Ветер войны

Глава 1. За все приходится платить

Мертвец

Бенжу, не в силах подняться, лежал и просто смотрел на полог шатра, разглядывая танцующие отблески костра. Контакт с Учителем дался тяжело и отнял остатки сил, но заставлять господина ждать дальше было нельзя. Бенжу и так слишком затянул с докладом – со дня битвы прошло почти две недели. Все это время он был слишком слаб, чтобы использовать лимб. Израненное тело отчаянно нуждалось в покое, а вместо этого приходилось проводить в седле целые дни напролет.

Проклятый Перешеек!

Стоило закрыть глаза, как память тут же возвращала к сражению. Победа едва не окончилась собственной погибелью. Чертов упрямец Денар! Возомнил себя героем. Устроил бойню, вместо того чтобы поступить как полагается наемнику – растоптать в пыли свою гордость да продать меч тому, кто больше платит. И чего добился в итоге? Сотни людей теперь кормят падальщиков, включая самого Денара… такова, значит, цена чести?

…Когда Бенжу пришел в себя после битвы, ему показалось, что вокруг – стая животных, а не люди, пусть и не самые цивилизованные.

Наемники с хищными взглядами рыскали по усеянному трупами двору, изредка наклоняясь, чтобы присвоить приглянувшуюся вещицу. Один солдат удачи радостно вскрикнул и прыгнул к лежащему телу. Через мгновение он с победоносным видом поднялся, держа окровавленное ухо с блестевшим в нем золотым кольцом. Выдернув серьгу зубами, падальщик зачем-то сунул ухо в карман и принялся разглядывать добытую драгоценность, вертя ее на солнце.

Бенжу в отвращении отвернулся. Как оказалось – лишь для того, чтобы увидеть еще более мерзкую сцену. Пара дюжин солдат со спущенными штанами, отталкивая друг друга, искали возможности совокупиться с двумя или тремя девушками (из-за мелькания голых задов Бенжу не мог разглядеть, сколько их). Наверное, служанки, которые на свою беду пережили эту бойню.

Девушки истошно вопили, но их крики заглушали грубые голоса, нестройно горланящие что-то отдаленно напоминающее песню. Судя по тем немногим словам, что удалось разобрать, – весьма похабную.

Бенжу было хотел прекратить эту оргию, но второй мыслью он справедливо решил, что девушек уже не спасти. Он направился в сторону цитадели.

Возле входа еще одна группа солдат удачи развлекалась казнью купцов, выбравших для путешествия не тот караван. Четверо повешенных торговцев уже кормили мух на всеобщем обозрении, а оставшиеся в живых балансировали, стоя на плечах своих слуг. Положение купцов усложнялось тем, что на шеи им набросили веревки, привязанные к выступам на башне, а руки связали за спиной. Несчастные слуги едва ли чувствовали себя лучше, чем их хозяева. Наемники, развлечения ради, стреляли им под ноги, заставляя удерживать немалый вес своих господ то на одной, то на другой ноге. Если кто-то пытался убежать или в измождении падал на землю, то его тут же настигал смертельный выстрел.

Бенжу вошел в башню и принялся подниматься по винтовой лестнице.

Внутри царил еще больший хаос, чем снаружи. Головорезы дрались друг с другом за купеческие товары: раздирали на лоскуты дорогие ткани, били изысканный фарфор, двое подонков не поделили ящик бесценного Сидрийского – бутылки выпали на пол, и искрящееся золотом вино запенилось на грязных камнях.

Когда Бенжу наконец осилил подъем, дыхание сбилось, и он едва держался на ногах. Но на последнем этаже он нашел свою цель. Того, кто уже послужил причиной смерти сотен людей, а скоро принесет погибель тысячам.

Рыжеволосый паренек забился в угол, таращился круглыми от ужаса глазами на жестокую драку, что шла вокруг. Дюжина особо жадных и, похоже, особо глупых наемников попыталась заявить свое право на пленника. На их пути встали четверо переживших бойню самаджи. Воины Учителя были похожи на каменные изваяния: ни тени сомнения или страха не отражалось на их сосредоточенных лицах. Ноги полусогнуты, мечи в руках. Они бились с уверенностью и спокойствием. Два солдата удачи уже валялись на полу со вспоротыми животами, но оставшиеся теснили воинов Учителя количеством.

Увидев Бенжу, наемники забормотали проклятия. Большинство опустили оружие, но пара темнокожих геносийцев, огромных и уродливых, решительно двинулась прямо на него. Бенжу стиснул зубы. Сил едва хватало на то, чтобы держаться на ногах. Ни о каком сражении не могло идти и речи.

Тем не менее он выпрямился.

– Давай, – прохрипел Бенжу в сторону, по всей видимости, самого опытного солдата, на лице которого красовалось больше всего шрамов,– давай! – повторил он, усилив голос с помощью Архэ – то немногое, на что сейчас хватило сил.

Геносиец на миг замешкался. Но через миг снова двинулся вперед.

– Сделай еще шаг – и я всажу твой меч тебе же в кишки! – слова Бенжу громыхали, отражаясь от каменных стен.

Темнокожий гигант замер, взгляд его заметался между Бенжу и собственными подельниками. Когда уже казалось, что сейчас наемник бросится в атаку, он все же опустил клинок. Еще мгновение поколебавшись, плюнул на пол и пошел к лестнице, огибая Бенжу по широкой дуге, словно ядовитую гадюку. За ним последовали и остальные солдаты.

Бенжу едва сдержал стон облегчения. Даже его нечеловеческие силы давно находились за пределом своих возможностей.

Так аманат, наконец, оказался в его власти.

Радость успеха омрачила новость о том, что халду, который оставался пленником в лагере, бежал. Как только маг доберется до цивилизации (а в том, что ему это удастся, Бенжу не сомневался), Орден направит все свое могущество, чтобы вернуть заложника. Теперь Бенжу должен опередить мага и оказаться в Столице к тому времени, когда халду начнут действовать…

Бенжу встал. От боли, вызванной напряжением срастающихся мышц, он издал полухрип-полустон. Меч Денара нанес серьезную рану и едва не отсек голову. А такое – не пережить.

Превозмогая боль, Бенжу стянул с себя окрашенную кровью рубашку, которая еще утром была белой. Бросив ее на пол, он зажег свечу, подошел к полированному металлическому щиту в половину человеческого роста и принялся рассматривать свое отражение.

Отвратительный красный рубец начинался у основания шеи и заканчивался прямо в центре груди. Бенжу поднес источник света ближе к ране. По сравнению со вчерашним днем определенно наблюдались значительные улучшения. Он провел пальцем по всей длине рубца – рана больше не кровила. Хорошо. Скоро лишь уродливый шрам останется напоминанием об этой битве.

Бенжу опустил подсвечник ниже. Всполохи пламени высветили бледную звездочку – еще один шрам. Давно заживший. Эта рана послужила причиной того, что он стал тем, кем или чем он являлся теперь.

Варварская стрела нашла слабое место в броне и глубоко засела внутри. Он помнил, как закричал, когда отец собственными руками сломал оперение. Помнил, как отчаянно ловил ртом воздух.

Но дальше стало хуже.

Перед боем лучники бессов обычно втыкали несколько стрел в землю перед собой: так они могли стрелять быстрее. К тому же (наверняка, варвары об этом даже не задумывались) так в рану попадали частицы земли, которые почти всегда вызывали инфекцию.

Последующие дни остались в памяти Бенжу лишь смутными фрагментами. Его то бросало в жар, то знобило. Перед глазами проносились воспоминания и видения. Детство, юность, мертвая мать. Бенжу не мог отличить, что правда, а что нет. Последнее, что ему запомнилось в той жизни – прекрасные зеленые глаза какой-то женщины… А может, она ему просто привиделась.

Бенжу съел немного вяленого мяса и фруктов, запил ужин парой бокалов вина. Приятное тепло разлилось по телу, успокаивая. Почти сразу вернулись силы. Он достал из походного сундука чистую рубашку и надел ее. Поверх – толстый кожаный жакет. Хотя днем было не продохнуть от жары, ночи в пустыне выдавались холодными. Взяв в руки маску, Бенжу едва подавил порыв бросить ее на землю и растоптать. Из-за нее он едва не расстался с жизнью. Но раскрывать свою личность по-прежнему было рискованно.

Утром нужно выступить пораньше. Он представил недовольство наемников. Разношерстной бандой становилось все сложнее управлять. Головорезы боялись того, что по их следам уже мчатся гномы. Сразу после штурма крепости выжившие капитаны хотели залечь на дно.

Они предлагали направиться в Арджубад. Город, стоявший особняком от остальных на Перешейке – он не входил ни в один из союзов. Шепотом его величали криминальной столицей. Но, хотя Арджубад никогда не имел собственной армии, гномьи правители предпочитали с ним не ссориться. Арджубад даже не наносили на большинство карт. Короли Перешейка попросту не замечали его существование. Что, впрочем, не мешало им вести там не слишком законные дела.

Но посещение Арджубада шло вразрез с планами Бенжу. Ему следовало быстрее добраться до Дхур-Алурда. Убеждение наемников стоило еще восемь тысяч дирхемов, при этом половина солдат удачи все равно разбежались. Сейчас в отряде оставалось меньше пяти сотен бойцов. Но распустить остатки армии и подвергнуть риску себя и свою миссию после стольких трудов Бенжу не мог. Особенно – пока находился в таком состоянии.

Он коснулся полога палатки.

И замер.

Тревожный колокольчик, предвещающий опасность, зазвенел в голове. Это чувство еще никогда не подводило. Бенжу попытался прислушаться к внутреннему голосу, пытаясь найти подсказку – откуда ждать беды. Но ощущение было слишком размытым.

Что бы ни служило причиной беспокойства, матерчатые стены шатра от этого не спасут. Укутавшись в покрывало из Архэ, Бенжу уверенно шагнул наружу.

На первый взгляд лагерь выглядел как и в предыдущую ночь и ночь до этого: кругом серые тени палаток да костры, плюющие в небо багровыми языками пламени; головорезы, которые ели, пили или играли в кости. Вот только проклятый колокольчик никак не унимался – напротив, его звон стал даже отчетливей. Последние сомнения развеялись. На лагерь вот-вот нападут. Нужно поднять всех на ноги.

Бенжу поспешил к палатке самаджи. Она стояла недалеко от его собственной. Там же содержался ценный пленник. Перед палаткой горел костер, возле которого сидели четверо солдат, но воинов Учителя нигде не было видно.

– Где Крак? – хрипло спросил Бенжу у наемников возле костра.

– Да кто ж его знает! Нянька я ему, что ли? – решил сострить один из них, крепкий малый с лысой головой и густыми бровями.

Его товарищи сочли шутку уместной и одобрили ее разными видами смеха, от хмыканья до громкого хохота. Лысый встал, потряс головой (от чего зашатался как утлая лодчонка во время шторма) и поковылял к бочонку, что стоял неподалеку. Не дойдя до цели всего пары шагов, он споткнулся о камень и растянулся на земле, приведя тем самым своих друзей в абсолютный восторг.

Бросив презрительный взгляд на пьяных солдат, Бенжу вошел в палатку… и обомлел. Царящая внутри кромешная тьма не помешала ему увидеть картину во всех деталях.

Он нашел самаджи.

Во всяком случае – то, что от них осталось. Искромсанные трупы четырех воинов лежали сваленными в кучу. Страшные раны покрывали незащищенные участки тел. Словно убийцы желали удостовериться, что самаджи мертвы, им отрубили головы и кинули тут же – рядом с телами.

Аманата нигде не было.

Бенжу сжал кулаки от ярости.

Подлые крысы!

Решились на предательство, несмотря на все те деньги, что он заплатил. Да что этот скот о себе возомнил! Они будут молить о смерти. Бенжу пригляделся. Судя по крови, растекающейся от груды тел, убили их совсем недавно.

Вдруг яркий оранжевый свет разогнал темноту. Воздух наполнился едким дымом. Со всех сторон заплясали языки пламени. «Палатку подожгли!». Тут же снаружи раздались голоса.

– Залп! – громко крикнул неизвестный.

Хлопки выстрелов для слуха Бенжу превратились в гул, растянувшись во времени: к этому моменту он уже глубоко погрузился в Поток.

Несколько выстрелов все же достигли цели. Бенжу чувствовал, как его плоть пытается исторгнуть из себя чужеродные тела. Но сейчас были проблемы посерьезней кусочков металла. Не обращая внимания на боль, он направил энергию на пылающий шатер. Затрещали и лопнули толстые деревянные балки. Огромная конструкция задрожала и, словно гигантская огненная птица, разбрасывая вокруг горящие перья, поднялась в воздух.

Солдаты опешили. Их лица застыли от недоумения и ужаса. Оружие в их руках замерло. Все зачарованно смотрели на пылающий в небе шатер. Кто со страхом – кто с благоговением.

Бенжу скривил рот в усмешке.

Тут же огненная птица ринулась в гущу застывших наемников. Ночь наполнилась криками боли. Горящая ткань липла к коже. Искры и раскаленные угли летели во все стороны, обжигая и вызывая новые пожары. Люди корчились в агонии, пожираемые безжалостным пламенем. Те, кому повезло не оказаться погребенными под алым куполом, отчаянно пытались сбить огонь с себя и друг с друга.

Бенжу шагнул навстречу обезумевшей от боли и страха толпе.

Он махнул рукой – полдюжины метнувшихся к нему наемников разлетелись в стороны, как игрушечные солдатики. Сзади раздались выстрелы. Еще один рой железных пчел вонзился в спину, на миг заставив потерять равновесие.

Четверо наемников попытались пронзить его копьями. Но оружие вырвалось из их рук и нашло себе новые цели – в виде стрелков за его спиной. В следующее мгновение и растерявшихся копейщиков постигла незавидная участь. Их головы, одна за другой, повернулись. Раздался хруст ломающихся позвонков.

Бенжу тоже досталось.

Дышать становилось все труднее. Однако наемники больше не решались нападать: держались полукругом, выставив вперед оружие.

Бенжу вспомнилась охота с отцом. Прискакав на громкий собачий лай, он увидел, как целая свора псов зажала возле скалы огромного волка. Матерый самец разделался с двумя молодыми кобелями. Теперь храбрости оставшихся хватало лишь на то, чтобы скалиться и лаять, призывая на помощь хозяев.

Воспользовавшись передышкой, Бенжу приказал застрявшим в теле пулям покинуть его.

С десяток окровавленных металлических шариков упало к ногам.

Толпа расступилась. Вперед вышел один воин, держа в каждой руке по мечу.

Гнут – командир одного из отрядов. Бенжу узнал его. Этот человек с самого начала ему не нравился. На гладком, ничего не выражающем, совсем не соответствующем воину лице вечно блуждала полуусмешка-полуухмылка. В то же время его глаза были пустыми и беспощадными. Поговаривали, что Гнут – садист и убийца. Что по ночам он не спит, а молится демонам из Ада, которые в обмен на кровавые жертвы дают ему нечеловеческие силы и скорость. Что в юности он убил своих родителей. Что на Перешейке он скрывался от возмездия за страшные преступления, которые совершил, живя в Ангардии. Говорили также, что своего предшественника на посту командира отряда он победил в честном поединке, но, когда тот сдался, Гнут приказал отрубить ему кисти и ступни. А затем – бросил в пустыне на растерзание хищникам и птицам.

Однако, так или иначе, за его спиной стоял самый большой отряд Перешейка – Бессмертные. Бенжу не мог его не нанять.

– Сразись со мною, маг! – крикнул Гнут и принял боевую стойку.

– Глупец, – прохрипел в ответ Бенжу.

В сказки он не верил, а внешне воин не выделялся среди других ни размерами, ни ростом. «И что заставило его решить, что он сможет противостоять мне?» – подумал Бенжу.

А затем противник начал двигаться.

Бенжу попытался схватить воина в тиски Архэ. Но тот был слишком быстр, метался из стороны в сторону. Разозлившись, Бенжу послал в него импульс. Воин отлетел на несколько шагов, но не упал. Сгруппировался в воздухе и приземлился на обе ноги. Оказавшись на земле, он тут же снова бросился в атаку.

И тут уже Бенжу пришлось защищаться. Если бы не ранения, наверняка он совладал бы с наглецом. Но сейчас сил едва хватало на то, чтобы избегать мечей, которыми мастерски владел соперник.

Пару раз клинки оказались быстрее.

Кровь потекла из новых порезов.

Снова Бенжу отбросил врага – тот перекатился через голову и уже через миг крепко стоял на ногах. Поединок приободрил остальных наемников. Они стали выкрикивать слова поддержки своему чемпиону.

Гнут улыбнулся. Похоже, сражение доставляло ему удовольствие. Бенжу оно только злило. Сама мысль о том, что он может проиграть обычному смертному, вызвала ярость.

Обратив кипевший внутри гнев в мощный поток энергии, Бенжу обрушил ее на своего врага. Целый пласт каменистой породы превратился в пыль! Но воина там уже не оказалось. За долю мгновения он успел приблизиться на расстояние атаки. Как этот человек двигается с такой скоростью?!

Бенжу попытался сплести вокруг себя кокон из Архэ, чтобы защититься от острой стали, но силы были на исходе. Один клинок увяз в невидимой паутине, второй – пронзил плечо.

Гнут оскалился.

Бенжу зарычал. С каждой новой раной контролировать Поток становилось все сложнее. В этой битве не победить. Даже если удастся одолеть поединщика – с остальными головорезами точно не совладать. Бенжу в очередной раз толкнул воина невидимой рукой. Но в этот раз он знал, что нужно делать. Не дожидаясь следующей атаки, Бенжу помчался в сторону своего шатра, используя остатки сил. Архэ позволяла ему мчаться с немыслимой для простого человека скоростью – быстрее хорошей лошади.

На миг показалось, что план сработал, что удастся скрыться в ночи.

Но этот момент длился недолго: пробежав шагов тридцать, он со всего маху налетел на невидимую преграду.

Сотни маленьких жал впилось в тело и лицо, заставив завопить.

Наемники принялись хохотать в голос. А Бенжу мог лишь валяться в пыли, запутавшись в стальной сетке с шипами, истекать кровью, да сходить с ума от боли и злости на самого себя. Первым к нему подошел Гнут. Наклонившись, воин что-то прошептал.

Бенжу не разобрал слов, но разглядел опускающийся в район виска набалдашник меча.

Вначале послышались голоса.

О чем-то спорили.

– Нужно отрубить ему голову! – громко сказал первый голос.

– А что если тело сможет жить отдельно от головы? – спросил второй.

– Точно! Ты видел рану, которую он схлопотал в крепости? Да его почти пополам разрубили и ничего, живехонек! – согласился третий голос.

Кто-то громко отхаркнул и сплюнул. Второй голос забормотал молитву вперемежку с проклятиями.

Бенжу попытался пошевелиться, но ничего не вышло. Все тело было обмотано проволокой с шипами, которые больно впивались при любом движении.

– Смотри-ка, очнулся! – снова первый голос.

Бенжу попробовал открыть глаза. Когда это удалось, то особых перемен он не заметил. Судя по всему, утро еще не наступило, вдобавок его положили на землю лицом вниз. Повернув голову в сторону голоса, он увидел горящий костер и приближающиеся ноги, обутые в тяжелые сапоги с коваными набойками.

Без лишних слов, подошедший обрушил сапог на его череп. Свет костра потух.

Второе пробуждение длилось едва ли дольше первого. Как только Бенжу издал что-то похожее на стон, на голову тут же посыпались удары, выбивая сознание.

Когда Бенжу очнулся в третий раз, то почувствовал палящие лучи солнца на обнаженной коже. Он лежал на спине. Помня, чем окончились его предыдущие пробуждения, старался не шевелиться и слушал.

Тишина.

Крайне осторожно Бенжу разлепил глаза.

Над ним простиралось открытое небо. Насколько он мог судить из такого положения, рядом никого не было. Бенжу медленно повернул голову влево и сразу же почувствовал, что в шею упирается что-то очень острое. Кровь защекотала кожу, стекая струйкой по задней части шеи.

Инстинктивно Бенжу дернулся в противоположную сторону и тут же заработал еще один порез, на этот раз более глубокий. Он попытался подвигать руками или ногами – бесполезно и к тому же больно. Запястья и лодыжки охватывала все та же тонкая, но прочная стальная проволока. При любой попытке пошевелиться, шипы глубоко вонзались в плоть.

Попался.

В небе появилась черная точка, которая стала рисовать круги. Затем к ней присоединилось еще две. Черные грифы – короли пернатых обитателей пустыни.

Итак, не решив, как наверняка покончить с ним, наемники выбрали беспроигрышный вариант. Они оставили его полностью обездвиженным под жарким солнцем. Если его не сожрут хищные птицы или звери, он по-любому рано или поздно умрет от жажды и голода. Если же их преследуют гномы или кто-то еще, то пусть они и решают, что с ним делать.

Бенжу взвыл от боли и бессилия.

Вождь

Щит врезался в щит. Жалобно затрещало обитое бронзой дерево. Еще более жалобно скрежетнули зубы. На миг показалось, что рука, продетая в кожаные лямки, не выдержала удара – занемела от кисти до плеча. Ноги заскользили по дерну, влажному от утреннего тумана.

Противник достался что надо… в плохом смысле. Высокий, на целую голову выше, широкоплечий центурион. Когда он саданул своим щитом в щит Абигора, тот едва устоял на ногах. А как же гад напирает! Силища медвежья. Только медведи не закованы в броню.

Да уж, воинов не слишком воодушевит, если стена щитов дрогнет там, где ее держит хэрсир клана. Спиной Абигор чувствовал, как упирается в плечо того, кто стоит во втором ряду, того, кто готов занять место павшего сородича.

Паршивый выдался денек… Как и все дни с той проклятой ночи, когда сбежали пленные имперцы. Сколько же дерьма тогда вылилось… Сперва кто-то поджег жилище Оракула, вместе со старым ублюдком внутри. Прирезал одну из литир, а другую похитил. Затем этот побег. Две дюжины отличных воинов отправились кормить червей, когда освободившиеся пленники поливали лагерь из картечницы.

А весь следующий день берсерки преследовали имперцев. Но схватить удалось лишь половину.

Вот и расплата за беспечность пришла…

Абигор вслепую ткнул мечом поверх щита. Еще и еще. На ноги плеснуло горячим. Похоже, высокий рост противника обернулся против него самого – удалось попасть в незащищенную доспехом часть тела.

Давление центуриона стало слабеть.

– Во имя мести! – заорал Абигор, срывая голос.

Что было сил навалился плечом… Неожиданно щит подался вперед, и Абигор едва не рухнул в образовавшуюся брешь. Кто-то из ангардийских солдат двинул гардой в лицо. На миг перед глазами все поплыло.

Плохо понимая, что творит, Абигор толкнул имперца щитом так сильно, что тот не устоял на ногах. Наступил на него и шагнул вперед – вглубь вражеского строя. Ткнул мечом в одну сторону – кто-то застонал, рубанул в другую – с глухим «чавк!» меч перебил легионеру руку возле локтя. Кисть с предплечьем остались висеть лишь на лоскуте ткани.

Что-то громко стукнуло в щит, и Абигор с удивлением увидел торчащее из дерева острие пилума. Прямо возле собственного кулака.

Проклятье! Чуть-чуть ниже и… Абигор стряхнул бесполезный щит с руки и снова ударил мечом. По крайней мере, теперь ничто не загораживает обзор. Ангардийский солдат отбил один удар. Второй принял на кирасу (вряд ли намеренно). Третий вмял ему шлем в череп. Кровь залила лицо, и легионер упал.

Другие воины клана волков устремились в проделанную во вражеском строю брешь.

Кто-то из своих толкнул Абигора в спину, едва не насадив на оружие очередного противника. В последнее мгновение все же удалось развернуть корпус, и клинок лишь прошелся по прикрытым кольчугой ребрам.

Абигор взревел от боли и злости и ударил в ничем не защищенное лицо легионера свободной рукой.

Это было красивое лицо. Высокий лоб, светлые брови, светло-голубые глаза, прямой нос.. Крепкий подбородок с ямочкой посередине. Девки, небось, по этому парню с ума сходили.

До столкновения его лица с кулаком Абигора.

Первый удар свернул юноше его прямой нос набекрень, заставив умыться кровавой юшкой. Второй врезался в рот, выбив передние зубы. Третий попал прямиком в подбородок с ямочкой посередине, и Абигор услышал, как хрустнула сломанная челюсть.

Пережив не один десяток битв, стычек, схваток и драк с ангардийцами, Абигор наверняка понял одно. Если они бегут – то бегут скопом. Все разом. Во всяком случае – те, кто в состоянии передвигать ноги. Среди имперцев нет героев, готовых умирать лишь ради того, чтобы исполнить приказ своего идиота-командира.

Так произошло и в этот раз.

Абигор замешкался, борясь между желанием броситься в погоню за удирающими легионерами – утолить едва проснувшуюся жажду крови – и совершенно разумной мыслью оставить это дело более молодым. Силы уже не те. Тяжело дыша, он ссутулился, опираясь на окровавленный меч.

Пожалуй, хватит с него на сегодня.

Десятки берсерков устремились в погоню, проклиная трусость врагов и выкрикивая хвальбы богам, даровавшим победу. Славная битва. Она воодушевит воинов.

Но Абигор понимал, что обязан сегодняшним успехом лишь глупости и горячности ангардийского командира: тот отправил в бой всего одну центурию. На что он вообще надеялся? У этих воинов даже винтовок не было. Абигор подошел к ближайшему сраженному солдату и носком сапога перевернул тело. Убитый был совсем молод. Поросль на лице походила скорее на пушок, а не настоящую бороду. Окинул взглядом усеянный телами склон холма – похоже, почти все имперцы были новобранцами. Мясо на бойню, не иначе.

Зачем?

Абигор никак не мог понять, что заставило ангардийского командира отправить против испивших кровь берсерков – сосунков, едва научившихся держать строй.

Зачем было посылать всех этих парней на гибель? Не мог же их командир всерьез возомнить, что остановит столь ничтожными силами целый туат. Или он решил, что центурии хватит, чтобы организовать осаду каструма до тех пор, пока не прибудет подкрепление? Тогда решение идти в атаку, а не отсиживаться за частоколом было вдвойне правильным.

Или…

Твою мать!

Из глубины неплотного тумана послышался нарастающий гул. Проступили мутные темные силуэты.

– Всадники! – заорал Абигор. – Воины! Все назад! Назад, во имя богов!

Он быстро схватил с земли ближайший щит – тот был расколот. Кинул. Поднял другой – имперский. Здоровенный и тяжелый.

Дерьмо.

Каким же нужно было быть идиотом…

– Стена щитов!

Слева и справа стукнули обитые металлом кромки. Еще с полдюжины воинов стали в строй.

– Ко мне, воины, – надрывал горло Абигор.

С трудом пробивающееся сквозь мрачные облака солнце выглядело мутным пятном. Вокруг подножия холма клубилась умирающая дымка утреннего тумана. А откуда?, разрывая эту неплотную завесу, неслись ангардийские всадники. Около сотни. Не слишком много, но достаточно, чтобы отправить в землю всех глупцов, оказавшихся за стенами каструма.

Все больше и больше воинов, услышав призыв своего вождя, занимали место в строю. Но Абигор понимал – им не выстоять.

Их сметут, как насекомых.

Он повернулся к ближайшему сородичу.

– Возьми с собой еще троих и бегом в каструм. Скажи Ингвару, чтобы вел в бой всех мужчин и женщин, способных держать оружие.

Берсерк тряхнул косматой головой с дюжиной грязных кос.

– Славная смерть, вождь, – он хлопнул рукой Абигора по плечу и помчался исполнять приказ.

Его место тут же занял другой воин.

Итак, идиотом оказался не командир ангардийцев, а сам Абигор. Спустившись с холма, он потерял преимущество позиции, а, позволив своим воинам преследовать противника, лишился и численного превосходства.

Внезапно накатила дикая усталость. То ли осознание собственной глупости так подействовало, то ли он и впрямь стал слишком стар. Едва вернувшиеся силы стремительно покидали тело. Чертов щит весил как кусок скалы. Меч был таким тяжелым, что просто держать его на весу – уже испытание. Проклятая нога опять начала ныть.

Может, если какой-нибудь молодой солдат снесет ему сегодня голову – это и к лучшему? Может, клану уже давно нужен кто-то моложе и сильнее? Тот, кто верит в могущество Новых богов… Может, Абигор и такие, как он, уходят в прошлое.

Абигор наклонил голову в одну сторону, затем в другую, пытаясь убрать тянущее ощущение между лопаток. Что-то хрустнуло. Одновременно скрежетнуло в плече. Вспомнилась битва десятилетней давности, едва не ставшая последней. Славный был бой. Поначалу. А потом… Потом он угодил в ловушку, едва не ставшую смертельной и для его клана, и для него самого. Похоже, жизнь так ничему и не научила.

Если бы тот ангардиец ударил чуть выше… Если бы, по непонятной для Абигора причине, вражеские лекари его не заштопали… Если бы ему позволили умереть в тюрьме для пленных, когда охранник пырнул его кинжалом…

Странные люди эти имперцы.

Выпороли своего же лишь за то, что тот пытался убить пленного врага. А выжигать целые деревни, убивать сотни невинных во время войны для них – и не зло вовсе.

Окутанные белесым покрывалом всадники перешли на галоп, и топот сотен копыт разнесся раскатами грома. Коротко тявкнули луки. Тонкие палочки стрел полетели в мчащийся отряд. Но все они отскочили от тяжелых доспехов и кольчуг, не причинив вреда.

Бахнуло с полдюжины трофейных винтовок.

Двое всадников упали вместе с лошадьми, но наступления остальных это нисколько не замедлило.

– Копья по моей команде! – Абигор сжал челюсти.

Ждать. Еще немного. Еще…

– Сейчас!

Десятки копий вынырнули из глубины строя. Коротких, сделанных, чтобы биться с пешими – не всадниками. Державшие их воины прижались плотнее к первому ряду и уткнули древки в землю.

В одно мгновение воцарился ад.

Воздух стал густым и плотным от криков боли и страха. Ржали нанизанные на копья лошади. Вопили раненые люди. Орали боевые кличи размахивавшие мечами и топорами берсерки. Люди оступались, поскальзывались, падали. Их тут же настигали клинки или давили копыта.

Имперская конница легко прорвала наспех выстроенную стену – теперь всадники орудовали длинными мечами, сея еще большую сумятицу.

Абигор едва успел подставить щит под летящие прямо в лицо конские копыта. Удар свалил с ног, Абигор растянулся в грязной луже. Просто наудачу рубанул мечом. Попал по задней ноге лошади – и едва успел откатиться, чтобы не быть раздавленным тушей животного и закованного в броню всадника.

Вскочил, точнее сказать, кряхтя, поднялся на ноги. Увидев прямо перед собой круп другой лошади, всадил в него меч по самую рукоять. Вороной конь взвыл от боли и унесся прочь, заодно прихватив с собой клинок. Абигор выругался, поднял с земли оброненный топор, скользкий от грязи и крови; как следует размахнулся, ударил в спину другому всаднику. Ангардиец завопил и безуспешно попытался дотянуться до рукояти. Потеряв равновесие, рухнул с лошади.

Абигор молча свернул ему шею.

Везде было одно и то же. Мельтешащие люди, лошади, кровь, грязь, шум битвы. Он снова поднял с земли чужое оружие; на этот раз – длинный имперский меч.

– Ко мне, воины! – прокричал Абигор бессмысленный приказ, который утонул в общем гвалте.

– Слева!

– Сзади!

– А-а-а!

Абигор отбил атаку очередного всадника. Подсек передние ноги лошади другого. Хотел добить седока, но споткнулся и снова упал. Крайне неудачно – приложился головой прямо о шлем убитого легионера, того самого – долговязого центуриона, что заколол в начале битвы.

Какая ирония!

Надо же, ублюдок и с того света нашел как отомстить.

В ушах слышались собственное хриплое дыхание и уханье сердца. Небо качалось и, казалось, сейчас рухнет. Абигор осторожно ощупал голову. Вроде бы цела, но, если продолжать здесь валяться – наверняка какой-нибудь лошади покажется удачной мысль раздавить ее копытом.

Он перекатился на живот и чуть не блеванул. Все вокруг превратилось в пляшущее мутное пятно.

Меч! Где же меч?

Почти вслепую Абигор принялся шарить руками по грязи.

Боги. Как башка-то болит!

– Вон еще один! – раздался громкий выкрик. Одновременно очень далеко и будто бы внутри собственной головы.

Каким-то крохотным остатком разума удалось понять, что говорили на ангардийском. Враг, значит. Где чертов меч?

– Прикончи ублюдка.

Пальцы сомкнулись вокруг рукояти. Абигор перекатился на спину и просто выставил оружие вперед.

– А-ах-а… – захрипел легионер, глядя на полоску стали, глубоко вошедшую ему в живот. – Не так… – вместе со словами он выплюнул кровь и осел.

– Варварское отродье! – заорал другой солдат.

Абигор видел, как тот несется на него, замахиваясь мечом, но сил сопротивляться не осталось. Собственный клинок засел в теле врага, вовремя не достать. Да и просто встать на ноги – уже невмоготу. Лучше принять такой конец – погибнуть в бою.

Славная смерть.

Легионеру оставалась всего пара шагов. Абигор мог различить налитые яростью глаза на перепачканном грязью и кровью лице. Вот враг обеими руками сжимает занесенный над головой меч.

Сейчас…

Обезумевшая лошадь без седока снесла незадачливого солдата, отбросив того на десяток шагов.

Абигор почти разочарованно поднялся. Упираясь ногой в тело легионера, который едва его не прикончил, вытащил меч. Не питая особой надежды, бросил взгляд наверх, туда, где в дымке маячил силуэт каструма… и увидел, как темная лавина несется вниз по склону.

Усталость мигом улетучилась.

– Сражайтесь, волки! – закричал он, разрубая грудь так кстати подставившемуся под удар очередному солдату, – убивайте всех! Не брать пленных!

Не сегодня день его смерти. Боги подождут.

Абигор отразил атаку следующего легионера, толкнул его плечом и отпрыгнул от пронесшегося всего в шаге всадника.

Не сегодня!

Он перехватил клинок двумя руками и с размаху всадил его в грудь упавшего легионера, пробив кирасу. Красные рубины рассыпались по блестящему нагруднику.

Не…

Громыхнуло.

Как странно. Тучи не были похожи на грозовые.

Еще один раскат.

Только это не гром вовсе.

Абигор повернулся к спешащему на помощь подкреплению. Воины были уже близко, видны людские фигурки. Но теперь они бежали не вниз, а к блестящей сталью шеренге легионеров, которые показались с другой части склона.

Залп!

Абигор увидел, как полыхнули винтовки. Как дымок окутал отряд ангардийских стрелков. Как десятки фигурок его людей споткнулись, упали и остались лежать на склоне.

Залп!

Еще больше воинов клана стали неотличимы от усеивающих склон камней.

Абигор опустил меч.

Паладин

Алая змея выползала из ворот Храма, словно по волшебству распадалась и тут же превращалась в ровные линии на белой тарелке пустующей площади. Сегодня на Храмовую площадь не допускался простой люд. Отряд за отрядом паладины строились для приема важных гостей.

Настолько важных, что последние два дня слуги и садовники не знали покоя, а приор Аттик заставлял своих подчиненных раз за разом отрабатывать построение.

Когда-то Ивейн трепетал, стоя вот так, плечом к плечу со своими братьями. Раньше он чувствовал себя с ними одним целым. От ощущения себя частью величайшей силы в мире – Ордена халду, замирало дыхание. Теперь же, когда открылась правда (не вся, но Ивейну и части хватило) – он не испытывал к ним ничего, кроме жалости. Хотя они готовились встречать самого императора, а Ивейн смотрел на сие грандиозное зрелище с балкона в компании новичков.

Негоже калеке приветствовать столь светлых особ. Для встречи императора отобрали только лучших. На ярком солнце горели золотом пуговицы и пряжки ремней, блестели вощеные сапоги. Высокие, статные паладины выглядели как близнецы.

Губы сами собой искривились в усмешке: лишенные дара – это они были искалечены, не он. За все приходится платить, но Ивейн не уповал на запрошенную судьбой цену. Что такое рука в сравнении с возможностью снова чувствовать жизнь?

Он едва не поддался искушению впустить в себя Поток. Ненадолго, хотя бы на миг. Заполнить гнетущую пустоту внутри, сделать лишь глоток жизненной силы… Нет. Делать это здесь, в окружении халду – не лучшая идея. Придет время, когда ему не придется скрывать, кто он, но не здесь и не сейчас.

Построение закончилось, пять дюжин паладинов стояли как один.

– На караул! – прогремела над главной площадью команда приора Аттика.

Шестьдесят рук слились в единое трепыхание красной змеи, когда шестьдесят паладинов положили ладони на рукояти мечей.

Появились четверо халду – магистры Ордена. В отличие от стражей, они не надели торжественных одежд. Это тоже было частью игры. С одной стороны – проявляли уважение к императору парадом, с другой – своим видом демонстрировали, что даже правитель Ангардии – всего лишь человек.

Магистры дошли до середины площади и остановились.

Появились первые представители императорской свиты – отряд всадников. За ними шагали гвардейцы с церемониальными алебардами. Народ, собравшийся перед мостом, ведущим на Храмовую площадь, недовольно зароптал – всадники принялись грубо расчищать проход. Гвардейцы прошествовали строевым шагом через мост. Останавливаясь на одинаковом расстоянии один от другого, они образовали живой коридор на площади.

Следом показались два командира – оба прошли вдоль рядов гвардейцев. Убедившись, что каждый занял положенное место, они замерли во главе своих шеренг.

Темная форма солдат контрастировала с белоснежной брусчаткой, в то время как отряд стражей Ордена полыхал алым. Даже отсюда Ивейн ощутил возникшее между гвардейцами и паладинами напряжение. Словно две армии готовились к битве.

Ропот собравшейся за мостом толпы зевак поутих – император приближался. Лишь птицы в садах осмеливались прерывать негромкими трелями почти полную тишину. Птахам было невдомек, чем один человек отличается от другого. А хлебным крошкам, оброненным нищим или бродягой, они радовались больше, чем пустым обещаниям власть имущих.

К мосту подъехали три абсолютно одинаковые кареты, размером с небольшие дома. Каждую катила восьмерка великолепных лошадей. Искусный золотой орнамент, щедро украшавший боковины и колеса карет, сиял на солнце.

Правитель Ангардии умел появиться с помпой. Но подобная процессия была нужна и для безопасности – никто не знал, в какой именно карете находится сам монарх.

– Салют императору! – крикнули командиры.

Гвардейцы, как один, стукнули древками алебард по брусчатке. Гулкое эхо прокатилось по площади и затихло. Даже птицы на миг умолкли.

Из второй кареты показалось с полдюжины офицеров. Из третьей поспешно выскочили адъютанты и слуги. Наконец лакей распахнул дверку первой кареты, и, щурясь, на мостовую шагнул он – завоеватель Севера, хранитель Мира, победитель эльфов, император Ангардии – его величество Гордиан Альбион.

Правитель Ангардии был крупным мужчиной. Когда-то его фигуре позавидовал бы и сказочный герой: высок ростом, могуч станом, ширины плеч – на двух людей хватит. Говорили, раньше император был великим воином… Но если слухи и не врали, то годы дворцовой жизни его здорово размягчили. Ниже пока еще круглой груди красовался куда более круглый и объемистый живот, благородный подбородок оброс складками, а под глазами собрались темные мешки.

Следом за монархом, сверкая медалями и орденами, которые, казалось, занимали все свободное место на лацканах их мундиров, из кареты с трудом выбрались два седых белобородых генерала.

Небрежно помахав рукой глазеющим со всех сторон горожанам, император устремился через мост к встречающим его халду. Свита поспешила следом.

Но Ивейна волновала лишь одна мысль: каким же, к эльфам, образом обнаружить убийцу во всей этой толпе?!

Он сунул руку в карман и сжал твердое и прохладное стекло колбы.

Ивейн уже почти позабыл о ее существовании, а встреча с незнакомцем, что дал этот сосуд, казалась страшным сном. Больше недели о ней не напоминало ровным счетом ничего. Ивейн просыпался, шел на лауду, завтракал, тренировался, выполнял дурацкие поручения приора, большинство из которых сводилось к подсчету запасов продовольствия, составлению описей и прочей работе, выполняемой обычно служителями, но никак не паладинами.

Вернее – все это делала его пустая оболочка.

Душой он пребывал далеко от Храма.

Представлял, как отправится на корабле в дальние страны. Возможно, это будут Свободные королевства, а может – еще дальше на юг, на край света – туда, где даже халду не смогут его найти. Вот только… Каждый раз мысли возвращались к прекрасной воровке. Что это будет за жизнь – без нее. И сможет ли он вообще так жить?

Происходящее напоминало болезнь. Как и все паладины, Ивейн редко болел. Да и то – любая хворь обычно проходила сама собой за два-три дня. Но эта и не думала отступать. С недугом страшнее Ивейн еще не сталкивался.

Каждый день он мечтал о встрече с Кассандрой так, как голодный мечтает о куске хлеба, а затерявшийся в пустыне – о глотке воды. Временами он проклинал ее самыми страшными ругательствами, что приходили на ум, затем, раскаявшись, просил прощения. Одна его часть хотела выбить эти мысли с помощью плети. Или выжечь каленым железом. Но другая – трепетно берегла воспоминания о девушке с зелеными глазами, что подарила ему самые счастливые и самые горестные моменты его жизни.

Когда же, измученный душевными терзаниями, он искал покой во сне – и тогда ему снилась она. А утром, просыпаясь с улыбкой на устах, он стучал кулаком по каменной стене своей кельи, сбивая костяшки до крови, рыдал – от отчаяния и бессилия. Если бы ему предложили пройти тысячу стадий без сапог, чтобы только узреть ее лик – он согласился бы, не задумываясь.

Но было кое-что еще.

Все чаще Ивейн задавал себе один вопрос: знай он тогда, что ищет не только сестру, но и возлюбленную Кассандры, как поступил бы? Стал бы спасать девушку?.. Ответ ему отнюдь не нравился.

Наконец, поняв, что не выдержит нового дня этой пытки, Ивейн решился уйти из Храма ночью и разыскать Кассандру. Он был уверен, что сможет ее найти. Он еще помнил ее запах, не похожий ни на один другой запах. Представлял ее след в Потоке, искрящийся, подобно лунной дорожке на темной глади ночного моря. Ивейн не знал, что скажет ей при встрече, не знал, вернется ли обратно, но знал, что если не увидит ее – сойдет с ума.

Прочитанная в юности книга говорила, что Первородные узнавали свою любовь мгновенно – с первого взгляда. Всего одного мгновения им было достаточно, чтобы определить того, с кем они готовы делить свою бессмертную жизнь. Они верили, что в основе любви лежит Архэ. А значит и суть всего мироздания есть любовь.

Ивейн же понимал, что готов уничтожить весь мир, если это поможет ему быть с Кассандрой. Любовь рвала когтями его сердце, жгла кислотой внутренности, набатом звенела в ушах.

Сразу после вечерней лауды он достал из тайника одежду, которую использовал для ночных вылазок, но, не успев переодеться, почувствовал зуд. Только чесался не какой-то определенный участок кожи, а все тело сразу. Вскоре это нестерпимое чувство переместилось куда-то внутрь его головы. И оно обрело звук. Даже не просто звук – слово.

«Има».

Слово звучало все громче и громче. И вот Ивейн уже не слышал ничего, кроме него. Каким-то чудом даже мысли о Кассандре утонули в этом грохоте. Тогда он пробрался в библиотеку и стал искать ответ, пытаясь понять, что оно означает. Ответ нашелся в старой книге, написанной на мертвом языке. На языке Первородных. Слово это значило – «приди».

Ивейн понял, что должен сделать.

Он бегом бросился обратно в келью. Едва заперев дверь на засов, открыл свой маленький тайник. Сосуд, полученный от Учителя, лежал там, где и был оставлен. Без колебаний Ивейн выпил содержимое.

В груди немедленно разгорелось пламя. Он успел подумать, что принял яд, но… Это было лишено смысла: давший склянку обладал такой мощью, что мог раздавить Ивейна, как жука. Невидимое пламя разгоралось, охватывая все тело, Ивейн упал, не в силах сопротивляться. Когда он почувствовал, что все-таки умирает, боль прекратилась и тесная келья исчезла. А вокруг оказался первобытный в своей красоте лес.

Ивейн еще не видел места прекрасней этого.

Деревья вокруг цвели, что само по себе казалось странным, так как сейчас был разгар лета, и пора цветения давно прошла. На ветках висели яркие фиолетовые, красные и золотистые плоды, различавшиеся не только цветом, но и формой: одни округлые, другие продолговатые. Трава под ногами была мягкая, как ковер, однако под ногами не приминалась. Совсем близко слышалось веселое журчание ручейка.

Ивейн не удержался от соблазна и сорвал один из фруктов – золотистый. Его шкурку покрывал тончайший пушок, как у персиков. И мягким он был, как персик, только по форме больше напоминал грушу. А еще он источал такой запах, что рот мгновенно наполнился слюной.

Ивейн приготовился попробовать фрукт на вкус, как вдруг сзади раздался раскат грома.

– Има! – прогрохотало сразу со всех сторон.

Все фрукты, в том числе и сорванный Ивейном, в один момент загнили и сморщились. От неожиданности плод выпал из руки и разбился совсем не аппетитной рыжеватой кляксой.

Ивейн обернулся.

На поляне стояла одинокая фигура. Лицо (человека?) закрывало свечение.

– Ты заставил меня ждать.

Учитель слегка наклонил голову. Все содрогнулось. По земле пошли глубокие трещины. Трава, миг назад изумрудная, скрючилась уродливой желтой проволокой.

– На колени!

Прежде чем Ивейн успел ответить, невидимая сила подхватила его, согнула ноги и склонила голову.

– Завтра Храм посетит император. Во время визита… его попытаются убить. Будь готов.

Ивейн хотел спросить, откуда эта информация, но та же сила не позволила разомкнуть губы.

– Не подведи меня, – прогрохотал голос Учителя, и все вокруг завертелось.

Как же определить: кто из этих людей – убийца?

Храм едва ли не самое безопасное место во всем мире. А на площади с императором сейчас находятся четверо сильнейших халду и шестьдесят паладинов. Не считая гвардейцев-телохранителей. Кто может быть настолько глуп, чтобы решиться на подобное?

Хотя… не далее чем месяц назад одна девушка сумела облапошить и халду, и паладинов, несущих стражу в ту ночь. Ивейн ощутил, как губы расплываются в улыбке. Он помотал головой, чтобы отогнать некстати нахлынувшие воспоминания.

Есть лишь один способ. Придется рискнуть.

Ивейн открылся Потоку.

Архэ влилась в него невидимой силой, в одно мгновение сделав всемогущим. Теперь он видел и слышал все.

Вот позвякивают медали на генеральских мундирах. Сердце одного из них, того, который полнее, стучит неправильно. Счастье,– если старик доживет до зимы. У второго с ногой не все в порядке – левая порядком подволакивается. Вот хихикнул мальчишка-адъютант, а другой – толкнул его в бок. Один гвардеец сильно потеет – но нет, убийца не он: у парня температура повышена и дыхание хриплое.

Браслет на правой руке начал жечь, но Ивейн пока не был готов отпустить Архэ, он стиснул зубы, терпя боль. Вдруг щекотнуло незримое касание. Осторожно, словно мышь, выглядывающая из норки в поисках опасности, Ивейн обратил взор на группу встречающих магистров.

Молодой мастер – Гней Поликус с ухмылкой смотрел прямо на него.

Холодок страха побежал вдоль позвоночника… Но тут Ивейн почувствовал то, что искал.

Смерть.

Ее зловонное дыхание проникло на площадь.

Оставив страх разоблачения, Ивейн принялся искать источник угрозы. С помощью Архэ он прощупывал одного человека за другим. Стражники, слуги и даже паладины. Кто же замыслил зло? Возможно, он пропустил кого-то. Ивейн снова начал проверять собравшихся людей. Браслет жег все сильнее. Пот щипал глаза и стекал по спине. Рубашка прилипла к телу. Во рту же наоборот – совсем пересохло. Но сейчас нельзя останавливаться. Ивейн чувствовал, что времени почти нет.

И тут его осенило. Вместо того чтобы искать иголку в стоге сена,– не лучше ли потянуть за нитку, что продета в ту иглу? Он изменил тактику и сосредоточился на ауре смерти. Она тянулась из-за пределов площади, рождалась где-то далеко отсюда, очень далеко…

Убийца не здесь!

Его злая воля находилась в паре кварталов от этого места. Как же он собирается?..

Внезапно аура убийцы стала густой и плотной, затем сконцентрировалась в линию, словно кто-то начал ткать из пряжи смерти тонкую нить.

Не теряя ни мгновения, Ивейн прыгнул с балкона прямо в центр монаршей процессии. Два генерала отпрянули, да и сам император вздрогнул. Ближайшие гвардейцы замахнулись алебардами. Но для Ивейна время текло по-другому. Он бросился к императору – и тут вдалеке прозвучал выстрел.

Ивейн почувствовал ветерок, когда пуля пролетела не далее, чем в пальце от его лица – там, где половину мгновения назад была голова императора.

Они упали вместе. Император на мостовую, Ивейн сверху.

Немедля кто-то ухватил его за одежду и вздернул на ноги. С полдюжины алебард уткнулись в шею, грудь и спину. Похоже, что наставившие их парни регулярно точили свое оружие: одна надавила слишком сильно, кровь из ранки на шее защекотала кожу. Ивейн поднял бы руки, если б их не держала, как в тисках, пара здоровенных гвардейцев.

Слуги тем временем пытались поднять императора и вернуть ему подобающий царственной особе вид. Ивейн спасал монарха – не его наряд. Один рукав чудесного темно-зеленого фрака болтался наполовину оторванный, и молодой адъютант пытался приладить его обратно. Впрочем, без видимого успеха.

– Проваливай! – пробасил властный голос монарха.

Император оттолкнул мальчишку, отодрал рукав и бросил его на камни.

– С дороги! – император принялся расталкивать гвардейцев. – Вы, бестолковые ублюдки! Этот парень только что… – Гордиан Альбион замолк на полуслове и уставился за спину Ивейну.

В стане встречающих тоже творилась неразбериха. Ивейн отодвинул преграждающую путь алебарду и пошел туда словно на зов. Молча он протиснулся сквозь ряды красных кафтанов. Трое халду склонились над четвертой фигурой в балахоне.

Гней Поликус хрипел, плевался красным, а еще больше крови вытекало из дырки в его горле. Он попытался что-то сказать, но изо рта не вышло ничего нового. Дрожащей рукой молодой магистр указал на Ивейна.

А затем – умер.