Венок памяти

Ночь темна в бору дремучем,

Дремлют сосны в сторожах,

Их тревожат эскадроны,

Измождённые в боях.

Отступленье. Где тут радость,

Русский воин мрачен, зол.

В сне тревожном, саму малость

Прикорнул с устатку он.

Темнота насторожилась,

Шум бивачный враз исчез.

Небеса рисуют Лики —

Что за Чудо из Чудес:

Образ Девы и Младенца,

Озаривший небосвод.

Взглядом истинной Царицы

Осмотрела каждый взвод.

Божья Матерь перстом в запад,

На руках Иисус Христос,

Весь отряд в молитве страстной

На коленях в землю врос!

Лик растаял. Свет остался.

В лицах Вера и покой

Сон Надеждой расплескался,

Все уснули. Завтра в бой!

Сей есть Иисус Христос, пришедший водою и кровию

… И затем сделал нас зваными благодаря воде,

а благодаря крови — избранными. (1Иоан.5:6)

«За Веру, Царя и Отечество!» —

По России как эхо — «Война!»

Собирайся мужик во солдаты,

Трёхлинейка отныне — жена.

Под шинельным сукном Образ Божий,

Крест нательный, мозоли в руках

И краюха домашнего хлеба,

Просоленная в женских слезах.

Принимать тебе завтра крещенье,

Не в купели — в смертельном бою,

Не водою святою, а кровью,

Среди избранных воев в строю.

Собирайся, мужик, собирайся

С супостатом-врагом воевать,

Ратный подвиг героя заждался

И земля заждалась, наша мать!

Почти уж век как воевали.

Почти сто лет забыт тобой,

Хочу что б к Дате, мне сказала,

В чём провинился воин твой.

Иль не достоин я в шеренге

Героев русских гордо стать.

С «Царем, Отечеством и Верой»

Я шел Россию защищать.

Чудское озеро, Полтава,

Бородино и Сталинград —

Дозволь добавить им по праву

Лодзь, Луцк, Сморгонь — где твой солдат

Примером мужества во Славу

Оружья русского стоял.

И погибал, не думав, в битвах,

Что Долг солдатский отдавал.

Кого спросить? Царя? Так нету.

Осталась Ты — Россия-Мать,

А что нам надо? Только Память —

Гвоздичек пару увидать…

Мы с тобою звались приятелями —

Здесь обычай у всех таков.

Но бесстрастные обстоятельства

Превратили нас во врагов.

Я на зов твой отвечу вызовом,

Хоть не вижу, какой резон —

Я охочусь за серым призраком,

Уходящим за горизонт.

Нам с тобою больше не встретиться

У причальной стенки одной —

Ныне властвует околесица,

Называемая войной.

От нелепого выстрела Принципа

Потянулся смертей сезон…

Я охочусь за серым призраком,

Уходящим за горизонт.

Так ли важно кто первым выстроил

Самый первый на свете плот?

Я тебя приветствую выстрелом,

Ну а там — кому повезет.

Победитель отметит тризною

Побежденного вечный сон.

Я охочусь за серым призраком,

Уходящим за горизонт…

…Разрешите, графиня, последний тур — мне уже пора:

Там над пирсом синим рвут темноту

Прожектора.

Обреченный флагман мотает мили на оси винтов,

Ах, графиня, вы ли знаете — кто и за что?

Наша смерть проступает ржавой расцветкой в корпусе мин,

В офицерской рулетке всего лишь шанс из семи.

Нам могилу не рыть — она для нас и так глубока,

Ах, графиня, вы ли сможете ждать моряка?

Vita as vita — в гнезде патрон,

Этот шанс не наш,

И броня пробита словно картон — и на дне экипаж.

Весь в багровых цветах снарядных отверстий

Корабль горит, горит, горит…

На его бортах висят перекрестия субмарин…

Под Белостоком — крепость Осовец

Германцев держит вопреки канону.

По всем войны законам — ей конец:

И не такие пали бастионы.

Приказ гласил: держаться здесь два дня,

Но бой идёт сто восемьдесят суток.

Пусть тает гарнизон от артогня,

Но и германцу в поле не до шуток.

На батареях «Берты» лишь вдвоём

Из супер-пушек в схватках уцелели,

А две разбиты снайперским огнём:

Страшны артиллерийские дуэли.

И пусть с утра над крепостью, гудя,

Германские висят аэропланы,

Грозя лавиной смертного дождя —

Ведь обороны неизменны планы.

Но день настал — зелёною волной

На крепость хлора облако поплыло,

И осыпалось тёмною золой

Всё то, что лишь недавно живо было.

Трава чернела в гибельной росе,

Дымились казематов силуэты,

Зелёно-жёлтый рыхлый слой осел

На пушки, на снаряды, на лафеты.

А кайзера отборные полки,

Пробив в колючей проволоке тропы,

Пустились к равелинам напрямки,

Чтоб мертвецов похоронить в окопах.

Казалось, тени мёртвых восстают,

Где хлор туманом старый бруствер лижет,

Равняются в неслышимом строю,

Но вот они всё ближе, ближе, ближе…

Отхаркивая лёгкого куски,

В крови, ожогах, глаз прищурив бельма,

Пехота шла в последний раз в штыки,

В бессмертие вступая из забвенья.

Они тащили облако назад —

И встал ландсвер, вживую видя ад.

Укрытых в капонирах пушкарей

Газ не убил — тряпьём закрыли щели;

Лишь ветром хлор снесло чуть-чуть правей —

Над немцами захлопали шрапнели.

Шеренг ломались стройные ряды,

И паника губительной волною

В преддверье неминуемой беды

Гнала назад полки перед собою,

Несла солдат безумною толпой

По трупам через узкие проходы,

И в бойню превратился этот бой,

В легенду, что стереть не в силах годы…

…Лишь по приказу, всё взорвав вокруг,

Ушли с позиций русские герои…

О наших славных прадедах, мой друг,

Не будем мутной забывать порою!

Это было сотню лет назад —

Перечёркнут мир войной,

За снарядом враг нам слал снаряд,

Крепость принимала бой.

Рев железа, языки огня,

Раскаленный ураган,

Мы теряли счет ночам и дням,

Корчась на земле от ран.

Крепость на заре окутал газ —

Враг смертельный, без лица,

Заставляя выть от боли нас,

Выжигая нам глаза.

Задыхаясь, поднимались мы,

Сплюнув лёгочную кровь,

Сокрушая правила войны

В час атаки мертвецов.

Будем стоять до конца,

Некуда нам отступать,

Свет и покой в небесах

Могут нас подождать!

Шестьдесят истерзанных солдат

В штыковую, во весь рост,

Никаких приказов и команд,

Только ненависть и злость!

Кровью харкали врагу в лицо,

Дьявол вел нас или Бог?

Враг бежал от нас, от мертвецов,

К Смерти, за её порог.

Нас отпели рассветы,

И закаты отпели нас…

«Все, что угодно, случиться может,

Каждому внятно: велик Аллах!

Вена в руинах, победы множат

Гордый кроат и хмельной валах.

Все, что угодно, — от перестрелки

В польских болотах до взрыва мин.

И все длиннее кривые стрелки

Армий, шагающих на Берлин.

То ли Версаль будет первым, то ли

Гений Таврического дворца…

Все происходит, согласно воле

Всепонимающего Творца.

Сила Всевышнего — наша сила…

Все, что угодно, но только не

Въезд императора Михаила

В павший Стамбул на гнедом коне.

Все, что угодно, о, что угодно,

Только не это!» — твердил султан.

Плавил окно белизной холодной

Лунный мерцающий ятаган.

Купол Софии, огнем оборот,

— Чудо! — казалось, возрос стократ

В ночь, когда пал мусульманский город

И воссиял православный Град.

Marlbrough s'en va-t-en guerre,

Mironton, mironton, mirontaine…

Старинная солдатская песня

Шкатулка на комоде, старинный сувенир,

Мелодию заводит исправно репетир,

Солдатики в доспехах кружат под

перезвон:

«Мальбрук в поход поехал…

…Мирантэн,

мирантэн,

миронтон»

Устал от пыльной скуки провинциальный

мир,

И новые Мальбруки спешат надеть мундир,

Юнцы, сбиваясь в стаи под хлопанье знамён,

Задорно напевают:

«Мирантэн,

мирантэн,

миронтон!»

Где мальчик? Он в походе, и писем долго

нет.

На стареньком комоде стоит его портрет.

В домах трясутся стены от топота

колонн,

Грохочет марш военный:

«Мирантэн!

Мирантэн!

Миронтон!»

У Триумфальной арки построились полки,

Обвиты лентой яркой еловые венки.

На катафалках — лавры, печалится

тромбон,

И мерно бьют литавры:

Мирантэн…

Мирантэн…

Миронтон…»

Три залпа ухнут гулко — прощайте, «лорд

Мальбрук»!

И выскользнет шкатулка из ослабевших

рук,

И звоном захлебнётся заезженный рефрен:

«Бог весть… когда… вернётся…

…миронтон…

…миронтон…

…мирантэн…»

И падал чёрный пепел на белый снег

И шарил в чёрном небе слепящий свет

Прожектора

И слушал контрастный мир

Как бьются взрывы в окна пустых квартир

А по цементу пола текла вода

И не было надежды, любви, стыда

Был только стылый ужас и вой сирен

И влажное удушье подвальных стен

И лампочка дрожала, и трясся дом

И солнце стало мифом, а небо — сном

Мгновенье — бесконечным, и кратким — век…

К утру на чёрный пепел

Пал белый снег.

Умирая вставал

восставал из глубин…

и на дне

восставал преисподней…

мельтешила вдова

вдоль убитой любви

и корнет

прятал голову в потник…

и сверкало огнём

побеждённых зарниц

шло в зачёт

непутёвых амбиций…

и светло словно днём

и малиновость лиц —

кумачом

воспалённого ситца

Карты брошенные не вскрыты,

проигравший докончил «четверть»

и валяется — как убитый —

от окопов в каком-то метре…

хата с краю, да конь в попоне,

спит село, окна в снег упрятав…

здесь же курит смурной полковник

в этой горнице крайней хаты…

может, стоило… не иначе…

может, просто бы спеть по пьяни?

то-то нынче Луна чудачит —

забирается медью в сани;

то-то воют с утра собаки

растревожены чем-то, черти…

не люблю я, когда в атаке

мной зигзагом нечистый вертит…

не люблю, если выстрел первый

раздаётся во сне под утро…

то ли вновь натянулись нервы,

или всё-таки нечисть крутит?..

Мы мёртвой армии вожди —

Стихами вводим в память жизни.

И мы — поэты — впереди,

Поскольку не бываем лживы.

О жертвах Первой мировой,

О мёртвой армии пишу я.

Забытых, проклятых войной

Я снова в жизнь введу земную.

Мелькают лица, имена.

На времени лице железном

Отпечатлелись. Жизнь одна,

Но вверена различным безднам.

Распятых, сожранных войной

Поэты ныне воскрешают —

Забыть о Первой мировой

Всем равнодушным помешают.