Античный мир знакомится с кельтами довольно рано: первой встречей с ними греков принято считать период около 600 года до нашей эры. Именно тогда выходцы из Малой Азии основали на территории Галлии свою колонию — Массалию (в наши дни этот город называют Марселем).
Греки-колонисты построили это поселение на территории Галлии — то есть, «страны галлов». Но когда мы говорим «Галлия», мы не имеем в виду собственно страну, единое государство. Античная Галлия занимала территорию нынешних Франции и Бельгии, а также, частично, Швейцарии, Германии и северной Италии. И там жили различные кельтские племена, далеко не всегда дружественные друг к другу. Объединяли их схожие языки, более-менее похожее общественное устройство и религия.
Кельты обитали, как установили античные авторы, в верхнем течении Дуная, по берегам Рейна; их земли простирались до Пиренейского полуострова (тамошних обитателей именовали кельтиберами, то есть кельтами Иберии — нынешних Испании и Португалии).
Населенные кельтами земли Северной Италии римляне называли «Цизальпинской Галлией» (Галлией, расположенной «по нашу сторону от Альп») — в отличие от Трансальпийской Галлии (расположенной «по ту сторону от Альп»).
Кельтов, расселившихся на территории Малой Азии, именовали галатами. На Британских островах обитали бритты. Что до жителей Ирландии (в те времена ее называли Гибернией), то о них практически ничего не было известно в античном мире.
Кельты отнюдь не были мирными соседями. В 279 году до нашей эры галлы чуть не разорили священный город Аполлона — Дельфы; только вмешательство самого Аполлона (если верить преданию) помогло отразить нашествие.
В «Сравнительных жизнеописаниях» римского историка Плутарха («Камилл») можно прочесть об известном нашествии кельтов на Рим.
«Галлы, — пишет Плутарх, — народ кельтского происхождения; покинув свою землю, которая, как сообщают, не могла досыта прокормить их всех по причине их многочисленности, они двинулись на поиски новых владений — десятки тысяч молодых, способных к войне мужчин и еще больше детей и женщин, которые тянулись за ними.
Часть из них, перевалив через Рипейские горы, хлынула к берегам Северного океана и заняла самые крайние области Европы; другие, осев между Пиренейскими и Альпийскими горами, долго жили по соседству с сенонами и битуригами…»
Здесь следует заметить, что читатель произведений Плутарха уже в те времена хорошо знал названия галльских племен, так что Плутарх даже не объясняет, кто такие «сеноны» и «битуриги».
Далее Плутарх сообщает «истинную причину» нашествия галлов на Италию: «Много лет спустя они (галлы) впервые попробовали вина, доставленного из Италии, и этот напиток настолько их восхитил, что от неведомого прежде удовольствия все пришли в настоящее неистовство и, взявшись за оружие, захватив с собой семьи, устремились к Альпам, чтобы найти ту землю, которая рождает такой замечательный плод…»
И под предводительством своего вождя, Бренна, галлы дошли до самого Рима. Часть римлян укрылась на Капитолийском холме. Дикие кельты наводили ужас на цивилизованных римлян.
«На третий день после битвы Бренн с войском подошел к городу и, найдя ворота открытыми, а стены лишенными стражи, сначала испугался хитрости и засады — ему представлялось невероятным, чтобы римляне вообще отказались от какого бы то ни было сопротивления…
Заняв город, Бренн расставил караулы вокруг Капитолия, а сам, пройдя на форум, с изумлением увидел там богато одетых людей, которые молча сидели в креслах и при виде появления врагов не поднялись с места, не изменились в лице, даже бровью не повели, но, спокойно и твердо опираясь на посохи, которые держали в руках, невозмутимо глядели друг на друга. Это необычное зрелище до того удивило галлов, что они долго не решались… даже приблизиться к сидящим, раздумывая, не боги ли перед ними.
Наконец один из них собрался с духом, подошел к Манию Папирию и, робко притронувшись к подбородку, потянул за бороду, и тогда Папирий ударом посоха проломил ему голову. Варвар выхватил меч и зарубил Папирия.
Тут враги набросились на остальных стариков и перебили их, а потом стали истреблять всех подряд, кто ни попадался под руку, и грабить дома. После многих дней грабежа он сожгли и до основания разрушили весь Рим…»
Собственно, римские старцы решились на беспримерный подвиг: они сознательно отдали себя на растерзание диким варварам, поскольку были уже стары и не могли приносить пользу отечеству. Они почему-то думали, что эта жертва насытит кровожадность галлов и заставит их уйти из Рима.
Другой историк, Тит Ливий, дает еще больше подробностей, рассказывая о разграблении кельтами Рима («История Рима от основания Города», том 1, книга V).
Впоследствии римляне продолжали взаимодействие с кельтами и некоторое время спустя завоевали Цизальпинскую Галлию, после чего двинулись за Альпы.
Заальпийские территории стали называться у римлян Gallia comata («косматая Галлия»), страна длинноволосых людей. Другое название — Gallia bracata — дословно переводится как «Галлия, одетая в брюки». Естественно, «брюки» тамошних кельтов походили, скорее, на более привычные нам «штаны», но само наименование данного предмета одежды — «брюки» — произошло именно от галльского слова «braca». Римляне просто заимствовали слово; из латыни оно перешло во французский, далее — в немецкий, голландский; эпоха Петра I «доставила» термин «брюки» из Голландии в Россию.
В 58 году до нашей эры дружественные римлянам кельты — племя эдуев — попросило могущественного соседа о помощи: эдуям угрожали гельветы (это племя обитало на территории современной Швейцарии). Рим откликнулся на просьбу, и легионы под предводительством Юлия Цезаря вошли в Галлию «с миротворческой миссией». Война с галлами длилась семь лет. В результате Галлия стала римской провинцией, а Цезарь сделался очень, очень богатым человеком. Римляне захватили также Иберию.
Цезарь доходил и до Британии, но остров находился слишком далеко от Рима, и владения эти были шаткими — даже длинные руки Рима не дотягивались до Альбиона. Хотя римское влияние там заметно до сих пор: знаменитые римские дороги «пронизывают» буквально всю Европу, а многие современные европейские города «выросли» из лагерей римских легионов, которые некогда стояли на этих землях.
Юлий Цезарь оставил книгу, в которой описывал не только деяния своей доблестной армии и вылазки коварного и кровожадного врага, но и обычаи и верования галлов.
Цезарь изучает обычаи этих рослых, рыжеволосых, татуированных варваров с дотошностью заправского этнографа. В его «Записках» перед нами предстает загадочный кельтский мир.
Однако тут следует иметь в виду одно немаловажное обстоятельство. Римляне считали свою цивилизацию и свои представления о мире не то чтобы даже обязательными для всех народов, а вообще единственно возможными. Отсюда все эти «Меркурии», «Марсы», «Венеры» в римской передаче мифологических представлений кельтов. Склонность подбирать понятные для читателя аналогии соблазнительна и для авторов современных книг, выискивающих сходство между верованиями древних кельтов и, к примеру, религией древних египтян.
В принципе, это легко объяснимо: практически все мифологические системы выстроены на противопоставлении добра и зла, света и тьмы, жизни и смерти, верхнего (небесного) и нижнего (подземного) миров («основной миф»).
Естественно, две вечно противоборствующие силы не прекращают борьбу, и верх одерживает то одна, то другая. И когда говорят после долгой разлуки: «Сколько зим, сколько лет!» — подразумевают не только временной промежуток, но и все трудное и все доброе, что довелось пережить за эти годы. Смена доброго и злого, света и тьмы, лета и зимы — естественна, закономерна при вращении колеса жизни.
Однако же когда мы начинаем рассматривать мифологию кельтов второго века до нашей эры, — времени их первого соприкосновения с римским универсумом, — то обнаруживаем, что знания наши весьма фрагментарны. Без удобной подпорки в виде аналогий с хорошо знакомыми римскими богами кельтские божества и демоны «расплываются» в нашем сознании.
Нам практически ничего не известно о том, как, с точки зрения древних кельтов, был создан мир и как он должен погибнуть. А кельтский пантеон — то есть, «собрание всех богов»? Какова его структура? У римлян все понятно: Юпитер главный, Марс, покровитель Рима, — его воинственный сын — и так далее. А у кельтов?
У кельтов нам известны лишь отдельные божества. Изредка даже удается установить родственные связи между ними, выяснить, дружат эти божества или враждуют между собой.
Основные сведения о богах древней Галлии мы черпаем из археологических источников. Статуи и барельефы, остатки культовых сооружений, монеты, надгробные надписи — вот, собственно, и всё. От галлов, населявших территорию современной Франции, не осталось никаких письменных памятников, восходящих к эпохе до римских завоеваний.
Другое дело — знаменитые и многими любимые ирландские и валлийские саги, созданные кельтами другого региона, полуострова Уэльс. Но здесь кроется другая «засада». Дело в том, что и этот письменный источник не может считаться совершенно чистым. Первые записи ирландских саг относятся к восьмому веку, а систематически их начали собирать только в двенадцатом. К этому времени страна уже была совершенно христианской, а это не могло не сказаться на изображении древних языческих богов — ведь саги записывали монахи.
Что же нам известно о богах древних галлов?
В «Записках о Галльской войне» Юлий Цезарь сообщает, что все галлы «чрезвычайно набожны» и приносят человеческие жертвы своим богам: они думают, что бессмертных богов можно умилостивить не иначе, как принесением в жертву за человеческую жизнь также человеческой жизни, и «выкупают» у богов себя в случае опасности, болезни или войны. «Некоторые племена употребляют для этой цели огромные чучела, сделанные из прутьев, члены которых они наполняют живыми людьми; они поджигают их снизу, и люди сгорают в пламени». (Археологическими находками эти ужасы не подтверждены).
Далее Цезарь довольно подробно рассказывает о «галльском пантеоне»: «Из богов они (галлы) больше всего почитают Меркурия. Он имеет больше, чем все другие боги, изображений: его считают изобретателем всех искусств, он же признается указывателем дорог и проводников в путешествиях… Вслед за ним они почитают Аполлона, Марса, Юпитера и Минерву… Аполлон прогоняет болезни, Минерва учит начаткам ремесел и искусств, Юпитер учит имеет верховную власть над небожителями, Марс руководит войной…
Галлы все считают себя потомками отца Дита (Дит — Аид, Плутон, божество подземного царства у римлян) и говорят, что таково учение друидов. По этой причине они исчисляют и определяют время не по дням, а по ночам».
Любопытно отметить кельтский след во французском языке: еще в двадцатом веке оставались области, где для обозначения текущего дня люди употребляли выражение «annuit», «anneue» — «нынче ночью», а не «сегодня», т.е. «нынешним днем».
Естественно, из описания «Записок о Галльской войне» невозможно понять, какие конкретно галльские божества имеются в виду под римскими наименованиями. Автор дает лишь самое общее представление о них. Кто такой, например, этот «Меркурий»? У римской мифологии он отнюдь не является верховным божеством…
Римский поэт Лукан в поэме «Фарсалия» называет имена трех богов, почитаемых в Галлии: Езусе, Таранисе и Тевтате.
Попытки осмыслить этих богов таким образом, чтобы они стали «понятны» человеку, воспитанному в рамках греко-римской культуры, выглядят совершенно провальными.
Езус — бог «гневный», как пишет Лукан, и требует он человеческих жертв, повешенных на дереве. Между тем его имя, как предполагается, означает «добрый бог», «бог-господин». При этом, как полагают некоторые исследователи, Езус является общим для всех галлов божеством. И не исключено, что богом войны.
Отчасти римлянин в состоянии осознать этот конгломерат смыслов: ведь главный покровитель Рима, воинственный Марс, с одной стороны, благоволит Городу, а с другой — является как раз богом войны, кровавой бойни, опьяняющей резни (в отличие от Минервы — покровительницы войны разумной, справедливой, рассудочной).
Но Езус при всем этом еще и связан с деревьями. Мало того, что жертвы этому богу вешаются на дереве; он обычно изображается бородатым человеком, стоящим возле дерева с топором в руке. Возможно жест руки, заносящей топор, воспроизводит момент друидического ритуала поклонения омеле. На алтаре Езуса можно видеть также изображение быка со стоящими на его голове и спине тремя журавлями.
Таранис — бог-громовержец, бог небесного огня. Соответственно, жертвы ему сжигались. Галльские памятники представляют Тараниса бородатым гигантом с колесом или несколькими спиралями в руках. И колесо, и спирали — символ огня, пламени. На других изображениях Таранис попирает гиганта со змеями вместо ног.
И, наконец, упоминается бог Тевтат, как будто бы связанный с культом воды (жертвы ему, по сообщению Лукана, топили в воде). Как ни странно, именно Тевтата римляне пытались ассоциировать с Марсом; в других случаях этого же бога сопоставляли с Юпитером, но и такая попытка выглядит чрезвычайно спорной.
Само имя «Тевтат», как считают современные исследователи, происходит от галльского «teuto», то есть «племя». Таким образом, Тевтат — божество-покровитель племенного коллектива, его военной и мирной деятельности. И в этом качестве он действительно может быть каким-то «боком» соотнесен с Марсом, особенно в древнейшей его ипостаси.
Однако при всем этом никто не в состоянии достоверно определить, являлся ли Тевтат покровителем только одного какого-то племени или же он был общим божеством для всех галлов.
Даже если Тевтат и олицетворял как бы универсальную божественную помощь идее племени как такового, у каждого отдельного галльского племени имелся свой личный покровитель. И имен этих богов-покровителей до нас дошло великое множество: Аллоброкс — бог племени аллоброгов, Воконтия — богиня племени воконтиев — и так далее. Ученые выяснили около сорока имен местных божеств Британии — и о них неизвестно ничего, кроме имен.
Из галльских богов мы можем назвать Эпону, Цернунна (Кернунноса), Суцелла, Нантосвельту, Розмерту — и еще нескольких.
Имя «Эпона» определенно происходит от галльского слова «epo», то есть «лошадь». Обычно эту богиню изображали сидящей верхом на лошади. И на этом, к сожалению, всякая информация об Эпоне исчерпывается: чем она конкретно «заведовала», неведомо.
Если одних богов мы знаем преимущественно по именам, то других — исключительно «в лицо»; имена их не установлены. Например, существовало изображение трехголового божества, божества со змеей, группы из трех богинь-матерей. Как называли их галлы, каков был их культ, в каких ситуациях к ним обращались, были они чисто местными или общими для всей Галлии? Увы, камни на сей счет молчат, а в литературе нет ни слова.
Имен кельтских богов и богинь в общей сложности насчитывается свыше трехсот семидесяти — столько их почиталось на землях, где когда-либо проживали кельты. Из них примерно триста встречаются лишь один раз, и принадлежат они местным божествам, покровителям конкретных племен или родов, из чего можно сделать осторожный вывод о том, что боги эти представляли собой неких обожествленных предков.
Космогония — учение о происхождении мира и человека, — обычно является обязательной составной частью мифологической системы.
Обычно — но не всегда.
Вавилоняне рассказывают о победе над силами хаоса и возникновении таким образом упорядоченного мира; германцы — о том, как мир был создан из тела убитого великана Имира; египтяне — о божественном слове бога Тота (один из вариантов; в Древнем Египте фактически сосуществовало сразу несколько мифологических и религиозных систем). Как возник мир, по преданиям древних кельтов? Предполагается, что об этом ведали друиды — загадочные и могущественные жрецы, описанные Юлием Цезарем. Друиды же запрещали вести какие-либо записи и все священные предания хранили лишь устно.
Так это или нет, оставим на совести Цезаря; но факт остается фактом — кельтской космогонии в чистом виде мы не имеем. Первые ирландские предания о «начале времен» повествуют вовсе не о том, как возникла вселенная, а о том, как заселялась их собственная страна, в какой последовательности шло ее завоевание.
Кое-какие общие представления об обустройстве кельтского мира мы все же имеем.
Так, посреди кельтского мира стоит Мировое Древо. Оно играет главную роль в вертикальном членении вселенной: ветви — небо, верхний мир; ствол — земля, населенная людьми и зверьми, срединный мир; корни — подземное царство, нижний мир, там обитают темные фоморы (а еще — рыбы и другие водные жители).
В Ирландии известен культ пяти священных деревьев, каждое из которых называлось «деревом мира» (crann bethad). Аналогом мирового древа служил и центральный столб большого жилого дома, на котором держится весь «мир» отдельной семьи.
Нужно учитывать, что «нижний мир» — не обязательно «плохой» и «злой»; всё обстоит немного сложнее, чем мы привыкли считать. Недаром они, если верить Цезарю, кельты называли себя «детьми Дита», то есть бога мертвых.
С мировым древом связан и мотив священного источника — а источник как раз вытекает из-под корней дерева, то есть имеет отношение к нижнему миру. Например, источник, дающий начало одной из главных рек Ирландии — Бойн, — относится к потустороннему миру и по этой причине заключает в себе божественную мудрость. Над этим источником росли девять кустов чудесного орешника. Орехи их были темно-красного цвета. Они падали в воду, напитывались премудростью, и если проглотить их, то можно познать таинственные вещи и постичь сущность мироздания. Вкушать эти орехи дозволялось лишь божественным лососям, обитателям ручья (рыбы, как мы помним, принадлежат к подземной стихии). Лишь вещие лососи могли знать обо всем.
Но богиня Боанн — олицетворение реки Бойн — нарушила запрет и приблизилась к священному источнику. Однако стоило ей подойти, как вода поднялась и обрушилась на дерзкую. Боанн спаслась, а река после этого изменила свое русло и стала той самой рекой Бойн, которую мы знаем теперь. Вещие же лососи кружат в глубине, тщетно пытаясь отыскать чудесные орехи: орешник больше не склоняется над этими водами.
И хотя сам источник, несомненно, принадлежит подземному миру, стихия его воды оценивается, несомненно, положительно. Можно назвать, например, источник бога-врачевателя Диан Кехта, который возвращал жизнь мертвым и исцелял раненых.
Впрочем, помимо «доброй» воды, существовала и враждебная человеку вода. В первую очередь это стихия окружающего землю океана — и особенно в восточном, северном и северо-западном направлениях. Эта вода была связана с демоническим началом. На севере, посреди океана, где царят забвение и смерть, находится остров со стеклянной башней. Он служит обиталищем фоморов — «нижних демонов».
А вот на западе располагались острова блаженных (они как желанная цель описаны, например, в «Плавании Брана»). Островов этих было трижды по пятьдесят — иными словами, очень много. Время там остановилось; царят там изобилие и вечная молодость.
Таким образом, мы видим, что не только космогония, представленная как заселение конкретно данной, определенной земли, то есть Ирландии, у кельтов чрезвычайно конкретна. Точно так же предметна, вещна (можно потрогать руками) общая картина кельтского мира, включая и мистические ее элементы. До островов потустороннего мира, как до благих, так и до зловещих, можно добраться на обычной лодке. Иной мир представляется вовсе не недостижимым, мистическим царством. Это нечто вполне близкое, непосредственно соседствующее с миром людей.
Ирландский новогодний обряд — праздник Самайн — воспроизводил открытое соприкосновение двух миров, здешнего и потустороннего. Когда солнце было беззащитно, когда время умирало и снова становилось молодым, — в этот самый момент в архаические времена люди ритуально воссоздавали разрушение «устроенного (упорядоченного) мира» демоническими силами и гибель его правителя, а затем — победу над силами зла и возрождение мира людей. Ритуал строился на основе местного варианта мифологического сюжета о поединке громовержца и его противника.
Он хорошо согласуется с галльским ритуалом бога небесного огня Тараниса. Этот ритуал включал сожжение животных и вещей, которые символизировали вообще весь земной мир. Вполне возможно, приносились Таранису и человеческие жертвы.
Совершался новогодний ритуал в пиршественных залах, называемых Bruiden. Вообще представление об ином мире как о пиршественном зале с неиссякаемым котлом, где не заканчивается свинина (любимое мясо кельтов), — имеет ярко выраженный «героический» оттенок. Пиршество — одно из важнейших занятий для королей и воинов, наряду с битвами и похвальбой. (О склонности кельтов к причудливой и вычурной речи говорили еще римляне).
Важное место в кельтской мифологии занимают предания о божественных животных. Так или иначе, многие животные тесно связаны с общей кельтской картиной мира.
Естественно, кабан (свинья) был одним из важнейших почитаемых животных у кельтов. Изобилие свинины — непременная принадлежность пиршественной залы, не только героев и земных королей, но и владык подземного царства. Кабан вообще имеет непосредственное отношение к потустороннему миру (который, как мы помним, далеко не всегда рассматривается как зло). Преследуя кабана, увлекшийся охотник запросто мог очутиться под землей, в ином царстве (мертвых, духов, блаженных, фоморов, даже богов). Культ кабана был распространен не только на островах, но и на континенте — в Галлии. В римское время он каким-то образом связывался с Меркурием — проводником в царство умерших.
Мы говорили уже о том, что созидание кельтского мира — это, собственно, заселение кельтами определенной территории. Поэтому и ядро эпического повествования «Похищение быка из Куальнге» — поединок быков Финдбеннах и Донн Куальнге — завершается своего рода космогоническим актом: победив противника, Донн Куальнге разбрасывает остатки его тела по всей Ирландии, давая имена различным местам.
Естественно, быки эпического предания были не простые, а чудесные: скорее, это божественные персонажи в облике быков. Причем прежде, чем окончательно утвердиться в обличии быков, они прошли череду чудесных превращений из людей в ястребов, коршунов, водных животных. Изначально же они были свинопасами у двух владык потустороннего мира.
Божественный свинопас, пастух, покровитель животных, связанный с подземным царством, — один из центральных персонажей, он встречается у всех кельтов. С этим образом можно сопоставить галльского бога Цернунна (Кернунноса), которого изображали в окружении животных, а иногда и с рогами оленя.
Особое место занимают мифологические представления, связанные с лошадьми. Мы уже упоминали галльскую богиню Эпону. В Ирландии и Уэльсе слово «ech» — «лошадь» — входит в имена множества мифологических персонажей, связанных с солнечным культом, а также с потусторонним миром, расположенным в море (на волнах, под водой) или на морских островах.
В мифологическом сознании конь часто бывает связан и с солнцем, и с морем. По небу катит солнечная колесница, по морю вьются гривы волн — водных коней.
Один из королей фоморов — демонов, обитающих на севере океана, на острове со стеклянной башней, — зовется Эохо Эхкенд — «Эохо Конская голова». Вообще подобный божественный персонаж представляется либо в виде лошади, либо как скачущий на ней всадник. Как вариант — его облик содержит нечто «лошадиное»: например, в Уэльсе был правитель по имени Марх аб Мейрхион, который имел лошадиные уши. Впоследствии, в легенде о Тристане и Изольде, в одном из древних ее вариантов мы встретим короля Марка, у которого также будут лошадиные уши. Уши эти не играют никакой роли в сюжете (для Изольды, например, эта анатомическая подробность — не причина не любить Марка; она не любит его лишь потому, что влюблена в Тристана). Они — наследие архаических времен эпохи Марха аб Мейрхиона.
Бог Мананнан, связанный с морской стихией правитель потусторонней страны Тир Таирнгире, сын Ллира (моря), скачет на своем чудесном коне или в колеснице, и по суше, и по волнам.
Существовали и женские божества, связанные с лошадью. Кроме галльской Эпоны, это ирландские Этайн Эхраиде, Маха, валлийская Рианнон — жена Пуйла, владыки потустороннего мира.
Итак, основных священных животных у кельтов три: кабан, бык и конь.
В начале двенадцатого века в монастыре Клонмакнойс была создана так называемая «Книга Бурой Коровы» — старейший манускрипт на ирландском языке. Сохранилось лишь шестьдесят семь пергаментных листов, выделанных, согласно преданию, из шкуры той самой коровы святого Киарана, которая сопровождала его в школу.
Первый из писавших в этой книге — Маэл Муйре — погиб во время набега викингов на Клонмакнойс в 1106 году. Последний из авторов добавил поверх стертого оригинала довольно много новых эпизодов и текстов и вставил в книгу дополнительные листы. Так что закончена была книга в начале тринадцатого века.
В 1844 году «Книга Бурой Коровы» была приобретена Ирландской королевской академией. В 1870 году вышло первое факсимильное издание; более известно и доступно издание 1929 года.
Вот эта-то книга и содержит самые древние версии саг ирландской мифологии, а также религиозные и исторические тексты.
В числе прочего рассказывают, что как-то раз святой Финнен, живший в шестом веке, искал гостеприимства у человека по имени Туан Мак Майрил, дом которого располагался по соседству с монастырем. Поначалу Туан отказывался впустить аббата, но тот сел у порога, целое воскресенье постился, и наконец язычник Туан отворил ему двери. Так началась их дружба, и скоро Туан пригласил к себе в гости не только святого, но и его учеников.
Тогда Туан и открыл, что прожил множество жизней, перевоплощаясь в различных людей и животных.
Это нимало не смутило святого. Он понимал, что перед ним — чудесное существо, свидетель стародавних времен. Поэтому Финнен попросил своего собеседника: «Поведай нам историю Ирландии!»
И Туан начал длинный рассказ, старательно записанный святым Финненом.
Давным-давно в Ирландию прибыл человек по имени Партолон. Это был настоящий, как бы мы сказали, культурный герой.
Культурным героем называется мифический персонаж, который добывает или впервые создает для людей различные предметы культуры — такие, как огонь, культурные растения, орудия труда. Он учит людей ремеслам, охотничьим приемам, вводит социальную организацию, ритуалы, брачные предписания, праздники. Кроме того, именно культурному герою зачастую приписывается участие в мироустройстве: этот персонаж может вылавливать землю из океана, устанавливать на небе светила, регулировать приливы и отливы.
Происходило это от того, что люди в древние времена не различали культурные и природные явления. Для них огонь, добытый трением (культурное явление), был равнозначен огню, произошедшему от удара молнии (природное явление): и то, и другое — дар культурного героя.
Так вот, Партолон — типичный культурный герой. Ему приписывают ряд важнейших деяний, которые, собственно, и придали Ирландии ее окончательный природный облик.
Раньше она выглядела совсем иначе: в те времена в Ирландии было только три озера, девять рек и одна долина.
Партолон расчистил еще четыре долины. При нем появилось семь крупных озер. Кроме того, Партолон впервые ввел в обиход некоторые ремесла и обычаи.
Согласно преданию, Партолон прибыл с запада — именно там располагалась сказочная страна, Острова Блаженных. Он явился не один — с ним прибыли его королева Делгнайд и сорок восемь спутников обоих полов. Первого мая, на праздник Белтайна, королева была посвящена богу смерти — возможно, принесена в жертву.
Территория страны постоянно расширялась — то ли чудесным образом, то ли в результате неустанного труда племени Партолона. Одно из озер, как рассказывают, разверзлось на месте могилы, вырытой для сына Партолона — Рудрайге.
Народ Партолона столкнулся с противодействием темных сил — фоморов.
Фоморы впервые упоминаются в сюжетных повествованиях в связи с деятельностью, борьбой и гибелью Партолона, хотя они и в дальнейшем будут играть существенную роль в кельтской мифологии.
Это было племя великанов — по большей части уродливых (хотя встречались и зловещие красавцы), жестоких (с другой стороны, «положительные герои» мифологии тоже гуманизмом не страдали).
Любопытно отметить, что не существует предания о том, как фоморы пришли в Ирландию. Они были там «всегда», и их никто не считал захватчиками. Они -древние, как самый мир.
Партолон сражался с фоморами за власть над Ирландией и в конце концов нанес поражение их предводителю, гиганту по имени Кихол Безногий. Он разогнал толпы жутких исполинов и изгнал их в северные моря. После этого наступил мир, который длился триста лет.
И внезапно — все в тот же роковой день первого мая, — среди народа Партолона вспыхнула болезнь — «поветрие» (то есть эпидемия, мор). Все вместе уцелевшие собрались на Старой Равнине, Сен Магх, чтобы удобнее было хоронить умерших. Там они все и погибли, один за другим, а опустевшая Ирландия стала вновь ждать заселения.
Из всех погибших во время эпидемии спасся один только Туан — «потому что не бывает таких казней, которые не пережил бы хотя бы один человек, чтобы рассказать о случившемся».
Туан скитался между опустевших крепостей и голых скал. Он прожил двадцать два года в одиночестве. Он весь зарос волосами и наконец одряхлел.
В это время в Ирландию явились новые поселенцы, которых возглавил Немед, племянник Партолона (сын брата).
Захват Ирландии обошелся народу Немеда недешево. Он со своими людьми отправился на поиски острова на тридцати двух кораблях, и на каждом корабле плыло тридцать человек. Полгода они скитались по морям. Многие путники не вынесли голода и холода, немало их погибло в кораблекрушениях. Только девять человек — сам Немед, четверо мужчин и четыре женщины, — добрались до цели и высадились на берег.
Одичавший старик Туан, едва завидев девятерых людей, в ужасе бежал и спрятался в своем убежище, где погрузился в сон. Заснул он изможденным стариком, а проснулся юным оленем. И все то время, пока в Ирландии жил народ Немеда, Туан оставался королем оленей. А народ Немеда размножился и достиг восьми тысяч. Ирландия вновь расширила свои земли: на ней появились двенадцать новых равнин и четыре озера.
За право владеть Ирландией Немеду, как и его предшественнику, пришлось соперничать с фоморами. В четырех великих битвах Немед победил их, а затем умер от поветрия, и с ним вместе погибло еще две тысячи человек его народа.
Вот тогда-то фоморы сумели подчинить себе Ирландию. Было у них тогда два правителя, Морк и Конан. Крепость их находилась на острове Тори, чьи отвесные скалы поднимаются над морем недалеко от берегов Донегала. Стены этих башен были воздвигнуты из стекла. Остров, на котором стоял стеклянный замок, всегда оставался источником силы фоморов.
Фоморы потребовали себе дань от людей — две трети молока и двух детей из каждых троих, которые родятся. Этих детей приносили в жертву на празднике Самайн.
В конце концов, человеческое племя взбунтовалось. Возглавляемые тремя вождями, люди напали на остров Тори и захватили башню. Конан пал от руки Фергуса, их предводителя.
Победа была близка, но в это самое время Морк вступил в битву со свежими силами и полностью разгромил воинов Немеда. От них осталось лишь тридцать человек, и в отчаянии они покинули Ирландию.
Согласно древним преданиям, все они сгинули, не оставив потомства. Ирландия вновь опустела.
Тем временем к Туану опять пришла старость. И вновь он не умер, а перевоплотился и стал диким кабаном. В этом состоянии ему довелось увидеть новое заселение острова — явилось племя Фир Болг. С этим племенем связывается упорядочение важнейших сторон социальной жизни Ирландии — страна была разделена на пять провинций; оформилась королевская власть.
Кто были эти Фир Болг? Некоторые предания пытаются представить их как потомков людей Немеда: мол, не все погибли, кто-то оставил после себя детей.
Другие легенды опровергают это представление и рассказывают совершенно иную историю. Говорится о том, что название «Фир Болг» означает «люди мешков»: мол, некогда жили они в Греции на положении невольников и кожаными мешками таскали из долин в каменистые холмы плодородную землю, чтобы их хозяева могли разбить там сады. Наконец они решили бежать и из тех же мешков сделали себе лодки. На этих лодках доплыли они до Ирландии и поселились там.
Собственно, «Фир Болг» — не одно племя, а три: Фир Болг, Фир Домну («люди Домну») и Фир Гаилиоин.
Когда следующие завоеватели Ирландии, Племена Богини Дану, прибыли на остров, королем Фир Болг был Эохайд Мак Эрк. Его женой была Тайльтиу, дочь короля Великой Равнины (то есть страны мертвых). У Тайльтиу имелся дворец в месте, названном в ее честь. Интересно, что там каждый год устраивали пиршества в память о ней, и сохранялся этот обычай еще в Средние века.
…А Туан между тем не умирал, а продолжал перевоплощаться. Он сделался орлом и увидел следующих владык Ирландии — то были Племена Богини Дану, о которых мы расскажем отдельно.
И в конце концов наш герой обратился в лосося. Долго удавалось ему избегать рыбачьих сетей. Однако в конце концов его все-таки изловили и доставили жене Кайрила — правителя той местности. Женщина съела рыбину целиком, и Туан «очутился в ее чреве». После этого она родила сына, которого назвали Туаном.
Так он вновь сделался человеком и теперь звался Туан, сын Кайрила. Но память о прошлом существовании, о преображениях, обо всей истории Ирландии не стерлась у потомка Партолона, и теперь он был рад рассказать об этом монахам, а те записали услышанное.
Племена Богини Дану были теми, кто пришел на смену предыдущим завоевателям Ирландии. Именно народ Дану рассказчик — Туан Мак Кайрил — именует «богами». Они олицетворяют силы света и знания в ирландской мифологии.
О Племенах Богини Дану сохранилось больше всего саг и преданий.
Кто такая Дану? О ней говорят, что «она привыкла заботиться обо всех богах»: возможно, она, как и ее отец Дагда, была олицетворением плодородных сил земли. В таком случае, логично, что прочие боги считались ее детьми.
Иногда мы встречаем Дану под другим именем — Бригит, Бригита. Эта богиня весьма почиталась в языческой Ирландии. Многие ее черты мы впоследствии будем узнавать в образе святой Бригитты, которая жила, согласно преданию, в шестом веке. В галльских надписях можно видеть имя «Brigindo», в бриттских — «Brigantia».
Мы уже упоминали о том, что воссоздать структуру кельтского пантеона довольно сложно. Но с Племенами Богини Дану все обстоит не совсем так — об этих божествах нам известно довольно много.
Сама Дану была, как считают, женой владыки подземного царства, от которого появились на свет и первые люди. В Ирландии его называют Байл (Бел, Бил). У валлийцев это Пуйл, а жена его зовется Рианнон.
Так или иначе, Дану — главная богиня племен, названных в ее честь, и именно она стала матерью богов Ирландии.
Величайшим из детей богини Дану был Нуаду — обладатель одного из четырех главных сокровищ своего народа, непобедимым мечом.
Однако, и это любопытно заметить, Нуаду довольно рано исчез из пантеона — погиб от рук фоморов.
Гораздо дольше «прожили» мрачные воплощения духа войны — пять свирепых богинь: злобная Фи, ядовитая Нимэйн, неистовая Бадб, Маха — «сама битва» и великая королева Морриган (Морригу), с развевающимися седыми космами, облаченная в воинские доспехи и держащая в руке два копья. Среди богов и простых смертных «великая королева Морригу» появляется либо в своем подлинном облике, либо в образе седого или черного ворона.
Именно Морриган (иногда и Бадб) стала персонажем множества легенд, преданий и сказок.
Другим великим богом народа Дану был Дагда — «добрый бог». Он владеет вторым величайшим сокровищем Племен Богини Дану — котлом, пища в котором не иссякает. Любопытно, кстати, что любимым блюдом самого Дагды была овсяная каша.
Еще имеется у него живая арфа Уаитни — она была вырезана из дуба. Когда бог играет на ней, времена года сменяются своим чередом, и в мире царит порядок. Кстати, любопытно заметить, что в древней Ирландии год состоял из трех сезонов: осень входила в состав лета. Собственно, слово «осень» во многих языках означает не отдельный сезон («пышное природы увяданье»), а «время сбора урожая», то есть конец лета.
Дагда одевался в короткую, едва доходящую до бедер, коричневую рубаху с широким воротом. На плечах он носил широкую накидку, на ногах у него башмаки из конской шкуры волосом наружу.
Повсюду Дагда возит с собой на колесе большую палицу — такую тяжелую, что поднять ее в состоянии только восемь сильных мужчин. Когда же «добрый бог» взваливает свою палицу на колесо, оно оставляет в земле глубокую борозду.
Женой Дагды была уже упоминавшаяся богиня Боанн — олицетворение реки Бойн, одной из главных рек Ирландии.
Из детей Дагды можем назвать пять имен: Бригита, Оэнгус (Энгус), Мидхир, Огма и Бодб Дирг (Бодб Рыжий).
Бригита — покровительница огня, очага и поэзии, которую ирландцы считали нематериальной, сверхъестественной формой огня. Мы уже знаем, что иногда эти атрибуты и имя «Бригита» приписывают самой богине Дану; отсюда небезосновательная версия о том, что Дану является дочерью бога Дагды.
Оэнгус, известный также как Мак Ок, «Молодой бог», — юный и прекрасный музыкант, играющий на золотой арфе. У него есть дворец на берегу реки Бойн. Очарование Оэнгуса неотразимо для женщин, и это помогло ему отнять у его брата Мидхира жену — Этайн.
Мидхир, как предполагают, связан с подземным царством. Он обладал тремя чудесными коровами и чудесным котлом, которые находились в его владениях на острове Мэн.
На страже у дверей стояли «три журавля отказа». При появлении любого чужака эти птицы кричали: «Не подходи! Уходи прочь! Иди себе мимо!» Но не помогли Мидхиру его журавли, когда враги украли его коров, котел, а заодно и дочь по имени Блатнад…
Огма — покровитель литературы и ораторского искусства — взял себе в жены другую Этайн, дочь врачевателя Диан Кехта.
Детей у Огмы и Этайн было семеро. Все они оставили яркий след в легендах и сказаниях.
Сам Огма считается создателем знаменитого кельтского алфавита — «огам». Огам — древнейшая форма письменности, возникшая в Ирландии и распространившаяся затем по всей территории будущей Великобритании. Эти знаки, представлявшие собой точки и наклонные зарубки, предназначались для надписей на вертикальных каменных столбах и стенах. Некоторые исследователи, впрочем, склонны считать, что огам возник на основе латинского алфавита.
Кроме того, Огам был одним из сильнейших воинов своего клана и обладал «сверкающей внешностью».
Бодб Дирг, как рассказывают, впоследствии унаследовал от своего отца титул властителя богов.
За отношения с морской стихией «отвечали» Ллир и его сын Мананнан Мак Ллир.
Мананнан владеет на одном из островов роскошным дворцом, который называется «Яблоневый Эмайн». Есть у него два копья — Желтое Древко и Красный Дротик; его меч называется Мститель, а кроме того, у Мананнана имеются еще два меча по имени Большой Демон и Малый Демон.
Лодка Мананнана — «Метла волн» — движется сама по себе и доставляет хозяина, куда он пожелает. Его конь Роскошная Грива обгоняет ветер и может мчаться по суше и по волнам. Никакое оружие не в состоянии пробить волшебную кольчугу Мананнана, а на его шлеме сверкают два магических самоцвета.
Мананнан одаряет богов плащами, которые делают тех невидимками. Волшебные свиньи этого бога возрождаются сразу же после того, как их съедают...
Богом-кузнецом Племен Богини Дану был Гоибниу. Он кует для них оружие и доспехи и поит элем, который делает выпившего неуязвимым. Ему помогают бог-плотник Лухтэйн и бог-медник Крейдхн.
Врачевателем среди этих богов был Диан Кехт, женатый на свирепой Морриган.
Однажды Диан Кехт спас Ирландию от поистине ужасной беды. Морриган родила сына столь ужасной наружности, что Диан Кехт немедленно умертвил младенца. И хорошо сделал, потому что в сердце новорожденного бога он обнаружил трех змей, которые впоследствии могли достичь таких огромных размеров, что им ничего не стоило бы поглотить всю Ирландию.
Диан Кехт убил и змей, тела их сжег, пепел собрал и высыпал в реку. Когда же смертоносный пепел попал в воду, река закипела и с тех пор зовется Бэрроу — «Кипящей».
Двое детей Диан Кехта унаследовали его ремесло — сын Мидах и дочь Эйрмид. Другая о дочь, Этайн, как мы помним, вышла замуж за бога Огму.
Остальных сыновей Диан Кехта звали Киан, Кете и Ку. Существует история о том, как Киан и дочь народа фоморов, всегда враждебного Племенам Богини Дану, породили Луга — наиболее любимого всеми кельтами бога.
Но о Луге поговорим после, более подробно и отдельно.
Если верить Туану Мак Кайрилу, Племена Богини Дану явились «с небес», но есть и другая версия, по которой они некогда покинули четыре великих города — Фалиас, Гориас, Финдиас и Муриас. Именно там они обрели свои великие познания от неких четырех мудрецов и оттуда взяли по сокровищу.
Итак, величайших сокровищ у Племен Богини Дану было тоже четыре.
Из Фалиаса доставили Камень Судьбы, на который при коронации становились верховные короли Ирландии. Когда камня касалась нога истинного владыки, камень начинал кричать.
Из Гориаса привезли не знающий поражений меч. Из Финдиаса происходит волшебное копье, а из Муриаса — котел Дагды. Впрочем, согласно другой версии из Гориаса как раз привезли копье, а из Финдиаса — меч.
Так или иначе, владея четырьмя великими сокровищами, Племена Богини Дану были — в чудесном облаке — перенесены в Ирландию. В тот самый мистический день первого мая пришельцы толпой высадились на берег. Прежние обитатели Ирландии, Фир Болг, даже не заметили их появления.
Чтобы пришельцам и далее оставаться незамеченными, Морриган, Бадб и Маха навели дожди и густые туманы по всем землям Ирландии, и на людей клана Фир Болг прямо из воздуха хлынули огонь и кровь. Пока те скрывались в глухих убежищах, Племена Богини Дану продвигались все дальше на запад и стали укрепленным лагерем на «Морской равнине» в Лейнстере.
Наконец друиды Фир Болг остановили бедствие. Воздух снова стал прозрачным, и Фир Болг увидели чужаков.
Фир Болг отправили своего героя по имени Сренг побеседовать с чужаками. Племена Богини Дану также прислали парламентера.
Два посланника с интересом рассматривали оружие друг друга. Копья у народа Богини Дану были легки, красивы и остры, копья Фир Болг — тяжелы, без наконечников, но остро заточенные. Слово за слово — воины почти подружились и решили обменяться оружием, чтобы каждая сторона, осмотрев его, могла оценить силу противника.
Клан богини Дану предложил Фир Болг поделить Ирландию поровну и впредь совместными силами оборонять ее от всех прочих пришельцев. Но Фир Болг отвергли предложение народа Богини Дану и вызвали их на бой. «Если мы отдадим чужакам половину страны, — сказал король Эохайд, — они скоро заберут всё».
Между тем оружие Фир Болг произвело сильное впечатление на народ богини Дану. Они решили, что для противоборства с таким сильным противником им следует занять более удобную позицию, и отошли к равнине, которая получила название Маг-Туиред
— оно означает «Равнина Башен» (то есть надгробий). Там имелись удобные пути для отступления — в случае поражения (а Племена Богини Дану не исключали такой возможности) можно будет спастись бегством.
Воины Фир Болг расположились на противоположном конце той же долины и стали лагерем. Фир Болг тоже понимали: соперники их весьма сильны.
Начались опять переговоры. Воины Фир Болг попросили сто пять дней — на то, чтобы почистить шлемы, наточить мечи и изготовить копья, как у Племен Богини Дану. «А вы, наверное, желали бы обзавестись пиками, наподобие наших», — прибавил парламентер.
Сто пять дней шла подготовка к битве, и наконец войска сошлись на «Равнине Башен». Воины богини Дану сомкнули широкие, обитые красной материей щиты. Их строй казался поэтому огненным. Фир Болг сверкали мечами и копьями.
Битва началась с единоборств: трижды по девять бойцов богини Дану противостояли такому же числу воинов Фир Болг. Погибли все до единого. Сражение продолжалось четыре дня, обе стороны понесли тяжелые потери.
Герой клана Фир Болг — Сренг — сразился с Нуаду и отрубил тому руку и половину щита. (Впоследствии для Нуаду была изготовлена серебряная рука, которая двигалась на особых сочленениях и действовала совсем как настоящая).
Король Фир Болг — Эохайд Мак Эрк, страдая от жестокой жажды, с сотней своих уцелевших воинов отправился на поиски воды. На берегу реки его настигли преследователи. Король пытался отбиваться, но был убит. На его могиле впоследствии насыпали курган.
Оставшиеся в живых воины Эохайда, числом не более трехсот, решили сражаться до последней капли крови. Однако враги предложили им почетный мир: одну пятую Ирландии во владение — любую, какую те пожелают выбрать. Фир Болг согласились и выбрали Коннахт. И еще в семнадцатом веке многие обитатели Коннахта считали себя потомками Фир Болг, а предком своим называют героя Сренга.
После того, как Нуаду получил свое увечье, он не мог уже стать королем Ирландии — согласно древним законам, калека не имеет права на королевскую корону. Поэтому Нуаду был низложен, и собрался совет всего клана — следовало избрать нового короля.
И было принято решение заключить мир с фоморами, а чтобы этот союз был прочным, пригласили Бреса, сына короля фоморов Элатхана, прибыть в Ирландию и стать их повелителем.
Само имя «Брес» означает «красивый»: он описывается как златокудрый статный муж, с золотыми цепями на шее, в одежде, расшитой золотыми нитями. Чтобы укрепить союз, в жены Бресу дали Бригит, дочь Дагды.
Верховная власть была передана ему на том условии, что он немедленно отречется от нее, если его правление разочарует избравших его.
Брес, разумеется, дал такую клятву и тут же ее нарушил. Для начала он потребовал дани с каждого очага, с каждой тестомешалки и каждой ручной мельницы, а с каждого человека — по унции золота подушной подати.
Затем Брес потребовал отдать ему всех буро-коричневых и бесшерстных коров, и подданные подчинились ему. Затем Брес приказал прогнать весь скот Ирландии между двумя огромными кострами. После этого все шкуры подпалились и лишились шерсти, так что Бресу отошли вообще все коровы на острове, а остальные жители страны лишились главного источника пищи.
Так все боги из клана богини Дану превратились фактически в батраков короля Бреса: силач Огма собирал дрова, а Дагда строил крепости.
И вот однажды, когда Дагда, как обычно, работал на стройке, к нему подошел его сын Оэнгус. «Какую награду ты рассчитываешь получить за свою работу?» — спросил он. Дагда признался, что пока даже не задумывался над этим. Тогда Оэнгус дал ему совет: попросить у Бреса, чтобы тот собрал весь скот Ирландии на одной равнине, и тогда Дагда сможет выбрать себе одну из коров. «И тогда бери телку черной масти по имени Океан», — закончил Оэнгус.
Как и предвидел Оэнгус, король Брес посмеялся над наивностью Дагды, запросившего за свою грандиозную работу всего лишь одну телку, и легко выполнил просьбу бога.
Только впоследствии стало ясно, что совет Оэнгуса был весьма хорош.
Тем временем племя богини Дану влачило мрачное существование. Брес был скуп. В отличие от королей былого, он не угощал никого из тех, кто к нему приходил, и запах эля забыли при королевском дворе. Ни поэты, ни музыканты не услаждали больше слух своим искусством. В конце концов Брес вообще начал морить своих подданных голодом, и боги из клана богини Дану начали слабеть. Огма приносил дров все меньше и меньше, так что не хватало уже для отопления домов.
В это мрачное время дети целителя Диан Кехта, сын Мидах и дочь Эйрмид, — как мы помним, тоже целители, как и их отец, — тайком проникли в замок, где обитал свергнутый король Нуаду.
Одноглазый привратник короля Нуаду, печально сидел у ворот, держа на коленях кошку. Молодые боги представились ему искусными врачевателями.
«Коли так, то сделайте мне новый глаз», — попросил привратник.
И целители вынули глаз у кошки и вставили его привратнику в пустую глазницу. Правда, пересаженный глаз остался кошачьим и упорно высматривал по ночам мышей, мешая хозяину спать, зато днем дремал. Но привратник все равно очень обрадовался и побежал рассказать своему повелителю о чуде.
Свергнутый король с серебряной рукой велел тотчас позвать к нему врачевателей. Дело в том, что у него загноился сустав в том месте, где искусственная рука соприкасалась с телом, так что Нуаду очень страдал.
Мидах спросил, где же находится настоящая рука, та, что была отсечена. Нуаду ответил, что она зарыта глубоко в земле.
Тогда Мидах выкопал ее и приладил на прежнее место к культяшке, приказав жилам и костям срастаться. За три дня и три ночи рука прижилась, и Нуаду снова стал здоров.
Такое самоуправство раздражило Диан Кехта. Кроме того, бог-врачеватель рассердился, когда понял, что сын превзошел его в лекарском искусстве.
Он велел Мидаху прийти, и как только сын вошел, ударил его по голове мечом, но не сильно — повредил кожу, не затронув глубже. Мидах легко залечил эту рану.
Тогда Диан Кехт ударил снова, и на сей раз рана дошла до кости. Однако Мидах и с этим справился. Несколько раз Диан Кехт испытывал сына, каждый раз нанося ему все более тяжелые повреждения, и наконец разрубил ему голову пополам. Жить без головного мозга не смог даже такой великий целитель, как Мидах. Он умер, и отец похоронил его.
Но и после смерти Мидах оставался величайшим целителем: на его могиле выросло триста шестьдесят пять целебных стебельков — для излечения всех болезней каждого из трехсот шестидесяти пяти нервов, имеющихся в человеческом теле.
Сестра Мидаха — Эйрмид — собрала эти стебельки и разложила на своем плаще — в соответствии с их свойствами. Узнав об этом, Диан Кехт разгневался пуще прежнего. Он схватил и скомкал плащ дочери, перемешав все травинки. А если бы он этого не сделал, люди научились бы излечивать любые хвори и обрели бессмертие.
Однако вернемся к низвергнутому королю Нуаду. Он перестал быть калекой как раз вовремя: к тому моменту Племя Богини Дану убедилось в том, что избрав себе королем Бреса, оно совершило огромную ошибку.
Брес, что называется, перегнул палку. Последней каплей, переполнившей чашу терпения его божественных подданных, стало оскорбление, которое король-фомор нанес Кэйрбру, сыну Огмы.
Дело в том, что сказители и барды, люди, владеющие словом, традиционно пользовались у кельтов огромным уважением. Поэтому Кэйрбр, бывший, как и его отец, бардом, закономерно рассчитывал на почет и уважение со стороны короля. Он пришел в гости к Бресу, ожидая, что его усадят за стол рядом с владыкой. А Брес поместил барда в маленькую тесную клетушку, где не нашлось ни очага, ни постели, и из всей мебели имелся лишь маленький столик, на котором стояло блюдо с тремя кусочками засохшего хлеба. Барду даже не дали эля!
Такое оскорбление было чем-то большим, нежели пренебрежение к гостю: Брес нанес удар традиционным ценностям народа, которым управлял.
Существовал обычай: покидая двор, поэт слагал стихи в честь хозяина. И Кэйрбр, уезжая наутро от злого и жадного Бреса, сочинил такие стихи, однако не хвалебные, как то было принято, а злые и едкие. Считается, что это была первая сатира, написанная в Ирландии. Но в принципе «песни поношения» — достаточно распространенный способ мщения в те времена. Ведь бард не просто сочинитель стихов, он имеет непосредственную связь с божественными силами, и его слово обладает властью благословлять или проклинать. Согласно ирландским поверьям, магическая сила бардовских стихов способна была даже изводить крыс!
Итак, Кэйрбр проклял Бреса:
Без пищи на блюде, без молока в в кувшинах,
Без крова над головой во мраке ночном,
Без золота для поэтов пусть пребудет Брес!
Весь народ повторял эти строки, вынуждая Бреса отречься от престола. Тем более что Нуаду больше не был калекой и мог вернуться.
И Брес отбыл в страну фоморов, укрытую морскими волнами.
Он обратился с жалобами к своему отцу, королю Элатхану. Фоморы собрались на совет, чтобы решить, как им поступить с Ирландией. Решено было собрать войско, а затем, разбив неприятеля, привязать Ирландию канатами к кораблям и оттащить ее в край льда и мрака, где Племена Богини Дану не смогут отыскать ее.
Присутствовал на этом совете и знаменитый фомор по имени Балор Дурной Глаз.
Балор, как явствует из его имени, был обладателем ядовитого ока, взор которого убивал любого, на кого обратится. Обрел он эту способность следующим образом: как-то раз Балор заглянул в окно дома, где маги — верные слуги его отца, быкоголового Буарайнеха, — варили колдовское зелье. Ядовитый дым варева попал Балору прямо в глаз, после чего этот глаз и превратился в убийственное оружие. Жизнь Балору сохранили при одном условии: смертоносный глаз будет всегда закрыт.
Согласно другим преданиям, в тот момент, когда Брес попросил у Балора помощи, чтобы одолеть Нуаду и снова захватить Ирландию, Балор был уже стар и немощен, и именно по этой причине смертоносный глаз был закрыт огромным веком. Так что если фоморам требовалось уничтожить врагов этим поистине оружием массового поражения, им приходилось поднимать веко веревками и рычагами.
Не будет преувеличением сказать, что самым любимым и популярным божеством кельтов был Луг. Это божество выступает как новичок, как пришелец среди Племен Богини Дану.
Луг хорошо известен во всем кельтском мире: у галлов это Lugus, «сияющий», у ирландцев — Lug, у валлийцев — Lleu. Он связан с солнечным светом, с почитанием солнца. О распространении культа Луга свидетельствуют названия множества населенных пунктов — Лион, Лан, Лейден, все они происходят от «Лугдунум» — «крепость Луга».
Вот что рассказывают о происхождении Луга.
Уже известный нам Балор, страшный фомор с ядовитым глазом, узнал от друидов, что будет убит собственным внуком.
Единственным отпрыском Балора была дочь Этлинн. Чтобы избежать плачевной участи, Балор запер ее в башне на скалистом мысу на острове Тори и поручил опеке двенадцати нянек. Им было наказано сделать так, чтобы девочка никогда даже не узнала о существовании лиц другого пола. Так и шло год за годом, и наконец Этлинн выросла и превратилась в девушку невероятной красоты.
Вот что произошло дальше.
Мы помним, что у бога-врачевателя Диан Кехта, кроме Мидаха, были еще сыновья, которых звали Киан, Кете и Ку.
У Киана имелась чудесная корова, которая давала очень много молока, так что охранять это животное требовалось весьма тщательно. Киан с братьями буквально глаз с нее не спускали.
Этой-то коровой решил завладеть Балор. Как-то раз Киан, Кете и Ку пошли к кузнецу Гоибниу, чтобы отковать оружие. Для этой цели они взяли особую сталь. Киан и Кете вошли в кузницу, а Ку оставили следить за коровой.
Тут появился Балор, принявший облик маленького красноволосого мальчика. (Красный — в частности, красные волосы, — в кельтском мире явственное указание на потусторонние силы и недобрые намерения).
«Ты здесь охраняешь корову, — обратился он к Ку, — а твои братья между тем злоумышляют против тебя. Себе-то они будут ковать мечи из чудесной стали, а для тебя оставили металл самый обычный».
В ярости Ку бросился в кузницу, а корову оставил без присмотра. Балору только того и нужно было, он захватил корову и перенес ее к себе, на остров Тори.
Киан решил отомстить Балору за обиду. Он обратился к Бирог — женщине-друиду, и та дала ему добрый совет. Киан переоделся в женское платье, и вдвоем с Бирог они перебрались через море на остров Тори. Бирог рассказала служанкам и нянькам Этлинн, что они, мол, спасались от преследователей, потерпели кораблекрушение и теперь просят убежища.
Няньки их впустили. Бирог тотчас погрузила их в волшебный сон, а Киан тем временем пробрался к Этлинн и «добился ее благосклонности». Когда же няньки проснулись, Киан и Бирог уже исчезли.
Спустя некоторое время обнаружилось, что Этлинн ожидает ребенка, и в положенный срок родила сразу трех сыновей.
Балор пришел в бешенство. Он приказал немедленно утопить младенцев. Слуга завернул детей в полотно и заколол булавкой, чтобы бросить сверток в море. Но по дороге булавка раскрылась, и один из трех новорожденных выпал из свертка. Слуга так и потерял его. Он утопил двух оставшихся и доложил повелителю о том, что приказ его выполнен.
А выпавшего мальчика подобрала Бирог. Она принесла младенца Киану, и тот передал его на воспитание богу-кузнецу. Юный бог выучился кузнечному делу, а затем и вообще всем ремеслам. Когда же он немного подрос, боги отправили его на воспитание к королю Великой Равнины –иначе говоря, потустороннего царства.
…В то самое время, когда Брес просил у старого Балора помощи, чтобы фоморам совместно покорить Ирландию, у богов народа богини Дану шел пир. Нуаду праздновал свое возвращение на престол и угощал подданных мясом и элем.
Когда праздник был в разгаре, в ворота вошел незнакомец в роскошных одеждах. Это был Луг, о котором еще никто ничего не знал, новичок в мире богов, пришелец в Ирландии.
Страж у королевских ворот задержал чужака и начала задавать ему вопросы.
— Кто ты такой? — спросил привратник.
Луг отвечал, что он плотник.
— У нас уже есть плотник — Лухтэйн, сын Лухайда.
— Спроси меня, я кузнец, — настаивал Луг.
— У нас есть и кузнец — Гоибниу.
— Спроси меня, я герой.
— У нас есть герой — силач Огма.
— Я играю на арфе.
— И арфист у нас есть.
Луг перечислял все свои умения: он чародей, врачеватель, поэт, знаток преданий, он виночерпий, и медник… Но каждый раз оказывалось, что в Таре — столице Нуаду — уже есть божество, владеющее этим ремеслом, и притом самым наилучшим образом.
— В таком случае спроси своего короля, — сказал Луг, — есть ли у него кто-либо, кто совмещает в одном лице все эти ремесла и искусства. Если таковой найдется — значит, я действительно не нужен в Таре.
И тогда привратник доложил королю, что пришел некто, называющий себя Лугом, повелителем всех искусств, знающим все ремесла на свете.
Здесь уместно вспомнить упоминание Цезарем некоего «Меркурия», которого кельты почитают больше всего. «Он имеет больше, чем все другие боги, изображений, — пишет Цезарь, — его считают изобретателем всех искусств». Очевидно, римлянин имел в виду Луга.
Боги решили испытать Луга. Для начала король пригласил лучшего шахматиста, но Луг легко обыграл его, причем изобрел новую защиту, получившую название «защита Луга». (Игра, которая упоминается в ирландских мифах, похожа на шахматы, но таковыми, в общем, не является: это фидхелл. Точные правила ее не известны. По всей видимости, в центре доски, символизировавшем столицу, располагается верховный правитель; по сторонам от него — четыре короля. Нападение на них следовало отразить игрокам).
Войдя в пиршественный зал, Луг уселся на «кресло сказителя», куда обычно устраивали лишь мудрейших мужей.
Посреди зала лежал огромный камень — сдвинуть эту махину могли бы только четыре упряжки быков. Силач Огма взял эту глыбу и выбросил за порог. Тогда Луг поднялся с кресла, принес камень обратно в зал и уложил на прежнее место.
Боги попросили новичка сыграть на арфе, и Луг усладил их слух «усыпляющей мелодией». Король со всеми своими приближенными тотчас заснули глубоким сном и проспали сутки — они пробудились на следующий день ровно в тот же час.
Тогда Луг заиграл печальную песнь, и слушатели горько заплакали. А закончил выступление веселой мелодией, и все рассмеялись.
Нуаду решил, что именно Луг поможет богам совладать с опасностью, которую представляют для Ирландии фоморы. Поэтому он уступил новичку свой трон на тридцать дней, а сам перебрался в «кресло сказителя».
Луг же тотчас созвал совет и начал спрашивать богов — что каждый из них способен сделать ради победы над врагом?
Диан Кехт отвечал, что берется излечить любого раненого, если только у того не отрублена голова или не сломан позвоночник.
Кузнец Гоибниу обещал заменять на новые каждый сломанный меч и дротик, даже если война продлится семь лет. Его копья будут бить без промаха, каждый раз нанося смертельную рану. «Дулб, кузнец фоморов, не в силах создать что-либо подобное», — прибавил он.
Медник Крейдхн собирался изготовить заклепки для копий, рукояти для мечей, шипы и оковку для щитов.
Плотник Лухтэйн брал на себя щиты и древки для копий — причем из самой прочной древесины.
Богатырь Огма сказал, что убьет короля фоморов и вдобавок трижды по девять его приближенных.
«Благой бог» Дагда указал на свою палицу. Когда войска сойдутся на поле боя, он будет крушить этой палицей кости фоморов до тех пор, пока они не захрустят, как галька под копытами коней.
Морриган, которая всегда настигает тех, за кем гонится, предвкушала преследование бегущих врагов.
Бард Кэйрбр уже готовил заклинания против врагов и «песни поношения», которые развеют в прах их честь и доблесть.
Главный виночерпий Ирландии Матхган был по совместительству и главным магом, и он намеревался своим искусством обрушить на фоморов двенадцать горных вершин Ирландии. Другие же виночерпии (у народа богини Дану их было девять) сказали, что спрячут от фоморов двенадцать самых больших озер и двенадцать самых главных рек Ирландии, чтобы враги нигде не могли утолить жажду. Народ же Дану сможет пить сколько угодно, даже если война продлится семь лет.
И наконец друид Фигол вознамерился направить в лицо фоморам три огненных потока, дабы отобрать у них две трети их сил и мужества. А Племена Богини Дану, наоборот, с каждым вздохом будут набираться мощи и храбрости и не почувствуют никакой усталости.
Приготовления к великой войне с фоморами продолжались целых семь лет.
Хоть Брес и был свергнут, он продолжал отправлять в Ирландию своих сборщиков дани. И вот в очередной раз явились сборщики — их было девять раз по девять, — и расположились в месте, которое называлось «Балоров холм». Там они ожидали тех, кто принесет им подать.
Но вместо привычной картины перед ними предстал некий молодой герой. Он скакал на Роскошной Гриве — лошади Мананнана. Облачен он был в сверкающие доспехи и шлем Мананнана, которые не могло пробить никакое оружие. В руках он держал меч, щит и отравленные дротики. Глаза фоморов ослепли при виде этого сияния.
Прекрасный Луг набросился на сборщиков податей, присланных фоморами, и истребил почти всех. Он оставил лишь девятерых, которым приказал передать Балору, что племя богини Дану больше ничего не заплатит фоморам.
Известие о новом предводителе богов вызвало переполох на острове со стеклянной башней. Балор ломал себе голову — кто бы это мог быть, но его жена сразу же догадалась: «Наверняка это сын нашей дочери Этлинн». И предсказала: «Раз твой внук решил связать свою судьбу с народом своего отца, а не матери, — не видать нам больше власти над Ирландией».
Но фоморы все равно продолжали готовиться к этой войне.
Принимали свои меры и Племена Богини Дану. Луг разослал гонцов по всей Ирландии, призывая богов присоединиться к нему.
Своего отца Киана он отправил на север — поднимать мужей Ульстера на борьбу с фоморами.
По пути туда, проходя равнину Муиртемне, он встретил трех братьев — трех воинов в полном вооружении. Они направлялись в его сторону.
То были сыновья Туиреанна, сына Огмы, — Бриан, Иухар и Иухарба. Согласно одному из преданий, матерью их была сама богиня Дану.
Эти три брата враждовали с Кианом, Кете и Ку.
На сей раз Киан был один и понял, что обстоятельства складываются не в его пользу. Он заметил поблизости стадо свиней. Киан ударил сам себя волшебной палочкой, превратился в поросенка и спрятался среди остальных свиней.
Но сыновья Туиреанна успели его заметить и стали доискиваться — что случилось с тем воином, которого они только что видели перед собой. Младшие братья только плечами пожимали, но Бриан, старший и самый хитрый из них, пристыдил их за ненаблюдательность.
— На войне вам пригодилась бы бдительность, — сказал он, — а вы ее не проявили. Но я все успел заметить: этот человек ударил себя палочкой друидов и теперь в обличии поросенка пасется вон в том стаде, уткнувшись пятачком в землю. А ведь я даже знаю его имя. Это наш давний недруг Киан.
— Жаль, что свиньи принадлежат богам из племени богини Дану, — сказали младшие братья. — Иначе мы могли бы их всех перебить и таким образом уничтожить Киана вместе с прочими свиньями.
Но Бриан знал, как отличить оборотня от обычного зверя, и превратил себя и своих братьев в огромных косматых псов. Псы-оборотни бросились к стаду и очень быстро отыскали там поросенка-оборотня. Они выгнали его на открытое место, после чего Бриан снова стал человеком и ранил Киана копьем.
Оборотень начал просить о том, чтобы ему позволили принять перед смертью человеческий облик, и Бриан охотно разрешил ему это: «Лучше я убью человека, нежели свинью!»
Киан вернулся к своему изначальному обличью и засмеялся: «Если бы вы убили свинью, то вам пришлось бы заплатить виру только за свинью, — сказал он. — Но коль скоро вы убьете человека, то и виру заплатите за человека. И она будет поистине огромной! Напрасно вы считаете, что никто не узнает о вашем преступлении: оружие, которым вы меня убьете, расскажет обо всем».
На это Бриан сказал: «Тогда мы убьем тебя без всякого оружия».
Вместе со своими братьями он забросал Киана камнями, после чего они попытались похоронить мертвеца. Но земля шесть раз в ужасе возвращала тело обратно. И лишь на седьмой раз они закопали его на глубине человеческого роста и придавили сверху камнями.
Луг тем временем ожидал своего отца в Таре. Когда тот не пришел, Луг отправился на поиски и скоро прошел по той же самой равнине, где погиб Киан. Тогда камни и сама земля, бывшая свидетельницей убийства, воззвали к Лугу и поведали ему правду. Луг раскопал могилу и увидел, какой смертью умер его отец. Он оплакал мертвого и снова похоронил его, насыпав огромный курган и установив столб с памятной надписью, для которой он воспользовался алфавитом «огам».
После этого Луг вернулся в королевский дворец в Тару и увидел там среди прочих трех сыновей Туиреанна.
Тогда Луг громко заговорил. Он спросил собравшихся, какую кару они сочли бы достойной для убийц своего отца.
Многие не скрывали удивления, а Нуаду ответил за всех:
— Не твой ли отец убит?
— Так и есть, — отвечал Луг. — И я вижу здесь тех, кто это сделал. Впрочем, они лучшего моего знают, как все произошло.
Боги заговорили разом и сошлись на мнении, что нельзя удовлетвориться ничем, кроме смерти убийц отца. Сыновья Туиреанна, не желая выдавать себя, присоединились к общему гласу и тоже высказались за смерть убийцам.
Тогда Луг сказал, что согласен взять не жизни своих врагов, но лишь некую плату в качестве выкупа. Нуаду был поражен его добросердечием: «Будь я убийцей твоего отца, то счел бы, что дешево отделался!»
Сыновья Туиреанна тем временем совещались между собой. Младшие готовы были сознаться в содеянном, коль скоро им за это не грозила смерть, но Бриан опасался подвоха: «Мы скажем правду, а Луг отречется от своих слов и потребует нашей смерти!»
Наконец Бриан пошел на хитрость. Он вышел на середину зала и объявил:
— Хоть мы и невиновны в убийстве Киана, но видим, что Луг подозревает именно нас. Что ж, мы не хотим никого гневить и поэтому согласны заплатить ту виру, которую потребует Луг, как если бы мы были убийцами на самом деле.
И Луг назвал свою цену:
— Вы должны мне три яблока, свиную кожу, копье и двух коней с колесницей. Кроме того я требую семь свиней, собаку, вертел для жаркого и три вопля на холме. Такова моя цена. Если она покажется вам слишком высокой, могу кое-что сбавить, а если же нет — то платите, и поживей.
— Будь она в сто раз выше, и то мы не сочли бы ее чрезмерной, — ответил Бриан. — Однако она выглядит поистине ничтожной.
— Мне она не кажется ничтожной, — возразил Луг. — Поклянитесь перед всеми богами, что заплатите сполна, а я поклянусь, что не потребую с вас большего.
Тогда сыновья Туиреанна дали клятву.
И Луг объяснил им, в чем именно состоит цена.
Три яблока — это яблоки из чудесного сада, который находится на краю света. Яблоки эти величиной с голову месячного ребенка, цвет их золотой, по вкусу они не отличаются от меда. Тот, кто их отведает, исцеляется от всех болезней и ран. И сколько бы ни ели от этих яблок, они не уменьшаются.
Свиная кожа, которую потребовал Луг, принадлежит царю Греции Туису. Славится она тем, что излечивает больных, стоит им только завернуться в нее, а кроме того, если пустить по этой коже струйку воды, она превращается в вино на девять дней.
Что касается копья, то это отравленное копье персидского царя Писира. Оно неудержимо в бою и отличается такой свирепостью, что приходится держать его под водой — иначе оно уничтожило бы весь город, в котором хранится.
Два коня и колесница принадлежат Добхару, королю Сиограйра. Они могут скакать по земле и по воде.
Семь поросят — собственность Эасала, царя Золотых Столбов. Если их заколоть вечером, то наутро они будут бегать как ни в чем не бывало. Кто отведает их мяса — тот навсегда исцелится от болезней.
Собака же, о которой шла речь, обитает в стране Иоруаид. Она способна мигом настичь и задушить любого дикого зверя, а сама по себе прекраснее солнца в огненной повозке.
На острове Финхори, что лежит на дне моря между Альбой и Эрином (то есть между Англией и Ирландией), живут особенные женщины, и вот у них-то надлежит забрать вертел, о котором шла речь в требовании Луга.
Но что же это за три вопля на холме?
Это самоубийственное задание, потому что холм, на котором они должны прозвучать, — это Кнок Мохаэн, и хозяева этого холма, Мохаэн и его сыновья, никому не позволяют нарушать там безмолвие — таким уж они связаны обетом. Именно они, кстати, обучали Киана тонкостям военного искусства. И если сам Луг простит убийц своего отца, Мохаэн этого никогда не сделает.
Так что если даже убийцам и удастся раздобыть все те волшебные предметы, которые затребовал в качестве виры сын погибшего, то на последнем этапе задания они все равно непременно погибнут.
В этой истории перечислены многие сокровища Племен Богини Дану, о которых можно узнать и из других преданий. Там они выглядят немного по-другому.
Например, мы точно знаем, что у Луга имелось чудесное копье, но, согласно другим сагам, это копье боги привезли со своей далекой прародины — из города Гориаса.
Встречаем мы рядом с Лугом и лохматого пса: в бою этот зверь отличается неукротимой свирепостью, а вода, в которой он купается, превращается в вино.
Нам знакомы и свиньи, способные возрождаться и бесконечно питать богов своим мясом. Колесница, мчащаяся по воде и земле, принадлежит Мананнану, но ездит на ней и Луг. Что касается вертелов, то известны подобные же предметы, изготовленные в Таре богом-кузнецом Гоибниу.
В предании о вире за смерть отца, однако, заметна дальновидность Луга: почти все «артефакты», которые он запросил, несомненно пригодятся богам в грядущей войне с фоморами.
Поэтому Луг даже немного помог своим кровным врагам в добывании таких полезных предметов.
Дело в том, что сыновья Туиреанна попросили самого Луга отдать им коня Роскошная Грива и лодку «Метлу волн», которая мчится по морю сама собой и доставляет хозяина, куда тот пожелает. И конь, и «Метла волн» в то время находились в собственности Луга — Мананнан вручил их этому неотразимому любимцу всех богов «попользоваться».
Коня Луг не отдал, а «Метлу волн» одолжить согласился.
Братья решили сделать так, чтобы люди запомнили их не как убийц Киана, а как мудрецов и храбрецов, сумевших осуществить неосуществимое.
И они действительно выполнили почти все требования Луга, то превращаясь в различных животных и птиц, то вступая в сражения, то исполняя чудесные песни, имевшие магическую силу.
К тому времени, когда их миссия была почти закончена, Луг уже знал, что сыны Туиреанна сумели раздобыть почти все, что он потребовал с них в уплату за злодеяние. Недоставало лишь вертела да последнего приказания — прокричать на холме Мохаэна. Луг хотел, чтобы враги успели отдать ему добычу прежде, чем погибнут от рук Мохаэна и его сыновей. Поэтому он наслал на Бриана и его братьев заклятье, и те напрочь забыли о последней части виры и вернулись в Ирландию.
Луг находился в Таре вместе с Нуаду, когда пришла весть о возвращении странников. Тотчас Луг набросил на себя плащ Мананнана и стал невидимым. Король же ласково поздоровался с сыновьями Туиреанна и спросил их, все ли они привезли, что потребовал Луг.
Те отвечали: «Всё» и передали королю добычу. Тут явился перед ними Луг и спросил: «Где же вертел? И крикнули ли вы на холме Мохаэна трижды?»
В этот момент чары забвения покинули братьев, и они удалились со стыдом.
С чудесным вертелом не возникло никаких сложностей. Бриан надел особые «водяные доспехи» — их называют также «стеклянными», — и опустился под воду. Несколько дней он бродил по дну морскому, пока наконец не обнаружил там остров, где жили светловолосые жены, которые занимались рукоделиями. Кругом было много прекрасных предметов, и среди них Бриан обнаружил вертел.
Он уже думал, что сумеет похитить вертел и уйти незамеченным, когда женщины стали над ним смеяться. «Будь даже с тобой твои братья, — сказали они, — трижды по пятьдесят жен легко справились бы со всеми вами! Но так уж и быть, забирай ветел, не зря же ты так старался!»
Бриан поблагодарил их и вернулся на ладью «Метлу волн».
Осталось последнее задание. Мохаэн сразу заметил чужаков и бросился к ним навстречу. В жестокой битве Мохаэн был убит.
Тогда трое сыновей Мохаэна — Корк, Конн и Эдх — поспешили отомстить за отца, и сыновья Туиреанна убили и их. Но сыновья Мохаэна дорого продали свою жизнь: на телах их противников зияли раны столь ужасные, что сквозь них свободно могла пролететь птица. Бриан, однако, поднялся и помог встать своим братьям. Из последних сил поднялись они на холм и прокричали там трижды. Затем они взошли на свою ладью, и та доставила их к Туиреанну.
Туиреанн бросился к Лугу, упрашивая его одолжить волшебную свиную кожу, которая исцелила бы его сыновей. Но Луг ответил отказом. Так умерли его кровные враги, а их отец пропел над ними погребальную песню и от горя тоже скончался. В общем, всех четверых похоронили в одной могиле.
На праздник Самайн фоморы высадились в Ирландии, и Морриган узнала об этом с помощью чар. Луг отправил Дагду к фоморам для переговоров, чтобы выиграть своему народу немного времени, а сам начал собирать воинов на битву.
Фоморы приняли его с почетом и устроили в его честь большой пир. На самом деле они хотели посмеяться над этим богом, который был известен как большой любитель каши. Они взяли огромный котел — больше, чем кулаки пятерых великанов, — влили в него четыре галлона свежего молока, добавили муки и свиных окороков. Сварив кашу, они вылили содержимое котла в огромную яму.
«Если ты не съешь все это до последней капли, — сказали они Дагде, — то мы убьем тебя, поскольку нам вовсе не хочется, чтобы ты, вернувшись домой, рассказывал, будто фоморы не сумели угостить тебя как следует».
Но кашей Дагду было не запугать. Он вынул ложку таких размеров, что в ней запросто могли бы уместиться спящие рядом мужчина и женщина, запустил ее в яму и начал черпать варево.
Он дочиста съел все, что наготовили для него фоморы, после чего ослабел, и его потянуло в сон. Живот у Дагды раздулся и стал не меньше, чем обеденный чан в богатом доме. И пока фоморы смеялись над объевшимся Дагдой, Луг собирал войско.
Тем временем Дагда проспался, поднялся и побрел восвояси. Одет он был кое-как: спереди его рубаха была длинной, сзади — короткой. Он очень отяжелел и оставлял следы, глубокие настолько, что их можно было принять за границу между королевствами.
И вот наконец сошлись оба войска лицом к лицу. Началось традиционно — с поединков между отдельными воинами. В первый день сражались лишь простые воины, а вожди только наблюдали. Лугу же вообще запретили сражаться: мало ли что! Вдруг его ранят или даже убьют? Народ богини Дану счел, что утрата такого выдающегося предводителя станет невосполнимой. Поэтому к Лугу приставили семь воинов, которые сторожили его и не пускали в битву.
В одиночных схватках побеждали то боги, то фоморы. И если мечи и копья фоморов ломались, то навсегда, и если погибали фоморы, то больше не воскресали. Однако иначе обстояли дела у народа богини Дану. Оружие и доспехи, поврежденные накануне, на следующий день опять сверкали, а воины Дану, убитые противниками, выходили на поле целыми и невредимыми.
Фоморы решили разузнать, что происходит. На роль лазутчика они выбрали Руадана, сына короля Бреса и Бригит, дочери Дагды. Мы помним, что этот брачный союз был заключен в то время, когда Бреса призвали на престол Племен Богини Дану.
Руадан ловко притворился одним из воинов богини Дану и вскоре отыскал бога-кузнеца Гоибниу. Он обнаружил, что кузнец, плотник и медник трудятся без устали: Гоибниу выковывает наконечники копий тремя ударами молота, Лухтэйн вырезает древки тремя взмахами топора, а Крейдхн прикрепляет наконечник древку настолько плотно, что ему не приходится проковывать бронзовые заклепки.
Вернувшись к фоморам, Руадан рассказал им обо всем, что увидел. И те решили, что нужно убить Гоибниу.
Руадан вернулся в кузницу и, снова изображая из себя воина из народа Дану, попросил новый дротик. Гоибниу подал ему дротик. Едва завладев оружием, Руадан вонзил дротик в тело бога-кузнеца. Но Гоибниу вырвал дротик из раны и, в свою очередь, смертельно ранил врага. Истекая кровью, Руадан вернулся к своим и умер на руках отца и матери. И Бригит оплакала свое дитя.
А Гоибниу отправился к Диан Кехту, который вместе со своей дочерью Эйрмид находился возле целебного источника: там они исцеляли раненых и даже убитых. Чудотворная вода тотчас возвращала жизнь и здоровье.
Однако фоморы вскоре узнали и о существовании этого источника. Один из вождей фоморов, Октриаллах, сын Индеха, приказал всем своим воинам взять по камню. Все вместе они приблизились к роднику и набросали в него камней, так что вся целебная вода расплескалась, а над родником выросла настоящая гора камней.
И вот наконец наступил день решающей битвы. Фоморы выстроили на равнине все свое войско. Предание сравнивает воинов-фоморов «с тремя вещами»: человеком, бьющимся головой о скалу, с храбрецом, ныряющим в пламя, со смельчаком, держащим в руках змеиное гнездо.
В последний момент Лугу удалось обмануть своих стражей, и он тоже выехал на поле на своей колеснице.
Увидев его издали, Брес обратился к своим друидам и спросил, отчего нынче солнце восходит на западе, а не на востоке, как повелось исстари.
Друиды отвечали: «Лучше бы это и впрямь было солнце; но это сияет лик Луга, это светятся его доспехи».
И вот началась ужасающая битва. Кровь лилась рекой, и погибли в тот день многие, в том числе вождь фоморов Индех — его сразил Огма, и Нуаду, король народа богини Дану, — он пал от руки Балора.
Наконец Луг добрался до Балора и бросил ему вызов на родном языке фоморов. Балор приказал оруженосцам приподнять ему веко, чтобы он смог взглянуть на наглеца, который посмел так дерзко заговорить с ним.
Слуги начали поднимать веко, но как только глаз открылся наполовину, Луг метнул в него камень, который вышиб глаз и пробил голову Балора.
Глаз упал на землю и, падая, погубил трижды по девять воинов-фоморов, которых случайно коснулся его угасающий взор.
А Балор умер.
Это и стало поворотным моментом битвы. Фоморы дрогнули. Явилась Морриган со свирепой песнью, вдохновлявшей богов на истребление врагов. И фоморы вынуждены были поспешно вернуться в свое подводное царство.
Но Брес был захвачен в плен, и его привели к Лугу.
«Пощади меня», — попросил Брес.
Луг спросил, какой выкуп готов заплатить вождь фоморов, и Брес ответил: «Я сделаю так, что у коров Ирландии никогда не переведется молоко».
«Какой прок нам от этого, если жизнь самих коров останется короткой?» — возразил Луг.
Продлить жизнь животных было не во власти Бреса, и он предложил иное: «Я сделаю так, что у вас каждый год будет хороший урожай зерна».
«У нас и без того есть весна, чтобы сеять, лето, чтобы растить и убирать урожай, и зима, чтобы съесть выращенное».
И тогда Луг сказал Бресу:
«Поведай нам, когда лучше пахать, когда лучше сеять и когда лучше убирать урожай».
Брес ответил: «Пашите во вторник, сейте во вторник и убирайте тоже во вторник».
И этот ловкий ответ спас Бресу жизнь.
Тем временем Луг, Дагда и Огма преследовали фоморов, потому что те похитили волшебную арфу Дагды — Уаитни. Боги последовали за ними в подводное царство, где обитали Брес и его отец Этлахан. Там они увидели арфу, висевшую на стене пиршественного зала. Арфа безмолвствовала, потому что Дагда запретил ей петь и приказал молчать, пока запрет не будет снят. Увидев Уаитни, Дагда сказал:
«Приходи, лето, приходи, зима, устами арфы, молочными сосками, бочками вина».
Проснувшись, арфа спрыгнула со стены, убив при этом девять фоморов, и бросилась в руки Дагды. Дагда сыграл на ней три мелодии: мелодию плача, мелодию смеха и мелодию сна. И когда он заиграл в третий раз, все заснули, так что боги спокойно покинули покои фоморов.
И вот тут Дагда вспомнил о той черной корове по имени Океан, которую некогда получил от Бреса в уплату за строительство замка. Он позвал ее, а она, в свою очередь, позвала своего теленка, и на ее зов все стадо ирландских коров и быков, которых фоморы увели как дань, двинулось обратно на свои луга вслед за Дагдой.
Великая победа над фоморами принесла мир и процветание Ирландии. Королем стал Луг. А Морриган и Бадб добрались до самых высоких вершин Ирландии, и там Бадб спела свою пророческую песнь, в которой сперва восхваляла победителей, а затем предсказала, что скоро настанет новая эпоха, закончится век богов и начнутся времена, когда цветы перестанут расцветать, коровы не будут давать молока, женщины потеряют стыд, мужчины сделаются слабыми, старики начнут подавать глупые советы, судьи — возглашать несправедливые приговоры, воины будут предавать друг друга, и не останется на земле ни чести, ни добродетели.
И в самом деле, закат ирландских богов близился. Говорили даже, будто Луг умер.
Но другие рассказывали о встречах с Лугом спустя много-много лет после его «смерти»…
Новый народ прибыл из-за моря, чтобы вступить с Племенами Богини Дану в борьбу за власть над Ирландией. И эти пришельцы оказались не богами, а простыми смертными.
История о покорении богов обычными людьми для кельтов вполне типична. Правда, эти люди считали себя потомками бога смерти и, как они верили, впервые появились на земле именно из Страны Смерти (иногда она называется «Испанией», но насколько легендарная прародина этих людей соотносима с реальной Испанией — вопрос, до конца не выясненный). О происхождении кельтов из Страны Смерти упоминает и Юлий Цезарь в своих «Записках о Галльской войне». Общий отец всех людей — бог смерти Байл или Бел («бел», собственно, и означает «умирать»; этот же корень мы видим в названии праздника Белтайн).
…Жил в Испании человек по имени Брегон, и он воздвиг огромную дозорную башню. Как-то раз зимним вечером, когда воздух был особенно чист и прозрачен и человеческому взору дозволялось проникнуть дальше обыкновенного, один из сыновей Брегона, Итх, глядел с этой башни и вдруг увидел далеко за морем землю, которую он прежде не замечал.
Он захотел рассмотреть неведомую землю поближе и, взяв с собой трижды по тридцать воинов, переплыл море. Итх высадился на берегу, неподалеку от того места, где сыновья Огмы и внуки Дагды решали: кому править Ирландией после гибели Нуаду. Звали этих трех богов из Племен Богини Дану Мак Куилл, Мак Кехт и Мак Грейн. Этим трем наследникам никак не удавалось поделить королевство между собой таким образом, чтобы все были удовлетворены.
Поэтому они прибегли к древнему способу разрешения споров — попросили чужака стать их судьей.
Но Итх оказался в данном случае не на высоте, и совет его прозвучал весьма опрометчиво. «Поступайте по справедливости, — изрек он, — ибо земля ваша прекрасна, богата плодами и медом, хлебом и рыбой, и жара и холод здесь умеренны».
Из этих речей боги клана Богини Дану поняли одно: чужеземцу так нравится Ирландия, что он, кажется, не прочь захватить ее. Поэтому они собрались и убили Итха.
Однако спутники пришельца, трижды по тридцать воинов, отбили у них тело своего предводителя и увезли назад в Испанию. И тогда племянник Итха, сын его брата Миль поклялся отомстить ирландцам.
Он собрал своих восьмерых сыновей (с их женами), и сопровождали их тридцать шесть вождей, у каждого был собственный корабль с дружиной.
Из сыновей Миля особенно примечателен друид Амергин. В пути умерла его жена, Скейне, которую похоронили там, где причалили корабли пришельцев.
Первого мая, в праздник Белтайна, сыновья Миля прибыли в Ирландию.
Первым сошел на берег друид Амергин. Он ступил на землю правой ногой и сложил песнь, в которой говорит о том, что поэт — это тот, кто возжигает в людях пламя мысли; существо поэта — слово и знание, а слово и знание сливаются со всем сущим, с ветром и волнами, с дикими зверями, искусством мастера и копьем, что начинает битву.
Как и все друидические стихи, заклятье Амергина темно для понимания потомками, но земля Ирландии определенно услышала его.
Сыновья Миля и их воины двинулись к Таре, столице Племен Богини Дану.
По пути они повстречали женщину, и она назвалась Банбой, женой Мак Куилла.
«Не пришли ли вы для того, чтобы завоевать Ирландию?» — спросила она.
Чужаки отвечали ей, что это именно так.
«В таком случае обещайте мне, что когда захватите Ирландию, вы назовете ее моим именем», — сказала Банба.
И друид Амергин обещал ей выполнить это.
Спустя некоторое время они встретили вторую богиню. Это была Фотла, жена Мак Кехта. Она обратилась к Амергину с такой же просьбой, что и ее предшественница, и он также дал ей обещание.
И наконец, когда они оказались возле горы Уснех, то увидели королеву невероятной красоты, причем она постоянно меняла облик, превращаясь из прекрасной женщины в остроклювую бело-серую ворону и снова в женщину. Она подошла к Эремону, одному из сыновей Миля, и уселась напротив него. Ее имя было Эриу, и она была женой Мак Грейна, солнечного бога. Желание этой богини было таким же: дать Ирландии ее имя.
И Амергин выполнил свое обещание: остров называли Банба, Фотла и Эрин (косвенный падеж от имени «Эриу»). Но имя «Эрин» прижилось прочнее.
Когда сыновья Миля прибыли в Тару, Мак Куилл, Мак Кехт и Мак Грейн велели им немедленно покинуть Ирландию, и тогда Амергин изрек «первое суждение, прозвучавшее в Ирландии» — фактически выступил в качестве мудрого судьи. Захватить своих врагов врасплох, сказал он, — недостойный поступок. Поэтому сыновья Миля должны удалиться от берега на расстояние, равное длине девяти волн, а уж потом вернуться и дать бой. Если они победят Племена Богини Дану, значит, земля эта по праву принадлежит им.
Сыновья Миля подчинились суду своего друида, поднялись на корабли и отошли от берега на расстояние в девять волн.
Тут поднялся густой туман, и началась буря. Побережье скрылось из виду, корабли потерялись в море, а ветер не позволял им плыть в сторону Ирландии.
Амергин, однако, заподозрил, что и туман, и буря — порождение чар, насланных заклятьями ирландских друидов. И один из сыновей Миля, Аранон, решил проверить, так ли это. Он забрался на мачту — посмотреть, дует ли ветер наверху. Корабль сильно раскачивался, и Аранон сорвался с мачты. Но падая в море, он успел крикнуть: «Наверху ветра нет!»
Тогда Амергин прочел заклинание, обращаясь к земле Эрин. А земля обладала силой гораздо более могущественной, нежели обитавшие на ней боги.
Амергин призвал на помощь саму землю Ирландии, ее плодородные холмы, светлые леса, реки, обильные водой и рыбой. Восхвалив ее богатства, он обратился к ней с просьбой: «Позволь нам править тобой!»
Ирландия благосклонно приняла эту просьбу, и буря тотчас утихла. Несмотря на всю магию богов из Племен Богини Дану, сыновья Миля с их войском сумели высадиться на берегу Ирландии. И в долине Тайльтиу произошло великое сражение между богами и людьми. В этом сражении погибли предводители богов — Мак Куилл, Мак Кехт и Мак Грейн и их жены, три королевы Ирландии. В одном из преданий говорится, что войсками Племен Богини Дану предводительствовала Эриу, но и она в конце концов была побеждена и убита. После этого боги бежали с поля битвы, и победа осталась за смертными.
Однако потеряв власть над Ирландией, боги не утратили своих чудесных сил. Просто им потребовалось новое пристанище. На совете они разделились: одни хотели навсегда покинуть Ирландию, другие — остаться.
Далеко на западе, как мы помним, существуют Острова Блаженных. Представление об этих островах проходит через всю кельтскую мифологию. Это остров Авалон, где спит король Артур, он же страна вечной жизни, остров вечной молодости, «Хай-Брезал», который постоянно фигурирует на старинных картах. Впоследствии мореходы, достигшие берегов Южной Америки, решили, что наконец-то нашли загадочный Хай-Брезал и назвали его именем вновь открытую страну — Бразилию.
Согласно другому преданию, остров вечной жизни можно увидеть, если долго глядеть на запад с крайней оконечности Ирландии.
За море отправился Мананнан Мак Лир, и именно в его королевство впоследствии заплывали те, кто искал на островах в море взыскующие земного рая.
Но большинство богов не захотело покинуть Ирландию. И Дагда предложить им расселиться в сидах — курганах, каждый из которых имел особый вход, ведущий в подземные чертоги, полные роскоши. «География» расселения богов хорошо известна, и люди то и дело попадали в волшебные «полые холмы» и взаимодействовали с изгнанными богами, которые постепенно превратились в волшебных существ, в «ши».
Себе самому Дагда взял целых два сида. И из-за этого, уже побежденные, боги снова затеяли распрю. Дело в том, что когда боги делили между собой сиды, один из них, Оэнгус, странствовал и ему ничего не досталось. Вернувшись, он потребовал у Дагды один из его сидов. Дагда отвечал, что все сиды уже розданы, свободных нет. Оэнгус сделал вид, будто покорился этому и попросил у Дагды разрешения погостить в самом роскошном из его сидов — Бруг-на-Бойн. Всего один день и одну ночь! Дагда согласился. Но когда срок вышел, Оэнгус наотрез отказался уходить: ведь день и ночь составляют вечность, поэтому он, дескать, может оставаться в Бруг-на-Бойн целую вечность. Дагда вынужден был покинуть лучший из своих сидов и отдать его Оэнгусу.
С этих пор Дагда вообще перестал играть сколько-нибудь заметную роль, и предводителем богов избрали Бодба Дирга.
Интересно, что лишенные власти, ставшие невидимыми и расселившиеся под землей боги продолжали вести довольно активную жизнь: женились, умирали, ссорились, заводили интриги. В более поздних преданиях они запросто общались с христианскими отшельниками, священниками и миссионерами.
В этом отношении интересна история о детях Лира.
Когда боги выбрали своим главой Бодба Дирга, Лир был в числе недовольных, поскольку тоже претендовал на это место. Бодб Дирг много раз пытался примириться с ним и посылал ему подарки, но Лир оставался непреклонен.
Наконец случилось так, что умерла жена Лира, и Бодб Дирг тотчас предложил ему в жены одну из своих приемных дочерей. Лир был тронут. Он навестил Бодба Дирга в его сиде и взял в жены старшую из сестер — Аобх.
Та родила ему четверых детей: первой была девочка Фионуала, затем сын Аэд и еще двое сыновей-близнецов — Фиахтра и Конн. Затем Аобх умерла, и Бодб Дирг дал Лиру в жены вторую сестру, Айфе.
Айфе оказалась бездетной. Ее очень беспокоила привязанность Лира к детям от прежней жены, поэтому Айфе искала способа погубить их. В конце концов, она взяла их к озеру, якобы для того, чтобы умыть, однако истинная цель этой прогулки была иная. Сперва Айфе хотела утопить детей — но не смогла. «Женская природа одержала верх», объясняет легенда. Поэтому место того, чтобы погубить детей, Айфе превратила их в четырех лебедей.
Фионуала потребовала снять заклятие и пригрозила мачехе гневом Лира и Бодба Дирга — они непременно покарают ее, когда узнают о ее злодеянии.
Тогда Айфе рассердилась и наотрез отказалась снимать заклятие.
— Как долго мы будем оставаться лебедями? — спросила девочка.
— Для вас было бы лучше не спрашивать об этом, — отвечала мачеха, — но коль скоро ты спросила, я отвечу: триста лет вы будете на этом озере, другие триста — на берегу Северного пролива, а еще триста — на островах в океане.
Злая королева все-таки оставила лебедям человеческий разум и умение творить прекрасные чистые песни.
Вернувшись к Лиру, Айфе рассказала, что с детьми произошло несчастье и они утонули. Но Лир не поверил и сам пошел на озеро. Он встретил там четырех лебедей, которые и поведали ему обо всем случившемся. Магические силы Лира оказались не столь могущественными, как у его жены, и он не смог разрушить ее чары. Бессильным оказался и Бодб Дирг. Никто на всем свете не мог изменить заклятье Айфе.
Оставалось лишь покарать саму злодейку. Бодб Дирг призвал Айфе к себе и велел ей принести клятву в том, что она будет говорить только правду. Айфе пришлось дать такую клятву.
Тогда Бодб Дирг спросил, какое существо из всех живущих на земле вызывает у нее наибольшее омерзение. Айфе призналась, что более всего она ненавидит демонов воздушных стихий. И тогда Бодб Дирг превратил ее в такого демона, и она улетела, пронзительно крича. Больше о ней никто ничего не слышал.
А лебеди продолжали жить на берегу озера. К ним приходили и боги, и люди из племен сыновей Миля. Все любили разговаривать с детьми Лира и слушать их песни.
Когда прошло триста лет, лебедям пришлось переселиться к северному проливу, на берег бушующего моря. Там они познали ужас одиночества и леденящий холод. По ночам Фионуала, старшая из всех, укрывала братьев своими крыльями.
Наконец настал третий период изгнания. Как раз в это время в Ирландию пришел святой Патрик, навсегда положивший конец власти древних богов и их заклятий. Дети Лира получили свободу и поспешили вернуться в родные места.
Однако они не нашли ни Бодба Дирга, ни своего отца, сиды стояли опустевшими. Боги покинули Ирландию или скрылись слишком далеко. Наконец дети Лира прекратили поиски и вернулись на свой одинокий остров.
Но и там произошли перемены: как-то раз дети Лира услышали звук колокола, который долетал из часовни. Никогда раньше не раздавалось над Ирландией таких звуков. Лебеди изумились и испугались, а потом прилетели к часовне и встретились с построившим ее отшельником. Это был святой Кемхок, который знал их историю. Отшельник охотно показал им церковь, рассказал о Христе и новой вере. Дети Лира пели вместе с ним мессы и наконец захотели принять крещение.
Это окончательно разрушило древние языческие чары, и дети Лира обрели человеческий облик. Вместо четырех прекрасных лебедей перед отшельником предстали четыре дряхлых старца и согбенная старуха. Скоро они скончались, и перед смертью Фионуала попросила положить их в одну могилу: Конна справа от нее, Фиахтру — слева, а Аэда — у ее головы, потому что так они спали, когда ледяными ночами она согревала братьев теплом своего тела. Это было исполнено, и души детей Лира отправились на небеса, а отшельник горевал по ним до скончания своих дней.
С появлением в Ирландии людей начинается собственно «история» Ирландии. Главенствующую роль начинают играть смертные — хоть и великие герои, но все-таки почти обычные люди, смертные. Они еще не «расстались» с богами, но теперь в столкновениях с ними почти всегда одерживают верх.
Волшебный мир, в котором обитают боги, для смертных незрим, но все-таки границы этого мира может пересечь и обычный человек. Смертный мужчина может взять в жены деву из сидов, простая смертная женщина может родить ребенка от чудесного (иногда незримого) отца.
Племена Богини Дану — не «боги» в обычном понимании слова, они невероятно прекрасны, бессмертны (если их не убить с помощью оружия), они владеют таинственными силами, наделены страстями. Когда они враждуют с людьми, их сила — в хитрости, магии и обмане. Человек же побеждает их в честной борьбе.
О взаимодействии между людьми и богами из Племен Богини Дану рассказывают некоторые легенды.
Один из сыновей Дагды, Мидхир, взял в жены Фуамнах, а спустя некоторое время его сердцем завладела несравненная красавица Этайн. Фуамнах, однако, сумела превратить соперницу в муху и вызвала ветер, который умчал ее из дворца.
И вот, после долгих скитаний, порывом ветра бедную муху бросило в окно дворца Оэнгуса, и тот сразу же узнал Этайн. Снять заклятие Оэнгус не мог (это под силу только тому, кто заклятие наложил), но зато он построил для Этайн прекрасные стеклянные покои, положил туда ароматные цветы и всюду возил с собой.
Однако спустя семь лет Фуамнах дозналась, где скрывается Этайн, и снова вихрь унес муху. В конце концов, та оказалась во дворце повелителя уладов — людского племени, — Этара. Муха упала в чашу, стоявшую перед женой короля, и женщина случайно проглотила ее вместе с пивом. Когда же настал срок, жена короля родила девочку — это была вновь воплотившаяся Этайн. Никто не знал, что дочь короля — из рода бессмертных, а она, подрастая, превратилась в самую красивую девушку Ирландии.
Слух об этом дошел до верховного короля Ирландии Эохайда, и он пришел, чтобы взглянуть на Этайн. Она оказалась действительно так хороша, как о ней рассказывали, и король тотчас же сделал ее своей женой.
Тем временем злая Фуамнах, бывшая женой Мидхира, успела умереть, и Мидхир повсюду разыскивал свою возлюбленную Этайн. Он знал, что она родилась заново как дочь Этара, и в конце концов обнаружил ее, причем в весьма затруднительном положении.
Король Эохайд собрался объехать свои владения — это был ежегодный обычай, — и оставил Этайн на попечение своего брата Эйлилла. Эйлилл же тайно влюбился в Этайн и от этой страсти заболел, да так сильно, что находился уже при смерти.
Этайн пришла навестить его и спросила о причине столь тяжелого недуга. Эйлилл открыл ей правду, и Этайн, с простодушием волшебного существа, приняла простое и самое логичное, с ее точки зрения, решение: чтобы бедняга не умер от любви, она согласилась дать ему то, чего он так страстно желает.
Она назначила Эйлиллу свидание за границами Тары — столицы своего мужа. Ей не хотелось совершать «славное преступление» во дворце короля.
Но произошло настоящее чудо: Эйлилл заснул волшебным сном, во время которого исцелился от своего безумного желания, а к Этайн под его видом пришел сам Мидхир и повел некие таинственные речи, убеждая ее вернуться в страну вечной молодости. Этайн наконец узнала о том, кто она такая на самом деле, и о том, что после ее рождения прошло уже более тысячи лет.
В конце концов она согласилась:
— Я вернусь с тобой в страну вечной молодости, в мой прежний дом, но сначала я хочу получить дозволение от моего короля.
И Мидхир является к королю Эохайду в его дворец на холме Тары с предложением сыграть в игру, похожую на шахматы, — фидхелл.
Мидхир проигрывает королю партию за партией и в уплату исполняет разные повеления: вспахивает землю, очищает поля, прокладывает дорогу через болота. Наконец Эохайд поверил в то, что играет лучше, чем бог, и стал самоуверенным. Мидхир предлагает ему последнюю партию, ставкой в которой будет то, что каждый пожелает.
На сей раз Эохайд проиграл, и Мидхир объявил свое желание — обнять Этайн и получить от нее поцелуй.
Договорились так, что Мидхир явится за своим призом ровно через год. Но если он не сможет войти во дворец до заката, его желание потеряет силу.
В назначенный день Эохайд выставил стражу и запер ворота и окна, однако бог все равно пробрался в его дворец. Он очутился прямо в пиршественной зале, оружие он держал в левой руке, а правой обнял Этайн. Они превратились в лебедей и вылетели через отверстие в крыше дворца.
Так Эохайд лишился своей королевы. Но он не хотел сдаваться и начал настоящую войну с волшебной страной. Для начала он прибыл к друиду и попросил выяснить, где находится его жена. И друид распознал, что Этайн спрятана в глубине одного холма.
Девять лет Эохайд пытался срыть этот холм и пробраться внутрь, но Мидхир восстанавливал все разрушенное. В конце концов Мидхир не выдержал упорства человека и обещал отдать ему Этайн, если тот узнает свою жену среди пятидесяти дев.
И он вывел пятьдесят дев, каждая из которых обладала точным внешним сходством с Этайн.
Этайн сама предпочла смертного богу, незаметно подав Эохайду знак, по которому тот опознал ее.
Так Этайн вернулась в мир смертных и оставалась с Эохайдом до самой его смерти.
Мидхир решил мстить Эохайду и терпеливо ждал подходящего случая. На протяжении нескольких поколений в роду короля рождались только девочки. Наконец у Эохайда родился потомок мужского пола, и на него-то в полной мере обрушилась месть богов.
В истории короля Конайре впервые появляется характерное для кельтов понятие «гейса».
В первую очередь гейс призван создавать прочную связь между человеком и потусторонним миром. Гейс означает своеобразный магический приказ, мистическое обязательство (не обязательно запрет), нарушение которого неизбежно влечет за собой несчастье или даже смерть. У каждого сколько-нибудь значимого персонажа существовал собственный гейс, относящийся непосредственно к нему и больше ни к кому. Это своего рода личная заповедь, соблюдая которую, вождь поддерживал должные отношения с иным, потусторонним миром и получал его покровительство. Гейсы коварны, они несут в себе зерно гибели персонажа, потому что составлены так, что не нарушить их в какой-то момент становится невозможно.
Конайре — первый из известных нам героев, буквально связанный по рукам и ногам большим количеством гейсов.
Конайре был потомком Этайн. У короля Ульстера Кормака родилась дочь, а он желал непременно сына, наследника, поэтому приказал бросить девочку в яму. Но маленькая девочка, не понимая, что с ней делают, улыбалась своим палачам такой «славной улыбкой», что у тех дрогнула рука. Они отнесли ее пастухам, которые и вырастили ее.
Пастухи прятали свою воспитанницу в домике из прутьев. Слух о красавице, живущей в хижине, достиг слуха Этерскела, короля Тары. Король этот оставался бездетным и верил предсказанию, согласно которому дева из неведомого племени подарит ему сына. «Вот женщина, предназначенная мне в жены», — решил король.
Однако прежде чем Этерскел успел забрать девушку во дворец, произошло еще одно событие. Через окошко в хижину из прутьев проникла огромная птица. Оперение упало, и перед красавицей предстал Немглан, один из богов Племен Богини Дану. От него родился мальчик по имени Конайре.
Конайре воспитывался у героя Донн Деса вместе с тремя его правнуками — Фер Ли, Фер Гаром и Фер Рогайном. Все трое были друзьями.
Когда король Этерскел умер, решено было найти ему преемника; устроили так называемый «пир быка». На таком пиру ясновидец наедался до отвала мясом только что убитого быка, затем отправлялся спать — и во сне видел того, кто должен стать следующим королем.
Праздник быка происходил в Таре. Конайре в это время находился далеко оттуда. И вдруг он увидел впереди стаю огромных птиц невиданной красоты. Конайре погнался за ними и уже достал пращу, как вдруг птицы превратились в воинов. Вперед выступил их предводитель и назвался Немгланом, отцом юноши.
Немглан наложил на Конайре гейсы, которые подробно перечислены в саге. Запрещено ему убивать птиц (что логично), нельзя обходить Брегу (равнину к востоку от Тары) слева направо, а Тару справа налево; нельзя убивать диких зверей Керны; каждую девятую ночь следует проводить в Таре; нельзя ночевать в доме, где горит свет, видный снаружи; Три Красных не должны идти перед ним к дому Красного; при правлении Конайре не должны случаться грабежи; после заката Конайре запрещено впускать в дом одинокого мужчину или одинокую женщину; также не должен он решать споры между двумя рабами.
Что касается судьбы Конайре, то он должен стать королем. Ясновидец в Таре уже сообщил всем собравшимся на «пир быка», что королем следует избрать человека, который явится в Тару обнаженным и с пращой.
Поэтому Конайре разделся и отправился в Тару. На дороге будущего владыку уже ожидали люди с королевскими одеждами наготове. Завидев того, о ком сообщил им ясновидец, они вышли к нему, облачили как подобает, и провозгласили королем.
Конайре тщательно соблюдал свои гейсы и, в частности, прекратил все грабежи и разбои в своем королевстве.
Но беда заключалась в том, что его лучшие друзья, с которыми он вырос, — Фер Ли, Фер Гар и Фер Рогайн, — сделались разбойниками. Грабеж был их призванием. Конайре изгнал их из королевства, а для ирландцев изгнание всегда было одним из самых страшных наказаний, почти равнозначным смертной казни.
Мы уже видели, как страдали в изгнании дети Лира. Позднее мы увидим ирландских монахов, которые избирали разлуку с Родиной как своего рода добровольное мученичество, сродни пролитию крови (его называли «белым мученичеством»).
Неудивительно, что три брата затаили на короля злобу.
Они встретили другого изгнанника, Ингкела Одноглазого, сына короля Британии, такого же разбойника, как они сами.
Все вместе они напали на крепость, где гостили отец, мать и братья Ингкела, и всех их погубили за одну ночь.
Затем настал черед мщения Ирландии, и разбойничий отряд высадился на побережье Зеленого острова.
А для Конайре настали очень нехорошие времена.
Племена Богини Дану не переставали строить козни против людей. Победить человека в открытом бою старые боги уже не могли, поэтому они прибегали к хитростям. Так, они вынудили Конайре нарушить свои гейсы.
Сначала король прекратил ссору двух своих рабов.
На обратном пути в Тару он увидел полыхание пожара: небо было в сполохах пламени, клубах дыма. И королевскому отряду пришлось обойти Тару справа налево, а Брегу слева направо. Но дым оказался лишь фантомом, который наслал волшебный народ.
Миновав Брегу, Конайре и его воины погнались за дикими зверями из Керны — они не знали, кого преследуют, пока не закончилась эта охота.
Наступал вечер, и Конайре должен был искать ночлег. Неподалеку от тех мест, где он очутился, находился дом знатного человека Да Дерга. Дом Да Дерга описан как своего рода небольшая вселенная, в центре которой находится «мировое древо» — большой столб.
К этому дому и направился король.
И тут он увидел впереди трех всадников, одетых во все красное, а сидели они на красных конях. Вспомнил король и о том, что имя «Дерга», собственно, означает «Красный». Запрещено ему было ехать за тремя красными к дому Красного, и с этим надо было срочно что-то делать.
В кельтской мифологии вообще «красный», как мы помним, имеет отношение к смерти, к потустороннему миру. Так, красные волосы у женщины почти наверняка свидетельствуют о ее связи с миром народа холмов.
Конайре еще сохранял надежду не нарушить хотя бы этот гейс и отправил к трем всадникам своего посланца с просьбой, чтобы те пропустили его вперед. Но сколько ни гнал посланец свою лошадь, догнать трех красных чужаков ему не удавалось. Он кричал незнакомцам в спину, чтобы те повернули назад. Тогда один из них, оглянувшись, пропел жуткую песнь, смысл которой до чрезвычайности темен. Во всяком случае, «красные» дали понять, что «они хоть и живы, но все же мертвы», что всех ждут «великие знамения», а вороны «получат свою пищу». Словом, «красные» не предвещали королю ничего хорошего.
«Нынче вечером все мои гейсы против меня», — печально заметил на это король.
Тем временем на побережье Ирландии высадились разбойники — отряд Ингкела с названными братьями Конайре. Те слышат стук копыт — то всадники сопровождают короля к дому Да Дерга. Подобравшись ближе, разбойники видят свет, разведенный в доме, — нарушен еще один завет Конайре: не зажигать огня так, чтобы его было видно снаружи дома.
Между сообщниками Ингкела происходит небольшой спор: братьям поначалу не хочется нападать на Конайре, но Ингкел напоминает им о том, что сам он без малейшего колебания погубил собственных родственников; теперь черед его спутников сделать то же самое.
В раскрытые двери дома Да Дерга, сквозь колеса колесниц, стоящих перед домом, Ингкел заглядывает внутрь и описывает Фер Рогайну все, что видит в доме, а тот дает подробные объяснения. Так складываются описания спутников Конайре, могучих воинов, благородных, добрых, отважных — и так далее. Когда речь доходит до описания трех сыновей Конайре — золотоволосых, всеми любимых, «с девичьей повадкой и братскими сердцами», Фер Рогайн начинает рыдать…
А к дому подходит одинокая женщина и просит дозволения войти. Выглядела эта леди довольно жутко: видны были ее чрезмерно длинные и черные ноги, ее растрепанные волосы спускались ниже колен, а губы свисали на половину лица — огромный перекошенный рот был у нее. То была Морриган, и взгляд у нее был дурной.
Этим дурным взглядом сверлила она спутников короля.
Конайре спросил ее: коль скоро она провидица, то что же она видит?
Ответ Морриган прозвучал не слишком обнадеживающе: «Ни волос, ни плоть не покинут этого места, разве что птицы унесут в когтях».
Гейс запрещал Конайре принимать одинокого человека, мужчину или женщину, после захода солнца, но Морриган пристыдила короля за то, что он выгоняет старую женщину, и Конайре решил: «Хоть и лежит на мне гейс — входи».
В доме Да Дерга собрались очень разные люди и не-люди: помимо тех воинов, которых перечислил Фер Рогайну Ингкел, находились там три заложника из племени фоморов, «ужасные на вид», три великана с острова Мэн, «с волосами как лошадиная грива», и три обнаженных существа, истекающих кровью: они висели на привязанных к крыше веревках, — то были дочери Морриган.
Перед началом нападения на дом воины Ингкела взяли каждый по камню и сложили их в большую кучу. После сражения каждый оставшийся в живых снова возьмет по камню — после чего можно будет подсчитать, по числу оставшихся камней, сколько человек погибло.
И воины Ингкела напали на дом. Они подожгли его, но пирующие загасили пламя вином. После этого в доме не осталось никакого питья, и пока шла битва, король жестоко страдал от жажды. Раньше прямо через дом протекала река, но разбойники догадались перекрыть ее, и в доме не оказалось ни капли влаги.
Король Конайре не мог больше сражаться — он умирал от жажды. Поэтому он отправил своего верного воина Мак Кехта достать питья. Мак Кехт взял золотую чашу короля, прорубился сквозь ряды осаждающих и отправился искать воду.
И пока шло кровавое сражение в доме, Мак Кехт метался по всей Ирландии, но нигде не мог он добыть воду: волшебный народ делал так, что перед Мак Кехтом исчезали или высыхали все источники — пропадали озера, колодцы оказывались пустыми.
Наконец Мак Кехт нашел одно озеро, которое не успело спрятаться при его приближении, и зачерпнул воды. Он помчался обратно к дому — и увидел, что все защитники мертвы, а королю Конайре отрубили голову. Мак Кехт успел убить еще двух разбойников, затем поднял голову короля и влил ей в рот драгоценную воду. Ожив ненадолго, голова поблагодарила Мак Кехта за верную службу.
Так свершилась месть волшебной страны, павшей на правнука Эохайда.
Об уладах известно, что время от времени их охватывала слабость, и в самые критические моменты они внезапно могли оказаться совершенно беспомощными. Произошло это из-за проклятия Махи.
Случилось так, что человек по имени Крунху, живший в уединенном месте среди холмов, овдовел, оставшись с четырьмя сыновьями. Однажды он обнаружил у себя в доме неизвестную женщину, которая выполнила всю домашнюю работу, а ночью пришла к нему в постель, и Крунху принял ее как жену. Имя этой женщины было Маха.
Однажды Крунху отправился на большой праздник в Ульстер. Маха просила его об одном: никому о ней не рассказывать — в противном случае она вынуждена будет его покинуть.
Крунху обещал молчать, но не выдержал: когда он увидел, как королевские лошади побеждают на скачках, он закричал: «Моя жена может бежать быстрее, чем эти кони!»
Король рассердился, услышав такое. Он приказал схватить Крунху и держать его, пока не приведут его жену. За Махой послали. Она ждала ребенка и должна была вот-вот родить.
Король велел ей приготовиться к состязанию. Маха просила об отсрочке, но король обещал изрубить ее мужа на куски, если она откажется бежать с конями. И тогда Маха сказала, что за эту безжалостность тяжелое бесчестье падет на всех уладов.
Она побежала с лошадьми и обогнала их, а добежав до цели, упала на землю и тотчас родила мальчика и девочку. Когда это случилось, всех, кто находился там, тоже охватили родовые муки. А Маха сказала: «В час величайшей нужды мужи Ульстера будут слабы, как женщина при родах, и муки их будут длиться пять дней и четыре ночи. Это заклятье не оставит вас до девятого поколения».
Так появился знаменитый Недуг уладов.
Отголоски этой легенды — мужчины, мучающиеся как бы родовыми муками, — будут встречаться гораздо позже, и в небольшой повести, относящейся к французскому высокому средневековью, «Окассен и Николет», мы встретим все тот же мотив, который на взгляд современного европейца выглядит совершенно диким.
Другой мотив предания о Махе — мотив о чудесной жене, существование которой должно оставаться тайной, — имел гораздо более широкое распространение и известен во многих культурах и литературах.
Величайший герой уладского цикла — Кухулин, и вот как он появился на свет.
В то время правил король по имени Конхобар. В его жилах текла кровь сидов, поскольку дед его, Рос Красный, взял в жены деву из Племен Богини Дану — это была Мага, дочь Оэнгуса.
Мага родила нескольких детей; кроме короля Роса Красного, у нее был и другой муж, друид Катбад.
Король Конхобар был внуком Маги по линии Роса Красного.
От Катбада Мага родила дочь по имени Дейхтре.
Дейхтре вместе со своими подругами, а подруг этих было пятьдесят, как-то раз внезапно исчезла прямо из дворца Конхобара.
Три года ничего не было известно об этих девушках. И вот однажды на поля возле столицы опустилась стая птиц и принялась истреблять зерно и плоды. Естественно, знатные воины взяли пращи и луки и захотели истребить разбойниц, но птицы улетели. Преследуя их, воины оказались недалеко от сида Оэнгуса на реке Бойн.
В поисках ночлега воины нашли прекрасный дворец на берегу реки. Там встретили их прекрасный молодой человек, красивая женщина и пятьдесят пропавших девушек.
Так выяснилось, куда подевалась Дейхтре: она стала женой бога Луга.
Наутро дворец, девушки и Луг — все пропало; воины проснулись и увидели рядом новорожденного мальчика. Это был сын Дейхтре и Луга — подарок уладам, великий герой, которого, как сказал друид Моран, «восхвалят все уста».
Мальчика назвали Сетанта. Его взяла на воспитание другая дочь Маги от Катбада — Финдхейм, у которой как раз в это время родился сын по имени Конал, так что мальчики росли вместе.
Однажды, когда Сетанта подрос, король Конхобар со свитой отправился на пир к богатому кузнецу Кулану. Сетанта задержался и сказал, что нагонит королевскую свиту позже.
Кулан принял короля в большом зале. Там шел пир, а ворота крепости заперли, и во двор спустили огромного свирепого пса, который охранял одиноко стоящий дом.
И вдруг в разгар веселья со двора послышались жуткий лай, рычанье и яростные крики. Оказалось, это забытый всеми Сетанта прибыл к Кулану, и пес набросился на него. Но мальчик схватил животное за горло и ударил о воротный столб. Хозяин был в великой печали от того, что убит был его верный друг, охранявший дом, и тогда Сетанта обещал воспитать взамен погибшего пса щенка — таким же преданным охранником, — а пока щенок подрастает, вызвался сам стеречь дом наподобие собаки.
И с тех пор он взял себе имя Кухулин, что означает «пес Кулана».
Под этим именем герой прославился и совершил многочисленные подвиги. Он единственный из уладов не был подвержен Недугу и поэтому приходил на помощь своему народу в самые критические моменты.
Жизнь посреди моря накладывала особенный отпечаток на сознание кельтов. В море, как уже известно, находились Острова Блаженных, острова вечной молодости и бессмертия, а также царство мертвых.
В представлении кельтов граница между мирами — людей и богов, смертных и волшебных существ, живых и мертвых, — не была непроницаемой. При известных условиях люди могли пересекать эту границу и попадать в совершенно другой мир.
В легенде о Тристане и Изольде море выступает как отдельный персонаж — стихия, наделенная волей и оказывающая влияние на судьбы героев. В море они выпивают любовный напиток, море и разделяет их: их путь друг к другу лежит через воды морские.
После христианизации Ирландии плавание по морям приобрело еще один аспект. Теперь мореходы отправлялись в путь с целью отыскать осколки утраченного человечеством рая.
Теоретически рай может быть трех видов: земной рай, откуда изгнаны Адам и Ева (рай, утраченный человечеством); рай как место упокоения праведных (рай временный); и рай грядущий — то Царство, которое обещано после второго пришествия Христа.
И если второй рай нематериален и недостижим при жизни, а третьего еще не существует, то первый рай вполне возможно отыскать на земле, поскольку он материален, это не столько состояние человеческой души, сколько некое конкретное место. И это место не исчезло, оно лишь сокрыто. Более того, воды рек, вытекающих из земного рая, смешиваются с водами нашего падшего мира, и их сладость, по мысли некоторых Отцов, вполне осязаема.
Помимо общего представления о том, что земной рай находился в районе рек Тигр и Евфрат, имелось и другое: рай помещали «где-то на севере», «в стране гипербореев».
И ирландские моряки отправляются на его поиски.
Мысль о том, что на западе посреди моря расположена новая земля обетованная, которую заселит народ Божий, овладела умами ирландских монахов.
Кельты-язычники считали иной мир неким изолированным пространством, островом, окруженным со всех сторон водой. Самое позднее «воплощение» этого острова — Авалон, где чудесным сном спит король Артур.
Средневековый путешественник верил в то, что на земле существуют места святые и грешные. Пространство имело сакральные очертания, а дорога, путь приобретал, таким образом, дополнительный духовный смысл. Вообще путешественник выходит из-под власти земных законов — в частности, законов пространства и времени. Он может очутиться где угодно.
Те, кому пришлось оказаться за географическими пределами этого мира, испытывает на себе иное течение времени. Вот почему они вынуждены пребывать в вечном движении, иначе обратятся в прах. Вечно странствует корабль Брана, спутники которого не могут сойти на берег.
Пути кораблей могут быть весьма причудливы. Плывя по морю на запад, можно внезапно попасть под крышу собственного дома. Иногда корабль заносит прямо на небо: в 749 году в Клуайн Моху Нойс видели в небе корабли с моряками на них, сообщают Ольстерские анналы, причем с облаков был спущен якорь!
В середине девятого века лионский епископ Адогард разразился возмущенной «Книгой против бытующего среди пошлого люда мнения о том, откуда берутся град и гром»: «пошлый люд», как мы узнаем, считал, что небесные корабли привозили нечто, помогающее заклинателям насылать и укрощать град и гром. Проявляя поразительное здравомыслие, епископ указывает своей пастве, что распоряжаться погодой — в компетенции Господа, а небесные корабли с особым грузом для заклинателей — это порождения людского невежества.
В ирландских преданиях языческих времен существует образ «ладьи мертвецов», которая к вечеру наполняется покойниками, «урожаем» нынешнего дня, и жители особой морской деревни, должны переправить их на ладье на остров мертвых. До этого острова ладья добирается буквально после пары взмахов веслами, после чего моряки возвращаются домой и ждут следующей партии своих мертвецов.
Вообще человек всегда найдет для себя способ передвижения по водам. Так, в житии святого Албея рассказано о том, как святой, лишившись лодки, продолжил путешествие, расстелив на волнах свой плащ. А ученик святого Мохтея, Аэд, упав за борт, ухитрился верхом на ветке не только доплыть до гавани, но и обогнать корабль, с которого он, собственно, упал.
Ирландские странники добирались до земного рая и возвращались обратно. В житии святого Мунна рассказывается о том, как однажды он зашел в дом к одному плотнику погреться у очага. Наклонившись, этот гость обнаружил на башмаках святого Мунна мокрый песок и спросил, что это за песок и откуда он взялся? Святой Мунн взял с того слово никому об этом не рассказывать, покуда жив рассказчик, после чего поведал: «Я вернулся из земли обетованной, где был со святым Колумбаном, святым Бренданом и святым Кеннахом. Оттуда я принес этот песок и хочу, чтобы он был положен в мою могилу». После смерти святого Мунна его желание было исполнено.
Двадцать четыре человека вместе со святым Албеем взошли на ладью, окутанную чудесной пеленой, чтобы плыть к райским островам. Предполагалось, что святой и его ученики будут жить там, не зная смерти, вплоть до дня Страшного Суда. Больше об этих людях ничего не сообщается, из чего можно предположить, что они достигли своей цели и навечно остались на чудесных островах.
В своих плаваниях отважные мореходы то и дело встречают морских чудовищ, но чудовища покоряются им. Вообще для ирландского представления о святости характерно считать, что чудо разрывает ткань обыденности и показывает мир, в котором не действуют жесткие причинно-следственные связи, но работает непостижимый закон любви.
Интенсивность чудес зависит не столько от «заслуг» святого, по молитве которого они происходят, сколько от доброты этого святого, от его способности сострадать, сочувствовать людям и всем живым существам. Чем добрее святой, тем больше чудес он в состоянии вызвать — тем шире раскрывается перед ним мир.
В девятом веке записано житие святого Мало, который в один прекрасный день отправился на поиски земли Блаженства. Оказавшись в пасхальный день посреди безбрежной водной глади, он обращается с мольбой к Богу — даровать ему кусок тверди, на которой можно было бы отслужить праздничную мессу. И из-под воды появляется остров. Святой Мало и сто восемьдесят его спутников сходят на берег, они поют мессу и возвращаются на корабль. Тут только выясняется, что остров был не чем иным, как спиной огромного кита.
Сходные эпизоды встречаются в житиях и других святых мореплавателей, например, святого Брендана, который высаживался на спину рыбы по имени Ясконтий.
Перемещаясь от острова к острову, путешественники видят немало странностей и встречают самых разных людей. Так, святой Мало — несомненно, очень добрый человек, — увидел на одном из островов похоронную процессию, которая несла тело великана, убитого своими же родителями. Святой воскресил умершего, и сделал это очень вовремя: великан уже проваливался в ад и лицезрел там поистине страшные картины. После воскрешения великан прожил пятнадцать дней, получил отпущение грехов, и после вторичной смерти душа его отправилась уже в рай.
Святой Мало справил Пасху семь раз за время своего плавания, после чего вернулся домой.
Повести о морских плаваниях — сугубо ирландского происхождения. Мы знаем «Плавание святого Брендана», «Плавание Майл-Дуйна», «Плавание Брана», «Плавание Снегдуса и Мак-Риаглы», «Рассказ о странствиях корабля трех сыновей Коналла», «Плавание клириков святого Колумбана». В двенадцатом веке записана история о том, как ирландские монахи нашли остров, где находятся Енох и Илия — ветхозаветные праведники, взятые на небо живыми. Они живут на своем далеком золотом острове в ожидании часа, когда им суждено выйти на бой с антихристом.
Море в представлении кельтов заселено почти так же плотно, как и земля.
Есть жизнь и под водой: путешественники то и дело слышат звуки, как если бы в подводном мире веселились, пели мессу или сражались. Все это таинственно, однако вполне достижимо отважным путешественником.
В пятом веке, когда бритты под напором англосаксов отходили все дальше на запад и юг, часть их осталась в Уэльсе и Корнуолле, а часть пересекла Ла-Манш и обосновалась на континенте — в Галлии.
Полуостров на северо-западе Галлии, куда они прибыли, раньше назывался Арморикой. Изгнанники назвали его в память об утраченной родине — Малой Британией, Бретанью.
Именно из Бретани пришли легенды о короле Артуре и Мерлине. Однако письменных источников здесь практически не сохранилось: маленькая Бретань постоянно страдала от набегов викингов, а потом — от распрей времен Ричарда Львиное Сердце и Столетней войны и собственных раздоров. Французской провинцией она стала в середине шестнадцатого века.
Основная часть бретонских легенд была записана собирателями фольклора в конце девятнадцатого — начале двадцатого века.
Самая известная из них — о женитьбе Анку — показывает, насколько фамильярными, родственными оставались отношения кельтов со смертью и потусторонним миром. Это и не удивительно, поскольку, как мы помним, кельты считали себя потомками бога смерти и выходцами из царства мертвых.
Анку — собственно, не «бог» в обычном языческом понимании; это олицетворение смерти, причем выглядит он как обычный мужчина из простонародья, одетый как крестьянин или даже как бродяга. Случается явиться ему в виде скелета или полуразложившегося мертвеца. Но вообще Анку без помех бродит по земле и никого не удивляет встреча с ним.
Однажды вышло так, что Анку женился. У жены его был брат по имени Пьер; этот Пьер был безбожником и вел неправедную жизнь. Когда же сестра упрекала его за разгул, он в ответ указала ей на поведение ее муженька: целыми днями бродит неизвестно где.
И в конце концов Пьеру вздумалось проследить за зятем и выяснить, чем же тот занимается.
Как-то раз утром зять по обыкновению взял свой посох и отправился в путь, а Пьер пошел за ним. Шагали они долго, и ничего не происходило, и вдруг Анку предстал перед Пьером в своем истинном обличии. Тогда только непутевый Пьер понял, за кого же вышла замуж его сестра, но делать было нечего, пришлось ему сопровождать зятя до самого конца.
После долгого путешествия они увидели большую реку, а за рекой на равнине — целое море огней. Это были мириады пылающих свечей. Анку объяснил: каждая свеча — человеческая жизнь, одни свечи длинные, другие короткие, а задувает их всегда он, Анку.
И он действительно начал задувать свечи одну за другой.
Пьер вдруг увидел одну короткую свечку, и его охватил внезапный ужас. Анку же сказал: «Это — твоя жизнь, и через час ты умрешь».
После этого он перестал дуть на свечи, и они с Пьером подошли к какому-то дому, в котором горел свет. Навстречу им вышел ангел с огненным крестом над головой и пером в руке. Анку назвал точное число — сколько душ отправил он нынче на суд Божий, а ангел подал ему плату за работу — флягу с водой. Затем ангел поинтересовался, кто этот человек, который сопровождает Анку. Анку ответил: «Это Пьер, брат моей жены, и он умрет сегодня. Поэтому он пришел испросить прощения за свои грехи». Но Пьер, как ни был он испуган, даже и не подумал покаяться, и милосердие Анку пропало втуне. «Забирай его, Анку!» — сказал ангел, видя, что от грешника толку не добьешься.
Утром Пьера нашли мертвым в собственной постели, и сестра с мужем горько оплакали его.
В этой легенде Анку, несмотря на свое жуткое занятие и принадлежность к потустороннему миру, предстает заботливым родственником людей.
И это не лишено оснований. Согласно легенде, Анку был первым сыном Адама и Евы. Бог повелел ему в наказание за грех отца убивать до скончанья веков людей — своих братьев, которые родятся на земле. Но перед тем, как нанести удар, Анку все-таки дает нам добрые советы, потому что он хочет, чтобы его братья все попали в рай.
Апостолом Ирландии — святым, который принес христианство в страну, — считается святой Патрик. Верховным правителем Ирландии был в те годы король Лоэгайре, и друиды — жрецы старой религии и носители старой (языческой) мудрости, — оставались в большой силе.
С друидами и вступал в духовное единоборство святой Патрик. История кельтской святости вообще полна мифических компонентов, она излагается языком сказок и легенд.
Мы уже знаем, что в Ирландии существовало два основных праздника — Белтайн (весной) и Самайн (осенью), переход к лету и переход к зиме.
Пасха первого года миссии святого Патрика на острове как раз совпадала с Белтайном, то есть приходилась на первое мая. В тот день ирландцы выгоняли скот на общие пастбища и зажигали ритуальные огни, дабы оградить своих животных от болезней.
И вот, не доходя до Тары, святой Патрик поднялся на холм, сложил большой костер и благословил пламя. Всем, кто жил в городе и долине хорошо виден был этот огонь, разожженный раньше срока. Король Лоэгайре призвал старейшин и друидов, чтобы узнать, кто совершил святотатство, и друидам, как рассказывает легенда, было открыто: новое пламя затмит прежнее и распространится по всей Ирландии.
Король, однако, решил отправить на холм воинов и вместе с ними послал друидов, которым предание дает имена Лусетмайл и Лохру. Святой Патрик увидел посланное против него войско на рассвете.
Друиды запретили воинам разговаривать с незнакомцем, но один из них, по имени Эркк, все-таки не удержался и приветствовал святого Патрика. Видимо, на кельтского воина произвело впечатление то хладнокровие, с которым безоружный и одинокий человек встречает целый отряд вооруженных людей на колесницах.
Святой благословил Эркка, и тот немедленно уверовал во Христа. После этого выступил друид Лохру и начал поносить Патрика последними словами, а заодно порочил и его веру. Святой Патрик слушал молча, не перебивая. Когда же Лохру замолчал, святой сказал: «Пусть этот нечестивец исчезнет». Невидимая сила подняла друида вверх, а затем некая нить, которая поддерживала его, была словно бы перерезана, и Лохру рухнул на землю и рассыпался на части.
После этого тьма накрыла войско короля, люди и кони обезумели и в панике уничтожили друг друга. В живых остались лишь король, королева и еще двое. Лоэгайре склонился перед святым Патриком — не потому, что уверовал, а из страха, — и назначил ему новую встречу через год, чтобы закончить их спор.
Через год, на Пасху, святой Патрик пришел в замок короля, причем вошел он сквозь запертые двери. Слушать проповедь святого никто не стал, но из вежливости ему поднесли чашу.
Патрик сел за стол. Тогда друид Лусетмайл поднялся со своего места, подошел к святому Патрику и вылил в его чашу какую-то жидкость (возможно, яд). Все замерли — как поступит святой Патрик?
Патрик же молча осенил чашу крестным знамением, и содержимое ее превратилось в лед. После этого он осторожно перевернул чашу, и из нее вытекла та самая капля, что влил друид. Затем лед вновь стал вином, и Патрик выпил его.
Лусетмайл рассердился. Он предложил выйти за город и там продолжить состязание.
— Давай покроем землю снегом, — предложил Лусетмайл.
— Сейчас весна, и это будет против воли Божьей, — сказал святой. — Нам не дано распоряжаться временами года.
Лусетмайл предположил, что святой Патрик попросту не может вызвать подобное чудо, и прочел заклинание, после чего белый снег выпал в долине. Люди стояли по пояс в снегу, так его было много.
Святой Патрик и бровью не повел:
— Хорошо, мы видим снег. А теперь сделай так, чтобы он исчез.
Друид нахмурился:
— Чтобы растаял снег, потребуются по меньшей мере сутки.
— У тебя получается творить зло, — сказал святой Патрик, — или пустые фокусы. Но сотворить добро ты не в силах, потому что Господь не помогает тебе.
После этих слов святой Патрик благословил долину, и снег исчез.
Состязание с друидом продолжилось, и святой Патрик постоянно одерживал верх. Новая религия уверенно побеждала, без малейшего страха сталкиваясь с древней, языческой, на привычной для нее почве — почве чудес, — и постепенно замещала ее. В самом начале, когда мы говорили о язычестве, мы выяснили, что язычество — это, собственно, «народная религия», «вера языка» (слово «язык» и означает собственно «народ»). Особенность кельтского христианства заключается как раз в том, что оно стало народной религией, «своей», и святой Патрик сделался ближе сердцу ирландца, чем когда-то всеми любимый бог Луг.
Чудеса же эти подчас поражают воображение. Так, в «Письме к Коротикусу» (это произведение написано самим святым Патриком) говорится о некоем британском вожде, который, несмотря на все вразумления, продолжал преследовать христиан. И тогда святой Патрик попросил Бога изгнать безбожника «из жизни сей». Как-то раз вождь услышал, будто некто читает стихи, призывающие его отказаться от власти. Здесь мы имеем дело с хорошо известной кельтам «песнью поношения», имеющей силу уничтожать того, к кому эта песнь обращена. И неожиданно злодей превратился в лисицу, которая бежала, навсегда исчезнув «из этого мира», «из жизни сей», как и просил в своей молитве Патрик.
Одной из характерных черт кельтского христианства стала традиция своеобразного «освящения земли» через устраивание «стоянок». Ирландцы сооружали высокие каменные кресты особой формы — «кельтский крест», — или выбивали такие кресты на высоких, вертикально стоящих камнях (которым, по всей вероятности, в давние времена совершались языческие поклонения). Паломники, отправляющиеся к таким «стоянкам», обходят кресты — видимые знаки победы христианства — с пением религиозных гимнов.
В существование «тонких мест», разбросанных по обитаемому миру, верили все древние кельты. Это были особые места, где человек соприкасается с хрупкой границей между прошлым, настоящим и будущим, здешним миром и потусторонним. Так обстояло в языческие времена, так стало и во времена христианские, когда «тонкие места» стали местами встречи с Богом.
Характерен такой эпизод из жития святого Патрика. В Кашэле, столице Мунстера, находилась огромная каменная плита, связанная с древним языческим ритуалом. Когда святой Патрик наступил на нее, оттуда вылетела тысяча демонов. Святой же благословил камень и предрек: отныне каждый день в час заката над этим камнем будет являться ангел. Если же король Мунстера и девять его сыновей будут поститься на этом камне, любая их просьба исполнится. И наконец святой Патрик сказал, что огонь этого места будет одним из трех огней Ирландии, которым суждено гореть до конца времен.
С «тонкими местами» связано и знаменитое чистилище святого Патрика — некая пещера, которая представляет собой вход в иной мир. Она расположена на острове посреди Лох-Дерг («Красного озера», т.е. связанного с потусторонним миром). К этой-то пещере отправлялись паломники в средние века, чтобы добровольно принять на себя муки чистилища (и очиститься заранее, еще до наступления смерти). Считалось, что если заснуть в пещере, дьявол утащит тебя в ад.
Возможно, святой Патрик и посещал эти места, однако сама идея «Чистилища» имеет более позднее происхождение и относится к одиннадцатому веку. Здесь, однако, мы видим, каким стойким было представление о существовании «тонких мест» и возможности проникновения в иное пространство.
Особенными оставались и представления кельтов о времени. Мы уже знаем, что человек, попавший в сид, в холм, где обитают феи (ши, бывшие боги из Племен Богини Дану), может провести под холмом три дня, а выйдя на поверхность узнать, что прошло триста лет. Пребывание в ином пространстве означает также и пребывание в ином времени.
Но особенно отчетливо «свободное» отношение ко времени заметно, когда речь заходит об ирландских святых. Так, ирландцы не сомневаются в том, что между святым Патриком и святой Бригиттой существовала тесная и добрая дружба. Это не мешает тем же ирландцам хорошо знать о том, когда жили святой Патрик и святая Бригитта: если верить некоторым письменным источникам, Патрик умер в то время, когда Бригитте было шесть лет. Никого подобное расхождение в датах не смущает.
Ирландцы также уверены в том, что другая их великая святая — Ита — кормила грудью младенца Иисуса, да и вообще выкормила многих святых Ирландии.
Кельтское восприятие времени заключается в том, что именно сейчас, в данный момент, совершается полнота времен. Бог создал время все сразу, целиком. Поэтому человек, особенно — святой, — в состоянии путешествовать по времени так же, как обычный странник ходит по дороге, то есть перемещается внутри пространства. «Когда Бог создал время, — говорят кельты, — он сотворил его достаточно».
Бережное отношение к языческому прошлому — не разрушение, а разумное преодоление и преображение, — стало привычной практикой для Кельтской церкви.
Осталась легенда о мирном споре святого Патрика с друидами. Друиды, по преданию, говорили о том, что поклоняются не только деревьям, но и Солнцу. На это святой Патрик ответил: «И мы поклоняемся Солнцу — Солнцу Правды, Иисусу Христу». Он перечеркнул круг, символизирующий солнце, крестом, и именно так появился знаменитый кельтский крест — крест святого Патрика, который распространился по всему северо-западу Европы, вплоть до Новгорода. Археологические данные, впрочем, указывают и на более древнее — возможно, и дохристианское, — использование в орнаментах кельтского креста, но это не мешает существовать и легенде.
Именно такое уважение к прошлому приводило к сравнительно мирному распространению христианства на острове, и даже друиды порой принимали новую религию. Во времена святого Патрика городов в Ирландии — в современном смысле — не существовало, поэтому церковь быстро приспособилась к племенным порядкам. Кельты имели обычай отдавать своих детей на воспитание родственникам, порой довольно дальним. Так появлялись молочные братья, а их дружба укрепляла клановые связи. Патрик научил ирландцев отдавать детей на воспитание в христианские миссии. Священники жили в кланах и подчинялись местным обычаям. Монахи также опирались на клан — от клана они получали землю для монастыря, с кланом были связаны теснейшими узами. Сан аббата часто передавался по наследству внутри наиболее влиятельной семьи, и таким образом наместник монастыря не только возглавлял общину, но и становился во главе христианской жизни самого клана. Обычно он возводился в сан епископа — для ирландцев не существовало особой разницы между аббатом и епископом. Мы знаем также о дружбе между странными существами и монахами (святой Финнен, как мы помним, подружился с Туаном Мак Майрилом, который рассказал ему «историю Ирландии» и историю своих перерождений — то в орла, то в оленя, то снова в человека). Монахи же записывали многие древние предания своей земли, в том числе предания о богах и героях.
Кельты имели своеобразное представление о святости. Святость у них всегда была привязана к какому-либо специальному месту. Галльский святой не обязательно мог быть святым в представлении ирландцев.
Кельтские христиане разделяли главный подвиг первых веков христианства на три «подвида»: «красное мученичество» (отдать жизнь за Христа), «зеленое мученичество» (суровая аскеза, посты и отшельничество) и «белое мученичество» (добровольное изгнание).
Именно «белое мученичество» стало наиболее распространенным подвигом для кельтских христиан. Отлучение от своей малой родины воспринималось ими как величайшее самопожертвование, как акт огромного страдания. Кельт привязан именно к своему месту, к очагу. Для тоски по дому в их языке существовало особенное слово.
Ирландец так сильно зависел от семьи и рода, что когда искал смирения, он добровольно рвал эти прочнейшие связи. Мы знаем, что и в языческом мире изгнание из дома, из рода было одним из самых страшных наказаний.
Древние представления долго сохраняли живость в уже крещенной и христианизированной Ирландии. Если античные боги Рима давным-давно утратили всякое влияние на умы, и мифология эта умерла, потому что мифы не были больше обременены живым религиозным смыслом, то с кельтской мифологией все обстояло по-другому. Она оставалась живой и яркой — может быть, потому что не была записана и сохранялась как устное наследие, постоянно передаваясь от поколения в поколение. Перед этими историями кельты-христиане не испытывали, как ни странно, никакого религиозного страха.
Может быть, наиболее ярко эти отношения проявляются в легендах о Мерлине и короле Артуре.
Мерлин определенно принадлежит к уходящей языческой культуре: это не столько маг, сколько провидец и друид; он может менять внешность, отводить людям глаза, предсказывать или предчувствовать их будущее, но не в силах повелевать стихиями, демонами или людьми. Его «оружие» — мудрость и хитрость. Совершенно очевидно, что Артура — будущего властителя Британии, великого короля, которому суждено объединить племена в единый народ (и даже завоевать Рим), — Мерлин буквально создает, выращивает «в пробирке». Какими-то высшими силами Мерлину открыто, что может быть рожден младенец, который станет великим королем.
Вероятность рождения такого младенца, если принять во внимание все факты, не слишком велика. И Мерлин, получивший свое откровение, начинает действовать. Он буквально подстраивает связь Утера с Игрейной, затем провоцирует гибель законного мужа Игрейны, настаивает на законном браке Утера с новой королевой, спасает младенца от возможных преследователей — и все для того, чтобы Артур вырос и сделался королем.
На избранничество Артура указывает меч в камне — знаменитый сюжет, который связан с темой «кричащего камня» древних кельтских сказаний. Но даже Мерлину не удается переломить судьбу до конца: Артур как существо, созданное, в общем, достаточно искусственно, — непрочен, и одно зерно гибели он успевает бросить в почву до того, как Мерлину удается помешать. Это — зачатие Мордреда, будущего предателя и убийцы Артура.
Есть еще одна вещь, на которую Мерлин идет, на сей раз сознательно: порождению языческого мира, волшебнику Мерлину, определенно открыто, что новый король должен стать христианином. И возникает парадоксальная, возможная, видимо, лишь для кельтского мира ситуация: языческий маг воспитывает для трона христианского короля. Когда настает Артуру время явить себя именно в этом качестве, когда Артур готов идти дальше уже самостоятельно, — Мерлин устраняется и погружается в вечный сон в Броселиандском лесу в Бретани.
Ближе к концу мы видим, как рыцари короля Артура взыскуют святого Грааля и предаются различным подвигам христианской аскезы. Они все так или иначе совершают подвиг «белого мученичества», отправляясь в странствия, а некоторые из них заканчивают свои дни в монастырях, как сэр Ланселот, — который, кстати, вырос в подводном царстве и был воспитан Владычицей озера.
Что касается самого короля Артура, то он под конец истории уплывает на остров Авалон, остров вечного блаженства, вечной молодости. Мы не можем с полной определенностью сказать, к какой системе образов относится этот остров: является ли он обиталищем потусторонних существ языческого мира древних кельтов или же это осколок земного рая, который искали (и иногда находили) кельтские мореходы-паломники…