Весёлый Роджер на подводных крыльях

1

«Я назову ее Селентиной», – решил Ник.

Планета была красивая – голубовато-зеленый шар, похожий на елочную игрушку, маленькое чудо на фоне бестелесного космоса и равнодушных далеких звезд.

Ник не любил звезды. Впрочем, звезды способны любить лишь те, кто никогда не выходил в пространство. Это только считается, что космолетчики жить не могут вдали от звезд и шалеют от расстояний: без этого не сможет жить только законченный псих. Любят обычно то, чего лишены. Лишены хотя бы частично.

Космолетчики, например, любят кислородные планеты. А что еще любить? Не метеориты же…

Рейдер переходил из маршевого режима в маневровый, потом – в орбитальный; Ник, зевая, слонялся по рубке и пялился на услужливые экраны. Желтое, словно сыр, солнце какого-то там спектрального класса искрилось, как ему и положено, да сияло. Ника оно мало заботило – спецы будут с ним разбираться, а у него, Ника то есть, свои дела. Не заботил его и узкий серпик планеты-соседки на внешней орбите. Или, возможно, спутника Селентины – Ник не стал даже уточнять. «Сядешь – все само собой прояснится», – давно усвоил Ник. Подыскать имя луне можно и позже, внизу, через сутки-другие. Куда спешить? Вдруг луна снизу как-нибудь по-особому выглядит?

Ник ввел имя планеты в картотеку и пошел выращивать разведзонды.

Рейдер был огромен – даже по меркам дальнего флота. Идеальный цилиндр полутора километров в длину, километр в поперечнике. Летающий склад. Жилой сектор на двух человек занимал едва полпроцента объема. Ник, правда, летел один, без напарника. Бурундук на огромном мешке с орехами…

По идее он должен был испытывать какую-нибудь фобию – психологи перед вылетом голосили вовсю, предсказывая всевозможные ужасы. Однако Ник ничего подобного не испытывал, разве только раздражение, когда приходилось тащиться в дальние отсеки. Вместо привычных велосипедов в промт-ангаре оказались некие хромированные конструкции абсолютно Нику неизвестные и вызывающие ощущения, сходные с теми, что испытываешь при виде древней бормашины с механическим приводом. Трогать их Ник не решился и ходил пешком.

Запустив зонды, Ник отправился спать, потому что делать человеку на рейдере, как правило, нечего.

Часов через десять, взбодрившись душем и подкрепившись какой-то синтетической дрянью – безусловно, совершенно безвкусной, но зато страшно питательной, – Ник долго колебался: идти ли в рубку за данными разведки или же предаться гораздо более приятному занятию – подготовить к охоте любимую винтовку, которой Ник уделял больше внимания, чем всей аппаратуре рейдера вместе взятой.

Чувство долга победило – он поплелся в рубку. Впрочем, возможно, что победила самая заурядная лень: если на Селентине неподходящие условия, никакой посадки не будет, а значит, прощай охота и регулярно являющийся во снах шашлык по-крымски. Тогда винтовку и расконсервировать не стоит, до следующей планетной системы где-то там, в пустоте, на другом конце пути длиной в несколько десятков парсек. Но списать решение, разумеется, следует на чувство долга.

Ник даже прогудел нечто бравурное у самой перепонки: «Пам-парам-пам – пам!»

Перепонка лопнула и тут же затянулась, уже за спиной; Ник оказался в рубке. Усевшись перед терминалом, он уткнулся в экран и стал невнимательно перелистывать поступающие данные.

Так. Кислород, азот… проценты… В картотеку все, не глядя…

И зеленая рожица на весь экран – довольная, ухмыляющаяся.

Это означало, что вид homo sapiens sapiens, оказавшись без скафандра на поверхности Селентины, не помрет ни от удушья, ни от жары, ни от радиации; ни сразу, ни потом. Если бы рожица была красной и озадаченной – тогда Ник попросту развернулся бы и улетел. Если желтой, сомневающейся, тоже улетел бы, но сначала заставил бы лабораторию сделать все замеры, а резюме немедленно скормил бы ненасытному кристаллическому мозгу.

Цифры, по-прежнему не глядя. Ник сваливал в компьютер рейдера – они сыпались в бездонную память машины и оседали там плотными слоями, чтобы скучные спецы на Земле, Венере, Коломбине или Офелии могли в любой момент запустить туда любопытную руку и выловить необходимую информацию. А какое, к примеру, магнитное склонение на Селентине, система звезды такой-то (Ник не помнил), в точке с такими-то координатами? А такое-то!

Ник вздохнул и попытался представить себе человека, которого могло бы всерьез интересовать магнитное склонение на Селентине в какой-нибудь точке.

Ничего не вышло.

Сам он запоминал только то, что действительно понадобится там, внизу.

Полный оборот вокруг оси – тридцать два часа. Ровно.

«Здорово!» – обрадовался Ник. Биоритм у него перекрывал стандартные земные сутки чуть ли не в полтора раза. В результате, привыкнув в рейдах есть и спать, когда этого требовал организм, на Земле Ник бодрствовал то днем, то ночью, в самое непредсказуемое время, отчего родственники приходили в необъяснимый ужас? Почему-то они были твердо убеждены, что в темное время суток непременно нужно спать, а делами заниматься днем. Ник это утверждение с негодованием отметал, но частенько сам страдал от скачущего ритма, ведь нужные ему люди ночью, как правило, предпочитали спать. Приходилось ждать утра, а на рассвете вдруг наваливалась неодолимая сонливость и зевота, Ник падал на диван и отключался до следующей полуночи…

Два континента, площадь каждого – больше, чем у Евразии.

Гравитация – 106% от земной. Блеск.

Климат – преимущественно тропически-умеренный. На полюсах шапки; впрочем, обе довольно скромные.

Леса. Сплошные леса – странно. И странные какие-то леса.

Технологическая активность – ноль. Стало быть, людей нет. Точнее, разума нет, поправил себя Ник.

В целом Селентина являла собой курорт. Мечту космолетчика. Природа, сафари…

Ник скопом обрушил оставшиеся данные в картотеку, сделал себе обязательную инъекцию биоблокады, подготовил винтовку и пошел выращивать посадочный бот.

Через сутки единственный человек покинул рейдер и гигантский цилиндр погрузился во тьму, потому что автоматы включали освещение только там, где находился кто-либо из экипажа.

Нику предстояло вырастить первый на Селентине городок. На две с половиной тысячи жителей. Настоящий городок с коттеджами, пешеходными дорожками, энергетической станцией, посадочной площадкой, лабораториями, кафешками, детским садом, парком… Что еще бывает в небольших земных городках? Грузовой отсек бота до отказа был забит механозародышами, из которых постепенно разовьются здания, дороги, машины, приборы, – все, что понадобится первым поселенцам. Поскольку Ник работал в одиночку, на это уйдет около года. Через несколько месяцев, наверное, Земля пришлет еще одного человека на Селентину – биолога. Когда первые коттеджи будут выращены, кто-то ведь должен будет заняться огородиками, городским парком? К приходу поселенцев даже первому урожаю полагалось созреть.

Ник вздохнул. Здорово это все, конечно. Прилетает на Селентину, скажем, какой-нибудь абстрактный Ванька Жуков. Или Джон Смит с семьей, астроном. А здесь его уже ждет новенький, с иголочки, городок и домик, а перед крыльцом во-от такенные яблоки на ветках, прямо рви и наслаждайся, а за углом обсерватория, развернутая по полной программе, прямо садись, работай и наслаждайся, а комп даже успел принять и высветить первое распоряжение от шефа. И кофе в чашечке на столе дымится…

Покосившись на обзорник. Ник отвлекся от мыслей о городке, который покоился, еще не разбуженный, в грузовом отсеке в виде сотен одинаковых яиц-эмбрионов.

У экватора над океаном буйствовали мощные циклоны, плотные спирали облаков казались живыми. Чуть дальше к северу простиралась широкая полоса, свободная от туч, захватывая большую часть северного континента. В южном полушарии заканчивалась осень, поэтому Ник сразу устремился к северу.

Бот быстро снижался; светился слой плазмы, в которую превращался воздух Селентины, трущийся о силовой экран. Комп рассчитал траекторию и повел бот на посадку. Всматриваясь в картинку на мониторе, Ник впервые ощутил какую-то неправильность. Потом он отвлекся – автоматы потребовали, чтобы «экипаж пристегнулся», и пришлось подгонять ремни.

Бот мягко коснулся грунта, и Ник, освободившись, побрел к выходу, даже не взглянув на экраны. Перепонка внешнего люка, слабо чмокнув, расслоилась на несколько пластов, рыхлых с краю, и лопнула, впуская в бот первые запахи Селентины.

Ник замер на пороге. Пахло цветочной пыльцой, клейкими молодыми листьями и еще чем-то растительным. Но замер Ник не от этого.

Деревья.

Они были огромны. Ник никогда в жизни не видел таких огромных деревьев. Стволы метров восьмидесяти в диаметре возносили к небесам величественные кроны, и даже задрав голову невозможно было разглядеть верхушки.

– У! – Ник схватился за комп-анализатор, наведя визор на ближайшее дерево-исполин. Комп немедленно выдал параметры, из которых понятны были только высота, размах ветвей и диаметр ствола у основания, все остальное – сплошная ботаника. Выходило вот что:

высота 5324,75 м;

размах ветвей в развертке север-юг 564,2 м;

в развертке запад-восток 522 м;

диаметр ствола 87,6 м.

– Елочки! – Ник с уважением глянул на дерево. – Пять километров! Биологи с ума сбесятся, точно!

Проигнорировав выращенный трап, он прыгнул прямо на почву, приятно толкнувшуюся в подошвы ботинок. Повернулся, снял бот для бортжурнала, отошел метров на десять и снова снял; не удержался и тут же скриэйтил пробные оттиски. Все получилось очень красиво, прямо как на рекламном туристском проспекте. Маленькие цветные голограммы Ник сунул в карман комбинезона.

Супердеревья росли не слишком густо: между стволами влезло бы три-четыре небольших футбольных поля. Имелись и деревья нормальных размеров, выглядевшие на таком фоне скромными кустиками. Медленно поворачиваясь, Ник снял панораму в режиме видео и сунул комп в чехол. Пора было кончать прохлаждаться и приниматься за работу, по которой он даже успел слегка соскучиться.

Выбрав подходящее место. Ник вынес несколько зародышей, разложил их на положенное расстояние друг от друга и вскрыл пакет с активаторами. В первую очередь надо вырастить коттедж – наполовину жилье, наполовину лабораторию – энергетическую станцию и вездеход. Коттедж – семь зародышей, станция – три, вездеход – один. Они лежали прямо на траве Селентины – невзрачные округлые яйца размером со страусиные.

Ник хмыкнул. Именно за такие моменты он безумно любил эмбриомеханику.

С хрустом сломалась печать на первом активаторе; из недр продолговатого темного стержня исторгся предварительный импульс и под пальцами запульсировала упругая кнопка.

– Расти! – скомандовал Ник и нажал ее. Кнопка мягко ушла в глубину стержня и зафиксировалась.

Яйца лежали точно так же, как и до этого, но Ник знал, что внутри пробудилась сложнейшая программа. Конкретно сейчас, в данную минуту, идет перекрестное тестирование. Наличие опознанной программы роста, наличие сырья, наличие дополнительных зародышей в пределах обозначенной досягаемости, наличие сервомодулей на контроле, наличие…

– Расти!

Похожая в целом, но отличная в мелочах программа запустилась в базовом зародыше энергостанции.

– Расти!

Единственный зародыш, которому предстояло вырасти в вездеход, Ник положил ближе к боту.

– Ну-с! Поброжу, пожалуй, – довольно потирая руки и держа пакет с активаторами под мышкой, он зашагал к боту, предвкушая, как сейчас возьмет винтовку и отправится в лес Селентины, пока еще незнакомый и полный безобидных загадок.

Первый зародыш проклюнулся спустя полчаса, но Ник этого не видел – он был в лесу.

Когда Ник вернулся, вездеход уже вырос, станция затягивала двухскатную кровлю силикоидной пленкой под венскую черепицу, а коттедж гнал внешние стены. Станция, похоже, оживет под вечер, жилье же будет готово только завтра. Ник вздохнул: придется пару ночей провести в кабине посадочного бота. Не катастрофа, конечно, но кто же не тянется к комфорту?

Он бросил на траву тушу убитой косули. Косуля как косуля – только мех с зеленоватым отливом, да рожки иной формы, чем у земных косуль. Даже повадки те же. Ник замучился подбираться к пасущейся добыче, ветер все время менялся, а обоняние у зверушек будь здоров… Впрочем, интеллект все равно победил инстинкты. Собственно, именно поэтому Ник прилетел на звездолете и охотился на никогда не покидавшую свой лес косулю, а не наоборот. «Хищник всегда побеждает», – подумал Ник, но тут же вспомнил, что человек, строго говоря, не хищник, человек всеяден. «Тем более, – подумал он, – узкая специализация – враг разума. Побеждает тот, кто умеет приспосабливаться».

Сноровисто разделывая тушку, Ник насвистывал какой-то варварский мотивчик; руки его по локоть испачкались в крови, а перед этим он основательно извозился в траве, скрадывая добычу.

– Я являю собой образ кровожадного захватчика. – Ник ухмыльнулся. – Видела б меня сейчас Светка…

Требуху Ник отнес в сторону и закопал поглубже, мясо поставил замачиваться в холодильник, а шкурку растянул в кондише сушиться. Взял допотопный топорик вместо обычного лазера и, продолжая насвистывать, отправился за дровами.

– Да, – глубокомысленно сказал он кривому деревцу, отчего-то засохшему на корню. – Никогда травоядным не стать разумными. Разум – удел охотников.

Топорик взметнулся и пал. Сухая древесина брызнула желтоватыми щепочками, а отчетливое тюканье разнеслось далеко окрест.

Срубив дерево. Ник поволок его к боту.

– Все, граждане. – Он на секунду повернулся к лесу. – На Селентину пришли люди. Покоя больше не будет, и не надейтесь.

И поволок дрова дальше.

Вездеход уже завершил рост, до вечера вполне можно успеть его оттестировать. Маслянисто поблескивающий металлокерам был теплым и шершавым на ощупь. В салоне пахло хвоей и свежей пластмассой. Ник пошевелил ноздрями, втягивая воздух.

– Вот он, запах, цивилизации, – патетически воздел руки и плюхнулся в кресло перед пультом. Притянул клавиатуру и запустил реактор. Вездеход ожил. Ник даже не сомневался, что машина в полнейшем порядке. Вот если бы яйцо росло до утра, сожрало бы пару кубов почвы, а вездеход пах серой, тогда бы Ник погонял его как следует и скорее всего свернул бы в сырьевой зародыш, активировав предварительно новый. Чем быстрее вырастало его детище, тем больше уверенности в полном детища здравии. Закон эмбриомеханики.

Когда начало темнеть. Ник развел костер. Иссохшие дрова сгорали, превращаясь в жарко тлеющие угли. Близилась ночь, первая ночь на Селентине, и Ник хотел, чтобы она надолго запомнилась.

Потом он деловито вертел над жаром шампуры и поливал шашлык вином; угли сердито шипели. Ветер упруго шумел в кронах супердеревьев, звук доносился откуда-то высоко сверху, из самого поднебесья, и это было очень непривычно. У земли ветра совсем не чувствовалось, наверное, ему трудно было сюда спуститься с высот. Еще доносился многоголосый стрекот. Ник вдруг подумал, что на деревьях такого размера и цикады должны обитать соответствующие. С человека величиной. Или даже больше.

– Эге-гей, насекомые! – заорал он озорно. – Это я, Никита Капранов, хомо сапиенс сапиенс, Земля! Встречайте!

Цикады скворчали как и раньше – до пришельца из другого мира им совершенно не было дела.

От мяса на шампурах растекался умопомрачительный запах. Ник выпил еще вина и уселся в любимое плетеное кресло, которое всюду возил с собой, на каждый проект. Оно повидало уже шесть миров, ныне активно заселяемых. Селентина стала седьмым.

Первый вечер под этим небом вполне получился. Ник с удовольствием поел пряного шашлыка, пропахшего дымом, выпил две бутылки «Хванчкары» и, довольный, завалился спать в грузовом отсеке бота. Можно было устроиться и в вездеходе, но Ник не любил упираться ногами в гулкий плексовый колпак – а во всю длину на сиденье он не помещался.

Утром Ник бодро попрыгал у бота на травке, отжался раз пятьдесят, опрокинул на себя с полведра холодной воды и, мурлыкая, словно объевшийся сметаной котище, пошел смотреть на станцию и почти готовый коттедж. Станция выросла целиком; на коричневой, под бук, стене присохла валлоидная пленка со сморщенным активатором.

– Лентяища, – любовно проворчал Ник, – не могла эти двести граммов куда-нибудь пристроить?

И подумал: «Нужно будет проверить программу роста энергостанции. Неужели там нет органов с валлоидными вкраплениями? Обычно зародыши съедают все сырье вокруг себя, даже собственную оболочку. Потому что из камней и чернозема те же валлоидные цепочки еще нужно синтезировать, а тут уже готовые под боком, бери и втискивай куда нужно…»

Внутри станции пахло озоном и той же, что и в вездеходе, пластмассой. Ник пнул дверь и вошел в пультовую. Ряд экранов слепо таращился на него.

– Привет, родимый, – сказал Ник с подъемом. Привычку беседовать с подросшими зародышами он перенял у своего босса, вечно печального Пита Шредера, легенды эмбриомеханики. Ник полтора года стажировался в его саутгемптонском центре.

Повертевшись в кресле и подогнав его под себя, Ник слинковал местный комп с корабельным и прогнал предварительные тесты. Результаты были вполне утешительные: зародыш вырос почти без сбоев, пара огрехов в генераторной, почему-то не работающий кондиционер в комнате отдыха и непрозрачное окно в предбаннике-прихожей. Сходив за ремонтными зародышами – с виду такими же матовыми яйцами, – он вручную запустил нужные куски программы и активировал ремонт через комп. Непрозрачный стеклит в предбаннике держался весьма крепко, и Ник изрядно помучился, пока его вышиб.

До обеда он ползал по базовой программе роста этого типа станций и искал в структурных потоках запросы на валлоидные цепочки. Запросы попадались, но куда зародыш отправлял синтезируемые порции. Ник долго не мог отследить из-за кольцевых ссылок. Ругаясь и проклиная бесхитростного программера. Ник прокручивал запросы раз за разом и наконец нашел сбой: чертовы ссылки вместо того, чтобы адресовать готовые цепочки на активные зоны, пересылали туда весь синтез. Когда валлоиды требовались в другом месте, синтез тут же переезжал в новую область, так и не завершив прокладку в прежнем потоке. А едва началась доводка, синтез шел уже из накопленного резерва, посторонние материалы зародыш тому моменту перестал усваивать, поэтому и не тронул подсохший активатор на остатках оболочки. Дурацкий эффект, неудивительно, что его никто не предвидел.

Обозвав неведомого программера ламером. Ник вылизал процедуру запросов, убрал, к черту, кольцевые ссылки, заменив их стандартной адресацией на зоны первичного накопления. Вышло несколько длиннее, зато на порядок надежнее. Осталось накатать гневный отчет и отослать исправленную программу боссу. С ядовитыми комментариями, разумеется. Ник прямо видел, как неподражаемый Питер неподражаемо вздыхает и печально глядит в лицо взъерошенному и злому программисту.

«Хорошо бы его из отпуска вызвали», – подумал Ник мстительно. И тут же представил: вот приехал он, Никита Капранов, в отпуск после Селентины, валяется себе на пляже под Ай-Данилем, и тут в исправленной им сегодня программе всплывает какая-нибудь непредвиденная фича, которая на самом деле скорее баг, и его вызывает неподражаемый Шредер и неподражаемо вздыхает, печально глядя Нику в лицо… Бр-р-р!

– Ладно, – милостиво согласился Ник. – Не буду ругаться в отчете.

Хоть принцип «ламерс маст дай» Ник старался свято соблюдать, приходилось иногда идти на уступки собственному негодованию. Впрочем, в программе были и свои приятные места: несколько остроумных решений в управлении синфазировкой Ник очень даже поприветствовал. Да и вообще, в принципе все было написано достаточно грамотно и не без изящества, просто парень этот незнакомый, скорее всего не прикладник, а структурщик. Лабораторная мышь, в поле выезжал небось только на практике, вот и прокалывается в самые неподходящие и неожиданные моменты.

После обеда (плов с тмином из той же косули и бокал малаги) Ник засел в рубке бота, пересылая отчеты на Землю через ретранслятор рейдера. Коттедж отправился смотреть уже под вечер.

Тут работы по доводке накопилось куда больше, и спать он пошел глубокой ночью, так и не реанимировав ущербные кухонные автоматы.

За следующие два дня Ник вырастил только линию энерговодов, а остальное время без передыху возился в коттедже, но зато оживил абсолютно все, даже водопровод. Подключив новорожденный дом к станции, Ник победно взвыл и принялся перетаскивать вещи из бота в новое жилище. Вездеход он загнал в ангар левого крыла, чтоб не торчал у крыльца на манер памятника механизированному человечеству. Утром обнаружилось, что в набор оборудования лаборатории входил не привычный комп класса «Фрип», а некое тайваньское чудо, кривое до невозможности и вдобавок совместимое только с азиатским софтом по подращиванию. Ругался Ник очень долго, попутно в уме прикидывая, что проще: демонтировать «Фрип» с бота или вырастить новый? Решил вырастить.

Он не очень удивился: дальний флот – рассадник бардака. Так всегда было и пребудет скорее всего во веки веков, аминь. Проклятия в адрес комплектовщиков давно уже стали обыденностью в любом проекте. Даже скорее традицией.

О супердеревьях и охоте Ник, что и неудивительно, на некоторое время начисто позабыл.

В следующий раз на охоту Ник выбрался только через неделю. Коттедж потихоньку утрачивал запах свежевыращенного механа, а сам Ник постепенно привыкал к новому жилью. Любимое плетеное кресло стояло на веранде и каждый вечер можно было любоваться красотами Селентины, что Ник регулярно и проделывал, попивая вино и слушая шелест леса. Впрочем, музыку Ник тоже слушал.

На месте, где Ник намеревался заложить главную улицу городка, группками росли молодые деревья, толщиной с человеческое бедро. Навесив на, вездеход захват с лучевиком, он срезал все до единого, только пеньки остались, и уволок стволы в сторону, свалив беспорядочной кучей. Потом, конечно, придется все убрать, но это потом. «Деревья высохнут, будут дрова на шашлык, целая прорва, вовек не сжечь», – подумал Ник отстраненно. Пеньки он рассчитывал выкорчевать завтра, когда велит зародышам: «Растите!» Или сначала на охоту сходит, а потом выкорчует. «Надо будет навесить на вездеход нож-бульдозер…»

Наутро, дорассчитав наконец параметры первой улицы. Ник скрупулезно установил группы зародышей, активировал их и в полдень отправился в заросли, прихватив, естественно, винтовку.

В прошлый раз он ходил на север от места посадки, сейчас отправился на запад. Лес совсем не отличался от привычного Нику, если не брать во внимание громады супердеревьев. Но они как-то и не воспринимались: стоят себе округлые невероятно толстые столбы и все. Только солнце Ник видел редко, да и то в просветы между гигантскими ветвями. Вот солнце как раз выглядело нереально. Ветви на большой высоте казались зеленоватым маревом, никаких подробностей на фоне неба рассмотреть было невозможно. А едва ступишь в местный подлесок – меж обычных деревьев, – близкие кроны тут же скрывают все необычности и чувствуешь себя вполне уверенно. По крайней мере Ник чувствовал.

Живности в лесу хватало, но почуяв человека, понятно, все прятались. Ник далек был от мысли, что местные звери видели когда-либо людей и прятались именно поэтому. Просто он как достаточно далекое от природы существо производил, наверное, слишком много шума. Вот и все.

Деревья были больше лиственные, с плоскими пятиугольными листьями, немного похожими на кленовые. Будь Ник канадцем, непременно прикрепил бы несколько штук на входную дверь. Впрочем, у него оставался шанс подстрелить двуглавого орла и украсить чучелом лабораторию. Хотя вряд ли здесь водятся двуглавые орлы. Вряд ли тут водится хоть кто-нибудь двуглавый – ни на одной планете земляне не встретили необычных форм жизни. Все более или менее привычное, такое впечатление, что попадали не на новую планету, а на неизвестный ранее материк. Нечто вроде собачек, нечто вроде кошек (размеры варьируются), нечто вроде коров и коз. Хоботные. Полорогие. Парнокопытные. Птицы. Змеи. Даже скучно как-то. Тут вот – косули, точь-в-точь как на Земле. Даже на вкус. И еще небольшие шустрые длинноухие, наверняка ближайшие родственники зайцев. Правда, энтомологи обыкновенно рассыпались в восторгах, но кто, кроме них, настолько разбирается в насекомых, чтобы уловить разницу между земным москитом и местным кровопийцей с такой же парой крылышек и бурым ненасытным брюхом?

Ник неслышно шагал по слежавшемуся за долгие годы ковру. Вверху кто-то беззаботно щебетал, радуясь жизни. В кустах шуршало и попискивало: дичи в округе было много. Ягоды Ник пробовать боялся: давно собирался проверить, насколько они съедобны, да все забывал прихватить анализатор из аптечки. Первое время вертел толовой в поисках грибов, а потом сообразил: конец весны – начало лета, какие, к лешему, грибы? Гордый оттого, что додумался до этой в общем-то тривиальной мысли. Ник шагал в глубь леса.

– Вот он я, – сказал он неизвестно кому. – Дитя технологического века лицом к лицу с первозданной дикостью. Щаз что ни попадя покорять стану…

Выйдя к ручью. Ник поискал тропу к водопою и скоро нашел: узкая щель в густом кустарнике вела к самой воде, тихо журчащей и скрадывающей посторонние звуки. Ник форсировал ручей вброд и засел напротив, приготовившись стрелять. Сразу, конечно, никто не появится, подождать нужно. Но какой эмбриомеханик не приучен ждать?

И Ник замер. Охотничий комбинезон слился с окружающей зеленью. По матовой синтетической ткани медленно ползали маскировочные пятна в такт шевелению листьев на ветру.

Первым явился похожий на енота поджарый зверек с интенсивно полосатым хвостом. Явно хищник, потому что мордочка его была перепачкана кровью. Видать, только что закусил кем-то нерасторопным. Ник мысленно поздравил коллегу с удачной охотой, стараясь ничем себя не выдать. Енотов пробовать на вкус он не собирался. Зверек, налакавшись вволю, холодно взглянул на Ника, прямо в глаза, словно бы говоря: «Ну-ну…», и растворился в подлеске. Только он убрался, пришла косуля с детенышем, точно такая же, как Ник подстрелил в первый день. Матку трогать никакой охотник не стал бы, разве что с голоду умирающий поднял бы на нее или на детеныша оружие. Эти пили чутко, прядая ушами и то и дело отрывая точеные головы от воды.

А потом добыча пришла что надо: семья кабанов. Секач со свирепо загнутыми клыками, тройка свиней с выводками шустрых полосатых поросят и несколько подсвинков, прошлого, видать, года. Эти вели себя достаточно вольно, наверное, папаша при случае мог построить даже парочку волков на задние лапы. Ник прицелился в подсвинка и плавно спустил курок. Выстрел сухо отдался в чаще, свиньи шарахнулись в заросли, исчезнув, словно по волшебству. В том числе и подсвинок, в которого Ник целился.

– Что такое? – изумился он. – Промазал, что ли? С такого-то расстояния…

Перед ручьем виднелись пятнышки крови, уводящие в заросли. Свинтуса Ник по меньшей мере ранил. Надо же, почти в упор бил – и не наповал. Хотя всякое случается.

Ник забросил винтовку за спину и пошел по кровавому следу. Опыт подсказывал ему: скоро зверь ослабеет от потери крови и упадет. Надо только успеть раньше остальной лесной братии, несомненно готовой закусить на дармовщинку в любой момент.

Кабаны перли прямо сквозь густой кустарник, не разбирая дороги. Ник едва продирался, раздвигая колючие ветви руками и наклоняя голову. В самом сердце зарослей вдруг обнаружился необъятный ствол супердерева, кабаны оббежали его справа. Морщинистая кора была похожа на пересохшую растрескавшуюся землю, но не производила, как земля, впечатление чего-то безжизненного. Потом дорогу перегородил верх чудовищного корня, и Ник ненадолго потерял след. Но вскоре опять набрел на кровавую дорожку.

Добыча выдохлась спустя два часа. Ник удивлялся такой силище и страсти жить. Хотя подстрели человека, затрави его, словно зверя, – еще неизвестно, как человек себя поведет. Ник, во всяком случае, цеплялся бы за жизнь до последнего.

Подсвинок лежал на круглой полянке посреди каких-то местных лопухов. Еще издали Ник его почувствовал – затылок тупо заныл от всплеска чужой адской боли, и сразу необычное ощущение пропало. Вздрогнув, охотник двинулся дальше. На поляну он вышел уверенно, хотя отметил, что почему-то некоторое время не слышно птиц. Нагнувшись над бурой шерстистой тушей, Ник ткнул ее стволом винтовки.

– Готов, – констатировал он и присел на корточки, рассматривая рану.

В следующее мгновение Ник на некоторое время утратил способность дышать. Кровь течь уже перестала, но не потому что запеклась. Рана была покрыта слоем полупрозрачной розовой сукровицы, словно над подсвинком минут двадцать работал психохирург. А рядом, в траве, валялась деформированная, похожая на неровный гриб, пуля. Ее заставили выйти из поврежденных тканей, а потом упорно заживляли рану, но подсвинок потерял слишком много крови и сил и умер раньше, чем рану сумели залечить.

– Черти меня дери! – прошептал Ник, оглядываясь. Вокруг стеной смыкался лес, а над острыми верхушками обычных деревьев уходил в небеса могучий коричневый ствол. И тихо – птиц по-прежнему не слышно.

Стало вдруг страшно неуютно. Наверняка на него сейчас кто-то пристально смотрит из зарослей и скорее всего смотрит с ненавистью. Как на убийцу.

Но в конце-то концов! Он же охотился! Не самку с детенышем пристрелил, и не все стадо положил. Одного-единственного подсвинка. Ради свежего мяса. Косулю он доел и пошел на охоту только сегодня, когда пришлось бы вновь ужинать таблетками, а кому по нраву питаться таблетками?

Подумав, что оправдывается. Ник сердито подхватил добычу за лапы, рывком взвалил на плечи и зашагал к базе. Винтовка больно давила в бок и пришлось попрыгать, устраивая ее поудобнее. Но ощущение смутной тревоги все равно не покинуло Ника, и он подумал, что в следующий раз выйти на охоту будет очень нелегко.

Птицы запели, когда он прошел полдороги. Разом, будто по команде. Плечи скоро начали ныть под грузом безжизненной туши, и Ник невольно ускорил шаг.

Он приблизился к коттеджу, огибая вчерашние пеньки. Они сплошь были покрыты молодыми побегами, словно не вчера свалил деревья Ник, а несколько недель назад. Побеги жадно ловили местное солнце клейкими зелеными листьями.

Ник замер с ношей на плечах. Когда он уходил, пеньки выглядели как пеньки: свежий срез, светлые колечки на месте бывших веток… Мистика! Не могли же побеги прорасти за два часа, вымахать по полметра в длину да еще покрыться здоровыми листьями?! Хотя, кто знает Селентину? Ник ведь не биолог, а эмбриомеханик. Он привык иметь дело не с изначальной жизнью, а с созданной людьми. Впрочем, механы можно было назвать живыми только с большой натяжкой. С тем же успехом можно назвать разумным корабельный комп. Но ведь не разумен же он в обычном понимании! И программы его неразумны.

«Кто знает Селентину? – подумал Ник снова. – Вон, деревья какие вымахали, по пять километров! Вдруг такими вырастают все срезанные или срубленные?

А с какой стати? Неужели в них просыпается какая-нибудь скрытая программа?»

– Чушь, – вслух сказал Ник. – Не может такого быть.

Он добрел до коттеджа и сунул добытого подсвинка в холодильник. Вряд ли сегодня у него хватило бы духу приготовить ужин из свежатины. Нервы, чтоб их…

Пытаясь вернуть душевное равновесие, Ник влез в вездеход и за два часа извел все пеньки до единого на площадке подращивания. Даже корни отследил и сжег прямо в грунте. Даже траву обратил в сероватый пепел. Осталась голая коричневая земля Селентины.

Хмуро осмотрев результаты своей работы. Ник сходил на склад и принес с десяток охранных датчиков. Датчики, да еще его верная винтовка были единственными механизмами, которые привозились в рейд уже готовыми. Вдавливая таблетки датчиков в податливый лесс по периметру ростовой площадки, Ник чувствовал себя гадко и неуютно. Словно совершал нечто постыдное или непристойное. Но все же активировал все датчики до единого и запустил неусыпную программу-сторожа.

«Все, – грустно подумал Ник. – Теперь даже муха к коттеджу незамеченной не пролетит. Только на мух сторож все равно не среагирует, потому что это хороший сторож. Современный».

А винтовку он запер в сейф.

Потом он долго бродил среди проклюнувшихся зародышей: яйца лопнули почти все; в почву из них тянулись жадные стебли эффекторов и стробоводов. Коттеджные группы уже опознались и начали вязаться в системные массивы, отдельные яйца-зародыши становились единым растущим механом. Сервис-центр пока тестировался на уровне подчиненных субъединиц, впрочем, он так напичкан мелкими приборами, что расти будет дольше всего, наверное. Громадная сеть зародышей спорткомплекса еще не осознала себя чем-то целым, отдельные массивы пока оставались независимыми. Дальше всех продвинулся легкоатлетический комплекс и футбольное поле – там и расти-то особо нечему, дорожки да стойки… А вот медицинский блок отстает, что с ним?

Ник прокрутил статистику роста: почему-то не хватало кремнийорганики и все тех же валлоидных цепочек. Пришлось подправлять программу на ходу, искать избыток в других массивах и срочно сочинять корректную переадресацию. Это несколько отвлекло Ника, и неясная тревога, захлестнувшая его на охоте, отошла куда-то на второй план.

Вечером, поужинав опостылевшей еще в рейде синтетикой, Ник засел за комп посадочного бота и поднял в небо еще с десяток зондов. Потом скрупулезно листал отчеты запущенных ранее, потому что автопоиск результата не дал, но и после этого не обнаружил ни одной странности, ни одного факта, ни одной зацепки – ничего, что можно было бы списать на разумную деятельность. Селентина была девственна и чиста, ни малейших следов технологической активности.

– Мистика, – проворчал Ник.

Все, что не укладывалось в привычные рамки и не формулировалось понятными словами, Ник называл мистикой.

Ладно. Предположим, что на Селентине есть разум. Предположим, абсолютно атехнологичный. Гипотетическая биоцивилизация. Кстати, тогда понятны попытки оживить подстреленного свинтуса и абсурдная скорость роста срезанных деревьев. Но! Разум предполагает хоть какую-нибудь созидательную деятельность. А где на Селентине…

Ник вздрогнул. Супердеревья! Они вполне могут быть искусственными, ибо трудно поверить, что эволюция пощадила бы этих исполинов… Но ведь ты не биолог, Ник. Вдруг они все же естественные?

«А вдруг нет?» – возразил себе Ник.

«Хорошо, что у нас есть помимо них? – Ник пошарил в памяти. – Ничего. Только не до конца заживленная рана на мертвом подсвинке и ненормально большие побеги на пеньках, отросшие за несколько часов».

Кстати, побегов, строго говоря, уже нет. Ник их сжег.

«Черт возьми, они могут быть разумными, но еще слаборазвитыми. Биосредневековье… А супердеревья – это их замки. И периодически они осаждаются неприятелем…

Мистика. А точнее – бред. Но, с другой стороны, что знает Земля о биоцивилизациях, не изучив ни одной, потому что еще ни с одной не столкнулась?»

«Все когда-нибудь случается в первый раз, – подумал Ник, пожимая плечами. – Однако не будем пороть горячку. Просто отправим на Землю экспресс-отчет. С голыми фактами и извинениями за внеплановость».

Ник досадливо поморщился. Тут же примчатся контактеры – эти только и ждут возможности куда-нибудь влезть и что-нибудь запретить. Объявят супердеревья разумными и выгонят Ника с его недоросшими механами. А он уже успел влюбиться в Селентину. Даже подумывал назвать этот континент Светланой. Ну если не континент, то хоть реку ближайшую…

Но если впоследствии выяснится, что здесь есть разум, Ника взгреют по первое число. Могут вообще из флота выпереть. Есть прецеденты – Гринев, например, или Франк Даусс. Нужно ли тебе это. Ник? Не лучше ли прослыть излишне подозрительным и чересчур дотошным?

Сомнения разрешил писк дешифратора – пришла первая депеша с Земли в ответ на его базовый отчет. Ник вызвал ее на экран.

– О как! – сказал он, приподняв брови. Оказалось, что биологи буквально встали на рога от известия о супердеревьях и уже мчатся сюда, категорически требуя анализов (раздел Био-АА002, пункты с первого по двенадцатый, кои может проделать комп рейдера через аппаратуру зондов, нужно только переподчинить ему парочку и соответственно озадачить). Результаты НЕМЕДЛЕННО отослать на адрес крейсера «Калахари» и поместить в интерсеть, конференция www.botanik. Кроме того, наличествовал в достаточно вызывающей форме изложенный запрет на дальнейшую работу и обещания санкций, но тут же нашлась спасительная пометка Шредера: «Не обращай внимания, Никки».

– Во, блин, испоганят всю работу, – искренне огорчился Ник. Впрочем, биологи – это все же не контактеры. Те могли бы не обращать внимания на пометки Шредера и вообще вытурить Ника на орбиту, и он не смог бы не подчиниться.

Зато отпала необходимость ломать голову. Вот пусть и разбираются с заживлением ран и аномальным ростом побегов. А он, Ник, займется городком. И будет посылать биологов ко всем чертям, свалив на них заодно и обязательный комплекс общей тест-программы Селентины.

Связавшись с компом рейдера. Ник создал автономную процессорную область, дал команду на выполнение биораздела, выделил шесть зондов, а потом пошел навешивать на эти зонды дополнительное оборудование – всяческие манипуляторы и кассеты с контейнерами для образцов.

Крейсер выйдет к Селентине через три земных недели, прикинул Ник. Надо успеть вырастить для биологов жилье и биоцентр. Сожрут ведь, если не успею. Как пить дать, сожрут.

Биоцентр на шесть лабораторий он активировал прямо с утра, чтоб не оплошать перед биологами, если вдруг с зародышами что-нибудь не заладится. Потом подумал и рассчитал вторую улицу, решив не селить биологов в уже готовые коттеджи на первой, а поднять штук пять новых около биоцентра – пускай и живут рядом с работой. К похожему на краба спорткомплексу Ник присоседил пару кафешек-автоматов, а десятиметровый шпиль метеостанции должен был начать третью улицу. Закладывая все новые и новые зародыши, Ник отвлекся от странностей Селентины, в вездеход не совался с неделю, а на лес даже не взглянул ни разу. Подстреленный кабанчик так и остался лежать в холодильнике – ни времени, ни желания освежевать его и закатить шашлык не случилось. До сих пор процесс роста зародышей до такой степени совпадал с хрестоматийным, что Ник даже удивлялся: обычно в полевых условиях доля зародышей, по тем или иным причинам свернутым в сырьевые, не опускалась ниже семи процентов, здесь же пришлось свернуть всего пять штук, что составляло меньше двух десятых процента. Неподражаемый Питер мог бы быть доволен своим подчиненным.

Тем временем дорос сервис-центр, и Ник теперь мог слать отчеты на Землю прямо из своего коттеджа. Да и ретранслятор он вырастил помощнее корабельного. Городок медленно, но верно обретал лицо.

Управлять процессом роста теперь тоже можно было не выходя из лаборатории в коттедже. Ник выбирался наружу только для закладки новых улиц и строений-механов.

С момента получения депеши от биологов прошло десять дней. Коттеджи для них Ник завершил еще трое суток назад, биоцентр дошлифовывал. Все это время биологи почему-то молчали. Ник удивлялся: он был готов, что его запытают просьбами исследовательского толка, но то ли запросы биологов последнее время стали ниже, то ли эффекторы зондов стали покруче. Впервые Ника потревожили лишь на одиннадцатый день. Комп на столе заулюлюкал и заверещал, как ирокез на тропе войны. Ник, отсыпавшийся после бурной ночки с закапризничавшей программой третьей энергостанции, вяло отозвался:

– Огласите…

– Телеграмма с крейсера «Калахари», – бодро отозвался комп во все саунд-бластеры. – Никите Капранову, эмбриомеханику второго класса, находящемуся в экспеди…

– Опусти, – поморщился Ник. – Текст давай.

Комп осекся, выдержал положенную паузу и продолжил:

– Просьба от института ксенобиологии Свилена Илкова; предмет – исследование аборигенной флоры; согласование с институтом эмбриомеханики П.Шредера – согласовано.

В интересах получения более полной информации о так называемых супердеревьях крайне необходимо провести дополнительные тесты по прилагаемой программе для детект-расширителя к стандартному компьютеру космолетчика. Каких бы то ни было специальных знаний для выполнения сего не требуется. Нужно только в точности следовать рекомендациям программы.

Справившись с этой работой, вы, Никита, оказали бы неоценимую услугу современной науке.

Подпись: Руслан Терещенко, доцент био…

– Опусти, – проворчал Ник, вставая. Началось, подумал он.

К телеграмме прилагался необъятный драйвер. Ник сразу же слил его на свой переносной комп.

Ни одного детект-расширителя ближе, чем на рейдере, не обнаружилось, пришлось тратить несколько минут на поиск описания, час на программу и час на выращивание. За это время яйцо трансформировалось в квадратную коробочку со стандартным разъемом и усиком двухпотоковой антенны. Ник сразу заподозрил неладное и запустил полученный драйвер. Так и есть: первая же рекомендация сводилась к просьбе подчинить компу обычный зонд-леталку и два шагающих. Ругаясь пуще прежнего, Ник вызвал незанятые зонды, и тут оказалось, что для них тоже нужно выращивать комплект манипуляторов.

Короче, день улетел неизвестно на что. Ник под вечер мельком взглянул на сводку за сутки и, не обнаружив ничего срочного, решил завтра с утра предаться оказанию неоценимой услуги науке. Если только эти чертовы биологи не врут.

Он посмотрел какой-то тупой боевик времен ядерной войны, с горя хлопнул бутылку «Керкинитиды» и завалился спать.

Назавтра он встал с неясной пустотой в душе. Совершенно неохота было заниматься чужой работой, но разве оставался у него выбор? Да и босс, похоже, не прочь, чтоб Никита попахал во славу науки. Но сначала Ник все же проверил свои зародыши. У тех рост вполне ладился, и подправлять было нечего; только метеостанция потребовала еще два яйца для расширения базового массива сверх стандарта. Ник пожал плечами и принес зародыши – хочет расширяться, пусть расширяется, кто их знает теперешние стандарты…

Полчаса ушло на то, чтобы навесить на незанятые зонды выращенные намедни манипуляторы – манипуляторы были специфическими, ими пользовались только биологи-профессионалы, и неудивительно, что Ник с ними провозился дольше, чем рассчитывал. Хорошо хоть описание попалось толковое – бывает, на такие перлы наткнешься, что и не поймешь сразу, издеваются над тобой неведомые составители описаний или это просто ты такой непроходимый и дремучий идиот, что не можешь с ходу разобраться в самых тривиальных вещах.

После этого Ник сел за комп и вновь запустил полученный вчера драйвер. С минуту в кристаллах процессорной области вершились таинственные процессы, сути которых Ник никогда не понимал и никогда не стремился понять. Потом шевельнулись шагающие зонды возле крыльца – Ник видел их в окно. Потоптавшись на песчаной тропинке, они вышли на дасфальтовую ленту дороги и разбежались в разные стороны – один на север, второй на юг. Тут же следом от крыльца косо взмыл в небо зонд-леталка.

И все. Больше от Ника драйвер ничего не потребовал.

– Ну, спасибо! – проворчал Ник ядовито. – Ну, добрый!

Он вышел на крыльцо. Невольно покосился туда, где еще недавно торчали из почвы подозрительные пеньки – там вовсю разрасталась дасфальтовая полоса. Выжженная земля скрылась под сероватой поверхностью будущей дороги. А сквозь дасфальт прорасти никакому дереву не под силу…

Хотя жизнь – штука поразительная. Может, тут, на Селентине, какой-нибудь особо упрямый побег сумеет взломать даже сверхпрочные связи дасфальтовых макромолекул. Тогда можно будет отослать невинный отчет шефу: так, мол, и так, имеющиеся в распоряжении материалы не отвечают по характеристикам местной специфике, срочно разрабатывайте работоспособный аналог, данные прилагаются… То-то отцы дасфальта забегают, засуетятся…

Но такого не случалось на доброй сотне миров. Ни разу. Дасфальт неизменно оказывался сильнее жизни, потому что был создан человеком по образцу живых тканей. Эдакий псевдобелковый полимер-универсал. Бионики угрохали массу средств и сил в его разработку, но, похоже, дасфальт оправдывал все затраченные средства и усилия.

До полудня Ник провозился с метеостанцией – все же интересно было: отчего это зародыш решил вырастить базовый массив сверх стандарта? Ползая по статистическим выкладкам, Ник сверял запросы с хрестоматийными и долго не мог найти отличий. И только перед самым полуднем понял, в чем соль: в большей – на шесть процентов, чем земная, – силе тяжести. А это значит, что у метеозондов чуть меньший радиус охвата. Зародыш недостающую статистику решил компенсировать увеличением числа базовых зондов.

– О как! – изумился Ник. – Умнеем, елы-палы!

Раньше механы решали эту проблему примитивнее: увеличивали число циклов анализа. Точность при этом падала; правда, не увеличивай метеоавтоматы число циклов, от недостатка статистики точность падала бы еще сильнее. Увеличение же числа зондов влекло за собой целую лавину проблем: энергия – раз, процессорные мощности – два, новая программа с расширением потоков анализа – три, надстройка индикации на новые каналы – четыре… В общем, можно было долго продолжать. Растущие механы до недавнего времени с такими сложностями просто не справились бы. Новые, похоже, решились на риск, и не похоже, чтобы сложности особо их пугали.

«Неужели и программу новую самостоятельно сляпают? – подумал Ник недоверчиво. – Дорастет – проверю!»

Он обедал, когда детект-расширитель коллег-биологов истерически заверещал. Ник уронил ложку в миску с таблеточным борщом и помчался к компу.

На экране мигала алая строка:

«Шагающий зонд 2 атакован!»

«Шагающий зонд 2 атакован!»

Упав в кресло. Ник лихорадочно прогнал аларм-подпрограмму и вызвал полную картинку с датчиков второго шагающего. Экран мигнул и тотчас на нем возникло изображение: зелень, трава, сучья… Изображение немилосердно прыгало и тряслось: зонд резво удирал сквозь заросли.

Ник переключился на задний обзор: там тоже шевелилась зелень. Но в неверные просветы виднелось что-то движущееся.

Не успел Ник запустить следящую подпрограмму, чтобы вычленила и прокрутила несколько раз нужные участки записи, как зонд выскочил к ручью. На голый вытоптанный пятачок, лишенный даже травы. Было отчетливо слышно, как журчит в русле вода и как шумно минует заросли преследователь. Или преследователи.

В следующий миг из зарослей появилось… появился… появились…

Ник долго не мог подобрать нужного слова.

Обтекаемый двояковыпуклый диск-линза, парящий в воздухе. На нем – толстый бочонок грязно-желтого цвета. У бочонка имелась голова с парой больших черных глаз и два шикарных уса-антенны со стопочкой пластин. Ну, прям, как у майского жука.

И руки у бочонка были – коротенькие и пухлые.

Следом выскочил второй диск, раза в два меньше по размерам. У этого из передней части росли шикарные, чуть изгибающиеся рога. Ну, прям, как у индийского буйвола.

«Я же не биолог», – поразился Ник своим сравнениям.

На втором диске сидела словно бы миниатюрная снежная баба: три шарика разного диаметра, насаженные друг на друга, и два шарика сбоку – руки.

Зонд тем временем перебредал ручей. На несколько секунд он погрузился полностью, и изображение затянулось мутной пеленой воды. Потом вновь прояснилось.

Дисков над ручьем было уже три: появился еще один, самый маленький. Этот вообще-то больше был похож на морского двустворчатого моллюска, чем на правильную линзу, а наездник его казался уменьшенной копией бочонка, но был, кажется, мохнат до невозможности.

– Вот он! Вот он! – заголосили преследователи. – Лови!

У Ника окончательно отвисла челюсть.

Голосили по-русски.

В тот же миг изображение на экране дрогнуло и провалилось вниз, словно зонд кто-то подхватил и поднял.

А потом на Ника глянуло лицо. Очень похожее на человеческое. Только глаза явно больше да уши остроконечные.

– Попался? – сказал человек довольно. – Никогда таких шныриков не видел!

Губы его шевелились вроде бы в такт русским словам, но поручиться Ник не мог: когда он смотрел толково дублированные голливудские фильмы, тоже казалось, что американцы-актеры шевелят губами в такт русским словам.

В поле зрения влетел один из дисконаездников, заглядывая человеку через плечо. Самый здоровый. Глаза его, два черных пятна, казались кусочками космической вакуумной бесконечности.

Спустя секунду изображение, снова дрогнув, погасло, и экран заполнился самодовольным интерфейсом детект-программы. Того самого необъятного драйвера.

Это могло значить, что зонд уничтожен. Но Нику почему-то показалось, что зонд попросту отключили.

Трясущимися руками он слил запись в рабочий каталог и пошел отправлять отчет на Землю.

Все. На работе можно было смело ставить жирный крест. Теперь-то сюда точно примчатся контактеры. Одна радость: биологов с Селентины тоже попрут, как пить дать.

Ник прокрутил запись раз двадцать, не меньше. Задержал на экране лицо парня-туземца. Долго и пристально вглядывался ему в глаза.

По земным меркам парню было лет двадцать – двадцать пять. Скуластое решительное лицо; четко очерченные губы; падающие на лоб непокорные вихры… Во взгляде его Ник почему-то прочитал непонятное веселое упрямство, словно отлавливая шагающий зонд, этот человек нарушал какой-то таинственный запрет. Цвет глаз Ник определить не смог. Зато кончики ушей, торчащие из-под темных, со странным зеленоватым отливом волос, разглядел прекрасно.

Кроме лица зонд ничего не смог заснять, но даже сейчас можно было смело утверждать, что парень этот – гуманоид, и морфологически чрезвычайно близок к землянам.

Близок, как ни одна раса освоенного космоса.

«Ну что? – зло спросил у себя Ник. – Убедился? Дождался неопровержимых доказательств, умник? Может, евин, до сих пор индевеющий в холодильнике, – домашний? Любимый евин вот этого самого парня. А ты его – ба-бах! Из „Стетсера“. Картечью. Хотя нет, не картечью, пулей. Рана ведь была всего одна».

Перед глазами снова встала наспех, второпях заживленная плоть подсвинка. Ник беспомощно таращился на слепой экран компа.

А ведь земному психохирургу понадобилось бы минут двадцать, если не полчаса, чтоб изгнать из тела пулю и затянуть поврежденные ткани. Местные умельцы справились вдвое быстрее. Или втрое.

Невольно Ник покосился в окно, на маячивший в отдалении неохватный ствол супердерева. Словно этот молчаливый исполин мог дать ответ на все вопросы одинокого, затерянного в рейде землянина.

Когда взвыли саунд-бластеры, Ник все еще находился в ступоре и от неожиданности подскочил в кресле, словно его ужалил скорпион.

«Тревога! К смотровой площадке приближаются посторонние!»

Ник вскочил. Ноги противно дрожали. Он сделал несколько неверных шагов к сейфу с ружьем и замер посреди комнаты. Вытер о брюки мгновенно вспотевшие ладони и бросился к окну.

Но из коттеджа ничего разглядеть Ник не сумел. И тогда он решительно выдохнул, усилием воли унял дрожь в коленках и направился к выходу.

Ружье он все-таки взял с собой.

Давешнюю троицу симбионтов-наездников Ник заметил сразу: они шныряли у самой границы обозначенной зоны, рядом со стволом ближнего к ростовой площадке супердерева. Едва Ник появился на крыльце, все трое на миг замерли, зависли над травой.

В тот же миг от ствола отделились сразу два силуэта; Ник прищурился. В одном он узнал того самого остроухого парня, что охотился на биозонд. Вторая – девушка, похожая не то на фею, не то на дриаду. Во всяком случае, было в ней что-то сказочное.

Ник покрепче сжал ружье. Совершенно непроизвольно.

Ему никогда еще не приходилось иметь дело с инопланетянами. Тем более с доселе неизвестной расой.

А девчонка, похоже, выговаривала парню, причем сердито и резко. Парень пожимал плечами, совершенно по-человечески, и время от времени вставлял слово-другое. Девчонка морщилась и возобновляла гневную тираду.

Наконец они заметили Ника. Или просто снизошли до того, чтобы обратить на него внимание. Ник стоял у самого крыльца, переминался с ноги на ногу и пытался унять неприятную дрожь в коленках, которая все не проходила.

Девчонка помахала ему ладонью – иди, мол, сюда. Ник нервно сглотнул и, не зная куда деть руки с ружьем, медленно зашагал в их сторону.

Когда Ник приблизился, парень неохотно шагнул вперед и протянул руку с добычей. Схваченный за манипулятор зонд обреченно болтался «головой» вниз.

– Вот твой шнырик, – хмурясь, сказала девчонка. – Извини, что мой брат схватил его. Это не была охота.

Она говорила по-русски без всякого акцента. Ладони у Ника мгновенно вспотели, он едва не выронил ружье. Перехватив ружье в левую, правой рукой он осторожно принял зонд и наспех осмотрел. Зонд был включен и готов к самостоятельной деятельности. Ничего остроухий парень с ним не сделал. В смысле – ничего фатального. Тогда Ник опустил зонд на землю и легонько шлепнул по гладкому кожуху. Зонд сразу оживился, вскочил на ноги-манипуляторы и проворно побежал к крыльцу коттеджа.

– Спасибо, – чужим голосом поблагодарил Ник. – Вы понимаете меня?

Парень с девчонкой загадочно переглянулись, а самый большой симбионт-наездник радостно, как показалось Нику, запищал.

Чувствуя себя донельзя глупо. Ник лихорадочно пытался отыскать линию поведения. У него едва хватило сил на вымученную улыбку, когда под ногами дрогнула земля. Вернее, не земля, а Селентина.

Толчок был таким сильным, что Ник не устоял на ногах; он даже услышал, как заверещала в коттедже аларм-система.

«Бедные мои механы», – с тревогой подумал Ник. Во что могли развиться зародыши в условиях землетрясения, не сумел бы предсказать и неподражаемый Пит Шредер, легенда эмбриомеханики. Скорее всего зародыши просто погибли бы. Но крохотный шанс у них все же имелся.

– Землеходы! – взвизгнула девчонка. – Наверх, скорее!

В тот же миг лужайка перед коттеджем вспухла черноземным фонтаном. А следом вспух хваленый земной дасфальт, раскалываясь и крошась, словно слюда.

И пошло. Из почвы лезли иссиня-черные лоснящиеся тела, похожие на гигантских земляных червей. Вздрогнул и покосился коттедж, но, не устояв перед исполинской силой землеходов, жалобно всхлипнул и схлопнулся, как карточный домик. Землеходы показывались на поверхности и вновь ныряли в землю, словно это была не плотная слежавшаяся почва, а вода в стоячем пруде. Селентина судорожно вздрагивала.

Ник зачарованно глядел, как дорожка кипящей земли движется к нему, движется быстро-быстро и как-то до ужаса неотвратимо.

Он даже не успел попрощаться с жизнью: сознание оцепенело, не в силах принять увиденное.

Кто-то схватил Ника за руку и рывком дернул вверх, к небу. К смутно зеленеющим где-то вверху ветвям супердерева. Потом Ника перехватили за ногу; мир неожиданно крутнулся, и земля с небом поменялись местами.

– З-з-ззз! Хлю-хлю-хлю-хлю! Бз-з-ззж!

Звуки напоминали саундтреки компьютерных игр для самых маленьких, карапузов лет четырех-пяти. Нику даже показалось, что рядом улюлюкает мини-флиппер.

Но это оказался наездник самого большого из дисков. Тот самый грязно-желтый бочонок. Ручищи у него оказались будь-будь: мускулистые, толстые, с плоскими, похожими на лопату, ладонями. Наездник держал Ника за лодыжку, вниз головой, и не похоже, чтобы это его сколько-нибудь утомляло.

Диск поднимался ввысь, вдоль ствола супердерева, и под Ником распахивалась быстро углубляющаяся бездна. Земля внизу продолжала кипеть. Несостоявшийся земной городок перемалывался, как песчаный замок под ливнем на пляже. На месте коттеджа уже щерился безобразный бурый разлом, обнаживший скрытые глубинные слои почвы. Сервис-центр обратился в неясные серые обломки на дне конического кратера. Ажурная чаша ретранслятора обреченно валялась на потревоженной почве и напоминала порванную паутину. На месте энергостанции оседало рыжее облако – освобожденная энергия ушла в недра Селентины, но на землеходов это не повлияло – теперь они буйствовали на территории почти доросшего стадиона. Первой улицы, можно считать, уже не осталось: только косые стены крайнего коттеджа-механа сиротливо торчали из черноземного месива. Когда шпиль метеостанции с грохотом надломился и рухнул на спину гигантского червяка. Ник зажмурился.

Подняли его уже на добрые полета метров. Два диска поменьше дважды мелькнули рядом и стремительно ушли вверх, обдав Ника плотным порывом ветра. Висеть головой вниз на такой высоте – радость сомнительная. Ник боялся шевельнуться. Вдруг симбионт его уронит?

Спустя вечность диск опустился на шершавую широченную полосу. Ник, успевший сочинить себе судорожную эпитафию, нервно сглотнул и повалился на коричневую поверхность. Казалось, каждый нерв дрожит и дергается от пережитого.

Ник с детства не любил высоту. И никогда не думал, что когда-нибудь будет висеть, поддерживаемый за ногу, над добрым полукилометром пустоты.

Симбионт на диске радостно жужжал, улюлюкал и булькал. Опираясь на руки. Ник приподнялся. Полоса упиралась в толстенный морщинистый ствол супердерева. И Ник понял, что он находится на одной из веток. Под самыми облаками.

Ружье он, конечно же, выронил там, внизу.

2

– Нет, – сказала Криста. – Так не получится.

Ник беспомощно поглядел на нее.

Вроде бы и по-русски говорит, а ничего непонятно.

– Но мне нужно туда спуститься! Там остались мои вещи, приборы… Связь, в конце концов.

– Внизу ничего не осталось. Да и опасно спускаться туда, куда прорвались землеходы. Вот подожди, загонят их в заповедник, тогда и спустишься.

– Криста, – взмолился Ник. – Я уже три дня торчу на этом чертовом дереве. У меня голова кружится. Я вниз хочу! На поверхность!

– Голова кружится? – удивилась Криста. – Почему?

– Потому что я не привык жить между небом и землей, на ветру!

– Ты не любишь ветер? Ну и сидел бы в дупле, там ветра нет.

– В дупле эти… как их… слизни, что ли. Бр-р-р… Лучше уж на ветру.

– Слизни тебя не тронут, я же объясняла. Какой ты капризный, Ник. Ужас.

– Капризный… Вот запихнут тебя в каюту на недельку – я на тебя посмотрю…

– Что такое каюта?

Ник вздохнул.

– Это такое дупло. Только квадратное.

– На твоем ко-раб-ле? – тщательно, по слогам выговорила незнакомое понятие Криста.

Именно понятие, а не слово. Потому что на самом деле Криста не издавала никаких звуков. Она была телепаткой. Как и все аборигены Селентины.

– Я ведь объяснял уже, это не мой корабль. Точно так же, как это дерево не твое.

– Не мое, – подтвердила Криста. – Это дерево дядюшки Влоха.

Ник непонимающе уставился на нее.

– То есть? У деревьев все-таки есть хозяева?

– Не хозяева. Опекуны. Те, кто заботится.

Это стало для Ника новостью. За три дня он успел кое-что выяснить о социуме аборигенов. Но – вот ведь парадокс! – чем больше узнавал, тем сильнее запутывался.

У селентинцев практически отсутствовало понятие собственности. На чем зиждилось их общество. Ник вообще не смог разобраться. Жили они в лесах, не то общинами, не то вообще как попало. Кочевали. Постоянных жилищ не строили. То бишь не выращивали – биоцивилизация все-таки. Ник судорожно пытался вспомнить все, чему в свое время учился на спецкурсах, и убедился, что помнит постыдно мало.

Откровенно говоря, на дереве Ник больше всего страдал вовсе не от ветра и не от слизней в дупле. Первый день он свалился от перепада давления – его за несколько минут подняли больше, чем на полкилометра. На второй стало полегче, но остался панический страх высоты. Ник не осмеливался отходить далеко от дупла, да и то только по самому центру ветви, подальше от закруглений.

За эти три дня Ник так и не пришел к однозначному мнению: кто более цивилизован, земляне или селентинцы? Слишком уж отличались они, две расы двух миров. С одной стороны, селентинцы похожи на дикарей: живут в лесу, едят плоды, ягоды, грибы, корешки всякие, иногда – охотятся, иногда – ловят рыбу. Огнем почти не пользуются. Сколь-нибудь цельного в планетных масштабах сообщества селентинцев Ник пока не углядел, но, кто знает, может, оно и существует. Просто за три дня его не углядишь.

С другой стороны, ни Кристу, ни ее братца Бугу, ни даже с виду безмозглых симбионтов-левитантов совершенно не смутило объяснение Ника, откуда он, собственно, взялся. Они явно прекрасно понимали, что собой представляют звезды и что собой представляют планеты. Собственно, их больше всего заинтересовал способ, посредством которого Ник перенесся к Селентине из другой звездной системы. Выслушав путаные объяснения, Буга разочарованно протянул: «А… Реактивная тяга…» И к тихому ужасу Ника с разбегу сиганул с ветки, которая возносилась над поверхностью Селентины на добрых полкилометра. Разбежался, резво засеменил по закруглению ветви, а потом оттолкнулся, мелькнул и пропал из виду. Криста проявила больше интереса, причем сразу же, в лоб заметила: способом, который описал Ник, преодолевать пустоту очень долго. Ник еще более путано объяснил, что реактивная тяга суть просто маневровый режим, а маршевый режим суть цепочка нуль-переходов или пульсация, но физики Ник объяснить не сможет, поскольку не специалист.

Криста вздохнула, но без особого, как показалось Нику, сожаления.

А уж психотехника и психомедицина у аборигенов были развиты – куда там землянам!

О целях своего пребывания здесь Ник рассказывал долго и, в общем, бесплодно. Строить жилища? Но, полноте, здесь ведь хватает деревьев! Люди не живут на деревьях, терпеливо объяснял Ник, люди живут в домах. А зачем? – допытывалась Криста.

Ник с ума сходил от подобных вопросиков.

– А зачем вы живете на деревьях?

– Мы не живем на деревьях, – сказала Криста.

– А где вы живете?

Криста засмеялась:

– Здесь! На Селентине. Здорово, что ты угадал ее имя, Ник. Ты, наверное, очень способный.

Похожая на фею девчонка вдруг грациозно подпрыгнула и заложила лихую мертвую петлю – в полный рост, только чуть изогнувшись. За спиной ее, как показалось Нику, затрепетало что-то полупрозрачное и эфемерное, вроде тончайшей фаты или призрачного марева, как в жару над дасфальтом. Затрепетало и исчезло. А Криста мягко опустилась на шершавую кору ветви дерева-исполина. Сохраняя горделивую вертикаль.

Точно, фея.

Скудная ее юбочка из чего-то растительного во время воздушных упражнений не сдвинулась ни на сантиметр, даже в момент, когда Криста оказалась в положении вниз головой, вверх стройными, словно у балерины, ножками. Ни дать ни взять пупс пластмассовый, у которого юбочка просто нарисована…

Ник тяжко вздохнул. Все-таки видеть такую девчонку – испытание для любого мужика. Даже если она инопланетянка. Ник тихо радовался, что его вынужденное рабочее отшельничество только началось. Вот просиди он тут полгода без женщины – волком бы взвыл…

Кормили его то кашицей, вкусом подозрительно напоминающей мясной салат, то плодами, вкусом вообще ничего земное не напоминающими, но невероятно сытными, то вообще не пойми чем. Подавали на овальных листьях с загнутыми, как у блюдца, краями. Вместо вилок или ложек пользовались палочками с плоскими концами. Выяснив, что Ник не умеет жить на дереве, Криста весьма непринужденно продемонстрировала ему место в дупле, где можно было справить нужду. Хорошо еще, что пример не показала, а то с этих детей природы станется… Выскользнула из дупла и пропала куда-то, предоставив Нику самому вникать в тонкости.

А в дупле, как оказалось, даже ручей тек. Эдакий водопровод местного значения. И канализация заодно. Правда, в ручье была не совсем вода, но это уже детали.

В общем. Ник пытался хоть что-то выяснить об аборигенах, пока не прилетят контактеры. А свою судьбу, чтобы не шипели со злобы, Ник заранее решил объявить пленом. Форс-мажорными обстоятельствами. Ибо по инструкции любой космолетчик, убедившись, что столкнулся с инопланетным разумом, обязан свернуть все работы, по возможности уничтожить следы своего пребывания, в кратчайшие сроки покинуть место контакта и ожидать прибытия комиссии…

Что-что, а эту часть инструкции Ник помнил назубок.

Работы он свернул, равно как и следы своего пребывания начисто уничтожил. Точнее, свернул работы и уничтожил следы не он, а исполинские черви-землеходы, но какая, по сути дела, разница? Единственная проблема – ружье Ника валяется где-то там, внизу, да, может, еще какая-нибудь запретная техногенная мелочь. Осиротевшие зонды, останки эмбрионов…

Городок только жаль. Ник успел с ним сжиться. Он вообще быстро сживался с механами, которых выращивал.

А вот покинуть место контакта у Ника не было никакой возможности. То есть абсолютно. Криста просто не пускала его вниз, а каким образом спуститься с супердерева самостоятельно, Ник совершенно не представлял. Не просить же симбионтов, в самом деле? Да и слушаются они селентинцев-гуманоидов во всем. Не согласятся, поди.

До прибытия группы контакта, по подсчетам Ника, оставалось около недели. Пять местных суток.

– Криста, – спросил Ник, устраиваясь поудобнее. Он присел на неровность коры и оперся спиной о бугорок, размером с добрый вездеход. – А как получается, что вы летаете?

– Летаем? – удивилась Криста. – Разве мы летаем? Мы просто не падаем.

Ну вот. Как прикажете понимать подобный пассаж? Софистика какая-то.

– Ну хорошо, – согласился Ник. – Как получается, что вы не падаете, даже если сиганете с ветки?

Криста наморщила лоб, задумавшись. Скорее всего она никогда над этим не задумывалась. Все равно что спросить у человека, как он ходит.

– Ну… – протянула она и неопределенно повела руками, словно хотела обнять что-то огромное и округлое. – Мы не позволяем Селентине себя взять, вот и все.

Очень мило. Локальная отмена законов физики. «Сим велю гравитации быть надо мною не властной…»

– А как? – допытывался Ник.

Криста некоторое время честно думала. Потом досадливо отмахнулась:

– Ник, если уж задаешь вопросы, задавай настоящие, пожалуйста!

Вот так вот. Под настоящими вопросами Криста, вероятно, подразумевала нечто вроде «Зачем люди живут в домах?»

А ведь в сущности требования контактеров не так уж глупы, подумалось Нику. У нас, кажется, мышление совершенно иное. В принципе. Или, как выразилась бы, наверное, Криста – в корне. Тут психологи нужны. Ксенопсихологи. А Никита Капранов – всего-навсего эмбриомеханик. Правда, хороший эмбриомеханик. Но разве оттого, что он хороший эмбриомеханик, Ник хоть на йоту больше понимает психологию селентинцев?

Есть вопросы. Нет ответов. Вернее, ответы есть, но непонятные.

Контактеры явились даже на сутки раньше, чем рассчитывал Ник. Причем на селентинские сутки, которые почти в полтора раза длиннее земных. Спешили, видимо, выжимали из крейсера все, на что были способны его движители.

Вообще это символично – мчаться к контакту с инопланетным разумом на военном корабле. Было в этом что-то от дипломатии канонерок, солидное, весомое и непререкаемое.

Где-то в поднебесье родился рокочущий звук; озадаченно притихли птицы. Ник вскинул голову, но сплошное зеленоватое марево над головой не позволяло рассмотреть ни само небо, ни идущий на посадку бот.

Что ж… На место погибшего городка навелись весьма точно.

– Криста! – заорал Ник, суматошно пританцовывая у дупла. – Ты где? Криста! Буга!

Сейчас Ник был бы рад видеть даже неприветливого братца лесной феи. Кажется, абориген Бута Никиту Капранова невзлюбил. Ревновал, что ли? Поди пойми, что селентинцы вкладывают в понятие «брат» или «сестра»…

Но Криста и Буга куда-то исчезли на рассвете, по обыкновению оставив Нику еду на листьях. Ник как раз собирался позавтракать, когда услышал идущий на посадку бот.

«Блин, – подумал Ник едва не с отчаянием. – Еще решат, что я погиб… Родным телеграмму отошлют – мама с ума сойдет…»

Относительно спуска с полукилометровой высоты у него не возникло ни единой позитивной идеи.

На крики явилась только неразлучная троица симбионтов. Зависнув в метре от Ника, они в три голоса заулюлюкали и задребезжали.

– Чего – у-лю-лю? – зло бросил им Ник. – Мне вниз надо! Вниз! Понимаете, безмозглые вы жучары…

Ник присмотрелся-прислушался и отметил, что звуки издавали только два симбионта – большой и средний. В основном большой. Маленький вертелся рядом, но молчал.

Тяжко вздохнув, Ник прислонился к своему любимому бугорку. Гул в поднебесье постепенно нарастал.

Криста явилась спустя час.

– Эй! – закричала она, Нику показалось радостно. – Твои друзья упали!

– Упали? – встревожился Ник. Гул садящегося бота затих минут двадцать назад, причем, судя по звукам, сел он совершенно нормально.

– Ага! Упали! Плод, в котором они падали со звезд, раскрылся, и теперь они копошатся на рытвинах твоей делянки. Наверное, плод – это и есть ко-рабль?

«Господи! – подумал Ник. – Да они просто сели и осматриваются! Ну, Криста, ну, дитя природы! Так и до инфаркта недолго довести».

– Нет, Криста. Корабль остался там, высоко-высоко. На орбите. А это посадочный бот.

Потом Ник забеспокоился:

– Криста, а землеходы? Там же опасно?

Тот факт, что выращивание городка селентинцы восприняли как что-то вроде возделывания огорода, Ник принял еще вчера. В конце концов, согласно своему неотрывному от природы мышлению они даже были в чем-то правы. Хотя сравнение его, эмбриомеханика, который стажировался у самого Шредера, с каким-то там дачником-огородником все-таки немного обижало.

– Землеходов прогнали. Ник. Еще вчера вечером. Кстати, ты можешь спуститься.

– Так пошли скорее!!! – заорал Ник. – Мне нужно к своим!

– Зачем? – насторожилась Криста.

Ник запнулся на полуслове. М-да. Как объяснить этой простодушной обаяшке, что такое начальство? Что такое флот и что такое штатное расписание? Что такое устав дальнего флота и что такое наставление по работе на внеземных территориях и почему всему этому надлежит неукоснительно следовать? Как?

– Ну… – Он протянул. – Там есть человек, который главнее меня.

– Главнее?

В зеленющих глазах Кристы светилось полное непонимание.

– Ну… Старше. Ответственнее. Информированное. Собственно, это он послал меня сюда выращивать город…

– А! – встрепенулась Криста. – Твой наставник?

– Ну да, вроде того.

– Он упал, чтобы посмотреть, как ты справился? – догадалась Криста. – Тогда он будет недоволен.

«Да уж, – подумал Ник меланхолично. – Недоволен – просто не то слово…»

– Криста, у нас не говорят «упал», у нас говорят «прилетел».

Криста удивилась:

– Почему? Плод ведь не прилетел, а упал. Со звезд. Ну, ты понимаешь, что «упал» – это всего лишь удобная метафора? Мы вовсе не считаем Селентину центром Вселенной, просто принять ее точкой отсчета было во всех отношениях удобно.

– Я понимаю, – ошарашенно промямлил Ник. – Но у нас все равно говорят «прилетел»… Упасть – это когда полет неконтролируемый. И тогда бот… плод получает повреждения. Я могу испугаться, если услышу слово «упал». Испугаться и огорчиться.

Криста снова смотрела на него без тени понимания. Кажется, у нее в сознании не укладывалось понятие неуправляемого полета. Или это она относительно испуга и огорчения недоумевает?

– Ладно, – сменил тему Ник. – Как я спущусь вниз?

Криста встрепенулась.

– Падай… то есть лети, – велела Криста и разом вознеслась метра на три над ветвью.

Ник, понятно, остался стоять, где стоял.

Криста успела отдалиться метров на двадцать; потом оглянулась.

– Ну, что же ты?

– Криста, – беспомощно протянул Ник. – Я не умею летать… То есть я не умею не падать. Если я соскользну с ветки, я просто шлепнусь оземь и умру. Разобьюсь. Переломаю все кости.

Криста вернулась; теперь лицо ее выражало легкую озадаченность.

– То есть ты умеешь только подниматься?

– И подниматься я не умею. Я могу только ходить по поверхности. Или по какой-нибудь твердой и надежной опоре вроде этой ветки.

– А почему?

Ник только руками всплеснул.

– Ладно, – поспешно согласилась Криста. – Не злись, пожалуйста, я просто тебя плохо понимаю. Ладно, я тебе верю. Но как-то ведь ты на эту ветку забрался? Когда пришли землеходы. Может быть, ты просто забыл?

– Нет. Не забыл. Меня сюда принесли эти ваши жуки-шнырики. Вон тот, здоровый.

Симбионт, когда о нем зашла речь, радостно завжикал и заулюлюкал.

– Шнырики?

– Да. Цапнул за ногу, принес на ветку. И бросил. А потом уже вы с Бугой прилетели.

Криста похлопала глазами и вдруг завжикала-заулюлюкала не хуже симбионта. Все три жучары радостно заплясали над ветвью, беспрерывно скрипя, цокая, бибикая и издавая черт еще знает какие звуки. Хотя нет, самый маленький, похоже, снова молчал, только двигался. Больной он, что ли, и оттого бессловесный? Или просто мал еще?

– Странно, – вернулась Криста к русскому языку. – А почему ты раньше не сказал? Мы думали, ты сам.

– А я думал, вы знаете, – развел руками Ник. И на всякий случай добавил: – Извини.

– Ну, – решительно сказала Криста, игнорируя извинения, – раз шнырик тебя поднял, то шнырик тебя и упадет! То есть прилетит!

«Опустит», – хотел подсказать Ник, но в голову пришла слишком уж неуместная аналогия. И он промолчал. Прилетит так прилетит. Главное, чтобы не упал…

Не в меру активный симбионт неожиданно поддал Нику сзади под колени, и Ник, сдавленно охнув, невольно уселся на диск-линзу. Бочонок оказался у него между ног; чтобы не упасть. Ник схватился за могучие, не по росту симбионта, плечи и затаил дыхание.

Диск косо валился долу, ветвь уже пропала где-то вверху. Свистел ветер, вынуждая щурить глаза. В какой-то момент рядом мелькнула Криста в своей нарисованной юбочке и приклеенной маечке, потом средний симбионт с рогатым диском.

А потом симбионт сделал мертвую петлю, Ник не удержался и с воплем свалился, но оказалось, что высота к этому моменту составляла едва тридцать сантиметров, поэтому в лопатки сразу же толкнулась земля. Селентина. Твердь.

И сразу вслед за этим в глазах стремительно потемнело – за несколько секунд Ника спустили с полукилометровой высоты на уровень моря.

– Оххх… – выдавил из себя Ник и перевернулся набок.

И вдруг ему разом полегчало.

– Эй! – его легонько потормошили.

Ник открыл глаза. Он все еще лежал на траве у подножия супердерева, а над ним склонилась встревоженная Криста.

– Что это с тобой? – спросила она с интонациями медсестры.

– А? – переспросил Ник и прислушался к себе. Самочувствие было в полной норме, словно его только что чинил психохирург.

Впрочем, так оно скорее всего и было. Криста любому земному медицинскому светилу сто очков вперед даст – Ник видел, как она затягивала царапины своему непутевому братцу. Если, конечно, можно назвать царапинами длинные рваные раны, похожие на следы от когтей какой-нибудь местной рыси.

– Фу… Встаю, Криста. Уже встаю, – пробормотал Ник, действительно поднимаясь на ноги. На миг ему показалось, что снова накатывает дурнота, – но нет, все оказалось в норме.

Посадочный бот класса «Капитан» жабой льнул к Селентине метрах в восьмистах от ствола супердерева. Перепаханная землеходами почва напоминала плацдарм планетарного десанта, где недавно кипело жаркое сражение. Огромные воронки чередовались с целыми терриконами потревоженной и отваленной в кучи породы.

Бот сидел рядом с местом бывшей метеостанции.

Ник искоса взглянул на Кристу и направился к боту.

Криста сначала двинулась за ним, но потом, словно почувствовав тревогу Ника, остановилась.

– Ник! – сказала она. – Я, наверное, не пойду. Потом меня позовешь, ладно?

Стало совсем тихо, даже балаболы-шнырики заткнулись.

Ник задумался. Наверное, это правильное решение.

– Хорошо, Криста. Как я тебя найду?

– Позови. Я услышу.

– Ладно, Криста. До встречи. И… спасибо. Тебе и Буге. Без вас я бы погиб.

Криста серьезно кивнула:

– Да. До встречи, Ник. Надеюсь, твой наставник не очень рассердится.

И она легко побежала к деревьям – прямо по рытвинам и отвалам. Несколько секунд – и ее поглотила зеленая стена леса. Шнырики, разумеется, исчезли вместе с ней.

Тоскливо поглядев на бывший городок. Ник тяжко вздохнул и побрел к боту.

– Капранов! – окликнули его по громкой связи. – Стоять! Не приближайся к боту!

Ник замер.

– Тебе нужна медицинская помощь? Если да, подними обе руки вверх. Если нет, разведи руки в стороны.

Ник послушно развел руки в стороны.

– Отлично. Извини, ты сначала должен пройти карантин и дезактивацию.

– Уроды, – пробормотал Ник. – Если б не Криста и ее сородичи; никакого карантина точно не понадобилось бы…

Но, понятно, остался стоять на месте.

Теперь он заметил, что справа и слева от него на кучах вывороченного чернозема стоят десантники в легких скафандрах. Вооруженные.

Из грузового трюма бота тем временем вырулил здоровенный походный вездеход «Харьковчанка» со здоровенным красным крестом на борту. Расшвыривая гусеницами комья земли, он помчался к Нику.

Приблизился. Замер метрах в пяти. Двое во все тех же легких скафандрах полезли наружу.

– Здравствуй, Никита, – поздоровался передний.

Ник не сразу его узнал под шлемом – Николай Федорович Гребенников, флотский врач. Перед экспедицией на Селентину Ник проходил обследование именно у него.

– Чего это вы в скафандрах? – удивленно спросил Ник. – Я так разгуливаю – и ничего.

– Из-за тебя. Ник.

– В смысле?

– Ну, ты ведь имел контакт с аборигенами. Значит, карантин…

– А откуда вы знаете, что я имел контакт с аборигенами?

Гребенников замялся.

– Ник, ты же в рабочем комбинезоне.

– А… – спохватился Ник. – И действительно. Одичал я тут, Федорович, забыл обо всем и о датчиках ваших забыл. Давайте свои хлорофосы, а то я, если честно, замаялся уже в дупле жить.

– Пошли.

В корме вездехода отворился овальный люк в дез-камеру. Некий англоязычный шутник в приступе остроумия сподобился на двери намалевать череп с костями и ниже написать: «Deathcamera». Единственное, что скрашивало этот безрадостный пассаж, – это ухмыляющийся череп. Выглядел ни капельки не угрожающе, а наоборот, словно подбадривал: «Держись, космолетчик!»

Ник забрался внутрь, улегся на теплый пластиковый пол и блаженно раскинул руки.

Люк задраили, и секундой позже на эмбриомеханика дальнего флота Никиту Капранова обрушился стерильный ионный душ.

– Если заразы нет, – философски заметил Ник, обращаясь к запертому люку и нарисованной мертвой голове, – ее нужно придумать.

Начальник контактеров оказался субъектом на редкость угрюмым и неприятным. Лицо бледное, залысины, тонкие губы, странно бегающие глаза. Будь Ник аборигеном – ни за что не стал бы иметь дело с подобным типом. Звали начальника Геннадий Градиленко и Ника он, похоже, невзлюбил еще до того, как впервые услыхал о его существовании.

– Значит, вы, памятуя о пункте три седьмой главы наставления по работе на внеземных территориях, тем не менее не выполнили ни одной инструкции из этого пункта? – в который уже раз спросил Градиленко, глядя куда-то выше и левее Ника.

Ник сидел посредине крохотной шестиугольной каюты на легком табурете. Градиленко устроился за столом, и там ему было неизмеримо удобнее, нежели Нику.

– Повторяю, – Ник уже успел стать безучастным, – аборигены сами вышли на контакт. У меня просто не было времени свернуть лагерь и растущие зародыши, случилось непредвиденное. Форс-мажор. Понимаете?

– Когда вы впервые установили, что Селентина обитаема?

– Достоверно – примерно за полчаса до нападения землеходов на город. В момент, когда просмотрел видеоролик шагающего зонда.

– Значит ли это, что у вас были косвенные доказательства раньше?

– Доказательств не было. Были догадки, подкрепленные логическими натяжками. С тем же успехом я мог и ошибиться.

– Расскажите о своих догадках подробнее.

«Чтоб тебе провалиться, зануда… – раздраженно подумал Ник. – Господи, как только земля таких носит?»

– Послушайте Геннадий…

– Викторович.

– Послушайте, Геннадий Викторович! Может быть, вы сразу скажете, чего вам от меня надо? Я эмбриомеханик. Я выполнял свою работу здесь, на Селентине. Прямых свидетельств обитаемости Селентины не было и быть не могло. Как только я столкнулся с аборигенами, я был готов свернуть городок и убраться на орбиту. Но Селентина не предоставила мне такой возможности, понимаете? Я бы просто погиб, если бы не аборигены. И я не мог самостоятельно спуститься с этого чертова дерева-переростка, и именно поэтому провел почти неделю в обществе аборигенов. Поэтому, а не с целью запороть вам стандартную процедуру контакта! В состоянии вы это понять? Или нет?

Градиленко холодно воззрился на Ника.

– Извольте отвечать на вопросы, Капранов. Вы обязаны мне подчиняться.

– Обыкновенно я подчиняюсь, – заметил Ник. – И вам подчинялся. Но этот дурацкий допрос по десятому кругу начал меня раздражать.

Градиленко откинулся на спинку кресла и чуть склонил набок голову.

– Так вы будете отвечать или нет?

Ник устало взялся за виски.

– Я уже отвечал. Не один раз. За несколько дней до контакта я охотился в лесу. Подранил кабанчика, потом долго его выслеживал в зарослях. Когда выследил, оказалось, что ему пытались заживить рану. То есть, осмотрев рану, я подумал, что это похоже на заживление методами традиционной психохирургии. А вернувшись на базу, нашел пеньки деревьев, которые срезал только накануне, обросшими молодыми побегами. И это все. Вы бы рискнули на основании таких скудных и неубедительных данных делать выводы об обитаемости неисследованной планеты?

– Рискнул бы, не рискнул бы – это к делу не относится, – сухо заметил Градиленко.

– А я вот не рискнул. Но отчет тем не менее отправил, исправно и своевременно. Что еще вам от меня нужно?

– Мне нужно понять, почему вы не выполнили пункт третий седьмой главы наставления по работе на внеземных территориях…

– Ну все, – рассвирепел Ник.

Он вскочил, швырнул в испуганно пискнувшего Градиленко легкий пластмассовый табурет и решительно направился к выходу. Люк он отворил увесистым пинком, так, что десантник с прикладным лучевиком у каюты невольно отпрянул.

– Э! – Десантник тут же опомнился и попытался схватить Ника свободной рукой за локоть.

– Убери лапы, горилла! – рявкнул Ник во весь голос и пихнул десантника. Очень сильно пихнул, злость помогла. Десантник впечатался в переборку. Кажется, он поверить не мог, что это происходит на самом деле.

– Арестованный! Приказываю остановиться! Лицом к стене! Руки за голову! – окончательно опомнился десантник. Наверное, он навел на Ника свой лучевик, но Ник не видел этого, потому что просто шел прочь по твиндеку. Не оборачиваясь. Не станет же этот вояка стрелять, в самом-то деле?

На шум, естественно, примчались еще десантники. Ника прижали к переборке и дали знать дежурному офицеру. Когда дежурный офицер явился. Ник заявил, что будет разговаривать только с капитаном и только в присутствии на связи своего непосредственного начальника – Питера Шредера.

Градиленко из каюты так и не появился, и возможно, именно поэтому Ника действительно повели под усиленным конвоем к капитану крейсера «Калахари».

Капитанская каюта тоже была шестиугольной, но по размерам превышала ту, где допрашивали Ника, раза в четыре.

– Арестованный Капранов доставлен, сэр! – отрапортовал сержант из конвоя. Докладывал он по-английски, отсюда и это «сэр».

Ник поморщился. В работе от конторы Шредера были и свои минусы – приходилось иметь дело в основном с англичанами и американерами. Единственные земляки на «Калахари» – и те из группы зануды Градиленко. Вот повезло-то!

– Идите, сержант! – велел капитан. С виду невозможно было сказать, злится он или нет.

– Сэр! Оставить ли конвойного?

– Не нужно, сержант. Арестованный не станет буянить. Ты ведь не станешь? – Капитан обратился к Нику, и Ник мгновенно понял – не станет. В этого человека он ни за что не решился бы метнуть табурет. Потому что в каждой морщинке лица, в зрачках, в упрямом абрисе скул, в еле влезающей в мундир груде мускулов капитана читалась такая сила и уверенность в себе, что невольно хотелось съежиться.

– Есть, сэр!

– Когда потребуется, я вызову конвойного.

– Так точно, сэр!

Странно, но ответы сержанта не показались Нику данью пустой муштре. Такому капитану хотелось отвечать четко, отрывисто и непременно добавлять в конце уважительное «сэр!»

Тем временем сержант выскользнул из каюты и затворил тяжелый герметичный люк. Ник откуда-то знал, что режим герметичности сейчас не включен. Знал он и то, что на военных кораблях использовались только такие люки – никаких перепонок. У военных свои представления о надежности.

– Что, сынок? Достал тебя этот книжный червь? – неожиданно миролюбиво спросил капитан.

– Не то слово, – сумел выдавить из себя фразу Ник. Откровенно говоря, он ожидал разноса, давления, угроз – чего угодно, но только не вот такого устало-доверительного, почти домашнего тона.

– Он и нас всех успел достать, пока мы к Селентине шли. Так что я тебя понимаю. К сожалению, он тут вроде как шишка – мне приказано оказывать ему и его людям всяческое содействие. В утешение могу сказать, что его люди – совсем другой народ, обычный и свойский. И шефа своего, опять же по секрету, совсем не жалуют. Но – вынуждены терпеть. Так что ты там натворил?

Ник вдохнул побольше озонированного воздуха, пахнущего не то пластиком, не то чуть подогретой керамикой, и одним духом выпалил:

– Да ничего особенного! Когда он в сто первый раз задал мне вопрос, на который я уже сто раз перед этим ответил, я не выдержал и запустил в него табуреткой. И направился в каюту, которую мне отвели. Но ваши орлы меня в коридоре повязали…

Капитан скудно улыбнулся:

– Ты, помнится, требовал связи со своим шефом?

Ник немного смешался:

– Да…

– Терминал там. – Капитан указал на небольшой пульт в одном из шести углов каюты. – Вперед!

Ник взглянул на часы, прикинул, что в Англии сейчас около одиннадцати утра, встал, прошел к пульту, уселся и набрал в адресной строке вызов шефу. Питеру Шредеру.

Ответила заместительница – рыжая английская леди средних лет. Долорес Хиллхардт. Тоже светило эмбриомеханики мировой величины, тетка въедливая и строгая, но ничуть не вредная.

– Ник? – Она даже обрадовалась. – Тебя уже отпустили эти кабинетные крючкотворы?

– К сожалению нет, мадам. Скажите, я могу поговорить с шефом?

– Вообще-то он занят. У тебя что, проблемы, малыш?

– Откровенно говоря, да.

– Жди, – отрезала Долорес и пропала из кубического экрана.

Спустя минуту экран переключился, и из пространства над пультом на Ника взглянул шеф.

– Здравствуй, Ник. Я рад, что с тобой все в порядке. Я уже посмотрел твои отчеты – проблему с валлоидным синтезом мы действительно прошляпили. Ты молодец. Жаль, что тебе не удалось довести работу до конца.

– Спасибо, шеф, – от души поблагодарил Ник.

– Я слышал, у тебя какие-то проблемы с контактерами?

– Не то слово, шеф! Я ведь нарушил пункт три седьмой главы наставления… А до того, что мне при этом разворотили всю рабочую площадку, угробили все зародыши и выросшие механы, что сам я вынужден был спасаться на дереве – до этого им дела нет. Кстати, я арестован.

– Арестован? – Брови Шредера сошлись над переносицей. – С какой стати?

– Да все с той же.

– Так! Ты на «Калахари»?

– Да.

– Побудь на связи. Кстати, откуда ты меня вызвал?

– Из капитанской каюты. Капитан был настолько любезен, что предоставил мне эту возможность.

Ник покосился на капитана – тот невозмутимо сидел в кресле и глядел в какой-то пестрый журнал.

– А… Тогда можешь не висеть на связи. Я все утрясу и сам вызову «Калахари». Сиди тихо и на рожон не лезь. Понял?

– Понял, шеф! – с воодушевлением заверил Никита. – Жду!

Он отключился и встал.

– Капитан! Честное слово, офицеры вроде вас заставляют думать о военных как о людях, а не как о солдафонах. Огромное вам спасибо!

Капитан, казалось, не обратил на его слова никакого внимания. Он отложил журнал в сторону, потер переносицу и словно бы куда-то в сторону сказал:

– Из-под стражи я тебя освободить не могу, сам понимаешь. Лучшее, что тебе сейчас можно предпринять, – это тихо засесть в каюте. Поэтому я тебе объявляю капитанский арест. Бессрочный. Учти, без моей санкции Градиленко тебя оттуда вытащить не сможет. А когда твой шеф все утрясет – я арест сниму.

– Спасибо, капитан! – благодарности Ника не было предела.

– Конвой! – Капитан обернулся к пульту.

На пульте неусыпно мигал глазок громкой связи.

– Кстати. – Капитан словно бы вспомнил что-то и подошел к встроенному в переборку шкафу. Отвел в сторону дверцу, взял что-то продолговатое, замотанное в камуфлированную тряпицу. – Это не иначе твое?

Он осторожно развернул тряпицу, и Ник увидел свое ружье. Изрядно погнутое и слегка покореженное, но Ник узнал его даже таким.

– Мое…

– У тебя есть вкус, парень. Мои ребята его подобрали… Если б его нашел этот гриб, тебе бы пришили еще и статью о передаче аборигенам техногенных изделий из запрещенного реестра.

Ник судорожно сглотнул.

– Уляжется все – получишь обратно. Его еще можно починить.

– Спасибо, капитан.

Капитан спрятал ружье в шкаф, а в дверь как раз постучалась охрана.

– Сэр! – молодецки рявкнул давешний сержант.

– Поместить его под капитанский арест! – приказал капитан. – Без моей санкции не допускать никого. Повторяю: никого, включая офицеров корабля и гражданских лиц с любыми полномочиями. Местом содержания назначаю выделенную ему каюту. У каюты выставить удвоенную стражу, наряд назначить по распорядку. Выполняйте!

– Есть, сэр!

Сержант качнул толовой, приглашая (или веля?) вытряхиваться из каюты.

На пороге Ник хотел еще раз поблагодарить, но столкнувшись со взглядом капитана, проглотил готовую уже вырваться фразу и молча зашагал прочь следом за сержантом. Чуть поотстав от Ника, шествовали два десантника с лучеметами.

«Поздравляю, Ник, – сказал Капранов сам себе. – Теперь ты дважды арестован».

В каюте он с некоторым даже удовольствием послушал, как клацнул наружный запор, и с многострадальным стоном повалился на откидную койку.

Целых четыре дня Ник провел в полном одиночестве. Едой и питьем исправно снабжала корабельная линия доставки. Под койкой, которую, похоже, давным-давно не поднимали и не крепили в походном положении, обнаружился пластиковый ящик со старыми журналами. Терминала в каюте не нашлось вовсе – сначала Ник подумал было, что его просто отмонтировали. Но нет, «Калахари» оказался довольно старым крейсером, наверняка построенным еще до колонизации Офелии. Ник валялся на койке, читал журналы и ни о чем особенно не думал.

Первое время.

Но потом, на третий-четвертый день, в голову потихоньку начали лезть разнообразные мысли.

Как долго ему еще здесь торчать в четырех стенах? Вернее, в шести – «Калахари», похоже, проектировал латентный пчеловод. Все, что только можно было сделать шестиугольным или шестигранным, здесь таким и было. От формы помещений до поручней на стенах и потолке.

Крейсер может пробыть в зоне контакта сколь угодно долго, а запас автономии у такой громадины наверняка исчисляется годами. Из-под ареста Ника вряд ли освободят, несмотря на обещания Шредера. Если бы имелась такая возможность, шеф бы ее точно уже осуществил. Значит… До Земли – эта успевшая опостылеть каюта, а там – слушание дела, и прощай дальний флот? И кто-нибудь потом перед рискованным шагом будет думать-тревожиться: «Ох, вышибут меня из флота, как Гринева, Даусса или Капранова…»

Мрачная перспектива…

Ник вспомнил прибытие на Селентину, свои мысли о том, что космолетчики не любят космос, а любят кислородные планеты. И понял, что был тогда не совсем прав.

Может быть, он и не любил космос. Но все равно стремился туда. Мысль, что отныне предстоит сворачивать в зародыши устаревшие механы и выращивать на замену новые, посовременнее; что придется безвылазно торчать на Земле, в толпе, в мегаполисе; что вряд ли теперь светит всласть поохотиться в неведомой глуши – эта мысль Ника угнетала. Подавляла все его естество. Слишком уж он привык к свободе дальних рейдов.

«Нарвался все-таки… – подумал Ник с отчаянием. – Но ведь не мог я свернуть программу, не мог, не успевал! Я Бугу увидел буквально за четверть часа до землеходов… Неужели они не хотят этого понять?»

Ник представил лягушачье лицо Градиленко и вздрогнул от омерзения и злости. Может, не стоило швыряться табуреткой? Повилял бы хвостиком, изобразил раскаяние – глядишь, и обошлось бы выговором да штрафом. А так – прощай флот…

Но почему молчит Шредер? Он же обещал…

К вечеру четвертого дня журналы были напрочь забыты; Ник лежал на койке лицом в подушку и чуть не до крови кусал губы.

Щелчок дверного запора буквально подбросил его. Ник вскочил и застыл напротив медленно отворяющегося люка.

Вошел капитан. Плотно затворил люк и внимательно поглядел на Никиту. В руке капитан держал сложенный вдвое лист пластика, похоже, с какой-то распечаткой.

– Ну, как ты, сынок? – спросил капитан вполне нейтрально.

– Хандрю, – признался Ник угрюмо. – Выпрут меня из флота, похоже.

– А тебе бы этого не хотелось? – поинтересовался капитан. Похоже, вполне искренне.

Ник пожал плечами:

– Да привык я уже… Седьмой рейд. Я ведь двенадцать лет в космосе. Даже не думал, что это так быстро закончится…

Капитан мелко закивал.

– Да. Это затягивает, что и говорить… Вот, держи, это тебе.

Он протянул Нику распечатку.

– От шефа? – с надеждой спросил Ник.

– Наверное, – любой на месте капитана пожал бы плечами. Капитан остался неподвижен. – Я не смотрел.

Ник торопливо расправил лист.

«Ник! – гласила распечатка. – Дело сложнее, чем мне показалось сначала. Придется тебе посидеть под арестом до самой Земли. Будет процесс и следствие, но одно я обещаю наверняка: из флота тебя не отчислят. Я пригрозил свернуть сотрудничество с Управлением, если они вздумают тебя уволить, так что не распускай нюни и не мрачней. А чтоб не терять формы и не облениться, займись-ка нашей давнишней и любимой проблемой – адресацией параллельного синтеза. Если сумеешь построить корректную и работоспособную модель мультисинтезной программы, дядюшка Пит будет очень доволен… Не хандри».

И – размашистая подпись.

Ник непроизвольно расплылся в улыбке.

– Что? – невозмутимо спросил капитан. – Хорошие новости?

– Лучше не бывает, капитан! – радостно сообщил Ник. – Меня не уволят!

Капитан едва заметно улыбнулся. Похоже, он все-таки прочел распечатку перед тем, как отнести Нику. Ну скажите на милость, какому капитану громадного крейсера взбредет в голову самолично доставлять послание от шефа какому-то там арестованному эмбриомеханику из гражданских? Да еще вечером, в неслужебное время?

– Очередное вам спасибо, капитан! Скажите, а терминалом я смогу воспользоваться?

– Арестованным запрещено пользоваться корабельными терминалами…

Ник осекся. А как, собственно, он тогда сможет работать? На бумаге программу не напишешь и не откомпилируешь, и уж точно – не проверишь…

– …но в наставлении ничего не сказано по поводу личных капитанских терминалов, – закончил фразу капитан и заговорщицки подмигнул.

После чего развернулся и вышел.

Ник недолго маялся – спустя четверть часа явился щуплый вестовой с портативным терминалом под мышкой.

– Вот! – сказал он, протягивая плоский брикет Нику. Потом выудил из кармана складную антенну-георгин и установил ее на откидном столике. – Наводку от корабельной магистрали берет на ура! Работай…

– Спасибо, воин, – вздохнул Ник. – Да не падет на тебя гнев сурового начальства…

Воин продемонстрировал Нику белозубую улыбку и отправился по загадочным (для Ника) вестовым надобностям.

В каюту мельком заглянул охранник с неизменным лучевиком в волосатых лапах, громыхнул запором, и Ник снова остался один.

Впрочем, нет. Не один. Теперь он мог дотянуться до любого человека в пределах обитаемой Вселенной, до любой информации.

Потому что у него появился выход в сеть.

Ник подсел к столику, откинул крышку терминала, запитал его и подсоединил джек антенны ко входному разъему. Терминал пискнул, загружаясь; над столом развернулся призрачный кубик экрана.

Первым делом Ник подключился к родимому спеццентру в Саутгемптоне, отыскал свой холд, наколотил пароль и вошел.

– Отлично, – пробормотал он, шелестя клавиатурой.

Параллельно проверил – на месте ли шеф?

Шефа не было, рабочий день в Англии уже закончился.

– Ладно, – вздохнул Ник, загружая рабочие библиотеки и отладчик. – Параллельный синтез, говорите? Будет вам параллельный синтез от Никиты Капранова! Клянусь своей треуголкой! И только попробуйте обругать метод…

Когда Ник окунался в работу, время переставало для него существовать.

Прошло суток, наверное, двое. Во всяком случае, с начала работы Ник дважды прерывался на сон. Мультисинтезные процессы поглотили все его внимание, все без остатка. В принципе у Ника имелось несколько идей относительно того, как возможно поддержать в растущем механе мультисинтезные процессы. От одной из них Ник и оттолкнулся, но, как водится, по мере медленного продвижения вперед стали неумолимо накапливаться мелкие и очень неудобные проблемы.

Первое: как увязать запросы пробудившейся программы с планировщиком очагов синтеза? Зародыши все одинаковые, но программы роста совершенно друг на дружку не похожи. Будущим механам необходимы совершенно разные компоненты и в совершенно различных количествах и пропорциях. Стало быть, о жесткой планировке и речи быть не может. А дробить единый синтез на несколько субочагов – тоже не выход. Обычная программа все равно будет обслуживать их по очереди, и пока работает один, остальные будут тупо дожидаться своей очереди. Шредер ждал от Ника вовсе не этого.

И Ник резонно подумал: а что, собственно, мешает сдублировать нужное количество раз саму программу? Планировщик выясняет объем и характер будущего синтеза, дробит его на несколько очагов по типу синтезируемых составляющих, и на каждый очаг натравливает копию программы! Естественно, нужно изрядно вылизать и оптимизировать саму программу, но вот это-то Ник как раз и умел делать лучше всего.

И он ухнул в мир операторов и исполняемого кода. Раз за разом компилируя и отлаживая отдельные кусочки, каждый из которых отвечал за завершенный процесс. Поглощая в неимоверных количествах кофе и приведя шевелюру на голове в неописуемый беспорядок.

Третий день он корпел над терминалом, отрывая взгляд от куба-экрана только изредка.

Ник не сразу сообразил, что в каюте помимо него находится еще кто-то – над плечом выразительно покашливали уже с минуту. Деликатно так, без нажима. Отрываться не хотелось, да и нельзя было, поэтому Ник с удовлетворением досмотрел, как вспомогательная подпрограмма совершенно корректно отследила наличие сырья для каждого из будущих очагов синтеза, и с неудовольствием обернулся.

Позади стоял Градиленко, еще двое контактеров – смуглые бородатые ребята – и два десантника из охраны.

– Что такое? – посмурнел Ник. Пока он работал, унылая история с нарушением флотских инструкций успела отойти на задний план и совершенно перестала Ника волновать. Теперь же он вспомнил все – и как швырял табуреткой в несимпатичного руководителя группы контакта, и как Шредер сообщал, что все не так просто, как могло показаться сначала…

– У тебя есть шанс реабилитироваться, – по обыкновению глядя куда-то в сторону, сказал Градиленко. – Собирайся. Бот на поверхность стартует через четверть часа.

– На поверхность? – недоумевая, переспросил Ник. – Но это же нарушение вашего любимого пункта три седьмой главы наставления…

– Собирайся, – перебил Градиленко. – И не умничай. Вадим, проведешь его.

Сказав это, Градиленко качнул головой одному из бородачей и торопливо удалился вместе с ним. Десантники и второй бородач остались.

Ник некоторое время задумчиво смотрел в проем распахнутого люка.

– Я могу узнать, что происходит? – как можно более дружелюбно обратился он к оставшемуся бородачу по имени Вадим.

– Можешь, – угрюмо ответил бородач. – Мы, похоже, снова сели в лужу.

– Вы – это группа контакта? – уточнил Ник.

– Да.

– А я-то тут при чем? – удивился Ник. – Опять станете выяснять что, где и сколько раз подряд я нарушил, пока торчал на ростовой площадке?

Бородач отрицательно покачал головой.

– Они сказали, что будут разговаривать только с тобой, – объяснил бородач. – Градиленко как ни извивался, а все равно в итоге был вынужден прийти к тебе.

По глазам собеседника Ник понял, что подчиненные Градиленко ничуть этим фактом не опечалены. Кажется, они недолюбливали своего шефа. Впрочем, стоит ли удивляться?

– Они? Кто – они? Селентинцы, что ли?

– Да. Девчонка и ее приятель. Других мы пока и не видели…

– Буга? Буга не приятель, – заметил Ник. – Буга ее брат.

– Вот видишь, – вздохнул бородач. – А мы даже имен их не сумели выяснить. Как, говоришь, парня зовут? Буга?

– Да. А девчонку – Криста.

– Криста? – удивился Бородач. – Но это же земное имя!

Ник пожал плечами:

– Они телепаты, Вадим. Криста просто выбрала из известных мне имен наиболее соответствующее. Наверняка она называет себя как-то иначе, но из-за того, что я думаю о ней, как о Кристе… – Ник развел руками.

Вадим заинтересованно взглянул на Ника.

– Телепаты? Так вот почему они так складно говорят по-русски и по-английски… Да ты собирайся, собирайся, время-то идет…

Понимая, что возражать бессмысленно, Ник засейвил и забекапил результаты трехдневной работы, покинул сеть и погасил терминал. Брать с собой ему было нечего. В сопровождении Вадима и под конвоем безмолвных лбов из охраны Ник пришел в грузовые отсеки крейсера. В одном из них распластался на синтетическом жаропрочном покрытии посадочный бот класса «Медуза». Посудина не особенно поворотливая и маневренная, зато надежная, как молоток, и очень вместительная.

Градиленко уже сидел в боте, пристегнутый и упакованный. Второй бородач – тоже. В багажном отсеке кто-то тихо переговаривался и изредка доносилось сиплое покашливание. Ник молча уселся в свободное кресло, пристегнулся и глянул в наружный экран. У бота муравьями копошились техники, отсоединяя стояночные разъемы и шланги.

Спустя пару минут начался стартовый отсчет, а еще через некоторое время бот приподнялся и рванул к уже отверзнутым шлюзам. Когда на экране стало сине от звезд, на глаза Ника едва не навернулись слезы.

А потом все заслонил голубовато-зеленый шар Селентины. Прекрасный и манящий. И где-то там, под толщей атмосферы, ждала его рожденная в лесу девчонка, сама часть селентинского леса.

Ник чувствовал, что еще не все успел ей сказать. И она ему – тоже.

Чем хороша неповоротливая и маломаневренная «Медуза» – ее практически не трясет в атмосфере. Бот снижался солидно и уверенно, без той легкомысленной болтанки, которая заставляет вспомнить о буйстве стихий и о том, что человек вкупе с творениями своих рук – всего лишь песчинка на ладонях мироздания. Траектория полета «Медузы» и сама была незыблема, как мироздание. Нисходящая гипербола, медленно обращающаяся в пологую спираль.

Невдалеке от места, где бесчинствовали землеходы, был разбит лагерь контактеров. Четыре силикоидные палатки вокруг кострища. Ник едва вышел наружу и это увидел, откровенно отвесил челюсть.

– Х-хосподи! Что, коттеджик вырастить не смогли?

Градиленко, показавшийся из «Медузы», неодобрительно поглядел на Ника и соизволил процедить сквозь зубы:

– Мы не вправе пользоваться достижениями технологий при контакте со слаборазвитой расой.

– Слаборазвитой? – удивился Ник. – Я бы так не сказал о селентинцах. Они просто другие, вот и все…

– Ты специалист, чтобы делать выводы? – сердито прервал его Градиленко.

– Нет, – честно признался Ник. – Но у меня есть голова, чтобы думать. И еще – я неделю провел с селентинцами бок о бок. Они прекрасно знают, что такое звезды. И что у звезд бывают планеты. И что на многих планетах есть жизнь. По крайней мере рассказ о том, откуда я взялся, их ничуть не удивил.

Градиленко так и обмер.

– Ты рассказывал им о своем инопланетном происхождении? – прошипел он негромко.

Ник пожал плечами:

– Да. А что? Не нужно было?

Градиленко схватился за голову и что-то тихо забормотал.

Его бородачи тем временем таскали упаковки с провиантом из «Медузы» в складскую палатку. Кто-то принялся разжигать костер, причем на редкость неумело. Ник сжалился и пришел на помощь – огонь сразу ожил, повеселел и принялся бойко пожирать сначала щепочки, а потом и дрова. Контактер-неумеха благодарно щурился сквозь линзы старомодных очков в роговой оправе.

Вскоре пришлось снова помогать контактерам – на этот раз греть чай. Варварским способом, на костре, хотя что мешало привезти с «Калахари» банки воды с химподогревом? Наверное, очередная инструкция, до коих был зело падок шеф контактеров. Ник не ожидал, что контактеры окажутся настолько не полевым людом. Теоретики, блин. Кабинетные стратеги. Гении-заочники. Эх, ма…

Наконец «Медуза» была разгружена и немедленно улетела, вещи перетасканы и упрятаны в палатку, а вся немногочисленная братия Градиленко (семь человек, включая его самого) расселась вокруг костра на бревнышках. Ник был восьмым в этой странной компании.

Чаепитие, по-видимому, служило контактерам чем-то вроде ритуала. Неким общим собранием, подведением итогов – наверное, так.

Градиленко дождался, пока ему нацедят в керамическую кружку пахучей густой жидкости, прокашлялся и, словно бы ни к кому не обращаясь, приступил:

– Итак, коллеги? Кто введет новичка в курс дела? Матвей?

– Лучше пусть Гарик, – отозвался один из контактеров. – Гарик дежурил, когда девчонка назвала его, – Матвей кивнул в сторону Ника, – имя.

– Ладно. Давай, Гарик, – велел Градиленко.

Пиротехник-неумеха поправил очки и виновато поглядел на Ника.

– Прежде всего позволю спросить, – начал он, как показалось Нику, не то смущенно, не то виновато, – вы осведомлены о базовой процедуре контакта?

– Нет, – ответил Ник и свойски подмигнул. – При обнаружении аборигенов мне предписывается сворачивать работы и убираться восвояси.

– Что, кстати, не было проделано, – вполголоса проворчал Градиленко. Не удержался, встрял-таки.

– Уважаемый, – миролюбиво ответил Ник. У него почему-то установилось хорошее настроение, даже зануда-контактер не мог настроение испортить. – Вам приходилось попадать в эпицентр поверхностного землетрясения? Нет? Так вот, нападение землеходов – это гораздо страшнее. Я вас уверяю. И не будем об этом, ладно? Вам уже прищемили хвост однажды, так не заставляйте меня снова звонить шефу!

Градиленко насупился и уткнулся в кружку с чаем. Ник с некоторым изумлением отметил, что его наглый блеф возымел желаемые последствия, и мысленно поставил себе пять баллов за смекалку.

– В общем, – осмелился продолжить робкий Гарик, – мы пытаемся наладить взаимопонимание с аборигенами. Ищем точки соприкосновения, общие понятия, общие константы… До сих пор это срабатывало. На Селентине мы впервые зашли в тупик…

Ник заметил, что Градиленко еще ниже склонился над чашкой, чуть нос в чай не макнул.

– Мы неделю бьемся, но аборигены либо не хотят нас понять, либо не могут. Сегодня утром девушка, с которой мы контактируем чаще всего, рассердилась, накричала на меня и заявила, что, если мы хотим с ними общаться, мы должны вызвать вас.

– Понятно, – кивнул Ник и не смог не съехидничать: – Не могу сказать, что очень удивлен.

– Мы прочли все ваши отчеты о пребывании у аборигенов. Мы пытались вести себя по вашей схеме. Бесполезно. С сегодняшнего утра на нас не обращают внимания – Матвей три часа простоял у подножия супердерева, но никто так и не спустился. У нас нет выхода, кроме как просить вас о помощи.

– А если я откажусь? – Ник склонил голову набок и покосился на Градиленко. Он угадал – ответил, конечно же, начальник контактеров:

– Не дури, Капранов. Пусть твой шеф и большая шишка, но неподчинение прямым приказам и он покрыть не сможет. Не заставляй меня приказывать.

Ник хмыкнул.

– Да я так спросил, абстрактно, – сказал он. – Зачем мне противиться? Ладно, что я должен делать?

– Попробовать стать мостом между нами и селентинцами. Ты должен попытаться понять их. И объяснить все нам.

– Ладно.

– Смотри. – Гарик вытащил из внутреннего кармана книжицу, потрепанную и засаленную. У Ника при виде ее брови неудержимо поползли вверх – не привык он к книгам в таком состоянии. Да что там, он привык к книгам исключительно в электронном виде. Распечатки распечатками, а книги Ник воспринимал как череду строк в экранах терминалов.

– Это руководство по…

«О боже, – мысленно простонал Ник. – И тут руководство… Неужели правительство Земли состоит сплошь из одних непрошибаемых чинуш?»

Но он продолжал покорно слушать. И покорно вникать.

Потому что это временно стало его работой. Здесь, на Селентине, которую он успел полюбить больше, чем все виденные доселе миры.

3

Ветер шастал даже здесь, внизу. От дерева к дереву, от куста к кусту. Налетал неожиданно, спутывал длинные ветви шавош, заплетал их в беспорядочные косы. Ник поежился – скорее по привычке. С некоторых пор он перестал мерзнуть, несмотря на минимум одежды – шорты, легкая майка травянистого цвета да мокасины на шнуровке.

Компьютер и груду всякой мелочевки из контактерского реквизита он перестал таскать с собой довольно быстро, когда понял, что никакого проку от них все равно нет. Только руки занимают да плечи оттягивают. Градиленко попытался на него надавить, но Ник Лишь досадливо отмахнулся: коли поручили программу вести мне, так извольте не мешать, господа теоретики.

В самом деле, пластиковые квадратики с нарисованной примитивной арифметикой и геометрией Кристу заинтересовали только в начальный момент.

– А, система счета и измерений? – взглянув, догадалась она с первого раза. – Зачем ты это принес?

Ник пожал плечами и принялся неубедительно лопотать что-то насчет взаимопонимания и мостов, как учили его бородачи-контактеры, но потом сам устыдился этой пурги и честно признался:

– Не знаю, Криста. Мой наставник порекомендовал мне взять это и показать вам.

– Твой наставник? – удивилась Криста. – Но ведь ты говорил, что твой наставник сюда не при-ле-тел, а остался дома и ты общался с ним посредством дальней связи.

– Ну, не мой наставник, а наставник земной миссии на Селентине, – поправился Ник. – Я должен его слушаться тоже. Он отвечает за то, чтобы вы, селентинцы, и мы, земляне, получше поняли друг друга.

Криста удивилась еще больше:

– А разве не ты теперь за это отвечаешь? Мы ведь выбрали тебя. Значит, наставником стал ты.

Ник не сразу нашелся, что ответить.

– Видишь ли, Криста, – сказал он, поразмыслив. – Я скорее не наставник, а исполнитель. Я прихожу в лагерь землян и все-все им рассказываю. Наставник со своими помощниками выслушивают, думают, совещаются и говорят мне, что делать дальше.

– Ага, – фыркнула Криста и смешно наморщила носик. – Все в точности так. Пичкают тебя глупостями, ты пытаешься вывалить эти глупости на нас, мы, естественно, отмахиваемся, после чего ты все наставления забываешь, наконец-то становишься самим собой и появляется возможность говорить с тобой, как с нормальным человеком. Ник, мне кажется, что этот наставник вместе с помощниками занимает чужое место – твое. Убери всю эту математику подальше, я все равно в ней плохо разбираюсь.

– А кто разбирается хорошо?

– Кто? Те, кому это нужно. Шнырики некоторые. Вот он, например. – Криста показала на самого маленького наездника на летающем диске, того, который все время молчал.

– Он? – изумился Ник. – А он что, разумен?

Криста, кажется, обиделась.

– Ник! Он, между прочим, селентинец!

– Прости, – поспешно выпалил Ник. – Я думал, на Селентине разумны только такие, как ты, только люди.

Криста поглядела на него странно.

– Ну и чушь иногда лезет тебе в голову. Ник! Я бы до такого ни за что не додумалась, даже нарочно.

– Прости, Криста, – искренне извинился Ник. Еще раз. – Я многого просто не понимаю. На Земле разумны только люди, вот я и подумал, что у вас то же самое.

– Только люди? – с внезапной жалостью переспросила Криста. – Бедные вы, бедные… Нет, постой! А тот шнырик, которого поймал Буга? Он ведь брал какие-то пробы у озера. Ты хочешь сказать, что он неразумен?

Ник едва не поперхнулся – закашлялся и Криста не замедлила увесисто шлепнуть его по спине. Кашель сразу же прошел.

– Э-э-э… – протянул Ник, отдышавшись. – Тот шнырик был не живой. Точнее, не совсем живой, хотя в нем присутствуют органические элементы. Я его вырастил, точно так же, как выращивал дома. Понимаешь?

– Нет, – честно призналась Криста. – Если ты его вырастил, как он может быть неживым?

– Ну, понимаешь, его придумали и создали люди. Он – механ, инструмент. Вроде палки, которой ты можешь дотянуться до плода, если рук не хватает. Ты ведь не считаешь палку разумной, хотя она когда-то тоже выросла?

Криста нахмурилась и некоторое время думала.

– Нет. Это неправильно. У тебя ошибочные аналогии, – заявила она.

Ник пожал плечами.

– Помнишь, я тебе рассказывал, что земляне пошли по механическому пути развития? Из мертвых предметов – камня, дерева, железа – они строили различные приспособления и механизмы, со временем все более сложные…

– Дерево – живое, – рассеянно заметила Криста. – Ник, давай поговорим об этом позже, ладно?

Нику пришлось согласиться.

В общем, еще два дня он брал с собой реквизит, но даже не доставал его из рюкзачка, а на третий резонно подумал – какого черта? И оставил рюкзачок в лагере. Градиленко не замедлил наехать на него по этому поводу, но Ник, почувствовав свою очевидную нужность, осадил шефа контактеров без всякой жалости и церемоний. Не сумел справиться сам? Вот сиди теперь, не вякай и другим не мешай.

Градиленко заткнулся, но (Ник это чувствовал) затаил злобу.

«Ну и пусть, – подумал Ник сердито. – Какое мнение селентинцы сложат о землянах, если одним из первых познакомятся с типом вроде Градиленко?»

Ник и себя-то не считал достойным представлять всю Землю. Но лучше уж он, Никита Капранов, существо без особых достоинств и далеко не без недостатков, но не Градиленко же…

Ник огляделся, непроизвольно ежась. Казалось, на таком ветру его должен был пробирать озноб, но ничего подобного. Ничего. И, кстати. Ник неожиданно сообразил, что давно уже не чувствует давний вывих левой ноги. Обыкновенно вывих напоминал о себе – ступишь неудачно или споткнешься – и привет. Пару дней хромоты и боли.

На Селентине Ник не вспомнил о нем ни разу.

Поскольку заняться было все равно нечем – а ожидание назвать занятием не поворачивался язык, – Ник плюхнулся у ствола особо раскидистой шавоши, повозился во мху и помассировал ногу.

Нет. Не чувствуется вывих – даже если подняться, поставить ногу на внешнюю часть стопы и легонько перенести на нее тяжесть тела.

А ведь раньше стоило так сделать, и поврежденные в том злосчастном матче связки тотчас начинали противно ныть.

Вздохнув, Ник покосился на ближайшее супердерево, от которого его отделяло метров семьдесят. Могучий ствол возносил ветви и листву высоко в поднебесье. Подумать только, самые старые из этих невозможных растений выше земной Джомолунгмы…

Биологи, кстати, заявили, что супердеревья невозможны. В принципе. Что они нарушают целый ряд фундаментальных биологических принципов и законов. И с присущей ученым непоследовательностью принялись их изучать – вполне невозмутимо, словно существование принципиально невозможных растений их нисколько не смущало.

Ник и сам многого не понимал. На высоте нескольких километров холодно – на той же Джомолунгме сплошные снега, какая зелень, какие листья? Супердеревья этому и не думали внимать – они были покрыты листвой до самой макушки, царапающей небо.

Впрочем, сколько раз жизнь делала на первый взгляд невозможное возможным? Считалось, что жизнь в межзвездном вакууме возникнуть не может. И – здрасте-пожалуйста! События в заколдованном секторе ADF-503-417. Астахов догадался, что принимаемые ими за чужие звездолеты объекты на самом деле являются животными, приспособившимися к обитанию в вакууме.

Считалось, что…

Крупная шишка, пущенная ловкой рукой, угодила Нику прямо в лоб. От неожиданности Ник подскочил и, конечно же, отвлекся от размышлений.

Из ближайших кустов нехотя выступил Буга. Брат Кристы.

– Привет, Ник! – поздоровался он. – К тебе даже подкрадываться неинтересно. Можно топать, можно шуршать листвой и хрустеть ветками – ты все равно не заметишь.

– Привет, Буга. Извини, я задумался.

Буга фыркнул:

– О чем ты можешь задуматься? О своих картинках на пласти-ке?

– Тебе Криста рассказала?

– О картинках? Нет, шнырик. Самый мелкий. Пожаловался, что загадки на картинках были очень простыми.

Ник смешался.

– Погоди… Но я же никому не показывал эти картинки! Как он мог их видеть?

– Ему Криста нарисовала. Слушай, пойдем к реке сходим, а? Мне рыбы наловить нужно, наставник просил. А когда наставник просит, отказываться как-то неудобно, сам понимаешь…

– Погоди, Буга! Пойдем, пойдем мы с тобой на реку, только ответь – Криста ведь тоже не видела этих картинок!

– Видела, – перебил Буга. – Как бы она их нарисовала шнырику, если она их не видела?

– Ну, видела, конечно, – сдался Ник. – Но она их не рассматривала, просто взглянула один раз, и все.

– А разве этого недостаточно? – удивился Буга. – Взглянула и запомнила.

– Но она говорила, что не разбирается в математике!

– Так и есть. Не разбирается. Поэтому она и рисовала непонятные картинки шнырику.

– То есть… ты хочешь сказать, что Криста их просто запомнила? А потом воспроизвела?

– Да! Ник, ты находишь это странным? Прости, но я нахожу странным то, что ты находишь это странным.

Ник поскреб в затылке. Ну и ну. Похоже, аборигены обладают фотографической памятью. Или это уникальная способность одной лишь Кристы?

– Буга, – спросил Ник, – а ты смог бы нарисовать шнырику такие картинки, если бы взглянул на них разочек?

– Конечно, смог бы! – не задумываясь, заявил Буга. – Любой смог бы. Что в этом сложного? Запомнил и нарисовал. Каждый карапуз смог бы. При условии, конечно, что он уже в состоянии держать в руках стило или хотя бы веточку.

«Значит, все-таки каждый, – подумал Ник. – М-да. Запомним…»

Неприязнь Бути к Нику со временем бесследно прошла, и последние недели они довольно много времени проводили вместе. Если в беседах с Кристой Ник больше узнавал о селентинцах, то общение с ее братом помогало познавать лес. Буга чувствовал себя в лесу примерно так же, как Ник на ростовой площадке или за экраном терминала. Казалось, нет ни единой вещи, ни единого события, которое Буга не был бы в состоянии объяснить, – от внезапного скрипа какой-нибудь пичуги до причины, по которой засохла во-он та кривая шавоша.

Они уже шагали мимо ствола супердерева. На северо-запад, к реке.

– А как мы будем ловить рыбу? – поинтересовался Ник.

– Не знаю, – беспечно отозвался Буга. – Там разберемся, на месте.

– А где Криста?

Буга пожал плечами:

– Не знаю. Кажется, с наставником. Да, точно, я вспомнил, она с утра занята с наставником. Слушай, Ник, ты без нее прожить, что ли, не можешь? Целыми днями с ней болтаешь.

– С ней интересно болтать, – ответил Ник, стараясь не отставать от проворного, как кот, селентинца. – К тому же сейчас это мое задание – болтать с кем-нибудь из вас.

Буга скептически хмыкнул:

– А я тебе для болтовни не подхожу?

– Почему? Подходишь. Но, если честно, общаясь с Кристой, я узнаю о вас намного больше.

– Ты еще с наставниками не общался, – бросил через плечо Буга.

– Да я готов! – Ник на ходу пожал плечами.

Буга даже остановился, и Ник налетел на его могучую спину.

– Готов? Ну-ну! – Буга ухмыльнулся. – Что-то по тебе не скажешь. Тебе еще просыпаться и просыпаться. Ник! Это даже шнырику понятно.

– Просыпаться? – не понял Ник.

– Просыпаться. Ты ведь спишь.

– Я не понимаю тебя, – жалобно протянул Ник. – Объясни, а?

Буга, кажется, озадачился такой постановкой вопроса.

– Что объяснить?

– Ну. – Ник неопределенно пошевелил пальцами рук. – Почему я сплю и как это – просыпаться?

– Спишь, потому что спишь! – веско сказал Буга. – Опять ты о пустом болтаешь. Пошли.

Ник вздохнул. Спит, значит. Спит…

На реке они провели часа два, не меньше. Способ рыбной ловли, избранный Бутой, сперва показался Нику малоэффективным, однако уже к исходу первого часа на берегу оказалось столько крупных рыбин, что Ник в одиночку всех не поднял бы. Второй час Буга посвятил нанизыванию рыбин на необъятный кукан, больше похожий на тонкую, но очень прочную жердь. Кукан этот они взвалили на плечи, причем хвосты некоторых рыбин свисали почти до пояса.

Так и двинулись – впереди Бута, следом Ник, а от плеча селентинца к плечу землянина тянулась жердь с уловом. Ник уныло подумал, что все самые примитивные мосты между различными сообществами почему-то чаще всего связаны с пищей.

Потом Ник сообразил: раз Буга взял его в носильщики, значит, предстоит увидеть селение аборигенов! До сих пор никого из землян туда не приглашали. Собственно, кроме Ника никого и не могли пригласить, но даже и его не приглашали.

У Ника сразу же разыгралось любопытство – попасть в селение ему хотелось давно. Собственно, о селении несколько раз упоминала Криста, но все как-то вскользь, неконкретно. Ни кто там живет, ни сколько там жителей – ничего этого Ник не представлял даже приблизительно. Из бесед с Кристой получалось, что далеко не все селентинцы похожи на людей, но из тех же бесед Ник заключил, что никакого принципиального неравенства в связи с этим не существует. Селентинцы разные – и это никого не смущало. Из селентинцев по меньшей мере.

Криста, к примеру, считала равными себе даже с виду безмозглых жуков-шныриков. Как оказалось, самый маленький из них – математик…

Ветер все завывал в ветвях. Кажется, он даже усиливался.

Не меняя шага, Буга заметил:

– Будет буря.

– Буря? – переспросил Ник. – Сильная?

– Довольно сильная. А ты не чувствуешь ее приближения?

Ник промычал нечто малопонятное, потом честно признался:

– Ну… Я вижу, ветер усиливается. И небо в тучах. Наверное, по этому можно кое-что понять.

– Можно, – подтвердил Буга. – Только гораздо больше можно понять, наблюдая за животными, если ты не чувствуешь бури сам.

– А ты чувствуешь?

– Конечно, – сказал Буга, не оборачиваясь. – Как ее можно не чувствовать?

– Слушай, – вдруг заинтересовался Ник. – А у вас часты бури?

У него уже ныло плечо от тяжести кукана, но пока Буга был склонен к беседе, Нику не хотелось его отвлекать по пустякам.

– Не особенно. Но случаются.

– Супердеревья не ломает?

Буга засмеялся:

– Нет! Их невозможно ни свалить, ни сломать. Они очень живучие и прочные.

Действительно, сколько Ник ни шастал по лесу последнее время, он не видел ни одного поваленного или сломанного супердерева. И сухих супердеревьев не видел, хотя вывороченных и засохших нормальных деревьев повидал очень много.

В селение они успели одновременно с моментом, когда бурю можно уже было считать серьезной. Деревья стонали и скрипели, кущи полоскались по ветру, как знамена. Супердеревья же стояли недвижимо и незыблемо, и Ник очень удивлялся: с такими размерами и с такой парусностью им полагалось раскачиваться и ломаться, как тростинкам. Но буре они были явно не по зубам.

Ник уже начал беспокоиться, не привалит ли их падающим деревом или не случится ли еще какой неприятности, как вдруг сообразил, что они прибыли на место. В селение селентинцев.

Это было похоже на огромный дряхлый сгнивший пень. И еще – на античный цирк-амфитеатр. Концентрические террасы спускались к центру «пня»; остатки коры образовывали вокруг селения нечто на манер забора, более похожего на крепостную стену. Там и сям виднелись темные провалы пещер; некоторые были занавешены зеленоватыми… циновками, что ли? В целом, террасы заволакивались обильной зеленью – растениями с необычно большими, не меньше одеяла, листьями. Вероятно, и цветов здесь обыкновенно хватало, но буря заставила их свернуться в тугие кожистые бутоны и спрятаться меж листьев.

– Пришли, – заметил Буга и сбросил с плеча кукан. Ник последовал его примеру. Из ближайшей норы-пещеры тотчас выбралось несколько… созданий.

Иного слова Ник подобрать не смог.

Одно было похоже на серого богомола, сохранившего, впрочем, следы антропоморфности. Конечностей у него, по крайней мере, было четыре. Зато голова скорее смахивала на велосипедное седло, чем на голову человека, даже с учетом общей карикатурности.

Второй был похож на сказочного гнома – очень толстый и очень низенький человечек с пышной бородой по пояс; на голове седые волосы человечка были схвачены в хвостик, но не на затылке, а на макушке. Этот носил одежду – необъятные желтые шорты на перехлестнутых крест-накрест лямках.

Третий вообще походил на обыкновенного лохматого пса. Вплоть до репейника в шерсти. Он и вел себя как пес – кинулся к Буге, взлаял пару раз и принялся восторженно прыгать вокруг.

Четвертое создание показалось Нику плохой пародией на Кристу. Оно выглядело совсем как женщина, молоденькая симпатичная женщина, но какая-то словно бы мультяшная, нарисованная. Слишком большие глаза, непривычные пропорции тела – в общем, героиня какого-нибудь анимэ в чистом виде.

Вся эта компания издавала разнообразные звуки; Буга их явно понимал. Ник же ничего похожего на речь отследить не смог.

Вскоре к этой четверке присоединилось еще несколько селентинцев, столь же пестро выглядящих и столь же разительно отличающихся друг от друга. Они дружно занялись уловом – снимали рыбин с кукана и растаскивали в разные стороны.

С неба упали первые капли дождя.

– Пойдем. – Буга пихнул Ника в нужном направлении. – Не то вымокнем.

И он увлек землянина к одной из занавешенных пещер.

Краем глаза Ник увидел, как откуда-то сверху спикировала еще одна похожая на фею туземочка. Эта была почти неотличима от Кристы, вплоть до приклеенной юбочки. Во всяком случае, она отличалась от Кристы не больше, чем любая земная девчонка отличается от одноклассницы.

«Господи, – подумал Ник с тоской. – Ну почему я не контактер и не ксенолог? Мне же в этой каше вовек не разобраться…»

В пещере было сухо и – к великому удивлению Ника – светло. Не так, как снаружи обычным днем, но и не темнее, нежели сейчас, в бурю. Ко все тому же удивлению в пещере нашлась обстановка – столы, стулья, лавки какие-то вдоль стен, шкафы, уставленные посудой. Но все это было частью пня, диковинными выростами древесины, и поэтому ни стулья, ни стол невозможно было сдвинуть с места.

Широкое, похожее на обычный топчан, только попросторнее, ложе устилали бесформенные мохнатые пледы. Ну не поворачивался язык назвать это шкурами – пледы, и все тут!

– Сейчас поесть принесут, – сообщил Буга, садясь к столу. – Ух, навернем ушицы свежей!

И хитро подмигнул.

«Ушицы? – подумал Ник. – Так ее еще сварить надо. Или не мы одни рыбачили сегодня?»

Действительно, из глубины пещеры показалась… сначала Ник решил, что это Криста. Но это была не она. Возможно, недавняя пикирующая туземочка, а может быть, и нет. В руках туземочка держала поднос, на котором стояли две миски и несколько небольших блюдец. От мисок распространялся ни с чем не сравнимый аромат ухи. Просто умопомрачительный, до голодных спазмов в желудке.

На блюдцах обнаружились: лепешки (невероятно вкусные), какая-то острая приправа сродни аджике, сметана и две рюмки граммов по сто пятьдесят с прозрачной жидкостью.

Буга первым делом потянулся к рюмке.

– Ну, – сказал он так, будто произносил тост, – с удачной рыбалкой!

Ник по примеру селентинца тоже взял рюмку и опасливо понюхал.

Пахло водкой. Хорошей, идеально очищенной водкой.

Машинально Ник потянулся чокнуться; Буга на секунду замешкался, а потом, словно догадавшись, что нужно делать, потянулся навстречу. Рюмки сухо цокнули, встречаясь; они явно не были стеклянными.

По давней русской традиции Ник коротко выдохнул: «Ху!» и опрокинул содержимое в рот.

Водка. Хорошая водка. Настолько хорошая, что даже закусывать или запивать не хотелось – провалилась в желудок и улеглась томным согревающим слоем.

Уха тоже была прекрасной, причем с тем неповторимым привкусом, который возникает лишь если в котел добавить немного все той же водки.

Ник выхлебал свою порцию вмиг, заедая лепешкой, которую не забывал макать попеременно то в аджику, то в сметану.

Только расправившись с едой, он рассмотрел посуду.

Ложки были явно деревянными, но настолько тонкими, что вряд ли их выстрогали из цельного куска дерева. Напротив, судя по некоторой неправильности формы можно было предположить, что их выращивают. Прямо на кусте. То же и с мисками – они были тонкими и податливыми, как фольга, но форму держали безукоризненно.

– Здорово! – довольно пробасил Буга и откинулся на спинку стула.

А снаружи бушевал ветер и хлестал ливень.

И вдруг Буга напрягся. Словно бы прислушивался к чему-то.

– Ой, – сказал он не то смущенно, не то обеспокоенно. – Сюда идет наставник. Я побежал…

И он, не замечая протестующего жеста Ника, вскочил и поспешно скрылся в глубине пещеры. Фея-туземочка молниеносно прибрала со стола посуду, а крошки и тому подобную мелочь вмиг размела стайка невесть откуда взявшихся насекомых, исчезнувших так же неожиданно и стремительно, как и появились.

Ник остался за стерильным, вылизанным до блеска столом – ни жив, ни мертв.

«Господи, – подумал он снова. – Ну почему я не контакте??»

Слово «идет» появление наставника описывало не очень точно. Нику сначала показалось, что напротив, по ту сторону стола разом сгустился воздух и кто-то похожий на привидение сделал вид, будто перестал парить и теперь сидит на стуле. На месте Бути. Потом туман сгустился плотнее, стал синеватым и мерцающим, как кисель. Или как плоть медузы. И вдруг, почти без перехода, обрел вид человека.

В принципе Ник ожидал, что наставник в конце концов примет облик человека. Хотя бы из присущей разумным существам вежливости. Но он ожидал увидеть почтенного старца, убеленного сединами и умудренного годами.

Как же! Привидение обратилось в молодого, моложе Ника, белобрысого парня. Лет девятнадцати – двадцати.

«И то правда, – уныло подумал Ник, машинально нашаривая на груди пуговицу. – Какая радость высшему разуму обращаться в старика с подагрическими ногами и непременной одышкой? Куда приятнее вот так, брызжать здоровьем и сверкать румянцем».

Пуговицы Ник, естественно, не нашарил, поскольку шастал по Селентине в легкомысленной майке. Сообразив это, он опустил руку.

– Здравствуй, Ник, – сказал наставник.

Голос у него был тоже молодой. А вот интонации – нет. Но и старческими их не назовешь: какие-то машинно-бесстрастные, что ли?

– Здравствуйте, – послушно отозвался Ник на приветствие. – Вам известно мое имя?

– Конечно. – Наставник не выразил удивления или досады. – Кристе ведь оно известно? Значит, и мне известно.

– То есть, – Ник по недавно сложившейся привычке тут же взял быка за рога и принялся тянуть информацию, – то есть вам известно все, что известно Кристе?

Наставнику, будь он классическим старцем, сейчас полагалось устало усмехнуться. Юнец, напротив, лишь чуть поморщился, и, надо сказать, это показалось Нику куда более естественным.

Ник вдруг подумал, что здесь, на Селентине, все почему-то кажется естественным, до странности естественным, без всякой ненужной натуги и показухи.

Она была честной, Селентина, честной перед всеми и со всеми. Даже с землянами, увы, гораздо больше привычными ко лжи и недомолвкам, чем к этой обескураживающей и совершенно бескорыстной честности.

– Почему же – все? – не согласился наставник. – Только то, что она не скрывает. У каждого есть свой потаенный уголок в душе, куда заказан путь даже самым близким.

Наверное, из Ника получился бы неплохой контактер, избери он в свое время эту стезю. Еще пару недель назад он боялся, что не будет знать, как себя вести и какие вопросы задавать. Но на деле все получалось словно бы само собой, и к этому не приходилось прилагать ни малейших усилий. Вот и сейчас нужные слова возникли сами. Подвернулись, вовремя подвернулись:

– Вы считаете, что душа существует?

Наставник едва заметно искривил губы:

– Существует ли бесконечность? Существуют ли отрицательные величины? Существует ли прошлое? В каком-то смысле – да, существуют, поскольку разум оперирует подобными понятиями, хотя их невозможно потрогать или увидеть. Думаю, и с душой нечто подобное. Причем ни секунды не сомневаюсь, что у землян все обстоит именно так, как я только что обрисовал. Так ведь?

– Ну, в общем, так. Хотя можно поспорить. Только я не вижу смысла. Ну, ладно. Мое имя вы знаете. А как мне вас называть?

– Наставником. Просто наставником. Пусть даже я и не твой наставник. И, кстати, тебя не раздражает манера обращения на «ты»? Я знаю, у вас больше принято вежливое обращение.

– Ничуть не раздражает! – заверил Ник. – Я еще не в том возрасте, когда обращение на «ты» начинает казаться панибратством.

О кажущейся молодости собеседника Ник заставил себя не думать.

– Тебе, естественно, страшно интересно узнать, зачем я захотел тебя увидеть. Так?

– Естественно, – подтвердил Ник. – Очень интересно.

– Увы, – наставник развел руками, совершенно по-человечески (Ник даже на секунду напрягся, вспоминая, делал ли он при нем подобный жест, но потом сообразил, что при Кристе наверняка делал). – Вынужден тебя разочаровать. Никакого особого умысла у меня не было. Мною двигало чистое любопытство.

– Значит, и наставникам оно не чуждо?

Юнец засмеялся, запрокинув голову:

– Полноте, Никита! Неужели вы, земляне, воображаете нас всезнайками, окончательно потерявшими интерес к жизни? Это противоречит самой природе разума. Разум всегда сознает, что все отпущенное ему время он только и делает, что карабкается вверх по лестнице. А без любопытства кто же станет карабкаться?

– Скажите, наставник, – Ник снова выловил откуда-то из омута собственных мыслей очередной вопрос, который, вероятно, сумели бы оценить только контактеры, – а насколько выше вы забрались по этой лестнице? Выше, например, меня, среднего землянина?

– Для того, чтобы оценить насколько, нужно стоять еще выше меня. Я ведь, в сущности, ничего не знаю о землянах. Единственный, о котором мне известно хоть что-нибудь, – это ты. Прибегну к сравнению, достаточно вольному и поэтичному, но при этом довольно жестокому. Так что не обижайся. Видишь вон ту бабочку, что прячется от дождя в пещере?

Ник невольно обернулся, но, конечно же, не увидел никакой бабочки. Стол, за которым сидели они с наставником, отделяло от входа в пещеру добрых пятнадцать метров. Разглядеть какую-то там бабочку, сидящую в трещинах древесины, не смог бы, наверное, и самый дальнозоркий из людей.

– Ее путь таков: яйцо-гусеница-куколка-бабочка. Если использовать подобную аналогию, ты – яйцо. Я, вероятно, гусеница, готовая превратиться в куколку.

– А Криста? – выпалил Ник. – И Буга?

– О! – улыбнулся юнец. – Они, несомненно, недавно вылупившиеся гусеницы, неугомонные и вездесущие! Они охотно ползают с места на место, поедают листву, резвятся и познают мир.

Ник вздохнул.

Ему не врали. Селентинцу незачем врать.

Яйцо. Всего лишь яйцо, неподвижное и жалкое. Зародыш, заготовка будущей бабочки. Не об этом ли ему неустанно твердили Криста и Буга: «Ты спишь. Ник!»?

О чем же еще, если не об этом?

– Наставник, – сдавленно спросил Ник. – А землянин Никита Капранов вообще способен стать гусеницей? Хотя бы гусеницей, не говоря уже о бабочках? Проснуться?

– Любой, обладающий разумом, способен. Безразлично – землянин или нет. Ты считаешь себя разумным?

Ник снова поискал на груди пуговицу – конечно же, безуспешно.

– И способность к полету – это тоже один из факторов пробуждения? – поинтересовался он.

Юнец неожиданно перестал улыбаться.

– Ник! Способность к полету – это просто сопутствующая мелочь. Ты можешь проснуться и при этом не научиться летать. Если тебе не нужно. Пробуждение – это переход на качественно иной уровень взаимодействия с миром. Ты уже способен постичь это, иначе наш разговор не склонился бы в нужную сторону, да и вообще не состоялся бы. Собственно, тебе осталось только окончательно поверить, в чем я тебе и пытаюсь помочь. Надеюсь, ты сознаешь, что готовых рецептов не существует. Селентина – именно то место, где стоит проснуться. И где легко проснуться. Я сам когда-то проснулся здесь. И, – наставник вдруг доверительно склонился в сторону Ника, – у тебя замечательная помощница.

Ник глупо хлопнул глазами, а наставник вдруг потерял материальный облик и снова стал синеватым маревом, похожим на привидение. Он становился все прозрачнее и прозрачнее, пока совсем не исчез.

Совсем.

Некоторое время Ник пребывал в форменном ступоре. Он пытался осмыслить все, что сейчас услышал, но в голове кто-то настырно бухал в большой надтреснутый колокол, отчего мысли норовили расползтись и попрятаться по самым дальним и темным углам.

А потом его позвали.

– Ник! Пойдем скорее! Дождь закончился!

Когда он вышел из пещеры, селение-амфитеатр сияло мириадами капелек росы, в каждой из которых ослепительно отражалось солнце Селентины. Остро пахло озоном и мокрой листвой. На фоне исполинской, в полнеба радуги – Криста, улыбающаяся зеленоокая дива. Это она звала его.

И – как достойный всему внезапному великолепию фон – громада супердерева чуть поодаль.

«Ой, мамочки», – подумал Ник.

И еще он подумал, что же будет рассказывать контактерам?

– Мне кажется, – хмуро заявил Градиленко, – ты от нас что-то скрываешь.

– А что мне скрывать? – искренне удивился Ник. – Думаете, я набрел в лесу на месторождение алмазов и втихую его разрабатываю? Так здесь алмазы мало ценятся.

Градиленко кутался в пуховик, который, увы, плохо защищал его от пронизывающего осеннего ветра. То, что Ник был лишь в шортах, майке и босиком, раздражало шефа контактеров еще сильнее.

– Ты сорвал процедуру контакта, – сказал Градиленко. – Отчетов от тебя я не видел уже полтора месяца.

– Коллега, – с чувством произнес Ник. – Напротив, я довольно далеко продвинулся на стезе контакта с обитателями Селентины. И именно поэтому я хочу остаться. Остаться здесь, чтобы окончательно понять и вообразить мост, который можно будет навести между Землей и Селентиной. По-моему, это вам только на руку.

– Нам на руку твоя помощь, которой мы не видим. Я не понимаю, чем ты занимаешься там, в лесу. Я не понимаю, почему ты не мерзнешь на этом чертовом ветру. Я не понимаю, почему общение с каким-то летающим жуком для тебя стало важнее, чем общение с людьми. Я не понима…

– Коллега, – проникновенно и очень спокойно перебил Ник. – Если бы вы дали себе труд осмотреться окрест, возможно, вы отыскали бы первые ответы. Это так, совет вам и всем остальным. На будущее.

Бородачи-контактеры, подчиненные Градиленко, неприкаянно топтались около посадочного бота. Им было тоскливо, холодно и неуютно. И десантникам с прикладными лучевиками тоже было тоскливо, холодно и неуютно.

Земная миссия на Селентине готовилась к отбытию. Готовились все, за исключением бывшего эмбриомеханика Никиты Капранова. Контактеры ничего, ровным счетом ничего не добились здесь – аборигены на контакт не пошли. Тем более обиден был явный успех какого-то там эмбриомеханика, слыхом не слыхавшего о типовых процедурах контакта и тем более о ксенопсихологии. Градиленко злился. Но вредный экс-эмбриомеханик, похоже, всерьез вздумал обосноваться здесь. На запретной для любого землянина (кроме группы Градиленко, разумеется) Селентине. И сейчас предстояло решить – считать Капранова членом вышеупомянутой группы или уже нет.

– Между прочим, – заметил Градиленко, – я имею право приказывать десантникам. Одно мое слово, и тебя попросту пристрелят, щенок!

– Бросьте, – фыркнул Ник. С некоторых пор он перестал скрывать естественные реакции – к чему их скрывать? – Не станут они стрелять.

– Ты нарушил закон! Ты нарушил устав!

– Считайте, что я уволился из флота. А что до земных законов – так можете меня и землянином больше не считать.

Ник чувствовал, как напряглась в отдалении Криста – она прекрасно помнила разрушительную мощь человеческого оружия. Правда, в прошлый раз был пулевик и был подсвинок… Ник, как мог, успокоил ее.

Не станут десантники стрелять. Не станут. А если и станут… Что же… Скорее всего Ник их опередит. Он нисколько не собирался подставлять собственное тело под смертоносные импульсы лучевиков.

– Геннадий Викторович! – окликнули Градиленко от раскрытого пассажирского люка «Медузы». – Капитан на связи! Время!

Шеф контактеров еще некоторое время зло ел глазами улыбающегося Ника, потом досадливо махнул рукой и уныло побрел к боту.

Ник, не двигаясь с места, наблюдал, как грузятся в бот его бывшие соплеменники – десантники, контактеры. То есть это они думали, что бывшие.

У Ника на этот счет сложилось свое мнение.

Задраен люк. Пилот сейчас прогоняет предстартовые тесты… «Медуза» неторопливо отрывается от почвы и, ускоряясь, рвется в зенит, в холодное октябрьское небо Селентины. Супердеревья прощально машут ему ветвями.

Странно, но Ник почти не испытывал тоски по дому – в другое время при виде стартующего бота непременно заныло бы где-то в области сердца.

Почти не испытывал.

Все-таки он сильно изменился в последние месяцы.

Прошло минут пять; стряхнув наконец оцепенение, Ник обернулся и позвал:

– Криста!

Девушка помахала ему рукой с ветви здоровенной шавоши, с высоты добрых, наверное, тридцати метров.

– Иди ко мне! – позвала она негромко, но Ник ее, естественно, слышал так же ясно, как если бы она находилась совсем рядом.

Он зажмурился и побежал. Все быстрее и быстрее. На десятом или одиннадцатом шаге Ник неуверенно оторвался от земли, между лопатками под тоненькой линялой майкой набухли два тугих кома, а потом на свободу вырвалось еле различимое в свете дня мельтешение чего-то эфемерного и полупрозрачного, словно у Ника вдруг отросли стрекозиные крылья, и трепетали сейчас за спиной, и трепетали, вознося его все выше и выше.

Уже на ветви шавоши он на секунду обернулся, мельком взглянул на темное пятно посреди лужайки, потом на низкие тучи, в которых скрылся бот с крейсера «Калахари», а потом сгреб Кристу в объятия и радостно прошептал ей в самое ухо:

– Доброе утро!