Капельки крови рубинами рассыпались по холодному полу. В ночной мгле едва ли можно было разглядеть их богатый, глубокий цвет, но никому и не было до этого дела. Глядя на своё смазанное, словно затянутое молочной дымкой отражение, Элен медленно вытерла нос рукавом платья. Ткань быстро промокла насквозь.
— Ох, юная госпожа!
— Всё в порядке, няня, не стоит, — голос звучал глухо и резал слух.
Няня всплеснула руками и замерла, бросив испуганный взгляд на закрытую дверь. Тишина давила. Казалось, стоит сделать один неверный шаг, и ворвётся монстр.
Элен неловко поднялась на ноги и привычным движением расправила грубую ткань подола. Теплая струйка крови текла по губам, затекала в рот, разливаясь знакомым металлическим привкусом на языке. Слегка задрав голову, девочка поковыляла в сторону ванной комнаты. Няня, отмерев, суетливо забегала по спальне, вспоминая, куда положила аптечку.
В крохотной комнатке, где помещались только умывальник и деревянная бадья, Элен сняла верх платья, расстегнув пуговички на спине. Девочке не хотелось еще сильнее намочить свою единственную одежду.
Ледяная, пахнущая тиной вода обожгла кожу. Элен упрямо смывала с себя кровь, пока не перестала чувствовать пальцы рук. Убедившись, что кровь больше не течёт ручьём из носа, девочка приняла из рук няни скрученный бинт.
— Как же это так, госпожа, — мямлила няня, не зная, куда ей деться. Её госпожа не позволяла одевать себя, и женщине оставалось только стоять в стороне. — Уверена, ваш отец не хотел, чтобы так вышло…
Элен ничего не ответила. Она не хотела расстраивать няню и натянуто улыбнулась растрескавшимися, искусанными губами. Лучше поскорее лечь спать. Рассвет близился, а с ним и очередной день в этом проклятом доме.
Скрип корявых осин за окном не давал покоя. Ни на мгновение не смолкали раздражающе громкие часы. Тик-так. Тик-так.
Бессмысленно пялясь в потолок, Элен старалась ни о чём не думать. Ни о саднящей, распухшей и раскрасневшейся щеке, хранившей росчерк крупного перстня. Ни о холоде, кусавшем за пятки.
Элен зажала нос пальцами. В носу свербило от запаха пыли, пота и плесени, но чихать нельзя. Элен боялась, что кровь снова хлынет и запачкает наволочку. Без мыла её будет трудно отстирать в холодной воде.
Отец, — какое странное слово, — сегодня был не в духе. Он часто бывал “не в духе”, по словам няни, но Элен хорошо знала, когда отец становился по-настоящему зол.
Элен поскребла ногтями плечо, хранившее отпечаток раскаленного прута.
Лучше бы ни о чём не думать. Сделать вид, что ничего этого нет, и ей просто привиделось. Элен не слышит скрежет когтей и утробное рычание. Не видит мыльные разводы краем глаза и не чувствует липкого страха при виде тёмных углов. Всего этого нет.
Чуткий, беспокойный сон потревожил скрип половиц и стук каблуков. Распахнув глаза и сощурившись от света полуденного солнца, Элен с разочарованием поняла, что проспала. Няня не разбудила её, и девочка не успела спрятаться.
— Сестричка! — в комнату ворвался ворох розовых юбок. — Поиграй со мной! Хочу играть в лошадку!
Элен усилием воли прогнала остатки сна и посмотрела на Миели. Пятилетняя кроха в платье, увешанном бантиками, сжимала в руках поводья и маленький хлыст, и счастливо улыбалась.
— Доброе утро, Миели, — сипло поздоровалась Элен, надеясь выиграть пару минут. — Конечно, мы с тобой поиграем. Только дай мне одеться…
— Нет! Хочу сейчас! — Миели топнула ножкой в лакированной туфельке. — Сейчас же!
Заметив краем глаза силуэты горничных, Элен сдержала стон и вылезла из под одеяла. Тонюсенькая сорочка едва прикрывала босые пятки, а рукав постоянно спадал с плеча из-за растянутого выреза.
Опускаясь на четвереньки перед сестрой, Элен молилась, чтобы Миели ограничилась сегодня домом.
— Ура!
Миели споро накинула кожаные поводья, сунув Элен в рот искусанную деревяшку. Неуклюже забравшись на спину сестры, малышка приняла важный вид.
— Н-но!
Щелкнул хлыст.
Каблучки детских туфелек врезались в тощие ребра. Элен чуть не взвыла и стиснула зубы. Слабые руки подкосились в локтях, но Элен устояла и неуверенно поползла на четвереньках.
— Отвези меня в столовую, лошадка! — задорно засмеялась Миели и взмахнула хлыстом.
Удар пришелся на бедро, и из глаз Элен брызнули слезы. Пара капель скатились по щеке, на которой уже во всю расползался чёрный синяк.
— Вперёд!
Поводья хлопнули по плечам. Элен медленно поползла по коридору. Она хотела бы закончить игру побыстрее, но Миели могла упасть, а этого девочка боялась больше всего.
Горничные хлопали и смеялись, подбадривая наездницу. Миели улюлюкала и весело махала ножками, поигрывая поводьями.
— Давай, лошадка, скажи “и-го-го”! Давай!
Щёлк.
— И-хо-хо… — сорвался стон сквозь сомкнутые зубы.
— Громче!
— И-хо-хо! — простонала девочка, ощутив острую боль в ухе. Миели было всё равно, куда бить.
В столовой никого, к счастью, не было. Миели нехотя слезла и побежала на кухню, но Элен не расслаблялась. Она продолжала стоять на четвереньках, зная, что “игра” не закончилась. Через минуту Миели вернулась с деревянной миской.
— Хорошая лошадка! — проворковала Миели и похлопала Элен по голове. — Хорошую лошадку нужно кормить. Вот! Ешь.
Перед Элен поставили миску, полную овощных очисток.
— Я просила морковку или яблоко, — рассказывала Миели, присев рядом на корточки. — Но тётя Лола сказала, что осталось только это. Она заверила, что лошадки это очень любят! Правда, я хорошая хозяйка?
Элен сглотнула и ещё раз посмотрела на содержимое миски.
Кухарка Лола была полной женщиной с приятным круглым лицом и тёплыми карими глазами. Она начала работать в этом доме ещё до рождения Элен, и знала обо всём и всех, кто тут живёт. Кухарка понимала, для какой лошадки просили еды.
Под пристальным взглядом сестры, Элен медленно наклонилась к миске. Стыд и обида скреблись внутри, стремясь вырваться наружу, но давать слабину было нельзя. Ей не простят неповиновения.
— Ешь, — повторно прозвучал приказ.
Элен вздохнула, зажмурилась и схватила зубами что-то горькое и склизкое. Песок хрустел на зубах, но Элен старательно представляла, что это просто крупная соль.
— Ты рада? Довольна? — вопрошала Миели, внимательно следя за каждым движением старшей сестры.
Элен глотала не жуя. Осталось немного потерпеть. Миели устанет и оставит сестру, и тогда Элен сможет добежать до заднего двора и очистит желудок. Ещё совсем чуть-чуть.
— Миели.
Элен подавилась и закашлялась. Миели недовольно прищурилась.
В столовую вошел Марк — её брат. На самом деле они были двойняшками, но понять это было сложно. Внешне они совсем не походили друг на друга.
— Братик!
Миели вскочила на ноги, и Элен позволила себе сплюнуть луковую шелуху. С приходом Марка игры заканчивались.
— Миели, матушка тебя искала, — спокойно сообщил Марк, игнорируя присутствие двойняшки. — Сегодня у нас будут гости.
— Гости! Миели наденет своё новое платье. Братику точно понравится!
— Разумеется, Миели. А теперь иди к матушке. И не бегай по коридору.
— Хорошо! Миели не будет!
Миели скрылась за дверью и наступила тишина.
Элен сняла с себя поводья. Рот болел, весь подбородок был измазан слюной и слизью. Элен вытерла губы рукавом, с тоской отмечая капельки крови на одежде. Марк безучастно оглядел сестру и скривил тонкие губы. Элен ожидала, что он что-то скажет, но брат резко развернулся на каблуках и вышел вслед за Миели. Облегченно вздохнув, Элен с ненавистью посмотрела на забытый хлыст.
Гости означали лишь одно — сегодня Элен останется голодной. Кухарка Лола не покинет свои владения, пока не закончится банкет, а значит и ловить там Элен нечего. Лучше напиться воды и затаиться до самого утра. После банкета все спят до полудня, даже слуги, поэтому можно проскользнуть и урвать остатки пиршества.
— Угу, так и сделаю, — прошептала Элен себе под нос и сжала кулачки.
Её укромный уголок находился в винном погребе за домом. Раньше среди покосившихся серых деревьев стоял ещё и сарай, но его снесли за ненадобностью. Осталась только хлипкая дверца в земле, покрытая толстым слоем мха и лишайника.
Ржавые петли натужно заскрипели. Элен крепко держалась тоненькими ручками за кольцо, уперевшись ногами в сырую землю. Дверь нехотя поддалась.
Затхлый воздух вырвался наружу под аккомпанемент из писка и шороха крохотный лапок. С десяток таких же грязных и тощих, как Элен, крыс быстро расползлись по пыльным углам, запищав что-то недоброжелательное. Мерзкие, с опасным оскалом и налившимися кровью глазами, крысы составляли девочке компанию не по своей воле. Они были здесь хозяевами, а Элен всего лишь гостем.
Усевшись на одну из винных бочек, прижав острые коленки к груди и обхватив их руками, Элен подумала, что если крысы решат напасть на неё всей стаей, у неё не будет сил даже закричать. Да и не придёт никто, как бы громко она не звала на помощь.
Когда конечности уже затекли, а бурление в животе стало вызывать дискомфорт, в погребе ощутимо потеплело. Из самого дальнего и тёмного угла донёсся раздирающий слух скрежет, как будто провели гвоздём по стеклу. Крысы заверещали и бросились в рассыпную. Одна попыталась вскарабкаться на бочку к Элен, но испуганная девочка не глядя пнула животное ногой, сталкивая обратно на пол. Зажав рот рукой, боясь вздохнуть лишний раз, Элен замерла.
Скрежет повторился. Элен вглядывалась во тьму так сильно, что у неё заслезились глаза. Между стеллажами с бутылками ничего не было видно. Тишина. Элен медленно выдохнула и убрала руку. Может, это была змея? Или какой-нибудь грызун побольше, который мог напугать крыс?
Вдруг, носа коснулся тошнотворный запах болотной тины и гнили, будто она упала в выгребную яму, куда сбрасывали мокрые звериные шкуры. Серая пыль взметнулась в воздух, и чутким слухом Элен различила хриплое, тяжелое дыхание напротив. Сердце гулко забилось в груди. Инстинктивно попятившись, Элен задержала дыхание и крепко зажмурилась, вцепившись ледяными пальцами в край бочки до побелевших костяшек. Липкий страх закрался за шиворот, пробежал вдоль позвоночника и впился в рёбра. В лицо Элен дохнуло раскалённым зловонием.
— Дорель, — как гром, раздался приглушённый мужской голос над головой, — нас точно здесь никто не услышит?
Невидимое нечто исчезло также неожиданно, как и появилось, забирая с собой жар и запах помоев.
Элен нехотя открыла глаза. В погребе никого не было. Не успела девочка перевести дух, как сердце снова ушло в пятки. Сверху до неё донёсся голос отца.
— Сюда даже псы опасаются соваться, Форгюль. К делу.
По интонациям, Элен могла сказать, что отец был напряжен — он всегда растягивал слова в такие моменты. Кто же этот “Форгюль”, что он так растревожил отца?
— Не кипятись, Дорель! — шикнул Форгюль. — Пока собрание не началось, я хотел узнать, как обстоят дела с… Ну, ты сам понимаешь, я о…
— Закрой рот, — оборвал его отец и тяжело вздохнул. — Девчонка слепа. Абсолютно бесполезное отродье.
— Уверен? — осторожно уточнил Форгюль. — Может, если испробовать особый метод… Знаешь, на грани смерти многие пробуждали дар.
Отец молчал довольно долго, прежде чем ответить.
— Ты прав. Возможно, раскалённых прутьев было недостаточно.
— Я считаю, — оживился Форгюль, — что мы должны предоставить дело Вивиан.
— Вивиан… Та чертовка? С каких пор она посвящена в дела круга?
— О, ты же знаешь этих женщин.
Мужчина сплюнул.
— Тогда, сегодня после собрания. Буду ждать вас с этой… Вивиан, у себя в кабинете.
Мужчины направились в сторону дома, звук их шагов постепенно стих.
В глазах защипало. Они ведь говорили про неё? Должно быть, про неё. Девочка потёрла шрам на плече через ткань. Он всё ещё давал о себе знать. Неужели, всё это было ради какой-то цели?
Элен медленно сползла на пол и глухо зарыдала, размазывая сопли и слёзы по лицу, захлёбываясь и кашляя. Живот свело судорогой. В груди, там где билось сердце, клокотали обида и злость. Элен мяла пальцами ткань сорочки и резко натягивала, ожидая, что та с треском порвётся. Она ни о чём не хотела знать, ничего не хотела видеть. Ничего не хотела слышать.
После изнурительных рыданий очень хотелось пить, и Элен уже поглядывала на пыльные бутылки из мутного толстого стекла, но вовремя одёрнула себя. Нет-нет, если узнают, что она трогала бутылки отца, то парой синяков не отделается.
Элен до последнего убеждала себя, что отец говорил не про неё. Вдруг, у него есть ещё одна девочка, такая же несчастная, как и Элен? Или нет, ещё более несчастная! И если Элен переждёт ночь в погребе, то с ней ничего не сделают? Этот Форгюн уедет, и про Элен снова все забудут. Да, так будет лучше. Надо только сделать что-то с этой сводящей с ума жаждой.
До полуночи Элен боялась даже встать и залезть обратно на бочку. Она то и дело бросала подозрительные взгляды в сторону тёмного угла. От голода у неё кружилась голова, но страх не позволял прикрыть глаза ни на секунду. Элен не знала, что страшнее — отец, или это неясное нечто.
Когда ночная сырость добралась и до погреба, Элен услышала снаружи топот и крики.
— В саду нет!
— В комнате тоже пусто!
— Найдите её! Она не могла уйти далеко.
Элен вздрогнула и переползла за самый дальний стеллаж, стараясь издавать как можно меньше шума. Прижавшись к стене, Элен затаилась.
Дверца в потолке закряхтела под чьим-то весом. Из щелей на лестницу посыпалась пыль и комья земли.
— Господин, девочку не видели с самого утра, — отчитался запыхавшийся слуга.
— А няня?
— Так, господин… — слуга замялся. — По вашему приказу, няню казнили ещё на рассвете.
Глаза Элен расширились от ужаса. Девочка непроизвольно всхлипнула и тут же испуганно прижала ладонь ко рту.
— Ты слышал?
— Господин?
— Я слышал какой-то звук.
— Возможно, это крысы?
Дорель напряженно молчал.
Всем своим естеством вслушиваясь в каждое слово, каждый звук снаружи, Элен не сразу ощутила, как что-то тёплое коснулось ноги.
Большая буровато-серая крыса забралась девочке на колени и теперь обнюхивала ткань сорочки. Элен вцепилась зубами в собственную руку и во все глаза уставилась на крысу, стараясь прогнать накатившую волну омерзения. Языка коснулся знакомый солоноватый привкус.
— Действительно, крысы. Пошлите кого-то обыскивать ближайшие территории. Найдите девчонку!
— Да, господин!
Слуга убежал. Его топот спугнул крысу, и Элен рвано вздохнула. Она почти успокоила колотящееся сердце, когда дверь с грохотом отворилась, впуская в погреб свежий воздух.
Скрипнули подгнившие ступени.
— Агир.
Вспыхнул ослепляюще-яркий свет. Крысы заверещали и начали хаотично носиться по полу. Парочка самых злых хвостатых набросилась на ноги нежданного гостя.
Шмяк.
— Крысы, — полным отвращения тоном сказал Дорель, отряхивая пальто от невидимой пыли.
Элен чуть наклонилась и попыталась разглядеть фигуру отца в щели между бутылками. Стеллажи закрывали обзор, поэтому видна была только размытая тень на серой стене. Тень дрожала, как будто её отбрасывало пламя свечи.
Дорель сделал несколько шагов по погребу, разглядывая свою коллекцию вин и коньяка. Он не испытывал особой любви к алкоголю, но положение обязывало иметь ряд определенных “увлечений”. Дорель считал себя скорее коллекционером, нежели ценителем. Убедившись, что в его погребе всё осталось на своих местах, Дорель развернулся и двинулся к выходу, погасив огонь, горевший в ладони.
Услышав скрип ступеней, Элен позволила себе сделать судорожный вздох. Она ликовала. Опасность миновала на какое-то время. Теперь ей надо решить, что делать дальше. “Зоун”, - произнесенное холодным, отцовским голосом, было последним, что Элен услышала до того, как её сознание поглотила тьма.
Элен очнулась за мгновение до того, как грубая ладонь ударила её наотмашь по щеке. Боль от хлёсткой пощечины отрезвила.
— Наконец-то, — протянул незнакомый мурчащий голос.
Возле Элен стояла молодая женщина с копной тёмно-рыжих кудрявых волос, уложенных прядь к пряди, словно у фарфоровой куклы. Женщина трясла ладонью с длинными, острыми ногтями цвета спелой вишни.
Элен лежала на полу в кабинете отца. Она хорошо знала этот геометрический узор на темно-синем ковре. Руки, до этого придерживающие её за плечи, сжались.
— Пряталась среди крыс, как настоящая… Впрочем, что взять с отродья?
Дорель стоял к девочке спиной, расслабленно опустив плечи и сцепив руки в замок. Перед ним лежала карта. Она занимала собой весь рабочий стол и была прижата по углам полупустыми бокалами. Склеенная из нескольких полотен толстой коричневой бумаги, карта была испещрена множеством чернильных линий. Со стороны могло показаться, что это просто набор черт и кривых, но в этом и была главная особенность. Дорель сделал полшага в сторону и слегка наклонил голову. Рисунок перед его глазами изменился. Дорель был весьма собой доволен. В конце этого собрания карта Линий, наконец, была завершена. Оставалось лишь проложить маршрут до цели.
— Давайте уже начнём, — разорвала тишину женщина. Она плавно наклонилась и вцепилась ногтями в подбородок девочки.
Элен застонала. Силком повернув голову в сторону, чтобы получше рассмотреть лицо, женщина прищурилась. Увидев большой уродливый синяк, несколько царапин и опухшие от слёз красные глаза девочки, Вивиан довольно улыбнулась, растянув пухлые малиновые губы.
— Совсем на тебя не похожа, — констатировала женщина и сморщила носик.
— Это мы сейчас и узнаем. Вивиан?
Дорель передернул плечами и развернулся лицом к дочери. Дорель не испытывал к собственному ребенку ровным счётом ничего — ни любви, ни ненависти. Этот сжавшийся комок с гнездом немытых волос на голове вызывал лишь легкое недоумение. Ведь они с Марком вышли из одной утробы, от чего такая большая разница?
— Если огонь уже был, — притворно задумавшись, протянула Вивиан, — то как насчёт воды? Балонаве!
Глотку Элен нестерпимо обожгло. Вода! Везде была вода. Она затекала в рот, нос, глаза и уши. Девочка забилась на полу, словно рыба, выброшенная на берег, молотя ногами и хватаясь за шею, стараясь откашляться. Большие пузыри устремились вверх и полопались, достигнув поверхности окружающего голову девочки пузыря. В панике, Элен попыталась сделать ещё один вздох, и вода беспрепятственно затекла в горло. В мозгу словно что-то взорвалось, причиняя острую боль, от которой темнело в глазах.
— Достаточно.
Вивиан, не скрывающая удовольствия от пытки, фыркнула и щёлкнула пальцами, взрывая водяной шар.
Форгюн схватил девочку, перевернул её на живот и ударил по спине, заставляя воду вытечь из лёгких. Элен закашлялась и сделала хриплый вдох. Через мгновение её стошнило прямо на ковёр. Скривившись, Форгюн сделал шаг в сторону, оттаскивая девочку за волосы с ковра. Подняв Элен так, чтобы она могла посмотреть на Дореля, Форгюн застыл.
— Что ты видишь? — спросил Дорель, проводя рукой с крупным перстнем перед собой.
Элен дёрнулась и обмякла. Она ничего не соображала, перед глазами всё плыло.
— Отвечай! — рявкнул Форгюн и тряхнул Элен.
— Ничего! — застонала девочка, глядя в холодные глаза отца. — Я не вижу. Ничего не вижу…
— Чёрт!
Форгюн с силой отбросил Элен в сторону и вытер руку о сюртук. Дорель равнодушно поправил очки.
— Продолжать?
Вивиан не скрывала своего энтузиазма, счастливая улыбка цвела на кукольном личике. Форгюн неодобрительно покосился на женщину. Вивиан была ему неприятна, впрочем, как и любая другая женщина, не умеющая держать свои амбиции в узде. Глядя на подобных Вивиан, Форгюн не мог не потешить своё самолюбие мыслью, что его собственная жена сидит дома и занимается тем, чем и следует заниматься всякой уважающей себя даме.
— Продолжай.
— С радостью! Элатрик!
Элен прошибло до самого основания её хрупкого тельца. Поврежденные связки не издавали ни звука, из горла вырывался только хрип. Глаза затянуло пеленой мыльных разводов.
— Что ты видишь?
Голос отца едва доносился до Элен, втискиваясь в какофонию звуков, разрывающих голову на части.
— Ни… чего… Пытка прекратилась.
Форгюн с отвращением посмотрел на изломанное тельце, лежащее в луже воды и рвоты. Расфокусированным взглядом этот ребенок вряд ли мог разглядеть даже лицо склонившейся над ним Вивиан.
— Это бесполезно, — сухо резюмировал Форгюн. — Если она не видит даже такое явное проявление…
— А-а!
Пронзительный визг снаружи заставил всех вздрогнуть. Дорель посмотрел в окно и выругался сквозь зубы. Завеса вокруг его дома стремительно растворялась, словно смытая водой мыльная пена. Вивиан, ощутив знакомую волну жара, беспокойно завертелась. Она встряхнула руками, прогоняя по пальцам легкие разряды тока.
— Дорель, что там?
— Отец!
В кабинет ворвался Марк, держа на руках перепуганную и побледневшую Миели. Заметив на полу тело сестры, Марк впал в ступор, но грозный взгляд отца быстро привел мальчика в себя.
— Они здесь, — онемевшими губами промямлил Марк. — Защита прорвана.
— Как барьер мог пасть?! — завопила Вивиан. — Когда нас в доме так много!
Форгюн сравнялся цветом лица с побелкой. Он был достаточно стар и опытен, чтобы сразу понять, почему завеса лопнула.
— Больше никого не осталось, Дорель, — тихо произнёс Форгюн и пригладил свои седые волосы. — Они ушли без нас.
— Я догадался, — процедил Дорель и направился к книжному шкафу, перешагнув через тело.
Встав почти вплотную, мужчина что-то тихо прошептал себе под нос и приложил к шкафу правую руку с перстнем на среднем пальце.
— Уходим.
— А мамочка? — прохныкала Миели, оторвав заплаканное личико от плеча брата.
Дорель ничего не ответил. Форгюн бережно свернул карту и прижал к груди.
Увидев, как отец, брат и сестра исчезают в мутном радужном мареве, Элен испытала такое облегчение, какое не дарил ей даже самый крепкий сон. Она всей душой надеялась, что они ушли навсегда.
Напряжение, до того удерживающее Элен в реальности, схлынуло. На грани яви и блаженного забвения, среди чернильных теней дверного проема, Элен, как могло показаться её воспаленному сознанию, наконец, увидела.