Вешние воды

Глава шестая

Скриппс О’Нил искал работу. Хорошо будет поработать руками. Он шел по улице, удаляясь от закусочной, мимо цирюльни Маккарти. В цирюльню заходить не стал. Пусть она смотрелась все так же заманчиво, но Скриппс искал работу. За цирюльней он резко повернул за угол и пошел по Главной улице Петоски. Улица была красивая, широкая, и по обеим ее сторонам выстроились здания из кирпича и прессованного камня. Скриппс шел по ней к той части городка, где стоял насосный завод. У дверей насосного завода он засомневался. Неужто это и есть насосный завод? Рабочие и в самом деле один за другим выносили насосы, ставили на снег и плескали на них воду из ведер, чтобы они покрылись льдом, который защитит их от зимних ветров не хуже любой краски. Но неужто это и есть насосы? Это могло быть сплошной липой. Эти насосники ушлые ребята.

– Слушайте! – обратился Скриппс к одному рабочему, плескавшему воду на новенький чистенький насос, который был только что принесен и стоял на снегу словно бы с недовольным видом. – Это насосы?

– Будут, в свое время, – сказал рабочий.

Скриппс понял, что это завод. С этим его не надуют. Он подошел к двери. На ней была табличка:

«И меня тоже, что ли?» – задумался Скриппс. Затем постучался и вошел.

– Мне бы с управляющим поговорить, – сказал он, стоя тихо в тусклом свете.

Мимо проходили рабочие, неся на плечах новенькие чистенькие насосы. Проходили, напевая обрывки песенок. Ручки насосов сердито хлопали в тупом недовольстве. Отдельные насосы были без ручек. Пожалуй, если подумать, они счастливчики, решил Скриппс. К нему подошел небольшой человечек. Ладно скроенный, низкорослый, плечистый и хмурый.

– Вы управляющего спрашивали?

– Да, сэр.

– Я тут бригадир. Как скажу, так и будет.

– Вы можете нанимать и увольнять? – спросил Скриппс.

– Легко – что одно, что другое, – сказал бригадир.

– Я хочу работу.

– Опыт есть?

– Не в насосах.

– Ну, хорошо, – сказал бригадир. – Поставим вас на сдельную работу. – Ну-ка, Йоги, – позвал он человека, стоявшего и глядевшего из окна завода, – покажи этому новенькому, куда сложить пожитки и как не потеряться в этих дебрях. – Бригадир смерил Скриппса взглядом. – Я австралиец, – сказал он. – Надеюсь, вам у нас понравится.

И удалился.

От окна подошел человек по имени Йоги Джонсон.

– Рад знакомству, – сказал он.

Он был коренастым, крепко сбитым. Из тех людей, которые встречаются почти повсюду. Судя по всему, человек бывалый.

– Ваш бригадир – первый австралиец в моей жизни, – сказал Скриппс.

– Да не австралиец он, – сказал Йоги. – Просто был одно время с австралийцами на войне, и на него это сильно подействовало.

– А сам ты воевал? – спросил Скриппс.

– Да, – сказал Йоги Джонсон. – Я первый пошел с «Кадиллака».

– Должно быть, повидал немало.

– Мне хватило, – ответил Йоги. – Идем, покажу тебе, как мы тут работаем.

И он повел за собой Скриппса, показывать ему насосный завод. Внутри завода было темно, но тепло. Голые по пояс рабочие брали насосы большущими щипцами и тащили один за другим к бесконечному конвейеру, где отбраковывали негодные, а безупречные насосы ставили на другой бесконечный конвейер, который вел в холодильную камеру. Другие рабочие, по большей части индейцы, в одних набедренных повязках, разбивали бракованные насосы кувалдами и кирками и быстро переделывали их в головки топоров, вагонные пружины, кулисы тромбонов, пулелейки – ту или иную вторичную продукцию большого насосного завода. Все шло в дело, пояснил Йоги. В углу большого кузнечного цеха сидели на корточках юные индейские парняги, напевая себе под нос старинную туземную песню, и делали из мелких кусочков металла, образовавшихся при отливе насосов, безопасные бритвенные лезвия.

– Они голышом работают, – сказал Йоги. – На выходе их обыскивают. Бывает, прячут лезвия, а потом с собой выносят и сбывают на черном рынке.

– Должно быть, от них убыток немалый, – сказал Скриппс.

– Да ну, – ответил Йоги. – Инспектора почти всех ловят.

Наверху, в отдельной комнате, работали два старика. Йоги открыл дверь. Один старик взглянул на него поверх очков в металлической оправе и нахмурился.

– Сквозняк из-за вас, – сказал он.

– Дверь закройте, – сказал другой старик скрипучим брюзжащим старческим голосом.

– Они у нас два рукодельника, – сказал Йоги. – Делают все насосы, какие мастерская отправляет на большие международные гонки с насосными шинами. Помнишь наш «Бесподобный поршень», который выиграл насосную гонку в Италии, где еще убили Фрэнки Доусона?

– Я читал об этом в газете, – ответил Скриппс.

– Мистер Борроу, тот, что в углу, сделал «Бесподобный поршень» своими руками, – сказал Йоги.

– Я его вырезал прямо из стали вот этим ножом. – Мистер Борроу поднял нож с коротким лезвием, похожий на опасную бритву. – Восемнадцать месяцев ушло, пока до ума довел.

– «Бесподобный поршень» был насос что надо, – сказал старик с тонким голосом. – Но сейчас мы работаем над таким, что только пятки будут сверкать перед всеми заграничными насосами, верно, Генри?

– Это мистер Шоу, – сказал Йоги полушепотом. – Он, наверно, величайший из ныне живущих насосный мастер.

– Вы, ребята, шли бы по своим делам, – сказал мистер Борроу.

Он упорно продолжал что-то вырезать, его нетвердые старческие руки подрагивали между замахами ножа.

– Пусть посмотрят, – сказал мистер Шоу. – Ты откуда, парень?

– Я только что из Манселоны, – ответил Скриппс. – От меня жена ушла.

– Что ж, найдешь другую без лишних усилий, – сказал мистер Шоу. – Парень ты симпатичный. Но послушай моего совета и не хватай первую встречную. Худая жена не сильно лучше, чем никакая.

– Ну, не скажи, Генри, – заметил мистер Борроу своим тонким голосом. – Какая-никакая, а жена есть жена, по теперешним-то временам.

– Послушай моего совета, парень, и не спеши. На сей раз найди себе хорошую.

– Генри знает в этом толк, – сказал мистер Борроу. – Он знает, о чем говорит.

Он рассмеялся тонким, кудахчущим смехом. Мистер Шоу, старый насосный мастер, покраснел.

– Вы, ребята, шли бы по своим делам и дали нам дальше делать насосы, – сказал он. – У нас с Генри работы тут непочатый край.

– Очень рад знакомству, – сказал Скриппс.

– Идем, – сказал Йоги. – Надо найти тебе дело, а то бригадир прищемит мне хвост.

Он поставил Скриппса в торцевальный цех, торцевать поршни. Скриппс проработал там почти год. В чем-то это был счастливейший год в его жизни. А в чем-то – кошмар. Сущий кошмар. Под конец он его даже полюбил. Хотя в чем-то ненавидел. Не успел он заметить, как прошел год. А он все так же торцевал поршни. Но что за странные вещи случились за этот год! Он часто о них задумывался. Когда он задумывался, торцуя поршень уже почти автоматически, он прислушивался к смеху, доносившемуся снизу, оттуда, где индейские шкеты формовали будущие бритвенные лезвия. Он слушал, и что-то поднималось у него в горле, норовя задушить.

Глава седьмая

Тем вечером, после первого дня на насосном заводе, положившего начало бесконечной или стремящейся к бесконечности череде дней, занятых тупой торцовкой поршней, Скриппс снова пошел поесть в закусочную. Весь день он скрывал свою птичку. Что-то ему подсказало, что насосный завод не место, чтобы показывать всем свою птичку. За этот день птичка не раз доставляла ему неудобство, но он приспособил свою одежду и даже сделал прорезь, чтобы птичка могла высунуть клюв и вдохнуть свежего воздуха. Теперь рабочий день окончился. Конец работе. Скриппс на пути в закусочную. Скриппс счастлив, что работал руками. Скриппс думал о старых насосных мастерах. Скриппса ждало общество дружелюбной официантки. Кто вообще эта официантка? Что с ней такое случилось в Париже? Он должен выяснить побольше об этом Париже. Йоги Джонсон был там. Он поспрошает Йоги. Разговорит его. Развяжет ему язык. Вытянет все, что тот знает. Скриппс кумекает по этой части.

Глядя на закат над гаванью Петоски – озеро теперь замерзло, и здоровые глыбы льда выступали над волноломом, – Скриппс шагал по улицам Петоски в сторону закусочной. Ему бы хотелось позвать с собой поесть Йоги Джонсона, но он не осмелился. Рано еще. Надо подождать. Всему свое время. С таким человеком, как Йоги, ни к чему пороть горячку. Кто он вообще, этот Йоги? Он правда воевал? Что для него значила война? Он правда был первым, кто записался с «Кадиллака»? И где был этот «Кадиллак»? Время покажет.

Скриппс О’Нил открыл дверь и вошел в закусочную. Немолодая официантка встала со стула, где читала американское издание «Манчестер гардиан», и положила газету и свои очки в металлической оправе на кассу.

– Добрый вечер, – сказала она просто. – Хорошо, что это вы.

Что-то шевельнулось внутри Скриппса О’Нила. В нем возникло чувство, определить которое он не умел.

– Я работал весь день, – он взглянул на немолодую официантку и добавил: – Ради вас.

– Как мило! – сказала она, а затем улыбнулась застенчиво. – И я работала весь день – ради вас.

В глазах Скриппса стояли слезы. Что-то снова в нем шевельнулось. Он подался вперед и взял немолодую официантку за руку, и она с тихим достоинством вложила свою руку в его.

– Ты моя женщина, – сказал он.

У нее в глазах тоже стояли слезы.

– Ты мой мужчина, – сказала она.

– Я скажу это снова: ты моя женщина, – торжественно произнес Скриппс.

Внутри него словно что-то надломилось. Он почувствовал, что сейчас заплачет.

– Пусть это будет нашей свадебной церемонией, – сказала немолодая официантка.

Скриппс пожал ее руку.

– Ты моя женщина, – сказал он просто.

– Ты мой мужчина и больше, чем мужчина, – она взглянула ему в глаза. – Ты для меня вся Америка.

– Идем же, – сказал Скриппс.

– Птичка у тебя с собой? – спросила официантка, убирая свой передник и сворачивая «Манчестер гардиан уикли». – Я возьму «Гардиан», если ты не против, – сказала она, заворачивая газету в передник. – Это новая газета, и я еще ее не прочитала.

– Я очень уважаю «Гардиан», – сказал Скриппс. – У меня в семье всегда ее выписывали, сколько себя помню. Мой отец был большим поклонником Глэдстоуна [18].

– Мой отец учился с Глэдстоуном в Итоне, – сказала немолодая официантка. – А теперь я готова.

Она надела пальто и стояла наготове, держа в руке передник, потертый черный сафьяновый очечник с очками в металлической оправе и номер «Манчестер гардиан».

– У тебя нет шляпы? – спросил Скриппс.

– Нет.

– Тогда я тебе куплю, – сказал Скриппс с нежностью.

– Это будет твой свадебный подарок, – сказала немолодая официантка.

И в глазах у нее снова засияли слезы.

– А теперь идем, – сказал Скриппс.

Немолодая официантка вышла из-за стойки, и они вдвоем, рука в руке, вышли в ночь.

Оставшийся в закусочной чернокожий повар приоткрыл дверцу и выглянул из кухни.

– Надо же, отчалили, – усмехнулся он. – Отчалили в ночь. Ну и ну.

Он аккуратно закрыл дверцу. Даже его это слегка впечатлило.

Глава восьмая

Через полчаса Скриппс О’Нил и немолодая официантка вернулись в закусочную мужем и женой. Закусочная почти не изменилась. Там была длинная стойка, солонки, сахарницы, бутылочка кетчупа и бутылочка вустерширского соуса. И дверца, ведшая в кухню. За стойкой стояла сменная официантка. Это была пышная задорная девушка в белом переднике. У стойки сидел коммивояжер и читал детройтскую газету. Коммивояжер ел стейк на косточке и подрумяненный картофель соломкой. Скриппс с немолодой официанткой испытали нечто в высшей степени прекрасное. Теперь они проголодались. Они хотели есть.

Немолодая официантка смотрит на Скриппса. Скриппс смотрит на немолодую официантку. Коммивояжер читает газету и периодически добавляет кетчупа на подрумяненный картофель соломкой. Другая официантка, Мэнди, стоит за стойкой в недавно накрахмаленном белом переднике. На окнах изморозь. Внутри тепло. Снаружи холодно. Птичка Скриппса, несколько помятая, сидит на стойке и чистит перышки.

– Значит, ты вернулась, – сказала официантка Мэнди. – Повар сказал, ты ушла в ночь.

Немолодая официантка посмотрела на Мэнди ясными глазами и спокойно сказала:

– Мы теперь муж и жена. – Ее голос обрел более глубокий, насыщенный тембр. – Мы только что поженились. Что бы ты хотел на ужин, Скриппс, дорогой?

– Я не знаю, – сказал Скриппс.

Ему было как-то не по себе. Что-то в нем снова шевельнулось.

– Пожалуй, с тебя уже хватит бобов, дорогой Скриппс, – сказала немолодая официантка, его новая жена.

Коммивояжер поднял взгляд от газеты. Скриппс заметил, что это детройтская «Ньюс». Прекрасная газета.

– Прекрасную газету вы читаете, – сказал Скриппс коммивояжеру.

– Это правда, «Ньюс» – хорошая газета, – сказал коммивояжер. – У вас медовый месяц?

– Да, – сказала миссис Скриппс, – мы теперь муж и жена.

– Что ж, – сказал коммивояжер, – это просто прекрасно. Я и сам женатый человек.

– Правда? – сказал Скриппс. – От меня жена ушла. Это в Манселоне.

– Давай уже больше не будем об этом, Скриппс, дорогой, – сказала миссис Скриппс. – Ты столько раз рассказывал эту историю.

– Да, дорогая, – согласился Скриппс.

Он смутно ощутил, что не чувствует в себе уверенности. Что-то где-то внутри него шевелилось. Он взглянул на официантку по имени Мэнди, такую статную и величаво-миловидную, в только что накрахмаленном белом переднике. Он смотрел на ее руки, крепкие, спокойные, умелые руки, выполнявшие официантские обязанности.

– Попробуйте такой стейк на косточке с подрумяненным картофелем, – предложил коммивояжер. – У них тут отличный стейк на косточке.

– Ты будешь, дорогая? – спросил Скриппс жену.

– Я возьму только чашку молока с крекерами, – сказала немолодая миссис Скриппс. – А ты бери, что хочешь, дорогой.

– Вот твои крекеры с молоком, Диана, – сказала Мэнди, ставя их на стойку. – Вы хотите стейк на косточке, сэр?

– Да, – сказал Скриппс.

В нем снова что-то шевельнулось.

– Прожаренный или сыроватый?

– Сыроватый, пожалуйста.

Официантка повернулась к дверце и крикнула:

– Один стек. И чтобы с ватой!

– Спасибо, – сказал Скриппс.

Он окинул взглядом официантку Мэнди. У нее был дар красноречия, у этой девушки. Именно этот дар красноречия привлек его, в первую очередь, к его теперешней жене. И еще ее странное прошлое. Англия, Озерный край. Скриппс прохаживается с Вордсвортом по Озерному краю. Поле золотых нарциссов. Уиндермир и мир в душе. Возможно, скачущий олень [19] в отдалении. Хотя нет, это уже севернее, в Шотландии. Стойкие они ребята, эти шотландцы, засевшие в своих горных крепостях. Гарри Лаудер [20] со своей трубкой. Горцы на Великой войне. Почему он, Скриппс, не был на войне? Вот где этот малый, Йоги Джонсон, мог взять над ним верх. Война пошла бы Скриппсу на пользу. Почему же он не пошел на войну? Почему не услышал об этом вовремя? Возможно, он был слишком стар. Впрочем, взгляните на старого французского генерала Жоффра. Уж конечно, он моложе этого старого генерала. Генерал Фош [21] молится за победу. Французская пехота молится за победу, преклонив колена вдоль Chemin des Dames [22]. Немцы со своим Gott mit uns [23]. Что за вздор. Уж конечно, он не старше этого французского генерала Фоша. Он задумался.

Мэнди, официантка, поставила на стойку перед ним его стейк на косточке и подрумяненный картофель ломтиками. Ставя тарелку, она мельком коснулась его руки. Скриппс почувствовал странное возбуждение. Вся жизнь у него впереди. Он ведь не старик. Почему сейчас никто не воюет? Или кто-то воюет? В Китае война, там воюют китайцы, одни китайцы убивают других. Чего ради? Скриппс задумался. В чем, собственно, дело?

Пышногрудая официантка Мэнди наклонилась к нему.

– Слушайте, – сказала она, – я вам не рассказывала о последних словах Генри Джеймса [24]?

– Право, дорогая Мэнди, – сказала миссис Скриппс, – ты неоднократно об этом рассказывала.

– Давайте послушаем, – сказал Скриппс. – Меня очень интересует Генри Джеймс.

Генри Джеймс, Генри Джеймс. Тот малый, что уехал из родной страны, чтобы жить в Англии, среди англичан. Зачем он это сделал? На что он променял Америку? Разве не здесь его корни? Его брат Уильям. Бостон. Прагматизм. Гарвардский университет [25]. Старый Джон Гарвард с серебряными пряжками на туфлях. Чарли Брикли [26]. Эдди Мэхан [27]. Где они теперь?

– Ну, – начала Мэнди, – Генри Джеймс стал британским подданным на смертном ложе. Сразу же, как только король услыхал, что Генри Джеймс стал британским подданным, он послал ему наивысшую награду, какую только мог, – орден «За заслуги» [28].

– «З. З.», – пояснила немолодая миссис Скриппс.

– Ну так вот, – сказала официантка, – вместе с человеком, доставившим награду, приехали профессор Госс и Сэйнтсбери. Генри Джеймс лежал на смертном ложе, и глаза у него были закрыты. На столе у кровати стояла единственная свеча. Медсестра пустила их к кровати, и они повязали наградную ленту на шею Джеймсу, и награда легла на простыню на груди Генри Джеймса. Профессор Госс и Сэйнтсбери наклонились и разгладили наградную ленту. Генри Джеймс так и не открыл глаз. Медсестра им сказала, что они все должны выйти из комнаты, и они все вышли из комнаты. Когда они все ушли, Генри Джеймс обратился к медсестре. Он так и не открыл глаз. «Сестра, – сказал Генри Джеймс, – уберите свечу, сестра, чтобы скрыть краску стыда». Это и были его последние слова.

– Джеймс был писатель ого-го, – сказал Скриппс О’Нил.

Эта история странным образом растрогала его.

– Ты всегда рассказываешь это по-разному, дорогая, – заметила миссис Скриппс.

В глазах Мэнди стояли слезы.

– Я так переживаю из-за Генри Джеймса, – сказала она.

– Что такое стряслось с Джеймсом? – спросил коммивояжер. – Чем ему Америка не угодила?

Скриппс О’Нил думал о Мэнди, официантке. Какие задатки должны быть у нее, у этой девушки! Какой кладезь историй! Любой пойдет далеко с такой женщиной рядом! Он погладил птичку, сидевшую на стойке перед ним. Птичка клюнула его в палец. Не была ли она ястребком? Или, может, соколом с одной из крупных мичиганских соколиных ферм? Или, может, малиновкой, выковыривавшей раннего червячка на какой-нибудь зеленой лужайке? Он задумался.

– Как зовут вашу птичку? – спросил коммивояжер.

– Я еще не назвал ее. А как бы вы ее назвали?

– Почему бы не назвать ее Ариэль? – спросила Мэнди.

– Или Пак, – вставила миссис Скриппс.

– Что это значит? – спросил коммивояжер.

– Это персонаж из Шекспира, – объяснила Мэнди.

– Ой, не надо так с птичкой.

– А вы бы как ее назвали? – Скриппс повернулся к коммивояжеру.

– Это случаем не попугай? – спросил коммивояжер. – Если попугай, можно назвать Полли.

– Есть такая героиня по имени Полли в «Опере нищего», – объяснила Мэнди.

Скриппс задумался. Может, птичка и попугай. Попугай, удравший из какого-нибудь сытого дома какой-нибудь старой девы. Пустившийся на вольные хлеба, подальше от новоанглийской холостячки.

– Лучше обождите, посмотрите, как она себя покажет, – посоветовал коммивояжер. – У вас еще уйма времени.

Этот коммивояжер дело говорил. Он, Скриппс, даже не знал, какого пола эта птичка. Девочка это или мальчик.

– Обождите, посмотрите, будут яйца или нет, – предложил коммивояжер.

Скриппс посмотрел коммивояжеру в глаза. Этот парень высказал его собственную мысль.

– А вы кое-что понимаете, коммивояжер, – сказал он.

– Что ж, – скромно признал коммивояжер, – я ж не просто так столько лет коммивояжер.

– Здесь ты прав, приятель, – сказал Скриппс.

– Славная у тебя птичка, браток, – сказал коммивояжер. – Ты за нее держись.

Скриппс и так это знал. О, эти коммивояжеры кое-что понимают! Исколесили вдоль и поперек всю нашу великую Америку. Эти коммивояжеры смотрят в оба. Они не дураки.

– Слушай, – сказал коммивояжер, сдвинул на лоб свой котелок и, подавшись вперед, сплюнул в высокую медную плевательницу, стоявшую возле его стула. – Хочу рассказать тебе, какая расчудесная вещь случилась со мной как-то раз в Бэй-сити.

Мэнди, официантка, подалась вперед. Миссис Скриппс подалась к коммивояжеру, чтобы лучше слышать. Коммивояжер неловко взглянул на Скриппса и погладил птичку пальцем.

– Расскажу как-нибудь в другой раз, брат, – сказал он.

Скриппс все понял. Из кухни, через дверцу, донесся визгливый, озорной смех. Скриппс прислушался. Неужели это негр смеялся? Он задумался.

Глава девятая

Скриппс по утрам медленно бредет на насосный завод. Миссис Скриппс смотрит из окна и следит, как он идет по улице. Теперь уже «Гардиан» особо не почитаешь. Не почитаешь особо об английских политиках. Не поволнуешься особо о кризисах в кабинете министров Франции. Странные люди эти французы. Жанна д’Арк. Ева Ле Гальенн. Клемансо. Жорж Карпантье. Саша Гитри. Ивонн Прентан. Грок. Братья Фрателлини. Гилберт Селдес [29]. «Даял». Премия «Даяла». Марианна Мур. Э.Э. Каммингс. Со своей «Огромной комнатой» [30]. «Вэнити-фэйр». Фрэнк Крауниншилд [31]. В чем, вообще, дело? К чему все это?

Теперь у нее есть мужчина. Ее мужчина. Ее собственный. Удержит ли она его? Удержит ли при себе? Она задумалась.

Миссис Скриппс, бывшая немолодая официантка, теперь жена Скриппса О’Нила, у которого есть хорошая работа на насосном заводе. Диана Скриппс. Диана – это имя собственное. И маму ее так же звали. Диана Скриппс смотрит в зеркало и думает, сможет ли удержать мужа. Вопрос нешуточный. Зачем он только увидел Мэнди? Достанет ли у нее мужества перестать ходить со Скриппсом в ресторан? Она не смела. Он станет ходить один. Она это знала. Ни к чему себя обманывать. Он станет ходить один и разговаривать с Мэнди. Диана посмотрела в зеркало. Удержит ли она его? Удержит ли она его? Эта мысль не давала ей покоя.

Каждый вечер они бывали в ресторане, который она уже не могла называть закусочной, – от этого у нее в горле вставал ком, затрудняя дыхание. Каждый вечер в ресторане Скриппс теперь разговаривал с Мэнди. Эта девчонка пыталась увести его. Его, ее Скриппса. Пыталась увести его. Увести его. Сможет ли она, Диана, удержать его?

Она ведь просто потаскуха, эта Мэнди. Разве так годится? Разве так можно? Увиваться за чужим мужем? Вставать между мужем и женой? Рушить дом? И все с этими вечными литературными россказнями. Этими бесконечными побасёнками. Мэнди обаяла Скриппса. Диана призналась себе в этом. Но она еще могла удержать его. Теперь только это имело значение. Удержать его. Удержать его. Не дать ему уйти. Заставить остаться. Она посмотрела в зеркало.

Диана оформляет подписку на «Форум». Диана читает «Ментор». Диана читает Уильяма Лайона Фелпса [32] в «Скрибнере». Диана идет морозными улицами тихого северного городка в Публичную библиотеку, чтобы читать книжный обзор в «Литерари дайджест». Диана ждет почтальона, который принесет ей выпуск «Букмена». Диана ждет, стоя в снегу, когда почтальон принесет «Субботний литературный обзор». Диана стоит с непокрытой головой в нарастающих сугробах и ждет, когда почтальон принесет литературное приложение к «Нью-Йорк таймс». Есть ли во всем этом толк? Поможет ли это удержать его?

Поначалу так казалось. Диана заучила наизусть передовицы Джона Фаррара. Скриппс просиял. Слабый отсвет прежнего огня показался в глазах Скриппса. Затем потух. Легкая ошибка в формулировке, легкое недопонимание фразы, легкое искажение смысла придавало всему этому оттенок фальши. Она будет стараться. Она просто так не сдастся. Он ее мужчина, и она его удержит. Она отвела взгляд от окна и вскрыла конверт с журналом, лежавший на столе. Это был «Харперс Мэгэзин». «Харперс Мэгэзин» в новом формате. «Харперс Мэгэзин», совершенно измененный и обновленный. Возможно, это ей поможет. Она задумалась.

Глава десятая

Приближалась весна. Весной пахло в воздухе. (Прим. автора. Это тот же день, что и в начале всей этой истории, в первой части.) Дул легкий чинук. Рабочие с завода идут домой. Птичка Скриппса поет в своей клетке. Диана смотрит из открытого окна. Диана следит, когда на улице покажется ее Скриппс. Удержит ли она его? Удержит ли она его? Если она его не удержит, оставит ли он ей свою птичку? С некоторых пор она чувствовала, что не удержит его. По ночам теперь, когда она касалась Скриппса, он поворачивался не к ней, а от нее. Это была мелочь, но жизнь состоит из мелочей. Диана чувствовала, что не удержит его. Пока она смотрела из окна, из ее безжизненной руки выпал журнал «Сенчури». В «Сенчури» появился новый редактор. Там стало больше ксилографий. А Гленн Фрэнк теперь отправился куда-то возглавлять какой-то большой университет. В журнале стало больше Ван Доренов. Диана почувствовала, что сможет повернуть это в свою пользу. Счастливая, она открыла «Сенчури» и читала все утро. Затем подул ветер, теплый ветер чинук, и она поняла, что скоро Скриппс будет дома. По улице тянулось все больше мужчин. Был ли среди них Скриппс? Ей не хотелось надевать очки и высматривать его. Ей хотелось, чтобы Скриппс, вернувшись с работы, увидел ее в самом выгодном свете. Чем сильнее она чувствовала его приближение, тем слабее становилась ее недавняя уверенность, внушенная «Сенчури». Она так надеялась, что журнал даст ей что-то такое, что поможет удержать Скриппса. Но теперь уже не была в этом уверена.

Скриппс идет по улице с толпой разудалых рабочих. Мужчин будоражит весна. Скриппс покачивает ведерком для ланча. Скриппс машет на прощание рабочим, заворачивающим один за другим в бывший салун. Скриппс не смотрит на ее окно. Скриппс поднимается по лестнице. Скриппс приближается. Скриппс приближается. Вот и Скриппс.

– Добрый вечер, дорогой Скриппс, – сказала она. – Я читала рассказ Рут Сакоу.

– Привет, Диана, – ответил Скриппс.

Он поставил ведерко для ланча. Диана выглядела старой и усталой. Можно быть с ней повежливей.

– О чем был рассказ, Диана? – спросил он.

– О маленькой девочке в Айове, – сказала Диана и приблизилась к нему. – О людях на земле. Он мне слегка напомнил о моем Озерном крае.

– Даже так? – спросил Скриппс.

В каких-то отношениях насосный завод закалил его. Речь его стала более отрывистой. Более похожей на речь местных северных рабочих. Но ум его остался прежним.

– Хочешь, я немножко почитаю вслух? – спросила Диана. – Тут такие милые ксилографии.

– Как насчет пойти в закусочную? – сказал Скриппс.

– Как пожелаешь, дорогой, – сказала Диана и добавила, не сдержавшись: – Хоть бы… ой, хоть бы ты вовсе ее не видел!

Она утерла слезы. Скриппс их даже не заметил.

– Я возьму птичку, дорогой, – сказала Диана. – Она весь день дома.

Они пошли вместе в закусочную. Но уже не держались за руки. Они шли, как положено ходить давно женатым людям. Миссис Скриппс несла клетку с птичкой. Птичка была счастлива на теплом ветерке. Навстречу им шли, пошатываясь, мужчины, пьяные от весны. Многие заговаривали со Скриппсом. В городке его теперь хорошо знали и относились с симпатией. Отдельные мужчины, покачиваясь, приподнимали шляпы перед миссис Скриппс. Она рассеянно им кивала. «Только бы мне удержать его, – думала она. – Только бы мне его удержать». Когда они шли по узкому тротуару северного городка, сплошь в слякотном снегу, что-то застучало у нее в голове. Возможно, это был слаженный топот их ног. Я его не удержу. Я его не удержу. Я его не удержу.

При переходе через улицу Скриппс взял ее под руку. Почувствовав его ладонь на своей руке, Диана поняла, что так тому и быть. Ни за что она его не удержит. Навстречу им прошла по улице группа индейцев. Они смеялись – над ней или это какой-то туземный юмор? Диана не могла разобрать. Она разбирала лишь то, что выстукивал в ее висках пульс: «Я его не удержу. Я его не удержу».

Авторское замечание

Для читателя, не печатника. Печатнику какое дело? Кто вообще такой печатник? Гутенберг. Гутенбергова Библия. Кэкстон. Двенадцатый каслон с открытым очком [33]. Наборная машина. Автор как маленький мальчик, которого послали выискивать печатных блох. Автор как юноша, которого послали за ключом к печатным формам. О, они кумекали по этой части, эти печатники.

(На случай, если читатель слегка запутался, мы сейчас подошли к тому месту, с которого начинается эта история, когда Йоги Джонсон и Скриппс О’Нил работают на насосном заводе, а чинук знай себе дует. Как видите, Скриппс О’Нил только вышел с насосного завода и направляется в закусочную с женой, которая боится, что не удержит его. Мы лично считаем, что не удержит, но пусть читатель увидит сам. Теперь мы оставим эту пару на пути к закусочной и вернемся к Йоги Джонсону. Мы хотим, чтобы читателю полюбился Йоги Джонсон. С этих пор история пойдет поживее, если вдруг отдельные читатели заскучали. Мы также постараемся ввернуть несколько хороших побасенок. Мы ведь никак не обманем доверия, если скажем, что лучшие из этих побасенок мы узнали от мистера Форда Мэдокса Форда [34]? Мы должны благодарить его, как, надеемся, будет благодарить и читатель. Так или иначе, теперь мы вернемся к Йоги Джонсону. Йоги Джонсон, как, возможно, помнит читатель, это тот малый, который был на войне. Когда начинается эта история, он как раз выходит с завода (см. первую часть).

Очень трудно писать таким способом, задом наперед, и автор надеется, что читатель это сознает и не будет ворчать из-за этого маленького пояснения. Уверен, что с большой радостью прочту все, что бы мне ни написал читатель, и надеюсь, что читатель сделает такие же послабления. Если кому-либо из читателей заблагорассудится прислать мне что-либо из написанного им, чтобы получить критику или совет, я в любой день бываю в Café du Dôme, где разговариваю об искусстве с Гарольдом Стирнсом и Синклером Льюисом [35], и читатель может принести с собой свою писанину или может прислать ее мне на счет моего банка, если у меня есть банк. Теперь, если читатель готов – только поймите, я ничуть не хочу подгонять читателя, – мы вернемся к Йоги Джонсону. Но помните, пожалуйста, что, пока мы будем с Йоги Джонсоном, Скриппс О’Нил со своей женой направляются в закусочную. Что с ними там произойдет, я не знаю. Я лишь надеюсь, что читатель мне поможет.)