Брошенные Катей фразы сломали что-то внутри меня. Поверила ли я ей? Нет. Конечно же нет!
Просто…
Будь это правдой, это бы многое объяснило.
Например, почему я никогда не получала от мамы того, что получают другие дети от своих родителей. Любви. Тепла. Ласки.
Какого-то доброго слова. Совета.
Нет, советы, разумеется, были. Например, про юбку как можно короче и мужика как можно богаче…
Не раздумывая над тем, что делаю, я поехала в больницу.
Хотелось вбежать в палату и потребовать объяснений. И честно, я не знала, что больше хотела услышать.
Что сказанное сестрой – глупость, или же…
Конечно, к маме меня не пустили. Её как раз забрали на операцию. А я…
Я просто села на лавку, недалеко от главного входа, пытаясь вспомнить всё, что только могла из своего детства.
Выходило не очень.
Душу разрывало на кусочки.
С одной стороны, узнай я, что считала семьёй совершенно чужих людей, я бы испытала облегчение. Ведь нет моей вины, что меня не любили и не любят. И в будущем не стоит иногда ловить себя на чувстве неблагодарности, что оборвала с ними все связи. Ведь что каждый человек слышит вокруг? Что мать – это святое. И не общаться с той, кто тебя породил… ну «фу». И плевать этим людям, что творилось в твоей семье и что побудило тебя разорвать отношения… «Это же мать!»…
Но с другой стороны, если слова Кати окажутся правдой, то…
Кто я?
Казалось бы, простой вопрос, вот только…
Не каждый день узнаешь, что мама – никакая тебе не мама. Да и папа не папа вовсе…
И кто я? Кто?..
Ответа у меня не было.
Лишь на сердце с каждой минутой становилось всё тягостнее.
Я настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила, как начало темнеть.
Я понимала, что операция давно закончилась, вот только… Увидеться сейчас с мамой, означало окончательно расставить всё по местам.
И я боялась этого.
До одури боялась удостовериться в том, что понятия не имею… кто я такая, как бы глупо это не звучало. Ведь у всех есть семья. Родители, бабушки и дедушки. Семейные истории, благодаря которым появляется своеобразный якорь. Понимание, кто ты и откуда. Кем можешь стать и примеры того, до какой жизни опускаться не стоит.
Я не хотела терять эти ориентиры.
Не хотела…
И одновременно с этим понимала, что Катя не врала.
Я ведь всегда это чувствовала. То, что я лишняя в их семье.
Видела, как мама обращается с сестрой. Не гоняет её по конкурсам красоты. Покупает ей нормальную одежду…
А я, идиотка, ещё переживала, что Катю постигнет моя участь. Планировала её будущее. Хотела помочь выбраться…
— Зачем ты приехал? — хрипло спросила я, заторможено смотря на опустившегося передо мной на корточки Андрея.
Кажется, он был последним, кого я ожидала увидеть.
Ожидала…
Это слово никак не подходило к состоянию, в которое я загнала себя.
Андрей ведь звонил мне. Это я просто окончательно потерялась.
— Забрать тебя домой, — ответил он, поднимаясь на ноги и утягивая меня за собой.
Я не сопротивлялась.
Домой – так домой. Чтобы он не имел в виду.
И спасибо ему, что не стал задавать мне никаких вопросов. Сомневаюсь, что сейчас я смогла бы быть достойным собеседником.
***
Я резко распахнула глаза, напрягая в темноте зрение.
Воспоминания послушно складывались в голове, напоминая мне хронологию последних событий.
Катя. Больница. Андрей. Машина… в которой я умудрилась уснуть, пока Андрей вёз меня домой.
К себе домой, – мысленно дополнила я, осматривая обстановку в полумраке спальни.
Да и сам Андрей обнаружился неподалёку. Точнее, очень даже близко. Он лежал позади меня, крепко обнимая со спины и прижимая к себе. Спасибо, что хоть одеты мы оба…
Даже мысленно язвить не получалось.
Слишком спокойно мне было рядом с ним.
Даже мысль о том, что мать мне не мать, казалась чем-то не таким значимым, каким мне виделось это с утра.
Подумаешь…
В конце концов, в нашей ситуации, это многое объясняет. Вот только…
— Как ты себя чувствуешь? — тихо спросил Андрей, каким-то образом поняв, что я проснулась.
— Как человек, не знающий своих корней, — безразлично ответила я, начиная ему объяснять: — Кажется я не родная…
— Я знаю, — не дал Андрей мне договорить.
— Откуда? — меня настолько поразили его слова, что я даже развернулась к нему лицом.
И почему-то рассмеялась, стоило услышать пояснения.
Надо же, а Виталий Петрович не шутил, когда угрожал собрать на меня весь имеющийся компромат. Нарыть, так сказать, всю подноготную…
Нарыл, ничего не скажешь!
— Лин, — Андрей ощутимо напрягся от моего тихого смеха. — Ты…
— Всё нормально, — заверила я его. — Нужно было брать деньги за Пашу, когда он предлагал… Андрей, — перестав улыбаться, я попросила: — Я могу увидеть эти бумаги?
— Прямо сейчас?
— Нет, — ответила, тут же начиная себе противоречить. — То есть, да. Сейчас. Всё лучше, чем лежать здесь. И… руки убери.
— Я тебя и не держу, — улыбнулся он, и был прав.
Когда я развернулась, руку он убрал. Одну. Вторая было подо мной, но встать мне не мешала.
— Лин…
— Не надо, — не дала я ему ничего произнести. — Это…
— Ничего не значит, — усмехнулся он, в одно движение наваливаясь на меня. — Я помню.
— Андрей…
— Что касается этих бумаг, — начал он говорить деловым тоном, который никак не сочетался сейчас с позой, в которой мы находились. — Не думаю, что ты найдёшь там что-то интересное, кроме незнакомых имён. Если ты хочешь услышать факты, и, если готова к ним, я могу рассказать.
Я лишь кивнула, пытаясь чуть отползти в сторону, устраиваясь поудобнее. Хотя… себе ведь можно признаться. Мне и так было хорошо.
Здесь. В темноте. С Андреем.
Но это ничего не значило.
Просто сейчас он стал моим ориентиром. Своеобразным якорем, что давал мне чувство защищённости. Уверенность, что я не одна в этом мире.
Наверное, именно поэтому его краткий рассказ про то, что папа женился на моей матери (настоящей матери), когда у неё уже была я – я восприняла спокойно.
Имя её мне ничего не дало.
Имя настоящего отца Андрей не знал. В моём свидетельстве о рождении изначально стоял прочерк. А потом там появилось известное мне имя. Тот, кого я называла отцом, удочерил меня. А после смерти мамы не бросил. Бросил чуть позже, когда умер, но…
— Спасибо, что рассказал, — поблагодарила я Андрея, едва заметно усмехнувшись, поймав себя на том, что пока он говорил, я задумчиво водила пальцем по его рубашке.
Старый, до боли привычный жест.
Это заметил и сам Андрей.
И с этим срочно пора было заканчивать.
— Ты тяжелый. Может…
— Может помолчишь минуту? — выдохнул он мне в губы, после чего невесомо поцеловал. — Кто из нас двоих тяжёлый – вопрос спорный.
— Андрей, — попыталась я произнести строго, но голос дрожал.
— Это ничего не значит, — с иронией произнёс он, вызвав у меня усмешку.
— Ты ведь сам понимаешь…
— Конечно. Я вообще жутко понимающий, — ответил он, начиная углублять поцелуй.
И мне бы отстраниться, оттолкнуть его, уперевшись ладонями в грудь…
Странно, что вместо этого мои руки по-хозяйски вцепились в его плечи. Да и изворачиваться я не хотела.
Заметив, что сопротивляться я не планирую, Андрей осторожно провёл рукой по моему бедру, добрался до живота. Осторожно, медленно… словно проверяя границы дозволенного.
А я вдруг поняла, что не хочу останавливаться.
Да, пожалею об этом. И да – глупо повторять, что это ничего не значит.
Но сейчас… сейчас это было мне необходимо.
Почувствовать себя значимой. Любимой. Единственной.
Почувствовать Андрея.
— Долго ещё будешь осторожничать? — хрипло выдохнула я, сильнее впиваясь пальцами в его плечи и закидывая ноги на бёдра.