Ветра Унтара (СИ)

МОЛОЧНЫЙ ХУТОР

Поздним вечером в харчевне Молочного Хутора пахло парным молоком и свежим хлебом с тмином, а мы были до отвала сыты да к тому же дочиста вымыты в бане. Оставалось только млеть за огромным дубовым столом, лениво потягивать эль, да глядеть, как пробивающийся через каминную решетку огонь играет теплыми квадратиками на грязном каменном полу. Не хотелось думать ни о чем таком, что могло испортить этот славный вечер.

— Ни слова о ветрах! — еще за ужином предупредил Эрик.

— Ни слова, — согласились все, и даже Эмиль с удивительной легкостью отложил свои вопросы. Он попивал из увесистой кружки и неторопливо отстукивал пальцами знакомый ритм…

«Все-таки интересно», — размышляла я, — «откуда на Молочном хуторе взялась старинная Озерская чеканка? Озерье-то за сотни верст отсюда и, потом, это не дешевое удовольствие. Но каминная решетка точно оттуда, и мудреные скобы на скамьях и стойках — наверняка, да и коптилки…» Я отковыряла пыль и копоть с подставки керосиновой лампы — точно, так и есть, на ней проступила потертая печать со строгим молотом и наковальней в виде озера.

— Гляди-ка! — показала я Эмилю.

— Ну да, Озерская печать, — он ничуть не удивился, а только озадаченно посмотрел на меня и сощурил глаз. — Ты что, разве не знала? Эр! Да они ведь, вправду, не знают!

— Как не знают? — не поверил Эрик, заметно оживился и запустил в шевелюру пальцы. — Быть не может!

— Вы это о чем? — настороженно поинтересовалась Ив.

— А вот о чем! — Эрик быстро придвинул скамейку к столу и потянулся к коптилке. Его не смутило, что при этом перевернулся и бокал с водой и моя кружка. Он достиг цели, отряхнул ее от пыли и водрузил между мной и Ив. — Думайте это обычная коптилка? Вот и нет! И Озерская печать тут не при чем. У хутора темное прошлое! То, что вы об этом не знаете — наша непростительная ошибка! Ее необходимо немедленно исправить! Эм?

— Пожалуй! — согласился Эмиль.

— Вот и начинай!

— Ну что ж… — Эмиль придвинулся как можно ближе и разложил на столе локти. — Начнем с истории. Разумеется, летописи ничего не скажут вам о том, как давно построили Молочный хутор, но факт тот, что еще до дедушки он стоял заброшенный и опустевший. Долгое время никто не приближался к нему, никто не помышлял присвоить его и завести хозяйство на плодородных почвах Дымных Равнин.

— Да уж! — вмешался Эрик. — Крестьяне и без того трусливы как зайцы, а тут Угрюмые Феи. Куда там завести хозяйство, никто и под страхом смерти не посмел бы свернуть с дороги там, где свернули сегодня мы. А уж после того случая обозы в Купеческую гавань объезжали хутор чуть ли не через Желтый лес. — Эрик описал в воздухе необъятный крюк, который, по его мнению, приходилось делать беднягам.

— Ну? — Ив поджала губы и поуютнее закуталась в серый свитер. — И причем тут Угрюмые Феи?

— Как причем? — возмутился Эмиль. — В них то все и дело! А откуда, ты думаешь, на хуторе Озерская чеканка, Кивидское серебро и прочая дребедень? Или витражное окно на лестнице? Оно хоть и грязное, а стоит пару таких, не меньше! — Эмиль потряс перед вздернутым носиком Ив своим кожаным мешочком с золотыми.

— Погоди, — остановила его я, — не тряси королевской казной. Ты остановился аккурат на Угрюмых феях, вот и давай, ври дальше!

— Почему ври? — обиделся Эмиль. — Угрюмые Феи жили здесь, на Молочном Хуторе, разве это не ясно?

— Не ясно! — Ив отодвинула коптилку в сторону и сложила на груди руки, давая понять, что обмануть ее ни у кого не выйдет. — Угрюмые Феи живут в лесах. Ночью они странствуют, а днем спят на ветвях деревьев, это каждый знает!

— Верно, малышка, это каждый знает, — прихлебывая из кружки, согласился Эрик, — но, кроме того, каждый знает, что в ночь луностояния Угрюмые Феи водят хороводы и ворожат. «Шшшшур…»- проносятся они над полями, и птицы и звери пускаются в пляс. Печные трубы наполняются дурманом, и тогда людям снятся волшебной красоты сны, а феи играют их вещами, путают девичьи косы, сплетают венками стога и облака вышивают узором… И не потому ли девы вечно помалкивают об Угрюмых Феях, что в ночи луностояния им снятся не самые целомудренные сны?

Что верно, то верно… Ив нечего было возразить. Она покраснела, примолкла. Догадывалась, конечно, что ей заговаривают зубы, но не могла не согласиться, что делают это мастерски.

— Что и говорить, — продолжал Эрик, мечтательно почесывая щеку, — забавы у фей случались знатные. Мы бы на их месте точно повеселились на славу, но Угрюмые Феи на то и угрюмые, они грустны и печальны даже в праздник Малой Луны. Был случай, они наворожили в июне столько снега, что Управляющий не смог выйти из дома и кузнецу пришлось перековывать лошадей, а потом снег исчез, будто и не было, и наутро по всей долине выросли тюльпаны. Но это еще что! Больше всего мне по душе часы в таверне. Как-то, после ночи луностояния часы вдруг задумали идти в обратную сторону и починить их, конечно же, так и не удалось. Да всякие истории рассказывал дедушка…

— В тот год, когда он поселился в Долине Зеленых Холмов, по всему Побережью только и разговоров было, что об Угрюмых Феях! — объяснил Эмиль.

— Не секрет, что крестьяне привирали за глаза и в очи, феи ведь не ведьмы, они никому зла не желают. Но был случай, конечно, тут уж ничего не скажешь, был… — Эрик сделал необходимую паузу и выжидающе посмотрел на брата. Про тот случай предстояло рассказывать именно ему, но Эмиль не думал торопиться, нет, он начал издалека.

— Слухи есть слухи, — сказал он, — проку в них мало, да и дело совсем не в этом. Угрюмые феи облюбовали Побережье и встречались на луностояние здесь, на Молочном хуторе, который тогда все считали Мертвым. Эти драгоценности наколдовали феи, и все, кроме золотой подвески, сохранились и по сей день… — Эмиль остановился, закатал рукава и стал неторопливо разливать эль по кружкам.

— И что? — лениво поинтересовалась Ив. Мальчишкам здорово удалось раздразнить ее любопытство, но нет, она не собиралась это показывать.

— Слухов о сказочных драгоценностях было куда меньше, чем страшных историй про тех, кто пытался их прикарманить, поэтому-то все вещи, кроме подвески, и смогли уцелеть. А болтали всякое, болтали, что каждый, кто войдет в эти двери, лишится рассудка или, что там, в погребе, — Эрик ткнул пальцем в пол, — есть тайная комната, полная черепов и костей. Еще говорили, что Угрюмые феи рычат и стонут, как голодные мандгоры, хотя это, уж точно, явное вранье.

Мы с Ив невольно поежились. Да, мы отлично знали — никто в целом свете не поет нежней и прекрасней Угрюмых фей, но от всех этих разговоров стало как-то не по себе. Ребята заметили плоды своего труда и взялись за кружки, ожидая, что мы сами потребуем продолжения, но ни тут-то было. И я и Ив отлично знали: уговаривать придется долго и поэтому держались до последнего. Эль отвлек нас, да к тому же мне не удавалось как следует набить трубку, в общем, в конце концов, мальчишки сдались. Эрик подпер кулаком подбородок и сказал, намеренно обращаясь к брату:

— Жуткая была метель.

— Да… — согласился Эмиль, — говорят, Долина утонула в сугробах по самую вершину Последнего Холма. Всю ночь ледяной ветер выл в трубах, и мело так, как будто весь мир занавесили белой простыней. Эмиль поглядел в окно, но подтверждения своим словам не обнаружил, за окном была теплая майская ночь, и он разочарованно отвернулся.

— В тот год, — продолжал он, — в ночь февральского луностояния, ведьмы постарались на славу, без них не обошлось. И в такую погоду ехать из Южных Чуч, да еще с товаром! Бедный торговец, видимо, действительно, лишился ума от жадности! Не мудрено, что к полуночи лошади встали по колено в снегу, и торговцу ничего не оставалось, как бросить поклажу и пешком пробираться сквозь снежные завалы. Он шел и шел, не разбирая дороги, пока не набрел на мертвый хутор. Торговец решил, что чудо спасло его от холодной смерти, дубовая дверь отворилась сама, он вошел в дом и оказался здесь, в этом зале.

— Горели волшебные светильники, пылал камин, но не от этого обомлел торговец, — продолжал Эрик, — драгоценности, удивительные, бесценные вещи, вот что заставило торговца открыть рот. Он обошел весь дом — никого. Пищи и воды, правда, тоже не оказалось, зато всяких странностей было полным-полно. Торговец удивился, конечно, но, в силу свойственной подобным людям недалекости интересов долго раздумывать не стал, а уснул прямо здесь, у камина…

Эрик удовлетворенно облокотился о стенку и сложил на груди руки, как будто сказал все, Эмиль принял то же положение. Ведьма знает что! Я огляделась. Но кроме Озерской чеканки, драгоценного здесь было ровно столько, сколько в таверне дядюшки Сима. Грубое дерево почернело от времени, с резных стропил свисала всякая всячина — тугие связки лука и чеснока, гирлянды сушеных еще в прошлом сезоне опят, веники пыльной мяты и другие забытые грустные вещи.

Ребята молчали. Прошло пять минут, затем десять, и мы с Ив обречены были сравнять счет.

— Ладно, — вздохнула я, — нам действительно не терпится услышать, что было дальше.

— Еще бы! — Эмиль победно ухмыльнулся. — Ведь дальше самое интересное! — Он тряхнул волосами и оставил кружку. — Торговец проспал до обеда, сквозь сон ему чудились голоса, напевающие грустные песни. Прекрасные девы в прозрачных одеждах снились ему, они танцевали и бросали ему незабудки. Торговец проснулся очень счастливым. К тому времени метель улеглась, и в витражное окно ласково заглядывало зимнее солнце. Тут торговец вспомнил про свою поклажу и заспешил собираться в путь. Он уже стоял на пороге, как вдруг золотая подвеска сверкнула ему прямо в глаза. Она висела вот здесь, на этом деревянном кролике и была, слово чести, из чистого золота. Торговец снял ее, сунул за пазуху и в прекрасном настроении покинул мертвый хутор.

— Говорят, — продолжил Эрик, — ни лошадей, ни повозки он так и не нашел, поэтому в Долине Зеленых Холмов оказался только на следующий день, и в тот же вечер, в таверне дядюшки Сима, услышал историю о мертвом хуторе и Угрюмых Феях. Как думаете, смог он удержаться и промолчать? Стоило бы, но торговец был не из тех, кто сначала думает, а потом говорит. Понятное дело, он расхвастался и, слово за слово, рассказал все. Мол, был я там и видел драгоценности, и то, и се, слышал песни, и феи танцевали передо мной. Разумеется, ему никто не поверил. Завсегдатаи таверны подняли торговца на смех, и ему ничего не оставалось делать, как распахнуть свой кафтан и показать подвеску, изумительной выделки и немыслимой цены. Подвеска сверкала, как ясное солнце, но прежде чем пораженный дядюшка Сим смог произнести слово «ведьма», подвеска вдруг начала сжиматься на шее глупого торговца. Вмиг, на глазах обалдевших ротозеев, подвеска задушила хвастливого воришку и растворилась в воздухе без следа!

Эрик сделал паузу и оглядел нас, желая убедиться, что мы глубоко потрясены.

— С тех пор, даже тот, кто не верил в слухи и вспоминать то про мертвый хутор опасался, — внушительно произнес Эмиль. — Страх перед Угрюмыми Феями приобрел невиданный размах, и, наконец, слухи дошли до Короля. Король очень удивился и быстро направил сюда целый отряд опытных гвардейцев. Но, как ни странно, именно после случая с торговцем, Угрюмые Феи исчезли из Дымных Равнин. Когда королевские гвардейцы пожаловали на мертвый хутор, они увидели всего лишь опустевший богатый дом, заброшенный хлев и плодородные земли. Возмущенный Король, желая бороться с крестьянскими суевериями, тут же основал здесь свою вотчину и повелел развернуть на Молочном Хуторе обширное производство молока и сыра. Постепенно история канула в лету, но нет-нет, да кто-нибудь вздохнет с сомнением, мол, сыр и молоко потому так хороши, что Угрюмые Феи сами завещали хутор тому, кто трудится в поте лица на дорогих им землях.

— А так и есть! — подтвердил Эрик. — Сидел я как-то у дядюшки Сима, да заглянули парни с Оторочки, что батрачили здесь по прошлой весне. Вот они и сказывали, мол каждую луну феи заявляются сюда и проверяют хозяйство, все ли как должно, все ли хорошо. Ну и ворожат понемногу, не без этого. Да и песни их слышны здесь по сей день. Глядишь, а наутро все закрома заправлены, стога уложены, вода в колодце и та пахнет медовым цветом. Только лентяев, скупцов и скряг в ночь луностояния не ожидает ничего хорошего, это точно! — Эрик допил эль и с чувством опустил на стол кружку.

— Многое чего любопытного здесь случается, — неопределенно сказал Эмиль. — Врали бы парни с Оторочки, не вел бы король тут охрану и днем и ночью…

— Какую такую охрану? — удивилась я: никакой охраны здесь не было.

Вместо ответа Эмиль приложил палец к губам и покосился куда-то через плечо. Я обернулась, и, вправду, в глубине зала, за широким столом одиноко пытал бутыль со сливовым вином суровый и мрачный бородач. Уж не знаю, когда Эмиль углядел его, но мы с Ив пооткрывали рты. Такие гости у нас на Побережье встречаются не часто. Наверняка бородач это понимал, но то, что он оделся в штатское, его не спасло — гвардейский меч, спрятанный под полы дорожного плаща, мы узнали бы из тысячи.

— Смотри-ка, — сказал мне Эрик, — побьюсь об заклад, у этого меча двойная насечка на лезвии.

— У него все руки в шрамах, — прошептала Ив, — и на лице, смотрите, тоже… Не знаю про меч, но война с серными ведьмами точно оставила на нем свои насечки.

— Откуда он взялся? — не поверила я своим глазам.

— Я же тебе объясняю, Угрюмые Феи… — шепотом начал Эмиль, но Эрик перебил его:

— Слушай, Эм, может, на сегодня хватит, а? Девчонки и так перепугались до смерти! Они же не дадут нам спать!

— Ничего подобного! — возмутилась я, но тут королевский гвардеец заметил наше внимание, и пришлось отвернуться. Хорошо еще арбалеты остались наверху, иначе нам бы не избежать вопросов. Белая Гильдия и Королевская гвардия… в общем, они не совсем в ладу. Хотя и тем и другим приходилось работать бок о бок, гвардия все равно с сомнением и опаской относится к нашим способностям. Даже дедушка Феодор, который был королевским гвардейцем, не особенно обрадовался, узнав, что его внуки предпочли секретную службу военной…

— Эль отменный, видать, и впрямь, колдовской. Как думаешь, не повторить ли нам, а, братишка? — Эрик повертел золотой между пальцев, подбросил его над столом, но Эмиль ловко перехватил монету на лету, шумно встал и пошел за элем.

Мы задумались, а Эрик заскучал. Поёрзав и поковыряв озерскую коптилку, он вспомнил что почем зря, ну совершенно впустую, просиживает штаны.

— Я сейчас, — хлопнул по столу тот и помчался по лестнице, подлетая враз через три ступеньки.

— Как считаешь, — проводив его взглядом, спросила Ив, — они все это только что придумали?

— Кто знает… — неопределенно ответила я и подумала: «Наверняка наврали с три короба, но получилось не так уж плохо».

— А этот? — Ив кивнула в сторону гвардейца.

Я пожала плечами, может это случайный гость, а, может, и нет. С нашими ребятами никогда ни в чем нельзя быть уверенным.

Эмиль вернулся с огромным кувшином, в его глазах и так вовсю резвились развеселые огоньки, но мой друг явно настроился серьезно.

— А где ревнитель женского сна? — удивился он.

— Пошел за гитарой, — сказала Ив.

— Я бы сказала — полетел! — уточнила я.

Улыбаясь, Эмиль сел и решительно разлил эль по кружкам. Стало ясно, что вечер обещает продолжение.

— Что скажете, девочки, если сегодня гитару возьму я? А? — спросил он. — Обещаю веселую музыку!

— Что? — Ив показалось, что она ослышалась. Я ущипнула себя за руку и внимательно рассмотрела Эмиля. Родинка на шее, значит это действительно он, подлога быть не могло, но дело в том, что Эмиль не играл на гитаре. По крайней мере, до сего момента мы были в этом уверены. Конечно, на спор или назло Эмиль мог сделать все что угодно, но сегодня он, видимо, решил задурить нам голову окончательно.

— Похоже, любимая муха Эрика по ошибке укусила Эмиля, — предположила я.

— Вижу, — ответила Ив, — но что с того? Эмиль не умеет играть на гитаре. — она свернула со стола полотенце и равнодушно принялась считать про себя вышитые на нем колечки.

Эрик тоже был не в курсе больших перемен и уж, конечно, не понял, в чем дело, когда Эмиль взял у него из рук гитару.

— Зачем тебе?

— Погоди! Только не говори, что не помнишь Туоновский Бешеный блюз! — Эмиль преспокойно опустил гитару на колени. — Я тут думал, кажется, получается новая аранжировка, правда пока не ясно с басами. Послушаешь?

Эрик застыл на мгновение и быстро закивал головой. Пальцы Эмиля пробежались по струнам, Эрик вздрогнул.

— Опять не строит! — как ни в чем не бывало, доложил Эмиль и закрутил колки последней струны. «Ми» прозвучала нахально и ясно.

По-моему Эрик обалдел от такого поворота событий больше, чем мы с Ив. Не в силах поверить своим глазам, он обречено плюхнулся на скамью, налил себе еще эля и покачал головой:

— Ты не знаешь этого парня, Итта! Когда я говорю ему: «Эм! А Бешеный блюз, ну это штука, просто с ума сойти!», он морщится и в лучшем случае отвечает: «Ай, да ерунда!», а теперь, на тебе, Бешеный блюз. Но, больше того, Итта, я уверен, он сыграет его. Говорю, ты не знаешь этого парня…

Похоже, так и есть. Конечно, я знала — когда в Эмиле просыпается то, что в его брате не дремлет ни секунды, никому не покажется мало. Но как ни крути, а Эмиль и гитара не укладывались в моем воображении.

Ждать пришлось недолго. Эмиль быстро настроил инструмент и врубил действительно такую бешеную тему, что кружки подпрыгнули на столе, а витражные стекла вздрогнули и клацнули о подоконник. Люди за дальним столом перестали разговаривать и уставились на нас, мы — я, Эрик и Ив застыли с открытыми ртами, и только гвардеец равнодушно подливал себе вино.

Эмиль играл здорово. Глаза его брата горели счастливым огнем, я видела, что у Эрика чешутся руки взять вторую гитару, но, к сожалению, ее не было. Что и говорить, не часто Эмиль удивлял нас тем, что играл музыку, которую сам же считал несерьезной. Ив слушала, слушала и, наконец, улыбнулась. Она посидела еще немного, подпирая подбородок ладошками, а затем встала и ушла. «Пошла спать», — подумала я. Спать, конечно, хотелось, несмотря на две недели, которые мы схлопотали про запас, но пропустить Бешеный блюз было немыслимо.

Эмиль иногда останавливался, что-то спрашивал у Эрика, затем проигрывал заново и возвращался к куплетам. Я забралась с ногами на скамью и слушала его до тех пор, пока не вернулась Ив. Она… Ну что тут скажешь? Малышка была достойным членом команды, и как только я начинала в этом сомневаться, она незамедлительно меня переубеждала. Ив несла вторую гитару, она положила ее Эрику на колени и села на свое место, поближе к камину. Где она ее раздобыла? Что проку спрашивать? Если у кого-то на хуторе была гитара, то разве он смог отказать Ив? Дело наладилось как нельзя лучше, теперь туоновский Бешеный блюз зазвучал на два голоса, Ив улыбнулась мне, и я улыбнулась в ответ.

Я помнила Туоновский Бешеный блюз. Как-то поздно вечером, тогда, когда мы с ребятами еще учились в Туоне и тогда, когда наши сердца еще не были связаны ничем кроме взглядов, в мое окно постучался Эрик. Так бывало только в крайних случаях, но бывало. Эрик приходил один и пел мне песни. Эмиль не приходил никогда, а если они, вдруг, появлялись вдвоем, то просто свистели или кидали в окно еловую шишку.

В тот вечер Эрик сказал, что ребята из Кивида придумали совершенно новую музыку, такую, что можно с ума сойти, и сыграл мне Бешеный блюз. Блюз, и вправду, оказался бешеным, и хотя Эрик старался играть тише, мои соседки принялись колотить в дверь и интересоваться, что происходит. Мне еще повезло, что не проснулся никто из учителей.

На следующий день я спросила Эмиля про Бешеный блюз. «Где ты его слышала?» — удивился он, и я поняла, что Эмиль ничего не знает о похождениях Эрика, а тем временем его брат ползает с гитарой по балконам, посещая, таким образом, меня. Конечно, это было очень опасно, но ведь Эрику не объяснишь… Если представиься случай, он, не моргнув глазом, залезет выше башни Алъерьских королей. И все же, когда следующей ночью Эрик вырезал ножом на моем подоконнике розу ветров, я спросила его, почему он не боится высоты. «Понимаешь, — ответил он, встал на подоконник третьего этажа и опустил руки, — высота сама по себе не опасна…». Да, я знала, что когда братьям было по десять лет, они прыгали на спор с крыши сарая, и Эрик сломал себе руку, потому что решил, что прыгать на сено несерьезно и прыгнул на дровяную поленицу. Эмиль изобрел ему тогда воздушного змея, такого, который даже при слабом ветерке взлетал высоко-высоко над землей. «Желто-зеленый змей с раздвоенным хвостом, — вспоминал Эмиль, — он помог Эрику забыть про перевязанную руку. Мы запускали его целыми днями, но как только Эрик выздоровел, он уже снова стоял на крыше сарая…»

Хорошо, когда знаешь, чего хочешь, тогда добиваешься этого любыми путями, и нет дела до того, что это невозможно. Но так бывает лишь в детстве, а потом все меняется и приходит совсем другое время.

Эрик не хотел мириться с приходом других времен, он был таким всегда, и у него получалось…

Он оставался точно таким же… и если бы не Эмиль, который тоже взбирался на башню Алъерьских королей и убивал полыньяков в Желтом лесу, если бы ни Эмиль, который играл теперь Бешеный блюз, если бы…

Мне казалось, я, как прежде, схожу с ума от раздвоения.

К ведьмам все эти мысли! Сумасшедшие ветра, байки про Угрюмых фей, Эмиль, играющий на гитаре, Эрик, весь вечер глядящий на свою Ив, добрый жбан эля, — все смешалось и отозвалось в голове пульсирующим ощущением какой-то незавершенности. Теряя отчет в том, что делаю, я смотрела на королевского гвардейца и его початую бутылку вина. Темно-зеленую бутылку, бутылку с изящным, строгим горлышком…

Так уже было однажды. В Туоне я рисовала с натуры кувшин, он был сложный, и я разглядывала его, разглядывала, а сама думала ведьма знает о чем, вот как сейчас. И тут, вдруг, кувшин возьми да и лопни. После этого случая Улен обязал меня учиться контролировать свой дар, поэтому теперь я могла остановиться, но… мне хотелось, очень хотелось, чтобы бутылка разбилась, и чем громче, тем лучше…

Она медленно и верно сползала к краю стола. За зеленым стеклом подрагивало сливовое вино, оно пенилось рубиновыми пузырьками, и было заметно, что ему тоже нравится Бешеный блюз. Когда стол королевского гвардейца кончился, бутылка плавно перевалилась за грубо отесанный край, озадаченно наклонилась в полете и… разлетелась вдребезги о каменный пол…

Гвардеец вздрогнул, я резко отвернулась и врезалась плечом Эрику в бок. Бешеный блюз кончился, Эрик отложил чужую гитару, посмотрел на меня исподлобья и сказал:

— Знаешь ли…

— Знаю… — ответила я.

— Просто хочу тебе напомнить, что за такие фокусы положено неделю, а то и две, полоть туоновские теплицы.

Эрик редко скрывал свои мысли, и он вспоминал Туон.

Мне стало грустно, захотелось поскорее уйти куда-нибудь раньше, чем я попрошу его сыграть что-нибудь старое, и раньше, чем Эмиль заметит мое смятение…

Но Эрика не надо просить. Часто в такие минуты у нас на уме оказывалось одно и то же… Эрик! Не сегодня, слышишь, хватит, сегодня и так уже достаточно переживаний, чтобы голова пошла кругом! Эрик был неумолим, он забрал у Эмиля свою гитару и аккорд за аккордом вырывал из моей души все новые и новые воспоминания… Эту песню он написал для меня. Времена прекрасного туоновского детства, времена первых неизлечимых ран! Как позабыть их, Эр? «Покой не по тебе», — обречено решила я, а, значит, ссора сегодня обеспечена. Пусть. Я хочу услышать ее, услышать здесь и сейчас — ни Угрюмые Феи, ни Бешеный блюз, и даже Ив не остановят меня, Эр, ты знаешь…

Он прекрасно понял меня, хотя мы не произнесли ни слова. Гвардеец ушел. Эмиль был занят набиванием трубки. Он просыпал табак на колени. Табак пах черносливом. Ив рисовала ногтем узоры на лужице эля. Иногда ее наивность вдруг заканчивалась, и тогда она попадала в самую точку. Но сегодня этого не произойдет.

— Только одну песню и все, спать, — сказал Эрик, прижал свою гитару и замер. Эрик хотел обставить брата, и я знала: на этот раз у него получится. Он тронул струны, мороз пошел по коже, и в горле застыл томительный глоток. Это звучала мелодия старинной баллады:

Эмиль и так молчал, его трубка никак не могла разгореться, он тоже прекрасно помнил эту песню. Вот ведьма! Эрик умел играть на гитаре! В его руках она, точно живая, ткала любовь из всего что придется. А чего ты ожидала? Покоя? Ты ошибалась, Итта. Не ты, а он помнит дорогу туда, где под толстым свитером и малахитовой Розой Ветров предательски громко колотится твое сердце. Один — один, и Угрюмые Феи тут не при чем.

— Пойду-ка я спать, — Эмиль встал и, возвышаясь над всеми, щелкнул огнивом.

— Слушай, Эм, я в жизни не ел ничего вкуснее местного сыра! — заявил Эрик, как ни в чем не бывало, запихивая гитару в чехол. — Надо обязательно прихватить с собой хоть пару головок.

— Мне бы твою уверенность, — холодно произнес Эмиль. — У нас и без сыра есть чем оттянуть плечи. До Гавани дотащить бы себя самих, так что, извини, идея дурацкая!

— Как знаешь, — пространно изрек Эрик, он тоже встал и закинул гитару на плечо.

Эмиль посмотрел на свою трубку — она не раскуривалась. Он собирался еще что-то сказать брату, но махнул рукой и сонно поплелся наверх, в комнату под самой крышей, единственную комнату на Молочном Хуторе, которая оказалась свободна на эту ночь. Я ушла с ним…

Залы музыкального отделения Туона не пересекаются с залами изобразительного ни коридорами, ни лестницами. Мне довелось попасть туда только зимой, когда занятия в Туоне были уже в самом разгаре. Лютня, мне нужна была лютня для рисования с натуры, и я отправилась ее искать. Теперь-то я могу рисовать лютню хоть целыми днями, она стоит в углу гостиной и пылится, но тогда… тогда я с трудом представляла, как она выглядит.

«За вторым коридором направо — и в узкую арку», — сказали мне. Было светло, зимнее утро еще не превратилось в дневной полумрак. Я помню изящный паркет и музыку, она лилась отовсюду, в каждой комнате занимались, тренировались, что-то разучивали и жужжали так, что голова пошла кругом.

«Тихая же у меня профессия…» — подумала я и свернула направо, как мне велели.

5 января… Я прекрасно помню, было 5 января. Я увидела их и все, все в моей душе оборвалось и началось с начала. Они шли мне навстречу, еще совсем мальчишки: длинные ноги, серые свитера. Они разговаривали о чем-то и даже, помню, смеялись, но встретились со мной взглядом и замолчали, сначала один, а следом другой. Не пойму, как мне удалось пройти мимо них, чувствовать на себе их взгляды и даже не оглянуться. О, меня-то ведь не обманешь, но они еще об этом не знали.

— Лютня? — переспросила девочка с нотами в руках. — А лютня — вон! — и она махнула в сторону тех ребят. — Эй! — крикнула она звонко, — Эрик! Эрик Травинский! — и по коридору пронеслось гулкое эхо. — Девушка спрашивает лютню!

— Лютню? — удивленно, но весело повторил тот, чье имя еще звенело вокруг. — Я готов обсудить это с глазу на глаз! — и они оба, не задумываясь, направились ко мне.

Я обомлела, у меня исчезли все слова, и как потом нашлись, ума не приложу.

Конечно, он отдал мне свою лютню и свой уверенный смех, и поспешное обещание отдать мне все, что я только пожелаю. Его брат молчал, но от его пронизывающего взгляда, от его спокойной изучающей улыбки исходила такая дивная, такая непостижимая гармония, что, казалось, я никогда больше не смогу оторвать от него свои мысли.

В тот день, 5 января, вечер наступил рано, но я знала: теперь уже все равно, теперь меня разорвало на две половины, обе из которых были бесконечно прекрасны и бесконечно нужны мне, две мечты, две любви, два счастья…

С тех пор мы всегда были вместе — Эрик, Эмиль и я. Тогда с нами еще не было Ив, и мы были слишком беспечны, чтобы думать о выборе. Это произошло гораздо позже и, наверное, мне так и не придется об этом забыть.