с чудачкой, которая не умеет ни во что играть? Я никогда не гуляла по городу одна, так как мир слишком опасен. Я никогда не попадала в неприятности и не делала ничего безрассудного. Меня каждый день окружали телохранители, водители и менеджеры.

Девочки в школе дружили со мной только ради скидок на платья и обувь. Вообще-то, за неделю до выпускного бала я внезапно стала самой популярной девочкой в школе, а потом услышала, как они шепчутся в примерочных «Бэлль Элль» о том, сколько сэкономили и какие скидки получили благодаря тому, что лгали мне в лицо, притворяясь моими подругами.

Мальчики меня побаивались, потому что я рассуждала как взрослая и сводила в уме аналитические таблицы, а не решала у доски школьные уравнения по алгебре.

Я никогда не оставалась одна, но всегда была одинока.

Если бы не Сейдж, я бы, наверное, уже сбежала. Но я не могла оставить ее и уж точно не могла оставить отца.

Я была им нужна.

Я была нужна всем.

Не успела я подумать об этом пушистом комочке, как она тут же появилась. Изящная, красивая кошка запрыгнула на мой стол, намеренно опрокинув полную скрепок коробочку из-под драже «Тик-Так». Затем для верности еще раз ударила ее лапой.

Всё напряжение дня и боль в спине от долгого сидения за столом мгновенно как рукой сняло.

— И тебе привет.

Сейдж мяукнула, недовольно прищурившись, словно не одобряла, что я снова засиделась на работе до темна.

С тех пор как папа мне ее подарил, она не отходила от меня ни на шаг. За исключением тех моментов, когда я отлучалась на занятия в школу, но, учитывая, что это время давно прошло, теперь эта кошка стала моей молчаливой серебристой тенью. Она сворачивалась у мня на шее живым шарфом и семенила за мной, когда я проводила совещания с мужчинами в трое старше меня. С мужчинами, которые в самом начале пытались сбить меня с толку и унизить, но вскоре поняли, что, несмотря на свой юный возраст, я знаю эту компанию лучше любого из них.

«Бэлль Элль» была моей матерью, лучшей подругой и бойфрендом.

Она была всем моим миром.

Сняв очки для чтения, которые стала носить после того, как часами пялилась в ноутбук, я схватила Сейдж и притянула ее к себе на колени.

Она потёрлась мордочкой о мою грудь и громко замурлыкала. Я поцеловала Сейдж в голову, уткнувшись носом в ее шерстку. Ее мех был нежным, как лунный свет; а мурлыканье — единственное, что помогало мне избавиться от постоянного чувства тоски и тревоги.

— Ты ведь знаешь, что я чувствую?

Сейдж замурлыкала еще громче.

— Я ужасный человек, если кажусь себе загнанной в угол?

Кошка фыркнула.

— Я делаю все, о чем меня просят. Безропотно беру на себя все больше и больше обязательств. Я люблю отца каждой частичкой своего существа. Я всю жизнь положила на то, чтобы он мной гордился. Я богата, знаю себе цену и то, что мне никогда не придется ни о чем просить, — я еще сильнее зарылась в кошачью шерстку, изо всех сил сдерживая непрошенный поток жалости к себе. — Так почему же я чувствую себя такой потерянной, Сейдж? Почему я не могу избавиться от мысли, что мир не ограничивается одной работой?

Кошка мяукнула, спрыгнула с моих рук на стол и прошлась по клавиатуре, заполнив буквами мои таблицы с цифрами. Я попыталась разозлиться, прикрикнуть на Сейдж, потому что из-за нее мне теперь придется минут десять удалять ее писанину и перепроверять правильность введенных мною цифр.

Но не смогла.

Потому что работа стала моей жизнью, а жизнь — работой. Мне некуда было идти, не с кем встречаться — ничто не требовало моего внимания, кроме «Бэлль Элль».

— Может, в этом моя проблема?

Сейдж взмахнула хвостом.

— Может, мне нужно для разнообразия забыть о работе и заняться чем-то совершенно другим.

Встав, я подошла к большим панорамным окнам и посмотрела на раскинувшийся за ними Нью-Йорк. Под уличными фонарями, словно причудливые насекомые, появлялись и исчезали мерцающие огни, машины и пешеходы. Какие-то из них были большими, какие-то маленькими — но все они куда-то двигались, к чему-то стремились.

Каково это — жить такой жизнью, как они? Носить джинсы (боже) и есть купленную у уличного торговца еду (о, нет)? Быть самой по себе, а не под присмотром водителя и телохранителя.

«Разве я не заслуживаю узнать другие стороны жизни, прежде чем от всего отказаться?»

Сегодня мне исполнилось девятнадцать.

Я была достаточно взрослой, чтобы заниматься сексом, но не настолько, чтобы пить. Достаточно взрослой, чтобы управлять миллиардной компанией, но не настолько, чтобы в одиночку бродить по городу, сулящему приключения.

Я коснулась пальцами шеи, сжав прекрасное ожерелье с сапфировой звездой, которое сегодня утром подарил мне отец. У нас обоих было мало времени, но он все же отослал повара, и мы вместе приготовили тесто и сделали нечто похожее на черничные оладьи, а затем он подарил мне этот подарок.

Это было чудесное утро, и я от души наслаждалась его обществом, блинчиками и ожерельем, но не могла избавиться от чувства, что чего-то не хватает.

Конечно, мне не хватало мамы.

Но и чего-то еще.

Кого-то еще... друга, но на двух ногах, а не на четырех.

Через час мы с папой отправились на работу и затерялись в шестеренках своей требовательной владычицы.

Я понятия не имела, работает ли он еще в своем кабинете, и узнает ли, если его дочь вдруг улизнет и на один вечер притворится девушкой из другой жизни.

«Подождите...что?»

Эта мысль возникла словно из ниоткуда. Идея предать отца и сбежать без его ведома казалась мне ужасной, отвратительной. Но...так соблазнительно волнующей.

«Ты можешь это сделать...всего на один вечер».

«Сделать что?»

Я снова взглянула на запруженную людьми улицу, и мне в пальцы впились пять концов сапфировой звезды.

Стать одной из них.

Пожить их жизнью.

Сходить туда, куда ходят они.

Обрести свободу.

По мере того, как у меня в мыслях формировалась эта идея, сердце так и норовило выскочить из груди.

Завтра я снова посвящу весь день «Бэлль Элль». Но сегодня? Сегодня мой девятнадцатый День рождения, а я так и не сделала себе подарок.

Может, пришло время?

Наберусь ли я храбрости покинуть знакомый мне мир, чтобы попробовать то, чего у меня никогда не будет?

Смогу ли отыскать то, что не знаю, как найти?

Сейдж потерлась о мою лодыжку, одобрительно боднув меня головой. Ну или, по крайней мере, я восприняла это как одобрение, потому что внезапно уже не могла представить иного завершения этого дня.

Тюремные ворота, за которыми я прожила всю жизнь, с мерзким скрипом и неодобрительным стоном, распахивались все шире. У меня оставалось всего несколько часов до того, как часы пробьют двенадцать, и магия моего Дня рождения рассеется.

«Сейчас или никогда».

Сегодня вечером я отдамся своим желаниям и впервые познаю вкус свободы.

А завтра оставлю детские сожаления и снова надену корону императрицы «Бэль Элль».

Глава третья

Моей первой остановкой был торговый центр «Бэлль Элль».

Будучи крупнейшим магазином нашей сети, торговый центр занимал несколько этажей небоскреба. Мы продавали все, от самой современной техники до детских игрушек и еще много чего, а я знала здесь каждый закуток. Почти всю свою жизнь, я помогала с дизайном витрин и решала проблемы с ассортиментом.

Но не сегодня.

Сегодня вечером я пришла сюда по другому поводу.

Спустившись на лифте, я достала ключ-карту и ввела свой пароль, чтобы отключить сигнализацию. Для посетителей магазин закрылся час назад, поэтому меня встретил притихший мир хлопка и шелка.

В своих красных туфлях на высоких шпильках я промчалась мимо брючных костюмов и нарядов высокой моды прямо в отдел для подростков. Подписав пересмотренное завещание отца, — и даже до этого — я одевалась как женщина. Я никогда не носила футболок с модным принтом или ненормативной лексикой, как дети в моей школе. Я никогда не носила ничего, что стоило бы меньше четырехсот долларов.

Нужно это изменить.

Просматривая полки с расшитыми стразами джинсами и декольтированными топами, я поймала себя на том, что не выбираю себе наряд, а критически оцениваю витрину и расположение манекенов.

Прекрати.

Сейчас ты клиент, а не босс.

С усилием выдохнув и расслабив плечи, я остановилась возле стеллажа с уцененными джинсами. Я схватила лежащие сверху брюки и встряхнула. Это были узкие потертые светло-голубые джинсы с серебряной вышивкой на карманах.

Я изо всех сил старалась не вспоминать стоимость их оптовой закупки из Тайваня. Не думать о том, как в начале прошлого года делала заказ на этот сезон. О том, что даже на распродажах мы все равно получаем прибыль, потому что именно так и работает бизнес. Сначала цена высокая, затем медленно снижается, пока товар совсем не исчезнет со склада, коэффициент доходности уменьшается, но мы все равно в плюсе.

Фу, прекрати.

Сегодня ты не богатая наследница. Ты просто Элль. Девятнадцатилетняя девчонка, готовая нарушить все правила и сбежать.

Что скажет мой водитель Дэвид, когда я не позвоню ему через несколько часов и не попрошу отвезти меня домой? Что скажет папа, если я сегодня так повеселюсь, что не вернусь домой до рассвета?

Не все ли равно?

Тебе необходимо сделать это для себя.

Ты уже взрослая.

Цепляясь за эти мысли, я взяла джинсы, стащила со стоящей рядом вешалки кремово-черный топ с открытыми плечами, прихватила со стеллажа с новым поступлением черный кружевной шарф и перешла в отдел обуви.

Если уж я собралась до полуночи гулять по Нью-Йорку, мне нужна удобная обувь.

Мои туфли с ярко-красными подошвами точно не подойдут.

Окинув взглядом стойку с недавно заказанными кроссовками, я остановила свой выбор на белых с золотисто-розовой отделкой — такое недопустимо носить номинальному руководителю миллиардной компании.

Сколько себя помню, я всегда носила обувь на каблуках. Единственная разница заключалась в их высоте: в детстве они были пониже, а сейчас превратились в высокие острые шпильки.

Притащив свой новый гардероб в одну из раздевалок, я снова поймала себя на том, что критически оцениваю замки на дверцах и искажение в зеркалах из второсортного стекла. Ни в одном аспекте нашей работы не должно быть изъянов.

Я взяла себе на заметку, чтобы при следующем ремонте в этом отделе заменили все зеркала.

Сняв с себя юбку-карандаш и черную блузку, я стянула чулки и, взглянув на свое нижнее белье, нахмурилась. Мою грудь второго размера облегал черный бюстгальтер, но это не слишком, если лямки будут выглядывать из-под топа с открытыми плечами?

Я никогда не одевалась подобным образом, хотя и ходила на бесчисленные модные показы и собственноручно отбирала то, что будет «последним писком» в следующем сезоне.

«Забей на это и не тяни время».

Надев узкие джинсы, я натянула через голову топ и намотала вокруг шеи кружевной шарф. Я постаралась, чтобы он свободно свисал, прикрывая сверкающее на моей коже ожерелье с сапфировой звездой.

«Уфф, нет».

Я сдернула шарф и снова повесила его на дверь.

В этом не было необходимости.

Я коснулась сапфировой звезды. Если бы отец узнал, как я несчастна после всего, что он мне дал, это бы его убило. При всем моем внешнем благополучии, я никак не могла объяснить внутреннюю пустоту. И я никогда бы не призналась, что слышала, как на днях он обсуждал со Стивом мою личную жизнь. Не пора ли представить меня самым завидным холостякам Нью-Йорка, чтобы найти незаменимого партнера в управлении «Бэлль Элль»?

Я поежилась, переобуваясь в белые кроссовки. Одно дело посвятить свою жизнь компании, которой я и так всегда владела. Но вступить в брак с человеком, который никогда меня не поймет, это совершенно другое.

Рядом послышалось мяуканье, и под дверью раздевалки мелькнула полоска серого меха — ко мне пробралась Сейдж.

Я нахмурилась.

— Что ты здесь делаешь?

Я уже пожалела, что научила ее прыгать и нажимать кнопки лифта. Она была похожа на Гудини с ее способностью выслеживать меня повсюду, не важно, на встрече я или у себя в кабинете.

— Ты ведь знаешь, что тебе нельзя заходить в магазин.

Сейдж взмахнула хвостом и запрыгнула на табурет, где я оставила юбку. Затем снова мяукнула и лизнула лапу.

— И еще ты знаешь, что сегодня не сможешь со мной пойти, верно?

Кошка вскинула голову так, словно я произнесла какое-то ужасное проклятие. Она растопырила лапу и лизнула между коготками, словно бросая мне вызов, рискну ли я снова произнести такое богохульство.

Я проигнорировала это проявление кошачьего раздражения, столкнув ее с моей юбки.

— Сейдж, ты меня слышала. Не прикидывайся, будто это не так.

Собрав одежду, я в последний раз посмотрела в зеркало и решила, что выгляжу вполне по молодежному и уж точно не похожа на важную шишку «Бэлль Элль».

— Хорошо, — кивнула я, взбивая свои светлые волосы, ниспадающие по спине до самой талии.

Папа постоянно ныл, чтобы я их подстригла, но это было моим единственным капризом. Длина была очень непрактичной, в большинстве случаев я их не укладывала, и они высыхали естественными волнами. Единственная неидеальная черта в совершенном облике генерального директора.

Вернувшись в магазин, я схватила из-под одной из многочисленных касс хозяйственную сумку и засунула туда свою дорогую одежду. Аккуратно сложив сумку, я спрятала ее в шкафчик под кассой, где лежали папки со списками задач и контрольными таблицами.

Еще немного и можно будет идти.

«Мне нужна куртка, если вдруг замерзну, и немного наличных».

Свою сумочку я оставила в кабинете. Хотя, по сути, это ничего не меняло.

У меня все равно не было наличных. Если я чего-то хотела, мне это покупали. У меня была только кредитная карта для непредвиденных случаев (правда, я никогда ею не пользовалась), и мой идентификационный бейдж для доступа в закрытые части здания.

Сейдж вышла со мной из раздевалки. Глядя, как она идет по проходу, я обратила внимание на небольшой столик, на котором были выставлены обалденные кошельки. Учитывая, что я уже украла джинсы, топ и туфли, мне показалось, что пропажа кошелька погоды не сделает.

И, черт возьми, здесь я могла взять немного налички, поскольку сегодня вечером никто мне ничего покупать не будет.

С помощью прикрепленного к моему бейджу универсального ключа, я открыла кассовый аппарат и заглянула внутрь. Крупных купюр не было, одна мелочь для размена на следующий рабочий день. Остальная часть дневной выручки уже была подсчитана и сложена в плотные пачки у нас в сейфе для отправки в банк.

«Неважно».

Триста долларов двадцатками — это как раз то, что надо.

Взяв пачку, я быстро написала на почтовом конверте: «Ноэль Чарлстон позаимствовала 300 долларов мелкой наличностью. Чтобы возместить расходы на дневные операции, пожалуйста, свяжитесь с ее помощницей Флёр Хеммингс по добавочному номеру 4456».

Я положила конверт туда, где лежали купюры (чтобы из-за пропажи денег никто не попал в неприятности), закрыла кассу и направилась к витрине с кошельками. Выбрав черный кошелек с нарисованным на нем черепом, я засунула в него деньги. Гнетущее меня одиночество и странная потерянность медленно уходили, уступая место страху и возбуждению.

Я показала Сейдж кошелек с черепом.

— Видишь, при желании я тоже могу быть бунтаркой.

Кошка облизалась, пошевелив усами.

Обойдя ее, я остановилась на последнем пункте своего списка.

Я никогда не носила ничего дешевле тысячедолларовых кашемировых пальто. Однако сегодня вечером я надену...

Я постучала пальцами, обдумывая свой выбор.

«Сегодня я надену черную кожаную куртку за 19,99 долларов».

Сняв её с вешалки, я провела рукой по дешевому материалу. Мне всегда хотелось примерить что-нибудь подобное. Когда я надела эту куртку, меня охватили два чувства: ужас и внезапное желание вернуть всю одежду на место, и нетерпение от готовности поскорее начать свое путешествие по Большому Яблоку.

Меня охватил страх.

И дикое волнение.

Я так устала вечно прятаться от внешнего мира и быть хорошей только в одном.

«Пришло время это изменить».

— С Днем рожденья меня, — я сунула кошелек в карман куртки, подняла с пола Сейдж и легонько потерлась носом о ее носик. — Я тебя люблю, но со мной ты не пойдешь.

Она насупилась.

— Не смотри на меня так. Я скоро вернусь.

Кошка печально мяукнула.

У меня сжалось сердце, но я сделала над собой усилие и направилась к лифтам. Ходить в кроссовках оказалось гораздо легче и удобнее, чем в туфлях на высоких каблуках.

«Неудивительно, что люди предпочитают их, а не модные шпильки».

— Прости, Сейдж, это всего на одну ночь, — крепко держа ее одной рукой, я вызвала два лифта.

Один вверх, другой вниз.

В первый я посадила Сейдж. Одарив ее улыбкой, я нажала на кнопку верхнего этажа, на котором располагался мой кабинет.

— Поезжай обратно. Свернись клубочком в своей лежанке. Ты даже не заметишь моего отсутствия.

Кошка снова мяукнула, и двери медленно закрылись.

— Не смотри на меня так, — прошептала я. — Это слишком больно.

Когда лифт уехал, я обхватила себя руками и меня захлестнуло чувство страха и полного одиночества.

«Зачем я это делаю?»

Мне следует выбросить это из головы и поехать домой.

Но тут рядом со звоном открылись двери другого лифта и застыли в ожидании, когда же я наберусь храбрости и решусь сбежать на ночь от «Бэлль Элль».

Со страхом и нерешительностью я шагнула в лифт, готовая вот-вот стать кем-то другим.

Кем-то свободным.

Глава четвертая

Все казалось другим.

Все и было другим.

Воздух стал насыщеннее. Шум уличного движения — громче. Ветер — прохладнее. Даже ощущение от надетой куртки и удобных кроссовок словно усилилось.

Я впервые за девятнадцать лет предстала перед миром без дорогого наряда и ограничивающих меня правил.

Я глубоко вдохнула и тут же закашлялась, когда проехавшее мимо такси обдало меня парами выхлопных газов. После отфильтрованного воздуха здания «Бэлль Элль» это першение в горле было настолько непривычным, что я скорее усмехнулась, чем поморщилась.

Деньги в кошельке так и просили, чтобы их потратили, а лежащий у меня в кармане пропуск напоминая мне, кто я на самом деле и, как безответственно себя веду.

У меня не было телефона, чтобы папа мог мне позвонить. Никакого средства связи или возможности позвать на помощь, если я вдруг заблужусь или попаду в беду.

Я была готова подвергнуться риску, лишь бы хоть немного пожить, почувствовать вкус иной жизни.

Я бы солгала, сказав, что от этого не захватывало дух, но и страх тоже накатывал.

Первые несколько шагов от «Бэлль Элль» причиняли физическую боль. От мысли, как разочаруется во мне отец, у меня так мучительно сжималось сердце, что не спасало даже волнение перед чем-то новым и неизведанным.

Несколько раз я меняла свое решение и чуть не вернулась назад. Я остановилась и оглянулась на огромное, массивное здание, в котором находился торговый центр.

Но потом я напомнила себе, что если не сделаю этого сейчас, то уже никогда не узнаю, каково это — быть обычным человеком. Поэтому я смирилась, развернулась и медленно, шаг за шагом направилась в империю центральной части Нью-Йорка.

На меня натыкались незнакомые люди, туристы просили их сфотографировать, а уличные торговцы громко расхваливали свои товары.

Сенсорная перегрузка постепенно размывала мое чувство вины за то, что я сбежала, и приковывала внимание к каждой мелочи.

Я несколько часов шла пешком.

Смотрела.

Дышала.

В кои-то веки я не управляла своей жизнью и полностью положилась на судьбу. Я понятия не имела, куда иду и как буду возвращаться, но шагала куда глаза глядят, потому что у меня были деньги на такси, которое, в случае чего, отвезет меня домой. Адрес свой я знала — меня не настолько изолировали от внешнего мира. Я вполне могла идти куда захочу, а в конце своего путешествия запрыгнуть в такси и вернуться к своему прежнему существованию. И тайне, которую буду хранить вечно.

В какой-то момент я, видимо, пропустила поворот и вернулась обратно, поэтому, попав на Таймс-сквер, вместо того, чтобы повернуть налево, я свернула направо и продолжила свою экскурсию по городу.

Мигающие рекламные щиты пытались убедить меня в том, что мне необходимы новейшие модели Джипа и Хаммера. Голливудские звезды и старлетки светились на светодиодных дисплеях в трейлерах предстоящих фильмов.

Мадам Тюссо манила навечно застывшим в воске волшебством, а музей Рипли «Хотите верьте, хотите нет!» обещал показать мне такое, чего не увидишь в обычной жизни. (Музей “Ripley’s Believe It or Not!”, или “Хотите верьте, хотите нет!” в Нью-Йорке — один из музеев принадлежащих империи развлечений Ripley Entertainment, включающей более 30 музеев по всему миру — Прим. пер.)

Проходя мимо сувенирной лавки, я увидела множество декоративных часов в форме статуи Свободы.

Десять вечера.

В обычный день к этому времени я была бы уже дома, как раз после беговой дорожки и душа. Ответив на несколько последних электронных писем, я забралась бы в постель и читала какой-нибудь новый роман, пока у меня не слиплись бы глаза и не выпала из рук читалка.

Но только не сегодня.

Сегодня вечером прохожие либо улыбались мне, либо кричали — это зависело от того, просили они меня о чем-то или просто хотели, чтобы я убралась с дороги. Я шла либо слишком быстро, либо слишком медленно, не в состоянии попасть в ритм разношерстной толпы, в которую пыталась влиться. В куртке мне стало жарко, а от переполненных потными людьми улиц у меня началась клаустрофобия. Ноги ныли от ходьбы, а в животе урчало от голода.

Но ничто не могло умалить того, каким освобождающим и внушающим благоговейный трепет казалось мне всё вокруг.

Завернув за угол, я заметила передвижную закусочную, предлагающую лучшую мексиканскую кухню по эту сторону границы. Разве одним из пунктов моего списка не была уличная еда?

«Это может закончится отравлением».

Да, возможно. Но пищевое отравление станет еще одним приключением, которого меня всегда лишали. Вытащив из кармана кошелек, я встала в очередь и стала ждать. Добравшись до окошка, я вытянула шею и увидела парня в засаленном фартуке.

— Чего желаете? — он жевал жвачку, нетерпеливо вертя в пальцах карандаш.

Я прищурилась, глядя на висящее у него за спиной меню.

— Хм, а что Вы посоветуете?

Парень усмехнулся.

— Посоветую? Леди, по-вашему у меня есть время с Вами трепаться? — сказал он и указал карандашом на толпившихся позади меня людей. — Поторопитесь. Люди платят мне за то, что я их кормлю.

Я открыла кошелек и вытащила двадцатку.

— Мне что-нибудь куриное, — я протянула ему деньги. — О, и не острое. Не люблю специи.

— Ясно, — фыркнул он. — Пресная курица. Скучный заказ для скучной девчонки.

Я напряглась.

— Простите, что?

Парень оглядел меня с ног до головы.

— Уматывай, принцесса. Твой заказ будет готов через пять минут. Возьмешь из окна с той стороны грузовика, — он бросил мне грязную десятидолларовую банкноту. — Вот твоя сдача.

Я сжала в пальцах деньги, чувствуя, как удушающей волной меня захлестывает обида и раздражение. Со мной никогда так не разговаривали. Не смели.

Еще больше разозлил меня тот факт, что он назвал меня скучной, и я с этим согласилась. Я скомкала деньги и швырнула ему.

— Знаете, что? Добавьте к этому заказу еще и говядину. И поострее.

Затем отошла к окошку выдачи, прежде чем он успеет снова чем-нибудь меня оскорбить.

Глава пятая

С говядиной я явно погорячилась.

Взяв свой заказ, я направилась к Таймс-сквер, где для гуляющих прохожих было расставлено несколько столов и стульев. Стол был грязным, стул шатался, но я никогда еще не ела с таким азартом и увлечением.

Я открыла завернутый в фольгу буррито и вдохнула его аромат. Решив доказать, что парень в засаленном фартуке ошибался, я откусила кусок говядины, прожевала его и ухмыльнулась.

«Не так уж и ужасно».

Потом начало жечь.

У меня дико защипал язык.

Мексиканская еда обжигала мне внутренности. Все быстрее и горячее, пока полностью не согнала с моего лица ухмылку, и я не принялась судорожно хрипеть и задыхаться.

Воды!

О, Боже, срочно воды.

У меня из глаз хлынули слезы, я схватила оба буррито и, покинув свой экспроприированный столик, побежала к магазину, мигающему рекламными щитами с изображениями ледяной воды и бутылок колы.

Ворвавшись внутрь, я рывком открыла холодильник и, вытащив бутылку воды, сорвала с нее крышку. Затем тут же ее осушила. И все равно язык и губы жгло огнем.

Задыхаясь, я схватила шоколадное молоко.

Немного помучившись с крышкой, я, наконец, его открыла и сделала несколько жадных глотков. Жирное молоко немного уменьшило жжение. Я вздохнула с облегчением.

— Надеюсь, ты за это заплатишь, — приподняла бровь продавщица с розовыми волосами.

Вытерев губы тыльной стороной ладони (чего в своей обычной жизни никогда бы не сделала), я кивнула и, удерживая свои почти нетронутые буррито, взяла еще одну бутылку воды.

— Да, извините. Я не ожидала, что еда такая острая.

Девушка усмехнулась.

— О, черт, ты разозлила Пита?

— Пита?

Я поставила две бутылки с водой (одну полную, другую пустую) и недопитое шоколадное молоко на транспортерную ленту.

Продавщица провела их через сканер, пробив покупку.

— Да, парень, который владеет передвижной мексиканской закусочной, — хихикнула девушка. — Он делает офигенное тако, но с острым соусом явно перебарщивает.

Я провела языком по все еще саднящим губам.

— Я вроде как сама напросилась, — пожав плечами, улыбнулась я. — Я редко выхожу в город. Меня не предупредили, что не стоит злить работников общепита.

Продавщица упаковала мои покупки.

— Да, это всем известно. В особенности уличных королей.

Я порылась в кошельке и вытащила двадцатку. Девушка открыла кассу и протянула мне сдачу. От того, что она говорила со мной без напряжения или беспокойства, я немного расслабилась.

Я привыкла разговаривать с женщинами исключительно как начальник с подчиненными. Все боялись, что я их уволю, а потому в моем присутствии никто не шутил и не решался ничего мне советовать. А те, что пытались со мной подружиться, делали это только ради поощрения или продвижения по службе.

Я чувствовала фальшь, как гнилое яблоко.

Мы снова улыбнулись друг другу и между нами повисла неловкая пауза. Я не знала, как закончить дружескую беседу или хотя бы уйти после покупки.

К счастью, продавщица спасла меня от позора.

— Что ж, хорошего вечера. И больше никого не зли, ясно?

Я кивнула.

— Ясно. Спасибо за помощь.

— Нет проблем, — она помахала мне рукой, а затем вышла из-за кассы и продолжила заполнять полку чипсами.

Проверив, со мной ли мои буррито и бесценные жидкости, без которых мне не одолеть огнедышащего дракона мести Пита, я вышла из магазина и снова устремилась в сумасшедший мир покупателей и туристов.

Я пробралась сквозь толпу, намереваясь сесть обратно и попробовать нежное куриное буррито, но обнаружила, что мой стол уже занят семьей с тремя маленькими детьми, которые моргали остекленевшими от усталости глазами в свете ярких неоновых ламп.

Все остальные столики были заняты.

Ну, ладно.

Мне все равно. Я могу есть и на ходу.

Внезапно до меня донесся чей-то смех. Я оглянулась — через пару столиков от меня сидели четыре девочки-подростка. Я уже хотела было посмеяться вместе с ними, но тут увидела причину их веселья и пришла в ужас.

Они насмехались и хихикали над бездомным стариком, собирающим в мусорный мешок алюминиевые банки.

Мне стало больно за него и за его бедственное положение. Он в полной мере осознавал летящие в его сторону шуточки и шепотки, поэтому, догоняя унесенную порывом ветра банку, изо всех сил старался не обращать внимания на девушек.

Всю свою жизнь мне было чуждо понятие бездомности. Я родилась в роли, гарантирующей мне безбедное существование в тепле и сытости. Мне было так много дано, и что я сделала? Сбежала на всю ночь, как неблагодарный подросток.

«О чем я только думала?»

Мной овладел стыд. Я не могла смотреть на взятую из «Бэлль Элль» одежду и на еду, купленную на украденные из кассы деньги. Я имела полное право воспользоваться этими вещами, но почему-то казалась себе воровкой, нарушившей доверие отца.

Из дырявого мешка бродяги выкатилась банка, и девчонки засмеялись пуще прежнего.

Из-за такой тупости и отсутствия элементарного сострадания у меня возникло желание их треснуть. Мне стало стыдно за то, что когда-то я хотела стать обычной девчонкой, а не тем, кем являюсь на самом деле: умной молодой женщиной, которая никогда не будет стоять и молча смотреть, как над кем-то насмехаются.

Направившись к бездомному, которому было уже за пятьдесят (папин возраст), я остановилась и подняла банку.

— Вот, держите.

Он замер.

У меня сжалось сердце от того, с каким волнением и настороженностью он на меня смотрел. Старик напрягся всем телом в ожидании неминуемого оскорбления, в страхе, что я добавлю в его жизнь еще какое-нибудь несчастье.

— Все в порядке, — мягко сказала я и снова протянула ему помятую банку.

Он неохотно ее взял.

Как только бродяга убрал банку в мешок, я взглянула на его изможденное лицо и заметила, как он облизывается, глядя на мои буррито.

Мое чувство голода тут же испарилось.

— Вот, — я сунула ему в руки целлофановый пакет с водой, шоколадным молоком и буррито. — Это Вам. Я откусила всего один кусочек. Я не заразная, обещаю.

Раскрыв от удивления рот, бродяга осторожно взял у меня еду и напитки.

Неловкость развеялась, и глаза обожгли не понятно откуда взявшиеся слезы. Он уставился на меня с удивлением и благодарностью.

Старик быстро засунул еду в мешковатые карманы куртки и залпом выпил полупустую пачку шоколадного молока. Вытерев губы тыльной стороной ладони, он пробормотал:

— Спасибо.

Я улыбнулась.

— Не за что.

Я понимала, что пора уходить. Но не могла уйти… пока что.

Вытащив кошелек, я достала двадцатки и, оставив себе восемьдесят долларов (на всякий случай, чтобы добраться домой), положила их ему в руку.

— Пожалуйста, возьмите еще и это. Поешьте и переночуйте в каком-нибудь в отеле.

Бродяга крепко сжал в ладони деньги.

— Не знаю, что и сказать.

— Ничего не говорите, — я шагнула назад. —- Спокойной ночи. И извиняюсь за этих девчонок, которые над Вами смеются. Это ужасно грубо. Мы не все такие.

Он поморгал, словно выходя из замешательства.

— До свидания, — сказала я и ушла, чувствуя себя лучше и счастливее чем…всегда.

Глава шестая

В одиннадцать вечера, прогулка по шумному городу начала меня утомлять.

Я больше не хотела тратить деньги на еду — на тот случай, если такси будет стоить больше восьмидесяти долларов. Я понятия не имела, во сколько мне обойдется дорога домой.

От долгой ходьбы болели ноги и ломило спину. И с наступлением ночи толпа становилась все менее вежливой и более шумной.

Теснота и толкотня меня нервировали, и все больше одолевали мысли о возвращении в тихую спальню, где я знала все правила и, как по ним играть.

Сойдя с тротуара, я перебежала через дорогу (едва не попав под мчащуюся машину) и остановилась на углу, где к отправке на свалку уже набралась куча мусора от прохожих и местных магазинов.

Я огляделась, в надежде увидеть желтый проблеск такси. Я ненавидела себя за то, что всего через пару часов своей свободной прогулки уже хотела вернуться домой. Продавец оказался прав, я действительно была скучной девчонкой.

Но, по крайней мере, я убедилась в этом сама.

«Теперь мне известно, что я ничего не теряю».

«Я могу оставить свои детские капризы и согласиться, что за забором трава ничуть не зеленее».

Я несколько минут простояла в ожидании такси, но оно так и не появилось. Решив попытать счастья в другом месте, я снова влилась в толпу и прошла немного дальше. Как только поток людей рассеялся, я остановилась перед небольшим переулком и продолжила поиски.

Взгляд налево, взгляд направо, надейся и жди.

Я никуда не отходила, чтобы, увидев такси, тут же поднять руку.

Я так сосредоточилась на дороге, что остальной мир вокруг меня исчез. Искушение мягких простыней и тихих комнат помогло развеять хаос, частью которого я была в течение нескольких часов.

Я не сразу их заметила.

Возможно, была слишком наивна и слепа, но никак не ожидала, что меня подхватят под руки, и я окажусь зажатой между двумя мужчинами.

Сердце подскочило к горлу, не давая мне возможности закричать.

Мужчины потащили меня в переулок, и я распахнула глаза от страха.

«Нет!»

Я не понимала, что происходит.

«Отпустите меня!»

Со мной еще никогда не обращались так бесцеремонно.

Их пальцы впивались мне в руки, словно железные тиски.

Причиняя жуткую боль.

Оставляя синяки.

— Помогите! — сердце застряло в горле, и вместо крика из него вырвалась лишь сдавленная мольба.

Моя беспомощность была им только на руку.

Зловеще усмехаясь, они тащили меня в темноту переулка, все дальше от уличных фонарей, людей и такси.

— Отпустите! — я отбивалась, как могла, брыкалась и размахивала руками. — Помогите! Помогите! Кто-нибудь…

Но было уже слишком поздно.

Они лишь хохотали и волокли меня все дальше, а мои ноги беспомощно скользили по грязной земле. Каким-то уголком своего сознания я заметила, насколько запачканными стали мои кроссовки. Как их прежнюю белизну покрыла чернота.

— Нет! Прекратите! — шок прошел, и его сменила борьба со страхом.

Я вертелась и извивалась.

Брыкалась и вырывалась.

Но они были слишком сильны.

А улица — слишком далека.

Мир был слишком занят своей суетой и плевать хотел на меня.

— Отпустите. Меня!

— Заткнись нахрен, — резкая команда беспощадно впилась в мое сознание, словно острый рыболовный крючок.

— Чего вам нужно? — задыхаясь и дрожа от страха, я все сильнее сопротивлялась. — Я не…

— Тебе же сказали. Заткнись.

Они схватили меня крепче, их пальцы вонзились в мою плоть, как ножи.

— То, что нам нужно, — это наше дело, а не твое, — рассмеялся один из них.

В трех кварталах по переулку, где звуки оживленного мегаполиса сменились завалами смердящего мусора, мужчины, наконец, толкнули меня к стене.

Я ударилась о нее, почувствовав, как из легких вышибло весь воздух. Позвонки хрустнули о кирпич, и я согнулась от боли. Мои длинные волосы спутались, я попыталась сделать глубокий вдох.

Всматриваясь сквозь светлые пряди, я изо всех сил старалась придумать план побега. Для моих похитителей я была неопытной девочкой, которую они могли безнаказанно ограбить и обидеть. Мне нужно доказать им обратное.

Даже если это правда.

Мужчины посмеивались, одобрительно пихая друг друга локтями.

Я не стала ждать, что будет дальше. Оттолкнувшись от стены, я рванулась через образовавшуюся между ними щель и побежала так быстро, как только могла. Я открыла рот, чтобы закричать — закричать изо всех сил — но один из них схватил меня и ударил в грудь. Другой зажал мне рот воняющей металлом ладонью и заставил замолчать.

Оказавшись между ними, я осознала весь ужас своего отчаянного положения.

Страшно, безумно незавидного положения.

— Куда это ты собралась, сучка?

Спереди и сзади меня коснулось что-то твердое. Они терлись о меня своими членами.

Я вздрогнула, сразу поняв, что им нужны от меня не только деньги, но и мое тело.

И я ничего не могу сделать, чтобы им помешать.

На глаза навернулись слезы, но я изо всех сил старалась их сморгнуть. Я попала в эту историю из-за шока и замешательства. Но не позволю жалости усугубить мое положение.

Мужчины прижались ко мне теснее, и их дыхание стало тяжелым. Они соприкасались головами, но даже этого не замечали — настолько велико было их стремление меня поглотить.

Мои кости превратились в прах, сердце перестало биться.

«Пожалуйста, пожалуйста, пусть они только не причиняют мне боли».

Внезапно идея стать «такой, как обычные люди» показалась мне самой идиотской на свете. Я с радостью вернулась бы в «Бэлль Элль» и никогда в жизни не высовывала бы носа из хрустальной башни семейного бизнеса. Я работала бы каждый час, каждый день до самой смерти, если бы только могла уйти отсюда целой и невредимой.

«Пожалуйста!»

Я извивалась в их руках, пытаясь укусить ладонь парня, зажавшего мне рот. Пихая меня сзади бедрами, он сильнее сдавил мне челюсть. Из-за толчков этого ублюдка я потеряла равновесие и упала в объятия его сообщника.

— Знаешь, что сегодня за вечер, красотка?

«Мой девятнадцатый День рождения».

«Моя глупая попытка на какое-то время стать такой, как все».

Я втянула в себя воздух, тут же ощутив запах их порочности и грязи.

— Это вечер, когда мы тебя хорошенько оттрахаем, а потом, если будешь хорошо себя вести, отпустим.

Ужас растекся по моим внутренностям, словно ледяная вода, и тут же застыл в жилах, когда его друг прошептал:

— Мы хотим твои деньги, цацки и пи*ду. Отдашь это по доброй воле, и все кончится для тебя хорошо.

Затем он наклонился и схватил меня между ног.

Я застонала, словно дикая кошка, которую вот-вот зарежут.

— А если нет, то очень, очень плохо, — его пальцы вцепились мне в промежность. — Пи*дец, как плохо. Поняла?

Я не сдвинулась с места, стараясь сморгнуть подступившие от страха слезы, а он прижался пахом к низу моего живота.

— Кивни, если поняла.

Мне не хотелось подчиняться.

Мне хотелось, чтобы они сдохли.

Его друг обхватил меня за пояс и так сильно сдавил, что хрустнули ребра, его эрекция больно впилась мне в спину.

— Кивни, сучка, и мы тебя отпустим, — он снова пихнул меня своим стояком. — Но, если закричишь, мы изобьём тебя до полусмерти, и ты проснешься ни с чем. Даже одежды своей не найдешь.

Легкие болели от недостатка кислорода, смертельный ужас разъедал мне вены, и я захлебывалась в собственной крови.

Стоящий передо мной мужчина поцеловал меня в щеку.

— Повторяю последний раз. Кивни, если согласна на наши условия.

Что мне еще оставалось делать?

У меня не было ни оружия, ни нужного опыта. Самое большее, что я могла сделать, — это тянуть время, пока не представится возможности сбежать.

«Пожалуйста, пусть эта возможность появится как можно скорее».

Это было даже больнее, чем мои первые шаги от здания «Бэлль Элль», но я кивнула.

Как только я это сделала, они отступили. Тот, что стоял передо мной, поправил брюки, проведя рукой по выступающей эрекции.

— Черт, меня так заводит, когда они подчиняются.

«Они?»

Со сколькими женщинами они уже это проделали?

Раньше мир казался мне ярким приключением. Теперь он стал скопищем преступников.

Стоящий сзади мужчина подошел ко мне и прижал к стене. Они встали так, чтобы я, в случае чего, не смогла сбежать. Их лица скрывала тьма, но на одном из мужчин была бейсболка с красным логотипом, а на другом — белая куртка с эмблемой «Адидас» на переднем кармане. Парни были одного роста (примерно на фут выше меня), и когда они растягивали губы в злобных усмешках, я видела их желтеющие зубы.

Тот, что стоял позади меня, в адидасовской куртке, указал на мою шею.

— Сначала давай разберемся с цацками, идет? Гони это ожерелье.

Я сглотнула.

— Что?

Тот, что в бейсболке, погрозил пальцем.

— Никаких разговоров. Делай, что мы говорим, или тебе крышка.

Он снова провел ладонью по бугрящемуся в штанах члену, и я вздрогнула.

— Сначала дашь нам то, что хотим мы, а потом получишь то, чего хочешь ты.

Чего хочу я?

Мои губы скривились в отвращении.

Я хочу, чтобы ты умер мучительной смертью.

Его сообщник усмехнулся.

— Ты хочешь член, заносчивая сучка. И не отрицай. Что ж, сегодня у тебя счастливая ночь. Скоро ты получишь целых два. А теперь отдай мне это чертово ожерелье.

— Пожалуйста..., — я заслонила ладонью украшение из сапфировых звезд, которое стало моим только сегодня после завтрака, но уже так много для меня значило. — Не надо…

— Нарушаешь все правила, да?

Словно из ниоткуда появился кулак и ударил меня в висок.

Череп пронзила такая дикая боль, что я попятилась и прижалась к стене. В глазах мигали огни, а в голове гудел нескончаемый звон. Но это не помешало одному из парней ухватиться за ожерелье и как следует дернуть. Прежде чем порваться, белое золото нещадно впилось в заднюю часть моей шеи, и я вскрикнула от боли.

Кто-то из них сильно сжал мне грудь и, раздвинув коленом мои ноги, схватил меня между бедер.

Я снова застонала, мотая головой, чтобы увернуться от следующего удара.

— Нет...прекратите.

Чья-то рука зажала мне рот.

— Заткнись нахрен.

Пока я приходила в себя, Адидас уже сунул руки мне в куртку и вытащил кошелек. Он пересчитывал купюры, а Бейсболка тем временем зажимал мне рот и придавливал к стене мое обмякшее тело.

— Восемьдесят баксов? Серьезно, это все, что у тебя есть? — с издевкой выдохнул он. — Что ж, поищем где-нибудь еще.

Сунув руку в задний карман моих джинсов, он вытащил идентификационный бейдж «Бэлль Элль». Взглянув на свое фото в накрахмаленном черном блейзере и с искусно уложенными светлыми волосами, я вспомнила, как далеко от меня мое королевство.

Если они меня убьют, отец никогда не узнает, что случилось. Не представлялось никакой возможности опознать мое тело или объяснить, как в свой девятнадцатый День рождения я вдруг оказалась в переулке, а не у себя дома.

Я ненавидела себя за то, что была такой эгоисткой.

Такой дурой.

Если я переживу этот вечер, то никогда больше не буду жаловаться на свою жизнь. Принимать как должное свою компанию. Я буду испытывать бесконечную благодарность.

— Ноэль Чарлстон. Похоже, у тебя непыльная офисная работенка, — ухмыльнулся Бейсболка. — Держу пари, что ты нечасто отрываешь от стула эту симпатичную задницу.

Он наклонился ко мне и прижался к моему бедру своим возбужденным членом.

— А тебя когда-нибудь трахали на рабочем толе, девочка из офиса? Ты когда-нибудь делала начальнику минет ради повышения? — сказал он и сильно пихнул меня бедрами. — Мне нравится мысль о том, как ты делаешь мне минет.

Бейсболка кивнул своему другу.

— Опусти ее на колени.

Я поморщилась, внутренне протестуя.

У меня и в школе-то парней не было. Я единственный раз поцеловалась на выпускном, и то без языка. Ни один мальчишка не осмеливался пригласить меня на свидание. По опыту в управлении компанией я была гением, но, когда дело касалось секса, — полным профаном.

Минет?

Я совершенно не хотела этого делать. Я даже не представляла, как. Одна только мысль о том, чтобы пососать эту часть мужского тела, вызывала у меня желание блевануть на свои грязные кроссовки.

Но мои желания больше не имели значения.

Мужчины толкнули меня на землю, и колени обожгла резкая боль.

Я не осмеливалась поднять глаза.

Бейсболка опустился рядом со мной.

Присев на корточки, он ухмыльнулся.

— Перед тем, как мы покажем тебе наши причиндалы, ты должна показать нам свои.

Не успела я возразить или пошевелиться, как он сдернул с меня куртку и швырнул в темноту позади себя. Парень порвал мой топ с открытыми плечами, обнажив черный лифчик.

— Давай посмотрим, какие у тебя сиськи.

Он протянул руку, чтобы обхватить мою грудь, но тут все прекратилось.

Я постаралась уйти в себя.

Не думать о том, что вот-вот должно произойти.

Только ничего не происходило.

Из темноты, словно призрак, материализовался силуэт человека.

Раздался мужской рык.

Адидас упал навзничь, поваленный невидимой силой. Бейсболка развернулся и, вскинув кулаки, приготовился к бою.

— Кто там, черт возьми?

Темная фигура врезала ему в живот, затем в челюсть, и Адидас застонал. Я удивленно прищурилась, но тут призрак вышел на свет, оказавшись мужчиной в черной толстовке с капюшоном на голове.

Он не представился. Мужчина развернулся и ударил Адидаса ногой в грудь, отчего тот упал на грязную землю.

Новенький повернулся и уставился на меня. Под прицелом его устремленного из-под капюшона взгляда мне стало нехорошо. На долю секунды мое сердце возликовало, но затем снова сжалось от ужаса.

Сначала их было двое.

Теперь трое.

Я все равно в опасности.

Даже если новоприбывший, по всей видимости, сражался на моей стороне.

Вскочив на ноги, я стала судорожно натягивать свой разорванный топ.

Новый парень скользнул взглядом по моей рваной одежде и уставился на лифчик. Затем стиснул зубы, и по переулку эхом пронеслось низкое рычание. Та незримая связь, что возникла между нами на несколько секунд, оборвалась.

Он бросился на Бейсболку.

Повалил насильника на землю и несколько раз ударил его кулаком в живот.

Они катались, пинались ногами, размахивали руками, пока фигура в капюшоне не нанесла меткий удар прямо Бейсболке в нос.

Тот из наглого хулигана тут же превратился в беспомощного. Вскинув руки, он прикрыл лицо. Его дыхание было рваным и прерывистым, изо рта текла кровь.

— Черт, мы сдаемся, сдаемся. Хватит!

Фигура в капюшоне тут же вскочила на ноги. Парень провел ладонью по лицу и хмыкнул.

— Второй раз ловлю вас, придурки. Третьего не будет.

Адидас обеими руками оттолкнулся от асфальта и неуверенно поднялся на ноги.

— Пошел нахер.

Фигура в капюшоне тут же шагнула к нему и нанесла еще один быстрый удар прямо в горло.

— Ах, ты су..., — Адидас рухнул на колени и, задыхаясь, как безумный, обхватил руками шею. — Я... не могу... дышать…

К своему ужасу, я слегка улыбнулась. Я нисколько ему не сочувствовала, но и удовольствия от такого насилия получать не должна.

«Или все же должна?»

Человек в капюшоне указал на корчащегося на полу Адидаса.

— Это тебе за грубость.

Затем снова сделал выпад ногой и со всей силы заехал Адидасу по его белой куртке.

— Это за то, что ты козел.

Мужчина оглянулся на меня, но в темноте мне было сложно разглядеть его лицо. Не отводя от меня взгляда, он нанес Адидасу еще один удар — в голову. Но не со всей силы, эдакий «тумак—нагоняй».

— А это за нее.

Отступив назад, он скрестил руки на груди.

— Итак, что вы можете сказать в свое оправдание?

Адидас так и не усвоил урок. Он сплюнул на землю черную, блестящую в ночи кровь.

— И снова, пошел ты нахер, чувак. Тебе нас не запугать.

Человек в капюшоне угрожающе шагнул к нему.

Бейсболка увернулся, потирая ушибленное место. Затем поднял руку в знак капитуляции, своего рода рыцарский жест в защиту своего мудака-друга.

— Слушай, мы закончили, хорошо?

Мужчина в капюшоне взглянул на Адидаса — на этого урода, который едва не лишил меня девственности. Его голос резко резанул ночной воздух, словно невидимый хлыст.

— А ты? Ты закончил?

Адидас энергично закивал.

— Да. Конечно!

— Прекрасно, — человек в капюшоне протянул руку. Его пальцы были испачканы кровью, но я не знала, чьей. — Давай сюда.

Бейсболка попятился назад, помотав головой.

— Нет, ни за что, — с лихорадочным блеском в глазах произнес он и похлопал себя по карману. — Не-а, мужик. Ты забираешь девчонку. Мы — деньги.

Человек в капюшоне склонил голову набок. Это было совершенно обычное движение, но от него исходила явная угроза.

— Хочешь, чтобы эта ночь стала для тебя последней, Джио? Потому что я могу это устроить.

Джио?

Он знает их имена?

Откуда?

Адидас усмехнулся.

— Ты хоть понимаешь, с кем разговариваешь?

Человек в капюшоне нахмурился.

— Я точно знаю, с кем разговариваю. И разве твой отец не будет рад услышать то, что я ему скажу? — он еще сильнее натянул капюшон на лицо, став похожим на безликую, черную тень. — Если ты не остановишься и не прекратишь эти чертовы игры, я сделаю кое-что похуже, чем просто тебя изобью.

«Что, черт возьми, происходит?»

Я не могла решить, кто страшнее: двое схвативших меня парней или этот спаситель в черном.

Голос человека в капюшоне напоминал угрожающее рычание — нечто среднее между гравием и бархатом. Его скрытое под безразмерной толстовкой и дырявыми джинсами тело было стройным и гибким. Он походил скейтера — живое олицетворение неповиновения и беззакония.

Парень словно сошел с одного из наших магазинных билбордов, на котором был изображен брутальный скейтер в халф-пайпе с баллончиком в руке — реклама мешковатых джинсов и цепных ремней. Утверждая эту маркетинговую стратегию, я боялась, что это немного «грубо» для нашего опрятного подросткового бренда. По сравнению с этим человеком тот баннер был просто детским утренником. (Халф-пайп — конструкция, используемая в гравитации экстремальных видах спорта, таких как сноуборд, скейтбординг, лыжи, фристайл BMX, катание на самокатах — Прим. пер.)

Бейсболка шагнул вперед.

— Отдай деньги, Шон.

— Да ё* твою мать, — нехотя вытаскивая мои деньги, проворчал Адидас.

Деньги меня не волновали, но раз уж безликий спаситель решил вернуть украденное у меня имущество, я не стала спорить.

Человек в капюшоне снова протянул руку.

Обряженный в «Адидас» гопник Шон сердито сунул ему в ладонь долларовые купюры. Как только деньги перешли от одного к другому, они, как по волшебству, исчезли в джинсах моего спасителя.

Он повернулся ко мне, его лицо по-прежнему скрывала тьма.

— Они еще что-нибудь украли? — его взгляд скользнул вниз по моей груди, которую я прикрывала разорванным топом.

Я вздрогнула под его взглядом, готовая сгореть со стыда из-за выглядывающего из-под моих рук лифчика и выставленного напоказ голого живота. От удара у меня все еще раскалывалась голова, а от зловония переулка к горлу подступала тошнота.

Когда я не ответила, человек в капюшоне указал на мой рваный топ и брошенную на землю куртку.

— Ну что? В смысле, они еще что-нибудь у тебя украли? Эти придурки порвали твою одежду. Хочешь, я сделаю с ними то же самое?

Я распахнула глаза.

— Ч…что?

Услышав мой голос, он склонил голову. Из-под черного капюшона донесся тихий смешок.

— Я могу заставить их раздеться и бежать домой голыми, если от этого тебе станет легче, — взмахом руки парень указал на мой порванный топ. — И можешь не прятаться. Я не позволю им причинить тебе боль. Со мной ты в безопасности.

Прозвучавшие в его голосе стальные нотки свели на нет это обещание. Пока из них троих он был самым безвредным. Но не таким безвредным, как мой отец или коллеги по работе. Он был полной противоположностью безопасности.

Я сглотнула и, несмотря на разорванную одежду, гордо выпрямилась.

— У меня нет никакого желания видеть этих подонков голыми.

Адидас усмехнулся.

— Тебе хочется посмотреть на мой член, сучка. И не отрицай.

Я смерила его взглядом, которым с удовольствием прожгла бы его кожу до самых костей.

— Поверь мне, я лучше ослепну.

Бейсболка оскалился.

— Это можно устроить.

Человек в капюшоне шагнул ко мне, загородив меня от этих подонков.

— Как бы увлекательно это ни было, сегодня вечером мне совершенно не хочется совершать убийство.

Он взглянул на меня, затем на двух парней, которые избили бы меня и изнасиловали, если бы не его появление.

«Что я делаю?»

«Пререкаюсь с преступниками? И все ради чего? Чтобы немного потешить свою гордость в угоду пострадавшей самооценке»

Вскинув подбородок, я сказала:

— Они украли мое рабочее удостоверение личности. Я бы хотела его вернуть.

«Так им не удастся проникнуть в «Бэлль Элль», и мне не придется ничего объяснять».

Человек в капюшоне повернулся к Адидасу.

— Ты слышал. Верни ей удостоверение.

Адидас тихо выругался, но вытащил из кармана шнурок с моим бейджем. Как только он попал в руки мужчины в капюшоне, то в мгновение ока присоединился к моим исчезнувшим деньгам.

Мой спаситель подошел ко мне и повернулся к хулиганам. Он встал перед ними, заслонив меня собой.

— Ну всё. Бегите.

Бейсболка ткнул в меня пальцем.

— Мы еще встретимся.

Человек в капюшоне пожал плечами.

— Если продолжите паскудничать, то в следующий раз я уже не буду таким добрым.

— Если продолжишь считать себя неуязвимым, мы уж постараемся доказать, что кровь из тебя брызжет так же, как и из всех остальных.

Человек в капюшоне шагнул вперед и, вскинув руки, сжал их в кулаки.

— Мы прямо сейчас можем опровергнуть это утверждение.

— Иди на х*й!

— Я предпочитаю женщин, но спасибо за приглашение.

Бейсболка рванулся к нему.

— Я прикончу…

Адидас схватил Бейсболку за руку, остановив его на полпути.

— Да ладно тебе, мужик. У нас есть дела поинтересней.

Бейсболка попытался вырваться, но затем его губы расплылись в улыбке.

— Да, а знаешь? Ты прав, — он злобно ухмыльнулся. — Гораздо интересней.

Парень послал мне воздушный поцелуй и сказал:

— Жаль, что нам не удалось повеселиться, девочка из офиса. Бьюсь об заклад, ты огорчена, что так и не увидела, чем мы хотели тебя побаловать, а?

Человек в капюшоне скрестил руки на груди.

— Отвали…

Один раз он уже меня защитил. Теперь я была в состоянии постоять за себя.

Обойдя его, я убрала руки от своего рваного топа и встала перед ними в одном лифчике. Страх. Адреналин. Гордость.

— Ты прав, я девочка из офиса, которая не привыкла бороться с такими, как вы. Но ты ошибаешься, думая, что мне хотелось увидеть ваши сморщенные огрызки.

Бейсболка оскалился.

— Ты сука.

— Нет, ты не имеешь права так меня называть. Это ты ублюдок. Несешь чушь и позоришься, и, если ты думаешь, что попытка изнасилования делает тебя мужчиной, я окажу тебе услугу — отрежу это недоразумение, которое ты называешь членом, и приготовлю его для тебя, — я сладко улыбнулась. — Помимо служебных обязанностей, я неплохо справляюсь на кухне, а твоя салями годится только на корм собаке.

Я вскинула руку.

— Нет, погоди, собаке я бы твои причиндалы не скормила, у меня ведь нет собаки.

— А, черт.

Бейсболка рванулся, чтобы вцепиться мне в горло, но человек в капюшоне ему вовремя помешал.

Я отшатнулась назад и упала прямо в руки своего спасителя. Он развернул меня и заслонил собой. Размахнувшись, мужчина в капюшоне врезал кулаком Бейсболке в челюсть.

— Ты даже не в состоянии стерпеть наезд от девчонки, не показав при этом, какой ты мудак? — человек в капюшоне хрустнул костяшками пальцев. — Она права. У тебя в штанах всего лишь огрызок салями.

Парень подавил смешок.

— А теперь беги, пока я не дал этой девчонке нож и не увидел, как она тебя разделает и поджарит на сковородке.

Адидас схватил Бейсболку уже во второй или третий раз — я сбилась со счета. Вместе они попятились. Их глаза были черны, как переулок, в котором мы стояли.

Бейсболка указал пальцем на нас обоих.

— Вы, бл*дь, за это заплатите. Оба.

Затем они развернулись и побежали по направлению к улице.

Глава седьмая

От одной катастрофы к другой.

В переулке воцарилась тишина.

Они ушли.

Но он все еще здесь.

Мою кожу покалывало от напряжения, исходящего от фигуры в капюшоне, что была так опасно смертоносна и так чертовски близка. Я на него не смотрела. Не хотела встречаться с ним взглядом и давать повод рыцарю превратиться в злодея.

Я уставилась в землю.

— Гм, я должна тебя поблагодарить.

Пнув ногой камешек, парень повернулся ко мне, и у меня похолодело внутри. Его лицо скрывала тень от капюшона, но я почувствовала, как взгляд незнакомца задержался на моем лифчике.

Безрассудная храбрость, овладевшая мной во время пререканий с Бейсболкой и Адидасом, тут же испарилась. Я снова прикрылась обрывками разорванного топа. Ошметки ткани плохо скрывали черное кружево и округлости моей груди.

У меня ёкнуло сердце.

А может, он прогнал их вовсе не потому, что был добрым самаритянином, а потому, что хотел заполучить то же, что и они? Несмотря на его уверения, что он не такой, как эти проходимцы...Откуда мне знать наверняка?

— Послушай, кем бы ты ни был. Спасибо, что спас меня. Но я убедительно прошу меня отпустить.

Я заметила на земле свою кожаную куртку, которую сорвал с меня Адидас, и наклонилась, чтобы ее поднять. Прикрывшись ею, словно щитом, я произнесла:

— Дай мне пройти.

В конце длинного переулка меня манили свободой мерцающие огни цивилизации. Единственное, чего мне хотелось, — это вернуться домой.

Дом.

Такси.

«Мне нужны деньги».

Не поднимая глаз, я протянула руку.

— Могу я забрать свои вещи?

— Твои вещи?

Его низкий голос каким-то образом ускользнул от моих ушей и эхом отозвался у меня в животе. Я потопталась на месте; от прохлады ночного неба и этого голоса по коже пробежали мурашки.

Человек в капюшоне вздернул подбородок и подошел ближе. Я набралась смелости и подняла на него глаза.

Лицо незнакомца окутывал мрак.

— Я не кусаюсь.

Я вздрогнула, изо всех сил стараясь всмотреться в его черты, — на случай, если мне придется подавать заявление в полицию.

«Чего я совершенно не хочу делать, потому что отец не должен об этом узнать».

Его глаза и лоб по-прежнему скрывал капюшон, но губы были мне видны. Крепкий и мужественный подбородок, обрамленный щетиной, плавно переходящей в короткую бородку. Незнакомец был грубым, почти неопрятным.

Он сунул руку в карман джинсов.

— Ты имеешь в виду эти? — парень помахал моими деньгами и пропуском.

Я кивнула.

— Да, эти. Можно мне их взять?

Он пересчитал купюры.

— Восемьдесят баксов?

Я вскинула подбородок.

— Мне столько и нужно.

Почему в этот момент я показалась себе самой большой лгуньей в истории человечества? Мне и в голову не приходило, каково это — иметь всего восемьдесят долларов. Я располагала неограниченными средствами. То, что я не ходила по магазинам или мне некому было делать щедрые подарки, не означало, что я не ценила своей счастливой возможности никогда не смотреть на ценник.

— Нужно для чего? — парень склонил голову набок, но тень от капюшона все еще скрывала его глаза.

— Если тебе так интересно. На такси до дома.

— А-а...

Он произнес это так, словно вопрос был закрыт. Как будто от этого самый бессмысленный вечер на свете, наконец, обрел смысл.

Я пошевелила пальцами.

— Так... ты можешь мне их вернуть?

Человек в капюшоне повертел в пальцах мое удостоверение.

— Давай сначала поговорим вот об этом.

— А что с этим не так?

— Тебя зовут Ноэль Чарлстон?

— И что c того?

— Тебя назвали в честь Рождества. (Имя «Ноэлль» происходит от французского «Noёll», что в переводе означает «Рождество» — Прим. пер.)

Я фыркнула.

— Меня назвали в честь...

«Одной из самых богатых основательниц розничной торговли». Я прикусила язык. Мне совершенно не хотелось, чтобы это спасение превратилось в похищение ради выкупа.

— В честь чего? — он с такой ловкостью крутанул удостоверение костяшками пальцев, что у меня пересохло во рту. На ламинированной фотографии остался кровавый след.

Я шагнула к нему, вопреки отчаянному желанию убежать.

— Меня зовут Элль. Просто Элль, отдай мне мои вещи и отпусти.

— Это вряд ли, Элль. Во всяком случае, пока.

Я замерла.

— Прошу прощения?

— Ты меня заинтриговала.

— И что?

— А то, что меня в этой жизни мало что интригует.

— Почему?

Он подошел ближе. В холодном вечернем воздухе я ощутила тепло его тела.

— Потому что обычно я не трачу время на разговоры. Ты — исключение.

Я не знала, нравится ли мне быть исключением. Означало ли это, что он мог допустить и другие исключения — например, спасти меня, а потом причинить боль?

Я невольно содрогнулась. Взяв себя в руки, я рванулась к незнакомцу и выхватила удостоверение.

— Вот. Я забрала то, что принадлежит мне. У тебя нет причин злиться. Оно никогда не было твоим, — мои глаза остановились на деньгах. — Отдай их, и мы разойдемся в разные стороны.

Он улыбнулся. В темном обрамлении щетины мелькнули его ровные белые зубы

— Я так не думаю, Ноэль Чарлстон.

— Элль.

— Хорошо, Элль.

Незнакомец подошел еще ближе, сократив разделяющую нас дистанцию всего до одного шага. Когда он шаркнул своими черными кроссовками по рыхлому гравию и поднял руки, я невольно затаила дыхание.

Я напряглась, ожидая, что он сделает то, что не успели его сбежавшие приятели. Только пальцы незнакомца потянулись не ко мне, а к черному капюшону. Он медленно его сбросил, открыв свое лицо.

Взглянув на него, я забыла, как дышать.

Суровые брови придавали выразительности и властности проницательным темно-карим глазам. Темные, почти черные волосы волнистыми прядями ниспадали ему на лоб, уши и щеки, говоря скорее о дикости, чем об укрощении. Прямой нос и точеные скулы очень хорошо сочетались со щетиной, обрамлявшей его губы.

Черт, эти губы.

Они были мягкими, влажными и почти добрыми, при том, что все остальное в нем казалось грубым и жестоким.

На работе я общалась со многими мужчинами, но все они были либо полноваты, либо старше, либо геи. Я никогда не оказывалась так близко к привлекательному мужчине, примерно одного со мной возраста и при этом абсолютно безжалостному.

Я отступила назад, проклиная не понятно откуда взявшуюся дрожь в коленях. Я хотела списать это на страх, но глупое сердце говорило другое.

Меня к нему влекло.

Из всех мест на Земле, именно здесь.

Из всех людей на свете, именно к нему.

Впервые в жизни мое тело сочло кого-то абсолютно привлекательным, и я понятия не имела, что с этим делать.

О чем это говорит?

Едва избежав изнасилования, я при самых жутких обстоятельствах каким-то образом запала на красивого мужчину.

Я не нормальная.

Как бы интересен он мне ни был, это недопустимо.

Я прищурилась.

— Чего ты от меня хочешь?

Незнакомец улыбнулся, и его губы снова меня заворожили.

— Пока не решил.

Я ущипнула себя, пытаясь взять под контроль свои взбесившиеся гормоны. Я не какой-то озабоченный подросток. Я — генеральный директор, который к тому же чуть не подвергся сексуальному насилию. Ну и что, что он хорош собой?

Это ничего не значит!

Тебе нужно ехать домой.

Немедленно.

Сделав над собой усилие, я от него отстранилась (слава богу, мое сердце билось ровно, а не трепеща от желания) и резко спросила:

— Что ты имеешь в виду?

Он пошевелился, выставив для равновесия одну ногу. Это было обычное движение, только и всего, но оно заставило меня обратить внимание на его тело. На то, какой он высокий. Как джинсы обтягивают его стройные бедра. И как весь он облачен в тайну, словно в какую-то супер-модную одежду.

— Я имею в виду, что в тебе что-то есть.

«О, в тебе тоже».

Даже темнота переулка не могла скрыть от меня трех вещей, которые я тут же заметила:

Во-первых, он был слишком красив (или я слишком долго сидела взаперти, чтобы оставаться с ним наедине).

Во-вторых, этот парень обладал аурой, внушающей страх и уважение. И это явно было не врожденное, а приобретенное качество.

В-третьих, он был грязным, но, похоже, то, что я заметила у него на толстовке пятно, а затем и дырку, ничуть его не волновало.

Незнакомец просто стоял и, пока я его рассматривала, точно так же рассматривал меня. Он скользил взглядом по моей коже так, словно водил по ней нежными перьями, от чего я начала задыхаться, хотя вообще не двигалась.

О, Господи, Элль, возьми себя в руки.

Да, этот парень тебя спас.

Да, он проявил храбрость и предотвратил преступление.

Но на этом всё.

Ты не глупая девчонка, которая влюбляется в первого встречного.

Пора уходить.

Чем бы это ни было, оно ничего не значит.

Не может значить.

Такого не бывает в обычной жизни, и уж точно не могло быть в моей.

То, что папа давным-давно перестал читать мне сказки, вовсе не означало, что теперь мне нужно выдумывать такие нелепости.

Сделав над собой усилие, я взглянула ему в лицо. У меня совершенно вылетел из головы предмет нашего разговора, что само по себе было глупо и безумно, и так не похоже на меня. В крови разлилась паника, от чего речь стала резкой и отрывистой.

— Деньги. Мне они очень нужны, — я протянула руку, проклиная охватившую меня дрожь. — Я хочу уехать.

— Уехать?

— Да.

— Ты не можешь уехать.

— Что? — я вскинула брови, почувствовав, как в ушибленном виске застучал пульс. — Конечно же, я могу уехать. Я хочу уехать. Ты сказал, что не причинишь мне вреда.

Парень поднял руку, не обратив никакого внимания на грязные ногти и засохшую на костяшках пальцев кровь.

— Полегче. Ты можешь уехать. Ты не моя пленница — я не это имел в виду.

— А что ты имел в виду?

Он помахал деньгами, так что купюры у него в кулаке заколыхались из стороны в сторону.

— Я имел в виду... Нам нужно поговорить об этих деньгах.

Я насторожилась.

— А что с ними?

Незнакомец провел языком по нижней губе, полностью завладев моим вниманием. Он окинул меня пристальным взглядом, толи изучая вызванную реакцию, толи стремясь найти ответы на только ему известные вопросы.

Его голос понизился до шепота:

— Я спас тебе жизнь.

— Да, спас, — едва слышно пробормотала я, почти с облегчением отдаваясь тишине. Я немного расслабилась, но тут же напряглась, услышав его слова:

— Думаю, было бы благородно предложить эти деньги мне.

Какая-то часть меня понимала, почему — он оказал мне услугу, а ничего бесплатного в этой жизни нет. Но другая часть была так одурманена, так опьянена его щетинистым подбородком и соблазнительными губами, что я сморщила нос.

— За что?

Он раздраженно кашлянул.

— В качестве оплаты, конечно. За то, что спас тебя. Мы ведь только что определились, что именно это я и сделал?

По моим венам пронеслась еще одна порция адреналина. Я кивнула, взвинченная и взволнованная тем, как он на меня смотрел.

— Да, ты прав. Ты меня спас. Будет справедливо, если эти деньги достанутся тебе.

Я бы не лишила своего спасителя заслуженной награды, особенно если учесть, что его одежда знавала лучшие времена. Но все же мне становилось страшно при мысли, как я буду возвращаться домой.

«Ты пришла сюда пешком».

«Значит, можешь пешком и вернуться».

Технически, я могла это сделать. Просто мне было сложно представить, как после всего случившегося я буду ходить по городу, не шарахаясь от каждой тени.

«Внешний мир не для меня».

Мне нужно было оставаться в своей башне, играть с кошкой и управлять компанией отца, к чему меня, в принципе, и готовили.

Незнакомец щелкнул свободной рукой по купюрам.

— Отлично. Я их принимаю. Спасибо.

— Тебе спасибо, что спас меня.

Он блеснул зубами.

— Всегда пожалуйста.

Что-то между нами изменилось, устранив угрозу насилия, вгоняя нас в ступор.

У него слегка поникли плечи. Взглянув на деньги, парень помрачнел так, словно боролся с собой. Внезапно он протянул мне банкноты.

— Вот, возьми.

— Но я ведь только что отдала их тебе. Ты прав…

Одной рукой он обхватил меня за запястье, а другой — вложил деньги мне в ладонь.

— Мне они не нужны.

От жара его прикосновения мне стало нечем дышать. От того, как вспыхнула под его пальцами моя кожа. Как сознание пронзила вспышка узнавания. А потом он убрал руки, и все исчезло.

Попятившись, незнакомец зарылся пальцами в свои темно-каштановые волосы и пробормотал:

— Я должен идти.

Это был мой шанс благополучно вернуться домой. Я могла бы кивнуть, согласиться и, выйдя из переулка, вызвать карету, которая отвезла бы меня в мое королевство.

Но от его явной подавленности мой страх сменился сочувствием. Как и в случае с тем голодным бездомным на Таймс-сквер, мне хотелось помочь и ему.

«Если он вообще бездомный».

Насколько я знала, он бегал по городу безликим рыцарем и пачкал руки, помогая женщинам, вроде меня — которые не имели никакого права так поздно слоняться по улицам в одиночестве.

Я шагнула к нему и сократила разделяющее нас пространство.

— Я правда очень тебе благодарна.

— Знаю.

Собравшись с духом, я подалась вперед и засунула купюры в передний карман его толстовки.

Очень плохая идея.

Внутри было тепло, какие-то мелкие крошки и прочий мусор, но под мягкой тканью я почувствовала твердые мышцы и учащенное дыхание.

— Какого хрена ты делаешь? — от звука его голоса мое сердце пустилось вскачь, словно от удара кнута.

Я выдернула руку из его кармана, оставив там деньги.

— Я хочу, чтобы ты оставил их себе. В обмен на услугу.

Его лицо напряглось.

— Я уже оказал тебе услугу, забыла?

— Не забыла, — я взглянула на его окровавленные костяшки пальцев, которые уже кое-где распухли и покрылись синяками. — Ты не позволишь мне взглянуть на твои руки или хотя бы купить тебе Тайленол?

— Нет

Хорошо...

— В таком случае единственное, о чем я прошу в обмен на деньги, — это проводить меня домой.

Домой?

«Какого черта ты делаешь?»

Нельзя, чтобы этот бродяга узнал, где я живу. Папа будет в ужасе. Как только этот парень выяснит наш распорядок дня и узнает, когда дом пуст, наша мебель и вещи, скорее всего, исчезнут без следа.

«Ты ужасный человек».

Как можно думать такое после того, как он меня спас?

«Доверять».

Я должна ему доверять, несмотря на его внешний вид и обстоятельства.

«Верить».

И верить своей интуиции, которая говорит, что его нечего бояться.

Мне хотелось, чтобы деньги достались ему, а не ворчливому таксисту. Все, что ему нужно было сделать, это проводить меня обратно.

— Хочешь, чтобы я отвёл тебя домой? — парень приоткрыл рот от удивления. Его лицо оставалось в тени, придавая ему таинственности. — Ты серьезно?

— Да.

— И чтобы я узнал, где ты живешь?

— Если бы ты хотел мне навредить, то давно бы уже это сделал, — я обвела рукой пустой переулок. — Мы одни. И тебе уже известно, что бегун из меня никакой. И все же ты повел себя как настоящий джентльмен.

Парень громко рассмеялся.

— Как джентльмен? Точно, — он потер лицо, от чего стала заметнее грязь у него на шее, и посмотрел на небо. — Откуда ты знаешь, может, я просто пока не нападаю, чтобы расположить тебя к себе и сделать более сговорчивой?

— Более сговорчивой? Кто же, собираясь причинить вред женщине, употребляет слово «сговорчивой»?

Незнакомец ухмыльнулся, но при этом улыбнулись только его губы, глаза — нет.

— Я.

— И кто же этот «я»?

Он нахмурился.

— В смысле?

Я уперла руки в бока.

— Ты мое имя знаешь. А как зовут тебя?

Парень отступил назад.

— Ты... ты хочешь знать мое имя?

А что, не стоило? Неужели он совершил нечто ужасное и не хотел, чтобы об этом узнали?

— Разве незнакомые люди не должны представляться друг другу? Так они перестают быть чужими.

Парень, откашлявшись, потер затылок.

— Только не там, откуда я родом.

— А откуда ты?

Шок снова сменился дерзким поведением. Незнакомец гордо и спесиво расправил плечи.

— Ты любопытная.

Я запротестовала:

— Всего лишь пытаюсь поддержать разговор.

— Не стоит. Давай просто уйдем, ладно? — он оглядел переулок. — Ненавижу такие места.

Я хотела спросить, какие «такие» места, но не осмелилась. Вместо этого я сосредоточилась на том, как добраться домой.

— Ты пойдешь со мной?

— Думаешь, я смогу тебя защитить?

«Ну, да».

— Ты меня уже защитил.

— Это потому, что я против изнасилований и грабежей. А не потому, что у меня комплекс героя. Выйдем из этого переулка, и ты больше не моя забота.

— А, — не знаю, почему это так сильно меня задело. Я распрямилась и, поборов страх, приготовилась идти своим путём — как и всегда. — Тогда ладно. Ну...сколько стоит такси до Верхнего Ист-Сайда?

Парень приподнял одну бровь.

— Ты живешь в Верхнем Ист-Сайде и не в курсе, сколько стоит такси? — он пристально уставился на меня. — Ты ведь не горбатишься в офисе за минимальную зарплату, я прав?

Не знаю почему, но мне хотелось остаться под личиной мелкого служащего с низким доходом. У меня не было желания бахвалиться или, еще хуже, становиться ему живым укором. Чем дольше мы разговаривали, тем больше я понимала, о чем говорит его одежда.

Он был либо бедным, либо вообще бездомным. Незнакомец не походил на того бродягу, которому я отдала свой ужин — от этого парня не пахло, и его одежда была чистой (за исключением нескольких пятен), хоть и немного дырявой. Но выглядел он как человек, прошедший через многое — его подозрительный взгляд говорил о недоверии и тяготах жизни.

— Давай договоримся не откровенничать на личные темы, идёт? — спросила я. — Ты не хочешь называть мне свое имя. А я больше ничего не хочу тебе рассказывать.

Я подняла руку.

— Ты провожаешь меня домой, и мы не задаем друг другу никаких вопросов. Идет?

Он на некоторое время задумался и, наконец, пожал мою руку.

Мне стоило огромных усилий, чтобы не отреагировать на буквально пульсирующее из его ладони желание.

— Парень улыбнулся.

— Идет.

Глава восьмая

Прогуляться по Нью-Йорку одной было потрясающе.

Но гулять по нему с незнакомым человеком, да еще и чрезвычайно привлекательным и совершенно непредсказуемым, было одной из самых невероятных вещей, которые я когда-либо делала.

С тех пор, как я покинула переулок прошло десять минут, и за эти десять минут мой пульс резко подскочил, а затем выровнялся до стабильного восприятия.

Прогулка с этим парнем не должна была становиться из ряда вон выходящим событием. Он — всего лишь человек. А Нью-Йорк — всего лишь город. Но каждый шаг казался иным. Каждый вздох, взгляд, каждый удар сердца.

Мы пробирались сквозь толпу и, по мере того, как тротуар пустел и заполнялся людьми, то расходились, то вновь соединялись. На Таймс-сквер пробило полночь, напомнив мне, что мой День рождения официально закончился, и начался новый день.

Я должна быть в постели.

Надо позвонить папе и сказать, что со мной все в порядке, на случай, если он заметит, что я так и не вернулась домой.

Во мне нарастала тревога, омрачая смешанную, не совсем понятную радость от прогулки по ночному городу с незнакомым мужчиной. Я изо всех сил старалась отогнать эти мысли, но они терзали меня, словно не проходящая зубная боль.

— Сюда, — мужчина сошел с тротуара и пересек дорогу, внимательно поглядывая на полосу встречного движения. — Уверена, что хочешь прогуляться?

— Да, уверена.

— Ладно, — он засунул руки в карманы джинсов и напряг плечи.

Замерзнуть он точно не мог. На улице было очень даже тепло. Хотя я натянула куртку и застегнула ее до самого горла, чтобы прикрыть разорванный топ, так что, возможно, было холоднее, чем мне казалось.

От быстрой ходьбы на спине выступил пот.

Незнакомец, в отличие от меня, не мешкал. Он двинулся вперед широкими, уверенными шагами, не сомневаясь, что я за ним поспею. На меня парень не смотрел и не задавал вопросов. Так я могла украдкой поглядывать на него, отгоняя воспоминания о его росте, манерах и замашках.

Не то чтобы я могла прочесть его мысли.

Язык его тела оставался загадкой — руки крепко сжаты, челюсти стиснуты. Нижнюю часть лица скрывала густая щетина, частично пряча его и здорово сбивая с толку.

Каждый шаг вызывал разные мысли: воспоминания о том, что случилось с Адидасом и Бейсболкой, и о том, что бы со мной стало, если бы им удалось меня изнасиловать. Затем облегчение от того, что этот загадочный путник оказался там в нужное время и спас меня.

Как мне за это отплатить?

Он не просто предотвратил ограбление. Этот незнакомец не дал мне превратиться в другого человека. Он уберег меня от переломного момента, после которого я была бы уже не наследницей «Бэлль Элль», а психически больной иждивенкой.

Я бы не позволила себя сломить.

Но откуда мне это знать? Я верила в себя исключительно благодаря папиной опеке и поддержке. Но я была еще слишком юна. Девятнадцать лет — ничто по сравнению с годами дальнейшей жизни. Жизни, которую возвратил мне этот человек своим самоотверженным поступком.

Чем больше мы шли, тем неизмеримее становился мой долг. Шок уступил место осознанию того, как близко я была к катастрофе. Сейчас я могла бы валяться в том переулке — избитая, истекающая кровью, униженная.

«Но я не там».

Из обыкновенного незнакомца, этот парень превратился в мою броню. В броню, которую я любыми средствами должна вознаградить, потому что восемьдесят долларов — ничто по сравнению с тем, что он для меня сделал.

Пока я над этим раздумывала, мы прошли еще один квартал, мимо закрытых магазинов и случайных пьяных прохожих. Я украдкой поглядывала на своего спутника, сгорая от желания закидать его вопросами и побольше о нем узнать. Поговорить с человеком, которого я только что встретила, но который повлиял на мою жизнь так, как никто другой.

Знал ли он, как я ему благодарна?

Понимал ли, что сделал, защитив меня?

Если он бездомный, я ему помогу.

Если беден — заплачу.

Жизнь за жизнь.

Я не остановлюсь, пока не спасу его также, как он спас меня.

Меня пленил взгляд его темных глаз. В бурных и глубоких озерах суровости и холодного расчета скрывались более нежные эмоции. Мы скользили сквозь редеющую толпу пешеходов, то рядом, то врозь, связанные судьбой и совместно пережитым случаем.

Я ненавидела себя за то, что уже ему солгала. Что скрыла, кто я на самом деле, и не назвала ему свою настоящую должность. Но мне нравилось, что он считал меня какой-нибудь простой секретаршей, живущей в квартире размером с обувную коробку. Нравилось, что он видел во мне нормальную девушку, а не неприкасаемую, как все мальчики из моей школы.

«Мне нравится, как он на меня смотрит».

Как будто он тоже что-то чувствовал. Что-то, чего не мог понять — что-то неопределенное, не связанное ни с сексом, ни с химией. Но благодаря этому мы тянулись друг к другу, ощущая эти летящие от него ко мне искры.

Когда его взгляд стал слишком пристальным, я слегка улыбнулась и опустила голову. Заливший мои щеки румянец выдавал неопытность, но также и открытость по отношению к нему. Если бы я ничего не чувствовала, мне было бы все равно, как он на меня смотрит. Если бы у меня в животе не порхали бабочки, а сердце не выпрыгивало из груди, я бы и не заметила гнетущей тишины, которая с каждой секундой становилась все напряжённее.

Обрадовался ли бы мой отец, узнав, что я нашла...друга?

Перед моим мысленным взором возникло суровое, но беспристрастное лицо отца.

«О, нет!»

Моя рука метнулась к шее, чтобы коснуться сапфировой звезды, которую он мне подарил — звезды, которая делала нас ближе друг к другу. Та, которую он купил мне от всей души.

Её там не было.

Моя шея была абсолютно голой.

«Они ее украли!»

«Я забыла сказать ему, чтобы он ее у них забрал».

Я резко остановилась и, оглянувшись через плечо, скользнула пальцами по обнаженной ключице. Папа меня убьет! Он узнает, что я вышла в город, и меня ограбили, потому что иначе ожерелье бы не исчезло.

«Вот черт».

— Все в порядке? — парень замедлил шаг и, расслабив руки, засунул их в передний карман толстовки.

— Мое ожерелье. Они его забрали.

Незнакомец остановился.

— Какое ожерелье?

— Подарок ко Дню рождения, — я тяжело вздохнула, к глазам уже подступали слезы. — Знаю, что какая-то дурацкая побрякушка мало что для тебя значит, но это дорогая моему сердцу вещь.

Парень расставил ноги, и я снова обратила внимание на то, какой он стройный и быстрый.

— Когда я спросил, взяли ли они еще что-нибудь, ты о нем не вспомнила.

— Знаю! — я принялась нервно теребить волосы. — Я о нем забыла. Все произошло так быстро.

— Если оно так много для тебя значило, ты должна была помнить, — его тон не был ни надменным, ни жестоким, но слова впились в меня, словно осы.

Проглотив скорбь, я выплеснула свой гнев.

— Оно было совсем новым. Мне подарили его сегодня утром.

— И ты уверена, что они его забрали?

— Конечно, уверена, — я резко развернулась и, откинув волосы с шеи, показала красный след от сорванной цепочки. — Видишь?

— Я просил их все вернуть, — лицо незнакомца помрачнело, словно он принял мою потерю близко к сердцу. — Они вернули.

— Знаю…

— Скажи спасибо, что отделалась подаренной на День рождения безделушкой, — он облизнул губы, и в его взгляде блеснуло мрачное раздражение. — Кстати, с Днем рождения.

Незнакомец повернулся и зашагал вперед, то ли ожидая, что я последую за ним, то ли пытаясь отступиться от обещания проводить меня домой.

Конечно, он был прав. Дурацкий драгоценный камень в обмен на спасение жизни? Это небольшая цена. Но, Боже, как же больно было думать о подарке отца — о прекрасной сапфировой звезде — в руках этих мерзавцев. Как они будут ее трогать, засовывать в свои грязные карманы, а потом продадут кому-нибудь, кто никогда не узнает откуда она взялась.

«Папа меня возненавидит».

Чувство вины грызло меня острыми серебряными клыками. Если я расскажу отцу правду о том, что произошло, если у меня хватит смелости признаться, что я ушла, никому не сказав, он меня поймет. Простит.

Но что подумает обо мне этот человек? Он меня спас, а я, вместо того, чтобы радоваться, чуть не разрыдалась из-за пропажи ожерелья ценою в несколько тысяч.

Жизнь дороже какой-то побрякушки. А я уже не глупый ребенок.

Я никогда не была глупым ребенком.

«И не собираюсь становиться им сейчас».

Сорвавшись на бег, я догнала незнакомца и коснулась его предплечья.

— Прости. Тебе могло показаться, что я не благодарна. Что обвиняю тебя в том, что ты не отобрал у них ожерелье, — я облизнула губы. — Это не так. Мне просто жаль, что я им его отдала, но ты прав. Это всего лишь ожерелье.

Парень резко остановился, не сводя глаз с того места, где я его коснулась. Затем с трудом сглотнул.

— Не надо мне ничего объяснять.