лагодарность и хвала падишаху, который, словно рукою машатте[176] своего могущества, придал блеск красоте красавиц и красавцев рода человеческого, отражающейся в зеркале души служителей океана любви, тружеников моря страсти. И поток приветствий, стремящийся к ныли той обители, где находят успокоение чистые духом, то есть святейшей гробнице Пророка, — да пребудет в покое все семейство и потомки его.
Вчера вечером, когда зерцало озаряющего мир солнца укрылось мраком ночи из-за стенаний влюбленных, когда лик времени потемнел от горения сердец мучеников любви, когда
Черные кудри ночи рассыпали по плечам,
Словно начертали языческие письмена, —
в келье моей явился мне призрак того красавца, страсть к которому завладела моим рассудком и опалила душу. С
Возлюбленным, который стал основой жизни,
Душой моего сердца и молодостью души,
выпало мне свидание.
Такое свидание, которого не было еще ни у одного смертного.
Счастливый встречей с образом любимого, я говорил:
Чтобы утолить свою жажду свидания,
Я рад провести время и с призраком.
И так я сидел, потрясенный, с сердцем, опутанным его разметавшимися кудрями, с душой, прикованной к изгибу его бровей, с разумом, опьяненным созерцанием его очей, склонив охваченную страстью голову на руку. Я положил всю свою жизнь к ногам этого стройного красавца, и дух мой был в смятении, как его непокорные кудри, а настроение более мрачно, чем его черные родинки. Временами я говорил, извиняясь:
Я стыжусь посещения твоего призрака потому,
Что мне нечем его встретить, кроме воды слез и жаркого из сердца.
Порой же я в восторге повторял:
Ты ушел с сотнею стонов — я счастливей счастливого:
Сердце мое охватил жар, грудь моя в огне.
Тут от этих разговоров влюбленное сердце встрепенулось и, так как у него не оставалось больше терпения, кинулось в ноги призраку, говоря:
«О свет очей влюбленных, владыка красавцев»!
Ты мало слышал историй о влюбленных.
Послушай, послушай — это дивная история.
Вот уже много времени, как я попало в силки твоих кудрей и стало жертвой твоих кокетливых взглядов.
Я самое смятенное изо всех — из-за твоих непокорных кудрей,
Я самое разбитое — из-за твоих пьянящих взоров.
И все это время
И уголка твоих губ я не коснулось, зато,
Когда касаюсь твоих локонов, кланяюсь в пояс.
О желание души моей!
Разве не сердце за сердце?.. Будь справедлив!
Каково мне, когда я жажду встречи с тобой, а ты равнодушен.
Никогда, никогда
Не скажешь ты: есть у меня бедняга,
Покинувший страну счастья.
Побойся бога:
Остановись, ведь влюбленные не вершат всего того, что в их власти.
Или начинало оно говорить наставительно:
«Едва душа удалится от своего лика,
Как скроются от нее чудеса мира».
Когда эти речи и разговоры затянулись, я вскричал:
— О сердце!
Ты становишься наглым, приди в себя!
А бедное сердце на известном всем языке сказало: «Ах, Обейд Закани!»
У ног нет силы бежать прочь от возлюбленного,
А в душе нет сил надеяться.
Оставь меня с ним еще ненадолго.
Ведь здесь мой продавец вина — здесь и гибель моя.
И нет у меня ни сил сопротивляться —
Ведь я нищий из толпы, окружающей султана, —
ни сил бежать прочь —
Ни арбитру не пожалуешься на его неправоту,
Ни судьбе — на его тиранию.
От стонов бедного сердца зарыдали двери и стены, и вдруг стены дома, опора жилища, треснули, и в щели показался некто…
Тот, кого да не увидит никто во сне!..
Красный и белый, сизый, лиловый и алый.
Он высунул голову, и показалась борода…
Борода! О, что за борода, что за борода!..
«Салам алейкум»[177], — сказал он, и меня бросило в дрожь от его жуткого вида. Я вскочил с места и прошептал:
Кто ты? Сатана, злой дух или оборотень?
Или ангел смерти, явившийся за моей душой?
Он громко захохотал в ответ:
— Ха-ха, да ты не узнал меня? Меня зовут Риш ад-Дин Абу-л-Махасин[178]. Я пришел успокоить твое бедное сердце, страдающее от жестокости возлюбленного.
Я тихонько вздохнул:
Что до тех, кому ты — украшение,
Скажи, каково же для них тогда безобразие?..
Он произнес:
— Я тот, кого господь неоднократно поминает в Коране. В истории Адама говорится: «Борода и платье признаки доброго»[179]. А в истории Моисея сказано: «Не хватай меня за бороду и за голову»[180]. Пророк же почтил меня такими словами: «Милость это господня, что он украсил мужчин бородой, а женщин — косами». Происхождение свое я веду из рая. Арабские красноречивцы говорят, восхваляя меня: «Борода — это украшение». А некоторые называют меня крыльями архангела Гавриила и говорят:
Когда у возлюбленного пробивается борода, красота его улетает.
Ибо борода — крылья, на которых летит красота.
Владыки милостей называют меня Хызром[181] и в качестве примера приводят такой стих:
Уста его — живая вода, и пьющий из них —
Хызр, который не подвергнется тяготам пути.
Юсуф[182] искал в ямочке подбородка место твоей красоте,
Хызр за твоим пушком пришел на берега источника живой воды.
Некоторые люди сравнивают меня с гиацинтом, темным и кудрявым, и говорят:
Ты как гиацинт, высунувший голову среди лепестков жасмина.
От тоски по тебе готов я лишиться жизни.
Еще более удивительно, что некоторые называют меня «трепальщиком хлопка» и говорят обо мне якобы с моих слов:
Я растреплю себя всего близ твоего квартала,
Чтобы ты знал, какой я трепальщик хлопка!
Другие сравнивают меня с зеленью и говорят:
Сад твоих щек — лучшее зрелище для взирающего на него,
Словно роза — ведь и ее украшает зелень.
Я тот милосердный, чей благодетельный взгляд едва лишь упадет на красавца — и тотчас скрижали ланит его покроются письменами праха. Ведь говорят:
Я раб тех темных черточек, которые как будто
Оставлены на лепестках шиповника муравьем, выпачкавшим лапки в мускусе.
Люди проницательные, вглядевшись в эти письмена его фирмана[183], говорят:
Предъяви его просителю, написано хорошо!
Я тот мститель, который одним гневным взглядом может опозорить и обесславить в глазах людей того прекрасного тирана, хоть он и суров в любви, хоть он мучитель влюбленных, капризен, жесток. Каждые пять дней подведу я его под бритву, отдам его в руки бесчестных цирюльников, предам его беде, сорву рубашку его красоты, всевозрастающую прелесть его уничтожу всевозрастающей чернотой. Редкие обращения людей к нему будут отныне такими: «Плевал я тебе в бороду!» или «Заткни свою бороду себе в глотку!» Самым легким упреком ему будет такой бейт:
Если на неделю связать тебе руки за спиной,
Борода у тебя вырастет до пояса.
А ринды[184], болтающиеся по улицам, говорят:
Мы знаем: у тебя отросла борода, а ты ее выщипал —
Ведь коли не так, куда бы ей деваться?
Мужеложцы же во время трудов своих приговаривают:
У кого нет бороды — у того есть другое,
У кого есть борода — у того нет ничего.
На все, что он говорит людям, ему отвечают:
Посмотри-ка на эту бороду у господина!
И, показав ему все пути к городу белильщиков ткани, говорят:
Тебе дадут сто тысяч даров,
Если принесешь бороду в город белильщиков ткани!
Опохмелившиеся каландары[185] проходят мимо него и восклицают горестно: «Увы!»
За твои притязания на красоту в прошлом
Справедливость воздала тебе бородой…
А чистая душа шейха Саади[186] вещает:
Прошлый год ты скакал горным козлом,
А в ртом году приходишь, как борзая.
Саади любит нежную поросль на щеках —
Ведь не всякая травка колется, как шило!
Поскольку речи Бороды затянулись, я сказал:
— Такое предисловие следует сократить. Скажи-ка мне лучше, что собственно означает Риш ад-Дин Абу-л-Махасин?
Ведь «борода» не кунья твоя и не лакаб[187].
Бородой назвали бороду, и ничего больше.
Еще ты сказал: «Ланиты луноликих я покрываю пыльными письменами», это тоже неверно. Просто всякий лик, где ты появляешься, из-за тебя собирается в морщинки. А еще ты сказал: «Господь говорит о моих достоинствах в Коране». Величие твое, видно, с изъяном, ибо ведь всякого, у кого длинная борода, называют ослиным хвостом. Еще говорил ты, род и происхождение свое ведешь из рая. Это тоже неверно. Теперь же в опровержение твоих доводов приведу несколько рассказов.
Одного из пророков рода Израилева спросили, почему У крестьян бороды большие, у монголов — поменьше, а у китайцев — и того меньше.
Он ответил:
— Поскольку аят[188]: «И над тобой мое проклятие до дня Суда»[189] — касался Иблиса[190], вышло решение изгнать его из рая. Иблис попросил у владыки вечности разрешения еще разок обойти весь рай, а потом уже удалиться. Ему разрешили. Иблис, прогуливаясь, обходил все уголки рая, и тут на глаза ему попался Адам. Дьявол подумал: «Ведь это Адам — причина того, что я проклят! Надо бы сделать ему и его потомкам такую пакость, что хуже некуда… Лучше всего навяжу-ка я им на шею проклятое ярмо бороды!» И он увел Адама из рая. Когда потомки Адама повсюду распространились, Иблис явился в обличий шейха и сказал: «Я иду из рая». И вот он показал им то ярмо — то есть бороду — и сказал, что это, дескать, райский дар я вам принес. Крестьяне, охваченные жадностью и алчностью, кинулись в драку из-за сего достойного дара и растащили из него, сколько захотели. Монголам, которые пришли с просьбами позже, досталось не больше двух волосков. Когда слух об этом дошел до китайцев, те тоже отправились на поклон к шейху и, увидев, что «дары» уже разграблены, подняли крик: «О шейх, пожалуй и нас шапкой из того же войлока!» Они так усердствовали, что жалкий дьявол не нашел ничего лучшего, как вырвать несколько волосков со своего зада и прилепить им на подбородки.
Правдивость этой истории с течением времени становится все очевиднее, и люди остроумные говорят по этому поводу:
Кабы не была борода безобразной — быть бы ей в раю.
Ведь и муравьев с саранчой ели бы, если бы то были злаки.
А еще говорят:
Адам оставался в раю, пока был безбородым,—
А как выросла у него борода — его и прогнали.
Пока Адам был в раю, у него не было бороды и сами ангелы склонялись перед ним в поклонах. Когда же он завел себе бороду, ангелы, никогда прежде не видавшие бороды, принялись смеяться над ним. Бедняга с досады выскочил прочь из рая, побежал по земной юдоли и попал в оковы труда.
Если бы борода считалась достоинством,
Господь наделил бы бородами всех жителей рая.
В прежние времена жил один прекрасный юноша. Сияющее утро принимало весть счастья от его лика, а благоухающий вечер черпал цвет и аромат у его кудрей. Будто именно о нем было сказано:
Утро взглянуло на его чистое лицо — и просветлело,
Вечер задумался о его темных кудрях — и помрачнел.
Каждый зрячий, что хоть раз взглянул на него, становился жертвой его красоты и кокетства, и его рубашка была приютом душ влюбленных.
Везде может быть душа, но обиталище ее — сердце.
Утреннему ветерку трудно было пробираться по закоулкам его квартала из-за скопления влюбленных. Он же, ослепленный своей непрочной красотой и непостоянной прелестью, ни на что не обращал внимания. Где бы он ни проходил, пораженные люди смотрели на него и повторяли:
Он шествует, как султан, и сто тысяч сердец
Идут за ним, как войско за султаном.
Влюбленные сидели в пыли его дорог, а он утвердился на престоле пренебрежения. Некоторое время спустя, когда рука бедствий судьбы и коловращение дня и ночи с помощью дыма бороды выставили его прочь из династии красавцев и язык времени прочел над его красотой аят: «А потом вернем его в нижайшее из низких состояние»[191], всех, кого сердце привело к нему, процветание бороды сдуло, словно ветер. Бедняга был удивлен и удручен, уязвлен и растерян.
Появившаяся борода заставила его нищенствовать в городе.
Однажды, повторяя аят: «И возвеличиваешь, кого желаешь, и унижаешь, кого желаешь»[192], он бродил по городу. Ему повстречался один из преданных друзей и истинно влюбленных. Однако и тот побежал от него. Бедняга бросился за ним, умоляя:
— Ради бога, открой мне, что случилось, и посоветуй, как мне быть. Что произошло? Ведь прежде всякий, кто взглянет на меня, готов был расстаться с сердцем и верой. Горожане восхищались мной, селяне сходили с ума по мне. А сейчас ни одно живое существо не обращает на меня внимания. Разъясни мне причину прежнего счастья и теперешних бед!
Тот влюбленный прежде видел от него немало обид и мучений, он счел момент удачным и с сердцем сказал:
— О друг, причина отвращения народа и удовлетворения врагов эти два-три волоска, которые у тебя на подбородке, — и совершенно напрасно!
Однажды один возлюбленный, впавший в несчастье, то есть обросший бородой, проходил мимо какого-то сада. Там он увидел садовника, который устанавливал вокруг сада колючую изгородь.
— Для чего ты ставишь эту изгородь? — спросил он.
— Чтобы никто не подходил, — ответил садовник.
— Зачем так утруждать себя? Выставь лучше клочок бороды — и ни одна божья тварь не покажется в окрестностях.
Один аскет добирался в Хиджаз[193]. Дорогой он пришел к какому-то монастырю и остался там ночевать. А прислуживал в том монастыре один христианский отрок. Речь его, как дыхание Исы[194], оживляла мертвых, а ланиты его, как чудо Мусы[195], исцеляли страждущих. За один взгляд на него можно было отдать сердце и веру.
Мой христианский возлюбленный — Кааба[196] моей души.
Он — и Кааба и христианский храм, при чем же здесь мусульманство!
Аскет подумал: «Без сомнения, все здесь собравшиеся — жители ада. Дивлюсь я великодушию и безграничной милости господа: такой совершенный облик и приятную наружность он дал тому, кто осужден на адские муки!»
Утром, когда наступило время отъезда, аскету поневоле пришлось присоединиться к каравану, и он отправился в путь, говоря:
Я ухожу и в тоске смотрю назад,
Не вижу я, куда тем временем ступают мои ноги.
Прибыв в Мекку, он на некоторое время задержался в тех краях. За время его пребывания в Мекке борода изменила лик христианского отрока:
Его восходящая луна зашла,
Борода, которой не было, отросла.
Аскет, возвращаясь, снова попал в тот же монастырь и увидел какого-то христианина: с растрепанной бородой, подпоясанный зуннаром[197], в войлочной шапке и в грубой шерстяной одежде тот пас свиней. Он почтительно приветствовал аскета. Тот удивился: «Я тебя не знаю». Христианин сказал:
— Я тот юноша, что в прошлый раз прислуживал тебе.
Отшельник был поражен. Тут тайный голос сказал: «Да, сначала я сделаю такими вот черными их лица, а потом отправлю их в ад. В расцвете красоты они — райские птицы, а в конце жизни — адские псы».
— Итак, существование твое мерзко, а твой вид вызывает отвращение.
Я говорил все это, а Борода от стыда то краснел, то бледнел. Наконец, разозлившись, он воскликнул:
— Ты бы разок постыдился собственной рожи!
Ведь и у тебя шапка из того же войлока.
— Не видишь разве, что именно из-за того, что и у тебя есть кое-что мое, возлюбленный не глядит в твою сторону и в соответствии с изречением: «Единообразие — причина связи» постоянно стремится к тем, кому наша беседа бесполезна. Но по велению бога, который передал ниспровержение красоты кумиров в мои руки, я не успокоюсь и не остановлюсь, пока не воздам каждому по заслугам. И пусть мне тысячу раз отсекут голову — я не стану обращать на это внимания и буду поступать по изречению:
И если ты будешь свечой на этом пути и подрежут твой фитилек —
Ради этого счастья вырежь из плеч другую голову.
— И хотя бы меня тысячу раз вырывали с корнем — в конце концов я их самих искореню.
Он проговорил это, и от ярости лицо его все сморщилось.
О господи! Удали бедствие бороды от всех людей.
Вот, милый друг, если борода действительно такова, какой я ее видел, и горе от нее таково, каким я его созерцал, пусть никогда не коснется полы твоей несравненной красоты пыль страха, ибо никогда ты не спасешься от этого зла.
То несчастье, которое называют бородой, —
Да не наступит день, когда оно постигнет тебя!
Но поскольку я видел, что Борода в ярости, конечно, он не станет миловать, и с минуты на минуту, в любой час совершит он свой внезапный набег. Следовательно, на те несколько дней, пока он еще в пути, пока он собирает разбежавшееся войско, надо смотреть как на удачный случай и помнить завет мудрецов:
Порой разрушай жилища душ кокетством,
Порой поддерживай сердца друзей поцелуями.
Если можешь, верни жизнь мне, бедному,
Так как кроме твоей милости нет у меня защитника.
А что касается покорности друзьям и внимания к любящим, то
Не будь беспечен — не время для игры!
А теперь следующее:
Не осыпай пылью ничьего сердца,
Помни, что исчезнет лик красоты.
Вот и весь разговор.
Цель моя была наставление, и я сказал его.
Мы поручили все богу и ушли.