Вернуть Сталина!

«Большая тройка»

В 1943 году состоялась встреча лидеров СССР, США и Великобритании в Тегеране. Известно, что Черчилль и Рузвельт между собой называли И.В. Сталина Uncle Joe — Дядюшка Джо. Он об этом знал и не обижался.

Черчилль, оставаясь заклятым врагом Советской России, которую он в первые послереволюционные годы страстно желал «задушить в колыбели», — тем не менее, очень высоко ценил Сталина как личность, а между Сталиным и Рузвельтом возникли и быстро развились даже более чем доверительные отношения, хотя и английский премьер, и американский президент неоднократно отмечали, как им бывало трудно вести переговоры со Сталиным, когда им приходилось поступаться порой политическими принципами во имя укрепления межгосударственного военного сотрудничества с Советским Союзом (как, например, и в этом, пожалуй, наиболее ярко проявился дипломатический талант Сталина — в вопросе о признании союзниками в качестве западной границы СССР после окончания войны пограничных рубежей, существовавших к моменту нападения Германии на Советский Союз, т. е. к 22 июня 1941 года).

Твердая позиция во всех вопросах, когда речь шла о защите коренных интересов СССР, была сильной стороной Сталина как искусного дипломата и опытнейшего политика.

С самого начала Великой Отечественной войны Сталин понимал, что интересы СССР требуют скорейшего открытия второго фронта в Европе, и уже в первом послании премьер-министру Великобритании Черчиллю от 18 июля 1941 года Сталин обосновывает целесообразность создания фронта против Гитлера на Западе (Северная Франция) и на Севере (Арктика), причем «не только ради нашего общего дела, но и ради интересов самой Англии».

Однако, Черчилль, а впоследствии и Рузвельт остались глухи к сталинским инициативам, оказывая, правда, материально-техническую помощь, размеры которой нельзя преуменьшать, но также нельзя, как это стало модно сейчас, и преувеличивать.

Во многом громадную разницу в их и наших людских потерях в смертельной схватке с Германией и ее сателлитами следует отнести за счет предательской стратегии и тактики союзников СССР— «западных демократий», затягивавших решение вопроса об открытии второго фронта почти до самого конца войны.

Сталин настойчиво и жестко в каждом послании требует от союзников по антигитлеровской коалиции открыть второй фронт, но только спустя долгие три года, когда миру уже становится ясно, что Советский Союз может справиться с германским зверем и без помощи союзников, их войска высаживаются, наконец, б июня 1944 года в Северной Франции.

Когда годом раньше Черчилль и Рузвельт известили Сталина о своем решении не открывать второй фронт в Европе в 1943 году, Сталин направил им ноту, в которой четко подчеркнул, что Москва разочарована таким оборотом, но что «дело здесь идет не просто о разочаровании советского правительства, а о сохранении его доверия к союзникам, подвергаемого тяжелым испытаниям». Он писал, что «отсутствие второго фронта льет воду на мельницу наших общих врагов».

Но после Сталинграда, Курска и форсирования Днепра Рузвельт понял, что стратегия Черчилля («желал бы видеть германскую армию в могиле, а Россию — на операционном столе») исчерпала себя, что дальнейшее оттягивание открытия второго фронта может быть чревато самыми печальными для Запада последствиями: «мощь и престиж СССР будут настолько велики, что какое-либо противодействие сталинской политике со стороны США и Великобритании окажется невозможным». Особенно остро стоял перед союзниками вопрос о сдерживании советской мощи после окончания Второй мировой войны.

Встреча «Большой тройки» в Тегеране в ноябре 1943 года состоялась на фоне внушительных побед Красной Армии, что давало Сталину возможность не только держаться уверенно и независимо, но и быть неформальным лидером «Большой тройки». Начать с того, что первым крупным дипломатическим успехом Сталина было то, что он буквально «перехватил» Рузвельта у Черчилля, убедив его переехать в советское посольство и пожить там, поскольку, по данным советской разведки, абвер (орган военной разведки и контрразведки Германии в 1919–1944 гг. — Л.Б.) готовит покушение на лидеров стран антигитлеровской коалиции. Черчилль, которому Рузвельт отказал в просьбе обосноваться в британском посольстве, имел все основания произнести: «Конференция закончилась, не успев начаться. Сталин засунул президента к себе в карман».

Второй неприятностью для Черчилля было предложение Рузвельта о необходимости решить после войны проблему деколонизации. «Я не для того стал первым министром короля, — сказал Черчилль, — чтобы председательствовать при ликвидации Британской империи». Третья неприятность для Черчилля заключалась в том, что Рузвельт от имени трех союзных держав не дожидаясь его окончательного подтверждения заранее обговоренной с ним даты, поспешил объявить началом операции «Оверлорд» (кодовое название Нормандской десантной операции. — Л.Б.) — май 1944 года, понимая, что откладывать открытие второго фронта просто бессмысленно. Четвертая неприятность для Черчилля — это настойчивая позиция СССР и США в вопросе о совместном с Великобританией контроле после войны над всеми стратегическими пунктами мира. Для Англии — владычицы морей — это требование означало делиться с союзниками контролем над Гибралтаром, Суэцким каналом, Сингапуром и другими своими подконтрольными стратегическими территориями, что опять же не могло вызвать энтузиазма у премьер-министра Великобритании…

Генерал Эйзенхауэр, будущий 34-й президент США, вспоминает, что перед вторым пленарным заседанием на конференции в Тегеране, в торжественной обстановке, Черчилль вручил Сталину подарок короля Георга VI — меч — в память о великой победе под Сталинградом: «Сталин молча вынул меч из ножен, поцеловал лезвие и передал дар короля Ворошилову, который повертел его в руках и… уронил. Но он тут же быстро поднял меч, вложил в ножны и передал военному, находившемуся в почетном карауле, который повернулся и молча удалился». Рузвельт записал в своем дневнике: «У Сталина появились на глазах слезы, когда он принимал меч. Было очевидно, что эта процедура глубоко тронула его».

Еще один инцидент, связанный со Сталиным и Черчиллем: последний, будучи недовольным позицией Рузвельта в вопросе о сроке открытия второго фронта, ворчал. Тогда Сталин поднялся и, обратившись к Молотову и Ворошилову, произнес: «У нас слишком много дел дома, чтобы здесь тратить время. Ничего путного, как я вижу, не получается». Испугавшись, что конференция по его вине может быть сорвана, премьер-министр поспешил заявить «Маршал неверно меня понял. Точную дату можно назвать — май сорок четвертого».

Впоследствии Черчилль так описывал свои чувства во время Тегеранской конференции: «Впервые в жизни я понял, какая мы маленькая нация. Я сидел с огромным русским медведем по одну сторону от меня и с огромным американским бизоном по другую. Между этими двумя гигантами сидел маленький английский осел».

Главный дипломатический успех советской делегации на Тегеранской конференции во главе со Сталиным был в том, что упрочилась солидарность трех великих держав — участниц антигитлеровской коалиции и что вопрос о втором фронте был разрешен с учетом интересов Советского Союза.

Чувствуя близкий конец, Гитлер предпринял лихорадочные усилия, чтобы расколоть «Большую тройку». Вновь у руководителей стран антигитлеровской коалиции возникла необходимость во встрече.

И вновь, как и в случае с Тегераном, Сталину удалось убедить союзников принять его предложение о месте встречи — на сей раз на советской территории — в Ялте.

Сегодня, когда идет процесс ревизии и очернительства отечественной истории, нередко можно встретить утверждение, что в Ялте Сталин якобы «обманул западные державы». На это можно ответить словами Черчилля: «Мне не известно ни одно правительство, которое выполняло бы свои обязательства более точно, чем русское Советское правительство». На это можно было бы ответить и словами участника Крымской конференции, Госсекретаря США Стеттениуса: «В Ялте уступки Советского Союза Соединенным Штатам и Англии были больше, нежели их уступки Советам».

На Крымской конференции было подписано секретное соглашение о вступлении СССР в войну против Японии через два-три месяца после капитуляции Германии. При этом Сталин поставил перед союзниками по антигитлеровской коалиции несколько политических условий: возвращение Южного Сахалина с прилегающими к нему островами, получение Курильских островов, аренда Порт-Артура в качестве советской военно-морской базы, совместная с китайцами эксплуатация КВЖД. Рузвельт и Черчилль с этими сталинскими условиями согласились, о чем был составлен соответствующий документ.

На Крымской конференции был решен вопрос о разделе Германии на зоны, при этом Советскому Союзу отводилась восточная часть Германии. Район «Большого Берлина» также оккупировали войска СССР, США и Англии. Из 20 миллиардов долларов репараций Советский Союз претендовал на получение 10 миллиардов.

Именно в Ялте был поднят вопрос об учреждении Организации Объединенных Наций как международного органа безопасности.

Единственным «яблоком раздора» на той конференции был так называемый «польский вопрос». На заявление Черчилля: «Для Англии Польша — вопрос чести», — Сталин отпарировал: «а для России этот вопрос как чести, так и безопасности. На протяжении всей истории Польша служила коридором, через который проходили враги России для нападения на нее».

Поэтому стремление Сталина иметь в послевоенной Польше дружественное в отношении СССР правительство, а не антисоветское по своей сути, опекаемое Черчиллем так называемое «польское правительство в изгнании», которое обанкротилось к концу войны и не представляло интересы польского народа, было вполне естественно. В боях за освобождение Польши погибло 600 тысяч (!) советских солдат и офицеров и ни одного английского военнослужащего. Поэтому в Ялте у Черчилля, который был бы не прочь, чтобы вопрос о характере политического режима в освобожденных странах Восточной Европы решался бы «западными демократиями», — перед Сталиным язык был короткий.

Франклин Делано Рузвельт, 32-й президент США, ушел из жизни чуть-чуть не дожив до победы, хотя он знал, чем закончится эта война. Поэтому из триумвирата военного времени в Потсдаме в первую половину конференции присутствовали два члена «Большой тройки» — Сталин и Черчилль, которого после всеобщих выборов в Англии сменил лейборист Эттли.

Накануне отъезда Черчилля Сталин пригласил английского премьера на обед. По воспоминаниям Черчилля, Сталин был в отличном расположении духа. Он принял от Черчилля в подарок коробку больших бирманских сигар, которые премьер сам очень любил, и сказал, что нынче он курит гораздо меньше, чем раньше, и что иногда просто посасывает пустую трубку. (По свидетельству переводчика Сталина Бережкова, посетившего Бирму спустя почти четверть века после Потсдама и пятнадцать лет после смерти Сталина, на экзотической ярмарке на одном маленьком островке, он увидел на циновке большие сигары с надписью на местном и английском языках: «Сигары Черчилля». А рядом, в раскрытых картонных коробках, виднелись кривые коричневые трубки, которые предлагались покупателям как «трубки Сталина»),

За обеденным столом тогда Сталин сказал, что считает сомнительным, чтобы военный лидер, приведший страну к победе, мОг быть в момент триумфа отвергнут избирателями. Но когда Черчилль не вернулся, Сталин позлословил по поводу «неблагодарных гнилых демократий, которые имеют наглость выгонять победителей».

Так или иначе, но Сталин остался один из «Большой тройки», когда пришла пора подводить итоги самой страшной войны, какую только знало человечество.

Крупнейший американский журналист Уолтер Липпман писал по случаю смерти Рузвельта:

«Трагедией для народов обращается ситуация, когда умирает великий руководитель и его дело попадает в руки политического пигмея». Новый американский президент, о котором так неодобрительно отозвался Липпман, в недавнем прошлом сенатор Гарри Трумэн, действительно был политическим пигмеем, так как после нападения Гитлера на СССР, все, что он мог произнести, было: «Надо, чтобы русские и немцы убивали друг друга как можно дольше». Таким же политическим пигмеем был после Черчилля и новый премьер Эттли.

Только судьба Советского Союза была в твердых и надежных руках Великана — Иосифа Виссарионовича Сталина. Компетентного дипломата и военно-политического деятеля, которому удалось и в Потсдаме блестяще выиграть заключительные политические и дипломатические баталии в пользу государственных интересов СССР.

…Однако в послевоенной атмосфере уже чувствовалось морозное дуновение ветров «холодной войны», и распад антигитлеровской коалиции уже становился фактом истории.

И старт «холодной войне» был дан отнюдь не Сталиным, а все тем же столпом британского империализма Уинстоном Леонардом Спенсером Черчиллем, которому президент-пигмей Гарри Трумэн, отдавший приказ об атомной бомбардировке Хиросимы и Нагасаки, оказался более по душе, чем мудрый президент-великан Франклин Рузвельт.