Верхом на раторне

Глава XIX Тьма в полдень

66-й день лета

За Готрегором Серебряная делала поворот на восток, а затем снова возвращалась к своему привычному южному курсу. Давным-давно низины внутри этого угла были очищены и огорожены по краям земляной плотиной. Каждую весну часть распухшей от снега реки отводилась на созданные таким образом триста акров лугов, а затем сливалась через их нижний край, оставляя после себя новый, богатый слой ила, на котором очень скоро выстреливали ярко-зелёные листья ранней травы. У дальнего края, там, где земля поднималась навстречу предгорьям Снежных Пиков, длинные террасы давали опору сочным лентам ячменя, льна, ржи, овса и пшеницы, зреющим в преддверье Большой Жатвы в конце лета. Однако в середине лета всё внимание было сосредоточено на нижнем луге и заготовке сена, для которой потребовалась каждая рука из тех, что Норфы смогли созвать, чтобы успеть собрать урожай до смены погоды.

Первой шла линия жнецов, окружённых шипением и вспышками кос, сено сваливалось в груды у их ног. Следующая линия работников разгребала эти кучи граблями, равномерно разрыхляя сено для правильной сушки. За их спинами, между рядами неуклюже двигались двадцать громадных повозок, влекомых лошадями или быками. В них забрасывали подготовленное сено под опытным взглядом мастеров по работе с грузами. Когда повозка наполнялась, её тянули в сторону к одному из постепенно растущих стогов. Сами стога сена были очень тщательно сконструированы и, в некотором роде, представляли собой произведения искусства. Каждый располагался на каменном основании, которое, в свою очередь, было покрыто толстым слоем зелёных ветвей, которые поднимали сено подальше от сырой земли и защищали его от крыс, которые с таким же успехом могли жевать упругие ветви, как пытаться прогрызть лошадиную шерсть. Сверху на всё это ставилась деревянная конструкция в виде пирамиды без дна, уже на которую укладывалось сено и опять под строгим контролем.

В общем и целом Малая Жатва продвигалась очень гладко, хорошо смазанная столетиями практики.

Торисен работал вместе со жнецами, горячий, потный, и не так слаженно, как ему бы хотелось. Все прошлые годы он проводил или в Южном Воинстве, или под гнётом своих обязанностей, и это был его первый сезон в поле. Он знал, что его кендары предпочли бы, чтобы он стоял поодаль, изображая из себя надзирателя — в конце концов, чтобы сказали бы их враги, если бы увидели лорда Норф, вкалывающего как самый последний из его дома? Однако, Торисену было всё равно. Он, по крайней мере, достаточно хорошо освоил работу широкой косой, чтобы не оттяпать кому-нибудь ногу; и если его ряд был менее аккуратным, чем у более опытных косарей, что ж, он ещё мог научиться. В конце концов, вот его руки, обе, двигаются по его воле. Бинты и шины сняли недели назад, но его облегчение от этого осталось, такое же острое и чёткое, как и в тот момент, когда он впервые согнул свои исцелённые пальцы и узнал, что всё-таки не станет калекой.

Кроме того, это было просто приятно, снова подчиняться приказам, пусть даже кого-то, вроде этого сварливого мастера урожая. Тот был сейчас позади, крича на работника с граблями голосом, таким же дребезжащим и раздражающим, как лезущая всюду солома.

— Давай сюда, ты, короворукий кадет! Займись этими охапками и разрыхли их, как полагается. Ты что, никогда не слышал о том, что плотно сложенное сено может нагреться до самовоспламенения?

Кадет Вант подавил насмешливое фырканье. Кто ты такой, говорило оно, чтобы учить меня чему-либо? Будучи десятником, он уже ясно дал понять, что возмущён тем, сколь низкая роль досталась ему в покосе, и неважно, что рядом с ним трудились все от старшего рандона до самого верховного лорда.

— Ты думаешь, это смешно? — Лицо мастера урожая было почти на уровне лица кадета, он был вынужден привстать на пальцы ног, чтобы их глаза выровнялись. — Между прочим, парень, я видел, как однажды такое случилось, целое поле горящих стогов, бледные языки пламени под летним солнцем, и той зимой скотина мычала от голода так громко, что никто не мог уснуть. Так что заткнись и работай как следует!

Торисен почувствовал, как эти тяжёлые и нетерпеливые глаза повернулись и упёрлись в его спину. Ещё посмотрим, кто кого пересмотрит, подумал он.

— Ха! — сказал мастер и потопал прочь, чтобы покричать на кого-нибудь ещё.

Марк и Шиповник Железный Шип работали бок о бок, дальше по линии, две высокие, крепкие фигуры, машущие своими лезвиями, создавая ими одинаковые, непринуждённые дуги. Волосы девушки светились тёмно-красным, покачиваясь туда и обратно при движении. Борода мужчины была густым, белым кустом с несколькими слабыми отметинами цвета шерсти лисы, а его голова обгорела и шелушилась под своей всё уменьшающейся короной красноватых волос. Шутки ради кто-то всё время прятал его шляпу; в этот раз, он определённо всё ещё её не нашёл. Он что-то сказал своей напарнице и та рассмеялась, белые зубы сверкали на тёмном лице, которое, похоже, принадлежало какому-то новому виду Южных Кендар. Торисен никогда прежде не слышал, как смёется Шиповник Железный Шип, он даже никогда не видел её улыбки.

Он снова задумался, почему Марк — очень вежливо и осторожно, как будто боясь причинить боль — отклонил его предложение постоянного места у Норф. Любой другой на месте кендара, без всяких сомнений, вцепился бы в такой шанс. В тоже время любой порядочный и скромный лорд был бы рад иметь такого работника. Это правда, на девятом десятке он уже миновал свой лучший воинский возраст, но он всё ещё мог так многое предложить тем, кто ценил доброту и врождённую порядочность, не говоря уже о его растущих умениях в качестве ремесленника. Он чего-то ждал, но вот чего? Между тем, как иронично, частично из-за его отказа принять службу у Норф, его имя было одним из тех, о которых Торисен был абсолютно уверен, что никогда их не забудет.

Не то что бы со времени несчастного Муллена он их все перепутал или позабыл. Его люди не позволили ему. В его присутствии все явно стали называть друг друга по именам, пока он не потребовал, чтобы они прекратили, так как это вызывало у него головную боль. Чёрт возьми, они ему не доверяют?

Не отвечай на это.

Киндри тоже отклонил место на его службе. При этом Торисен испытал удивление и облегчение, если не озадаченность. В соответствии с Матронами, незаконнорожденные хайборны не считались родственниками кому бы то ни было, но это не могло изменить тот факт, что Киндри был сыном бедной тёти Торисена Тьери — то есть двоюродным братом. И шанир так жаждал получить свой дом. Так почему же он пошёл на попятный в самый последний момент?

Касаясь этого дела, к Торисену не была официально привязана и его сестра Джеймсиль. Ему никогда не приходило в голову попытаться, а она, похоже, не ждала или не хотела подобного.

Это было ещё одно болезненное пятнышко, омрачающее его удовольствие от этого дня: Десятка Джейм тоже прибыла на помощь по заготовке сена, но без неё. Мин-Дреарский кадет Рута сказала, что у его сестры есть неоконченное дело в холмах. Какое, ради предков? Она определённо не настолько безумна, чтобы попытаться продолжить своё знакомство с мерикитами, которое она прервала в Киторне в Канун Лета. Теперь он с беспокойством припомнил, что она не согласилась с ним насчёт того, что подобное даже не обсуждается. Его беспокоила её тихая независимость, как будто она подчинялась власти и авторитету, только когда сама того хотела.

Я теряю контроль? уже не в первый раз раздумывал он. Над своей сестрой, над своими людьми, над самим собой? Не ошибся ли я, приняв титул моего отца, когда надо мной висит его проклятие? Может ли принятье наследственной власти, когда от него отрёкся отец, быть хуже, чем просто её незаконный захват?

Но он видел, как близок был Кенцират к тому, чтобы развалиться на части. Как он почувствовал смерть Ганта, также почувствовали и другие, пусть и менее ясно. Некоторые хайборны могли в скорости потребовать себе место Верховного Лорда. Каинрон, вероятно. Или Ардет. Или Рандир. Затем могла начаться гражданская война и такая резня, что Белые Холмы показались бы детской забавой. Эти семена разрушения тоже были частью наследства его отца.

Не важно, что я делаю, подумал Торисен, взмахивая косой не вряд и заставляя работавшего рядом с ним кендара поспешно отступить в сторону, я стою в его тени.

— Отдых! — проревел мастер урожая.

Жнецы побросали на землю свои инструменты и схватились за бутылки с водой, висящие на их поясах. Некоторые уселись, вытащили куски сыра с луком, завернутые в чёрный хлеб, и принялись жевать. По линии пробежала волна разговоров и смеха, часть которого была направлена на следующих за ними работников, которые отставали, чем и вызвали этот желанный перерыв. Как бы то ни было, они почти добрались до нижнего края луга. Вперёд выдвинули оселки и ванночки с маслом и песком, чтобы наточить и выправить лезвия перед финальной атакой.

К нему устало подошёл Харн, над плечом которого, как неуклюжее копьё, торчали восьмифутовые вилы.

— Жаркая работенка, — сказал он, предлагая Торисену отхлебнуть из его бутылки, которая, как оказалось, содержала крепкий сидр. Он, прищурившись, посмотрел на затянутое дымкой небо и на солнце, окружённое кольцом гало. — Странный свет, странная погода. Как ты думаешь, собирается буря?

Надвигается дождь, думал Торисен. Он мог чувствовать его своими свежесросшимися костями. И что-то ещё, как-то связанное с его своенравной сестрёнкой… но думать так было просто нелепо. Любые естественные катаклизмы не были виной Джейм — хотя неестественные, быть может.

Перед рассветом случилось несколько толчков, достаточно сильных, чтобы обвалить некоторые, уже повреждённые стены и подстегнуть боязнь нового сильного землетрясения, вроде того, что было весной, и чьи следы всё ещё виднелись по всему Заречью. Торисен посмотрел на север. Этим ранним утром из окна своих покоев в башенке, он увидел султан дыма на горизонте. Теперь эти облака приближались — странные, похожие на белые лепестки на фоне темнеющего неба. Воздух зашевелился, в нём появился намёк на… что? Тухлые яйца? Над головой пролетали птицы, все они направлялись на юг.

Кто-то предупреждающе закричал, когда через поле пронеслось стадо оленей, между, а иногда и над жнецами, которые падали на землю ничком, спасаясь от летящих копыт. У ног могучего оленя, клацая зубами, неслась белая полоска. Щенок волвер Уайс[60] выросла за лето, хотя и не так сильно, как вырос бы детёныш волка, и теперь она гонялась за всем, что от неё убегало. Олени, коровы, овцы, люди…

— Увидишь, что будет, когда она достаточно подрастет, чтобы совершить своё первое убийство, — мрачно сказал Харн, наблюдая. — Одна капля свежей крови, и её уже ничто не остановит.

Уайс наконец сдалась, прекратила погоню и вприпрыжку вернулась к Торисену, как обычно остановившись вне приделов досягаемости.

— Что я с тобой должен делать? — спросил он её, — И что, во имя Порога, ты от меня хочешь?

Нет ответа, только этот нервирующий, льдисто-голубой, пристальный взгляд.

Больше, чем когда-либо ещё, она напоминала ему его сестру. Обе, казалось, бросали ему вызов в чём-то, чего он не понимал или, возможно, не хотел понять.

Снова вернулось это болезненное ощущение потерянного контроля, подобно постепенному погружению в бездну, без всякого намёка на дно.

… Папенькин сынок, беги, прячься…

Слова, сказанные в бреду. Просто глупо, что они смогли ранить его так глубоко, что до сих пор продолжали причинять боль. Она, разумеется, не понимала, что говорила.

Он всё ещё не знал, как именно была ранена его сестра. Вероятно, этого не знал никто, хотя Торисен чувствовал, что Каинрону Горбелу было известно больше, чем он рассказал. Что-то странное происходило между двумя лорданами, если подразумевать под странным что-то кроме постоянной конкуренции домов, которая в прошлом частенько граничила со смертью. А кроме того, был также Ардет Тиммон. Сын Передана. Фаворит Адрика. Чем он там занимался весте с Джейм, и почему они оба продолжали незаметно проскальзывать в его самые глубокие личные сны?

Г'ах, подумай о чем-нибудь другом. Но он не мог.

Пропав на полжизни, его сестра-близнец вернулась, но она продолжала ускользать прочь, из одной диковинной ситуации в другую. Она была моложе, чем он сейчас, но иногда казалась старше, с глазами, которые намекали на опыт, лежащий за пределами его понимания, и на определенно растущее раздражение: Ты мог бы, по крайней мере, попытатьсяпонять.

А самое главное, она теперь была кадетом Тентира, куда он так долго желал попасть всем сердцем.

Она набирает силу, парень, пробормотал голос в его голове, за закрытой дверью.

Даже твой боевой лидер Харн хорошо о ней отзывается. Рандон любит воинов, а она становится одним из них. Что если, в конечном счёте, они предпочтут её тебе?

Безумие. Не слушай.

К тому же далеко не все в Тентире были рады её присутствию там. Кадет Вант, пусть и осёл в других отношениях, сказал об этом вполне однозначно. Для многих она была уродом, само её присутствие в училище оскорбляло прошлых и нынешних рандонов. Вант также намекнул, что никто и не ожидает, что она в самом деле продержится весь курс обучения. Милорду не следует беспокоиться. Его люди в Тентире знают, чего он хочет.

Ха, подумал Торисен. Он бы сам хотел это знать.

Харн легонько толкнул его локтем.

— Компания.

Сверху по Новой Дороге приближались два всадника, один — стражник рандон, второй… чёрт. Леди. Молча ругаясь, Торисен вытер потное лицо.

Он думал, что здесь, в середине поля сена, он мог быть в безопасности от Матрон. Как и предсказывала Рябина, их планы и комбинации стали гораздо изысканнее со времени фарса первых нескольких дней, но они всё ещё были очень далеки от того, чтобы сдаться. За прошедшие несколько недель, его перезнакомили со всеми, от несчастной лысой девушки с недавно выбритой головой (кто-то определённо заметил его сильную реакцию на длинные, чёрные волосы, но понял её неправильно) до семилетки с широко распахнутыми глазами, которая первой попросила жениться на ней, когда он вышел из покоев Адирайны.

Изредка он тайком навещал Матрону Яран Тришен, чтобы убедится в том, что ещё не все женщины хайборны окончательно рехнулись; и если у неё были новости о Джейм, полученные от Кирен, тем лучше, хотя он всегда остерегался спрашивать напрямую.

Предложение Рябины продолжало плавать на задворках его разума. По крайней мере, это было бы так приятно, расстроить все их планы, взяв в качестве консорта сестру — только напоказ, разумеется.

Торисен скользнул обратно в черную куртку, которую сбросил из-за жары. Следует оказать уважение врагам и одеть всю доступную защиту.

— Привет!

Он выпрямился, удивленный этим приветственным криком. Этикет удерживал большинство его может-быть консортов в безмолвии, кроме семилетки, чей поток наивных и очень неуместных вопросов никто не был в состоянии остановить или отбить.

Затем он опознал в прибывшей Луру, юную дочь Каинрона, и расслабился. Трудно ощущать угрозу от девушки с кличкой Полуумка. Кроме того, в Киторне она помешала своей сестре Каллистине дать ему пощечину тем же кольцом-бритвой, которым его бывшая временная жена порезала лицо Джейм. Даже если вмешательство девушки было простым совпадением, как она клятвенно заверяла, он был обязан ей за это.

Не дожидаясь помощи, Лура вихрем огненно-красного бархата свалилась со своего пони и ринулась к Торисену через пустошный луг. Ошеломлённые кендары расступались в стороны, освобождая ей проход. По свободе, с которой она двигалась, Торисен предположил, что она оставила свою узкую нижнюю юбку в Женских Залах. Затем она увидела Марка и с пронзительным воплем радости бросилась в его руки.

— Я видела тебя во дворе замка, когда ты работал с этими прелестными кусочками стекла, но они не позволили мне выйти и сказать тебе привет. Привет!

Марк засмеялся, осторожно отвечая на её восторженные объятья. Её макушка доставала ему только до нижнего края рёбер. — Я тоже тебя видел, леди, машущую в верхнем окне и, я думаю, кричащую. Затем кто-то утянул тебя прочь.

— Это была мастерица по шитью. Так забавно наблюдать, когда она впадает в истерику. Просто спросишь, «Что?» и она уже готова. Видишь ли, юным леди не полагается задавать вопросы, но я считаю это глупым, так что я непрерывно их обо всём спрашиваю.

— Ты, должно быть, очень популярна у своих учителей, — сказал повеселевший Торисен. — Я и не подозревал, что ты знаешь Маркарна.

— О да! — Она повернулась, чтобы широко ему улыбнуться — на самом деле, очень милая девушка, насколько он мог разглядеть под её обманчиво скромной полумаской; и к тому же, совсем не глупая, несмотря на её кличку и манеры. — Марк спас нас из дворца в Каркинароте. Это было после того как он загорелся и, разумеется, до того, как обрушился. А в промежутке между этим, умер бедный Принц Одалин. — Её бойкое лицо затуманилось от воспоминаний, солнце скрылось за облаком, но немедленно засияло снова. — А потом мы сплавлялись на барже вниз по реке Медлительной в Каскад, вместе с этим очаровательным барсом Журом. Это было так весело. Когда твоя сестра поблизости, случаются такие увлекательные вещи!

— Я заметил, — сказал он, с улыбкой, которая на половину была гримасой. — Но здесь её сейчас нет. Так чему мы обязаны честью вашего присутствия, леди? Вас определённо не послали Матроны.

— О нет, — жизнерадостно сказала она. — Они вылили ведро воды на мастерицу по шитью, как раз, когда она начала становиться такой интересной, и отправили меня в мою комнату, практиковаться в вязании узелков, но это так скучно! Как и почти всё в Женских Залах. Я бы попросилась домой, но Каллистина, вероятно, убьёт меня. Как бы то ни было, мне просто захотелось на немножечко вырваться из Залов. Я собиралась отправиться одна, вот только меня заметила Кабачок и, кроме того, мне потребовалась помощь с корзинкой. Я решила устроить тебе пикник. Уже почти полдень, ты знаешь.

Торисен наконец заметил плетёную корзинку с продуктами, которую несла кадет-стражница Кабачок, смущённо повесив её на руку. Он также отметил на её лице встревоженный взгляд человека, которого втянули во что-то не дав ни секунды на размышления. Без всяких сомнений, позже её капитан устроит ей все семь кругов ада за это происшествие.

Лура расстелила по усеянному кочками жнивью какое-то белое бельё — так она всё-таки не оставила свою нижнюю юбку в Женских Залах — и вывалила на неё содержимое корзинки.

— Вот! — сказала она. — Я принесла кое-что из того, что я люблю есть.

Торисен взял пурпурный, круглый леденец, покрытый кремовой глазурью. Марципан, шоколад, обсыпанный крошкой грецкого ореха, улитки, вложенные в имбирные раковины… кладовая Каинронов была определённо гораздо лучше укомплектована сладостями, чем у Норф, да и всем остальным, вероятно, тоже.

— Так ты знаешь нашего котёнка не хуже Маркарна. — Харн сунул в рот что-то ярко зелёное, скорчил рожу и проглотил это целиком. — Мне кажется, этот был всё ещё живым.

— Ну, ты же не захочешь съесть мёртвого засахаренного таракана, не так ли? О да, Джейм и я как сёстры. Хотя после Каскада мы больше не виделись, пока она не нагрянула в Рестомир прямо перед штормом предвестий. Ты знаешь, — добавила она, поворачиваясь к Шиповник. — Ты там тоже была.

— Я кое-что слышал об этом, — Сказал Харн. Он оглядел остальные угощения Луры, но ничего не взял. Кендары вокруг них уселись и вернулись к своей, более мирской, еде, делая вид, что не слушают. — Что там произошло, кадет?

Остальная часть десятки Шиповник, работавшая во втором ряду, уставилась на неё с плохо скрываемым ужасом. Вант, ниже по линии, стал белым под своим шелушащимся загаром. К этому времени вся эта история стала хорошо известной в бараках Тентира и за время повторений успела обрасти множеством неумышленных приукрашений. И всё же до сих пор ни один старший офицер не появился, чтобы потребовать официальный доклад о случившемся, вероятно боясь того, что мог услышать.

Шиповник докладывала таким плоским голосом, что по нему можно было катать мраморные шарики. Во время патрулирования они столкнулись с лордан. Та утверждала, что её слуга Серод является пленником Лорда Каинрона и что она обязана честью спасти его. Они помогли ей в этом.

Все ждали, когда Южанка продолжит, но на этом она поставила точку. Вант облегченно вздохнул.

— Ох, ты совсем не умеешь рассказывать истории! — немедленно сказала Лура. — Слушайте. Все собрались в Короне — это башня Рестомира — жутко напившись и скандаля. Я была вместе с Пра в её садике на плоской крыше башни, но она послала меня вниз добыть немного еды из кухни, и с кем, как вы думаете, я там столкнулась? Джейм и стадо кадетов, преследующие курицу. Нет, это не совсем верно. За ней гнались мои дяди, и кузены, и братья, чтобы сделать суп — понимаете, Отец напился и вызвал этим недомогание у всех слуг, так что нам пришлось кое-как перебиваться самостоятельно — и она (курица) забежала прямо в кладовку, где мы прятались. Именно тогда Джейм рассказала мне, зачем она пришла. Серя — то есть, Серод — был моим слугой в Каркинароте. Кроме этого, он мой полубрат от какой-то посудомойки южанки. В любом случае Отец просто озверел оттого, что он сменил дом, и нанизал его кожей на все эти раскалённые докрасна крюки.

Лура примолкла, вспоминая, внезапно посерьёзнев.

— Он кричал, — сказала она. — Много. Никто не должен так кричать.

— Как бы то ни было, затем Отец прицепил к крюкам проволоку и подвесил его в центральной шахте Короны. Какое-то время он заставлял его танцевать, как свою марионетку. Потом ему надоело и он ушёл, решив, что рано или поздно крюки прорвут кожу Сери и он проделает весь путь вниз, до Ямы.

— Это добрых две сотни футов, — пробормотал одни кендар другому. Они оба стали белыми при мысли о том, чтобы повиснуть на такой высоте. Другие тоже выглядели нездорово.

— Но он не упал, — продолжала Лура. — Мы смотали проволоку и втянули его наверх… ну, я тоже немножко помогла… и выдернули крюки. Однако затем появился Отец. Я убежала. Потом Отец поймал тебя.

Она слегка неуверенно посмотрела на Шиповник.

— Он сказал что-то насчёт того, чтобы привязать тебя семенем, чтобы это ни значило, и приказал тебе встать на колени. Это так пугает, когда он использует такой голос. Почему-то ему нельзя не повиноваться. К тому времени я уже вернулась на верхушку башни, в сад Пра, и встала на колени у края, так что я не могла ничего видеть, но могла слышать. Джейм сказала: «БУ!», а отец сказал: «ИК!», и следующее, что я знаю — он вывалился через перила, в шахту, зацепившись за что-то вверх ногами, с расстёгнутыми штанами, хлопающими ему по лицу.

— Милосердные Трое, — выдохнул Харн. — У водопадов, Шет сказал что-то насчёт того, что Каинрон «нетвёрдо чувствует землю под ногами». Во имя Порога, что наш котёнок с ним сотворила?

— Я не знаю, — ответила Лура, — но он от неё просто в ужасе. Затем она сказала: «Развлекаешься с порядочными кендарами, не так ли? Играешь во всемогущего Бога, в своей высокой башне, а? Ну, когда вожделение овладеет тобой в следующий раз, вспомни меня. И это. И продолжай смотреть вниз».

— Затем, он начал кричать.

— Шиповник, ты сказала: «Ты не знаешь, что ты наделала».

— А она ответила: «Я редко это знаю, но всё равно делаю. Такая уж я есть, Шиповник Железный Шип. Помни об этом».

— И никто из нас и не сможет забыть, не так ли? Потому что она сказала это голосом один в один таким же, как у Отца.

Мгновение все молчали.

Между ними туда и обратно метался ветер, закручивая вихри мякины, похожие на призраков, пытающихся восстать из постриженного поля, а затем бросая её обратно между рядами. Над их головами, в верхних слоях атмосферы, начались стычки авангардов северного ветра и запоздавшего Тишшу, пришедшего с юга.

Харн бросил на Торисена быстрый взгляд из-под своих тяжёлых бровей. — Напомни мне попозже рассказать тебе ещё кое о чём, что случилось. В Тентире. Касательно советника Каинрона Коррудина.

Торисен не желал это слышать. Он так уже услышал чересчур много.

После своей декламации Лура выглядела испуганной, как будто она не осознавала, что именно собиралась сказать, пока не сказала это. Теперь она подпрыгнула и пронзительно завизжала, когда рядом с ней на землю упала мёртвая птица. Они падали по всему полю. Кроме того, потихоньку начало падать то, что сначала приняли за грязный снег. Облака были уже почти над ними, рыча приглушённым громом и задёргивая солнце пеленой.

Марк попробовал на вкус упавшую на его руку снежинку и сплюнул её. — Пепел, — сказал он. — Этого я и боялся. У какой-то горы на севере сдуло верхушку.

Мастер урожая нахмурился и засуетился. — За всю мою жизнь такого никогда не бывало, — сказал он, как будто для того, чтобы провозгласить, что подобное и сейчас невозможно. — И всё же ты прав, мы на её пути на юг. Как много этой чёртовой дряни может на нас высыпаться?

— Сколько угодно, от тонкого слоя пыли до нескольких футов. — Марк выглядел извиняющимся. — Обычно Старик Тишшу сдувает самое худшее на север за Барьер, но в этот раз он похоже промахнулся. Также может начаться дождь с пеплом.

Мастер уставился на него, затем бросил дикий взгляд на верхние террасы, где лёгкие порывы ветра волновали блестящие полосы зреющего зерна. Золотисто-коричневый ячмень склонился, сияя серебристым золотом. Более жёсткая пшеница гнулась хуже, её остья колосьев едва приоткрылись.

— Мы могли бы собрать немного, — пробормотал он. — Хотя бы несколько бушелей ранней пшеницы, или ржи, или овса, просто на случай, если…

Торисен бросил быстрый взгляд на Марка, который затряс головой. На это не было времени. — Мы должны спасти столько, сколько сможем, здесь, на водяном луге, — сказал он, — и надеяться на лучшее.

Мастер выглядел поражённым. Так же как сено было жизненной необходимостью для выживания домашнего скота зимой, так и Большая Жатва в конце лета была тем же самым для всех двуногих.

Его пугает не голод, понял Торисен. Он боялся, что если запасы иссякнут, его лорд может отослать большинство своих людей на юг, а сам останется удерживать замок вместе с символическим гарнизоном. Учитывая то, каким слабым, в последнее время, выглядел Верховный Лорд, оставлять Готрегор без защиты означало риск его захвата более сильным домом. С другой стороны, как многих он мог позабыть из тех, кого отправит прочь? Муллен ободрал себя живьём, чтобы избегнуть подобной судьбы.

Вся тяжесть его положения вновь рухнула на его плечи, больше не позволяя сбежать, тяжелее, чем можно было вынести. Они зависят от меня. Я дал им это право, когда принял место отца.

Он коснулся плеча кендара.

— Всё будет хорошо Старв. — Как-нибудь. — Продолжай.

При звуке своего имени мастер урожая мигнул, и внезапно вспыхнувшая в его глазах паника исчезла. Он отрывисто и неуклюже кивнул своему лорду и повернулся к собравшимся войскам. — Забудьте про остатки нескошенной травы. Укройте все эти стога. Шевелитесь!

Когда кендары рассыпались по полю и принялись за дело, Марк подхватил напуганную Луру, усадил её на спину пони и передал поводья уже оседлавшей лошадь кадету-стражнице. — Езжайте в Готрегор, — сказал он. — Быстро. Скажите им загнать внутрь домашний скот, накрыть колодцы, закрыть все заслонки в дымовых трубах, запереть все ставни и забить тряпками как можно больше щелей. Если нас заденет самым краешком, будет просто грязно. — Лура взвизгнула, когда небо расщепила молния, а её пони шарахнулся в сторону. — Вперёд. Мы последуем за вами так быстро, как только сможем. И смотрите, не запритесь изнутри, бросив нас снаружи! — заорал он им вслед.

У всех повозок на дне под грузом лежали рогожи, сплетённые из гибких и прочных стеблей ржи. Теперь кендары вытащили их наружу и начали набрасывать на стога сена. Чтобы накрыть каждый стог, требовалось четыре штуки. Отчаянные руки связывали их края вместе пучками соломы, а затем привязывали их к железным кольцам, установленным в каменных основаниях. Прежде чем рогожи были надёжно закреплены, некоторые из них успели вырваться на свободу и начали мотаться во все стороны, пока ругающиеся кендары изо всех сил боролись, чтобы взять их под контроль.

Ветры набирали силу, и они шли со всех сторон. В вышине сталкивались Тишшу и северный ветер, жаркий и холодный, чистый и наполненный пеплом, которые боролись друг с другом, между ними внезапно прорезались трещины синего неба и острые разломы молний. По всему полю возникали извивающиеся и покачивающиеся воронки, которые стегали по нему своими хвостами. По воздуху летала мякина. Лошади громко ржали. А затем стог, который Торисен пытался накрыть, взорвался ему прямо в лицо.

Кендар по близости завопила изо всех сил, когда ветер бросил острые, как иглы, соломинки прямо ей в глаза.

Торисен обнаружил себя лежащим плашмя на спине и вглядывающимся во вздымающейся вихрь сена. Поднимаясь, он, похоже, приобретал некие очертания, напоминая собой смутные формы чего-то огромного, с крыльями, накрывающими всю долину. Создавалось неясное ощущение, что на этом создании ехала верхом некая фигура, старик, за которым развивалась его борода. Ему навстречу двигались облака пепла и они тоже обретали и форму, и голос.

— Ва[61], ва, ва, что, что, что? — завыли чёрные, вздымающиеся фигуры Сожжённых Однажды. — Та[62], тот!

Они нырнули к Торисену.

Проклятие моего отца, подумал он, наблюдая за их приближением. Моя слабость. Я этого заслуживаю.

Внезапно щенок волвер Уайс прижала его к земле, её непропорционально больше лапы давили ему на грудь, а белые зубы оскалились навстречу падающему небу. Штуковина из сена и ветра тоже устремилась вниз, каждая соломинка изготовилась иголкой для атаки, но что такое мякина против огня? Торисен обхватил руками щенка и перекатился на живот, защищая её от горящих обломков, которые дождём падали на них. Внезапно он обнаружил, что держит маленькое тело, сотрясаемое его собственным, колотящимся сердцем. Маленькие ручки, с короткими пальцами и длинными ногтями, сжимали его рубашку. Девочка посмотрела на него испуганными голубыми глазами, горящими в маске из кремового меха, а затем спрятала лицо у него на груди. Он прижал её ещё крепче.

Меня, можете забирать; её, никогда.

Поле вокруг них горело, но пламя отбрасывало необычайно мало света. Падающий пепел образовывал у земли плотную, чёрную чашу. Во тьме снаружи, соломенные штуковины сражались с приглушенным рычанием грома, но даже свет от ударов молний этих столкновений не мог пронзить этот сумрак. Затем покров раскололся, открывая небо, с которого обрушился настоящий дождевой потоп.

Огонь зашипел.

Мир наполнился шумом и потоками воды.

Торисен спотыкаясь встал на ноги, всё ещё сжимая ребёнка, который вновь стал волком, и чуть не упал снова. Смесь из грязи и пепла скользила под ногами, дождь ослеплял. К тому же он оказался удивительно холодным. Устояли ли остальные стога или они уже потеряли Малую Жатву? Где все остальные? Трое, надеюсь, кто-нибудь оттащил раненную кендар в безопасность и позаботился о её ранениях. Это жуткая вещь, быть покалеченным. Ей мог бы помочь Киндри, но его здесь нет. Из-за Торисена. Из-за того, что целитель увидел или почувствовал в течение того момента, когда их руки соприкоснулись, его непроизвольно съёживалась при одной мысли о принятии в дом шанира, а того — тонкая и холодная, и внезапно отдёрнутая.

— Мой лорд, я не могу сделать это.

Почему? Что за искажения в нём могли оттолкнуть кого-то, уже отравленного Старой Кровью? Что, если не проклятие отца?

Я обречён и проклят, подумал он. Возможно, это именно то, чего я и заслуживаю, но не мои же люди!

В окружающем хаосе возникла и слегка расширилась вертикальная трещина света. После этого, сверху и снизу к ней присоединились блёклые горизонтальные линии. Трое. Это была дверь, прямо посреди поля. Пока он стоял и глазел на неё, изнутри раздался знакомый голос:

— Ну? Может, хватит стоять под дождём и пора зайти внутрь?

Торисен решил, что ему определённо снится сон, или он окончательно сошёл с ума. И то и другое было более вероятно, чем то, что разрушенный стог сена был выстроен вокруг такой большой, каменной лачуги или, скорее, полноразмерного домика. В нескольких шагах вниз, был земляной пол, усеянный фигурами разнообразной формы. Напротив, небольшой огонёк дымил и мерцал в утопленном камине, его свет выхватывал из тьмы низкие стропила, с которых свисал странный набор фигур. Большинство похоже принадлежало дремлющим летучим мышам и лискинам, но одна, здоровенная и шуршащая кожистыми крыльями, сонно поглядывала на него обсидиановыми глазами, принадлежащими иссохшему, почти человеческому лицу.

— Остерегайся вот этого, — сказала за его спиной Джейм, закрывая дверь. — Его занесло на север штормом предвестий, и я не думаю, чтобы с тех пор он хорошо питался.

Когда его глаза привыкли к темноте, Торисен увидел, что вся комната полна спящих животных. Ястребы и воробьи, бок о бок, уселись, поджав одну ногу, на каминную полку, спинки кресел и гигантские рога храпящего лося. Барсуки и выдры свернулись вместе для тепла под столом. Громадный холм у двери оказался пещерным медведем, покрытым живой курткой из горностаев, которая поднималась и опадала вместе с его зычным дыханием. Что касается стоявшего поблизости котла с водой, который потихоньку бурлил…

Поверхность воды разрезали жёсткие усы, затем появились широкий, распахнутый рот и пара круглых, проницательных глаз.

— Блууп, — торжественно сказал сом и снова затонул в глубине, скрывшись из виду.

— Что всё это значит? — Спросил Торисен, больше, чем когда-либо, убеждённый, что угодил в какой-то совершенно безумный сон.

— Это беженцы, разумеется.

Джейм, осторожно выбирая куда ступить, прошла через комнату к креслу у огня.

— Не все смогли добраться до укрытий, когда хлынул поток пепла…

Она убрала с сиденья ежа и положила его в корзинку с рукоделием на полу.

— Квип! — сказало вязание, сонно протестуя.

… но большинство успело. Здесь, должно быть, стоял настоящий бедлам, пока Матушка Рвагга не велела им всем заткнуться и спать.

Она залезла на кресло, осторожно балансируя на его ручках, которые скрипели под её весом, и начала что-то делать у верхнего конца необычайно большого свёртка, свисающего со стропил.

Щенок волвер вывернулась из рук Торисена и скакнула вперёд к очагу, где ей на встречу с шипением поднялся кот. Это была удивительно большая кошка, отметил Торисен, пока её спина изгибалась дугой всё выше и выше. Пламя окружало её нимбом красно-золотого, ощетинившегося меха, а её глаза отражали только огонь.

— Тебе лучше отозвать своего друга, — сказала Джейм. — Жур не в настроении для игр, а у меня нет времени. Кто она, по крайней мере?

— Уайс[63], сирота из Глубокой Глуши, или так мне сказал Лютый.

— Лёд[64]?

— Довольно близко. Это термин волверов для обозначения замёрзшей корки над глубоким снегом[65]. Похоже, это вполне подходит ей в качестве имени.

Щенок и барс встретились у камина. После мгновения враждебной позы, принятой ради сохранения чести, они уселись бок о бок, не касаясь и старательно игнорируя друг друга, и принялись наблюдать за огнём.

— Это очень странное место, — сказал Торисен, вытирая капли дождя из глаз, чтобы получше оглядеться. — Где это мы?

— Внутри домика Земляной Женщины, который, в свою очередь, может оказаться где угодно. Он частенько перемещается. Я обнаружила его на лугу у Киторна, прямо перед тем, как меня чуть не поймал вулкан. Теперь, как я полагаю, мы поблизости от Готрегора, или были там, когда ты вошёл через дверь. Но я забыла про хорошие манеры. Матушка Рвагга, это мой брат Торисен, Верховный Лорд Кенцирата. Тори, это Матушка Рвагга, также известная как Земляная Женщина.

Нижняя часть свёртка зашевелилась. Узловатые руки подняли то, что оказалось краем вывернутой наизнанку верхней юбки, и оттуда выглянуло покрасневшее, перевёрнутое вверх ногами лицо, похожее на пудинг, выпирающий из мешка.

— Верховный Лорд, э? Наконец-то мы встретились. Добро пожаловать в мой дом, но необязательно в мой мир.

Лицо начало раздражённо ворочаться, как будто в поисках лучшего вида, но Джейм предупреждающе шлёпнула его по щеке.

— Прекрати это. Ты что, хочешь чтобы твоя голова застряла в неправильном положении?

Торисен увидел, что верхний конец свёртка представляет собой усеянную заплатами нижнюю юбку, висящую в воздухе вместе со всем телом, которое раскачивалось на верёвке, затянутой вокруг лодыжек. Над ними, ближе к опорной балке, маячила пара жутко распухших ступней. Джейм продолжила сжимать и массировать сосиско-подобные пальцы ног, как будто пытаясь подоить перевёрнутую вниз головой корову.

— Щекотно! — запротестовала Матушка Рвагга.

— Я тебе говорила, это не то, чем я обычно занимаюсь.

— Что, — растерянно спросил Торисен, — подвешиваешь старушек пятками вверх?

— И это тоже. Но целитель у нас — Киндри, не я — хотя не факт, что он бы справился лучше. Понимаешь, вулкан расплавил весь жир в её теле и он собрался в самой нижней, на тот момент времени, точке. Я пытаюсь вернуть его обратно на место, прежде чем он охладится и застынет в своём нынешнем положении. Между прочим, это была её идея и она, похоже, работает, хоть и медленно.

Свёрток раздражённо задёргался. — Давай-ка поторопись! У меня начинает кружиться голова. — Затем она взвизгнула, когда её внезапно дёрнуло вверх, ступни прижались к нижней части стропила. Вниз поплыла потревоженная ударом пыль.

— Дружок! — Позвала Джейм в темноту у другого конца комнаты. — Стой спокойно, ты, здоровенный увалень!

Торисен проследил натянутую линию веревки через балку и вниз, в сумрак. За буграми спящих животных, он смог различить только пару громадных задних ног и самодовольно раскачивающийся между ними льняной хвост. Верёвка, вероятно, была закреплена на другом конце зверя.

— В том углу лошадь, — сказал он. — А кроме того, я думаю, там луг.

Теперь он мог видеть, что у комнаты не было задней стены. На её месте было море травы, освещаемое только танцем светлячков и несколькими неохотно мерцающими звёздами у самого горизонта. Ночь и никаких гор. Они уже не находились в Заречье, или, по крайней мере, там не находилась эта сторона домика. Не обращая на это никакого внимания, большая лошадь продолжала спокойно пастись.

— С ума сойти можно, — сказал он.

— Ох, ради предков. — Джейм прекратила разминать пальцы Земляной Женщины и принялась энергично месить её икры прямо сквозь дырявую нижнюю юбку, игнорируя приглушённые вскрики боли и некоторое бултыхание внизу. — Ты должно быть повидал так же много странных вещей, как и я — ну, или почти столько же. Никто из нас не пример образцово нормальной жизни. С нами происходят всякие вещи. Нас разыскивают разные силы. Ты это хорошо знаешь, хотя ты, похоже, чёртовски хорошо изворачиваешься в отрицании этого факта. Как может кто-нибудь из нас быть уверенным в том, что нормально, а что нет?

Торисен начал протестовать, а затем приостановился, обдумывая свои слова. — Мы — дом, отмеченный безумием, или так все говорят. Они ошибаются? Как насчёт нашего отца?

Его сестра приостановилась и нахмурилась. — В его истории есть нечто больше, чем нам когда-либо рассказывали — если и не достаточно, чтобы простить его, то, возможно, достаточно, чтобы понять и внять предупреждению. Тори, со времени Кануна Лета, тебе не снились странные сны?

Он напрягся, вспоминая целый их шквал, и у него не было намерений пересказывать некоторые из них своей сестре. — Все сны странные. Так что насчёт них?

Её взгляд тоже был очень неловким, но решительным. — У меня был один в первую ночь в Тентире и ещё один, позже. Ты помнишь, как тебе снилось, что ты кадет в училище и однажды поздно ночью тебя позвали наверх, в покои лордана?

Он помнил. Дважды. Трое, во второй раз…

— Ты помнишь, в ком ты был и кто ждал тебя у очага, одетый в необычную куртку?

Его рот пересох. — Она была великолепной, все краски мира, но человек, носивший её…

— … был Грешан, наш дядя. Монстр. А также я, где-то глубоко внутри него, способная только наблюдать сквозь эти нечистые глаза. И ты там тоже был, внутри молодого Ганта, нашего отца.

Он помнил, тем лучше, чем сильнее пытался забыть. — И? Это был только сон. — В конце концов, он излечился, таинственно и чудотворно, от тех кошмаров, которые толкали его на кромку безумия — или он только освободился от предвиденья, которое так упорно толкало его на борьбу с ними?

Она вздохнула. — Возможно, это только кошмары, пугающие, но безвредные. Я надеюсь, что ты прав. Если нет, я должна предупредить тебя: может случиться, по крайней мере, ещё один, возможно несколько, с действием в той комнате, перед очагом, и последний из них может оказаться хуже, чем все остальные вместе взятые. С нашим отцом там случилось что-то ужасное. Никто из ныне живущих не знает, что именно, но, похоже, что-то в Тентире пытается показать мне, показать нам.

— Тори, послушай: Здесь есть планы внутри планов, враги за врагами, предательство, убийство, кровавая измена. Всё, что случилось с нашим домом, не случайность. Я в этом уверена, хотя ещё не всё понимаю. Но всё это началось именно тогда, и всё ещё не закончено, какой бы странной эта цепочка событий ни казалась. И часть ответов лежит в Тентире.

Она улыбнулась ему быстрой, почти дикой улыбкой, обнажив все без исключения белые зубы и сверкнув безжалостными, серебряными глазами.

— Поверь мне, по крайней мере, в одном: Я хороша в выслеживании скрывающихся врагов.

Он ей поверил и это его напугало.

Она вернулась к разглядыванию покачивающихся ступней Земляной Женщины. — Ты знаешь, я думаю, что этот удар сделал для того, чтобы сместить жир, больше, чем все мои усилия. Дружок, давай ещё.

Массивная лошадь услужливо задвигалась взад и вперёд на своём месте, и каждый рывок вперёд выходил всё мощнее, поскольку она тянулась всё дальше, за свежими пучками травы. Буум, буум, буум — энергично стукались раздутые ноги по стропилу, под аккомпанемент вигов снизу.

— Ну, перестань хныкать, ты как большой ребёнок. Ты сама попросила меня поторопиться. Это моя месть, — пробормотала она в сторону Торисена, — за порядочное число внезапных испугов и оскорблений. Она, без сомнений, наверстает своё позже, в полном объёме, и мне потребуется вся моя удача, чтобы пережить это.

Тем не менее, похоже, что подобная перспектива её совсем не тревожила. Что за жизнь она ведёт, если принимает подобные вещи так мимоходом?

Не спрашивай.

Вместо этого он стал внимательно её рассматривать, пытаясь подбодрить себя. В конце концов, они были близнецами. Насколько сильно они могли отличаться?

Они оба всегда были стройными и тонкими в кости, даже для хайборнов, но быстрыми и ловкими. Если он был сильнее, то она компенсировала это тем, что постоянно его удивляла. Она делала это и сейчас, встав на спинку кресла и балансируя на нём несмотря на его покачивание, вероятно для того, чтобы более подробно рассмотреть процесс обстукивания. Она двигалась как танцовщица или боец, легко сохраняя равновесие, и с ужасающим равнодушием к собственной безопасности. Как и она, он частенько перебарщивал с неоправданным риском, или так ему говорил Харн.

К тому же, Торисен не слишком задумывался о своём внешнем виде. Если его слуге Бурру удавалось подловить его в минуту слабости, он мог согласиться облачиться в пышный наряд Верховного Лорда, но в остальном, зачем беспокоиться? Лучше всего ему подходило скромное, простое и чёрное. Возможно, это было одной из причин, почему он не подумал о том, чтобы снабдить сестру подобающей её рангу одеждой. Впрочем, она её и не просила. Она, похоже, тоже не особенно заботилась о том, что на ней одето, о чём говорила одежда, которую он на ней видел — к примеру, это диковинное платье в Водопадах, принадлежавшее раньше уличной проститутке из Каскада, страдавшей от избыточного веса. Однако, при возможности выбора, она, похоже, тоже отдавала предпочтение скромному и чёрному, вроде этой куртки со странными разрезами, валяющейся на полу.

Была ли она красивой?

Разные люди продолжали ему повторять, что у них обоих классические черты Норф. Кстати говоря, на поле битвы её несколько раз по ошибке приняли за него — и он нашёл это очень тревожным.

Была ли она привлекательной?

Не по стандартам сладострастного очарования Каллистины, которое привлекало его вопреки его критической оценке. Его бывшая консортка была мастером по возбуждению чувств, но с послевкусием, которое заставляло его испытывать отвращение и недоверие к собственным страстям. Одна из впоследствии набросившихся на него леди хайборн, до смешного юная девочка Ардет, видела достаточно, чтобы предположить, что Каллистина использовала зелье, чтобы привлечь его к себе.

Женщины.

Он мог доверить свою жизнь и честь множеству кендар, но всего нескольким хайборнам. Возможно, Кирен и Матроне Тришен, но Джейм?

Мог ли он доверять своей собственной сестре?

Нет! сказал голос в глубине его головы. Никогда!

И всё же, его тянуло к этому гибкому телу с чистыми, тонкими линиями и этой кривой улыбкой, как к освежающему дыханию в перегретой комнате. Если Каллистина была ядовитым зельем, возможно здесь было противоядие.

Затем он наконец заметил, что Джейм без перчаток. Даже со спрятанными ногтями эти длинные, тонкие пальцы заставили его дрожать, угроза и обещание в одном прикосновении.

Её лицо также выглядело странно голым, и не из-за отсутствия маски.

— Что случилось с твоими бровями?

Она раздосадовано прикоснулась ко лбу. — Оказалась слишком близко к огню. Как и ты, по-видимому. Твоя куртка может и промокла насквозь, но кроме этого она опалена и всё ещё дымится.

Торисен содрал её с себя, бросив на кучу хорьков с белоснежными лапами, которые ненадолго проснулись, чтобы побраниться между собой, прежде чем вернуться ко сну под воняющей тканью.

Теперь, приглядевшись, он увидел, что её одежда тоже местами обуглена и висит длинными полосами, как будто её неудачно попытались схватить горящие когти. Тяжёлый водопад её длинных, чёрных волос прикрывал её лучше, чем изодранные в клочья остатки рубашки, хотя при движении и то, и другое соскальзывало прочь с её деликатных изгибов. За ней тоже пришли Сожжённые Однажды? Если так, то почему? У неё есть свои собственные секреты, напомнил он себе, целые годы секретов, между тем временем, когда её выгнал их отец и когда она вернулась обратно.

Так же как он изучал её, так и она его изучала.

— В нашу последнюю встречу у тебя была седина в волосах, — сказала она. — Теперь она пропала. Как и твои шрамы.

Торисен уставился на свои чистые, без всяких отметин, руки. Он так сросся с фантомной болью раскалённых докрасна перчаток карнидов, что теперь, когда она исчезла, он даже не заметил этого.

— Впервые с тех пор, как мы были детьми, — сказала она медленно, подстёгивая своим голосом его внезапный ужас, — я думаю, что мы одного возраста.

Они внимательно рассматривали друг друга, она — с приятным удивлением (что вызывало ярость), он — на грани паники.

— На долго ли это?

— Вероятно, только, пока мы в домике Земляной Женщины. Матушка Рвагга, это твоё представление о шутке?

Между хрюканьем, с которым её мозолистые подошвы ударялись о балку, из-под вывернутой на изнанку юбки раздалось что-то вроде приглушённого хихиканья. — … так кажется более честным. А то воспользовался преимуществом…

— Нет! — воскликнул Торисен, а затем, к своему ужасу, обнаружил, что начал краснеть, чего с ним не бывало со времён его юности. Трое, неужели его бросили обратно в те давно минувшие, несчастные дни? В целом, он скорее предпочёл бы упасть замертво, прямо здесь и сейчас, чем прожить их снова. Возможно и Джейм тоже.

Он действительно получил нечестное преимущество, из-за лет, на которые он её перерос? В конце концов, они близнецы и всегда ими будут, однако, как же странно разошлись их жизни. Он даже не был уверен в том, кто из них родился первым. Но это не имело никакого значения. Как мужчина, он всегда будет стоять на первом месте, а она будет его подчиненной — но он этого совсем не ощущал. Неужели ему обязательно нужно быть старше, чтобы чувствовать свой контроль над ней, и вообще, почему это так важно?

Потому что разрушение начинается с любви, а ты её любишь.

— Нет, — сказал он громко. Когда сомневаешься, атакуй. — Лура рассказала мне, что ты велела её отцу шагнуть с балкона высотой двести футов, что он и сделал.

— Ты не одобряешь?

— Нет. То есть, да! Кто ты такая, чтобы суметь приказать лорду любого дома сделать нечто подобное, и, кстати говоря, что ты сотворила с Калданом у Водопадов?

— Ну наконец-то ты спросил! Он держал меня пленницей в своей палатке и мне пришлось сбежать, чтобы принести тебе кольцо и меч Отца. Я подсыпала ему порошка, который нашла во время своих странствий, не зная, как он на него подействует, и в тот момент не особо об этом беспокоясь. — Она вдруг ухмыльнулась. — Если ты когда-нибудь захочешь добиться… ээ… вылета милорда Калдана, просто испугай его посильнее и у него начнётся приступ икоты.

— Харн также сказал что-то насчёт советника Калдана, Коррудина. — Он не хотел этого знать, но мог удержать себя от вопросов не больше, чем от бесконечного беспокойства насчёт своей перевязанной руки. — Что ты с ним сделала?

— Этот мерзкий человек. — Её неожиданный глубокий гнев заставил температуру в комнате резко упасть. Со всех сторон раздались недовольный гул и сонные жалобы. — Он пытался заставить меня отдать приказ Шиповник Железный Шип вылизать грязь с моих сапог. Я сказала ему отступить назад, что он и сделал, прямо в окно третьего этажа. Я хочу, чтобы он свернул себе шею.

— «Такая уж я есть,» — Процитировал Торисен, зубы стучат от холода, дыхание паром висит в воздухе. — «Помни об этом.»

— Да. Прости. И я, и Коррудин, мы оба злоупотребили своей властью, что вероятно делает меня не лучше его, по крайней мере в глазах Шиповник. Ты знаешь, меня волнует, что она думает, и Марк тоже. Если они не одобряют, значит я всё ещё делаю что-то не так. Так сложно найти равновесие. Трое, тебе когда-нибудь приходилось заставлять кого-то делать то, что он или она не желали?

— Не таким способом!

Однако, ещё когда он это говорил, он вспомнил как принудил Матрону Ардет Адирайну рассказать ему, что случилось с его сестрой этой зимой в Женских Залах. Впоследствии Лютый назвал это ловким трюком, и он чуть не оторвал волверу голову за предположение, что он сделал что-то необычное. И всё же это не было одним и тем же. Не могло быть. Сейчас он определённо не чувствовал в себе той силы. С другой стороны, это молодое тело ещё не знало, что породивший его человек был мёртв. В этом странном доме, в этом смещённом времени, эта власть ещё не перешла к нему.

И опять, возможно, этого никогда и не было и никогда и не произойдёт.

— Будь ты проклят, парень, за то, что бросил меня. Вероломный предатель… Я проклинаю тебя и изгоняю тебя. Кровь и кость, ты мне больше не сын…

Слова, сказанные с обжигающей горечью умирающим человеком. Его отцом. Разве могло быть более ужасное проклятье?

К своему ужасу он почувствовал, что становится всё младше и меньше, тогда как границы домика Земляной Женщины сгущаются вокруг него в пыльные углы замка в Призрачных Землях, где он вырос, и из которого он, похоже, никогда не сможет окончательно вырваться.

— Тори, прекрати это!

Она соскочила с кресла и ринулась через комнату, чтобы схватить его. Как только её ногти укололи его плечи, замок стал выцветать.

Что-то хрустнуло и щенок волвер отступила назад, тряся головой. Она очевидно решила, что на него напали и укусила ногу сестры, или попыталась укусить. Через дырку в штанах Джейм, проделанную на уровне голени, проглядывало что-то белое и твёрдое.

— О нет, дитя, — сказала она Уайс. — Ты не захочешь попробовать мою кровь, да и моего брата, тоже. — И Торисен почему-то знал, что щенок никогда не попытается снова.

— Что с тобой творится? — потребовал он. Хотя он по-прежнему мог ясно видеть тонкие линии её лица, одновременно оно носило контур полумаски из слоновой кости, больше похожей на рудиментарный шлем, чем на лёгкомысленный продукт Женского Мира. Затем слоновая кость начала выцветать, как и тени замка, хотя он чувствовал, что ни то, ни другое не ушло далеко.

— Этот домик существует в сакральном пространстве Ратиллиена. А оттуда, похоже всего один шаг до сферы души кенцир. Я ещё не полностью в этом разобралась. Это может происходить как по воле Земляной Женщины так и из-за наших потребностей. Мой образ души меняется. Они могут, ты знаешь. Тебе нужно попробовать. Убирайся прочь из этого грязного замка, от этого голоса безумия, пока не стало слишком поздно!

— «Папенькин сынок. Беги. Прячься.»

— Ээ… прости. Я не имела в виду именно это и я не думаю, что велела тебе прятаться. Ох, Темный Порог. Ты не можешь уйти, не так ли? По крайней мере, пока те двери остаются запертыми, оставив половину того, что ты есть, с другой стороны.

В этот раз уже он грубо схватил её. — О чём это ты говоришь? Мерзкий шанир, что ты со мной сделала?

Она даже не вздрогнула, но в её пристальном взгляде была боль. — Теперь ты говоришь, как Отец. Я опять натворила что-то не то? Киндри неоднократно мне об этом твердил. Но я только пыталась помочь, купить тебе немного времени. Тогда ты не был готов открыть эту дверь. А сейчас?

Он непроизвольно бросил взгляд через плечо, на дверь, которая каким-то образом принадлежала и домику Земляной Женщины, и развалинам замка Призрачных Земель.

В неё кто-то стучал.

Близнецы без раздумий оказались в объятиях друг друга. Торисен крепко сжал сестру, его лицо зарылось в её роскошные, буйные волосы, как будто пытаясь в них спрятаться. К нему прижались её груди, создавая странный, приятный контраст с крепкими мальчишескими линиями её тела под его руками. Серые глаза встретились с серыми, отражая друг друга. Её губы на вкус были как дикий мёд, сладкие и горькие одновременно.

— Останься, — пробормотала она. — Я останусь с тобой.

Буум, буум, буум, гулко стучали кулаки по двери, ноги по стропилу, его сердце о рёбра…

По лестнице замка спускались тяжёлые шаги. Два испуганных ребёнка в ужасе прижались друг к другу в постели. Они слышали его в комнате наверху, разбивающего вещи Матери, бессвязно бормочущего. — Предан, предан, шлюха, потаскушка, любимая… о, вернись ко мне, вернись! — Теперь он спускался за ними, последним её остатком, которым он обладал, последним кусочком, который он всё ещё мог ранить, и если он обнаружит их вместе…

Торисен оттолкнул сестру прочь, в приступе внезапной паники. — Я не могу остаться. Не хочу.

Он должен выбраться отсюда. Где угодно лучше, чем здесь.

Дверь неожиданно распахнулась, когда он бросился к ней, и он вылетел наружу, упав лицом вниз. Щенок волвер приземлилась ему на спину, и снова подскочила, вдавливая его всё глубже в грязь.

— Ну, — сказал над ним голос Харна, хриплый от досады и облегчения. — Вот и ты, наконец.

Джейм уставилась на дверь. Та захлопнулась у неё прямо перед носом, но прежде, она успела мельком увидеть за ней серое, промокшее поле и узнать контуры Готрегора на фоне свинцового северного неба. По крайней мере, Торисен в безопасности дома. И тем не менее…

— Чёрт, чёрт, чёрт, — пробормотала она, прикасаясь к своим губам там, где их коснулись его. Всё её тело покалывало от этого неожиданного соприкосновения, которое почти также напоминало атаку, как и поцелуй. Но если так, то кто на кого напал, и почему она с таким нетерпением ждёт матча-реванша?

Она повернулась назад и на неё с шипением внезапно ринулась, похожее на летучую мышь, создание с юга, рот распахнут, зубы оскалены. Она стукнула его кулаком в лицо. Под слабый треск хрящей его нос сделался плоским, а красные глаза сошлись у переносицы.

— А, пошёл вон молокосос[66], - сказала она, когда создание с хныканьем ускользнуло в угол.

Затем она отправилась спускать Матушку Рваггу вниз, пока весь жир не перетёк ей в голову.