Весна победы

«Вызываю огонь на себя!» — Г. К. Жуков: «...Я всех вас прошу...» — Словом и делом. — Крепкий орешек. — И Кюстрин пал! — Задание Родины выполнено

По всей Восточной Германии несет свои воды одна из наиболее значительных транспортных артерий Европы — река Одер. Оперативное значение ее было исключительно велико. Она являлась последней крупной водной преградой на пути к Берлину. Гитлеровская пропаганда, призывая войска и немецкий народ усилить вооруженное сопротивление «восточному противнику», именовало Одер то воротами Берлина, то рекой судьбы Германии, то жизненной артерией страны. Командование вермахта лелеяло надежду, что именно здесь наконец-то удастся удержать и обескровить советские войска.

Февральские и мартовские бои на Одере были одними из самых упорных и кровопролитных, какие довелось вести воинам 5-й ударной армии на плацдармах. В течение почти двух месяцев металл и взрывчатка разносили в клочья человеческие тела, технику и строения, а бомбы и снаряды перепахивали землю, уничтожая все живое. Наши потери там были велики. Достаточно сказать, что 9-й стрелковый корпус потерял убитыми и ранеными на плацдарме с 1 по 10 февраля 3154 человека, тогда как в ходе наступления от Вислы до Одера с 14 по 31 января потери корпуса составляли 961 человек. И это объяснялось исключительно ожесточенным характером боев. Ведь, по существу, напряженные боевые действия всех соединений 5-й ударной, длившиеся более двух месяцев, представляли собой самостоятельную армейскую операцию по захвату, расширению и укреплению оперативного плацдарма 1-го Белорусского фронта.

Ставка Гитлера, обеспокоенная тем, что всего в 68 километрах от Берлина советские войска захватили часть западного берега Одера, стала с лихорадочной поспешностью перебрасывать в этот район подкрепления и резервы. Вражеские самолеты, бомбардируя и штурмуя наши позиции с малых высот, обрушивали на них тонны смертоносного груза. 2 и 3 февраля авиация противника сделала 5008 самолето-вылетов и нанесла 5-й ударной и ее соседям серьезный урон.

Помню, каким тревожным был для Военного совета армии день 2 февраля. На рассвете враг после мощного налета авиации нанес внезапный удар в полосе 248-й дивизии 9-го стрелкового корпуса. Из района западнее и юго-западнее Ортвига на 899-й стрелковый полк при поддержке 25 танков ринулось до полка фашистской мотопехоты, а на 902-й полк из района севернее Амт-Кинитца начали наступать до двух пехотных полков с 30 танками[8]. Не выдержав натиска превосходящих сил противника, наши войска оставили занятый рубеж. 899-й полк отошел на 4–5 километров за дамбу, а частью сил, оставив тылы и артиллерию, на восточный берег Одера. 902-й полк переместился в район Гросс Нойендорфа и, опираясь на его строения, в упорных боях с трудом удерживал этот населенный пункт.

Командарм Н. Э. Берзарин был серьезно озабочен донесениями из 9-го стрелкового корпуса.

— Дела там складываются круто. Мне надо разобраться на месте. Еду к Рослому, в дивизию Галая, — сказал он начальнику штаба армии и торопливым шагом вышел из блиндажа.

Однако командир 9-го стрелкового корпуса генерал И. П. Рослый успел принять энергичные меры. По его приказу корпусная артиллерия открыла интенсивный огонь по прорвавшимся частям врага. Затем на плацдарм начал форсированное выдвижение 905-й стрелковый полк, находившийся во втором эшелоне[9]. Но для этого требовалось время. А на плацдарме борьба накалялась. В ходе боя строения на северо-западной окраине Гросс Нойендорфа переходили из рук в руки. Гитлеровцы при поддержке танков и штурмовых орудий неоднократно бросались в атаки. Но советские воины стойко держали оборону. Здесь особенно отличились артиллеристы батареи капитана С. Е. Седукевича из 902-го стрелкового полка. Они надежно перекрыли огнем дорогу, идущую к городу с запада. Несколько раз гитлеровцы пытались прорваться здесь, но меткий огонь батареи останавливал их. Вскоре 14 вражеских бронетранспортеров и танков уже пылали на поле брани. Ни налеты «юнкерсов», ни мощные залпы вражеских минометов не смогли сломить батарейцев. Вышли из строя два орудия, погибли расчеты. У третьего был сражен наводчик, и капитан Седукевич встал на его место. Уже дважды раненый, он поджег еще две бронированные машины. Очередная атака врага захлебнулась. К концу дня бойцы 902-го стрелкового уничтожили 15 танков противника.

Несколько позже командир этого полка подполковник Г. М. Ленев рассказал мне о драматических событиях, разыгравшихся в те дни в Гросс Нойендорфе.

Гитлеровцы контратаковали крупными силами. Не выдержав внезапного удара, подразделения начали организованно отходить. Противник, подтягивая резервы, упорно рвался вперед. Тогда Ленев приказал 2-му и 3-му батальонам своего полка занять каменные строения Гросс Нойендорфа и удерживать позиции любой ценой, драться до последнего.

К тому времени 1-й батальон майора Ф. П. Крылова оказался отрезанным и вел бой в окружении. К утру враг несколько ослабил натиск, но с первыми лучами солнца появилась вражеская авиация и начала методично бомбить позиции батальонов. Сильный огонь вела и артиллерия противника. Под ее прикрытием гитлеровцы вновь попытались сбросить наши подразделения в реку. Отбив несколько контратак, красноармейцы батальона майора Крылова сумели с боем вырваться из вражеского кольца. С не меньшим упорством дрались и воины других батальонов.

Наступило 3 февраля. Уже с утра гитлеровцы начали артиллерийскую подготовку. Главный удар они наносили по участку обороны 2-го батальона, которым командовал майор И. И. Ковальский. Вскоре он доложил по рации, что ведет тяжелый бой с превосходящими силами противника и несет большие потери.

— Мы подбили двенадцать вражеских танков и самоходок, восемь бронетранспортеров. Но гитлеровцы вводят в бой все новые и новые силы, — передавал он. — Иду отражать очередную атаку...

— Ковальский, слушай, Ковальский! — кричал в трубку командир полка Г. М. Ленев. — Приспосабливайте дома к круговой обороне и держитесь. Держитесь до последнего. Ни шагу назад! Ты слышишь? Ни шагу назад!

Вскоре поступило донесение и из 1-го батальона, в котором осталось всего 150 солдат. Бойцы отбивали там пятую атаку врага...

Командный пункт полка находился на небольшом сахарном заводе, расположенном к югу от Гросс Нойендорфа. В полдень гитлеровцы прорвались вплотную к заводу. В это время здесь вместе с командиром было всего лишь пятнадцать красноармейцев и офицеров. Подполковник Ленев приказал всем им спуститься в подвал с прочным бетонным перекрытием, заложить окна мешками с сахаром и занять круговую оборону.

Завязалась упорная борьба. Воины пулеметным и автоматным огнем отбили две атаки. Вскоре сверху раздался усиленный громкоговорителем голос:

— Русские солдаты! Вы окружены, сдавайтесь! Сопротивление бесполезно...

Наши бойцы ответили огнем. И тогда фашисты стали штурмовать подвал. В ответ застрочили наши пулеметы, полетели гранаты. Одна за другой были отбиты еще две вражеские атаки. Бетонированный подвал надежно укрывал горстку его защитников. А затем на некоторое время наступило затишье. Связь с подразделениями продолжала действовать. Из батальонов в окруженный противником штаб полка по радио поступали тревожные вести. Вражеские танки и самоходки таранным ударом рассекли полк надвое и вышли к Одеру. 3-й батальон дрался в окружении и потерял больше половины личного состава. 2-й батальон отбивал тринадцатую атаку...

Подполковник Г. М. Ленев, несмотря на чрезвычайную сложность положения и на то, что командный пункт был отрезан от подразделений, продолжал по радио руководить боем. Ф. П. Крылову он приказал отойти со своим батальоном в район складов на берег, где находились приспособленные для обороны бункера и траншеи, а И. И. Ковальскому — контратаковать гитлеровцев и вновь захватить кирпичные здания, от которых его батальон потеснили фашисты. Отважный комбат-2 лично повел бойцов в атаку и выполнил приказ. Гитлеровцы не ожидали, что наши бойцы решатся контратаковать, не выдержали натиска и поспешно отступили. Именно на эту внезапность и рассчитывал командир полка.

Между тем фашисты не прекращали попыток захватить командный пункт полка. После неудачной четвертой атаки они решили иным способом заставить наших бойцов покинуть подвал. Синие клубы едкого дыма стали медленно заполнять помещение.

— Что придумали, гады! — зло выругался кто-то из красноармейцев. — Выкурить нас хотят! Положение было критическим.

— Неужели зря погибать, товарищ подполковник?! — заговорили бойцы наперебой. — Нанесем врагу последний удар. Погибая, хоть еще несколько фрицев на тот свет отправим!..

Казалось, что другого выхода в этой обстановке не было. Но Г. М. Ленев медлил с решением. Здесь, на КП, находилось Знамя полка. Он, командир, не мог даже мысли допустить, что Знамя, с которым столько пройдено по тернистым дорогам войны, попадет в руки врага. А гибель офицеров и солдат штаба, даже геройская, не спасла бы полковую святыню.

Подполковник лихорадочно искал выход из положения. Его подозвали к рации. Комбаты докладывали обстановку. Немцы наседали на батальон Ковальского, в составе которого отважно сражался, воодушевляя воинов, и заместитель командира полка по политчасти майор И. С. Глаголев. Бойцы подразделения отбили семнадцатую атаку. Майор Крылов прочно закрепился у складов. Ленев подтвердил обоим комбатам свой приказ — держаться до последнего, а Крылову сказал:

— В случае чего вы, Филарет Павлович, останетесь за меня... Поняли?

Потом Ленев приказал связистке М. А. Ромазановой соединить его с командиром дивизии генералом Н. З. Галаем. Но того не оказалось на месте, и к аппарату подошел командующий армией генерал Н. Э. Берзарин, только что прибывший в штаб 248-й стрелковой. Подполковник коротко доложил ему обстановку.

— Чем мы можем помочь? — спросил командарм.

— Выход один, товарищ Первый, дайте огонь на меня! Ориентир — труба. С нами Знамя... Прошу... Вызываю огонь на себя! Прощайте!..

...Люди задыхались. Все, кроме дежурных у пулеметов, залегли. Дым вызывал у всех душераздирающий кашель, разъедал глаза. Кто-то снова предложил открыть дверь и броситься в последнюю атаку...

— Фашисты только того и ждут, — ответил командир полка. — Наверняка на выход нацелен не один пулемет. И как быть со Знаменем?

Тем временем Н. Э. Берзарин принял решение. С восточного берега Одера ударили тяжелые снаряды армейской артиллерии. Они снесли цеховые постройки, смешали все вокруг указанного ориентира с землей. Обстрел длился полчаса. Подполковник Г. М. Ленев и все, кто сражался в укрытии, остались живы — мощные бетонированные перекрытия подвала выдержали разрывы снарядов. Вся территория вокруг завода была искромсана и усеяна трупами фашистов.

В этот день, 3 февраля, 902-й стрелковый полк отбил 28 атак гитлеровцев и, хотя понес большие потери, свои позиции удержал. Боевое Знамя полка было спасено. За мужество и стойкость, проявленные в бою под Гросс Нойендорфом, Г. М. Ленев и С. Е. Седукевич были удостоены звания Героя Советского Союза.

В связи с острой обстановкой, создавшейся в полосе 9-го корпуса, генерал Н. Э. Берзарин приказал 3 февраля ввести в бой из второго эшелона 301-ю стрелковую дивизию, которая с плацдарма перешла в наступление и стала теснить гитлеровцев.

Вскоре после этих событий мне довелось разговаривать с генералом И. П. Рослым. Иван Павлович принципиально, отметил ряд недочетов в организации боевых действий, которые дали возможность противнику потеснить наши полки на рассвете 2 февраля на участке 248-й дивизии.

— На исходе дня тридцать первого я лично ориентировал, — сказал комкор, — командиров дивизий, что за Одером мы непременно встретим большое сопротивление и контратаки, что к этому нужно уже сегодня готовиться и пока не переводить на плацдарм тылы.

— А как были выполнены эти указания? — спросил я.

— Командиры полков двести сорок восьмой дивизии допустили промашку. Утратив бдительность, они позволили противнику нанести по частям внезапный удар, а наличие обозов привело к некоторой суматохе.

— Увлеклись наступлением, и вот результат...

— Это верно. Но в то же время, если бы мы так не спешили, то подошли бы к Одеру хотя и более организованно, но с опозданием. А это дало бы возможность гитлеровцам занять прочную оборону, даже если бы мы подошли к Одеру в полдень второго февраля. Так что, знаете ли, палка о двух концах, — с грустной улыбкой заметил в заключение И. П. Рослый.

4 февраля исключительно напряженные бои шли на плацдарме и севернее Гросс Нойендорфа на участке 1054-го полка 301-й стрелковой дивизии, которым командовал подполковник Н. Н. Радаев. Используя выгодное расположение своих позиций на высоте и подготовленные узлы сопротивления в кирпичных домах, враг простреливал все подходы к населенному пункту Гизхоф Мерин-Грабен многослойным огнем. Особенно сильное сопротивление гитлеровцы оказывали на западной окраине поселка, где находилось каменное здание фольварка. Положение наступающих осложнялось еще и тем, что от врага их отделяла открытая полоса пахотной земли шириной полкилометра, залитая талыми водами.

Подполковник Н. Н. Радаев решил начать атаку ранним утром после артиллерийского налета.

Едва забрезжил рассвет, загрохотали наши орудия. Однако ограниченные запасы снарядов не позволяли долго вести огонь. Поэтому успех дела могли решить стремительность и бесстрашие воинов. Сразу вслед за разрывами снарядов в атаку бросились бойцы 3-го батальона майора В. А. Ишина. Как всегда, впереди были коммунисты и комсомольцы. Особенно выделялся среди них вожак армейской молодежи комсорг батальона лейтенант И. Ф. Сеничкин. Он пользовался у воинов большим авторитетом. Все любили его за самоотверженность в бою, теплую заботу о людях, умение найти подход к сердцу красноармейца.

Сеничкин был коммунистом. Кандидатом в члены партии его приняли, как и тысячи других бойцов, накануне Ясско-Кишиневской операции на основании Постановлений ЦК ВКП(б) от 19 августа и 9 декабря 1941 года, которыми разрешалось принимать в партию особо отличившихся в боях воинов по рекомендациям коммунистов с годичным стажем. Кандидатский стаж для них был сокращен до трех месяцев. Устанавливая для фронтовиков льготные условия приема в партию, ЦК ВКП(б) руководствовался ленинским положением о том, что нужно всячески доверять людям, пополняющим партийные ряды в трудную минуту. Воины, ставшие на фронте коммунистами, знали, что их «привилегии» состоят лишь в том, чтобы быть в самых решающих местах смертельной схватки с врагом — там, где нужны героизм, смелость и самопожертвование.

Именно эти качества были присущи Ивану Сеничкину. Когда его в ноябре 1944 года принимали в члены партии, командир батальона капитан В. А. Ишин сказал:

— Иван Филиппович — настоящий коммунист. В бою он отважен, инициативен и решителен. Один подвиг офицера у высоты двести сорок чего стоит! Не зря до сих пор о том бое помнят в батальоне. Предлагаю принять Сеничкина в члены партии — достоин.

А схватка у высоты в районе села Албина была действительно очень тяжелой даже на фоне многих нелегких боев в Молдавии. Вырываясь из котла, гитлеровцы поздно вечером 25 августа начали атаковать 3-й батальон 1054-го стрелкового полка. На скатах высоты шел упорный бой, переходивший в рукопашную схватку. Подразделение с трудом удерживало позицию — гитлеровцев было в 4–5 раз больше! И вдруг натиск фашистов ослаб, в их рядах началось замешательство, а затем и паника. Оказалось, небольшая группа разведчиков, которую возглавил лейтенант Сеничкин, пользуясь темнотой, зашла противнику в тыл и дерзко его атаковала. Огнем автоматов и гранатами смельчаки уничтожили более полусотни гитлеровцев, а 37 захватили в плен. Внезапные и решительные действия группы ускорили уничтожение прорывавшихся из котла подразделений врага.

За мужество и доблесть в боях при освобождении Молдавии И. Ф. Сеничкин был награжден орденом Красной Звезды, а при освобождении Польши — орденом Красного Знамени.

Высокое звание коммуниста офицер достойно нес и в последующих боях на кюстринском плацдарме. 4 февраля в ходе атаки наши воины выбили врага из траншеи и уничтожили два узла сопротивления. Но, придя в себя и подтянув силы, гитлеровцы открыли мощный ответный огонь. Наши бойцы залегли. Исход боя решали минуты. Мгновенно приняв решение, Сеничкин первым поднялся и с возгласом «Вперед, орлы! За Родину, за партию!» ринулся в атаку. В такой трудный момент этого бывает достаточно. Солдаты подхватили призыв и с криком «Ура!» бросились за ним. Вскоре опорный пункт был взят. Однако комсоргу не удалось увидеть результаты атаки: осколком мины он был тяжело ранен — третий раз за войну. Когда боевые друзья уложили его на носилки, Сеничкин спросил:

— Овладели зданием?

Услышав утвердительный ответ и уже теряя сознание, он прошептал:

— Ребята, вперед, только вперед...

...Прошло много лет. Время тронуло сединой виски И. Ф. Сеничкина. Но фронтовой комсорг и сейчас в строю, трудится в Москве на ответственной партийной работе. Наряду с другими правительственными наградами есть у Ивана Филипповича и орден Отечественной войны II степени, которым он был отмечен за храбрость, проявленную в боях на Одере.

Обстановка на плацдарме складывалась для нас ,с каждым часом все тяжелее. Гитлеровцы вводили в бой свежие силы. Ожесточенные бои зачастую перерастали в рукопашные схватки. По врагу непрерывно вела огонь полковая, противотанковая и дивизионная артиллерия. Расчеты орудий стреляли прямой наводкой из засад, подвалов, брешей в кирпичных зданиях. Умело действовали и расчеты противотанковых ружей. Шла упорная борьба за удержание и расширение плацдарма. Гул танковых и самолетных моторов, грохот рвущихся снарядов и бомб, сухой треск автоматического оружия — все это не умолкало ни на минуту. Казалось, не только люди, но и земля не выдержат этой лавины огня и металла.

О сложности создавшейся ситуации дает представление телеграмма, которую получили 4 февраля Военный совет и командиры соединений 5-й ударной армии от командующего фронтом маршала Г. К. Жукова.

«На 5-ю ударную армию, — говорилось в ней, — возложена особо ответственная задача — удержать захваченный плацдарм на западном берегу р. Одер и расширить его хотя бы до 20 км по фронту и 10–12 км в глубину.

Я всех вас прошу понять историческую ответственность за выполнение порученной вам задачи и, рассказав своим людям об этом, потребовать от войск исключительной стойкости и доблести.

К сожалению, мы вам не можем помочь авиацией, так как аэродромы раскисли и взлететь самолеты в воздух не могут. Противник летает с берлинских аэродромов, имеющих бетонные полосы. Рекомендую:

1) зарываться глубоко в землю;

2) организовать массовый зенитный огонь;

3) перейти к ночным действиям, каждый раз атакуя с ограниченной целью;

4) днем отбивать атаки врага.

Пройдет 2–3 дня — противник выдохнется.

Желаю вам и руководимым вами войскам исторически важного успеха, который вы не только можете, но обязаны обеспечить.

Г. Жуков

4 февраля 1945 г.

04.30»[10].

Сразу после получения этой телеграммы генерал Н. Э. Берзарин, члены Военного совета, офицеры штаба и политотдела армии немедленно выехали на плацдарм.

Командиры и весь партийно-политический аппарат соединений и частей сделали так, чтобы об обращении — приказе командующего фронтом — стало сразу же известно всем бойцам и командирам. При этом особо подчеркивалось, что, поскольку из всех войск 1-го Белорусского фронта к тому времени захватили плацдарм лишь войска 5-й ударной, именно на них лежит особая ответственность за его удержание. Там, где это позволяла обстановка, прошли короткие делегатские собрания — партийные, комсомольские, красноармейские. Выступавшие воины торжественно клялись с честью, не жалея сил, выполнить свой священный воинский долг.

Телеграмма командующего фронтом была встречена в войсках с подъемом. Она взволновала бойцов, укрепила в них стремление во что бы то ни стало отстоять плацдарм.

И свое слово солдаты и офицеры с честью сдержали в очередных боях. Уже к 5 февраля положение в районах Гросс Нойендорф и Ортвиг было полностью восстановлено.

В напряженных боях за Ортвиг высокое мастерство проявили бойцы 3-го стрелкового батальона 1052-го стрелкового полка 301-й стрелковой дивизии под командованием капитана С. К. Нурмагомбетова. Они отбили несколько яростных танковых контратак врага южнее шоссейной дороги, ведущей к военному городку, и нанесли противнику значительный урон. За ходом этого боя следил прибывший на наблюдательный пункт нашей армии Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, и по его указанию все красноармейцы и офицеры батальона были награждены орденами, а на груди капитана Сагадака Кажехметовича Нурмагомбетова вскоре засияли орден Ленина и медаль «Золотая Звезда».

Ледоход на Одере шел медленнее, чем хотелось всем защитникам плацдарма.

Наведение переправ задерживалось, а это еще больше затрудняло положение наших войск. На плацдарме не хватало противотанковой артиллерии, почти совсем не было танков и самоходных орудий. Территория на левобережье удерживалась и расширялась только пехотой, батальонной и частично дивизионной артиллерией при огневой поддержке с восточного берега. Да и авиация не могла еще в полную меру поддерживать эти силы.

А гитлеровцы постоянно подтягивали резервы и любой ценой стремились сбросить в Одер наши соединения. Утром 7 февраля они нанесли сильнейший удар на левом фланге армии по частям 416-й стрелковой дивизии. Поддерживаемая 27 танками, на наши боевые порядки с запада двинулась фашистская пехота. Одновременно из района южнее Гольцова немецкий батальон под прикрытием 13 танков ринулся в направлении Гольцов, Горгаст. Еще один вражеский батальон, наступая из района Китц на Маншнов, открыл огонь по нашим частям. Он действовал при поддержке двух артиллерийских батарей. Завязалась кровопролитная схватка. В воздухе тремя группами появилось около семидесяти «юнкерсов», которые стали бомбить плацдарм. Так как наши средства ПВО еще не были подтянуты, нападение с воздуха красноармейцы пытались отразить обычным стрелковым оружием. Фашисты бросили в атаку еще 40 танков и до двух полков пехоты. И хотя они имели превосходство и в воздухе, и на земле, но из-за упорного сопротивления наших воинов и больших потерь все-таки вынуждены были прекратить атаку.

Командир 32-го стрелкового корпуса генерал Д. С. Жеребин доложил Военному совету, что в этот день небывалую стойкость показали воины всех частей 416-й дивизии, но особенно 1054-го артиллерийского полка подполковника М. А. Махмудова. Только при отражении четвертой контратаки врага батарейцы уничтожили одиннадцать танков. В один из моментов, когда, казалось, наша оборона рухнет под танковым натиском, на огневой позиции 1-й батареи появился заместитель командира полка по политчасти майор С. X. Цатурян и заменил убитого наводчика второго орудия. Его присутствие воодушевило воинов, и они стали обороняться еще более стойко и самоотверженно.

Мне приходилось раньше встречаться с майором С. X. Цатуряном. До войны он работал инструктором ЦК Компартии Азербайджана и на фронт ушел добровольцем. Самуил Хачатурович в совершенстве владел русским, армянским и азербайджанским языками, и это помогало ему в работе с многонациональным составом части. Командир полка высоко ценил Цатуряна и считал его своим лучшим помощником во всех делах. Авторитет замполита был исключительно высок. Его уважали за смелость, самообладание, за умение приободрить людей, укрепить их веру в победу.

И таких людей у нас в армии было много. Офицеры политорганов, партийные и комсомольские работники всегда стремились быть на самых опасных участках, там, где решался успех боя. И в этом они видели высшую цель для себя.

Вспоминается такой эпизод. Во время одной из атак противника в 230-й стрелковой дивизии находился парторг штаба армии майор Василий Константинович Попов. Один из стрелковых батальонов под натиском врага отошел назад. Красноармейцы залегли. Тогда Попов, вырвавшись вперед вместе с командиром, крикнул:

— За мной, товарищи!

Он увлек бойцов, те дружно поднялись и отразили атаку гитлеровцев.

А вернувшись на КП, майор В. К. Попов доложил мне, что наблюдатели заметили неподалеку, на железнодорожной ветке, состав цистерн.

— Возможно, в них бензин! — взволнованно говорил он. — Нужно что-то предпринять. Ведь это, когда тылы отстали, для нас сущая находка...

Тотчас же была дана команда окаймить этот район артиллерийским огнем, чтобы не допустить подрыва цистерн противником.

Захват состава с горючим — а это был действительно бензин! — был успешно осуществлен частями 9-го стрелкового корпуса. В боях участвовал и парторг В. К. Попов. За отвагу, проявленную на одерском плацдарме, он был удостоен ордена Отечественной войны I степени.

Вспоминается мне и лектор политотдела 32-го стрелкового корпуса майор Василий Никитич Ермуратский, и всегда таким, каким встретил я его в одной из землянок на одерском плацдарме. Коренастый, с густой копной черных волос, он сидел на табуретке за сколоченным из неструганых досок столом в окружении большой группы солдат и о чем-то им оживленно рассказывал.

Когда мы с командиром 295-й стрелковой дивизии генералом Александром Петровичем Дорофеевым и начальником политотдела соединения полковником Григорием Тимофеевичем Лукониным вошли в укрытие, Ермуратский подал команду «Встать!» и доложил, что проводит беседу. На столе лежала схема фашистского танка. Василий Никитич пояснил, что показывал бойцам уязвимые места, которые можно поразить связкой гранат или бутылкой с горючей смесью...

— Разбираются? Понимают, что к чему? — спросил командир дивизии.

— А как же? — живо ответил он. — Я же молдаванин, говорю с бойцами на их родном языке, так что взаимопонимание полное, особенно в главном — решимости людей отстоять и расширить плацдарм. Никто иначе и не мыслит...

В 32-й корпус прибыло большое пополнение из Молдавии. Многие из молодых красноармейцев совсем не знали русского языка, а офицеров-молдаван в корпусе было совсем мало. Как организовать с бойцами занятия по политической и боевой подготовке? Выход нашли такой. Командирами отделений, помощниками командиров взводов и старшинами рот назначили старослужащих молдаван и хорошо подготовленных новобранцев, уверенно владевших русским языком. На занятиях они выступали как переводчики, а потом, в свободное время, объясняли материал в индивидуальном порядке тем, кто его не усвоил. Трудностей в такой методике было немало, а главное, требовалось много времени. Чтобы быстрее ввести в строй пополнение, майор В. Н. Ермуратский стал проводить в полках занятия по боевой и политической подготовке с группами сержантов на молдавском языке.

Я поинтересовался биографией офицера. Оказалось, что он сын крестьянина, окончил Институт Красной Профессуры, с 1940 года работал в аппарате ЦК Компартии Молдавии, в первый день войны ушел на фронт, был комиссаром артдивизиона, агитатором полка и 295-й стрелковой дивизии.

В разговоре Василий Никитич сразу располагал к себе откровенностью, мягким юмором, спокойной рассудительностью.

Когда мы вышли из землянки, Луконин заметил:

— Жизнерадостный человек! Лекции читает — заслушаешься! А на досуге и спеть не прочь, и залихватски молдаванеску сплясать может. Да и храбрости майору не занимать. Не раз в критические минуты боя поднимал он людей в атаку, когда был в нашей дивизии[11]...

В период напряженного сражения на одерском плацдарме вся партийно-политическая работа была подчинена одной цели — обеспечить образцовое выполнение боевых задач, поставленных командованием фронта и армии. С первых же дней всюду слышались призывы: «Вперед, на врага!», «Ни шагу назад!», «Расширим плацдарм!» Этими вдохновляющими словами заканчивались решения партийных и комсомольских собраний, они звучали в беседах пропагандистов и агитаторов, во многих корреспонденциях армейской и дивизионной газет.

Большая работа проводилась в частях и в связи с обращениями Военных советов 1-го Белорусского фронта и 5-й ударной армии, которые призывали бойцов не только удержать плацдарм любой ценой, но и расширить его, а потом подготовиться и ринуться прямо на Берлин...

Обращения выпускались, как правило, отдельными листовками. Командиры подразделений, партийный и комсомольский актив, агитаторы заботились о том, чтобы с содержанием таких документов были ознакомлены все воины.

Из всего многообразия задач, которые решали в этот период политорганы, хотелось бы особо выделить две главные.

Первое — это мобилизация людей на совершенствование приемов борьбы с авиацией и танками противника. Офицеры проводили об этом беседы с бойцами, помогали им изучать памятки и листовки, в которых показывались способы поражения самолетов противника стрелковым оружием, а танков — гранатами, минами, бутылками с горючей смесью и пулеметным огнем.

Большую роль в этот ответственный для армии период сыграла армейская газета «Советский боец». Она рассказывала о героях сражения на плацдарме, популяризировала опыт лучших бойцов, пропагандировала успехи зенитчиков и пехотинцев в борьбе с авиацией и танками.

Например, 5 февраля в газете была опубликована заметка Героя Советского Союза красноармейца Романа Смишука.

«Я пришел в армию, в пехоту, совсем недавно, — писал в ней боец. — Военное дело для меня новое. Но издавна у нас правило такое: за что берешься — делай с толком, только учиться надо. А учиться было у кого. Попал я в полк, который давно уже в боях участвует. Офицеры и сержанты — народ опытный.

И вот вступили мы в бой. Когда танки начали приближаться, жутко стало. Моторы ревут, пушки и пулеметы стреляют, и все это стремительно приближается...

И тут вспомнил, что ведь я не безоружный — у меня есть гранаты и бутылки с зажигательной жидкостью.

Взял я с собой три гранаты, три бутылки и побежал вперед по траншее. Один танк уже совсем близко был, метрах в двадцати. Вот в него-то я, под гусеницу, и швырнул первую гранату. Бросил, прилег. Слышу, танк остановился. Я приподнялся — и еще швырнул бутылку. Вижу — пылает танк. Это меня так обрадовало! А тут справа другой уже подползает. Я, не долго думая, и в него бросил гранату, а вслед за ней бутылку. Попал точно в цель — по башне. Загорелся и второй танк. А третий перед траншеей остановился, метрах в ста отсюда... Ну, думаю, коли ты ко мне не хочешь, то я к тебе пойду и, пригнувшись, побежал по траншее навстречу танку. Вскоре от моей бутылки загорелся и он...»

И второе. Мы вели бои на немецкой земле и понимали, что каждый боец одержим священной жаждой мести фашистам (помните разговор в поезде по пути на фронт?). Командиры, политработники, партийные и комсомольские активисты должны были разъяснить каждому воину, что мирное немецкое население нельзя отождествлять с нацистами, фашистами и гитлеровскими военными преступниками. Их, не складывающих оружие, нужно беспощадно карать. Но немецкий народ не повинен в тех злодеяниях, которые чинили и продолжают чинить Гитлер и его приспешники, к нему следует относиться гуманно, как подобает бойцу-интернационалисту, выполняющему теперь и освободительную миссию по отношению к трудящимся Германии.

И такая работа велась нами постоянно и целеустремленно. Не стояла в стороне от этого и армейская газета. Уже 7 февраля она выступила с подборкой материалов «Мы — на немецкой земле», 9 февраля — с беседой «Как надо немцу мстить». В этих и других материалах газета призывала воинов высоко держать честь и достоинство советского человека, гуманно относиться к мирному населению Германии.

Тем временем на плацдармы по переправам, построенным саперами нашей армии и частей Войска Польского, на лодках и плотах под непрерывным огнем противника перевозились все новые людские резервы, военная техника и боеприпасы. Подтягивало свежие силы и фашистское командование. Напряжение схваток не спадало. Достаточно сказать, что в полосе 5-й ударной в первой половине февраля враг предпринял 150 контратак силой от роты до двух пехотных полков каждая. Наибольшей остроты боевые действия достигли 13 и 14 февраля, когда отборные гитлеровские соединения при поддержке авиации и артиллерии нанесли сильный удар по частям 266-й и 248-й стрелковых дивизий. Введенные в бой пехотная дивизия «Берлин» и 300-й пехотный полк дивизии «Дебериц», 67-й запасной батальон и другие части рвались к Кинитцу. Но все попытки гитлеровцев сбросить наши войска с плацдарма были безуспешными.

Массовый героизм проявили в этих боях воины 1008-го и 1010-го стрелковых полков 266-й дивизии (командиры и их заместители по политчасти соответственно полковник П. З. Гринев и подполковник И. П. Зубарев, полковник М. Ф. Загородский и подполковник И. Т. Петров). После битвы на плацдарме обе эти части были награждены орденом Суворова III степени.

Вот один из эпизодов этого времени. 1-й стрелковый батальон 1008-го полка под командованием М. А. Алексеева четырнадцать часов подряд отражал контратаки. Когда гитлеровская пехота подошла вплотную к позициям стрелковой роты старшего лейтенанта Абрамова, воины забросали ее гранатами, а затем парторг подразделения старший лейтенант Калинур Усенбеков поднял взвод резерва в штыковую атаку. Фашисты в беспорядке отступили, оставив на поле боя десятки трупов. Девять раз пытались они сбить батальон с занимаемых позиций, но каждый раз наши пехотинцы метким огнем отбрасывали их назад. Комбат и парторг находились рядом с воинами и своим хладнокровием и отвагой воодушевляли их. За образцовое выполнение воинского долга все красноармейцы, сержанты и офицеры подразделения были награждены орденами и медалями, а майор Модест Алексеевич Алексеев и старший лейтенант Калинур Усенбеков удостоены звания Героя Советского Союза[12].

Высокое воинское мастерство и подлинное бесстрашие в развернувшемся сражении на Одере проявили наши славные девушки. Деля трудности боевой обстановки с мужчинами — товарищами по оружию, они в ходе боя образцово выполняли свой воинский долг.

Когда я был на плацдарме, все части и подразделения облетела весть о бессмертном подвиге комсомолки механика-водителя танка старшего сержанта Валентины Александровны Грибалевой. Ее машина была в боевом дозоре северо-западнее Кюстрина. Внезапно большая группа немцев, вырываясь из мешка, ринулась напролом, пытаясь соединиться со своими частями. Экипаж атаковал противника, пулеметным и пушечным огнем уничтожил десятки гитлеровцев. Но тем все-таки удалось подбить боевую машину, и она не могла двигаться. Но танкисты продолжали расстреливать фашистских солдат. Валю тяжело ранило. Истекая кровью, она держалась до последнего патрона, до последнего дыхания. Валентина Александровна Грибалева посмертно награждена орденом Отечественной войны I степени. В Ленинграде, родном городе героини, одна из новых улиц названа ее именем.

Стойкость в обороне, активность при отражении контратак и стремительность в наступлении при расширении плацдарма в середине февраля проявили воины многих частей и соединений армии. Но особенно отличился личный состав 248-й и 266-й дивизий, которыми командовали генерал Н. З. Галай и полковник С. М. Фомиченко. Его доблестные действия при отражении контрудара фашистских войск были отмечены специальным приказом по армии, в котором говорилось: «Противник, бросив в бой свои отборные резервы пехоты и танков, предназначенные для обороны Берлина, при поддержке массированного огня артиллерии, 13.2.45 г. перешел в наступление с целью ликвидировать наш плацдарм на западном берегу р. Одер.

В результате решительных и смелых действий частей 248-й и 266-й стрелковых дивизий все контратаки противника были отбиты с большими для него потерями. Вновь введенные в бой части врага... разгромлены и в значительной части уничтожены».

Далее назывались имена многих офицеров, сержантов и красноармейцев, наиболее отличившихся в боях. Всему личному составу этих двух соединений объявлялась благодарность, а самых заслуженных бойцов было приказано представить к наградам.

Когда с проектом этого приказа познакомился генерал А. М. Кущев, он заметил:

— Полторы страницы фамилий. Не многовато ли? Рядовых и младших офицеров можно, пожалуй, отметить в приказах по дивизиям...

Николай Эрастович Берзарин внимательно начал читать документ.

— За каждой фамилией — подвиг, — сказал я. — И именно наше поощрение еще больше воодушевит бойцов на новые успехи. Считаю, что сокращать приказ не следует.

— Согласен, — отозвался командарм. — Никому так не важна оценка своих действий на войне, как бойцу. Люди ходят каждый день со смертью рядом и хотят знать, все ли они смогли сделать для победы, какой мерой оценена их доблесть.

Генерал Берзарин подписал приказ и распорядился, чтобы и в частях поощрили всех отличившихся воинов.

Бои за расширение плацдарма продолжались. Медленно, метр за метром, полки отвоевывали территорию у противника, отражая его контратаки, ожесточенность и ярость которых с каждым днем уменьшались. Анализ донесений из корпусов показывал, что противник выдыхается и начинает повсеместно укреплять рубежи в инженерном отношении.

В результате напряженных боев в феврале и марте 1945 года наша армия удержала и расширила плацдарм до 27 километров по фронту и до 3–5 километров в глубину. К тому времени войска соседней 8-й гвардейской армии генерала В. И. Чуйкова увеличили свой плацдарм южнее Кюстрина до 14 километров по фронту и до 3–5 километров в глубину.

Еще в середине февраля поступил приказ командующего фронтом. Нашей армии и гвардейцам В. И. Чуйкова ставилась задача овладеть городом Кюстрин, объединить изолированные друг от друга армейские плацдармы и максимально их расширить.

— Замысел командования ясен, — сказал Н. Э. Берзарин. — Ликвидация кюстринского выступа позволит создать оперативный плацдарм для нанесения удара на берлинском направлении. Сейчас оба плацдарма имеют небольшую глубину. Равнинная местность позволяет противнику просматривать и прошивать огнем артиллерии не только наши боевые порядки, но и районы переправ. Крупную группировку войск не развернуть.

— Значит, скоро вновь двинем вперед, на Берлин? — спросил генерал П. И. Косенко.

— Понятно, что наступление не за горами. А как скоро — зависит и от нас. Кюстрин — крепкий орешек. Штурмовать его будет корпус генерала Жеребина. А вот как это сделать — давайте подумаем вместе. Пригласите начальника разведки, послушаем последние данные о противнике...

Действительно, Кюстрин был крепким орешком. Я бы сказал — сверхкрепким. В первую мировую войну он считался первоклассной крепостью. Когда Красная Армия вступила в Германию, устаревшие крепостные строения были модернизированы и дополнены оборонительными сооружениями полевого типа. Немецко-фашистское командование придавало огромное значение обороне города как важному узлу железных дорог и крупному опорному пункту на дальних подступах к столице Германии, считало Кюстрин воротами Берлина.

Это был очень своеобразный населенный пункт. Одер и приток Варта делили его на три части: Нойштадт (новый город), крепость (старый город) и пригород Китц. Нойштадт стоит на правом берегу Варты и является самой крупной частью города. Здесь находились почти все промышленные предприятия, мощный крепостной форт и проживало большинство населения. Крепость, стоящая в междуречье Варты и Одера, представляла собой несколько сооружений из камня и бетона, опоясанных фундаментальной стеной. Пригород и станция Китц находились на левом берегу Одера. Это наименьшая часть города, но укреплена она была тоже основательно. В черте города реки пересекали один автогужевой и два железнодорожных моста.

На восточном берегу Одера гитлеровцы сумели удержать коридор шириной 3,5–4 километра, который соединял кюстринскую группировку немцев с основными силами вермахта. Коридор и город составляли вместе кюстринский выступ, который клином врезался в расположение войск 1-го Белорусского фронта на смежных флангах 5-й ударной и 8-й гвардейской армий и разрывал плацдармы. Он был как глубокая заноза в теле, дающая о себе знать при любом движении.

32-му стрелковому корпусу предстояло штурмовать Нойштадт и крепость, а 4-му гвардейскому корпусу наших соседей — Китц. В систему обороны Нойштадта входили три траншеи и мощные опорные пункты в городе. Первая сплошная траншея длиной 7,5 километра полукольцом прикрывала подступы к городу, вторая — 4,5 километра — проходила по окраине и соединяла опорные пункты, оборудованные в каменных строениях, третья являлась обводом центра города и связующим звеном между мощными опорными пунктами. Большинство улиц было перекопано противотанковыми рвами и забаррикадировано, а каменные дома приспособлены к обороне. Наиболее мощные опорные пункты были созданы в районе форта, целлюлозного завода, казарм Штольпнагель и вокзала.

О характере обороны Кюстрина у нас были довольно полные данные — это бесспорная заслуга начальника разведотдела армии полковника А. Д. Синяева. Кадровый офицер, выпускник Академии имени М. В. Фрунзе, участник боев на КВЖД, фронтовик с первого дня Великой Отечественной войны, Анатолий Дмитриевич обладал тонким аналитическим умом, глубокими знаниями, поразительной работоспособностью и, без преувеличения сказать, блистательными организаторскими способностями. По инициативе Синяева еще накануне январского наступления Военный совет 5-й ударной утвердил внештатные армейские подвижные разведывательные наблюдательные пункты. На должности начальников этих пунктов были подобраны офицеры из запасных полков, разведчики, выписавшиеся из госпиталей, и опытные артиллеристы. В течение месяца они обучались на сборах, которые организовал при штабе армии Анатолий Дмитриевич. Какая, казалось бы, необходимость была создавать эти пункты, если в дивизиях и корпусах были штатные разведчики? А суть заключалась в следующем. У каждого начальника подвижного пункта было по 3–4 помощника, машина и радиостанция. В период активных боевых действий они находились на передовой, в боевых порядках дивизий, полков и даже батальонов, наступавших на главном направлении, и передавали немедленно в штаб армии обстановку, характер поведения противника, результаты допросов пленных. Таким образом, информация поступала без промежуточных ступенек — полк, дивизия, корпус, — и это значительно ускоряло ее прохождение. А в скоротечно менявшейся обстановке это имело огромное значение.

— Запомните, вы — мои глаза и уши на поле боя, — сказал Н. Э. Берзарин начальникам подвижных разведпунктов, когда встречался с ними в последний день сборов.

Наступление от Вислы до Одера показало, что затея с внештатниками — дело очень стоящее. Доклады с передовой помогали командованию армии оперативно принимать решения и влиять на ход боя на главном направлении.

Хочу подчеркнуть, что маршал Г. К. Жуков поддержал это нововведение. Обычно, когда он приезжал в войска, первым делом спрашивал командиров всех степеней о противнике. Полковник Синяев был очень доволен тем, что командующий фронтом оценил его инициативу. Командарм, заметив это, сказал, улыбаясь:

— Смотри, Дмитрич, не подведи. «Глаза и уши» должны теперь работать еще лучше, на самом высоком уровне.

Николай Эрастович знал Синяева давно, по совместной службе на Дальнем Востоке, и отношения у них сохранились доверительные, товарищеские. К чести Анатолия Дмитриевича, он никогда не использовал эти отношения в личных целях. Берзарин высоко ценил его и как специалиста, и как человека. Командарму особенно нравилась честность и прямота Синяева, умение докладывать обстановку лаконично, четко, без утайки белых пятен.

Коротким был его доклад о силах и характере обороны противника в Кюстрине.

Город оборонял девятитысячный гарнизон: семь тысяч в Нойштадте и около двух — в крепости. Именно эти районы предстояло штурмовать частям 32-го стрелкового корпуса. Гарнизон Кюстрина возглавлял приближенный Гитлера генерал-лейтенант войск СС Рейнефарт. На вооружении у противника имелось 30 зенитных пушек и 90 орудий крупных калибров, 280 пулеметов, 150 минометов, 25 штурмовых орудий и танков, большое количество боеприпасов.

Я спросил у Синяева:

— Чем подтверждаются данные о силах противника?

— Допросами восьми пленных и шести перебежчиков, данными поисковых групп, а также личным наблюдением с самолета.

— Опять летали? — спросил недовольно генерал Н. Э. Берзарин. — Я же вам запрещал.

— Виноват, но было необходимо срочно уточнить некоторые сведения самому.

— Предупреждаю, в воздух подниматься только с моего разрешения. Понятно? Теперь доложите, какие новые части подошли в последнее время в Кюстрин, известны ли номера частей в Нойштадте и крепости...

— За последние двое суток подкрепления не поступали. Нойштадт и крепость обороняют остатки разных частей и соединений, собранных при отступлении. Среди них много артиллерийских подразделений, в которых около тысячи человек. Имеются четыре строительных батальона, четыреста тринадцатый саперный батальон и остатки других частей.

— Так сказать, сборная солянка, — заключил заместитель командующего генерал И. И. Варфоломеев.

— Как бы не пришлось нам долго расхлебывать эту солянку в каменной миске, — заметил Николай Эрастович. — К обороне немцы подготовились хорошо. Посмотрим, какое решение принял генерал Жеребин. На месте ему виднее. Завтра выезжаем в тридцать второй корпус.

17 февраля мы с командармом выехали на командный пункт 32-го стрелкового. На следующий день генерал Д. С. Жеребин доложил Военному совету армии план штурма: главный удар нанести из района Альт Древитц в направлении железнодорожных мостов через реку Варта в Нойштадте, отрезать нойштадтский гарнизон от крепости и уничтожить его по частям. На направлении главного удара предлагался такой боевой порядок: в первом эшелоне корпуса наступают 1038-й и 1040-й полки 295-й стрелковой дивизии, а во втором — 1368-й, 1374-й полки 416-й стрелковой дивизии.

Для отвлечения сил противника от направления главного удара планировалось за несколько часов до начала общего наступления провести демонстрацию активных боевых действий на восточной и юго-восточной окраинах Нойштадта силами 1042-го стрелкового полка 295-й дивизии.

Военный совет армии утвердил решение командира корпуса, потребовав от него обеспечить четкое взаимодействие с 4-м корпусом 8-й гвардейской армии, который должен был начать наступление одновременно с войсками 32-го стрелкового и овладеть пригородом Китц. Вначале срок готовности к наступлению был назначен на 28 февраля, а затем, с учетом сложившейся обстановки, его перенесли на 6 марта.

Круглые сутки велась подготовка войск к предстоящим боям. Во всех полках были созданы штурмовые группы. Каждой придавалось одно-два отделения ранцевых огнеметов, два тяжелых танка ИС и два средних Т-34, два семидесятишестимиллиметровых орудия. В специально оборудованных районах отрабатывались элементы уличного боя, штурма отдельных зданий, взаимодействие различных родов войск в ходе наступления. Красноармейцев и сержантов учили владеть трофейным оружием, особенно фаустпатронами. А в каждой дивизии их было достаточно — в предыдущих боях захватили несколько тысяч штук. Вскоре фаусты могли применять почти все бойцы.

В период подготовки к штурму серьезное внимание в войсках уделялось партийно-политической работе. Начальник политического отдела 32-го стрелкового корпуса полковник С. П. Дученко провел совещание работников политотделов дивизий и политработников приданных и поддерживающих частей. Затем в местах своей дислокации они проинструктировали заместителей командиров полков по политчасти. В частях также прошли совещания замполитов командиров батальонов и дивизионов, семинары парторгов и комсоргов рот и батарей, агитаторов, редакторов стенных газет и боевых листков.

Пользуясь временным затишьем на переднем крае, мы стали уделять больше внимания культурно-просветительной работе в корпусе. В части направлялись ансамбли красноармейской самодеятельности, артисты фронтовых концертных бригад. Они выступали перед воинами в ленинских уголках, оборудованных в подвалах и землянках. Туда группами из каждого подразделения поочередно приходили бойцы. Демонстрировались художественные фильмы и фронтовая кинохроника. Каждый такой концерт или просмотр кинокартины был праздником для воинов. Особый интерес вызывали документальные киноленты о героическом труде советских людей в тылу, где у каждого бойца остались семья, родные, близкие...

На фронтовых дорогах в те дни часто можно было увидеть секретарей и членов партийных комиссий, направляющихся на передовую. Днем, а то и ночью, при свете коптилок из снарядных гильз, они проводили заседания, посвященные приему бойцов в кандидаты и члены партии.

Помощники начальников политотделов по комсомольской работе вручали молодым членам ВЛКСМ комсомольские билеты.

Исключительно большой патриотический подъем в войсках вызвал обнародованный в начале марта Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении 32-го стрелкового корпуса орденом Суворова II степени за успешные боевые действия в Висло-Одерской операции.

Перед наступлением в ротах и батареях состоялись партийные и комсомольские собрания, посвященные Предстоящему штурму Кюстрина и боям по расширению плацдарма. Они проходили с большим политическим подъемом. В своих выступлениях красноармейцы, сержанты и офицеры заверяли партию и командование, что не пожалеют сил для образцового выполнения воинского долга. Время показало, что их слова не разошлись с делами.

Еще стояла ночь, когда 6 марта шестьдесят десантников 1042-го стрелкового полка подполковника Ф. В. Чайки поплыли на двенадцати лодках по разлившейся Варте к южной окраине Кюстрина. Неожиданно из-за туч появилась луна. Гитлеровцы тут же заметили наш десант, открыли огонь, и воины приняли бой. После часовой перестрелки, понеся некоторые потери, группа возвратилась. Казалось, что никакого успеха не достигнуто. Но это лишь на первый взгляд. Важно, что теперь командование фашистского гарнизона все внимание стало уделять подступам к юго-восточной окраине города. А когда утром дважды с интервалами в два с половиной часа по этому же участку был произведен артиллерийский налет, за которым последовали атаки наших подразделений, немцы стали спешно перебрасывать туда батальоны солдат и батареи. На это мы, собственно, и надеялись.

Однако два полка, изготовившихся на правом фланге, атаку не начали, потому что из-за плохой погоды авиация не могла поддержать части дивизии. Наступать же без нее на город с мощными укреплениями было нецелесообразно: это привело бы только к большим потерям. Поэтому наблюдавший за ходом боя с командного пункта командир 32-го стрелкового корпуса генерал Н. Э. Берзарин с одобрения командующего фронтом решил перенести наступление главных сил на следующий день.

7 марта погода улучшилась. В небе появились наши эскадрильи. Несмотря на сильный зенитный огонь, они бомбили объекты вражеской обороны. В Кюстрине возникли пожары, дым стлался над городом и крепостью. Вскоре командарм отдал приказ начать артиллерийскую подготовку, вслед за которой в 11 часов 30 минут на участке железной дороги Тамзель — Кюстрин перешли в наступление 3-й батальон 1042-го стрелкового полка, а также 123-я и 360-я отдельные армейские роты. Завязался бой, который длился два с половиной часа. Как мы и предполагали, противник посчитал, что именно здесь будет направление нашего главного удара, и ослабил другие участки своей обороны.

А около 14 часов внезапно для гитлеровцев в наступление после огневого налета по их переднему краю двинулись части 295-й дивизии, наносившие главный удар. Велик был наступательный порыв воинов 1038-го полка под командованием полковника В. Н. Любко и 1040-го полка подполковника И. С. Козлова. Они громили огневые точки противника, забрасывая его окопы гранатами, истребляли сопротивлявшихся немецких солдат и захватывали в плен тех, кто сдавался. Уже к 16 часам наши бойцы полностью овладели первой и частично второй траншеями. Для развития успеха генерал Д. С. Жеребин на стыке между частями Любко и Козлова ввел в бой 416-ю стрелковую дивизию, поставив ей задачу наступать в направлении вокзала Нойштадт.

Завязались ожесточенные уличные схватки. Фашисты оказывали отчаянное сопротивление, часто переходя в контратаки. Однако все их попытки восстановить прежнее положение были тщетными. Воины 295-й и 416-й стрелковых дивизий действовали отважно и настойчиво, уничтожали опорные пункты, выбивали противника из подвалов. Умело действовали, сопровождая пехоту, расчеты артиллерийских орудий, экипажи танков. Многие бойцы штурмовых групп били по укреплениям и бронированным машинам трофейными фаустпатронами, огнеметчики с близких дистанций уничтожали пулеметные расчеты, направляя огневые струи в амбразуры и окна подвалов.

Во второй половине дня фашистское командование, видимо, поняло, что главный удар наши войска наносят с северо-запада. К вечеру оно подтянуло боевые резервные группы на это направление. Сопротивление гитлеровцев возросло. С наступлением ночи бой не прекращался. В итоге первого дня части корпуса генерала Жеребина, прорвав оборону противника на направлении главного удара на фронте 2,5 километра и глубиной до 2 километров, овладели двумя траншеями. Однако основная задача не была выполнена. Отрезать крепость от Нойштадта не удалось, а мосты и подходы к ним оставались в руках врага, что позволило ему перебрасывать подкрепления.

Наш сосед слева — 4-й гвардейский стрелковый корпус — вел такие же упорные бои за железнодорожную станцию Китц.

8 марта наступление продолжалось. Ему предшествовали удары нашей авиации, которая произвела за день 200 самолето-вылетов. Жаркий бой разгорелся на подступах к железнодорожной станции Нойштадт, где оборонялось до батальона гитлеровцев. Они вели из окон станции огонь не только из пулеметов, но даже из пушек, в том числе и зенитных. Штурм станционного здания и кирпичных пакгаузов начался с интенсивного обстрела их нашей артиллерией. Расчеты орудий вели огонь прямой наводкой. Затем по району станции дивизионная артиллерия произвела короткий артналет. Снаряды разрушали стены, уничтожали огневые точки. Гитлеровцы дрогнули, ослабили ответный огонь. Тут же поднялась в атаку пехота 1040-го стрелкового полка. Штурмовая группа старшего лейтенанта М. Воднева с юго-запада первой ворвалась на территорию станции. В составе группы отважно действовал комсорг 1-й стрелковой роты красноармеец И. Д. Васильев, который находился в первых рядах штурмовавших и принял командование взводом, когда был ранен командир. В то же время с севера прорвался к станции 3-й батальон этого же полка.

Наконец радисты передали: ударами с двух сторон станция взята. Командир дивизии генерал А. П. Дорофеев посмотрел на карту: центр города уже в наших руках. Противник — восточнее и южнее. Теперь основные силы гитлеровцев сосредоточились на восточной окраине, там, где они заблаговременно возвела ряд мощных укреплений. Комдив поставил 1042-му полку задачу наступать в восточном направлении, вдоль железной дороги, чтобы совместно с 1040-м стрелковым окружить и уничтожить противника в районе военного городка, форта, водокачки и стрельбища. Через считанные минуты гул орудийных выстрелов и автоматные очереди возвестили, что воины приступили к выполнению боевого приказа.

К центру города, в район костела, так же успешно продвигался 1374-й стрелковый полк 416-й стрелковой дивизии. В этих боях высокое мастерство и храбрость показал старший сержант Григорий Сенатосенко. Когда огонь одного из дотов преградил путь подразделению, он вызвался уничтожить эту огневую точку и под пулеметным огнем противника по-пластунски пополз вперед... Гитлеровцы заметили Григория. Вскоре рядом с ним разорвалась вражеская мина. Отважный боец был ранен. Но это не ослабило его решимости любой ценой выполнить боевую задачу. Наскоро перевязав рану индивидуальным пакетом, Сенатосенко приблизился к дзоту и залег в непростреливаемой зоне. Все подразделение с волнением следило за действиями смельчака, и вскоре воины увидели, как одна за другой взорвались у амбразур гранаты, умело брошенные старшим сержантом. На какое-то время вражеский огонь прекратился. Дружно поднявшись в атаку, красноармейцы овладели дзотом. Но отважному воину не удалось дожить до победы: когда стрелковые подразделения двинулись вперед, фашистская пуля сразила старшего сержанта. Григорию Прокофьевичу Сенатосенко было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Следует отметить, что в боях неоднократно отличались самоотверженностью и воинским мастерством бойцы не только стрелковых частей, но и тыловых подразделений. Например, командир взвода боепитания одного из дивизионов 1054-го артполка Абдул Зейналов, доставив батарейцам на автомашине снаряды, во время боя заменил раненого наводчика орудия и помог отразить сильную контратаку врага. За проявленную доблесть Абдул Зейналов был награжден орденом Красной Звезды, а к концу войны грудь этого отважного воина-бакинца украшали восемь правительственных наград.

Рано утром 9 марта я зашел к начальнику штаба армии. Генерал А. М. Кущев сидел, склонясь над столом, и что-то писал.

— Как дела, Александр Михайлович? Он поднял голову, посмотрел на меня усталыми глазами:

— В целом обстановка на плацдарме спокойная, но у Жеребина она складывается не так, как мы планировали. Дивизии медленно продвигаются.

— И несут большие потери, — заметил я.

— Да, потери ощутимые. И в живой силе, и в танках. Нужно признать, что нами допущены просчеты в подготовке к боям в условиях города, приспособленного к длительной обороне.

— А какие именно?

— Главные из них — изъяны в организации твердого управления войсками и четкого взаимодействия между артиллерией и пехотой, недостаточная обученность штурмовых групп. Я считаю, что после взятия Кюстрина необходимо проанализировать недостатки как в подготовке к штурму, так и в ходе его. Вы согласны с этим?

— Конечно. Думаю, что Берзарин вас поддержит. Не исключено, что нашей армии будет поставлена задача брать Берлин, и там мы не должны повторять ошибки. Но это все — будущее. А как сейчас обстановка в тридцать втором корпусе?

Александр Михайлович подошел к большой карте Кюстрина, разложенной на столе.

— В данный момент, — сказал он, — гарнизон Нойштадта разорван на три изолированные друг от друга группировки. Предполагаю, что две из них будут разбиты сегодня, а вот с северо-восточной группировкой придется повозиться долго...

Последующие события показали, что начальник штаба не ошибся. Днем 1038-й стрелковый полк 295-й дивизии овладел районом трех заводов на западной окраине города и таким образом ликвидировал одну группировку. Очистив от гитлеровцев берег Варты, полк силами 1-го батальона приступил к форсированию реки. Поздно вечером подразделение закрепилось на крошечном плацдарме недалеко от крепости.

Вторую группировку уничтожили части 416-й стрелковой дивизии в центре города. 1368-й стрелковый полк южнее железнодорожного моста вышел на правый берег Варты. После артналета по траншеям противника на левом берегу и удара нашей авиации по крепости 2-й батальон этого полка на лодках начал форсирование реки. Но оно было безуспешным — гитлеровцы из крепости вели плотный огонь.

Третья группировка противника, самая крупная, была зажата частями корпуса в районе стрельбища, казарм Штольпнагель, крепостного форта и водокачки. Здесь были очень мощные опорные пункты, и немцы упорно сопротивлялись.

На следующий день, 10 марта, также после артиллерийского удара по позициям врага на левом берегу Варты, наши воины возобновили форсирование реки. Гитлеровцы взорвали мосты. Несколько попыток преодолеть водную преграду, предпринятых подразделениями 416-й стрелковой дивизии, были неудачными. Лишь 30 человек из 2-го батальона 1038-го стрелкового полка 295-й дивизии на участке севернее железнодорожного моста переправились и закрепились на противоположном берегу. Весь день они вели упорный бой и стремились соединиться с 1-м батальоном, высадившимся накануне. От сильного огня из крепости красноармейцы понесли большие потери. Плацдармы объединить не удалось, и в ночь на 11 марта по приказу командования корпуса обе группы возвратились в Нойштадт. Командарм Н. Э. Берзарин одобрил это решение и приказал основные силы сосредоточить для ликвидации остатков гарнизона Нойштадта.

Методически разрушая артиллерийским огнем оборонительные сооружения врага, наши части все теснее сжимали кольцо окружения. К исходу 11 марта в руках гитлеровцев остался лишь один крепостной форт и казармы Штольпнагель. Однако этот успех обошелся нам дорого: 1040, 1042 и 1374-й полки и 3-й батальон 1038-го полка, действовавшие в этом районе, понесли серьезные потери. В ротах оставалось по 15–20 человек. Мы лишились многих танков из состава штурмовых групп. В то же время гитлеровцы, окруженные в форте и казармах, имели до трех тысяч солдат и офицеров с большим количеством пулеметов и артиллерии.

Генерал Жеребин приказал подготовиться к новому штурму форта и казарм к 4 часам утра 12 марта. Он потребовал огонь всей артиллерии корпуса сосредоточить на этих объектах и стрелять прямой наводкой. В течение первой половины ночи части готовились к наступлению: подтягивались пехота и артиллерия сопровождения, в район форта выдвигались самоходно-артиллерийские установки. Однако перед самым огневым налетом гитлеровцы предприняли попытку вырваться из окружения на стыке 1040-го и 1042-го стрелковых полков. Интенсивный огонь нашей артиллерии и решительные действия личного состава 1042-го полка сорвали эту контратаку, а около пятисот фашистов, вырвавшихся из кольца, в районе Тамзель были снова окружены и уничтожены.

А в 5 часов утра ураганный огонь артиллерии обрушился на форт и казармы. Затем начался штурм. Гитлеровцы оборонялись с яростью обреченных, но сдержать могучего натиска наших воинов не смогли. Бойцы и командиры действовали напористо. Штурмовые группы, сокрушая на своем пути узлы сопротивления, ринулись вперед. Загрохотали наши орудия непосредственной поддержки пехоты, застрочили пулеметы и автоматы, огнеметчики выкуривали противника из казематов, подвалов и стальных колпаков.

Вскоре в окнах многих зданий и бойницах появились белые флаги. Гитлеровцы капитулировали. В этот же день и 4-й гвардейский корпус полностью овладел Китцем.

Еще бойцы прочесывали развалины и предприятия города, еще продолжались отдельные стычки с гитлеровцами, не пожелавшими сдаться в плен, а из Москвы уже пришло радостное известие. Из громкоговорителя агитмашины раздался взволнованный голос начальника отделения политотдела армии по работе среди войск противника подполковника Г. А. Беседина:

— Внимание! Внимание! Москва передает благодарственный приказ нашим доблестным войскам. Внимание! Внимание! Слушайте!..

Офицеры и бойцы сгруппировались вокруг громкоговорящей установки. Раздались позывные Московского радио, а затем все услышали голос Левитана. Медленно, торжественно и чеканно он зачитывал приказ № 300 Верховного Главнокомандующего с сообщением о том, что войска 1-го Белорусского фронта после упорных боев 12 марта штурмом овладели городом Костшин (Кюстрин) — важным узлом путей сообщения и мощным опорным пунктом обороны гитлеровцев на реке Одер, прикрывающим подступы к Берлину. Далее в приказе отмечались командиры отличившихся частей и соединений и за отличные боевые действия объявлялась благодарность войскам, участвовавшим в боях за город.

С ликованием и законной гордостью слушали воины доносившиеся по радио раскаты орудийного салюта.

Каждый мысленно представлял себе в те минуты небо родной Москвы, расцвеченное огнями фейерверков.

Это было 12 марта в 23 часа.

Забегая вперед, скажу, что Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР от 26 апреля 1945 года многие части нашей армии были отмечены наградами: 1038-й стрелковый и 1054-й артиллерийский полки — орденом Красного Знамени; 1374-й стрелковый и 819-й артиллерийский полки — орденом Богдана Хмельницкого; 1368-й и 1042-й Краснознаменные стрелковые полки — орденом Суворова III степени; 1040-й Померанский стрелковый полк — орденом Кутузова III степени; 444-й отдельный самоходно-артиллерийский дивизион и 348-й отдельный саперный батальон — орденом Александра Невского. Ордена Красной Звезды удостоились 333-й отдельный самоходно-артиллерийский дивизион, 588-й отдельный саперный батальон и 753-й отдельный батальон связи.

После овладения Кюстрином члены Военного совета армии вместе с правительственной делегацией Молдавской ССР осмотрели город. В старинных многометровой толщины стенах форта и казарм зияли пробоины, кое-где они совсем обвалились... Очень разрушены были также здание и пакгаузы железнодорожной станции. По всему видно, что недавно здесь бушевал огненный смерч, шли упорнейшие бои. Да, Кюстрин оказался крепким орешком. Всех нас при осмотре города вновь охватило чувство гордости за наших советских людей, сумевших овладеть столь мощным укреплением.

В этот же день я побывал в 295-й стрелковой дивизии. На командном пункте генерала А. П. Дорофеева заканчивался допрос бледного, долговязого и подслеповатого обер-лейтенанта в шерстяном подшлемнике, то и дело протиравшего носовым платком запотевшие очки. Начальник разведотдела дивизии спросил:

— Где комендант крепости генерал-лейтенант СС Рейнефарт?

— Вы можете мне не поверить, — ответил гитлеровец, пожимая плечами, — но этот вопрос давно занимал наших офицеров. Генерала уже несколько дней не видно и не слышно... Говорят, что он поспешил в Берлин за инструкциями...

Заметим, что эсэсовского коменданта не оказалось и в пригороде Кюстрина. Как выяснилось, Рейнефарт, бросив гарнизон, позорно бежал. Военный преступник, палач Варшавы, просто спасал свою шкуру.

Начальник политотдела дивизии полковник Г. Т. Луконин пригласил меня пообедать. Григория Тимофеевича я знал еще до войны. Он учился в Академии имени В. И. Ленина и среди слушателей выделялся гибким умом, эрудицией, высокой партийностью и общительностью. За войну Луконин быстро вырос и стал в нашей армии одним из лучших политработников. Высокое положение не лишило его ни простоты, ни общительности. Для Григория Тимофеевича политработа охватывала все, чем живут бойцы. И трудно было найти другого человека, который бы так глубоко познал душу красноармейца, его психологию. Всегда подтянутый, радушный, чуткий к нуждам людей, он, как магнит, притягивал к себе окружающих. В работе начподив никогда не упускал главного — партийно-политического обеспечения боевых действий. Его часто видели на передовой, в самом пекле.

За обедом разговор шел о закончившихся боях.

— За всю войну, — рассказывал Луконин, — я ничего подобного не видел, как эти бои за форт и казармы. Фашисты оборонялись как смертники. Свинцовый ливень пулеметного огня перекрывал все подходы. И лишь прямое попадание в амбразуру заставляло замолчать точку. Однако наша взяла...

— А кто лучше других сражался?

— Трудный вопрос. Очень хорошо руководил боем командир тысяча сорокового полка Козлов, успешно выполнил задачи тысяча тридцать восьмой полк полковника Любко. Но все же я бы выделил полк подполковника Чайки.

— Почему? Ведь с десантом у него не все гладко получилось.

— В той обстановке он, как командир, сделал все возможное. А в ходе штурма города Чайка грамотно руководил боем за кварталы на восточной окраине и сделал почти невозможное при отражении ночного прорыва гитлеровцев одиннадцатого марта. Он твердо управлял батальонами, быстро повернул несколько подразделений, когда противник вышел на тылы части, умело сосредоточил огонь артиллерии. Его воля и умение быстро ориентироваться в обстановке помогли выстоять третьему батальону. Гитлеровцы нанесли главный удар именно по этому подразделению. Одним словом — настоящий командир. Храбрый, честный и легкой жизни не ищет. Мы решили его представить к званию Героя Советского Союза.

Мне захотелось встретиться с Ф. В. Чайкой и как-то сгладить горечь того сурового разговора, который был с ним в Польше, когда его отстранили от командования. Луконин позвонил по телефону, и вскоре подполковник доложил о прибытии. На груди его поблескивали ордена и медали.

— Не снимаете больше награды, Федор Васильевич? — спросил я шутливо, когда он сел за стол.

Чайка смутился. Выручил его Григорий Тимофеевич:

— Да вроде нет причин, товарищ генерал.

— Мне рассказали, что вы сражаетесь хорошо, очень хорошо, и я рад за ваши успехи. Даже в приказе товарища Сталина названа ваша фамилия. Знаете об этом?

— Слышал, товарищ генерал, спасибо, — ответил Чайка, но в голосе звучали грустные нотки, да и весь его облик был каким-то удрученным.

— Вы, кажется, не рады? Или случилось что-то неприятное?

— Извините, но я только с похорон. Убит мой друг, начштаба полка майор Белодедов. Мы вместе учились в Сухумском стрелково-пулеметном училище, а в сорок четвертом встретились в полку. Места себе не нахожу. Я его послал в третий батальон в ту злосчастную ночь одиннадцатого марта. Там вышел из строя командир, и Белодедов утром поднял бойцов в атаку на казармы и не вернулся... Я понимаю, — продолжал Чайка, — что войны без жертв не бывает. Но гибель друзей переносится особенно тяжело. Не могу спокойно смотреть на пленных. В каждом вижу виновника смерти товарищей.

— Много ли пленных взял ваш полк?

— Когда их построили для отправки в тыл, то оказалось почти полторы тысячи. Это в два с лишним раза превышает численность моего полка.

Подошла машина. Мне нужно было уезжать. Я попрощался со всеми, особенно тепло с Федором Васильевичем Чайкой. В конце мая я с удовольствием узнал, что ему, а также подполковнику Ивану Семеновичу Козлову, майору Александру Ивановичу Белодедову и замполиту 2-го стрелкового батальона 1040-го стрелкового полка майору Николаю Мироновичу Марчукову присвоено звание Героя Советского Союза (двум последним — посмертно).

Разбор недостатков, имевших место в боях за Кюстрин, генерал Н. Э. Берзарин решил провести после выполнения-нового приказа фронта о проведении частной операции с целью расширить одерский плацдарм в глубину и ликвидировать коридор между нашей и 8-й гвардейской армиями.

— Не будем отвлекаться от главной задачи в данный момент. Времени на подготовку операции отпущено нам чуть больше недели, — сказал командарм.

5-й ударной армии предстояло силами двух дивизий с частями усиления прорвать оборону противника на участке Геншмар, Блейэн и, нанося главный удар на Гольцов и вспомогательный из района Альт Блейэн на Горгаст, овладеть районом Геншмар, Кубрюккен Форштадт, после чего перейти к обороне на рубеже высот 16,3 и 10,3.

Далее в приказе устанавливалась разграничительная линия между нашими войсками и 8-й гвардейской армией, которой была поставлена задача перейти в наступление в то же время силами двух стрелковых дивизий с частями усиления. Нашим соседям предстояло прорвать вражескую оборону в северо-западном направлении с целью овладеть юго-западной частью Кюстрина, крепостью и рубежом Гольцов, Альт-Тухебанд[13].

К этому времени 5-я ударная армия получила значительное пополнение, и численность личного состава каждой стрелковой дивизии была доведена до 6000–7000 человек. К нам дополнительно прибыли две гаубичные и одна истребительно-противотанковая артиллерийские бригады, гвардейский минометный и мотопонтонный мостовой полки. Были усилены и войска 8-й гвардейской армии.

Соединения обеих армий приступили к выполнению приказа фронта 22 марта. Операция протекала так. К исходу первого дня части 32-го стрелкового корпуса нашей армии во взаимодействии с 4-м гвардейским стрелковым корпусом 8-й гвардейской нанесли мощные удары, прорвали оборону врага по сторонам коридора и, окружив его в юго-западных пригородах Кюстрина и в междуречье Одера и Варты, соединились в районе моста через реку Штром. Кольцо замкнулось. Но враг еще не сдавался.

29 марта войска нашей армии вели наступательные бои по расширению плацдарма. Это были очень напряженные дни. В стремлении спасти окруженную группировку противник перешел в контратаку крупными силами из района Гольцов. В связи с угрозой деблокирования окружения генерал Н. Э. Берзарин ввел на плацдарм из своего резерва 94-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Соотношение сил сразу же изменилось в нашу пользу. Все контратаки гитлеровцев были отбиты с большими для них потерями. Уже 30 марта окруженная в междуречье и в пригородах Кюстрина вражеская группировка общими усилиями 5-й ударной и 8-й гвардейской армий была полностью ликвидирована.

В результате был создан один общий оперативный плацдарм 44 километра по фронту и 4–10 километров в глубину. Задание Родины было выполнено!

Уже после войны, собирая материалы для этой книги в Центральном архиве Министерства обороны, я прочитал в журнале боевых действий описание этих жарких, ожесточенных и кровопролитных боев. Меня очень поразила лаконичность записей. Итоговая запись от 31 марта, например, выглядит так:

«...В центре 5-я ударная и 8-я гвардейская армии частью сил 22 марта 1945 года перешли в наступление, сломив сопротивление противника, овладели крепостью Кюстрин, расширив и соединив плацдармы западнее Кюстрина»[14].

Прошло много лет после этих боев на западном, берегу Одера, но каждый раз при воспоминании о них перед глазами встает страшная картина: снаряды и бомбы корежат землю, разносят в клочья человеческие тела, разрушают строения... И в этом кромешном аду наши советские бойцы выдержали, выстояли и расширили плацдарм для наступления непосредственно на Берлин.