Ветер истории

Обход позиций показал уже знакомую по прошлым атакам картину. Большое количество пулеметов, превращало пространство перед окопами в зону смерти. Уже третий приступ захлебнулся в крови. Обстрелы наших позиций легкой артиллерией ничего врагу не давал. Люди быстро укрывались в перекрытых шпалами и телеграфными столбами блиндажах и избегали хоть сколь-нибудь заметных потерь. Да и не получалось у австрийцев нас долго обстреливать. Позиции их мы видели, и каждый раз подавляли огнем своих машин и трофейного бронепоезда. Австрийцам их пока подбить не удалось ни разу, поскольку бронеавтомобили появлялись каждый раз в новом месте и ненадолго.

Бронепоезд, конечно, в неожиданном месте выскочить не мог, но у него и броня потолще была, да и ту мы на передней площадке дополнительно обвешали железным хламом. Так что единственный пока что выезд бронепоезда прошел успешно и весьма эффектно. При попадании в него снаряда куски железа летели во все стороны. Радостные крики австрийцев было слышно даже в наших окопах. Зато когда дым рассеялся, и стало видно, что собственная броня цела, а пушка продолжает палить, как ни в чем не бывало, ответный рев наших бойцов меня просто оглушил.

Больше попаданий врагу добиться не удалось, да и продолжать стрельбу тоже. Уж больно неравные условия стрельбы у бронированного чудища и открыто стоявших на краю леса пушек. Так я и не понял, почему австрийцы для первого обстрела выставили их на прямую наводку. Может, думали, что у нас артиллерии нет, а может просто командир их к своей работе небрежно отнесся. Жаль только, что ошибку эту он исправил сразу. Правда, даже новая позиция легко обнаружилась при стрельбе, но тут уж его вины не было, местность вокруг станции ровная и спрятаться на ней проблематично.

— Смотрите, Сергей Алексеевич, кажется, к австриякам подкрепление идет. Если так, то следует ожидать еще атак.

Воронов с улыбкой указал рукой на облако пыли над дорогой. Вот ведь дитя войны, ничем его не проймешь, так и светится весь день оптимизмом. Я, конечно, тоже настроен ничуть не менее оптимистично, но кучи трупов, которые я наблюдаю весь день, настроения не улучшают. Может просто не привык еще, а может нервы у предков покрепче. Хотя мои ребята, тоже удовольствия от созерцания мертвых врагов не испытывают. Даже жалеют их многие.

— Да и флаг им руки, пусть атакуют. Главное, чтобы артиллерии посерьезней не привезли.

— Хм, интересное выражение… и откуда Вы их только берете в таких количествах. Посмотрим, Сергей Алексеевич. Что бы там прибыло, скоро мы это узнаем. Даже если и гаубицы, то не страшно. Уверен, до темноты ударники будут здесь. Вы заметили, что артиллерийской стрельбы на востоке больше не слышно, зато если прислушаться, то можно заметить ружейную. Так что не успеют австрийцы нас со станции выбить, какие бы орудия не применили.

— Ну, спасибо, успокоили. Теперь мне совсем не страшно быть разорванным в клочья самому и потерять большую часть личного состава.

— На все воля божья, Сергей Алексеевич. Таково наше ремесло, быть готовыми умереть за Отечество. Так что остается нам выполнять свой долг, а там уж, кому как повезет.

Хороший мужик этот Воронов и офицер великолепный, но вот за такие философсвования порой хочется его матом обложить, а то и пинка дать. Впрочем, в одном он прав, ничего в сложившейся ситуации мы сделать не можем. Только сидеть, ждать новых попыток врага нас выбить и держаться.

— Ладно, пойду я в штаб. Здесь у нас полный порядок. Распорядитесь, пожалуйста, чтобы людей накормили, пока австрийцы новые гадости придумывают, а то потом может и не быть времени.

— Не волнуйтесь, товарищ командир, уж об этом кадровый офицер никогда не забудет. Все будет сделано в лучшем виде и без нашего вмешательства. Хотя, выборным командирам, пожалуй, действительно стоит напомнить.

Да уж, не любит штабс-капитан народных выдвиженцев. Хорошо еще, что это не классовая неприязнь, а профессиональное раздражение от неумелости дилетантов. Ну да ничего, научатся ребята, благо на первом выезде есть, кому за ними присмотреть и предостеречь от ошибок. Да и курсы подготовки при отряде работали до последнего. Только за день до начала боев и прекратили обучение. Воронова, кстати, хорошо бы в отряде удержать. Командир грамотный и умеет мыслить не шаблонно, а главное совершенно не чурается общения с простонародьем. Такое даже среди фронтовиков не часто встречается. Со своими солдатами-то многие из них запросто держаться, а вот так как штабс-капитан, с любым рабочим незнакомым, редкость.

С этими мыслями я и направился к штабу. Надо бы узнать, как у нас дела обстоят, а то я не стал командиров при бойцах о потерях расспрашивать. Ни к чему их внимание на этом заострять лишний раз, а в штаб доклады постоянно идут. К тому же с водонапорной башни могли разглядеть, что там за подмога австриякам прибыла. Уж очень не хочется нести серьезных потерь, когда наши вот-вот здесь будут. Сам я, сколько ни прислушивался, стрельбы не слышал, но сомневаться в словах Воронова оснований не было.

В штабе стояла обычная рабочая суета и это радовало. Без этой кучки кадровых военных нашему отряду настал бы конец еще по дороге к фронту. Треть народу потерялась бы при погрузке, треть по дороге, а остальные бы померли с голоду. Организовать строительство оборонительных позиций я бы, к примеру, не смог даже имей я исчерпывающие знания о фортификации. Тут ведь загвоздка в том была, что никто не знал, сколько времени на строительство есть, а, следовательно, и насколько серьезные укрепления строить. Эти же выкрутились, даже не задумываясь.

Сперва просто траншею по периметру отрыли, потом сделали отростки пулеметных позиций. Ну а уж после этого начали строить блиндажи и перекрывать пулеметные точки, превращая их в дзоты. Да и то, прежде чем рыть ямы под полноценные блиндажи, перекрыли шпалами с обваловкой участки траншеи, чтобы было, где от шрапнели прятаться. Правда, с дзотами из-за такого подхода не идеально получилось, все они были фронтальные, а не новейшие косоприцельные. Ну да тут мне грех жаловаться. Среди моих инструкторов ни инженеров, ни артиллеристов не было, так что итак сделали максимум возможного. А уж мне и вовсе тявкать на них стыдно, поскольку накормить людей забыл. Сам завертелся и голода не чувствовал, да и большинство бойцов тоже, пока котелок под нос не сунули о еде не вспоминали, а вот штабные и вспомнили и организовали. Так что оставалось мне только делать умное лицо, будто так и было залпанированно.

— Ну что, товарищи, как выглядит обстановка из штаба? — бодро вопросил я, оглядевшись — С башни не разглядели, что там австрийцы еще по наши души подтянули?

— Никак нет, товарищ командир. Очень пыли много поднято, не разглядеть за ней ничего, но полагаем, что все же пехота. Повозки на такой скорости пылят значительно меньше.

— Пехота это хорошо. Пехота нам не страшна.

— Русскому солдату никакие ухищрения врага не страшны, Сергей Алексеевич. Я имел немало случаев в этом убедиться.

— Им-то может и не страшно, а вот мне страшно людей терять. Тем более сейчас, когда наши на подходе. Так что там все-таки докладывают ротные?

— Потери наши минимальные, вот список по ротам. — мне сунули в руки бумажку — Один бронеавтомобиль вышел из строя по техническим причинам. Русских патронов мало осталось, боюсь еще одна атака, и придется полностью перейти на трофейное оружие. К счастью его у нас хватает, хотя терять огневую поддержку бронеавтомобилей, право, жаль.

Один из офицеров, выслушав очередной доклад по телефону, повесил трубку и возвестил:

— Господа, с башни докладывают об усилившейся активности противника. Очевидно, готовят очередную атаку. Кстати, Олег Викторович, вы были правы, похоже, пехоты у противника прибавилось.

— Однако торопятся австрийцы. С чего бы это им? — отозвался мой собеседник — Неужели ударники так быстро приближаются?

— Надеюсь, что так. Пойду я на позиции. Продолжайте работу, товарищи, у вас отлично получается.

— Рады стараться, товарищ командир. Удачи вам в бою.

— Спасибо, товарищи — ответил я уже на выходе и подумал, что надо бы запомнить имя офицера, а то ведь и не знал, что он Олег Викторович.

Уже на улице заметил, что держу в руке лист со сводным отчетом по потерям. Сложил его и сунул в нагрудный карман. Так и не успел прочитать. И чего я на курсы скорочтения не пошел, когда приятель звал за компанию. Тогда не надо было, а теперь таких курсов днем с огнем не найти. Блин, и в перевязочный пункт не успел заглянуть. Ладно, отобьем атаку, и точно зайду, надо.

Вздохнув, я потопал к окопам, где уже поднялась суета подготовки к отражению нового приступа. Носились по ходам сообщения бойцы с ведрами воды для пулеметов, командиры раздавали патроны и ручные гранаты, владельцы гранатометов выкладывали на тряпочки свои часто уникальные боеприпасы, а некоторые торопливо дожевывали припасенный харч.

Австрийцы атаковали раньше, чем ожидалось, со всех сторон одновременно и массированно. Похоже, бросили в бой всех кто был. Впрочем, приступ вышел бестолковый. Солдаты, выскочившие первыми, затормозили, оглядываясь и только убедившись, что остальные тоже поднимаются, пошли вперед. Торопятся австрияки, явно торопятся, совсем атака не подготовлена.

Однако перли цепи на пулеметы упорно, я даже удивился. Раньше они такой стойкости не проявляли, а тут валятся рядами под свинцовым ливнем, но идут и идут по трупам павших товарищей. Поделился своим недоумением с Вороновым. Тот выслушал меня не отрывая взгляда от поля боя и просветил, что австрийцы бывают разные. Чехи и словаки, действительно, боевым духом не блещут и не только стойкости не проявляют, но и, попав в плен, толпами переходят на нашу сторону, а вот венгры другое дело, те воевать злы. Немцы же и вовсе вояки отличные, мало чем уступающие своим соплеменникам из Германии.

Всю эту военную этнографию он на меня вывалил с какой-то азартной и страшноватой улыбкой. Похоже, качественная бойня его вдохновляла. Порой он казался мне отморозком вроде командира вертолетчиков из "Апокалипсис сегодня", а порой вдумчивым, душевным отцом-командиром из советских лубочных агиток, который и выслушает солдата и поддержит. Наверное, я его никогда не пойму. Ну и ладно, лишь бы дело делал.

Наступающие цепи между тем, уже подошли на дистанцию броска и, пережив залп гранатометов, побежали вперед с нечленораздельным ревом. Как же хреново, что у нас проволочных заграждений нет, могут ведь и добежать, просто задавив, массой.

Мои бойцы палили на предельной скорости, практически не целясь, а многие не целясь вовсе, благо в такую толпу промахнуться невозможно. Австрийцы падали один за другим, особенно четко было видно работу пулеметов, выкашивающих людей сплошными рядами, но на место упавших выбегала новая шеренга и тоже падала, зайдя за линию трупов буквально на шаг. Но, даже застилая землю сплошным ковром тел, они вот так, по шагу на цепь, но неотвратимо приближались к нашим позициям. Мне стало страшно. Если дойдут, никто из нас не выживет. После такого боя пленных не берут, а отбиться в рукопашной шансов у нас нет. Уже до мельчайших деталей было видно красные, перекошенные криком лица и, как пули пробивают тела. Некоторые из убитых еще делали несколько шагов, прежде чем рухнуть. Мужики в окопах тоже орали яростным матом от страха и злости, высаживая обойму за обоймой, а враг все пер.

И все-таки мы их остановили. В какой-то момент, толи разрыв между цепями оказался больше обычного, толи ребята мои приноровились, но продвижение прекратилось. Какая-то заколдованная черта смерти образовалась перед окопами. Ряд за рядом погибал на ней, не успевая перешагнуть через тела предшественников. В результате стремительно вырос натуральный вал из трупов, но австрийцы продолжали упорно карабкаться на него и убитые скатывались вниз, все более преграждая путь своим товарищам. Когда внезапно прекратился огонь, я испугался. Почти две секунды мне понадобилось на осознание того, что стрелять здесь больше не в кого.

Где-то слева стрельба все еще продолжалась и за моей спиной, взревев мотором, умчался бронеавтомобиль. По всей видимости, туда, где стреляют. А я и не знал даже, что он там стоит, не заметил его прибытия. Кто-то матерился дрожащим срывающимся голосом, стонали на поле умирающие враги, а в носу свербело от едкой и тошнотворной смеси запахов сгоревшего пороха, крови, блевотины и перегара.

Я как-то заторможено подумал: "странно, а перегаром откуда несет? Да ведь это от австрийцев, они же все пьяные в стельку".

— Поздравляю, Сергей Алексеевич! — заставил меня очнуться Воронов — Это победа. Теперь уж несомненно. Больше австрияки ничего сделать не смогут, разве что обстрелять.

— Спасибо — я стряхнул с себя остатки прострации и повернувшись, прокричал вдоль траншеи — Молодцы, товарищи! Здорово мы вломили, теперь не сунутся, а сунутся еще вломим. Вламывалок у нас хватает!

Я бодро похлопал по щитку максима и, выскочив из окопа на тыловую сторону, прошелся вдоль позиции, помахивая в воздухе кулаком и выкрикивая что-то бодрое. Мужики в ответ выдавали что-то не менее воинственное и совершенно не печатное, выплескивая эмоции боя.

Пробежавшись, таким образом, по позиции роты, я побежал на звук продолжавшегося боя, точнее туда, где он был громче всего, поскольку стрельба слышалась с разных сторон. Зря спешил, пока добежал, стрельба смолкла везде. Ну и ладно, зато я обошел все роты с поздравлениями и благодарностями. В конце своего агитзабега, я все же добрался до перевязочного пункта, где расспросил о самочувствии раненных, в красках и лозунгах описал им итоги боя и поблагодарил за мужество во всех сегодняшних боях.

Я бодрой походкой приближался к зданию штаба, когда из окна высунулся офицер, докладывавший мне обстановку в прошлое посещение. Как же его? Ах да, Олег Викторович!

— Товарищ командир! — крикнул он — Похоже, противник отходит. Поздравляю вас с победой!

Я недоуменно уставился на офицера, осознавая сказанное, а потом усталость навалилась так, что сил хватило только улыбнуться вежливо и вяло помахать рукой. Будто жидкость из гидравлической системы выпустили. Кое как добрел до командного пункта и плюхнувшись на стул закрыл глаза. Находившиеся в комнате офицеры, деликатно понизив голоса, поздравили меня и занялись своими штабными делами. Я только покивал, не открывая глаз. Просто сидел и с блаженной улыбкой идиота, вслушивался в звуки окружающего мира. Как песня звучали далекие свистки австрийских офицеров и негромкие распоряжения штабников по организации сбора трофеев, пополнении боеприпасов на позициях и прочих необходимых, но уже несрочных делах, превращающих разгром врага в полноценный успех операции. Никогда не думал, что именно так будет звучать для меня победа.

— Кхм. Прошу прощения, товарищ командир, но наблюдатель докладывает об активности вражеских артиллеристов. Они разворачивают пушки на восток. Очевидно, готовятся обороняться от ударников. Будут какие-нибудь приказания?

— Конечно, будут, — вынырнул я из блаженства — Обстреляйте их всем, чем сможете. Эффект, наверное, будет не сильный, но хоть чуть-чуть помешаем им по нашим стрелять.

— Слушаюсь, товарищ командир.

Офицер поднял телефонную трубку и принялся распоряжаться. Я прислушался, старательно запоминая на будущее. Ну, организация корректировки огня бронепоезда с вышки это очевидно, а вот то, что к обстрелу подключили пулеметы, меня удивило. Нет, нам в Школе рассказывали, что из них можно вести навесной огонь с закрытых позиций, но всерьез такой метод я как-то не воспринимал. Думал, что раз в будущем метод не применяется, то либо эффективность его на практике ниже, чем расписывал преподаватель, либо условия для его использования слишком редко складываются. Сейчас вообще пробуется множество странных и даже курьезных идей преодоления позиционного тупика. Так что и эту идею я как-то подсознательно отнес к их числу. Теперь вот, выпал шанс лично проверить свое предположение.

Сразу стрелять не стали, решили дождаться начала атаки ударников, чтобы внезапность обстрела вызвала замешательство в рядах противника. На эффективность огня никто особо не надеялся, тем более, что полноценных артиллеристов у нас просто не было. Канониры с бронеавтомобилей не в счет, они без указаний офицеров стрелять могли только прямой наводкой. Все же артиллерия это, прежде всего математика. С наскоку этой наукой не овладеешь.

Нет, не смог я спокойно дождаться прихода основных сил, пошел смотреть своими глазами на передний край.

— Ну что тут видно? — спросил я, ввалившись на наблюдательный пункт.

— Пыль видно, похоже, наши подходят. — ответил наблюдатель. Командир роты, стоявший тут же, только молча козырнул. У него была поранена щека и говорить бедолаге было трудно из-за боли и старательно намотанного бинта.

— Конечно, наши, кто же еще. Не от своих же австрияки бежать собрались.

— А что, правда, собрались? — надеждой спросил наблюдатель — а то ведь отсюда не поймешь, чего суетятся.

— Собрались, но прикрытие все же оставляют. Так что повоевать еще чутка придется.

Тут нашу беседу прервал пушечный выстрел.

— Бронепоезд наш палит. Я его по звуку узнаю. — поделился наблюдатель своим достижением.

Тут же затявкали противминные пушечки бронемашин и солидно забубнили пулеметы. Вначале ничего не происходило, а потом вдали замелькали человеческие фигурки. Мы старательно вглядывались в их мельтешение, пытаясь понять, что там происходит.

— Та они фе бехут! — изумился ротный и тут же скривился от боли.

Австрийцы и правда беспорядочно бежали, бросая оружие и амуницию. Похоже, свой запас прочности они сегодня исчерпали. Не могу их судить за это. Последняя атака кому угодно психику надорвала бы. Наши бойцы начали было стрелять по бегущим, но сразу же прекратили это безнадежное дело. Уж больно далеко были цели и больно быстро они бежали. Да и злости особой к врагу не было. Все же не зря агитаторы работали и подневольность солдат все осознавали. Так что теперь их бегство сопровождалось не стрельбой, а улюлюканьем и веселыми непристойностями. Народ просто радовался тому, что все кончилось, а они живы, здоровы и даже победили.

— Наши, наши едут!

Услышав радостный крик, мы все дружно уставились на восток. Там из облака пыли проявились сперва угловатые тени, а потом внезапно вылетел на бешенной, около десяти километров в час, скорости Квад Иволгина.

— Ура-а-а-а!!! Наши-и-и! Ура-а-а!

Рев сотен глоток заглушал все, и стрельбу пулеметов и даже пушек, продолжавших давить австрийскую батарею.

Квад, между тем, сделав рывок остановился и начал поливать бегущих врагов из пулеметов. Одни за другим к нему неспешно подъезжали остальные машины, а вместе с ним подошли и ударники. Неспешной усталой рысцой пехотинцы выбежали вперед и как-то рутинно принялись откидывать с дороги машин трупы. Контраст с первым боем нашего отряда был весьма выразителен. Впрочем, потолкавшись на нейтралке и австрийских позициях, большая часть машин сместилась в сторону австрийского тыла, где не было ни воронок, ни беспорядочно разбросанных покойников, и погналась за бегущими. Я не сильно удивился, заметив, что свободную дорогу нашел Иволгин. Этот везде успевает на своем внедорожнике.

Мои бойцы выскакивали из трашеи, выплясывали что-то дикое на бруствере, а потом с радостными криками побежали вперед. Добежав до атакующих, принимались обниматься с обалдевшими от такого бардака ударниками и тут же присоединялись к атаке. Пришлось и мне бежать за своими людьми и наводить порядок. Боя как такового не было. Австрийцы бежали, падали под огнем бронеавтомобилей, выжившие поспешно вставали с поднятыми руками при приближении наших солдат.

Полк ударников совместно с нашим бронеотрядом посланным для удара по врагу с тыла сходу навалился на противника и, смяв имитацию сопротивления деморализованных австрийцев, теперь обтекал станцию с двух сторон. Толпы бегущих вражеских солдат устроили толкучку на западной стороне, пытаясь прорвать к дороге. Эту огромную неуправляемую толпу бронемашины зажали с двух сторон и, выстроившись в шеренги, расстреливали перекрестным огнем, как тире. Пехотинцы вставали между машинами и без всякого азарта, не скрываясь, стреляли в толпу. Избиение продолжалось минут двадцать, пока не кончились цели. Часть австрийцев успела сбежать, и сейчас отчаянно улепетывала по дороге. Стрелять им вдогонку никто не стал, а преследовать было просто невозможно. Машины через место бойни проехать не могли, да там даже пешему пройти не просто было бы.

Мы стояли и молча смотрели на стонущую, шевелящуюся гигантскую кучу человеческих тел. Меня передернуло от отвращения и жути. Как-то не по себе было осознавать, что все это были недавно живые, здоровые мужики, которых дома кто-то ждал и любил, а теперь они мертвы или умирают. Я впервые не просто осознал, а ощутил демографический аспект войны. За этот день я видел много трупов, очень много. Многих убил сам. Но тут было другое. До сих пор все убитые враги пытались убивать нас, это были бои. Сейчас же была просто бойня, они даже бежать не могли, только отчаянно толкали впередистоящих. Это было особенно дико, если учесть, что местность вокруг была равнинной, и толпу можно было просто обойти. Однако инстинкт гнал потерявших разум людей тем путем, которым они сюда пришли, или это просто стадное чувство сработало. Но факт есть факт, произошедшая здесь бойня была противоестественна. Из оцепенения меня и, наверное, многих других вывела команда пехотного унтера.

— Ну чего замерли, пошли далее.

Народ зашевелился и неспешно потопал вперед. Навстречу вставали выжившие враги. Их поначалу сгоняли в кучу, а потом поделили не несколько отрядов и под присмотром наших солдат, направили собирать раненных соратников. Нашли среди пленных и приставили к делу пару санитаров. Они откровенно не справлялись с потоком подтаскиваемых раненых и на помощь им пришли наши, освободившиеся довольно быстро. Вскоре появились и фельдшерицы, а через пол-часа нашелся и австрийский перевязочный пункт в полном составе. Ну или его аналог. Во время атаки наши как-то мгновенно пролетели мимо некомбонантов и забыли про них. Вновь их обнаружила уже трофейная команда и пригнала на помощь сборной команде медиков.

Отдельная команда пленных копала общую могилу, к которой стаскивали мертвецов. И наши и австрийцы сильно устали за этот день и шевелились еле-еле, не смотря на понукание командиров. Так же вяло шел сбор трофеев. Впрочем, он быстро принял выборочный характер. Винтовки у этих австрияков оказались маузеровские, и их сбор я решил оставить на потом.

В конце концов, мне надоело наблюдать за работой, которая вполне делается и без моего пригляда, тем более, что начало темнеть. Так что, окинув хозяйским взглядом все вокруг еще раз, я направился к штабу. Отдохнуть, однако, не удалось. У штаба меня ждали счастливый Иволгин и пехотный капитан.

— Здравия желаю, товарищ командир! Вверенный мне отряд выполнил поставленную задачу. Позиции противника прорваны, основные силы нашей победоносной армии доставлены!

Капитан-пехотинец поморщился на этот веселый доклад Иволгина.

— Ну, судя по тому, что пехота вам дорогу расчищала, кто кого доставил — еще большой вопрос.

— Да какая разница, — не смутился Виталик — главное, что мы здесь, а враг бежит.

— Вот именно, что бежит! — влез капитан — а бежит он к Горбатой Могилке.

— Куда? — не понял я.

— Это возвышенность неподалеку отсюда. Я Вас поэтому и искал. Капитан Веселов! — наконец представился он.

— Командир первого полка Красной Гвардии Волков. — козырнул я в ответ.

— Э-э-э… и как мне к вам обращаться? Впрочем, это сейчас не важно. Вы поймите, если австрияки там закрепятся, то брать высоту придется большой кровью. Артиллерию еще неизвестно когда подтянут, а ждать ее нельзя. Австрийцы еще глубже зароются и резервы подтянут.

— Зовите Сергеем Алексеевичем. Ну а от меня-то вы чего хотите? У меня артиллерии своей нет. Бронепоезд к высотке не подойдет — пути впереди разбиты. Австрийскую батарею можете забирать, только прислуги для нее у меня опять же нет.

— Сергей Алексеевич, — мягко влез в разговор один из штабных — мы с капитаном уже обсудили этот вопрос. Ударникам потребны боеприпасы и поддержка бронеавтомбилей.

— Да-да. Очень уж хорошо ваши машины себя показали. Они нам здорово помогли в продвижении сюда от линий обороны и сейчас бы здорово выручили. Сколько душ спасти могут, не сосчитать.

— Я понимаю, капитан, но вы поймите. Люди весь день в боях, а водить несколько тон брони — работа не легкая. Все вымотаны до предела, и приказывать им выкладываться сверх уже сделанного я не могу.

— Да я понимаю, но хоть охотников-то отпустите?

— Товарищ командир, не волнуйтесь. Силы у нас еще есть, мы готовы ударникам помочь.

Эту реплику Иволгина тут же поддержали несколько броневиков незаметно подошедших к нашему импровизированному совещанию. Хотя какое оно, к чертям, импровизированное! Явно ведь уже сговорились и в засаде сидели, чтобы выскочить в нужный момент.

— Это замечательно, конечно, товарищи броневики. Только ведь темнеет уже. Да и машины обслужить надо.

— Ничего страшного, Сергей Алексеевич! Мы же со скоростью пехоты поедем, а перед каждой машиной солдат с фонарем пойдет. Машины сейчас водители осматривают, пойдут только те, что в идеальном состоянии!

Ага, так я и поверил. Откуда этому идеальному состоянию взяться, после целого дня езды по пересеченной местности, при нынешнем уровне техники. Тут меня догнала еще одна мысль.

— Какой солдат с фонарем?! Вы совсем офонарели, что ли? Вас же за три версты видно будет! Расстреляют из пушек, как куропаток!

— Мы и об этом подумали! — Иволгин просто светился от гордости — Фонари возьмем железнодорожные, там светофильтры есть разные. Синий прекрасно подойдет, а мы его еще дополнительно подкоптим, чтобы меньше света было. Светить же ими будут только вниз, прямо под колеса. Так что, издалека ничего видно не будет.

Я задумался. Пехотинец все это время, напряженно следивший за нашим диспутом, наконец не выдержал.

— Ну что, поможете?

— Да поможем, поможем… куда мы денемся-то. Так. Едут только добровольцы. Машины тщательно подготовить. Брать только полностью боеготовые. У кого сломается, пожалеет, что вообще ее увидел в своей жизни. Выполнять!

— Есть выполнять, товарищ командир! — рявкнули броневики и громким топотом разбежались.

— Теперь по боеприпасам. — я опять повернулся к капитану — русские у нас на исходе. Все патроны сейчас в бронеавтомобили загружают. Пехота на трофейное оружие перешла. Так что помочь могу только трофейными ручными гранатами. Берете?

— Беру! А пулеметами трофейными не поделитесь? У вас же их полно, а нам еще оборону держать в случаи контратаки! Бронеавтомобили-то ваши с нами не навсегда!

— Ага, а еще коньяка налить и цыган крикнуть. Ну, ты и нахал, капитан!

— Коньяка бы неплохо было. — Вздохнул капитан — Я-то может и нахал, но в последнем бою имею полное право на долю в трофеях. Даже ваши офицеры это признают!

Штабные дружно сделали вид, что увидели что-то очень интересное на дальнем конце станции.

— У-у-у, предатели! Что там у нас… с ударниками натрафеено?

— Вот, товарищ командир. — Мне сунули бумажку со списком.

— Так, так, понятно. Десять пулеметов на вашу долю, будет более чем честно. Согласны?

— Вполне!

— Пушки брать будете?

— Беру! Как-нибудь сообразим выстрелить. Не попадем, так хоть напугаем.

На этом и порешили. Коньяком капитана, кстати, тоже обеспечили, да и солдат его не обидели.

Через час порыкивая и отчаянно тарахтя движками половина бронеотряда ушла с ударниками. Как выяснилось, гранаты им раздали еще до разговора со мной. Ну да не на кого пенять, раз сам пропал. Будет дураку наука, места командира — на командном пункте.

Ночью толком поспать не удалось. Связисты протащили провод к нам, устроили переговорный пункт в штабе и пошли тянуть связь дальше, догоняя пехоту. Ну а как только дотянули, так те сразу и вызвали меня, сообщив, что к нам направлены два подбитых бронеавтомобиля и раненные. Поскольку по времени они уже должны были прибыть, я решил встретить и узнать подробности. Все равно уснуть, зная, что мои люди понесли потери не смог бы.

Вскоре на дороге замелькали фонари, а потом и показались и два бойца топающие впереди колоны с этими фонарями, и сама колона из двух бронемашин на гужевой тяге и пары армейских двуколок. Навстречу им рванули наши фельдшерицы.

— Так, кто вызвал сюда девушек? — строго спросил я. — Раненных и так бы к ним привезли.

Народ недоуменно переглянулся и пожал плечами.

— Ладно, потом разберемся.

Я подошел к остановившейся колонне и навстречу мне тут же шагнул командир одной из машин.

— Товарищ командир, задача выполнена — высота взята. Одна машина повреждена вражеским огнем, еще одна вышла из строя. Потери отряда шесть человек раненных, из них двое остались в строю. Остальные раненные доставленные.

— Раны серьезные?

— Водитель мой глаз потерял, у остальных ничего серьезно. — Грустно ответил броневик.

То, что отношения у броневиков складываются довольно близкие, я давно заметил. Это не только у нас, у армейских тоже офицеры с рядовыми запросто общаются. Набирают туда только добровольцев, а это в большинстве своем энтузиасты технического прогресса. Они, мало того, что изначально настроены довольно либерально, так еще и в силу своей увлеченности, умение устранить неисправность в двигатели ценят выше социального статуса. Да и сама служба в тесной железной коробке, где надо понимать друг друга с полуслова, а то и вовсе без слов, вынуждает к товарищеским отношениям.

Хотел я поругаться из-за поломавшегося вопреки заверениям авто, но как-то сразу запал пропал. Вместо этого пошел поддержать потерявшего глаз водителя, но тот в поддержке не нуждался. Горячился, обещал непременно вернуться к вождению и с одним глазом, поквитаться с супостатом и жениться на ком-нибудь из фельдшериц. Те его обещания игнорировали, хотя и краснели смущенно. Ну да к этому они скоро привыкнут. Читал я где-то, что медсестер, вытаскиваемые с поля боя раненные через одного замуж звали. Так что, убедившись, что здесь все работает как надо и без моего участия, я пошел спать.

Однако стоило мне закрыть глаза, как меня вызвали к телефону из штаба фронта.

— Я уже доложил о наших делах, но он требует непременно личного доклада командира. — негромко сообщил дежурный, подавая трубку.

— Волков на связи. — буркнул я недовольно.

В ответ трубка захрипела, защелкала, а потом раздался, наконец, голос.

— Это говорит адъютант его пре…

— Слыш, ты адъютант, ты на часы смотрел? Тебе долбоклюю тыловому что-то из доклада дежурного непонятно? Бабу себе заведи, раз по ночам делать нечего!

Я яростно грохнул почти килограммовой трубкой по, жалобно звякнувшему, аппарату и пошел спать. За спиной озадаченно кхекнул дежурный. Похоже, утром о происшествии будет каждая собака в отряде знать. Ну и плевать, лишь бы поспать дали.

Проснулся поздно. Видимо, мое телефонное выступление произвело впечатление на личный состав, раз никто меня будить не пришел. Зато наготове оказались тазик и кувшин с горячей водой, бритвенный набор и вышитый рушник. Я с наслаждением, не спеша, привел себя в порядок и вышел к людям. В штабе царила обычная суета. Мне сразу сунули в руку стакан с обжигающе горячим крепким чаем, а мгновенно материализовавшийся из пустоты Воронов, сообщил, что я проспал.

Ничего интересного за это время не случилось. Через станцию с утра сплошным потоком прошли части ударников, с которыми мои орлы поделились трофейными гранатами. С ними пришел полковой батюшка, отпел павших вчера бойцов и остался пока на станции. Вернулись бронеавтомобили, ходившие на подмогу пехоте и заночевавшие с ней на взятой высоте. Сейчас должна была через нас проходить обычная пехота, но она почему-то задерживалась.

— Может, случилось что-то? Разведку не высылали? — обеспокоился я.

— Да что там могло случиться? Не переживайте, Сергей Алексеевич. Просто не спешат они, вот и всего-то дел. Дисциплина в частях сейчас некудышная стала. Хотят, выполняют приказ, не хотят, не выполняют. Бардак совершеннейший. Вы слышали, что устроил Керенский, когда посещал фронт?

— Не знаю. Про его закидоны столько историй ходит, что за всеми не уследишь.

— Это точно! На удивление деятельный… м-м-м… человек. Однако здесь он превзошел даже немецких агентов, если такие и вправду существуют. Вы только представьте себе, Сергей Алексеевич! Устроил он тут, по новому обыкновению митинг. К трибуне, когда шел, солдаты чуть не молились на него, следы его на земле целовали. Да-да! Можете не верить, но так оно было, пока он речь свою произносить не начал. Солдатики-то надеялись, что он войну прекратит, да ошиблись. Начал наш главноуговаривающий их к войне до победного конца призывать. Славой, парадом в Берлине соблазнял и даже земли обещал.

Да только не убедил он солдат. Только он рот закрыл, так один из них вышел из строя и спросил: на кой, мол, мне эта земля, если меня завтра убьют. Вот тут-то Керенский всех и удивил. Да-а-а… — Воронов сделал паузу, заново поражаясь случившемуся — Представляете, поворачивается он к этому солдату и говорит: "Русская армия в трусах не нуждается! Можешь идти домой". Я и сам в такое поверить не мог, откровенно говоря, но многие заслуживающие доверия люди подтвердили, что так оно и было. Но все равно в голове не укладывает! Главнокомандующий практически распустил армию по домам перед наступлением. О чем он только думал!

— О том, как красиво это звучит.

— Ну, разве что так. Я даже не могу представить, чего стоило командованию после таких слов главнокомандующего, удержать людей на фронте. Так что не удивляйтесь, что они сюда не торопятся. Хорошо, если вообще придут.

Пехота и вправду пришла через пару часов, но Воронов, однако, ошибся. Ничего хорошего из их прихода не вышло. Только зайдя на станцию, пехотинцы рассыпались по всей территории и попытались прибарахлиться чужими трофеями. Наши бойцы, понятное дело, этих потугов не одобрили и со всей пролетарской простотой набили самым активным морды. Дело дошло до стрельбы, по счастью только в воздух, но стволами друг другу под нос тыкали уже на полном серьезе. Если бы не подкативший к месту конфликта бронеавтомобиль, но пехота могла и не остановиться перед убийством. Тем более, что было ее намного больше и нас они приняли за ударников, которых люто ненавидели.

К счастью очередь над головами остудила страсти, а мгновенно взлетевший на пулеметную башенку машины агитатор, вылил на головы солдат столько высокохудожественного мата и лозунгов, что те забыли, зачем приходили и слушали мастера слова, открыв рты.

В итоге солдаты поняли, что обознались и принесли извинения. Огромная толпа их распалась на множество кучек с профессиональным агитатором или просто бойким на язык бойцом в центре. Всем было интересно услышать о событиях в Питере от очевидцев и даже участников. Спрашивали в основном, думают ли Временные войну кончать и когда будут ли землю раздавать. Тот факт, что революционеры бывают разные и программы у них сильно отличаются, для многих стал открытием. В общем, никто из агитаторов своего шанса не упустил, и политинформации вели, пока не охрипли в конец. Спровадили солдат к месту назначения только под вечер.

Следующие несколько дней прошли в трудах и заботах, относящихся к военному делу косвенно. Ремонт перетрудившихся бронемашин шел ни шатко, ни валко. Затягивался он из-за нехватки рабочих рук. Нет, рук-то рабочих в рабочем ополчении хватало, только до машин не никак дойти не могли.

Дело в том, что набег "пехтуры" на склады, подвиг и бойцов и командиров разобраться, наконец, во взятых трофеях. Взято оказалось немало. Первую радость омрачили офицеры-инструкторы, заявив, что трофеем, конечно, наши, но и армии тоже. Так что делиться придется неизбежно, а по уставам и вовсе, следует доложить о захваченном, дабы высокое начальство само решило, как оными трофеями распорядиться.

"Вот уж хрен им!" дружно решил пролетариат и бросился формировать эшелоны для вывоза добра. Впрочем, делиться с армией никто не отказывался. По-русски щедро, не считая, решено было отдать ей все крупнокалиберные боеприпасы, запасы шпал и рельс, пленных и даже полевые пушки. Пушки, правда, поначалу хотели зажать, но офицеры быстро разъяснили, что боеприпасы к ним, кроме как, на передовой достать невозможно. На станции были снаряды, но на всю жизнь не напасешься, а подвижного состава нам досталось, хоть и много, но не бессчетно. Так что выходило, что на фронте пушки нужнее. Нам же и с оставшимся добром проблем хватало.

— Должен заметить, Сергей Алексеевич, что рабочее ополчение довольно заметно отличается от солдат крестьянского происхождения.

— И в чем же это отличие выразилось нынче?

— А вот извольте посмотреть, что ваши бойцы с таким усердием пытаются втащить в вагон. — Воронов указал на толпу ополченцев, суетящихся возле формируемого эшелона. Пролетарии спорили, как сподручнее поднять и запихать внутрь вагона небольшой токарный станок из станционных мастерских.

— Ну не все так оригинально. Все же пролетариат и крестьяне единокровные братья. Во многом это заметно.

— Это вы про ботинки?

— Про них.

Мы улыбнулись. Вчера на путях нашли два вагона с солдатскими ботинками и их было решено вывезти в Питер любой ценой. Тогда я еще даже подумать не мог, что эти ботинки для будущей Красной Армии окажутся ценнее, всех винтовок и пулеметов, притащенных нами с фронта.

Винтовок, кстати, было очень много. На их чистку выделили полсотни солдат из освобожденных пленников. Почищенные винтовки заворачивали в австрийские шинели и аккуратно укладывали в вагон. Такая упаковка была выбрана из-за отсутствия ящиков. Впрочем, брали мы не все винтовки, а только манлихеры. Маузеры, как и пушки, отдавали армии. По той же самой причине. Когда снова удастся разжиться патронами неизвестно, так что лучше оставить их все для более ценного оружия: скорострельных винтовок и пулеметов.

Сами бойцы с рассвета и до темноты носились по станции, выискивали, что полезного можно еще отвинтить, после чего отчаянно, до хрипоты спорили, что из полезностей придется оставить. Вагонов, катастрофически не хватало. Про паровозы даже говорить было больно. Имеющиеся явно не могли утащить собираемые эшелоны. Оставалось надеяться, что еще парочку удастся под каким-нибудь благовидным предлогом выманить у армейского руководства. В конце концов, мы им почти целый бронепоезд оставляем!

— Кстати, Сергей Алексеевич, вас тут отец Петр искал.

— Какой отец Петр? — удивился я.

— Это тот самый священнослужитель, что наших воинов павших отпел.

— А он еще здесь что ли?

— Здесь, здесь. Очень уж его наш отряд заинтриговал. Занятный слуга божий, должен вам сказать. Епископ-революционер это нечто необычное даже по нынешним временам.