Везде, где нам только довелось побывать этим летом, пронесся слух о борьбе Белой Гильдии со страшным волшебством, пожаловавшим в королевство. Но, к счастью, Воины Ветра успели избежать никому не нужной славы.
Мы возвращались домой, обдумывая то, что с нами произошло. Наш Учитель, которого мы знали около семи лет, оказался Хранителем Мира. Это принесло ответы на многие вопросы, и, конечно, принесло в наши души печаль.
Я знала, что похороненные арбалеты больше не поднимутся на поверхность Светлого Озера, и еще я знала, что осенью Мирон получит известие о своем назначении на пост главного военачальника королевства, я даже знала, как это произойдет. Но главное, я знала, как уйдет Учитель…
Огромные руки Унтара унесут его на своих могучих ладонях прочь из нашего милого королевства. Только Тигиль да Хранитель Гор посмотрят с вершины хребта Инкабара вслед волшебному ветру.
Всю дорогу мы ждали, что Улен заговорит с нами, но он молчал. И только когда пришел момент прощания и костер последнего привала расцвел у развилки дорог, Учитель дрогнул.
— Не смотрите так, не то каменное сердце Хранителя и впрямь оттает! — рассмеялся учитель, но смех его прозвучал сухо и натянуто, точно Учитель тщетно надеялся укрыться за ним от наших печальных глаз. — Уж ладно, задавайте свои вопросы. Тем, кто носит амулеты странников можно знать чуть больше, чем остальным. — Улен подвинул сухие ветки и сел, скрестив перед собой ноги.
— Есть, конечно, вопросы… — пожал плечами Эрик, — не без этого… Да что изменится?
Эрик помолчал, исподлобья глядя на Учителя. Малыш грустил. Ему, в сущности, было наплевать, какая связь между арбалетами и блуждающими мостами, зачем Мирон, а никто-то другой, следил за нами, почему Улен все-таки присоединился к нам посередине путешествия, и связано ли это с тем, что мы прознали о тайне полыньяка. Эрик не хотел знать, кто клеветал на Улена и почему не получил по заслугам, как погиб Рирр, и почему хранители позволяли ойёллям владеть ключом от лабиринтов Вечной Горы. Единственное, что хотел понять этот наивный двухметровый мальчишка — почему и куда уходит Учитель. Однако деликатности Эрика хватало, чтобы твердо понимать — об этом не стоит спрашивать. И Эрик молчал.
— Скажу вам, вашей выдержке при встрече с королем можно рукоплескать! — прервал паузу Улен. — Признаться, не ожидал… Вы, ребята, не только выросли на моих глазах, но и повзрослели… Жаль, что закон для Хранителей не позволяет мне говорить о вашем пути. Да и не болтлив я, ни к чему это!
— Закон суров… — промолвил Эмиль.
— Суров, — согласился Улен, — но не нам с тобой обсуждать законы. Честное слово, тебе, Эмиль, следовало учиться на юриста.
— Нет уж, спасибо!
— В таком случае, предлагаю довериться мудрым. Они сочли нужным запретить Хранителям делать историю за вас. Мир должен жить силами современников, а мудрость не всегда помощник в делах детей.
— И все же, несмотря на закон, вы ощутимо приложили руку к этой истории. И предвидели пробуждение Унтара! — напомнила я.
— Знаешь, Итта, что касается приложить руку, ты меня перещеголяла. Я скажу тебе — все случайно, но ведь случайность — любимая маска судьбы!
— Судьбы… — вздохнув, повторил Эрик.
— Да. Как бы Итта не бранила древних мудрецов, игры мудрых — мудрые игры. Арбалеты искали себе в хозяева не воинов, они искали бесстрашных влюбленных, людей, способных без всяких крыльев подниматься в небо. Такие люди, не страшась, встречают игры со смертью, и провидение благоволит им…
— Время Розы… — промолвил Эмиль. — Не слишком ли часто мудрые позволяют миру терять равновесие?
— Ступени мироздания преодолеваются болезненно, Эмиль. Мудрые тут ни при чем. Мир взрослеет так же как человек: по мере горя, потерь и дел рук своих. Хорошо бы прислушаться к природе. Романтикам свойственно видеть в ней только поэзию, но никто не станет спорить, что стихии, существующие в нашем мире, творят не только добро. Ветра топят корабли, сносят дома и крушат деревья без всякого приложенного к тому волшебства. Туманы путают тропы людям на погибель, не имея злого умысла, да и от дождей часто хватает неприятностей. Бури, обвалы, снега и льды, да мало ли что еще уносит человеческие жизни с таинственной бессмысленностью. Это ступени, шаги на пути в никуда, пути увлекательном и опасном. Королевство отдало дань времени Розы Ветров… Выстояло, а значит стало сильнее… Есть гармония, которая существует миллионы лет, с ней не поспоришь, мой мальчик!
— Скажите учитель, Роза Ветров действительно существует? Или это лишь символ тяжелых времен? — спросила Ив.
— И то и другое! И то, и другое, маленькая красавица, не испугавшаяся дикого леса, заставившая уснуть Сонный Ветер Древности! Существует ли она? Конечно! Как существуют многие волшебники, волшебницы и затаившиеся боги. Роза Ветров из числа тех, кто управляет водой и ветром. Управляла… во времена юности Земли. Теперь она цветет все реже, ведь миру не надо больше так спешить, как раньше. Сила волшебной Розы приносит ветром тревожные времена, торопит события и воспитывает воинов меча и духа. Это символ трудных времен. Отважные воины Древности знали, что Роза цветет для них, поэтому все амулеты странников изображают Розу Ветров в цветении и деяниях. Не только вам — всем вашим товарищам по службе выпадет шанс убедиться в этом… Потом…
Улен умолк, поковырял поленом костер, и тот сыпанул в небо искрами.
— И вот еще что. Был риск, неоправданный риск, и в этом я хочу признаться… Странно, но никто не уличил меня в обмане, даже король… — Повисла недолгая пауза. — Братья Травинские не из числа древних народов…
С секунду помолчали… Конечно, братья Травинские не из числа древних народов…
— Так что ж, Учитель? — нахмурился Эрик. — Подумаешь! Чем мы хуже?
— Вот я подумал — ничем! — согласился Улен. — Судьба предложила мне выбор. Ваши жизни и риск. Я пошел на это. Знал, что вы справитесь. И все-таки риск был… Эмиль едва не умер…
— Ерунда, — ответил Эмиль. — Мы не дети, носим на груди Розу Ветров и в любой момент можем погибнуть. Это просто наша работа.
— Бросьте, Учитель, — поддержал брата Эрик. — На то вы и Хранитель, чтобы решать…
— Хранитель… — пробормотала я. — Кто бы мог подумать!
— Могла бы и догадаться, темная дева из рода иттиитов! Тигиль же догадался!
— То Тигиль, — парировала я. Конечно, я сетовала, что мысли мои занимали отнюдь не наблюдения за Учителем. Я была влюблена, а потому слепа. По крайне мере так я себе объясняла.
— Выходит, Тигиль знал о ветрах? — осторожно спросил Эмиль.
— Только то, что ты выболтал сам! Время Тигиля еще придет. Он заткнет за пояс великих… Освидетельствуете это, расскажете детям… Расскажите, если… — Улен вдруг резко встал и потушил сапогом костер. — Ну, хватит, хватит! Хорошего понемножку! — чувства брали верх над Хранителем Нового Мира. Больно было расставаться с нами, больно расставаться с Тигилем. Эта боль вынуждала говорить о том, о чем говорить не следовало. Он водрузил на рыжую копну зеленую шляпу из лавочки старичка-шахматиста и тихо молвил:
— Знаю, вы сохраните нашу дружбу и тайну Хранителя. Прощайте, славные храбрые дети, пойте песни и живите счастливо, в харчевнях других земель я буду вспоминать… Благослови вас Солнце!
Мы смотрели на Учителя Улена и не верили, что больше никогда не увидим ни его рыжей всклокоченной бороды, ни его ореховых смеющихся глаз, ни его перчаток с отрезанными пальцами. Не верили, что никогда больше он не победит Тигиля в битве Титанов и не успеет помочь мне наладить дела с моим даром. Улен был готов. Туда, куда он уходил, он не взял ничего. Бросив прощальный взгляд, Хранитель Нового Мира похлопал по крупу своего коня и рассмеялся над нашим нелепым видом.
— Передайте это Хранителю Гор, — сказала я и вложила в его огромную руку маленький ключик от Пещерных Лабиринтов Вечной Горы.
— Ладно, девочка, передам! Так ты уверена, что его не стоит вернуть ойеллям? — Улен посмотрел на меня с хитрецой и подбросил светящийся ключ на ладони. Я вспомнила Тейя-Рыбу, Атаи и Най-Мун.
— Уверена! — ответила я.
— Как знаешь, — Улен спрятал ключ за пазуху и улыбнулся. — Отличная шляпа!
Едва он вспрыгнул на лошадь и заскрежетал на языке кунтов, как лошадь, вздрогнув, сорвалась с места, подняла столб придорожной пыли и исчезла в направлении к Черному Ущелью…
Оставалось только смотреть вслед…
Прищуриваю глаза и вижу огромное оранжевое солнце, пушистое, точно одуванчик. Еще раз прищуриваю, открываю, мои друзья неторопливо потирают ноги, лежат, отдыхают. Снова закрываю глаза, теперь уже крепко, и думаю: не сон, не чудный сон. Отступаю на луну назад. Все бы отдала в тот момент, чтобы видеть всех живых, уцелевших, до невозможности осязаемых, вот так неторопливо жующих бутерброды. Так и случилось. Открываю глаза, листва колышется, заслоняет солнце. Больно, больно от счастья. И в то же время пусто, наверно, от того, что не знаю, как поступить с этим счастьем, как с ним мириться.
— Итта, передай хлеб, — говорит Эмиль, — кончился…
Тянусь к пледу, беру каравай, купленный в Алъере, протягиваю. Корочка подгорела, вкусно, наверняка достанется Эрику. Может, и не было ничего? Ни перепелки, ни Розы Ветров, ни Хранителя Гор, ни Тиса. Не было королевского концерта, волшебных ботинок, ойеллей, королевской гвардии, не было мандгоры, и Желтого Леса тоже не было, не было базы лесного конвоя, и Тигиля на ветряной ловушке, не было Мирона, не было короля. Только Учитель Улен, Хранитель, играющий с ветрами Унтара в свои древние игры…
— Итта, твой чай остыл, можно я выпью? — это Эрик.
— Пей…
Но я точно помню, был Молочный Хутор и Бешеный Блюз, был день окончания Туона, была ловушка песчаной скалы, где мы поссорились с Эриком, была ночь в Курьем Хвосте, дивная ночь, были старинные галеры Амслея, и был целый июнь для меня и Эмиля, я точно знаю — был вечер в Купеческой Гавани и утро на базе лесного конвоя, когда сбежал Эрик. Я не забуду, как болел Эмиль, и что было, когда он выздоровел, и я абсолютно уверена в том, что Эрик сейчас сыграет нам песню тех, кто возвращается домой…
Однажды черный небосвод и детская печаль,
Позвали нас с тобой, мой друг, в чарующую даль,
Когда, покинув отчий дом, мы сжали удела,
Свистели ветры, бился дождь, и ярость сердце жгла.
Летели кони напрямик, пронзив ночной простор,
И долго грозный лунный лик притягивал наш взор.
Домой! Домой! — зовет восход, оставленный в окне,
Домой! Домой! — камин зовет и дым в печной трубе,
Зовут и ноют по ночам одни и те же сны,
Зовет жасмин перед крыльцом, весь белый от луны.
Качался в небе альбатрос, кричали журавли,
Мы шли на север, шли на юг, ища чужой земли.
Над горизонтом уголь гор разрезал небеса,
Упала ласточка в костер, и черная гроза
Ревела луны напролет, мы думали о том,
Как мало видела душа, покинувшая дом.
Домой! Домой! — зовет восход, оставленный в окне,
Домой! Домой! — камин зовет и дым в печной трубе,
Зовут и ноют по ночам одни и те же сны,
Зовет жасмин перед крыльцом, весь белый от луны.
И вот однажды хмурый день упал в траву крылом,
И встали звери на пути со вражеским лицом.
О жуткий сон, о вещий сон, останови коня!
Под нами распластала плоть чужая нам земля.
Мой друг сказал: «Не в добрый час! Давно пора домой!»
Мы стали тем, кто бросил меч, не начиная бой.
Домой! Домой! — зовет восход, оставленный в окне,
Домой! Домой! — камин зовет, и дым в печной трубе,
Зовут и ноют по ночам одни и те же сны,
Зовет жасмин перед крыльцом, весь белый от луны.
Тому, кто очень удивлен, мы скажем — пробуй сам,
Покинь любовь и отчий дом, скитайся по горам,
Ты многое пройдешь легко, покуда, веришь мне,
Не доведется убивать врагов на их земле.
Ведь тот, кто годы напролет идет тропой войны,
Рискует потерять огонь любви и красоты.
Пока тебя зовет восход, оставленный в окне,
Пока тебя камин зовет, и дым в печной трубе,
Напрасной славы не ищи, повороти коня,
И пусть тебя благословит родимая земля.
— Ну что ж, — Эмиль потянулся к рюкзаку. — Многое произошло с тех пор, как мы выкурили в Хвойном Лесу Первую трубку приключения, теперь пора выкурить Последнюю… Прощайте, Ветра Унтара, не гулять вам больше по этой Земле. Прощайте арбалеты, не тянуть вам больше наши плечи в Древность.
Он развязал кисеты, и мы протянули ему свои верные трубки…
Табак конвоиров был терпок и крут, но нам показалось, что мы достаточно повзрослели, чтобы не морщась затянуться им. Последняя трубка необратимо оставила нас по ту сторону путешествия, и было немного жаль…
Путь по Южному Тракту, через Чучи в Дымные Равнины занял четверть, а то и треть луны… Опустошение царапалось и просилось в душу и никто не собирался препятствовать этому. Мы не считали версты, и лишь когда на пути все чаще и чаще стали попадаться сосны и ели, поняли, что, сами того не заметив, въехали в Хвойный Лес. До Долины Зеленых Холмов остался один день пути. Молочный Хутор показался в просветах золотых сосен и исчез. Мы проскакали без остановки до самого Первого Холма, с которого тогда, в апреле, впервые увидели галочью стаю, и лишь там задержали лошадей.
Долина Зеленых Холмов уже примеряла осенний наряд, на котором море светилось синим шелковым поясом, может, и вправду, моря — это пояса земли? И моря, и реки, и озера…
Перетекая один в другой теплым пуховым одеялом, холмы ожидали холодов. Там, у подножья одного из них, как ни в чем не бывало, зацепив черепичной крышей туман, смотрел темными окнами в сад дом дедушки Феодора. Глаза Ив заблестели и намокли, где-то у сердца затянуло, должно быть душа запросилась поближе к огню. Ни слова не говоря, мы проскакали через долину и только когда заскрипела калитка, сообразили, что лошадей придется устраивать в соседской конюшне у зятя дядюшки Сима.
Дом мы не запирали, но дверь рассохлась, и Эрику пришлось навалиться плечом, чтобы она нас впустила. Пахло сыростью, в прихожей мокрицы устроили суету, торопились спрятаться под пол.
Эрик опустил гитару и, громыхая чайником, прошел на кухню.
— Надо срочно чинить флюгер, пока дожди не… — Эрик осекся, наступила тишина. Любопытство поторопило нас…
На кухонном столе, где в лужице варенья утонула большая зеленая муха, стояла… прекрасная хрустальная чаша с золотыми прожилками и королевским гербом.
Не смея прикоснуться к ней, Эмиль выудил из-под донышка клочок хозяйственной бумаги и прочитал вслух:
«Кофе следует довести до кипения…» А, нет, вот!
«Поздравляем, Эрик, Кубок Солнца твой!
На исходе октября ты обязан явиться в столицу, чтобы выступить с сольным перед королевской семьей. Чуешь?
И вот еще что! Не позвать друзей на помощь в такие дни — редкое непростительное свинство! Так и знайте!
С чувством справедливого негодования,
— Надо же, король удержался и ничего не сказал! — Ив оглядела перевернутую вверх дном кухню и, переводя взгляд с немытой кастрюли на сияющий кубок, оценила свои наблюдения:
— Похоже, они погостили здесь день-другой…
Эрик бережно взял Кубок Солнца. Не так, как мечтал всю жизнь — из рук короля, а с собственного кухонного стола. Я знала: кубок — единственная хрустальная вещь в мире, которую Эрик не разобьет ни за что на свете. Мне показалось, что наш малыш готов заплакать от счастья, но он рассмеялся:
— Ну, мрачный пророк, что теперь скажешь?
— Что я могу сказать?! — улыбнулся Эмиль. — Насчет кубка я, в общем-то, не сомневался! — Эмиль снял ботинки и босиком прошлепал в комнату.
— Послушай, а что ты будешь играть в октябре? — уже из гостиной крикнул Эмиль.
— А свадьба Тигиля? Ты успеешь? — спросила я.
Но Эрик не слушал. Держа Кубок Солнца, он смотрел не на него, а в окно. Ив взяла его за руку, растроганно прижалась щекой к плечу.
Эрик молчал, обняв малышку, он все смотрел и смотрел в окно… За окном темнело, сумерки завладели холмами, брошенное колодезное ведро тускло поблескивало у открытого сарая, зажглась первая звезда.
В тот день мы больше ничего не делали, а сразу попадали на постели в надежде уснуть мертвым сном.
Не спалось. Часы на стене гостиной остановились и молчали, было неуютно. Душа привыкает к месту, хранит и помнит такие мелочи, которые, казалось, давно позабыты…
Я протянула руку и толкнула резной чеканный маятник, стрелки тяжело дрогнули и неохотно пустились по кругу с того места, на котором остановились. Я не знала точного времени и целиком и полностью понадеялась на судьбу. Шесть, так шесть. Какая, в сущности, разница, сколько часов, когда изо дня в день меряешь время по лунам?
«Тик-тик — так-так» — шуршало на стене, душа успокоилась, я уснула, и уснул Эмиль…