Ветер истории

Я дал мужикам отдохнуть денек после смотра. Все таки всю неделю трудились не покладая рук и ног. Долго, правда, отдыхать тоже нельзя — германское наступление на носу. Так что после выходного, начали подготовку. Катались по дороге, посещали места предстоящих боев и бегая по передовым траншеям высматривали наиболее выгодные маршруты для набегов на врага. Понятно, что после артподготовки ландшафт изменится, но хотя бы позиции для стрельбы надо высмотреть. Мысль об артподготовке родила еще одну. Дорога вдоль реки шла довольно близко к позициям обороны и наверняка будут попадания и в нее. Воронки от гаубичных фугасов я уже видел и оптимизма они не внушали. В итоге решил обзавестись подкладными досками. Объяснил идею Климу и велел озадачить кого-нибудь из наших. Через пару дней подкладки были изготовлены и привешены к бортам. С каждой стороны была одна длинная и одна короткая, чтобы помещалась между задним и передним колесом, толстые дубовые доски со скосами на концах и насечками на пласти. Закреплены они были на брусках с уступами и простыми барашками, фиксирующими доски сверху. Я было придрался, что отставленные примерно на 4 см от борта доски увеличивают валкость машины, но Клим и Сыпченко привели свой довод — так хватать удобней, а значит и быстрее. Ну и ладно, не так уж сильно и центр тяжести сместился. Авось не завалимся, а быстрота и правда будет важна. Так в трудах и заботах прошло шесть дней. Водилы практиковались, пулеметчики научились трогаться с места и ехать по прямой на всякий случай и все, включая ездовых держаться за пулемет. Это, конечно, не настоящие пулеметчики и даже не "уверенные пользователи", но пострелять из заряженного пулемета в сторону врага смогут. Не попадут, так хоть напугают и отгонят от машины. На седьмой день началось наступление. Точнее наступление началось на восьмой, а весь седьмой день шла артподготовка. Мы слушали канонаду и думали, осталось ли от пехоты хоть что-нибудь. Забежавший проверить нашу готовность Симаненко успокоил — полковник давно велел скрытно подготовить укрытия в ближайшем тылу передовой и сейчас немцы перепахивали пустые окопы. Как можно было устроить блиндажи и ходы сообщения скрытно я представлял слабо, но приставать с вопросами не стал — не дорос еще. Приедем — поглядим, а пока сидим, ждем и стараемся не мандражировать слишком откровенно.

Первый выезд случился к обеду. Второй батальон понес сильные потери и упустил момент прорыва штурмовых групп и теперь пытался выбить их из своих окопов. Беда для батальона пришла откуда не ждали. За его позициями была единственная на этом участке рощица, где и были оборудованы блиндажи, уж очень удобно была расположена. Беда в том, что противник узрел в рощице идеальное место для сосредоточения резервов и припасов и на всякий случай обработал гаубицами и ее. Пробить блиндажи немцы не смогли — наступление не было стратегическим и по настоящему тяжелой артиллерии не притащили. Зато один снаряд рванул прямо перед входом и вывел из строя всех кто был внутри. Да и разбитые ходы сообщения заваленные сверху поваленными деревьями оперативности не добавили. Так что теперь нужно было лететь туда на перегонки с основной массой наступающих, благо располагались не так далеко. Успели мы во время. В окопах шли бои со штурмовиками, а цепи германской пехоты были уже метрах в ста от окопов. Огонь открыли как только увидели, а так хотелось выехать на заранее присмотренные позиции и перекрестным огнем, строго по науке… эх! Ну да ладно итак не плохо вышло. Выскочив на позиции мы встали и обрушили на цепи огонь всех наших пулеметов. Первые ряды правого фланга просто смело, а остальные пехотинцы, не ожидавшие нашего появление залегли. Зря они это, надо было к окопам бежать, может и успели бы, а так у нас появилось время, чтобы рвануть вперед. Мы выехали за первую линию. Спарка работала по залегшим пехотинцам, а мадсен поддерживал огнем солдат второго батальона, все еще дерущихся с штурмовиками. Второй броневик Клим повел на наш правый фланг между первой и второй линией окопов. По пути он тормознулся в центре и закидал гранатами возникший там очаг обороны штурмовиков. Наши лихо рванули вперед и перебили всех найденных немцев. В общем атака захлебнулась. Встать под огнем пулеметов немцы уже не могли, а лежать в ожидании, пришествия броневика тоже было глупо. Наш броневик неспешно переваливаясь с боку на бок полз объезжая воронки. С высоты кузова вид на лежащих был прекрасный и Ваня этим пользовался во всю да так, что немцы вжимаясь в землю даже не пытались отвечать. По крыше водительского отделения звонко брякнула граната и улетела дальше. Бахнула где за бортом осыпав его осколками. Вроде все целы. Расслабился, блин, засмотрелся. С третей попытки я вырвал маузер из кобуры и принялся оглядываться в поисках гранатометчика. Хрен тут что высмотришь. Кругом тела, некоторые еще шевелятся и стонут. Так до конца боя и вертел головой, оберегая экипаж, даже подстрелил двух отважно-упорных германцев.

Тем временем второй батальон очистил свои окопы и выставив пулеметы присоединился к поливанию залегших немцев свинцом. Даже гранатами покидались. Я было удивился такой физической подготовке солдат, уж больно далеко кидали, но на третьем броске заметил мелькание в окопе какой-то доски. Похоже наши соорудили какую-то гранатокидалку. Надо будет посмотреть, когда закончим здесь.

Наконец германцы не выдержали и побежали, рядами валясь от пулеметного огня в спину. Пора и нам валить. Как только отсюда уйдут немцы, наверняка ударят артиллерия. Сунулся под козырек и проорал водиле команду. Тот кивнул и начал разворот, но тут же уткнулся в отвал воронки и завяз. Пришлось выскакивать с лопатой, отгребать землю, толкать броневик руками и нервничать, но обошлось — немцы отходили не оглядываясь, да и Иван прикрывал огнем вполне надежно. Ушли в целом спокойно, только азартно смеясь, обсуждали мастерство водилы, ну да это понятно — отходняк. Ну вроде первый бой отработали достойно, а гранатометалку в другой раз поглядим, а то немцы бомбить начали.

Больше в тот день нас не дергали. Все остальные успешно отбились сами, а вот дальше стало весело. Немцы похоже поняли, что есть скрытые укрытия в тылу и долбили позиции на полкилометра вглубь. Потери росли, на позиции выскакивали с опозданием и нам приходилось метаться с места на место сбивая немцам пыл атаки.

Вечером видели воздушный бой. Германцы пытался бомбить позиции третьего батальона, который держал брод, а наши прилетели прикрывать. Минут двадцать тройка немцев и наша пара крутились в небе. Иногда с земли постреливали пулеметы пехоты, если свалка приближалась достаточно близко, чтобы бить прицельно и не боятся задеть своих. В итоге одного немца таки сбили, хотя я так и не понял кто именно летчики или окопники. В любом случаи, биплан кувыркаясь, грохнулся об землю хвостом и сложился внутрь себя. Судя по неуправляемому падению, пилот был мертв. После этого германцы вышли из боя и улетели к себе. Наши сделали круг над позициями, повернули назад, заметив нас на дороге, один из пилотов помахал рукой и улетел к себе. Гадом буду — это подполковник пытался мне сказать, что он таки справляется со своей работой вопреки моим гнусным инсинуациям.

На следующий день мы понесли первые потери. Шрапнель поставленная на удар попала во второй броневик. К счастью, попала она в подвешенную к борту доску. Толстая доска и те самые 4 см, вызвавшие мое ворчание спасли от пробития брони. Машина упала на бок. Весь экипаж получил контузии разной силы тяжести, одному из пулеметчиков картечина попала в шею, а водила сломал руку. Людей пехота выволокла, а броневик надо было вытаскивать ночью. Пока же надо мотаться и стрелять за двоих.

Как только начало смеркаться, вернулись к броневику Клима. Тот, к моей радости, отделался легко, даже в госпиталь отправлять не стали. Просто оставили отлеживаться в блиндаже. Пока не стемнело окончательно пошел в первую линию смотреть что к чему. С собой захватил запасной экипаж. Водила был послабей выбывшего и надо было ему все показать пальцем и подробно расписать действия. На месте времени на это не будет. Пока разглядывал лежащую на боку Минерву, подошли местный унтер и Клим. Вместе разработали план эвакуации. Тут и стемнело наконец, пора.

Вместе с солдатами батальона подкрались к броневику. Мой экипаж сидел в заведенной машине и ждал сигнала на случай, если надо будет брать подстреленного на буксир. Практически на ощупь осмотрел подвеску и колеса (из траншеи их было не видно) вроде все в порядке.

— Ну давайте, мужики, навались! — скомандовал я вполголоса. Глупо, конечно, немцы далеко и все равно не услышали бы.

Солдаты дружно упершись подняли Минерву на колеса и сразу же, согласно плану, ушли в окопы. Броневик еще покачивался, а мы уже принялись его заводить и, о чудо! он завелся. Пришлось бегать вокруг командуя действиями водителя, сам бы он в темноте точно в воронку завалился, а потом еще и впереди идти высматривая дорогу. Стремно, однако, ну да ничего, выбрались. Немцы среагировали, когда мы уже подъезжали к дороге. Кинули несколько снарядов на позиции, где мы возились, и успокоились.

Утром хмурый и не выспавшийся опять гонял германскую пехоту. Германское командование, видимо, решило нейтрализовать нашу мобильность, предприняв массированные атаки сразу на трех направлениях. Я рванул к броду, вторая машина с орущим после контузии Климом на помощь второму батальону, а третий неожиданно отказался от помощи. Сообщил, что германцы под огнем форсируют речку и копятся в овраге, но с такими потерями копиться для полноценного удара им еще долго. Так что мы можем работать на других участках, а к нему вдвигаться, когда освободимся. Намекал комбат так же и на какой-то сюрприз, приготовленный для врага. Ну и славно, нам же проще.

В эпической битве за брод я, наконец, увидел Первую Мировую во всей красе. Пьяные в дым немцы перли волнами. Пулеметы и шрапнель выкашивали их цепь за цепью, а они все перли и перли. Даже три пушки пытались подкатить пока русские и германские гаубицы старались подавить друг друга. Ну да у наших тоже трехдюймовки нашлись. Как только немцы подкатили свои орудия поближе и начали их приводить в готовность, их накрыла шрапнель. Ну и слава богу, а то они меня серьезно нервировали. После первого боя у второго броневика обнаружились две дырки от пуль в борту, что меня крайне озадачило. Как-то не ожидал я, что сделанная от пуль броня этими пулями пробивается. Так что было решено ближе двухсот метров или трехсот шагов по-местному к врагу не приближаться и за линию окопов не лезть, а то проходимость у Минерв была аховая. К этому мне тоже привыкнуть было трудно. Все таки боевая машина и вдруг паркетник. На всякий случай плотно обстреляли пушки в надежде пробить щиты и достать тех, кто мог за ними укрыться. В последствии и мы и артиллеристы постоянно держали пушки под присмотром. Куча трупов вокруг них росла, но немцы все же пытались время от времени к ним пробраться. Окончательно они выдохлись только через час, после нашего прибытия. Новые волны атакующих прекратились, а выжившие полежав еще некоторое время и дважды попытавшись прорваться к траншеям, начали отходить. Сразу же из окопов выскочило десятка два солдат и бросились к пушкам. Мы прикрыли их огнем, благо германская пехота еще не далеко ушла и артиллерия по нам работать не могла. Солдаты с радостным гиканьем и уханьем укатили пушки к себе. Уже когда мы готовились к отбытию, набивая ленты и доливая спирт в баки их грустный командир подошел к нам и пожаловался на жизнь.

— А пушки-то не те оказались.

— В каком смысле не те? — удивился я.

— Не трехдюймовки. Я-то думал это переделка из наших, а они вишь, свою сделали. Калибр у них чуть больше нашего. Слышал я про такую новинку, но думал еще не скоро по всему фронту распространится.

— Но стрелять-то можно?

— Можно, пока снаряды не кончатся.

Разочарованный унтер пошел к своим, а мы поехали к третьему батальону. Как выяснилось, там справились без нас. Сюрприз для немцев и правда оказался сильным. Командир таки исхитрился спрятать одну трехдюймовку на продольной оси оврага. Ее частично врыли в землю, накрыли тюками соломы и плетеными матами и все это замаскировали сверху травой, благо она везде была жухлой и разница в глаза не бросалась. Когда немцы решили, что их скопилось достаточно для атаки и офицеры задули в свистки, пушка открыла огонь. От неожиданности высунувшиеся было немцы среагировали инстинктивно и совершенно не правильно — попытались спрятаться в овраге. Поставленная на картечь шрапнель сметала их слоями на сколько хватало пробивной мощи картечин в сплошной массе тел. Тех кто пытался выскочить сметали пулеметы. За десять минут пушка расстреляла все бывшие при ней снаряды и попыталась уйти, но не успела. Сразу целая батарея накрыла ее позицию. Весь расчет погиб, а от самой пушки остался только ствол точащий из земли. Но немецкую пехоту это не спасло и даже не утешило потому, что рота русских пехотинцев провела атаку по дну оврага и мстя за погибших только что товарищей, пленных не брала. Форсировать реку в обратном направлении тоже никто не сумел.

Вечером к месту сбора пришел экипаж второго броневика. Злой как черт Клим сообщил, что германский снаряд опять попал в них, но на этот раз в переднее колесо. Поскольку за наши окопы не совались, как и было оговорено, и весь экипаж цел, то оружие и боеприпасы уволокли все. Немцы же наученные ночной эвакуацией обрушили на несчастный броневичок град снарядов, пока не оставили от него кривенькую и горелую коробку.

— Не везучий я видно — вздохнул Клим.

— Мне бы такое невезение. Всю войну прошел, дважды подбитие машины пережил, ушел со всем имевшимся имуществом и все недоволен. — устало проворчал я в ответ — Как это немцы вас так ловко подловить смогли?

— Немцы вояки умелые, а случается на войне всяко. — Твердо глядя, мне в глаза заявил Клим, но потупленные глаза водилы намекали на его ошибку.

— Застряли что ли?

— А хоть бы и застряли! Там все поле перепахано так, что не поймешь где окопы были.

— Да ладно тебе водилу выгораживать. Никто его не винит. Ну я по крайней мере, точно не виню. По уму никого из них еще месяца два в бой пускать нельзя было. Считай и не учились совсем.

После этого дня немецкие атаки стали какие-то вялые и малочисленные. Зато артобстрелы шли непрерывно. Нас уже не дергали, справлялись сами. Я, наконец-то поспал, оружие почистили и смазали, набили все ленты и магазины, а двигателю сделали маленькую профилактику в полевых условиях. Вынесенный Климом пулемет смонтировали на самопальный станок и возили на бричке. В бой на ней нельзя соваться — сметут на раз. Тут куда не попади, хоть в лошадь, хоть в саму бричку, все одно хана. Ну да ладно будет маневренная группа огневой поддержки. Надо и второй максим немецкий, который спаркой заменили, станком оснастить. Боец с ручником катался на той же бричке рядом с кучером (или все таки ездовым его правильно называть, а неважно). Я правда сперва хотел, их всех на обычную двуколку посадить, пулеметчики встали грудью и не допустили. Оказывается пулемет в собранном виде на телеге возить нельзя. Тело пулемета тяжелое само по себе, а уж с водой в кожухе и подавно. Крепление же было слабое и от тряски разбивалось. В результате пулемет начинал болтаться на станке во время стрельбы и попасть из него куда-нибудь было невозможно. Меня эта новость поставила в тупик. Тачанка ведь один из главных символов Гражданской Войны! Не могли же за год все пулеметы переделать, чтобы они езду переживали. Тут я вспомнил, что на броневиках-то они ездят, значит все дело в самой телеге. На рессорной бричке пулеметчики перевозку одобрили. Как вскоре выяснилось, мангруппа появилась очень вовремя. После четырех дней вялой возни и яростных обстрелов, немцы нашли слабое место. Они ударили на стыке полков, там где Черная вытекала из болота. Пройти там мог только пеший, да и то с трудом, но немцы накидали фашин, палок, елок и прошли. Смяли немногочисленные заслоны и попытались ударить во фланг первому батальону, чтобы расширить плацдарм и взять пригодный для переправы войск участок. Но не вышло. Батальон отбил первую атаку, нарыл новых окопов, получил подкрепление и уперся так, что сдвинуть его стало невозможно. Тогда немцы накопившие уже значительные силы на нашем берегу, решили пройти в обход и зайти с тыла сразу к броду. Таким маневрам они прорывались по удобной переправе прямо к дороге на станцию, а силы полка попадали в окружение. Резервов в полку не оставалось и ситуация становилась критической. Окопники просто не успевали помешать германской пехоте, да и снять с позиций хотя бы взвод было невозможно. Потери в батальонах были уже серьезными, а немцы начали активно давить с фронта. Спасать положение кроме нас было некому. Один броневик с пехотным прикрытием из трех ездовых и экипажа разбитой Минервы. Писец подкрался и стоял рядом сопя носом в самое ухо.

На дорогу по которой, согласно сообщению, клятые германцы топали к броду мы выехали вдоль того самого оврага. Во-первых так было ближе, а во-вторых у меня был расчет поставить там отсечку для подкреплений и рвануть вдогонку уже ушедшим дальше немцам. За старшего на позициях оставил Клима, естественно. С ним остались все кроме экипажа броневика, то есть ездовые, второй экипаж и десяток пехотинцев выделенных нам в помощь комбатом-3. Больше он дать не мог — самому не хватало. Осматривать позиции и тем более ждать их обустройства не стал. Все равно Клим в этом лучше меня разбирается, а самая большая помощь ему от меня, это скорейшее возвращение.

Первых немцев мы догнали буквально через две минуты. Они нагло перли походной колонной и появление наше застало их врасплох, как, впрочем и нас. Несясь на бешеных почти 30 км в час, мы прошли поворот и чуть не врезались в замыкающих колону гансов. Продольный огонь по колонне из пулеметной спарки в упор — страшное дело. Пули пробивали по три-пять человек насквозь и немцы умирали раньше чем успевали упасть их товарищи убитые той же пулей раньше. Была бы колона покороче так бы всех на дороге и положили. Ну а здесь не вышло. Германцы довольно резво сориентировались и ломанулись к лесу. Добежали немногие, но нам хватило и их. Пехотинцы забежав в лес, тут же залегли и открыли по нам огонь из винтовок. Хорошо еще, что водила мгновенно отреагировал и рванул вперед, объехав трупы по обочине. Стрелять на ходу было невозможно и немцы стали палить бегло. Пули звонко лупили по броне. Что-то сильно ударило в корпус. Глянул, а на животе у кирасы здоровенная вмятина от пули. Попало не только мне. Когда проскочили место погрома вмятины обнаружились еще и у Ивана, а водиле пуля поцарапала плечо. Второму пулеметчику пуля прошила руку на сквозь, но он храбрился и заявил, что может стрелять и дальше.

— Ну теперь ты настоящий Криворучка. — схохмил водила не оборачиваясь. Раненный не обиделся — привык уже, что над его фамилией все время подшучивают. Перевязали на ходу, вроде и правда держится уверенно. Еще две колоны нагнали по пути, но там уже не останавливались. Сходу сметали немцев огнем и колесами за неимением бампера и летели дальше. Разбежавшиеся остатки нас не интересовали. Ловить их по лесу дело долгое да к тому же бесполезное по большому счету. Что эти десяток-другой рассеянных по округе солдат могут сделать? Глобального ничего, а на не глобальные угрозы нам размениваться некогда — товарищи у мостика через овраг ждут. Быстро долетели до позиций второго батальона, убедились, что немцы сюда дойти не успели, предупредили о разбежавшихся по округе гансах и рванули назад. Сразу, однако, вернуться не получилось. У развилки остановились — показалось Криворучке, что стрельбу слышит. Прислушались — ан нет, не показалось. Стреляли в направлении села, а там и штаб и службы разные и наш сарай. Если немцы это все разгромят, полк практически можно будет считать уничтоженным. Без управления, снабжения, подкреплений и тыла как такового, немцы его быстро разобьют по частям и стойкость пехоты не поможет — просто кончатся сперва боеприпасы, а потом и сама пехота. Так что летели на звуки боя мы, выжимая из двигателя все что можно и нельзя. Тот натужно выл, но тянул. Успели! Примерно рота германцев пыталась подобраться к околице под огнем пулемета, трех десятков винтовок и даже наганов, судя по звуку. Похоже в обороне участвовали все кто мог стрелять. Наше появление решило исход боя за пару минут. Внезапной атакой с тыла мы опрокинули немцам фланг и согнали их в кучу, благо зацепиться им в чистом поле было не за что. Стоять толпой под перекрестным огнем немцы долго не смогли и сдались. Из села тут же выбежали мастеровые и под руководством аж пяти офицеров принялись обыскивать и вязать руки пленным. Взяли их человек сорок, еще десятка два раненных собрали в поле. Считать их я не стал — ни к чему. Вместо этого подъехал к позициям оборонявшихся тыловиков. Причем вести машину пришлось самому — водитель поймал еще одну пулю и на этот раз серьезно. Знал бы заранее, что броня здесь такая, не крышу со спинкой городил бы, а лоб нарастил и борта. Да что там говорить — задним умом все мы гении.

Встретил меня полковник Петухов лично. Разгоряченный и слегка взъерошенный он выслушал мой доклад, задал пару вопросов о ситуации на дороге и позициях батальонов, объявил нам свое удовольствие и назвав орлами ушел заниматься своим основным делом — управлять полком. Нам велел готовиться к продолжению боя и ждать казаков, которые должны подойти с минуты на минуту. По пути к штабу Петухов наорал на связистов, чтобы быстрей шевелились и на мастеровых просто так. Впрочем орал без злобы, скорее даже радостно. Следом за ним ушел и Симоненко. Весь сияющий и бравый, размахивая наганом в левой руке и гордо неся на перевязи правую. У него это был первый бой. Теперь, наверно, клюкву долгожданную получит и не будет комплексовать перед другими офицерами. Пока заправлялись и набивали ленты и магазины, нам подошел Сыпченко.

— Здравия желаю, господин фельдфебель. — грустно поприветствовал он меня.

— И тебе не хворать, а где Огурцов?

— Нет больше нашего маляра, убили его. Первым же выстрелом убили. Правильно вы его в бой не брали. Не место ему там разине такому. Да только человек предполагает, а Бог располагает. Мы его в тыл, а война его и здесь нашла.

— Земля ему пухом. — Все дружно перекрестились.

— Когда вы оборону-то организовать успели?

— Полковник наш вояка тертый. Как узнал о прорыве, сразу телефониста к развилке отправил в секрет, а всем кому можно велел оружие приготовить и самим на готове быть. Хорошо пулемет под рукой оказался, а то бы не отбились.

— О! Кстати, о пулемет-то откуда?

— Как откуда — наш это пулемет, с этого самого броневика.

— Так он же без станка! Или успели сделать уже?

— Да какое там, успели. Дырку в колоде проковыряли, вот и весь станок.

— Ловко, я бы не додумался.

Сыпченко неопределенно хмыкнул. То ли сомневаясь в моей несообразительности, то ли гордясь своей соображалкой. Казаки и правда примчались быстро и разобравшись в ситуации начали нас подгонять. Сыпченко поехал с нами за водителя. Пулемет оставили на месте. Зато среди трупов германских пехотинцев нарыли ручник. Тот оказался переделкой все того же максима. Как он, все таки, разнообразен и вездесущ этот максим. Правда пулемет отдали казакам, с условием возврата. Все теперь к оврагу — наши ждут.

По пути встретили и уничтожили на этот раз полностью остатки двух последних колон которые мы разогнали по пути сюда. Выжившие тогда собрались и решили вернуться на соединение со своими, а тут мы опять да еще и с казаками, которые не дали уйти ни кому. Останавливаться не стал, уж очень было тревожно за Клима с мужиками. Казаки и подчистят и трофеи соберут и догнать успеют.

Что чуйка не просто так вещала, а по делу понял как только увидел позицию Клима. Немцы лезли и спереди и сзади. Видимо остатки первой колонны тоже решили вернуться и увидев бой навалились на наших с тыла.

Германцы нас тоже заметили и быстро отойдя на исходную, залегли и открыли огонь. Ну да мы уже ученные, близко подъезжать не стали, плотность огня спарки позволяла сносить все живое и с трехсот шагов. Пока мы палили, несколько казаков пробрались лесом и открыли огонь во фланг из трех пулеметов сразу. Немцы заметались и попали под сабельную атаку станичников. Те коварно не изрубили гансов в капусту, а гнали их перед собой пока не перемахнули мост, а мы гнали следом. После моста забрали в право и поддержали казачью атаку огнем. Долго стрелять не пришлось. Сотня станичников быстро преодолела пространство до врага, сходу опрокинула его и погнала, вырубая отстающих. Мы вернулись к нашим ребятам.

— Мужики, вы живы?

— Живы вроде. — оптимистично отозвались мужики. — Еще немного и хана нам бы пришла.

Тут к нам подъехал есаул.

— Ну что пехота, заждались нас небось?

— Так точно, ваше благородие. — без особого энтузиаста согласился Клим.

— Кстати, а откуда у вас еще два пулемета взялись? — влез я.

— На дороге подобрали — отмахнулся тот.

— Нехорошо чужое брать.

— Что с бою взято, то свято! — есаул был в хорошем настроении и не обиделся на мою наглость, тем более, что пагонов он не видел и не зная меня лично, видимо полагал, что я офицер.

— Вот и я про то. Германцев-то на дороге мы положили, значит и пулеметы наши.

— Да куда тебе столько пулеметов?! — есаул аж задохнулся от возмущения и жадности.

— Пулеметов много не бывает, а законному трофею всегда место найдется.

После не продолжительного спора решили создать группу огневой поддержки. Раненных на телеге отправили в госпиталь, а группа поддержки погрузилась на оставшийся транспорт. Станкач и мадсен на бричку, а свежие трофеи на телегу. Тут вернулась сотня и мы двинулись вперед.

Мы неспешно продвигались вперед. Неспешно потому, что впереди шла разведка казаков. Пока Сыпченко рулил, остальные члены экипажа готовились к бою. Криворучко набивал магазины ленты, а я с Иваном откручивали болты крепления водительской спинки. Это Сыпченко выслушав мои вздохи о неправильной модернизации броневиков сходу внес предложение по исправлению ошибок и прихватил с собой инструмент. Спинку собирались перекинуть на лоб, а крышу на борт. Правда на какой борт еще не решили. Поскольку вывешивать предполагалось на проволоке, то был вариант перекидывать экран по обстановке. Когда прибежал посыльный от разведчиков, спинка и частично крыша были спешно откручены и мы пытались на ходу попасть проволокой в дырку от болта. Получалось не очень, точнее не получалось вообще, так что остановке мы искренне обрадовались. Правда она вышла короткой — сразу же пришлось искать укрытие. Заехав за куст и обложив машину большими ветками, мы наконец-то смогли закрепить экран. Правда он закрывал смотровую щель, но поскольку огонь предполагалось вести с места, то недовольство Сыпченко было сперва проигнорировано, а потом нейтрализовано предложением придумать способ быстрого обустройства щели в экране. Ага, не на того нарвались. Механик наш гениальный даже думать не стал.

— Быстро можно только пулями дырок наделать.

— Значит так… Криворучко! Как только немцев опрокинем, приставляй ствол к щели и высаживай остатки магазина. Только не в точку, а в линию. Понял?

— Чегож не понять, только как бы рикошетом не убило кого. — пожал тот плечами.

— И то правда. Тогда быстро откручиваем оставшиеся болты и снимаем крышу — ей прикроемся от рикошетов. Сыпченко, вылезай оттуда.

Коварные тевтоны появились раньше, чем мы взялись за ключ. Пришлось замереть и ждать сигнала. Место для засады есаул выбрал для меня неожиданное — на краю пастбища. Логика была проста — мы укрыты в зарослях, а они на открытом и ровном месте. Хочешь стреляй, хочешь с саблей за ними гоняйся на коне. Колона пехоты бодро топала нам на встречу, пока не пересекла невидимую черту, отделявшую ее от истребления. Как только это произошло, есаул стукнул кулаком по борту и негромко скомандовал.

— Давай, пехота, бей немчуру.

Загрохотала спарка, тут же к ней присоединились пулеметы группы поддержки. Слушать пулеметную стрельбу, когда дульный срез находится прямо возле уха — удовольствие для мазохиста, поэтому я многоопытно заранее встал у заднего борта. Отсюда было достаточно хорошо видно происходящее. С этой дистанции разгром колоны выглядел совсем не страшно. Ни крови не видно, ни предсмертных хрипов не слышно, только фигурки в серой униформе валятся как доминошки. Совсем на бой не похоже — то ли шутер компьютерный, то ли просто работа. Даже Сыпченко с первым же выстрелом начавший активно работать ключом смотрелся вполне естественно. Долго пальба не продолжалась. Очень скоро немцы либо упали сраженными, либо залегли. Несколько человек сдуру побежавших назад были разве что не в клочья порваны — столько пулеметов по ним ударило сразу.

Есаул, до сих пор стоявший рядом и радостно матерившийся взлетел на коня и лихо свистнув своим рванул вперед. За ним с криками и улюлюканьем понеслась вся сотня. Вот как это им удается? Вроде и не так много их тут, а все равно получается вполне себе впечатляющая лава. Отстреливаться от них лежа в поле было безумием, все равно долетят и изрубят в куски. Немцы это, похоже, тоже поняли, а может и опыт имели, в любом случаи побежали практически сразу. Кувырнулась одна лошадь, вторая, а потом стрельба прекратилась и германские пехотинцы вскочили и побежали назад. Безнадежно. Казаки догнали и порубили всех. Назад возвращались уже неторопливым шагом, вглядываясь в тела убитых. Когда подъехали к свалке тел на дороге проявились умные немцы. Они просто встали с поднятыми руками. Казаки их сноровисто повязали и рассыпались, пинками переворачивая тела и что-то подбирая.

— Готово! — это Сыпченко кряхтя вылез из водительской ниши. Сделать щель сразу правда не получилось — на поле суетились собирающие трофеи казаки. Чуток поругавшись, Сыпченко приподнимаясь чтобы выглянуть наружу, вывел броневик на дорогу и повернул вправо, где народу было меньше — только пара станичников шмонали труп офицера.

— Мужики, отойдите — мы сейчас стрелять тут будем. — крикнул им я.

— Сам ты мужик, а мы казаки! — возмутились те в ответ.

— Да хоть графья, все равно отойдите! Пулям все едино в ком дырки делать.

Обиженные казаки-немужики отходить не стали, а решительно пошли к нам. Драку не допустил есаул. Подлетев на коне он тоже поинтересовался кто посмел назвать казаков мужиками и по какому праву.

— А по какому праву вы нас пехотой обозвали? — нашелся я.

Есаул крякнул, и повертев головой сменил тему.

— Зачем стрелять собрались?

Выслушав объяснения, махнул своим рукой чтобы отошли и уехал, а мы приступили к модернизации своей бронетехники. Прислонили снятую крышу к пулеметной стойке и столпившись за ней стали смотреть как Криворучко стоя сбоку, приставил свой мадсен к щели и зажмурив один глаз нажал на спуск. Пулемет болтался в его вытянутых руках, но вдоль щели все двигался исправно. Высадив почти пол-магазина, мастер-щелевик глянул на результат и дал еще одну очередь.

— Ну чё, пойдет? — обернулся он к нам.

Мы все трое сунулись смотреть, но Сыпченко решительно отодвинул всех и внимательно осмотрев щель с крайне недовольным лицом проворчал.

— Коряво, ну да ладно. Для новичка сойдет.

Продолжили поход через десять минут. Тележно-пулеметный взвод пополнился двумя ручниками и россыпью германских патронов, а казачьи переметные сумки какими-то одним им ведомыми трофеями. Нам они принесли полный ранец гранат, четыре пары почти новых сапог, еще один ранец набитый едой и четыре фляги со шнапсом. Видимо, из расчета по фляге и паре сапог каждому. Лично мне выделили пистолет и крупный элегантный кинжал. Что досталось остальным пулеметчикам я проверять не стал. Наверняка тоже самое. Раз уж казаки признали наше право на долю в добыче, то вряд ли будут мухлевать — репутация на войне дороже любой добыче, она иногда и жизни стоить может.

Как только тронулись к нам подъехал есаул.

— Германца пленного расспросили. Совсем еще зеленый офицерик. Говорит, на берегу их сейчас не больше двух сотен пехоты стоит, так что можно их сбить и прорыв закрыть.

Ого, оперативно, а я даже не знал, что тут кто-то немецкий знает.

— А этот ваш офицерик, случайно не знает, почему германцы не единым кулаком пошли, а по-ротно? Нелепо это как-то, а германцы не те люди, чтобы на войне глупить.

— Хе-хе. Это они артиллерии нашей испугались. Что резервов у нас тут нет вызнали и атак не опасались, а вот пушки могли их накрыть. Поэтому и растянулись, чтобы не всех сразу. Да только вы им весь план порушили, когда на овраге пулеметы поставили и последнюю роту от всего батальона отсекли. Те кого мы только что побили как раз этой роте в подмогу и направили. Так что германцы пока даже не догадываются, что их батальон уничтожен, а мы к ним в гости идем.

Есаул прямо светился от предвкушения внезапной атаки на не окопавшегося противника без артиллерии. Небось уже и трофеи в голове подсчитывал, а может и орден примерял.

Немецкие позиции толком рассмотреть не получалось. Место вроде и открытое, но редкие вроде бы кусты ивы торчали то там, то тут и обзору мешали. Сколько там немцем на самом деле и как расположены понять было невозможно. В итоге есаул поворчав решил полагаться на показания пленного и внезапность. Затягивать тоже не стоило — в любой момент к противнику могли подойти новые силы., может даже прямо сейчас реку форсируют, а может и уже тут сидят. Ни черта не видно.

Пластуны скользнули вперед. По плану они должны были снять часовых и таким образом обеспечить полнейшую внезапность удара. Мне же оставалось возвращаться к себе и ждать начала стрельбы. Броневик оставили довольно далеко, чтобы шум двигателя нас не выдал.

— Ждем. — сообщил я своим, забравшись в кузов. — гранаты приготовьте. Там кусты по всюду — могут близко подобраться.

Ждать пришлось минут двадцать. Я уже было заскучал, когда грохнул первый выстрел и сразу же загрохотало множество винтовок, затарахтели пулеметы и даже грохнуло несколько слабых взрывов. Сыпченко стойко проигнорировав наше дружное "давай! быстрей! что ты возишься!" тронулся и набрав скорость поскакал по неровностям к месту боя. Дороги тут не было, только свежая тропа натоптанная немцами за сегодня.

— Что-то не похоже это на двести человек. — насторожено прислушиваясь к пальбе забеспокоился Иван.

Все тут навострили уши.

— Точно! Больше там германцев, на много больше. — согласился Криворучко.

— Так… смотрим в оба! Похоже надо теперь казачков вытаскивать из этой свалки. Главное немцев к себе близко не подпускать!

Сходу вступить в бой не вышло. Наши с немцами сошлись довольно близко и понять где кто среди кустов было невозможно. Хреново. Придется лезть вперед. Опасно, а не лезть нельзя — не поймут ни казаки, ни свои мужики. В животе противно захолодило. Мысленно встряхнул себя за шиворот и зло крикнул.

— Сыпченко! Заходи слева и выбирайся впритык, а то свои сектор загораживают! — не знаю есть сейчас такое понятие, как "сектор стрельбы", но вроде все поняли — Криворучко! Следи чтобы не подобрались к нам, больше ни на что не отвлекайся! Гранаты на готове держи.

Сам пристегнул к маузеру деревянную кобуру и навалился на борт, высматривая потенциальную засаду. Как же хреново видно, да еще машина болтается как не знаю что.

Между тем, Сыпченко отчаянно виляя выскочил на фланг перестрелки и встал. Тут же загрохотала спарка. Ручник тоже дал короткую очередь. Я завертел головой. Ага, вон что-то серое мелькает. Маузер уперся и пару раз мягко толкнул в плечо. По броне тут же загрохотали пули, будто в камнедробилке сидим. Надеюсь наш перекидной экран спасет и Криворучко никого с другой стороны близко не подпустит.

— Твою мать! — ругнулся Криворучко, ныряя вниз.

— Что там? — спросил я не оборачиваясь.

— Хана мадсену — разбил его германец — ответил пулеметчик выныривая обратно — Н-н-на, падла!

Бумкнула первая граната. Я тоже схватил одну и дернув запал кинул в подозрительный куст. Тут же нагнулся за новой — смотреть потом будем. Ногу больно дернуло, в корпус уже знакомо стукнуло пулей. Ниже экрана светилось уже с десяток отверстий, и это меньше чем за минуту — пара валить отсюда пока целы. Кинув вторую гранату огляделся. Немцев и правда было много — грохотало повсюду, пыль и сизоватый дымок стелились среди кустов. Казаки уже отходили, значит и нам пора. Что могли мы сделали, а умирать здесь мне совсем не хочется, особенно зная исход этой войны.

— Сыпченко, давай назад потихоньку.

Потихоньку, потому что стрельбу прекращать нельзя. Я нагнулся к механику и крикнул чуть не в ухо.

— Старайся к немцам углом держать, чтобы пули в рикошет уходили!

Тот молча кивнул и стал пробираться задним ходом, следя за моими руками. Я отчаянно размахивал ими стараясь проложить курс среди кустов и кочек.

Жуткий грохот сзади, по спине ударили комья влажной земли. Резко обернувшись, глянул на воронку. Блин, откуда тут пушка?! Не было же! Не смогли немцы ничего кроме ручников протащить через болото.

— Гони, Сыпченко!

Скорость махания руками возросла раз в пять, но Сыпченко панике не поддавался и упорно вел броневик, лишь чуть-чуть прибавив скорость. Умом-то я понимал, что дергаться здесь нельзя — застрянем сразу, но руки сами летали туда-сюда. Хорошо пулеметчикам — они делом заняты. Ваня палит, Криворучко гранаты мечет как заведенный, а мне адреналин только в рукомашестве выжигать можно. Справа поднялся еще один взрыв. Осколки забарабанили по броне, за шиворот залетела земля. С каски что ли осыпалась… Блин, и во рту тоже земля!

Третий выстрел пушки был более метким. Самого взрыва я не услышал, броневик просто толкнуло кормой вперед и все кроме водителя попадали хватаясь за борта. Фух, хорошо, что Криворучко гранату успел кинуть, а не выронил внутрь кузова. Мы еще несколько метров проехали по инерции и медленно завалились на бок.

Я выполз из кузова и огляделся. Мотора и капота вообще больше не было. Вместо них полоса вспаханного грунта в два метра и в ее начале воронка. Странно, стрельбы не слышно, только писк противный в ушах. Кто-то толкнул меня в зад. Я оглянулся и увидел Ваню активно машущего руками на свою спарку. Он что-то говорил, но я слышал только писк. Неужели совсем оглох? Мысль эта почему-то не напугала. Иван, похоже просил помочь снять установку. Я попробовал встать, но боль в ноге не позволила. Ну да, точно, меня же на позиции зацепило. Подбежал на четвереньках и встав на колено взялся за станок. Иван ухватился с другой стороны и резким рывком мы сдернули агрегат со стойки. И что дальше? На себе мы его не уволочем — сам тяжелый да еще и щит не снять быстро. Соображал я плохо, поэтому командовать не лез. Мужики мои — солдаты опытные, головы не потеряли и справятся лучше меня. Ваня не подвел. Вскочив, быстро сдернул обе доски с борта и положив их параллельно закантовал установку на них. Получились эрзац-волокуши. Так, а где остальные? Криворучко, закинув на одно плечо ранец с гранатами, палил куда-то из нагана. Сыпченко тоже здесь, живой, слава богу! Только кровь из носа течет.

Между тем Иван закинул на волокуши цинк с патронами и взявшись за одну доску, неуверенно посмотрел на меня. Я впрягся. Так и поползли: я с Иваном впереди изображаем бурлаков, за нами качающийся Сыпченко придерживает установку, чтобы не свалилась, а сзади с ранцем на плече Криворучко волоком тащил второй цинк. Еще и стрелял в кого-то оборачиваясь.

Полностью в себя пришел уже лесу. Слух вроде вернулся, хотя слышал еще плохо, но это мелочь. Раз уж вернулся, значит не оглох, а острота слуха со временем вернется. Главное что голова работает нормально. Все-таки героические у меня бойцы. Если бы не контузило, не стал бы установку вытаскивать, приказал бы снять затворы и валить во весь дух, а они вынесли. И пулеметы вынесли и патроны и меня с Сыпченко вывели чуть ли не за руки. Клим свой отряд тоже вывел, потери понес. Двое погибли, ранены были все, но в госпиталь отправили только одного, остальные остались в строю. Больше всего досталось казакам. Немецкие пушки разбив броневик, перенесли огонь на них. Кусты хоть и перекрывали обзор, но от шрапнели не защищали. От сотни осталось тридцать два активных бойца и ни одного офицера. Посланная разведка смогла пробраться к берегу в стороне от места боя и выяснила что случилось. Немцы довели гать до ума и протащили две легкие пушки. Сейчас через ручку сплошным потоком переправлялась пехота и похоже, там скоро соберется целый полк. Вряд ли они пять пойдут по-ротно. И что мы можем сделать в такой ситуации? Все смотрели на меня. Я теперь старший по званию, мне и решение принимать.

Первой и наверное самой здравой мыслью было послать курьеров куда только можно и уходить не оглядываясь. Ну что мы можем сделать полку да еще и артиллерией? Но люди вокруг ждали приказа и по глазам было видно, что ждали приказа как бить врага, а не бежать от него. Нельзя нам было бежать — мы уйдем, первый батальон ударом с двух сторон просто уничтожат, а там и остальных последовательно разгромят. Не поймут ребята "разумного" решения, а мне почему-то вдруг стало очень важно не потерять их уважение. Еще недавно я воспринимал стрельбу и смерть вокруг себя с каким отстраненным не страшным испугом, с каким воспринимаются качественные голливудские ужасы. Первая пуля пойманная в кирасу как бы ввела меня в реальность происходящего, но я не забоялся стрельбы, как можно было ожидать, а наоборот расхрабрился. Ведь я уже получил первую пули и ни чуть не пострадал от этого. Даже кураж как-то попер! Только кончился он быстро, когда броневичок наш разнесли, а сами мы только благодаря чуду и хладнокровию пулеметчиков живы остались. В долгу я перед ними и остальными тоже. Не мог я теперь себя уронить в их глазах. Не мог и все тут. Такое со мной только в школе было, когда от понимания неизбежности огребания дрожала левая стопа и все внутри сжималось, но прогнуться под старшего на два класса урода и самому выгребать деньги из карманы было хуже смерти. Тогда меня спасло появление завуча. И вот теперь я снова чувствовал такую же тоскливую "обреченность на подвиг" одиннадцатилетнего пацана под взглядами всего класса.

— Остановить мы их не сможем — начал я — Значит будем задерживать в меру сил. Сейчас надо послать людей собирать боеприпасы с германцев, которых на дороге положили, в село за нашими патронами послать и предупредить всех кто рядом о прорыве.

— Это-то понятно, это уже послали из легкораненых. — сообщил казак с одним седым усом и красным пятном на щеке — следами старого ожога. — Где германца-то задерживать будем?

— Везде! Делаем так. Клим, ты берешь все станкачи и готовишь позиции. Ручники делим пополам и двумя группами постоянно нападаем на германцев из засад. С разных сторон, чтобы вертелись как уж на сковородке и не знали куда бежать.

Вроде взбодрились ребята. Начальство имеет план и ложиться костьми пока не зовет.

— Далее… — я задумался, вспоминая все, что доводилось читать о Финской Войне. Идею я взял из читаной давным-давно статьи, авторы которой не пожалели красок на крутость финов и никчемность советского командования. Не знаю на сколько написанное было правдой, но тогда статья вызывала только раздражение откровенной симпатией к врагам и презрением к своим, хотя кто для газетчиков свой, а кто нет вопрос особый. Сейчас я пытался выдоить из нее что-нибудь полезное, ведь как не крути, а досталось нам тогда сильно. — Казаки, чтобы засады были эффективны надо будет фланговое охранение по-тихому убирать, если немцы им озаботятся.

— Не впервой, сделаем — кивнул седоусый.

— В засадах первым делом выбивать офицеров. Пулеметам, естественно, по толпе работать. — задумался. так, что еще можно сделать? О! Чуть не забыл! — В первой засаде надо пушки подловить. Сами их уничтожить вряд ли получится, а вот расчеты положить с лошадьми и боекомплекты подорвать мы можем. Ну а без пушек, им наши пулеметы дорого обойдутся!

— Сергей Алексеичь, тут рядышком полянка на которой мы последнюю роту германцев погромили. За ней бы максимки поставить. — Внес предложение Клим.

— За ней, так за ней — не стал я спорить с опытным товарищем. — Чем ближе начнем, тем больше засад сможем устроить.

Я и сам как-то ободрился — план приобрел реальные черты и даже намекал на возможность успеха без обязательного самопожертвования.

Все засуетились, занялись делом. Для спасенной спарки срочно изготовляли "станок Сыпченко" в виде слегка подтесанного обрубка бревна положенного на бричку вдоль. Казаки, для которых землекопство было невместно, рассыпались по полю и сноровисто выгребали мертвым подсумки. Солдаты усердно рыли окопы во указке Клима, а сам он вместе с тремя возрастными казаками согласовывал план предстоящего боя. Делалось это в форме почтительного вопрошения моего мнения. Мне оставалось только сидеть с умным видом, кивать одобрительно и не мешать знающим опытным людям решать вопросы. Вообще-то я проходил теоретический курс тактики в армии, но толку с этого было ровным счетом ноль без палочки. Во-первых слушал я тогда нудный бубнеж офицера думая о своем, во-вторых было этих занятий мало и ходя они и были системными, но практически любой 15-летний "эксперт" в интернете мог меня в споре раздавить аргументами, статистикой и примерами на любой вкус и в-третьих тактические схемы и приемы эпохи градов и тотальной радиофикации здесь были малополезны. Совещание закончилось минут через двадцать и участники разбежались по своим делам. Мне оставалось только пройтись по готовящимся позициям и все с тем же умным лицом высказать свое одобрение. Ну не помню я, как должен выглядеть правильный окоп. Не рыл я их.

Наконец прибежал посыльный от сторожившего неприятеля секрета, который сообщил о выдвижении немцев и подробно описал порядок следования. Военный совет, внимательно выслушал, внес необходимые поправки в план, на этот раз не обращая на меня внимания — не до политесов, и разбежался по местам. Вскоре все затихло, даже мухи над трупами не жужжали, не сезон им уже.

Вот показался головной дозор. Вышли на край поля, осмотрелись и послали одного назад. Вскоре тот вернулся с офицером. В бинокль было видно, что офицер глянул на вал трупов вдоль дороги (с дороги мы их спихнули еще когда к берегу на броневике ехали) и что зло скомандовал дозорным. Те вытянулись во фрунт, пролаяли положенные слова и пошли вперед, сумрачно разглядывая мертвых товарищей. Когда появилась голова колонны, дозор уже миновал поле и углубился в лес. Это не опасно, там его казаки уберут без шума и пыли. По крайней мере они меня в этом заверили.

Мы ждали когда немцы дойдут до метки на обочине. Немцы не спешили, откровенно сбавив скорость, когда вступили в коридор из тел.

— Пора, Сергей Алексеич. — шепнул Клим.

Я резко выдохнул и гаркнул.

— Огонь!

Два станкача смели голову колонны и отсекли залегших, не давая им отступить. С немецкой стороны раздались свистки и цепочки солдат разбежались в стороны начиная фронтальную атаку по всем правилам. Сперва трусцой, а потом ползком они начали подбираться к нашей позиции. На том краю поля началась какая-то суета на дороге. Я вскинул бинокль. Точно, пушки выкатывают. Вдруг лошади забились, начали падать и разбегаться люди. На поле атакующие залегли и начали оглядываться. Отсюда стрельбы было не слышно, все звуки наша собственная пальба заглушала, но и так было понятно — первая мобильная группа, сняв охранение подобралась вплотную и шквальным огнем сметала немцев с дороги. Вторая должна ударить чуть дальше отсекая место боя от подкреплений. Нервно перебирая пальцами, я вжимал бинокль в глаза, пытаясь разглядеть подробности. Живых немцев там похоже не осталось. Вот метнулось какое-то непонятное зеленое пятно и через несколько секунд крышка одного из передков подпрыгнула, а следом и хлопок взрыва долетел до меня.

Это что и все? Почему не сдетонировал боекомплект? Ладно, хрен с ним. Расчеты уничтожены точно. Без них даже если и смогут пехотинцы стрелять не взорвавшись сами, то попадать будут не часто. Впрочем нам и одного попадания много. Там больше смотреть не на что, а вот на поле еще борьба за жизнь продолжалась. Немцы обстрелянные и с фронта и с тыла растерялись и действовали кто в лес, кто по дрова. Одни расползались в стороны, другие залегли и пытались отстреливаться, третьи вообще ничего не делали. Такая пассивность объяснялась просто — помня финских кукушек, я предложил спрятаться лучшим стрелкам на деревьях и снайперить в меру сил. Похоже справились они со своей задачей отлично так как ни одного офицерского шлема с знакомым, наверное, всем колышком я не видел. Организовывать вляпавшихся в засаду солдат было не кому.

Продержались мы на поляне довольно долго. Только через полчаса после разгрома батареи, ко мне ловко как ящерица подполз седоусый и сообщил.

— Все, уходить надо. Германцы нас оттеснили и по лесу поляну обходят. Сколько могли сдерживали их. Пушки разбить не вышло — не взорвался ящик этот их. Бошей побили богато, но если не уйдем сейчас, то поздно будет.

Я кивнул и прокричал команду на отход. Сливки мы и правда сняли хорошо, а вылизывать до чиста нам ни к чему. Нам теперь уйти безнаказанно и победу моно считать чистой. Станкачи поволокли к бричке. Ручники подержали немцев на расстоянии и тоже начали отход. Внезапно бахнула пушка. Снаряд с воем прошел над головами и взорвался далеко впереди, попав в дерево.

— Трубку не выставили лопухи! — прокомментировал кто-то из окопников, усмехнувшись.

— Вот и не жди пока научатся. Валим отсюда, работы еще полно.

Дальше был долгий трудный забег. Легкопулеметные группы вились вокруг врага. Когда находили и делали брешь в охранении, устраивали коротенькую, но жуткую бойню на небольшом участке и спешно убегали. Похоже бойцы вошли во вкус игры в одни ворота. Главное чтобы не увлеклись. Еще раз мы смогли их серьезно задержать на переправе через овраг. Даже пушки не помогли. Толку с них без настоящих артиллеристов было не много. Мы постоянно меняли позиции, а реагировали новоявленные пушкари долго и упорно засыпали шрапнелью уже оставленные позиции. Интересно, когда у них уже снаряды-то кончатся… В итоге немцы перешли овраг далеко в стороне и мы отступили. Оставалась только одна годная для длительного сдерживания позиция перед развилкой. Дальше оставалось только отходить к селу и молиться о павших за Отечество воинах первого батальона, либо наоборот: отходить к броду и молиться за Петухова, мастеровых и прочих обитателей тыла. Оба варианта означали разргом полка. Пора бы уже и резервам появиться. Сколько уже времени прошло с начала прорыва? Больше половины дня, вроде. Ну допустим тогда командование успокоилось после нашего появления, но ведь и сообщение о катастрофической атаке и нашествии целого полка противника ими получено было четыре часа назад. Получено совершенно точно, так как посыльные вернулись с патронами и санитарным фургоном для раненых. Санитары даже рассказали, что к госпиталю тоже пришол один немец и устроил пальбу. К счастью рядом оказались вооруженные офицеры из выздоравливающих и почти сразу его убили. Так что никто не пострадал.

До последней позиции немцы добирались чуть больше часа. Расстояние было не большое, но мы им активно мешали идти. И вот они пришли. Пастбище впереди сразу вызвало у них подозрение. Вперед они не пошли и даже разведку не послали. Вместо этого усилили и без того увеличенные после казачьих происков караулы вокруг и сели ждать, пока не подтянутся все силы. Наконец, хвост колонны втянулся в лагерь и началась суета подготовки. Пушки выкатились на кромку леса и начали палить по месту нашего вероятного нахождения. Пристреливались они долго и совершенно напрасно — нас там не было. Настоящий бой развернулся в лесу. Немцы наученные прошлыми обходами на этот раз пошли по лесу как на приступ — цепью и в полной готовности к бою. Наши их, конечно, не разочаровали. Обстреливали, отходили, опять обстреливали, но все же враг неуклонно обходил пастбище и продвигался к нашим позициям. Конечно, это все было ожидаемо и даже подготовлен небольшой сюрприз (на небольшом ручейке, который обходившему рас батальону предстояло перейти стоял трофейный станкач), но все это мелочи. Понятно было, что сильно задержать мы их тут не сможем, если только чуда не случится. И чудо случилось. Как в классическом ранеголливудском вестерне кавалерия из-за холма появилась в последний момент.

Сперва все шло по плану. Немцы неся потери продвигались, напоролись на засаду станкача и отошли минут на пять для подготовки. Как только повторили попытку и убедились, что станкач все еще на месте, основные силы начали атаку с фронта. Видимо пришли к выводу, что раз станкач стоит у ручья, но на основной позиции его нет. Там куда они пошли его и правда не было. До сих пор здесь кроме пушечной пальбы ничего не происходило, так что немцы еще не поняли, что неверно определили схему нашей обороны. Так что атака была красиво смята фланговым огнем. Как раз перед открытием огня ко мне и подполз незнакомый унтер и убедившись, что я и есть командир, хлопнул по плечу.

— Ну все, братец, вы свое дело сделали, теперь мы германцем займемся.

Я огляделся. По всюду подползали солдаты с карабинами и почему-то с шашками на боку. Справа, метрах в пяти обустраивался еще один унтер-артиллерист с биноклем и полевым телефоном. Да неужто? Унтер что-то забубнил в трубку. Похоже и правда корректировщик. Ну сейчас пойдет жара! Я посигналил ему рукой и громким шепотом сообщил.

— Этих в поле оставь, мы их сейчас положим. Там за полем основные силы, туда бейте!

Артиллерист кивнул и опять забубнил глядя в бинокль, а я повернулся к первому унтеру и кровожадно ухмыльнулся.

— Конечно, только сперва на последок этих покрошим помельче.

Новенький понятливо усмехнулся и уполз, а выждав еще минуту махнул Ивану рукой. Спарка загрохотала, немцы посыпались на землю, а над пушками и основными силами начала рваться шрапнель и калибр у нее, похоже, был серьезный. А ведь могли и раньше накрыть, еще у оврага, так нет, наводчика прислать и уничтожить врага сразу слишком просто, надо обязательно довести ситуацию до грани катастрофы. Ну да ладно, на то она и армия, чтобы простых путей не искать. Все хорошо, что хорошо кончается. Немцев опрокинули везде сразу. В лесу их штурмующих ручей обошли с флангов и внезапной атакой практически уничтожили, а через поле ломанулись кавалеристы и порубив тех, кто пытался бежать, ворвались в лагерь. Раздалось несколько одиночных выстрелов и вскоре слышно было только победоносное раскатистое "ура". Бой, а точнее погоня укатилась куда-то вдаль, а на поле встало десятка три самых умных германцев. Они переждали бойню, опасливо помахали платочками и только услышав разрешение поднялись, вытянув вверх руки. Новоприбывшие солдаты принялись обыскивать и сгонять в кучу. Вот и все. Мы победили. Не могли. По всем правилам военной науки не могли, а победили. Стало легко и радостно. Ребята весело переговаривались, шутили. Иван наоборот весь как-то осел и сдулся, повернувшись к пулемету спиной. Заметил мой взгляд и вымучено улыбнулся. Ясно, не надо человека трогать, пусть в себя придет.

Я встал и пошел в поле посмотреть на свои достижения. За мной увязались еще трое солдат и пара казаков. Ничего интересного тут не было, трупы как трупы, но я продолжал бродить среди них. Не потому что нравилось на мертвецов глазеть, нет в этом никакого удовольствия, а просто не мог остановиться и тупо наматывал круги. По полю ходили и другие. Ходили мои ребята что-то обсуждая и иногда подбирая. Ходили новоприбывшие, это, кстати, оказались драгуны. Эти подбирали раненых немцев и перевязав относили к остальным. Я заметил шевеление и повернувшись к санитару крикнул.

— Тут еще один живой!

Санитар кивнул и пошел ко мне. Вдруг зашевелившийся немец вскочил и уставился на меня испуганными совершенно круглыми глазами. Попытался что-то сказать, но не смог справится с дрожащей челюстью. Совсем сопляк еще. Винтовку как копье держит, всей пятерней вцепившись в шейку приклада. О существовании спускового крючка он похоже совсем забыл. Мне стало смешно. Спокойно вытянув маузер из кобуры, а весело помахивая им пошел к немцу. Тот так и стоял трясясь в новенькой, только со склада, еще не обмявшейся по фигуре форме, а штык на винтовке рисовал в воздухе какие-то абстрактные картины. Грохот. Резкий толчок в грудь. Ноги подкосились и я рухнул на колени. Левую ногу пронзила жуткая боль. Блин, я же прямо на штык рухнул. Немчик бросил винтовку и побежал по дороге. Куда это он? Драгун что ли обогнать надеется дурачок? Так на такой скорости он и улитку не обгонит. Вообще все вокруг стало двигаться как-то замедлено. В ребрах стало горячо. Я приложил руку и удивленно уставился на кровь. Твою же мать, это же он в меня выстрелил. Он же меня убил, похоже. Вот я дурак, расслабился. Тут свет погас и с ним исчезли все ощущения и мысли. Только короткие бессмысленные картинки, когда боль дергала рану. То небо и травинки сена торчащие откуда-то сбоку, то лицо Клима беззвучно шевелящего губами. Потом опять небо и ощущение покачивания. Потом ничего не было темнота накрыла меня окончательно и очнулся я уже в госпитале.

Впрочем очнулся это, наверное громко сказано. Просто открыл глаза и начал фиксировать происходящее вокруг не понимая смысла виденного и слышанного. Потом понимание пришло, но в тот момент мозг работал простым накопителем картинок и звуков. Койка моя стояла в коридоре, так видел довольно много. Бои еще продолжались, наверное, по крайней мере раненые шли потоком и суета вокруг была нешуточная. Профессор взмыленный с тенями под глазами периодически выбегал и ругался с санитарами. Те докладывали об установлении еще скольких-то там палаток, сестры милосердия прибегали с сообщениями о том, что кому-то стало хуже и профессор убегал вмести с ними. В какой-то момент одну из этих сестер, совсем молоденькую, протащили к выходу, а она билась в истерике пока санитар не усыпил ее прижав платок с эфиром к лицу. Туда-сюда сновали санитары, сестры и просто помощники с корзинами окровавленных тряпок, коробками инструментов, какими-то склянками, ведрами и чистыми бинтами. В общем классический аврал. Мозг набравшись, видимо, достаточного количества информации тихо ушел в спячку.

Когда я проснулся по настоящему суета уже улеглась. Где-то стонал раненый, а сестры старались двигаться бесшумно, на ходу наклоняясь к лежащим в койках людям и удостоверяясь, что умирать никто из них пока не собирается. Даже по походкам было видно, что вымотаны они до предела. Наконец очередь дошла и до меня. Сестра милосердия лет тридцати пяти, коренастая, с простонародным лицом увидела, что проснулся. Молча подошла, приложила руку ко лбу, заглянула в глаза и удовлетворенно кивнув своим мыслям спросила хочу ли я есть. Есть не хотелось, только пить. Что и было сразу же исполнено. Вообще странная эта сестра. Раньше я ее тут не видел, иначе запомнил бы. Здешние сестры милосердия к знакомым мне по больницам 21-го века медсестрам отношения не имеют. Могут только подушку поправить, покормить и судно вынести. Перевязку им уже не доверяли. Эта же явно что-то понимала в медицине на своем деревенском, наверное, уровне. Напоив меня она ушла присматривать за остальными, а я откинулся на тощую подушку и начал вспоминать и анализировать всплывавшие воспоминания. Что палатки пришлось ставить не удивительно. Госпиталь располагался в помещичьей усадьбе и за вычетом операционной, кабинета профессора, всяких там сестринских и кладовок пространства для койкомест оставалось совсем мало. Так что мне еще повезло, что хоть и в коридоре, но под нормальной крышей лежу.

Часа через два я таки поел и смог узнать новости. Дело в том, что на меня набрел поручик Иванов.

— А-а-а, Сергей Алексеевич! Вы опять здесь и опять отличились? Наслышан, наслышан о ваших подвигах.

— Приветствую вас, Николай Васильевич! — устало улыбнулся я. Сил после еды не оставалось. — Как ваша нога?

— Как видите уже лучше — помахал тот палочкой заменившей костыль — правда поучаствовать в боях не удалось. Опередил меня Норманов. Ну да это и не удивительно, штабс-капитану повезло больше чем мне — у него ноги целые.

— Это вы случайно, не про того заблудившегося германца?

— Вы уже слышали? Да, про него. Этот дурак вместо того, чтобы просто уйти принялся палить куда попало, напугал сестру милосердия. Ну а мы с Нормановым как раз пари заключили о том, кто лучше из нагана стреляет и вышли в рощу решить этот спор. Так что подоспел штабс-капитан вовремя. Хорошо еще, что германец так ни в кого и не попал.

— Вот и славно. Какой же сестре повезло на него напороться?

— Елене Павловне, помните ее?

— Это с такими длиннющими рыжими косичками?

— Ага, и вам тоже она в память запала?

— Такую забудешь… — помнить и правда было что. Большими у нее были не только косы. — Кстати, она же вроде рыцарские романы все время читала?

— Что именно она читала, я не интересовался, но что-то, действительно читала постоянно.

— Хе-хе. Теперь по законам жанра, спаситель просто обязан влюбиться в нее и просить руку и сердце. Иначе ее картина мира просто рухнет.

— Действительно, надо будет ему об этом сказать, а то, опасаюсь, что сам он не догадается.

— Скажите, поручик, вы случайно не знаете, что с моими людьми? и что вообще делается?

— Так и знал, что вы обязательно спросите! Солдаты ваши в полном порядке. Можете быть покойны. Тяжелых нет, всем уже оказали помощь и теперь они нежатся в палатках. На фронте ситуация тоже сложилась как нельзя лучше. Благодаря вашим усилиям, прорыв германцев обернулся против них. Драгуны полковника Ерофеева при поддержке артиллерии полностью разгромили тот полк, который вы столь мужественно сдерживали, и смяв силы врага на плацдарме, форсировали реку. После чего свободно прошли в тыл врага по им же построенной гати. — поручик рассказывал с видимым удовольствием, блаженно улыбаясь и подняв глаза к потолку. — Тут надо отметить одну особенность сложившейся ситуации. Дело в том, что все свободные резервы германцы на тот момент уже израсходовали, а силы подготовленные к наступлению на станцию, они сконцентрировали напротив брода. Так что остановить драгун им было, решительно, нечем! В итоге Ерофееву удалось совершенно разгромить их тылы и даже захватить две батареи гаубиц. Правда, ни вывезти их на наш берег, ни удержать позиции на том возможности не было, так что пришлось гаубицы уничтожить. А жаль! Честное слово, жаль! Гаубицы у германцев хороши!

Откровенно говоря, удивили вы меня! Не ожидал, что штатский человек может действовать так успешно. Вы точно не служили?

— Понятия не имею.

— Ах, ну да, совсем забыл!

Ага, так я поверил, что он забыл о моей амнезии. Инстинкты разведчика, наверное, покоя не дают.

— Из прочих же новостей, могу сообщить, что скоро должен прибыть санитарный поезд. Всех выздоравливающих отправят в тыл. По слухам, в Санкт-Петербург! — Поручик поднял палец обозначая значительность момента — Наконец-то можно будет провести время более культурно, чем в этом захолустье. Места здесь хоть и замечательные, но вынужденное безделье здесь совершенно невыносимо! Вас, кстати, это тоже касается. Ранение у вас, как я узнавал не опасное, но восстановление требует времени. Так что вы тоже поедете в столицу.

— Ну фельдфебелю-то особо культурный отдых не грозит.

— Ой, не зарекайтесь, Сергей Алексеевич! Сдается мне, что фельдфебелем вам быть не долго.

— Что, какие-то слухи ходят?

— Да причем тут слухи! Крест вы заслужили честно, а полковник Петухов в зажимании честно заслуженных наград пока замечен не был! А это у вас ведь уже третий крест, а значит вы можете получить офицерский чин. Я совершенно уверен, что полковник обязательно будет добиваться вашего производства в чин. Тем более, что он вам обязан успехом.

— Кстати, Николай Васильевич, давно хотел узнать. Неужели в армии так мало водителей, что полковнику пришлось вытаскивать из госпиталя незнакомого штатского человека без памяти?

— Ну не так уж и плохо, откровенно говоря. По секрету могу сообщить, — поручик перешел на заговорщицкий шепот — что генерал хотел захваченные нами броневики использовать в качестве резерва для парирования возможных прорывов, а полковник Петухов страстно желал усилить ими свой участок обороны и даже успел было получить согласие генерала, но командиры других полков тоже просили укрепить их тыл. Так что генерал пришел к решению о переводе их в дивизионный резерв. Полковник же узнав об этом сразу заявил, что отряд у него уже сформирован и люди подобраны. Вот и пришлось ему искать водителя без задействования армейских возможностей, а тут как раз вы подвернулись.

— Да уж… не ожидал, что вокруг меня такие интриги плелись.

— Ну это не единственная интрига вокруг вас… — поручик выдерживал интригующую паузу, явно радуясь возможности поговорить с новым человеком. Наверное в госпитале и правда было скучно.

— И какие же еще заговоры тут плелись? — не стал я его разочаровывать.

— Помните те мадсены которые вам выдали на складе? Так вот спор кому их отдать начался еще до их прибытия. Аргументов у всех батальонных командиров было достаточно и причин предпочесть кого остальным не было. Поэтому Константин Эммануилович схитрил, оставив с носом всех и одновременно всем же этими пулеметами помощь предоставив.

— Ага, а заявить, что пулеметные расчеты уже сформированы и люди подобраны никто из командиров батальонов не решился, видимо?

— Ха-ха-ха! Ну вы и шутник, Сергей Алексеевич!

Поручик веселился от души. Мы говорили еще долго, пока не пришла та самая опытная сестра и не прогнала поручика, заявив, что мне нужен покой и отдых.

Через неделю я наконец смог ходить опираясь на костыль, чему радовался как ребенок конфете. Уж больно мучительно было лежать в коридоре и смотреть на бегающую мимо меня жизнь. Бегали сестры милосердия, бегал профессор и санитары. Бегали в буквальном смысле. Раненых был много и время от времени кому-то становилось хуже и начиналась суета. На передовой бои прекратились, а здесь вовсю шла своя битва со смертью. Периодически санитары выносили умерших, а на их место из палаток приносили другого раненого. Иванов больше не появлялся. Он как и остальные выздоравливающие был переведен в войска. Мера была вынужденная — мест не хватало. Постепенно ситуация стабилизировалась и профессор начал не спеша обходить пациентов и обследовать их более основательно. Дошла очередь и до меня. Посидели, поговорили. Спросил о своих, но ничего не узнал — профессор просто не имел понятия кто их раненных мои. Спросил о состоянии персонала. Тут у меня был умысел — я не был уверен, что бившаяся в истерики сестра милосердия была не самом деле, а не привиделась мне в бреду. Дело в том, что она была незнакомой, а всех местный сестричек я помнил хорошо еще с прошлого посещения этого заведения. Оказалось, не привиделась.

— Устали люди, конечно, очень сильной была нагрузка за последние дни. У новенькой даже нервный срыв случился. Давно такого не было, да уж… — профессор задумался на секунду, вспоминая что-то свое — а вот в первый год войны обычное дело было, знаете ли. И с ума сходили и руки на себя накладывали девушки, не выдержав ужасов войны. Оно и понятно, к такой войне никто готов не был. Романтические порывы, знаете ли, тогда многих на войну привели…

— Ага, они думали, тут герои будут романтично страдать, а они им подушки поправлять. Может даже о замужестве с героем мечтали… а тут мясо. — настроение у меня было сумрачным.

— Необычная у вас речь, Сергей Алексеевич. — профессор смотрел на меня задумчиво. — Мысль-то не нова, до вас многие это говорили, но вот до сих все использовали слова "кровь", "грязь", "ужас"… А вот чтобы кто-нибудь сказал "мясо" — первый раз слышу. Не в первый раз меня ваши выражения удивляют, знаете ли. Интересно было бы узнать все же о вашем прошлом!

Опа! Почти спалился, а ведь не раз уже на мою лексику внимание обращают.

Профессор к счастью был уставший и тему развивать не стал. Закончил осмотр, расспросил о самочувствии и разрешил понемногу начинать ходить. Наконец-то!

Попытка проведать своих не удалась — к концу коридора я выдохся. Если бы не помощь раненого в руку унтера, обратно до кровати не добрался бы. Теперь лежал, приходил в себя и ждал когда высохнет пот. В таком состоянии меня Сашенька и застала.

— Здравствуйте, Сергей Алексеевич! Вы как всегда пытались нарушать режим? — начала сходу ехидничать — Вы только посмотрите в какое состояние вы себя привели!

— Мне профессор разрешил вставать!

— И вы, конечно же, сразу попытались прогуляться к своим любимым броневикам?

— Нет больше у меня броневиков — угробили их фрицы. Так что отряд можно считать расформированным. Машин нет, почти весь личный состав здесь лежит.

— Извините, я не знала. — Сашенька испугано приложила руку к груди — мы тут совсем никаких новостей не знаем. Совершенно не было времени поинтересоваться даже ходом боев.

— Ничего страшного. Это было запланировано, я думаю. Задачу свою отряд выполнил, а людские потери значительно ниже ожидаемых.

— Уверена это ваша заслуга!

— Нет, это заслуга всех солдат и удачи.

— Все равно, вы будете прекрасным офицером! Вам обязательно надо учиться!

Похоже она просто не подозревала, что кто-то на свете может не мечтать о военной карьере.

— Вы же знаете, Александра Александрова, я даже писать грамотно не могу — попробовал я отмазаться, но не тут-то было. Если уж женщине какая мысль в голову залетела, то спасения от нее нет.

— Это поправимо! — решительно заявила она с горящими от энтузиазма глазами — Я сама возьмусь за вашу подготовку! Сейчас на фронте стало довольно тихо и у меня полно свободного времени, так что мы можем заниматься хоть каждый день. Да, точно! Если занятия будут ежедневными, то вы сможете освоить грамматику очень быстро.

Сашенька уже с головой ушла в планирование, но я решил ее немножко остудить.

— Александра Александровна, боюсь ваш отец может отнестись к этой затеи крайне не одобрительно.

— Отчего же, папа наоборот всегда радел за распространение грамотности среди солдат.

— Образование солдат вообще это одно, а ежедневные занятия с ОДНИМ солдатом могут быть превратно истолкованы.

— Об этом я не подумала. — Сашенька растеряно посмотрела вокруг — Папа и правда в этом вопросе несколько… предвзят.

Вообще-то я просто хотел откосить от изучения грамматики которой осталось существовать не больше года. Есть много более полезных наук, на которые стоит потратить время. Однако, Сашенька была так расстроена крушением своего, наверняка блестящего учебного плана, что я пошел на попятную.

— Я думаю, все приличия будут соблюдены, если учеников будет больше одного. Любой предпочтет учебу бессмысленному лежанию в кровати.

— Вы правы, Сергей Николаевич! — судя по радости, она все же не свиданий со мной искала, а правда хотела помочь — Только надо будет добавить занятия по математике и литературе! Я договорюсь с Валерием Вильгельмовичем об использовании столовой для занятий.

Сашенька убежала одухотворенная новой идеей, а я мысленно посочувствовал профессору. С таким отчеством у него могут возникнуть проблемы. Здесь-то его знают и уважают, а вот где-нибудь в тылу да с не слишком интеллигентной публикой за немецкое происхождение могут и побить. Блин! Забыл Сашеньку озадачить вопросом о своих. Она бы точно все узнала и приветы передала.

Профессор, называть его по имени я как-то не привык, действительно пошел на встречу и через два дня занятия начались. К тому времени я уже мог самостоятельно дойти до столовой и с помощником до сортира во дворе. Как раз там я и встретил Криворучко и наконец смог выяснить все о своих бойцах. Совершенно целым остался только Иван-пулеметчик. Надо будет, кстати, фамилию его узнать, а то неудобно как-то собственных подчиненных не знать. Сыпченко после контузии так до конца и не отошел, мучился головной болью и стал заикаться. Сам Криворучко в добавок к первому ранению успел еще и в ребро пулю поймать — неопасно, но двигаться приходилось плавно и величественно, так как любое неосторожное движение отзывалось острой болью. Клим в последнем бою умудрился вывихнуть ногу, бегая по лесу и страшно ругался на нелепость этой травмы. Погибли Огурцов и еще двое ездовых. Еще в госпитале остались водитель Иванов и пулеметчик из команды Клима, а оставшихся под руководством Демченко после перевязки отправили в расположение. Вообще-то им отлежаться не мешало бы, но нехватка мест вынудила. Ну да ладно, до места их довезли, а в сарае нашем им будет хоть и не много, но лучше чем в палатке. Расспросив и передав всем приветы и пожелания скорейшего выздоровления, рассказал Криворучко о задуманных уроках и велел передать нашим, чтобы малограмотные или вовсе безграмотные были обязательно. Знать бы еще кто из них грамотный…

Явились на первый урок сам Криворучко и Клим, чем удивил меня весьма сильно. Как-то не думал я, что он себя к малограмотным причисляет — сам видел как он бегло читал письмо из дома и ответ строчил.

Сашенька старательно скрывала волнение и старалась держаться как можно солиднее, явно подражая кому-то из своих учителей. Всего учеников было человек двадцать. Сашенька, а точнее учитель Александра Александровна разделила класс на две части: совсем безграмотных и малограмотных и озадачив малограмотных сочинением на тему "утро в лесу", плотно занялась с остальными азбукой. Слушали внимательно, буквы выводили старательно, чай взрослые люди и силой никого не гнали, сами захотели учиться. В конце урока она собрала сочинения и не глядя положила на край стола. Нужны они были ей, наверное, чтобы выявить уровень грамотности. Вторым уроком была математика, которая меня изрядно напугала. Нет, никакой зауми с интегралами там не было, но вот то, что предлагалось для устного счета меня несколько шокировало. Видимо, я был слишком испорчен калькулятором. Однако, вспотев от ужаса и напряжения извилин, таки справился не хуже других. Третьим уроком стала литература. Сашенька читала нам Пушкина. Красиво читала, с выражением и очень прочувствовано. Сразу было видно, что стихи эти она сама любит. Даже я заслушался, а уж неизбалованные различными шоу солдаты и вовсе жадно ловили каждое слово.

Собственно на этом первый день занятий и закончился. Мы кто сам, кто с помощью подтянувшихся к назначенному времени санитаров выползли наружу и не меньше часа еще обсуждали уроки и саму учительницу. Клим признался, что в учении не нуждается, а явился из опытности. В госпитале он лежал не впервые и как это может быть скучно знал не понаслышке. В общем день удался.

Так мое лечение и продолжалось дальше. Учеба дальше шла довольно интенсивно. Занятия со второго дня стали длительными и занимали все время от обеда до ужина. Впрочем, никто не жаловался. Порой даже офицеры забредали к нам "освежить подзабытые знания". Сидели тихонько сзади, никому не мешая и с умным видом глазели на учительницу. Подтягивались они обычно на уроки литературы, в надежде на очередную декламацию. Других развлечений в госпитале не было.

Обещанный санитарный поезд действительно прибыл и туда, даже переправили выздоравливающих из тех, кого ранее выпроводили в расположение батальонов. Остальные почему-то оставались на местах да и сам поезд никуда ехать не спешил. Народ лениво судачил об этом, выдвигая разные гипотезы, а я полностью сосредоточился на учебе — переучиваться на новую грамматику оказалось неожиданно трудно. Да и Сашенька не милосердно подкидывала мне "домашку", предварительно вручив учебник из своих запасов. Зачем она притащила их с собой на фронт осталось для меня тайной покрытой мраком. Наверное, сама не успела отойти от учебы и расстаться с учебником ей было просто страшно — вдруг контрольная, а готовиться не по чему.

Так сражаясь с ятями и фетами, я не сразу заметил нездоровую суету в госпитале. Она началась молча и как-то исподволь. Отправлялись в поезд лишние пациенты, выносился какой-то хлам, профессор прошелся по всем помещениям и надавал кучу указаний. К чему-то явно готовились, но к чему не говорили. Слухи это породило самые разные и обсуждали их горячо и азартно. Я для себя вывод сделал однозначный — готовится посещение госпиталя каким-то важным чином. Возможно командующий фронтом даже будет, а может и набег каких-то сливок общества из элитных гражданских. Как я понял из разговоров и газет это нынче модно. Ездили по госпиталям и весьма высокопоставленные особы и их супруги. Даже какие-то великие княжны наведывались, а уж графини и просто княгини отмечались в светско-патриотической хронике чуть ли не каждый день. До нашего госпиталя, правда, это мода пока никого, кроме местных жертвователей не доводила, но похоже на этот раз посещения аристократии не миновать. Собственно к этой мысли склонялись и другие спорщики, а споры шли о том, кто именно нас посетит. Вычислить это пытались по тонким приметам подготовки мне лично совершенно не ведомым. Да мне в принципе было без разницы кто приедет. Ну разве что поглазеть на настоящую графиню было любопытно.

Настроения резко изменились, когда в госпитале появился Полковник. Его имя осталось неизвестным, равно как и его должность. Он долго сидел в кабинете профессора, а по слухам посещал и генерала. Потом он ходил по палатам и вел задушевные беседы с некоторыми раненными, причем умудрился вопреки приличиям и уставу ни разу не представиться. Был этот полковник странным. Ходил бесшумно, манеру общения держал задушевно-панибратскую и нервировало это всех до жути. Я лично так и не понял, кого он мне напоминал больше, замполита или особиста. После каждого разговора, выйдя из палаты или, в моем случае свернув за угол, он делал пометки в блокноте. Поскольку все помещения были забиты людьми, каждый раз за этой процедурой наблюдало несколько человек. По госпиталю поползли шепотки. Штабс-капитан Норманов и вовсе заявил, что однажды ему довелось пережить посещение императора, но ничего подобного он не помнит.

На следующий день Полковник пропал, но санитары сообщили, что он опять был у генерала. В госпитале же началась странная суматоха. В тот же день большую часть пациентов отправили в поезд, а из поезда привезли несколько раненых обратно. К вечеру прибыл портной из городка и сообщив, что по просьбе генерала будет строить новые мундиры пострадавшим за Отечество героям снял мерки с этих героев. Правда, не со всех, а только с избранных по списку принесенным портным с собой.

Само собой, это породило новый взрыв споров и пересудов. Заметил я и новое в солдатских и офицерских спорах — люди совершенно перестали упоминать царя. Интересоваться политикой, вообще-то, было запрещено, но Николаю косточки перемывали каждый в своем кругу регулярно. Недовольны им были все. Офицеры ругали за слабость и потворство казнокрадам и смутьянам. Солдаты за царицу-шпионку и войну вообще. Тут же как отрубило. Напряжение и интрига зрели, пока я по недомыслию не высказал вслух то, о чем все остальные догадывались.

Слушая очередной спор о новых мундирах, я ляпнул.

— По моему просто готовятся к торжественному награждению отличившихся в последних боях, а судя по масштабу подготовки награждать будет сам император.

На меня уставились как на дурака. Потом один унтер по секрету объяснил мне, что вслух о награждениях такого уровня лучше не говорить, чтобы не сглазить. Я проникся значимостью предстоящего события и впредь молчал как Герасим.

Портной проявил чудеса производительности, построив за два дня больше трех десятков мундиров. Хотя, скорее всего, там целая команда работал. Впрочем, какая разница, если мундиры были хороши даже, по мнению самого привередливого из обитателей госпиталя — капитана Швартца. Он был столичным жителем из весьма обеспеченной семьи и только какая-то мутная история помешала ему попасть в гвардию. Другие офицеры его не любили за нелепую снисходительность в общении, но к его мнению о модных тенденциях прислушивались.

Мне мундир тоже достался, причем уже с погонами подпрапощика. Окружающие тут же начали поздравлять, но от традиционной проставки я отвертелся, сославшись на отсутствие официального приказа. Чтобы не выглядеть нелепо, мундир я решил немного поносить. Так и чувствуешь себя в обжитой одежде увереннее и сидеть она начинает как-то естественнее. Собственно в новой форме красовались почти все удостоившиеся. Мне даже сделали замечание за то, что награды сразу не повесил. Все новомундирники ходили выпятив грудь в ожидании, теперь уж неминуемых наград, а кто не мог ходить пытались выпячивать грудь лежа или сидя. Вечером по дороге к сортиру, я даже заметил одного из молодых офицеров, отрабатывающего строевые приемы в укромном уголке. Сделал вид, что не заметил. Парню всего девятнадцать и смущается он итак регулярно.

И вот великий день настал! Прибывший генерал в сопровождении профессора, обошел палаты и сообщил о предстоящей великой чести за два часа до появления государя. Большинство сразу бросилось проверять уже давно проверенное и перепроверенное, некоторые демонстративно равнодушно продолжали заниматься своими делами, но все равно было заметно, что тоже ждут.

Император проявил королевскую вежливость, прибыв строго в назначенное время.

По коридору пробежала молоденькая сестра милосердия и с восторженным испугом пропищала.

— Идет, идет, государь идет! Сам!

— А то бы не догадались, что не несут — буркнул я себе под нос и на всякий случай осмотрел идеально сидящий мундир. Вроде придраться не к чему, а то царь-то может и не заметит, а вот свои отцы-командиры в порошок сотрут.

Все сестрички дружно прилипли к окнам, а офицеры сдували невидимые пылинки и расправляли несуществующие складки. Как к императору не относись, но выглядеть неподобающе недопустимо. Даже намек на недостаточную бравость или того хуже неряшливость ставит под вопрос честь не только самого офицера, но полка.

Для пущего порядка всех раненых героев поделили на лежачих и стоячих, чтобы каждая палата приветствовала Государя Всея Руси единым строем, пусть даже это строй коек. Лежачим вообще проще, строиться не надо, прихорашиваться тоже не надо. Лежи себе да лицо героически-верноподданное делай. Даже награды им вешают не на грудь, а на одеяло. Мы сидели в ожидании своей очереди и прислушивались к дружному реву приветствий, доносящимся через двери. Вот проорали в третий раз, значит следующая палата — наша.

Встали, отдернули френчи и не спеша выстроились. Могли бы и в халатах встречать, как это и положено традицией, но новенькая форма манила. Вот и решили встречать при полном параде. Ждем. Вот дверь распахивается и входит он — Его Императорское Величество, Хозяин Земли Русской, Царь Всея Руси, Король Польский, Эмир Бухарский и много-много всего еще, что я мог обозначить только словом "прочая". Ну не знал я титула ни то что целиком, а вообще никак.

— Здравствуйте, господа! — проникновенно произнес Николай, оглядев наш куцый строй.

— Здрав-ав-ав-ав-во! — рявкнули мы в ответ и продолжили строго по уставу есть начальство глазами.

— Благодарю Вас за верную службу Отечеству, ради которого все мы живота не жалеем!

— Рады стараться, Ваше Императорское Величество!

Появившийся из ниоткуда, Полковник по очереди представлял нас государю, а я старался не рассмеяться. А все память проклятая! Очень уж живо представилось как Николай каждому жмет руку и говорит — "очень приятно, царь! Царь, очень приятно!". Наконец очередь дошла до меня и тут Полковник удивил.

— А это живое воплощение жертвенного порыва всего русского народа, поднявшегося на борьбу с темными силами ополчившимися на наше Отечество!

Далее последовал рассказ о моих подвигах, да так талантливо поданный, что мне захотелось непременно познакомиться с этим героем из эпоса, пожать ему руку и после этого больше никогда уже не мыть свою. Вроде и не соврал полковник ни разу, но я совершенно не мог соотнести эту эпопею с собой. Император слушал и изумленно смотрел на меня круглыми глазами. Я и сам в шоке был от собственного героизма.

— Я знал, что час великого испытания народ русский не останется в стороне и сплотится в любви к Отечеству! — глаза Николая увлажнились. По вдохновению он толкнул целую речь полную патриотизма, религиозной веры в победу и легким флером мистики. Было видно, что это не позерство, а искренняя убежденность в своих словах. В конце речи повисла тишина. Все были впечатлены! Потом тишина взорвалась словами горячего одобрения свиты и Николай как-то обмяк. Похоже, накал речи его эмоционально истощил.

Наконец пришло время награждений. Полковник кратко описывал подвиг награждаемого, а Николай лично навешивал награду. В процессе награждения он пришел в себя, взбодрился и даже стал более энергичен, чем в момент своего появления. Похоже, внезапно явленный пример патриотизма его вдохновил и зарядил уверенностью в будущем. Когда настал мой черед, царь не стал слушать, а просто потребовал Георгия и навесив мне его на грудь, заявил.

— Поздравляю Вас, Сергей Алексеевич, чином прапорщика! Служите так же верно и истово как служили Отечеству до сих пор!

Дальше разговор пошел спокойней. Император расспрашивал о прошедших боях, выразил свое удовольствие и рассказал нам, как много эта блистательная победа значит для Отечества и для него лично. С привязкой к недавно завершившемуся Брусиловскому Прорыву, наша локальная, вообще-то, победа превращалась в его воображении в Коренной Перелом всего хода войны.

— Верю, что не оскудеет героями Земля Русская! И вы все господа эту мою веру укрепляете своими свершениями!

С этим он и удалился. Тихо переговариваясь свита наконец преодолела узость двери и покинула палату. Генерал Н уходя, бодро мне подмигнул, а остальные величественно покивали. Все, можно выдохнуть.

— Земля, понимаешь, не оскудеет… — ворчливо вздохнул я себе под нос. Вот вроде и красиво сказал, но как-то напоминало это известное "бабы нарожают". Хотя, наверное, нагнетаю я, просто некоторый эльфизм Николая раздражал, особенно когда знаешь, чем все кончится. Николай явно жалел всех пострадавших в боях, просто не понимал он, похоже, что война эта солдатам обрыдла. Смысла ее они не понимают и защитниками Отечества себя не ощущают. Натуральный инопланетянин! Остальные если и услышали мое ворчание, то виду не подали. Просто подошли и поздравили, по очереди пожимая руку.

Весь остаток дня я отбивался от восторженных сестер милосердия и любопытных офицеров. Все желали непременно услышать от меня лично, что сказал государь и как он это сказал. Не атаковала меня только Саша, ее вообще было нигде не видно.

Утром на бричке приехали мои ребята — все кто был более-менее целым. Поздравили, отдали баул с моими вещами и остались ждать. Дело в том, что внезапно в палату влетел санитар и сообщил, что сегодня всех отправляют на санитарном поезде в тыл. Профессор, увидев рессорную бричку, просил задержаться и помочь с доставкой раненых на поезд. Посидели хорошо. Вся палата с удовольствием послушала новости полка. Я расспросил о раненых из нашего отряда. Оказалось все уже в поезде, ждут отправки.

Отправку задержал звонок со станции. Оказалось, что император по вдохновению решил посетить и поезд. Так что посадка началась только к вечеру. Прошла немного суетно, все хотели устроиться до темноты.

Мне досталось довольно приличное место почти в центре вагона на верхней койке. Устройство вагона отличалось от привычных плацкартных. Все места были боковушками. Двухъярусные койки стояли вдоль стен, оставляя широкий проход посередине, что было понятно — тут и носилки таскать и санитары, если что, расположатся с комфортом. Довольно большая свободная площадка оставалась и в начале вагона. Там располагался титан и столик.

С соседями тоже повезло, никто не орал и не стонал сутки напролет, не скрипел зубами, возвращаясь во сне в бой. Кто-то обсуждал недавнее посещение императора, новенькие и старожилы обменивались рассказами о том, как это происходило в госпитале и в поезде. Кто-то был безучастен к окружающей суете, кто-то вслух мечтал о веселье в Питере. Новенькие обустраивались, расспрашивали о качестве готовки в поездной кухне, красоте сестер милосердия и строгости докторов. В общем, все обычно и ожидаемо.

Договорился со своими, чтобы принесли парашюты. Огурцов был одиноким сиротой, а вот у погибшего пулеметчика была семья. Парашюты решил отправить ей с оказией или почтой. Ребята горячо поддержали идею. Думаю, и остальные поддержат, что важно — это было общеотрядное имущество.

Последним сюрпризом этого дня стало соседство с поручиком Ивановым. Поездка обещала быть не скучной.

Хотя я и беспокоился, но мужики не подвели. Утром примчались с парашютами и еще каким-то мешком для в вдовы в довесок. С ними же мне по случаю передали конверт с предписанием по излечению, направиться в авто-пулеметную школу. Все требуемые документы были еще два дня назад переданы начальнику поезда. Так что на фронт этой войны я уже, по всей видимости, вернуться не успею. Ну и не очень-то и хотелось. Раздались крики проводников, требующие от посторонних освободить вагоны. Мужики поспешно простились, но успели сообщить мне, где лежит остальная команда. Вот и славно, не придется бродить по всему поезду в поисках.

По вагону пробежала пара сестер, загоняя всех излишне активных в койки, раздался гудок и поезд тронулся. Мимо окна проползали станционные постройки, потом ускоряясь, пошли домики местного населения, огороды, поля. Наконец, замелькали леса, безымянные для меня реки, дороги. Обычный русский пейзаж. Сто лет пройдет, а он останется таким же. Появятся, конечно, приметы времени, вроде линий ЛЭП, исчезнут разлетающиеся в вихре поезда облака паровозного дыма, но общее ощущение бескрайности простора и безвременья перестука колес, это похоже, навсегда.

Я смотрел в окно и думал о своей странной судьбе. Впереди были революции и войны, светлые подвиги и омерзительные подлости, разруха и великие стройки. И во всем этом мне предстоит жить, бороться и выбирать свой путь. Внезапно, мой взгляд уперся в обручальное кольцо. Я задумчиво покрутил его. Чтож, как бы не были дороги и светлы воспоминания о прошлой жизни, пора начинать жить новой и строить новое будущее. Решительно сняв кольцо, я перекинул его на левую руку. Прошлое уходит, но не забудется, а в моей жизни началась новая глава.

Иванов подловил меня при возвращении из туалета.

— Вижу, Сергей Алексеевич, вы сочли свой долг выплаченным?

— В смысле? — удивился я.

— Кольцо. Вы ведь пробирались на фронт чтобы поквитаться за смерть своей супруги. Ну и судя по тому, что только теперь надели кольцо как вдовец, счет можно считать закрытым?

— Возможно. Вы мое прошлое лучше меня знаете, Николай Васильевич. Откровенно говоря, мне странно осознавать себя вдовцов женщины, которую я совершенно не помню. Что до кольца, то дело не счете, про который я так же не помню, а просто пора. Думаю я просто цеплялся за детали неизвестного мне прошлого в надежде вернуть его, но теперь уже надо принять реальность как она есть и жить дальше.

— Ах, ну да, ну да. — закивал поручик — все время забываю, знаете ли, о вашей амнезии. Вы совершенно правы — раз уж прошлое потеряно, то надо начинать жить по-новой.

Ага, так я и поверил в вашу забывчивость. Вот ведь неугомонный, все подловить пытается.

— Позвольте не согласиться с вами — раздалось от кучки офицеров возле кровати неходячего капитана — этот рубеж гораздо выгоднее для закрепления.

Эту игру им подкинул Иванов, когда рассказал, что никаких резервов у немцев на участке недавних боев не оставалось и еще один полк брошенный в прорыв, мог уничтожить остатки дивизии противника. Сказал он это сожалея о уничтоженных трофейных гаубицах. Теперь же офицеры, добыв где-то совершенно гражданского вида карту просчитывали натуральную альтернативную историю. Воронка прорыва затягивала в себя новые полки и дивизии, обрушая германский фронт.

— Они там еще Берлин не берут? — сменил я тему, оглянувшись на прожектеров.

— Нет, пока только окружают германские войска на рижском направлении — улыбнулся поручик.

— Скажите, Николай Васильевич, а почему вы до сих пор поручик? Вы же, если не ошибаюсь, чуть не с первого дня на войне. Да и в поиски ходить вам явно не по чину.

Иванов усмехнулся и неопределенно поведя в воздухе рукой, ответил.

— Так всем спокойней, знаете ли. Когда я и начальство разделены линией фронта, у каждой из сторон меньше неприятностей.

Вот ведь туману напустил. Поговорив с поручиком, я решил проведать, наконец, своих. В госпитале не успел, так хоть здесь надо, а то потом может уже и не получится.

Накинув свою кожанку — на переходах между вагонов можно было легко простудиться, я поковылял по поезду. Похоже, я погорячился. Идти с костылем по качающимся вагонам было трудно. Хорошо еще, что поезд шел не спешно и качало не сильно. В каждом вагоне меня пытались завернуть обратно, но шел упорно как ледокол к северному полюсу, благо силу применить никто не решился.

Наконец, добрел до нужного вагона. Огляделся и сразу наткнулся на удивленные глаза Клима. Тут же увидел и остальных. Не знаю как им это удалось, но ехали они все вместе.

— Здравия желаю, ваше благородие! — обрадовались мужики.

Ишь ты, уже знают, оказывается. Все-таки, новости в армии распространяются быстрее скорости звука.

— Да ладно вам, ребята. Давайте уж как раньше по именам называться.

С мужиками просидел долго. Втихоря помянули припасенным спиртом павших, загородившись от медперсонала спинами. Те делали вид, что не замечают. Спросил не будет ли неприятностей у них из за этого. Мужики улыбнувшись шепнули, что спирта от броневиков припасли много и как-нибудь разберутся. Не пил только Сыпченко — ему после контузии было нельзя. Голова у механика уже почти не болела, но заикой, похоже останется навсегда.

— Хороший человек был Терентий. С понятием. Хоть и был к спирту слаб, а проникся и не лез.

— О чем это ты. — удивился я.

— А ты, Сергей Алексеич, что думал. Раз сказал: "спирт не трогать" и все? — ехидно глянул на меня Клим. — пришлось внушение сделать по-первости. Ну да народ у нас подобрался правильный, сами потом разобрались что к чему и не лезли уже.

— А не доложил почему?

— А зачем? У тебя итак забот хватало. Мы же видели, что ты о нас заботишься, для сохранности нашей стараешься. Чего мелкими заботами голову забивать хорошему человеку.

Обсудили возможности передать вдове пулеметчика посылку. Мужики сообщили, что уже нашли в чистую списанного по потере ноги земляка, которому можно доверить ценный груз. Правда, надо было и ему помощь оказать, а то, мол, не по-людски. Спорить не стал, им виднее как надежней и правильнее.

Добраться до своего места Клим подрядил мне в помощь санитара. Его тут, похоже, уважали и шли на встречу. Не знаю, из уважения или запасы спирта влияли. Хотя спирта-то у медиков своего должно хватать. Впрочем, это меня уже не касается.

Шел поезд медленно. Часто надолго вставали на каких-то захолустных станциях и ждали то паровоза, то пока пути освободятся. Я старался времени зря не терять. Занимался по сашиным учебникам, часто уходил к солдатам и слушал истории из жизни. Это было даже важнее учебы. Мне в этом мире жить и надо понимать здешние реалии и узкие места.

По мере складывания у меня цельной и все более подробной картины жизни империи, революция пугала все меньше. Да, гражданская война, белый и красный террор — жуть страшная, но если оставить все как есть, то катастрофа случится чуть позже и будет еще страшнее. Проблем было бесконечное количество и все они были переплетены в одну глобальную систему упадка и гниения. Про сельское хозяйство даже думать было страшно, особенно если имеешь некоторые представления о том каким оно должно быть. Я такие представления получил в армии.

Когда я проходил срочку, у нас в рембригаде был один интересный парень. Технику чинил любую. Он был фермерским сыном и во всяких тракторах-комбайнах копался чуть не с пеленок, а техника у его отца была в основном древняя, особенно по началу. В итоге попав в армию этот пейзанин уже мог творить технические чудеса не хуже большинства святых. Тут тебе и воскрешение БТР наложением рук и краткого магического заклинания и превращения мусора в отсутствующие на складе детали. Так что парень имел авторитет, подкрепленный к тому же немалой физической силой и регулярными продуктовыми посылками от отца. Не то чтобы нас плохо кормили, но домашние сало и колбаска со столовкой едой сравнивать смешно и даже кощунственно.

И вот однажды этот гений ремонта хвастал успешностью своего хозяйства, а ребята его подкололи.

— Если у вас все так здорово получалось, то что же от армии не отмазался?

В ответ были названы три причины:

1. Он сам хотел в служить. Потому как и ферма и райцентр уже обрыдли и мир посмотреть захотелось.

На это все дружно разоржались и даже порекомендовали пару мест откуда окружающий военный городок мир был виден наиболее далеко.

2. Перед призывом он был отчислен из сельскохозяйственной академии с первого курса и отец рассвирепел.

3. Денег для отмазывания не оказалось, так как незадолго до того, отец уверенный, что сын успешно учится, прикупил по случаю новый комбайн. По дешевке, практически даром, за пять миллионов.

Вот тут мы в осадок и выпали. Мысль о том, что простой крестьянин, ну ладно не простой, а продвинутый, имеет заначку ценой в трехкомнатную квартиру, нас сразила наповал. Мы еще долго выпытывали у парня подробности фермерской жизни. Я долго размышлял не стать ли и мне фермером, но наслушавшись о проблемах и подводных камнях этого дела и особенно о тяжелейшем начальном периоде, не решился. Тем более, что как оказалось большинство фермеров успешно разоряются и влезают в долги. Тем не менее какое-то представление о сельском хозяйстве я получить успел.

Теперь же я слушал рассказы о том, как российские крестьяне пытаются прокормиться с лоскутка, а точнее с нескольких микролоскутков земли и приходил в ужас. Дело было не только в ничтожных размерах участков и их разделенности. Там и земля истощена была до предела и методы обработки из каменного века. Так что выживали люди по большей части отхожим промыслом и лебедой. Отхожий промысел это просто шабашка в городе, а лебеду ели, когда хлеб кончался. Я-то по городскому невежеству думал, что она ядовита, а оказалось ядовитая это белена. Правда я все равно не знал как выглядит ни та, ни другая, так что это открытие было для меня бесполезно.

С пролетариатом дело было запутаннее. Житье у рабочих было разным. Квалифицированные рабочие получали очень даже не плохо. Правда из квалифицированных я только Сыпченко встречал, так как они почти все имели бронь и в армии не встречались. Другое дело рабочие попроще, а то и вовсе чернорабочие. Эти жили хуже наших гостарбайтеров. Обитали в бараках, жили в долг, прав почти не имели. Еще больше все запутывалось из за разницы условий работы на разных заводах и фабриках. Однако и обеспеченные квалифицированные рабочие и нищие чернорабочие были недовольны. Возмущались и мелким жульничеством фабрикантов и собственным несправедливо низким социальным статусом. Даже на самого крутого мастера любой заштатный чиновник, зарабатывающий в пять раз меньше него, смотрел как на пыль у своих ног. И все это усугублялось коррупцией. Не просто коррупцией, а какой-то безудержной, беззастенчивой вакханалией. Прямо-таки легендарные 90-е протяженностью в пару веков.

Пожалуй, больше всего народ бесило именно это бесстыдство ворья. Даже офицеры со злостью плевались вспоминая переполненные рестораны и порой дикие в своей пошлости загулы нажившихся на войне спекулянтов.

Так что для себя я сделал две первых зарубки в памяти. Нужны колхозы и борьба с коррупцией. Причем с этого новой власти надо начинать. Осталось только придумать как эти идеи донести до большевиков. Почему до них? Так, а до кого еще? Царь уже безнадежен и, главное, недоступен для меня. Временные все сплошь интеллигенты и, вроде бы, коммерсанты, а значит, любят поучать и категорически не собираются слушать мнение человека не своего круга. Самое же главное, я точно знал, что именно большевики в итоге победят и победят в нелегкой борьбе, что исключает случайность их победы. Так что тратить время и нервы на прочих нелепых персонажей было просто глупо.

Еще одно открытие я сделал на очередной станции зависания, когда выбрался из вагона в надежде добыть свежую прессу. После героического спуска с лестницы, я привалился к вагону, чтобы перевести дыхание и осмотреться. С первым же поворотом головы я уперся взглядом в знакомое лицо.

— Добрый день, Сергей Алексеевич. Как ваши занятия? Надеюсь не забросили?

— Здравствуйте, Александра Александровна. Конечно, нет! Каждый день по вашим учебникам упражняюсь. А я и не знал, что вы тоже в Петербург едете.

— Ох, Сергей Алексеевич, это папа настоял. Все из за этого несчастного германца, который забрел к нашему госпиталю.

— Ну его можно понять. Я бы тоже перепугался, если бы узнал, что рядом с моей дочерью стрельба шла.

— Ну какая там стрельба, скажете тоже. Это просто случайность и не было никаких причин думать, что это повторится.

— Причин думать, что не повторится, тоже нет.

— Ну вот, и вы туда же! Мне совершенно ничего не угрожало! Уж вы-то это знаете.

— Я-то знаю, а толку-то от моего знания? Ваш отец моего мнения не спрашивал, а если бы и спросил, я бы с ним согласился.

— Это еще почему?! — возмутилась Саша — я такая же дочь России, как и миллионы мужчин сражающиеся сейчас за нее и у меня такое же право служить Отечеству, как и у них.

Наверное, она бы еще долго читала эту проповедь, если бы я не догадался подкинуть ей новую идею.

— Александра Александровна, помните, вы постоянно мне говорили, что я должен учиться и стать офицером?

— Да — удивилась она смене темы.

— Так вот сейчас я хочу вам сказать тоже самое. Работа сестры милосердия не для вас. Вы способны на большое и у вас явно есть стремление помогать людям. Поэтому я считаю, что вы должны учиться на врача.

Саша изумленно смотрела на меня, проникаясь этой новой мыслью. Тут прибежал какой-то железнодорожник и велел полезать в вагон, так как паровоз уже заправился и скоро тронемся. Я вежливо расшаркался перед Сашей, все еще пребывающей в глубокой задумчивости и с помощью железнодорожника забрался обратно в вагон. Ну вот, сходил за газетами.

Вечером, засыпая, я вспомнил, как Саша назвала "миллионы сражающихся мужчин" дочерьми России и долго смеялся, отмахиваясь от расспросов любопытных соседей, которым тоже хотелось посмеяться. Однако, не привередлив я стал в юморе. Раньше бы я над этим даже не улыбнулся. Информационный голод так действует, что ли.

Ничего особо примечательного в поездке больше не произошло. Разве, что мужики представили мне одноногого посыльного, которого Клим сагитировал доставить семье Терентия помощь от отряда. Сашеньку я больше не видел, видимо ехала в вагоне персонала.

Наконец, поезд прибыл в Питер. Из окна вагона было видно только какие-то хозяйственные постройки, переплетения путей и суетящихся людей. Выгрузка заняла весь день. До нашего вагона очередь дошла часам к четырем. Два крепких мужика-санитара поставили возле койки носилки и отработанным движением закинули меня на них. Мое заявление, что я могу и сам дойти до телеги, были проигнорировано. Санитары, так же молча и безразлично, накрыли меня двумя одеялами и вынесли в тамбур. Там они спустили носилки на руки таким же мужикам на земле и взяв новые носилки, ушли обратно в вагон.

Новые носильщики, решительно пресекли мою попытку встать и отволокли меня на телегу. Вскоре рядом бухнулся здоровенный баул с моими вещами. Хм, а много вещей у меня накопилось, однако. Хотя там одних кожанок две и шинель ни разу не одетая. Да еще и сапог две пары: те что на складе выдали и трофейные, которые я снял с офицера при захвате Минерв. Так что объем баула впечатлял. Рядом усадили еще одного раненного и телега тронулась.

— Сергей Алексеевич!

Я обернулся на крик и увидел запыхавшуюся Сашеньку.

— Ой, чуть не опоздала! Сергей Алексеевич, я подумала и решила, что вы правы! Я пойду учиться в училище фельдшериц! И доктор Курбатов эту идею одобряет!

— Здравствуйте, Александра Александровна. — прервал я поток слов — а кто такой доктор Курбатов?

— Ой, здравствуйте! Это начальник поезда. Он прекрасный врач и замечательный человек. — Сашенька выдернула из сумочки книжку — он даже подарил мне учебник по оказанию первой медицинской помощи!

— Барышня, звиняйте. Нам трогаться надо пока раненые не простудились. — влез в разговор возница.

— Ой, извините! — Сашенька отшагнула в сторону, чем водитель кобылы незамедлительно воспользовался. — До свидания, Сергей Алексеевич! Выздоравливайте скорее!

Сашенька радостно махала рукой и я тоже помахал в ответ.

Только выехав на улицу, я понял, что приехали мы на Московский Вокзал, а не Варшавский или Балтийский, как я ожидал. Вскоре стало понятно, почему поезд сделал такой крюк — госпиталь располагался на Суворовском проспекте. Правда, сейчас он не был Суворовским и даже не был проспектом, а был Слоновой улицей. Почему Слоновой, я не знал.

В госпитале усталый врач не глядя на меня, просмотрел по диагонали медкарту, спросил нет ли жалоб и велел нести в двадцать шестую палату. Больше меня в этот день не беспокоили, только ужин принесли.

Доктор пришел с обходом утром. Осмотрел разбинтованные раны, послушал легкие зачем-то и выписал пирамидон. Сразу за доктором по выходу доктора в палату заехал столик с завтраком. Величественного вида санитар раздал всем обитателям по тарелке пшенной каши, куску хлеба и стакану чая в подстаканнике.

Так за завтраком я и познакомился с соседями. Один поручик-драгун прибыл вместе со мной на поезде и активно расспрашивал о возможности встречи с женщинами. Его иронично просвещал старожил — прапорщик. Говорил он неторопливо и часто уводил разговор в сторону. Четвертый обитатель палаты тоже был старожилом, но общения избегал. Подпоручик потерял обе ноги и теперь прибывал в депрессии.

Освоился в госпитале я быстро. Удивила меня практически неприкрытая работа агитаторов среди солдат. Я, конечно, догадывался, что в Питере должен уже начинаться тот бардак, который в итоге закончился революцией, но то, что местные власти его игнорируют, меня поразило. Еще больше меня поразило, что не просто игнорируют. Некоторые врачи еще и сами активно участвовали в политических диспутах. Я в них участвовал в качестве слушателя. Мне было важно разобраться, кто к чему призывал и за что выступал. УЖ очень много было всяческих партий и течений с самыми разными программами, а некоторые ничтоже сумляше бунтовали и вовсе без всяких программ.

Главным моим достижением стало нахождение пути для самоволок в город. Так что теперь я мог политически образовываться самостоятельно. Это было важно по одной причине — я искал большевиков. Кроме того, драгунский поручик уже порядком заколебал своими эротическими фантазиями вслух и воспоминаниями о прошлых победах и приключениях. Поначалу, я слушал его с интересом. Ведь здесь у меня еще никого не было, а привычные методы знакомства 21-го века могли сработать только с проститутками. Нет, здешние дамы не были монахинями, тем более столичные. Гуляли здесь не хуже чем в наших клубах, но подходы и ключевые фразы были другие. Так что, я старательно перенимал опыт драгуна и местные шаблоны, в надежде использовать их в ближайшее время. Однако, очень скоро все варианты были перебраны и начали повторяться. Так что я при первой возможности, сбежал.

Вырвавшись на волю, я сперва дисциплинированно прошелся по чайным и трактирам, слушая споры политически активных граждан. Большевиков по-прежнему не нашел. Зато узнал, наконец, что за пистолет я взял с германского пилота. Это был браунинг. Я просто нашел его на витрине оружейной лавки. В них я тоже заглядывал из любопытства. Персонал набрасывался на меня с порога и даже магическая фраза "я только посмотреть" не помогала. Продавец делал шаг в сторону, но стоило мне задержать взгляд на чем-то, как он сразу начинал бубнить под ухо.

— Сразу видно боевого офицера! Прекрасный выбор!

Заканчивалась презентация всегда одинаково — мне сообщалось, что данное оружие рекомендовано для армейских офицеров. Кем рекомендовано, я не спрашивал.

В очередной самоволке я задержался допоздна. На улице мерзкий мельчайший дождик, будто кто-то невидимый преследовал меня с пульверизатором. Кожанка позволяла игнорировать эту пакость и я спокойно шел по Невскому, опираясь на трость и сравнивая его с Невским будущего. Дойдя до Екатерининского канала, я остановился на мосту и оглянулся. Вид на Спаса-на-Крови был неизменен. По крайней мере в темноте отличий было не видно. Хмурое небо и дождь-спрей добавляли антуражности классическому питерскому виду. Меня накрыло ностальгия. Я смотрел на храм и представлял, что не было никакого переноса, не было моего участия в войне, что через несколько часов откроется метро и можно будет спокойно поехать домой.

— О, какой у вас одухотворенный взгляд. — раздалось откуда-то сбоку — В наше время так трудно встретить молодого человека способного к глубоким чувствам. Тем более офицера!

Я раздраженно оглянулся. Рядом стоял какой-то хлыщ в цилиндре, пальто с меховым воротником и длинным белым шарфом, конец которого был, перекинут через плечо. Лицо его было подозрительно бледным, а тонкие брови вызывали сомнение в их подлинности.

Вот сволочь! Все очарование момента испортил.

— В такую погоду так пугает одиночество и холод — не унимался хлыщ.

— Отвали — буркнул я и направился к госпиталю.

— Постойте, я же еще ничего не сказал. Вас пятьдесят рублей устроит?

Тело развернулось раньше, чем смысл сказанного дошел до моего сознания. Откуда-то из глубин подсознания выскочил правильный пацан с Юго-Запада.