Викинги. Походы, открытия, культура

Глава VIII Анатомия дракона

Наступало время и те, кто уходил «в викинг», возвращались к родным берегам… Нуждались в основательной починке потрепанные в непогодах и абордажных схватках корабли, а едва затянувшиеся раны требовали домашнего ухода. Добычи было в достатке и теперь ей следовало расчетливо распорядиться — что пристроить в хозяйстве, что с выгодой сбыть соседям или на ближайшем торгу. Заждавшимся родичам и друзьям надлежало поведать о совершенных в походе подвигах и вручить подарки, подтверждающие правдивость рассказчика.

^{Рис. 37. Монеты, поступавшие в Скандинавию в результате торговых операций как жалованье наемников и в виде военной добычи викингов: франкские денарии (конец VIII — нач. IX и конец IX–X вв.), английский пенни (конец X — нач. XI вв.), саксонские пфенниги (X–XI вв.), золотой динар и серебряный дирхем арабского Востока (IX–X вв.), золотой солид и серебряный милиарисий Византии (X XI вв.), златник и сребряник Владимира Святославича (конец X — нач. XI вв.) и «Ярославле сребро» (нач. XI в.). Скандинавские граффити (метки) на иноземных монетах: «бог», «богатство», «Тор», «амулет»}

У себя на родине свирепые пираты, повергавшие в трепет пол-Европы, превращались в рачительных и радушных хозяев, оборотистых торговцев, почтительных сыновей, любящих мужей и отцов. Даже «морские конунги», пополнявшие дружины крепкими, жаждавшими богатства и славы парнями, временно поступаясь суровыми требованиями своего кодекса чести — никогда не спать под закопченной крышей и никогда не пировать у очага («Сага об Инглингах»), — вели на берегу самый респектабельный образ жизни.

В свои права вступала система ценностей, совершенно отличная от той, что господствовала на палубах боевых кораблей…

Жилище. Типичной жилой постройкой европейского Севера были так называемые «длинные дома» — внушительные сооружения длиной 40–60 метров и шириной около 10 метров. Встречались и более крупные строения. Так, «длинный дом» одного из землевладельцев с Лофотенских островов (северо-запад Норвегии) достигал почти 80 метров в длину. Контуры стен образовывали ряды врытых в грунт деревянных столбов, промежутки между которыми заполнял обмазанный изнутри и снаружи глиной плетень. Иногда глину заменяла обкладка из торфа с внешней стороны. Высота стен была обычно в рост человека или ненамного превышала его.

Основу высокой, четырехскатной кровли составляла частая «решетка» из многочисленных лагов и легких продольных балок, скрепленных деревянными нагелями и перевязкой из ивовых прутьев или ремней. Изнутри конструкцию поддерживали два продольных ряда столбов, связанных вверху поперечным брусом. Скаты крыши крылись гонтом, камышом или дерном.

Оконных проемов не имелось. Входов обычно было два, и помещались они в торцах постройки, традиционно ориентируемых на запад и восток, причем первый именовался «мужским», а второй — «женским».

Поперечные ряды столбов с легкими перегородками делили внутреннюю площадь на три отсека. Боковые помещения использовались для хозяйственных надобностей: в одном содержали скот и запасы корма для него, в другом обмолачивали и хранили зерно. Центральный отсек был жилым и одновременно служил для приготовления пищи. Здесь, в центре, располагался обложенный камнем открытый очаг (иногда два), при топке которого дым уходил через оставленное в крыше отверстие.

В Скандинавии «эпохи викингов» на основе традиционной конструкции «длинных» жилых строений развивается их особая разновидность — дома «треллеборгского» типа. Их размеры обычно не превышали 30 метров в длину и 7–8 метров в ширину. Столбы, оконтуривающие длинные стены, устанавливались рядами в виде дуг, что придавало постройке ладьевидные очертания. Это сходство подчеркивалось напоминавшими корабельные штевни коньками крыши. Лаги кровли своим основанием упирались в грунт, а низкие стрехи образовывали вдоль стен нечто вроде крытых галерей, которые в Исландии, Гренландии и норманнских поселениях Северной Америки заполнялись земляной присыпкой или торфом. Пара дверных проемов могла помещаться как в торцах здания, так и в длинных стенах, ближе к их краям. Нередко входы оформлялись в виде небольшого тамбура, что значительно улучшало теплоизоляцию.

Внутренняя площадь делилась поперечными рядами столбов с легкими переборками на 3–4 отсека. Объединение под одной крышей жилых и хозяйственных помещений в домах «треллеборгского» типа было явлением довольно редким, очаги (явный признак жилья) могли размещаться во всех отсеках.

Наряду с «длинными домами» в «эпоху викингов» на Севере начинают возводиться небольшие однокамерные домики. Почти квадратные в плане, с высокой двускатной кровлей, они составляли основу плотной застройки раннегородских поселений. Прослеживаются изменения в технологии сооружения стен: традиционный плетень между столбами часто заменяется набором тщательно пригнанных друг к другу деревянных плах или обрезных досок, уложенных горизонтально в продольные пазы на оконтуривающих стены столбах. С X века под жилье стали широко использоваться также постройки пол у земля ночного типа.

Ни в одном из вариантов жилищ твердого покрытия пола не предусматривалось. Утрамбованная грунтовая поверхность попросту выстилалась сменяемым время от времени слоем камыша.

Интерьер жилых помещений был более чем скромен. Его основными элементами являлись широкие, приподнятые на 35–40 сантиметров от пола коробчатые помосты, занимавшие пространство между стенами и продольными рядами опорных столбов крыши. Такие же конструкции могли помещаться вдоль торцевых стен и внутренних перегородок, если те и другие были глухими.

^{Рис. 38. «Длинный дом» традиционной конструкции. Дом «треллеборгского» типа. Жилище скандинавских поселенцев в Исландии, Гренландии и Северной Америке. Однокамерное жилое строение. Полуземлянка}

Грубоватую отделку стен скрашивали живописно развешенные на них предметы вооружения, щиты, доспехи и редкостные по величине или окрасу шкуры добытых на охоте зверей. У хозяев позажиточней это суровое убранство дополнялось драпировкой из цветной, либо украшенной вышивками ткани. Наиболее состоятельные позволяли себе сверх того покрывала из дорогой материи на околостенных настилах и ковры на полу.

Набор мебели особым разнообразием не отличался. Большинству обитателей дома приходилось довольствоваться в качестве лежанки и для сиденья околостенными настилами. Лишь домохозяин имел собственную кровать и кресло с подлокотниками и высокой спинкой. Роль шкафов и тумбочек исполняли расставленные тут и там лари и окованные сундуки. Имелись также низкие, неширокие столы, которые вносили в жилые помещения на время трапез.

Неотъемлемой частью интерьера были светильники. В богатых домах их роль выполняли неглубокие, полусферической формы металлические чашки на длинных, заостренных для втыкания в земляной пол, кованых штырях. Жилища попроще освещались глиняными или вырезанными из мягкого камня плошками. Горючим служил топленый жир, в который опускали фитилек, свитый из растительных волокон.

Хозяйственная деятельность, быт и досуг. День в доме начинался рано — с восходом солнца мужская и женская половины его обитателей уже приступали к работе по хозяйству. Включались в нее и недавние участники пиратских рейдов. Те, кто не утратил тяги к земле, отправлялись на пашни, заготавливали корма для скота и топливо. Другие, уже порядком сжившиеся с ремеслом викингов, приводили в порядок корабли, готовя их к новым походам, или занимались рыболовством, добычей морского зверя и охотой, требовавших достойных воина навыков — верного глаза и твердой руки, силы и ловкости, отваги и выдержки.

Морские промыслы особенно важную роль играли для жителей Норвегии с ее самыми скудными в Скандинавии ресурсами земель, пригодных для обработки. Рыбу били острогами, ловили снастями, требовавшими наживки, различными ловушками и сетями. Тюленей и моржей норовили застать врасплох на лежбищах, а преследуя в открытых водах, старались если не загарпунить, то оттеснить к берегу, где в ход шли топоры, копья и стрелы. Самые отчаянные добытчики рисковали пойти с гарпуном и на кита, но все же этих гигантов предпочитали видеть обессиленными, выброшенными штормом на мелководье[77]. Объектами охоты были птица, мелкая наземная дичь, олени, лоси и кабаны. На хищных зверей ходили главным образом ради шкур с хорошим мехом.

^{Рис. 39. Монеты, чеканенные в Скандинавии и на захваченных норманнами территориях: монеты Хедебю (IX–X вв.), Норвегия (1016–1028 гг.), Дания (посл. четв. X — перв, треть XI вв.), скандинавские владения в Ирландии (X — нач. XI вв.), монеты Йорка под властью викингов (X в.), Англия под властью датчан (1016–1035 гг.), северные подражания чеканке арабского Востока и Византии}

Не считались низкими занятиями и некоторые виды ремесел. Норвежский «конунг-викинг» Олав Толстый, к примеру, был признанным мастером кузнечного дела. Почиталась также и торговля, в значительной степени связанная с реализацией привезенной из походов добычи.

В течение дня трапезничали дважды — около полудня и по завершении всех работ. Рацион скандинавов был весьма многообразен: мясо животных, птиц, а также рыба в вареном, жареном, копченом и вяленом виде; приготовленные различными способами птичьи яйца, съедобные моллюски и растительные морепродукты, грибы… Важнейшую роль в системе питания играли сливочное мало и сыры. Приправами к кушаньям служили лук, тмин, горчица, хрен… Присутствовали в «меню» также каши и печеные из ячменной и ржаной муки лепешки. Роль десерта выполняли подслащенные медом дикие яблоки, лесные орехи и ягоды. Сопровождающими пищу напитками были: цельное и кислое молоко, два сорта пива — «ol» (легкое) и «bjor» (крепкое), ягодная или плодовая брага, медовуха, изредка — заморские вина.

Такое изобилие было характерно, скорее, для пиров, когда хозяин полагал своим долгом блеснуть хлебосольством. В обыденной жизни трапезы состояли из двух-трех блюд, разве что вечером к столу подавалось больше пива.

Во время еды пользовались столовой посудой, изготовленной преимущественно из дерева, реже — из глины. Обыденный ассортимент не принадлежал к числу широких: неглубокие лотки-блюда, миски и чашки, отличавшиеся от них по большей части лишь меньшими размерами. Жидкую и рассыпчатую пищу ели с помощью деревянных ложек, с мясом и рыбой управлялись ножом и руками. В торжественных случаях на столах появлялись скатерти и приличествующее достатку дома количество столовой посуды более изысканных форм (в том числе металлической) местной и иноземной работы. Традиционные рога для питья с оковкой устья и острия соседствовали с редкими и ценимыми на Севере стеклянными кубками, произведенными мастерами Рейнской области.

^{Рис. 40. Столовый набор скандинавов в «эпоху викингов»: серебряные кубки, деревянное блюдо-лоток, окованный рог для питья, миски из дерева и камня, деревянная ложка, металлическая спица-вилка, вилка с коленчатой рукоятью}

Наряду с ложками и ножами, при еде применялись особые вилки с коленчатым черенком рукояти и загнутыми, словно крюки, зубцами, которыми подхватывали с блюд мясо и рыбу[78].

После вечерней трапезы наступало время досуга. По субботам его обычно использовали для мытья в бане с обязательной парилкой, но, в общем, каждый волен был распорядиться им как заблагорассудится. Долгими зимними вечерами, когда заняться было нечем, обитатели дома собирались у очага, беседовали, перебрасывались шутками, слушали рассказы возвратившихся из «викинга» молодцов о своих похождениях. Большой удачей было, если среди домочадцев кто-либо владел поэтическим даром. Мужчинам доставляло удовольствие еще раз полюбоваться оружием, смахнуть с него пыль и обновить смазку. Находились желающие померяться силами в настольных играх «тавлеи» (нечто вроде шашек или шахмат) и «мельница», а то и метнуть кости на какой-нибудь интерес. К ночи на околостенных настилах и хозяйских ложах раскладывались тюфяки, подушки и стеганые одеяла (и то и другое нередко на гагачьем пуху), а с наступлением зимней стужи — вдобавок меховые покрывала. День был окончен, дом погружался в сон…

Внешний облик, одежда и аксессуары. Возвращение из «викинга» подразумевало не только отказ от обычаев, образа жизни и привычек пиратской вольницы. Равнодушные в условиях походной жизни к внешнему лоску, по прибытии на родину викинги уделяли ему самое пристальное внимание, справедливо полагая, что это едва ли не самое яркое проявление преуспевания и престижа.

Франкский поэт IX века Гельмольд Нигель, которого никак нельзя заподозрить в симпатиях к северянам, отмечая, что те «живы, поворотливы и храбры до излишества», не забыл помянуть и о таких достоинствах скандинавских мужчин, как «высокий рост, красота лица и благородство движений».

Столь завидные внешние данные выгодно подчеркивала свойственная норманнам чистоплотность — явление в те времена весьма редкостное для Западной Европы. Причем дело не ограничивалось традиционными субботними омовениями в бане с обязательной сменой нательной одежды. Состояние обнаруженных в погребениях «эпохи викингов» зубов убедительно свидетельствует о тщательном уходе за ними.

Другой характерный пример — к числу заурядных археологических находок относятся миниатюрные костяные лопаточки для чистки ушей. Не оставались без внимания и ногти, причем не последнюю роль здесь играли соображения религиозного свойства — согласно поверьям скандинавов, всякий, кто умрет с неостриженными ногтями, доставит материал для постройки гигантского корабля в преисподней.

^{Рис. 41. Предметы личной гигиены, использовавшиеся скандинавами в «эпоху викингов»: костяные гребни (верхний — с чехлом), пружинные ножницы, бритва, лопаточка для чистки ушей, пинцет}

Особенно заботливым было отношение к волосам. Доказательство тому — выявленное в ходе археологических изысканий огромное количество роговых и костяных гребней с накладной, изящно профилированной спинкой, нередко украшенной искусной резьбой. Те, что имели частые мелкие зубцы, предназначались для вычесывания паразитов, а более редкие — для укладки волос. Многие гребни имели специальные чехольчики — явный признак того, что владельцы носили их с собой постоянно.

Судя по дошедшему до нас изобразительному материалу, наиболее популярной мужской прической были волосы до плеч, тщательно зачесанные с висков за уши. На некоторых изображениях отчетливо была видна завивка, образующая по краю прически, со стороны шеи, аккуратную буклю. На рисунках с каменных стел можно было заметить мужчин и с более длинными волосами, ниспадающими на лопатки в виде не то косицы, не то «конского хвоста».

Не менее любовно ухаживали мужчины и за лицом. По изображениям прослеживается несколько фасонов бород, где ведущими формами были округлая «скобка» и «клин». Встречались и более вычурные варианты: датский «конунг-викинг» Свейн Харальдсон заслужил прозвище «Вилобородый» за манеру заплетать свою длинную бороду в косицы. Усы, с бородой или без нее, носили длинные, прямые, или со щегольски подкрученными кверху концами…

Следует, однако, отметить, что, судя по изобразительному материалу, немалой популярностью у мужчин пользовалась и гладко выбритое лицо. Желая придать ему большую выразительность, применяли косметику.

В Хедебю, крупнейшем торгово-ремесленном центре «эпохи викингов» на западе Балтики, существовало производство особых красителей для век, которыми пользовались как женщины, так и мужчины. И притом весьма умело: по замечанию арабо-испанского купца Ибрагима-аль-Таруши, это было им весьма к лицу.

Расхожую истину о том, что одежда делает человека, на Севере усвоили твердо. Повседневный мужской костюм покроем и набором деталей практически не отличался от того, что надевали в походы, разве что ткань на его пошив шла более тонкой выделки.

^{Рис. 42. Внешний облик норманнов по скандинавским изображениям IX–XI вв.}

Традиционный наряд мужчины составляла рубаха навыпуск, длиной до середины бедер или немногим более, с простым или раз* резным воротом, и подвязывающиеся у щиколоток длинные узкие брюки. Реже встречались короткие, чуть ниже колен панталоны. Благодаря контактам с Востоком в моду входят также шаровары со множеством складок, подхватывавшиеся перевязкой под коленом. Для пошива использовались отбеленные или крашенные ткани изо льна и шерсти.

В зависимости от погоды или сезона надевался плащ (в особо сильные холода — подбитый мехом), скреплявшийся застежкой на правом плече или груди, сермяжные «дождевики» с капюшоном, а также куртки из ткани, кожи и меха.

Основным видом обуви были полуботинки на мягкой подошве, без каблуков, с ремешками, затягивавшимися у щиколоток или оплетавшими голень и завязывающимися под коленом. По необходимости обувь дополнялась ткаными обмотками либо меховыми «гетрами». Были в ходу также и сапоги. В холодное время года под обувь надевали толстые шерстяные вязаные носки.

Головными уборами служили различного фасона капюшоны, небольшие, без полей, шапочки из сукна или войлока (по древнерусской терминологии «урманки») и колпаки с кистями на макушках, отороченные по тулье мехом.

Одежду для торжественных случаев и праздников нередко шили из дорогих заморских тканей — шелка, тонкого сукна… Вещи украшались вышивкой, обшивались узорчатой тесьмой, галуном или нарядно окрашивались. Вышивка, а то и тиснение, покрывали поверхность парадной обуви, кроившейся из тщательно выделанной тонкой кожи.

Обычным дополнением к такого рода одежде служили многочисленные аксессуары — пуговицы из цветных металлов, перстни, браслеты, застежки-фибулы и булавки с подвижным узорчатым кольцом на головке для скрепления концов плаща, небольшие орнаментированные крючки для скрепления обмоток на голенях, шейные обручи-гривны, цветастые или же искусно вышитые тончайшей металлической нитью налобные повязки… С Востока пришла мода на пояса с набором чеканных или литых узорных бляшек, к которому подвешивали различные предметы личного обихода — кресала, нож, кошель и гребень.

^{Рис. 43. Скандинавские металлические украшения «эпохи викингов»: гривны (плетеная и с «молоточками Тора»), фибулы («подковообразные» и «равноплечая»), «кольцевидные» булавки, шейные амулеты (зооморфный и «молоточек Тора»), браслеты (гладкий и «витой»)}

И конечно же необходимым дополнением к парадному костюму мужчины-викинга служили подчеркивающие его воинские заслуги отдельные предметы вооружения, отличающимся богатством отделки.

«Сага о людях из Лаксдаля» так описывает наряд одного из знатных исландцев: «Гейрмунд… был одет в пурпурное одеяние, и сверху на нем был меховой плащ, на голове — шапка из медвежьего меха, а в руке — меч…».

А вот как выглядела погребальная (сравнимая с парадной) одежда богатого «руса», скандинавского война-купца, по-видимому, уже основательно освоившегося на «Восточном Пути», согласно свидетельству араба Ахмеда-ибн-Фадлана (922): «…Надели на него шаровары, и гетры, и сапоги, и куртку, и кафтан парчовый с пуговицами из золота, и надели ему на голову шапку из парчи, соболевую…». Еще более великолепными были одеяния, в которые облачались для своих торжественных выездов конунги северных стран. Собираясь в поездку, Сигурд — отец Харальда Сурового, «…натянул на ноги высокие сапоги из козьей кожи и прикрепил к ним позолоченные шпоры… надел одежды из драгоценной ткани, а сверху — алый плащ. Он опоясался мечом, надел на голову позолоченный шлем…».

А еще почитавший отеческих богов северянин, отправляясь из дома по делам, не забывал украсить себя разного рода амулетами-оберегами, среди которых почетнейшее место занимали подвески в виде миниатюрных молоточков — символов Тора, одного из ведущих божеств скандинавского пантеона…

Изобразительное искусство, поэзия, письменность. Будучи неприхотливыми и даже, пожалуй, грубоватыми в обыденной жизни (не говоря уж о походном быту), викинги показали себя, на удивление, тонкими ценителями прекрасного. Справедливости ради, нельзя не упомянуть о том, что эстетические запросы северных воинов-мореходов в немалой степени носили утилитарный характер. Искусные украшения боевых судов служили доказательством престижа их владельцев, изысканная отделка оружия и снаряжения указывали на воинский статус викинга, а поминальные памятники и поэтические произведения увековечивали деяния участников заморских походов. Но и при этом таланта мастеров европейского Севера оспорить невозможно.

^{Рис. 44. «Bildsten» — каменная стела с о. Готланд (около 800 г.)}

Изобразительное искусство Скандинавии «эпохи викингов» представлено главным образом резьбой по дереву, камню, кости и рогу, а также выполненными в различной технологии малыми формами из цветных металлов. По большей части, это плоскорельефные, орнаментальные композиции — от сравнительно простых, состоящих в основном из геометрических элементов, до предельно сложных, где сочетается «звериная» орнаментика и вычурное ленточное плетение. Высокий рельеф, прорезные изображения и скульптура встречаются реже. Реальные объекты (корабли, оружие, животные и птицы, люди) переданы, как правило, схематично или с высокой степенью стилизации. Что касается искусства живописи, то оно находилось в зачаточном состоянии и сводилось к раскраске произведений резчиков по дереву и камню.

Изобразительный материал подразделяется на несколько основных стилистических групп, которым присвоены названия тех географических пунктов, где были сделаны первые, наиболее представительные, археологические находки.

В первой половине IX века в Скандинавии бытуют стили «Броа» (Готланд) и «Усеберг» (Норвегия) — наглядные иллюстрации интенсивного поиска новых форм, призванных заменить изживающие себя мотивы и образы, унаследованные от предыдущей эпохи. Одним из ведущих орнаментальных элементов становится «хватающий зверь» — чудовище, готовое вцепиться зубастой пастью и когтистыми лапами в собственное, причудливо извивающееся, тело. Композицию дополняют ажурное ленточное плетение и мелкие декоративные элементы — насечка, штриховка, точечное заполнение. Нередки композиции, целиком состоящие из «плетенки» и чисто геометрические. Наряду с традиционными элементами, в скандинавской орнаментике начинают употребляться утрированные изображения человеческих лиц — «анфас», заимствованные из искусства народов Средней Европы.

Художественные эксперименты конца VIII — первой половины IX века завершились оформлением в скандинавском изобразительном искусстве двух ведущих стилей периода наивысшего подъема «движения викингов».

Стиль «Борре» (Норвегия), существовавший в 840–980 годах, обогатил орнаментальные композиции рядом новых компонентов. Одним из них стал «каролингский лев» (франкского происхождения), переработанный в соответствии с требованиями «звериной» стилистики Севера. Анатомия «львиных» фигурок не имеет почти ничего общего с реальной. Утрированное туловище развернуто в профиль, стилизованная ушастая голова с оскаленной пастью — в фас. Беспорядочно распластаны лапы, некоторые из них сжимают когтями тело «льва» или цепляются за традиционно дополняющую композицию — ленточную плетенку. Иногда несколько подобных существ изображены сцепившимися в смертельной схватке.

Среди иноземных заимствований, использовавшихся в стиле «Борре», оказались также отдельные детали орнаментики ирландцев, англо-саксов, славян и даже народов Востока, откуда в северное искусство проникло изображение трилистника характерной формы — «пальметки».

Существенные изменения претерпевают доставшиеся от экспериментаторских стилей первой половины IX века «маски». Они становятся рельефнее, превращаясь иной раз едва ли не в скульптурное изображение. Появляется особая разновидность, представляющая совершенно фантастические лики человеко-зверей. Еще одну разновидность «масок» можно, пожалуй, рассматривать как группу освященных традицией «канонических портретов» неких эпических героев.

Стиль «Еллинг» (Дания), получивший распространение в 870–1000 годах, не был, в отличие от предыдущего, столь насыщен иноземными заимствованиями и в большей степени соответствовал традициям скандинавского изобразительного искусства VII–VIII веков.

Ведущим элементом еллингской орнаментики выступают змееподобные чудовища, изображаемые чаще всего попарно, переплетенными наподобие восьмерки. Их тела в виде извивающихся лент четко обозначены двойным контуром, а внутреннее пространство заполнено поперечной штриховкой, насечкой или выпуклыми точками. Головы, повернутые в профиль, трактованы чрезвычайно сдержанно: показаны только округлые большие глаза и раскрытая пасть. При изображении конечностей мастера иногда ограничиваются лишь передними. Изящно изогнутые узкие, длинные ленточные отростки, отходящие от головы и лап, завершают композицию, придавая ей цельный, компактный вид.

«Борре» и «Еллинг» сосуществовали не только во времени. Нередки примеры, когда выполненные в столь разных между собой стилях композиции, тем не менее, гармонично сочетаются в оформлении одной и той же вещи.

Заключительный этап «эпохи викингов» был отмечен появлением в северном изобразительном искусстве так называемого «Стиля Большого Зверя». Последний, впрочем, не представлял собой некоего целостного художественного направления. Его вариантом в Дании был стиль «Маммен» (960–1020 гг.), в Норвегии — «Рингерике» (980–1090 гг.), в Швеции — «стиль рунических камней» (примерно с 1000 года).

^{Рис. 45. Мачтовый вымпел-флюгер скандинавского боевого судна (о. Готланд, вторая пол. X — первая пол. XI вв.)}

Центральным композиционным образом первых двух становится западноевропейский «шагающий лев», радикально переработанный в соответствии с местными эстетическими вкусами. Изображения плоскостные, выделенные обычно двойным контуром. Объем показан линейными завитками на плечах и бедрах. Туловище зверя напоминает скорее лошадиное или оленье. Львиную голову заменяет развернутая в профиль драконья. Высунутый язык, хвост, лапы обильно усыпаны длинными, узкими отростками — «усиками» (также западноевропейское заимствование) с завернутыми спирально окончаниями. В виде пучка «усиков» представлена и пышная львиная грива. Дополнительным элементом композиции, как обычно, выступает ленточное плетение.

Разница между датским и норвежским «львами» незначительна и заключается, главным образом, в трактовке отдельных деталей.

В отличие от своих сородичей из Дании и Норвегии Большой Зверь «стиля рунических камней» был строже выдержан в традициях северной «звериной» орнаментики. Змеиное, упруго извивающееся тело, увенчанное изящной драконьей головой с узкой вытянутой мордой и наличие лишь передних конечностей — черты явно доставшиеся в наследство от стилистики «Еллинга». В сравнении со своим датским предшественником Большой Зверь шведов выглядит более могущественным, что не удивительно, если учитывать связь нового образа с соответствующей категорией памятников. Тело чудовища, окаймляющее обычно стесанную на «руническом камне» плоскость, изображалось лишенным объема и служило фоном для нанесения надписей.

Разновидности «Стиля Большого Зверя» отнюдь не представляли собой изолированные друг от друга узколокальные явления. Напротив, их сочетание в оформлении одной и той же вещи — дело вполне обычное в пределах всей Скандинавии. Наряду с этим развивается и взаимопроникновение «Маммена», «Рингерике» и «стиля рунических камней». Итогом этого процесса стало формирование к 50-м годам XI века стиля «Урнесс», время расцвета которого выходит, однако, за рамки «эпохи викингов».

^{Рис. 46. Стилистика «рунических» камней (Швеция, конец X — первая пол. XI вв.)}

Сколь бы великолепными ни были произведения изобразительного искусства, их создание в глазах раннесредневекового скандинавского общества выглядело не более чем ремеслом, пусть даже достойным особого уважения. Иное дело стихосложение, совершенство в котором почиталось воистину божественным даром.

Согласно древнескандинавским мифологическим преданиям, дарующий поэтический талант волшебный элексир, именуемый Медом Поэзии, был приготовлен карликами Фьяларом и Галаром из крови умерщвленного ими мудрого человечка Квасира и меда пчел. Драгоценным напитком завладел великан Суттунг и упрятал его внутрь неприступной скалы. Прослышав о том, Один пошел в услужение к брату прижимистого великана Бауги, у которого выговорил себе в качестве платы право отведать Мед Поэзии. Бауги не сумел уломать сородича и, чтобы выполнить соглашение, был вынужден пробуравить в скале узкий лаз. Через него обернувшийся змеей Один проник туда. Три дня и три ночи пришлось провести предприимчивому богу в обществе охранявшей сосуды с чудодейственным элексиром великанши Гуннлед, прежде чем удалось осушить их. Выбравшись наружу, похититель Меда Поэзии принял облик орла и улетел в обитель богов, где выплюнул драгоценную ношу в золотой кубок. С тех пор и повелось, что вкусившие по воле Одина чудодейственного напитка становились выдающимися стихотворцами. Тем же, кому доставался помет, в который желудок орла превратил часть Меда Поэзии, была уготована роль бездарных рифмоплетов.

Скальды — сочинители и одновременно декламаторы стихов в Скандинавии «эпохи викингов» — пользовались необычайным почетом. Знаменитый «первоскальд» Браги Старый (первая половина IX века) послужил даже прообразом одного из богов северного языческого пантеона, то есть фактически удостоился обожествления. Удачные поэтические произведения приносили их авторам баснословные награды. Торарин Славослов (первая половина XI века) получил за свое творение от датского «конунга-викинга» Кнута Могучего 50 марок (свыше 10 килограммов) серебра. Вдвое щедрее оценили жители Исландии поэтическое вдохновение Эйвинда Погубителя Скальдов (вторая половина X века).

Подношения поэтам в виде драгоценностей, богатых одежд и оружия были обычным явлением. Известны случаи, когда вовремя сочиненные стихи смягчали гнев могущественных конунгов и тем самым спасали скальдам их собственные жизни. Иногда предпочитали платить за молчание. По преданию, один из скальдов чтением своих стихов лишил своего обидчика-ярла бороды и половины прически да еще умертвил многих людей из его дружины. Помня об этом, правитель одной из норвежских областей, свирепый и скорый на расправу Эйнар Флуге (первая половина XI века), предпочел откупиться от скальда, грозившего ему сочинением сатиры.

Северные ярлы и конунги не мыслили своего ближайшего окружения без присутствия в нем скальдов. Причем число последних служило своеобразным показателем богатства, влияния и амбиций того или иного правителя. Если верить сообщениям саг, в этом смысле никому не удалось превзойти объединителя Норвегии конунга Харальда Прекрасноволосого, приблизившего к своей особе небывалое множество стихотворцев. Устоявшуюся традицию не решились нарушить даже такие ревностные христиане, как Олав Трюггвасон и Олав Толстый, хотя оба и были склонны видеть в скальдической поэзии языческую забаву.

Особый спрос, разумеется, был на обладателей выдающегося таланта. Скандинавские правители наперебой старались заполучить в число своих приближенных знаменитого исландского скальда Гуннлауга (конец X — начало XI века), прозванного «Змеиным Языком» за мастерски сочиняемые им сатиры. Состоявший в окружении конунгов Олава Толстого и Магнуса Доброго, скальд Сигват Тордарсон (около 995–1045 гг.) был знаменит тем, что с гораздо большей легкостью изъяснялся стихами, нежели прозой. Скальд Тьодольв Арнорсон, обретавшийся при конунгах Магнусе Добром и Харальде Суровом, обладал поразительной способностью моментально слагать стихи на любую предложенную тему.

Престиж поэтического искусства стоял необычайно высоко, и дань стихотворству отдавали не только те, для кого это было основным занятием. И иной раз не без успеха. Недурным скальдом считался победитель Парижа Рагнар Лодброг, у которого хватило мужества даже мучительную казнь встретить стихами собственного сочинения. А «Гамманвизор» («Висы радости») — поэму, сложенную последним «конунгом-викингом» Харальдом Суровым во славу собственных подвигов и любви к княжне Елизавете Ярославне, и вовсе причисляют к вершинам скальдической поэзии.

Наиболее типичным стихотворным размером, применявшимся северными поэтами «эпохи викингов», был так называемый «дротткветт», буквально — «исполняемый хором», который придавал скальдическому стиху характерный ритмический строй, схожий с мерным барабанным боем, выполняемым соответствующими отдельным строкам сериями из трех ударов.

Творения скальдов не знали привычной для современного читателя рифмы, основанной на созвучии окончаний слов. В скальдических стихах ее заменяла, прежде всего, аллитерация, то есть созвучие начальных согласных в ударных слогах двустиший: двух — нечетной и одного — четной строк[79].

Неповторимый колорит придает поэзии скальдов контраст ограниченного круга использовавшихся в ней ключевых понятий с необычайным богатством передающей их лексики. Труд Снорри Стурлусона по теории стихосложения, носящий название «Язык поэзии», содержит обширнейший словарь «хейти», то есть простых поэтических синонимов[80], и «кеннингов» — стилистических конструкций, где одно существительное замещалось двумя, причем второе выступало определением первому[81].

«Виса», — восьмистрочная скальдическая строфа, — могла существовать как самостоятельно, так и служить составляющей поэтических произведений различных жанров. Последовательный ряд вис, объединенных общей темой, именовался «флокком». Такой же ряд, разбитый на части своего рода припевом — «стевом»[82], называли «драпой». Последняя являлась основным видом творчества скальдов и представляла собой «хвалебную песнь» в нескольких ее разновидностях. Собственно, «драпа» посвящалась деяниям конкретного человека. «Генеалогическая драпа» восхваляла его предков, «щитовая драпа» воспевала уже не самого героя, а его атрибуты, — как правило, богато украшенные, престижные предметы вооружения… Помимо героической поэзии, в арсенале скальдов имелась и любовная лирика — так называемые «мансаунги», а также «ниды» — хулительные стихи, повествующие о позорных проступках человека или рассказывающие оскорбительные для него небылицы.

Северная поэзия «эпохи викингов» была, по преимуществу, устной. Исландского скальда Снегле Галля уговорили погостить при дворе английского короля Гарольда Годвинсона до тех пор, пока там не будет заучена сочиненная им драпа, а в сочинениях такого рода должно было содержаться 70–80 вис. Один из скальдов при Харальде Суровом держал в памяти 90 своих произведений. И, тем не менее, вряд ли творения скальдов дошли бы до нас в столь значительном объеме, если бы они не были в свое время записаны, — тем более, что ряд записей скальдических стихов обнаруживается в археологическом материале[83].

^{Рис. 47. Варианты скандинавского «футарка» — рунического алфавита «эпохи викингов»}

Прообраз рунического алфавита норманнов начал складываться в эпоху установления общей границы между Римской Империей и древнегерманскими племенами. По всей видимости, не без влияния североиталийского варианта латинского алфавита (восходящего к письменам древних этрусков) в среде последних был выработан собственный, из 24 знаков (по числу звуков языка древних германцев) — так называемые «старшие руны», употреблявшиеся с конца I по VIII век. На их основе к началу «эпохи викингов» в Скандинавии складывается «младший», 16-значный вариант, большинство рун которого обозначали уже не один, как ранее, а несколько звуков. Наиболее употребительной по всей Скандинавии становится «датская» форма начертания рун, хотя в Норвегии и Швеции продолжают сохраняться и местные разновидности.

«Младший» рунический алфавит, именуемый обычно «футарком» — по звучанию первых шести рун — делится на три разряда — «аэтта», названных именами богов; Фрейра, Хеймдалля и Тюра. Каждая руна имела собственное имя (подобно тому, как в славянской кириллице «а» — это «аз», «б» — «буки», «в» — «веди» и т. д.), исполненное глубокого мистического смысла[84]. Само слово «руна» имело одновременно два значения — «знание» и «тайна». Желая обладать тем и другим сам, Один решился подвергнуться великому испытанию:

Вера древних скандинавов в то, что именно их верховный бог подарил миру людей поэзию и грамоту, несомненно, определила исключительно высокий статус этих искусств в общественном сознании. Даже великий воитель Харальд Суровый, сочиняя о самом себе хвалебную вису, не счел нужным вынести в ней на первое место свое действительно исключительное умение владеть оружием. И начало его творения зазвучало так:

Верования. Немного отыщется религиозных систем, способных сложностью и поэтикой превзойти ту, что господствовала в Скандинавии в течение всей «эпохи викингов».

Согласно древнесеверным мифам, на заре времен в недрах Мировой Бездны возникли два полярных мира — Муспелльхейм или Муспелль («огненный мир»), на краю которого воссел великан Сурт («черный»), сжимая в руке пылающий меч, и Нифльхейм («мир мрака»), в центре которого ревет поток, Кипящий Котел. Из него берут начало реки Свель («холодная»), Фьери («быстрая»), Слид («свирепая»), Хрид («буря»), Сюльг («глотающая»), Ульг («волчица»), Вид («широкая»), Лефт («молния»), Сид («медленная»), Секин («спешащая вперед»), Эйкин («бушующая»), Гейрвимуль («кишащая копьями») и множество других.

Муспелль излучал в Мировую Бездну тепло и свет, а Нифльхейм дышал свирепой стужей. Некие реки, носившие общее имя Элевагар («бурные волны»), изливали свои ядовитые воды в Мировую Бездну, где они превращались в лед, на котором яд выступал в виде инея. Когда его достигало исходившее из Муспелльхейма тепло, иней подтаивал. Ядовитые капли слились воедино и под действием теплотворной силы ожили, приняв облик великана Имира (или Аургельмира). Таким же образом возникла и корова Адумла, вскормившая великана молочными реками, вытекавшими из ее вымени. Имир стал родоначальником племени могучих и злобных инеистых великанов, а из соленых, покрытых ядовитым инеем камней, которые лизала корова, возник прекрасный обликом человек по имени Бури («родитель»). От брака его сына Бора («рожденный») с Бестлой, дочерью великана Бельторна, родились трое сыновей — первобогов: Один («бешеный»), Вили («воля») и Be («жрец»). Братья расправились с Имиром, и в хлынувшей из ран великана крови едва не сгинул весь род инеистых великанов. Победившие первобоги принялись за сотворение нового миропорядка. Труп Имира был брошен в Мировую Бездну. Из крови создали океан, из плоти — землю, из костей — горы, из зубов — валуны и камни. Земную твердь покрыл густой лес, возникший из волос убитого. Червей, копошившихся в теле великана, братья обратили в карликов и, избрав четырех — Нодри («северный»), Судри («южный»), Аустри («восточный») и Вестри («западный»), поставили их поддерживать сотворенный из черепа Имира небесный свод. А искры, летевшие в Мировую Бездну из Муспелля, стали на нем звездами. Мозг великана, подброшенный в небеса, превратился в тучи. На северном краю неба воссел гигантский орел по имени Пожиратель Трупов, от взмахов его крыльев над землей и водами стали проноситься ветры.

За смену времен года стали отвечать Отец Лета — добряк Свасуд («приятный») и Отец Зимы — жестокосердный и злобный Виндлони (или Виндсваль, «трудный, неприятный»).

Серединные земли первобоги огородили стеной из век Имира и назвали Мидгардом («серединная ограда»), а лежавшие за его пределами берега океана отвели для великанов и стали именовать Йотунхеймом («мир великанов»).

Затем братья отправились в лес и из приглянувшихся деревьев создали мужчину по имени Ясень и женщину — Иву. Один дал им жизнь и душу, Вили — разум и способность двигаться, Be — облик, речь, слух и зрение. И от этих людей пошел весь род человеческий, которому богами было предназначено обитать в Мидгарде.

Для себя боги избрали самый центр земли, где Один воссел на престоле, что был воздвигнут на утесе Хлидскьяльв («сторожевая башня»), и откуда обозревал он пределы мира. Женой его стала Фригг, дочь Фьергвина, и от этого брака пошел род Асов. Призвал Один Ночь, дочь великана Нарви, и ее сына по имени День, дал им колесницы и повелел объезжать небо и землю. Впереди несется Ночь, и на рассвете появляется на траве роса — пена, капающая с удил ее коня по имени Инеистая Грива. День следует за матерью, управляя конем Ясная Грива, и эта грива озаряет землю и воздух. И еще, за гордыню забрал Один на небо брата и сестру — Месяца и Соль («солнце»), детей человека по имени Мундильфари («движущийся в определенные сроки»). С этих пор правит там Соль впряженными в ее колесницу конями, Ранним и Проворным. А Месяц управляет ходом звезд и двое похищенных им детей, Биль («месяц на ущербе») и Хьюки («молодой месяц»), несущие коромысло Симуль («лунный луч») с ведром Сэг («море»), всегда следуют за ним, видимые с земли как пятна на лунном диске. Брат и сестра быстро летят по небу, преследуемые чудовищными волками Ненавистником и Обманом, потомками старой великанши — ведьмы из Железного Леса, что лежит к востоку от Мидгарда.

Обустроив мир, боги вспомнили и о себе, решив построить небесный город, который должен был получить название Асгард. Первым делом было воздвигнуто святилище с престолом для Одина и тронами для других богов. Все там было как из чистого золота, и назван он был Чертогом Радости. Столь же прекрасное святилище, Вингольв, построили они и для богинь. Еще была выстроена мастерская с кузнечным горном, наковальней и набором инструментов, где ковали боги золота так много, что век тог был назван Золотым. А еще создали боги палаты для каждого, и еще мост до самого неба, который зовется Биврест («трясущаяся дорога»), видимый с земли как радуга.

Когда строительство еще только начиналось, явился туда некий мастер-великан и предложил в полтора года отстроить крепость, неприступную для обитателей Йотунхейма, с тем условием, что отдадут ему в жены одну из богинь, да и еще и небесные светила в придачу. Договор был заключен и скреплен многими клятвами. Но затем боги подумали, что плата слишком высока, и подстроили так, что мастер не управился с работой в срок, а потом и вовсе расправились с незадачливым великаном…

Ежедневно по мосту Биврест боги съезжаются судить о делах к ясеню Иггдрасиль — самому величественному дереву на свете. Вершина его достигает небесного свода, а ветви простерты над всем миром. Три корня поддерживают ясень. Первый тянется к Асам и бьет там священный источник Урд. Все, что ни попадает в его воды, становится ослепительно белым, и роса, выпадающая от него, зовется медвяной, ибо ей кормятся пчелы. А еще плавают там два лебедя. Второй корень уходит к инеистым великанам, и есть там источник, владелец которого великан Мимир пьет ту воду из рога Гьяллахорн («громкий рог»), отчего исполнен величайшей мудрости. Третий теряется в глубинах Нифльхейма, — бурлит под ним поток Кипящий Котел, а снизу подгрызают змеи и дракон Нидхегг. На вершине ясеня сидит мудрый орел, а меж глаз его — ястреб Ведрфельнир («полинявший от непогоды»). Вверх-вниз по стволу снует белка Ротатоск («грызозуб») и переносит бранные слова, которыми осыпают друг друга дракон и орел. Олени Дайн, Двалин, Дунейр и Дуратрор щиплют листву дерева. Рядом со священным источником Урд, где и есть место сбора богов, стоит прекрасный чертог, в котором живут норны, — девы, назначающие судьбу каждому человеку. Трое из них — Урд («судьба»), Верданди («становление») и Скульд («долг») каждый день черпают из источника и поливают ясень…

Двенадцать божественных Асов обитают в Асгарде, и первый из них — Один. Он старше всех Асов и вершит всем в мире. Как ни могущественны другие боги, они не смеют его ослушаться. Один — мудрейший из Асов, ибо испил он из источника Урд, пожертвовав за это Мимиру один свой глаз. Прозвища Одина — Всеотец, Бог Богов, Бог Повешенных, Отец Побед, Отец Ратей, Отец Павших, ибо погибшие в битвах становились его приемными сыновьями… Кроме того, у него еще и множество имен: Грим, Санн, Бельверк, Атрид, Игг, Скильвинг и другие…

К месту встречи богов Один отправляется на лучшем в Асгарде коне, восьминогом Слейпнире («скользящий»).

Три чертога — Валаскьяльв, Вингольв и Вальгалла принадлежат Отцу Павших, и два последних он отвел своим приемным сыновьям, сложившим головы воинам-эйнхериям. Особенной величественностью отличается Вальгалла, где насчитывается 540 дверей, и через каждую из них разом могут пройти 800 воинов. А перед главными воротами Вальгирд расположена роща Гласир («сияющая»), деревья в которой покрыты листвой цвета червонного золота.

Единственные занятия эйнхериев — смертельные бои и пиры. Всякий день они в полном вооружении и бьются между собой насмерть. Но и смерть не властна над славными воинами, ибо убитые по окончании сражения воскресают и присоединяются к своим товарищам.

На пирах в Вальгалле присутствует сам Один. Едой эйнхериям служит неиссякающее мясо вепря Сэхримнира, которое повар Андхримнир готовит для них в котле, называющемся Эльдхримнир. Жажду приемных сыновей Отца Павших утоляет хмельное медовое молоко козы Хейдрун, щиплющей листву ясеня Иггдрасиль. Прислуживают пирующим прекрасные девы — валькирии, которые сами же и доставляют павших в Вальгаллу. Вот их имена: Христ («потрясающая»), Мист («туманная»), Хильд («битва»), Труд («сила»), Хлег («шум»), Херфьетур («пути войска»), Скеггьельд, Скегуль, Гель, Гейрахед, Рандгрид, Радгрид, Регнлейв.

Один же на пиру не прикасается к пище. Он лишь пьет вино, а все то, что есть перед ним на столе, бросает волкам Гери («жадный») и Фреки («прожорливый»). И сидят на плечах молчаливого хозяина два верных ворона — Хугин («думающий») и Мунин («помнящий»), нашептывая об увиденном и услышанном, ибо каждое утро по его приказу облетают мир, все примечая…

^{Рис. 48. Изображения скандинавских языческих божеств: Один в сопровождении воронов и его символ — переплетенные треугольники, Тор (слева), Фрейр (справа), валькирии}

Вторым лицом древнескандинавского пантеона выступает Тор, старший сын Одина, рожденный от связи Всеотца с собственной дочерью Ерд («земля»). Называют его также Аса-Top («гром Асов») или Эку-Top («гром колесницы»). Силой он превосходит всех богов, а потому это первый защитник Мидгарда и Асгарда, победитель великанов и не счесть его подвигов в этом деле. В голове Тора навеки засели осколки точила, которое в жестокой схватке метнул в него великан Хрунгнир за мгновение до своей гибели. Есть у могучего бога три сокровища: всесокрушающий молот Мьелльнир («молния»), Пояс Силы, увеличивающий мощь сына Одина вдвое, и железные рукавицы, без которых не обойтись, когда нужно взять молот в руки.

В Асгарде Тору принадлежит область Трудвангар («поля силы»), где возвышается его огромный чертог Бильскирнир («неразрушимый») на 540 покоев. В колесницу сокрушителя великанов впряжены два козла, зовущихся Скрежущий Зубами и Скрипящий Зубами. Когда же хозяин разъезжает на ней, в небе слышатся раскаты грома. Впрочем, защитник богов и людей скромен и предпочитает даже на собрания Асов у источника Урд добираться пешком, переходя реки вброд[85].

Второй сын Одина, рожденный его женой Фригг, звался Бальдром («повелитель»). Погибший трагически и нелепо, он был красивейшим среди Асов. Казалось, от него исходит сияние, настолько совершенными были его тело, лицо и волосы. Отличала Бальдра не только удивительная красота, но также мудрость и замечательное красноречие. И заслужил он у Асов прозвище «Добрый». Но судьбой было предначертано ему, что ничего из приговоренного им не исполнится.

Корабль Бальдра, именовавшийся Хрингхорни («с кольцом на форштевне»), на котором его хозяин отправился в последнее путешествие, был самым большим в Асгарде. Чудесным свойством обладал чертог любимца Асов — Брейдаблик («широкий блеск») — нельзя было проникнуть туда ничему порочному.

За Бальдром в иерархии богов следует Ньерд. Родился он среди Ванов и первоначально пребывал в Асгарде как заложник, но затем был принят Асами как свой. Он управляет ветрами, усмиряет огонь и воды, покровительствует мореплавателям, рыболовам и промышляющим морского зверя. Неизмеримо богатство Ньерда, и он может всякого просящего оделить землями и всяким добром. Обитает же покровитель мореходов в особом чертоге, расположенном одновременно на небе и на берегу моря, а потому название его — Ноатун («корабельный сарай»).

Фрейр («господин»), сын Ньерда и Скади, дочери великана Тьяцци, прекрасен собой и могуществен. Ему подвластны дожди, солнечный свет и урожаи. Фрейр покровительствует миру между людьми, а потому от него целиком зависит их достаток и благополучие. А еще он любвеобилен и за обладание красавицей Герд отдал свой волшебный меч-самосек. Владеет Фрейр чудесным кораблем Скидбладнир («сложенный из тонких досочек»). Куда бы он ни плыл, в его паруса всегда дует попутный ветер. Корабль мог вместить всех Асов в доспехах и при оружии, но когда в нем не было нужды, — складывался как платок и прятался в кошель. Ездит же сын Ньерда на колеснице, в которую впрягались вепри Золотая Щетина и Страшный Клык.

Самый отважный и смелый среди Асов — Тюр. От его покровительства зависит победа в битве. Лишь он не боялся кормить сидевшего на цепи чудовищного волка Фенрира. Тюр — левша, у него нет правой руки. А лишился он ее таким образом. Уговорили боги Фенрира испытать прочность волшебных пут Глейпнир, поклявшись отпустить его после этого на волю. Согласился волк, однако потребовал в качестве залога, чтобы кто-нибудь вложил в его пасть руку. Отважный Тюр сделал это, хотя и знал, что клятва, данная чудовищу, обязательно будет нарушена, окажись те путы достаточно крепкими…

Ас по имени Браги славится своей мудростью, красноречием и более всего поэтическим даром. И потому именем бога-скальда называют и саму поэзию и титулуют того, кто превзошел остальных в искусстве стихосложения.

Хеймдалля именуют «белым Асом». Он сын девяти дев, и все они его сестры. Прозвища Хеймдалля — Круторогий и Златозубый. Это страж богов. Видит он на громадное расстояние одинаково зорко и днем и ночью, а сна ему нужно меньше, чем птице. Слух «белого Аса» столь тонок, что слышит он, как растет трава и шерсть на овце. Именно Хеймдаллю принадлежит рог Гьяллахорн, который Мимир одалживает у хозяина всякий раз, когда нужно сделать глоток из источника мудрости. Когда трубит тог рог, то звук разносится по всем мирам. И еще владеет Хеймдалль чудным конем Золотая Челка. Обитает страж богов в чертоге Химинбьерг («небесные горы»), который поставлен на краю неба, у самого моста Биврест, чтобы хозяину было удобнее следить, не подобрались ли к мосту великаны.

Ас, зовущийся Хед — слеп, но очень силен. Великих деяний за ним не сыскать, зато он известен как невольный убийца Бальдра.

Молчаливый Ас, Видар, сын Одина, почти столь же могуч, как гроза великанов Тор. Сила его сокрыта в толстом тяжелом башмаке. И потому всякий, кто желает помочь богам, выкраивая обувь, должен обязательно бросить на землю обрезки от заготовок носка и пятки.

Вали, сын Одина и Ринд, отважен в битве и искусный стрелок из лука.

Сын Тора и Сив — Улль прекрасен и изощрен в военных искусствах. Нет ему равных в стрельбе из лука и в беге на лыжах. Его так и называют — «Ас-лыжник». Это покровитель единоборцев и охотников. А жилище Улля стоит в долине Идалир («долина тисов»).

Форсети («председатель собрания») — сын Бальдра и Нанны. Никто не может сравниться с ним в разбирательстве тяжб, да так, что обе стороны уходят от него в мире и согласии. Владеет он чертогом Глитнир («блестящий»), столбы и стены которого кованы из червонного золота, а крыша — из серебра.

К Асам причисляют также Локи, хотя это сын великана Фарбаути и некой Лаувейи. Он красив собой, но злобен нравом, превзошел всех коварством и хитростью. Локи называют зачинщиком распрей, сеятелем лжи, позорищем богов и людей. Терпели его Асы меж собой лишь за то, что не раз выручал их своей изворотливостью. Его дети от великанши Ангрбоды — Фенрир Волк, Мировой Змей — Ермунганд и великанша Хель, сутулая, свирепого вида, наполовину синяя, наполовину — цвета мяса. Дознавшись от прорицательницы, какого зла можно ждать от детей такой мерзкой матери и, тем более, такого отца, велел Один посадить Фенрира на крепчайшую цепь, Ермунганда бросил в океан, а Хель изгнал в Нифльхейм, где ей надлежало управлять девятью мирами, дававшими приют умершим от болезней или от старости. Палаты ее там зовутся Мокрая Морось, Голод — ее блюдо, Истощение — ее нож, Лежебока — слуга, Соня — служанка, Одр Болезни — постель, Злая Кручина — полог ее.

Чашу терпения богов переполнила зловещая роль Локи в гибели Бальдра. Ведь именно он уговорил слепца Хеда метнуть во всеобщего любимца прутик омелы, зная, что тот заговорен от вреда со стороны всего, кроме этого ничтожного растения, да еще и помешал возвращению Бальдра от Хель. И сеятель раздора был жестоко пытан змеиным ядом и (согласно древнейшей форме мифа) низвергнут в Утгард («пространство, лежащее за оградой») — обиталище великанов, всякой нечисти и злых сил…

К миру богов близок гостеприимный и хлебосольный хозяин подводного царства, великан Эгир — устроитель пиров, на которые охотно собираются обитатели Асгарда. А в перерывах между застольями великан варит в огромном котле морские штормы…

Женская половина населения Асгарда также многочисленна, однако большинство ее персонажей гораздо менее колоритно.

«Первой леди» Асгарда по праву является Фригг, супруга Всеотца Одина. Удивительна ее красота. Фригг — ведунья, и ей известны все людские судьбы, но хранит она их в тайне. Сопровождает супругу Одина богиня-дева Фулла («изобилие») с распущенными волосами и золотой повязкой на голове. Она носит ларец Фригг, хранит ее обувь и ведомы деве все сокровенные мысли госпожи. Посыльная у нее — богиня Гна, конь которой Ховварпнир («выбрасывающий копыта») способен скакать по воде и по воздуху. А еще служит Фригг богиня Хлин, и приставлена она оберегать от опасности всех тех, к кому благоволит супруга Всеотца. Чертог, принадлежащий Фригг, зовется Фенсалир («болотные палаты»).

Богиню Фрейю («госпожа»), дочь Ньерда и сестру бога Фрейра, почитают наравне с Фригг. Зовут ее еще «богиней Ванов». Муж Фрейи, некий Од, отправился в далекое путешествие, и прекрасная богиня, тоскуя по нему, льет слезы, а каждая ее слеза — из червонного золота. Обладает она множеством сокровищ. Но главное из них — дочь Хносс («сокровище»), которая столь прекрасна, что ее именем называют все, что необычайно красиво и дорого. В ведении богини — красота и любовь. Но оказана ей великая честь — Отец Павших забирает с поля сражения лишь половину погибших, а другая половина достается дочери Ньерда. Владения ее именуются Фолькванг («поля боя») и стоят там великолепные палаты Сессумнир («вмещающий много сидений»). А разъезжает Фрейя на колеснице, запряженной двумя кошками.

В большом почете у Асов богиня Идунн, супруга бога-скальда Браги, ибо она — хранительница волшебных яблок. Их должны отведать боги, когда почувствуют наступление старости. Лишь только вкусят они тех яблок, как снова становятся молодыми.

Известия о других божественных обитательницах Асгарда более скромны. Богиня Эйр («милость») — врачевательница, богиня-дева Гевьон («дающая») — принимает к себе умерших девушек, богиня Сьеви («любовь») — склоняет сердца к любви, богиня Лови («позволение») — помогает в заключении браков, богиня Снотра («мудрая») покровительствует умным женщинам и сдержанным мужчинам, богиня Вар («обет») — свидетельница всех клятв и обетов, богиня Сюн («отказ») — охраняет двери от вторжения нежелательных визитеров, Вер («Сведущая») — знаток чужих тайн и, наконец, Сага («провидица»), о которой ничего не известно, кроме места ее обитания — великолепный чертог Секквабекке («погруженная скамья»).

К богиням причислены также Соль и спутница Месяца — Биль.

Жены богов Асгарда для древних скандинавов были столь же священны, как их мужья, и обожествлялись, несмотря на то, что многие из них не имели никаких «обязанностей». Таковыми были: жена Ньерда, Скади — «богиня-лыжница», Ерд и Ринд — младшие жены Одина, Нанна — жена Бальдра, Сив, у которой волосы из золота — жена Тора, Герд — жена Фрейра и даже жена ненавистного всем Локи — Сигюн…

Гибель великого Асгарда величественна и трагична. Первым ее предвестником становится неожиданно наступивший трехлетний период истребительных войн и братоубийств. Всеобщий хаос сменяется длящейся три года лютой зимой Фимбульветр («великанская зима») с жестокими морозами и ураганными ветрами.

Но вот начинается самое страшное. Один из волков — потомков ведьмы Железного Леса — проглатывает Солнце, другой похищает Месяц. Звезды исчезают с неба, и вот уже весь мир во тьме. От страшного сотрясения земли рушатся горы и лопаются путы на Фенрире Волке. В океане переворачивается Мировой Змей, и воды хлынули на сушу. Из Муспелля выплывает подхваченный громадной волной гигантский корабль Нагльфари, построенный из ногтей мертвецов, и правит им (согласно древнейшей форме мифа) Локи, вырвавшийся из Утгарда. Надвигается Фенрир Волк, и пасть его разъята от земли до неба. Мировой Змей изрыгает потоки яда, перенасыщающего воздух и воды. С грохотом раскалывается небо и туда врывается войско Муспелля. Впереди его — Сурт, в руке которого меч, полыхающий ярче Солнца. Вступают они на Биврест, и могучий мост надламывается, словно тростинка. И достигает войско Муспелля поля, что зовется Вигрид, простирающегося на сто переходов в каждую сторону. Туда же являются Фенрир, Мировой Змей, Локи, войско инеистых великанов и мертвецов из владений Хель.

Но уже прозвучал рог Хеймдалля. И, испросив совета у мудрого Мимира, Один в золотом шлеме и сияющих доспехах уже выводит на поле Вигрид войско Асов и несметное число своих эйнхериев.

В титанической битве Один сражается с Фенриром и гибнет в его пасти, ибо не мог прийти ему на помощь Тор, все силы отдающий бою с Мировым Змеем. Своим молотом он сокрушает чудовище, но и сам, пройдя лишь девять шагов, падает сраженный его ядом. Молчаливый Видар занимает место погибшего Всеотца и, наступив обутой в волшебный башмак ногой на нижнюю челюсть Фенрира, одной рукой раздирает волчью пасть. В схватке с Суртом погибает Фрейр, лишившийся в свое время чудесного меча. Тюр и явившийся на битву чудовищный пес Гарм, Хеймдалль и Локи убивают друг друга в поединках. Тогда Сурт пускает в ход свой меч, и весь мир тонет в море огня…

Асгард погиб, но не все поддалось адскому пламени Сурта. Для будущих обитателей возродившегося мира уцелел чертог Гимле, прекраснее и светлее самого Солнца, расположенный в южной части неба на его третьем уровне Видблаин («широкосиний»). Остался невредим чертог Синдри, целиком из червонного золота, стоящий в Горах Ущербной Луны. В обоих будут обитать хорошие, праведные люди. В местности Окольнир («неохлаждающийся») не поддался огню чертог Бримир, жители которого будут вечно вкушать блаженство. Не останутся бездомными клятвопреступники и злодеи-убийцы. Для них предназначен устоявший в пламени чертог на Берегу Мертвых, в котором стены сплетены из змей. Их головы обращены внутрь и брызжут ядом, отчего по чертогу текут ядовитые реки. А дракон Нидхегг будет глодать трупы негодяев в потоке Кипящий Котел…

Поднимется из вод земля, зеленая и прекрасная. Нежные всходы покроют никем не засеянные поля. Остались в живых сыновья Одина — Видар и Вали. Придут они на Идавелль-поле и поселятся там. Присоединятся к ним сыновья Тора — Моди («сильный») и Магни («смелый») и принесут с собой сохраненный молот отца. А из мира Хель явятся Бальдр с Хедом. Найдутся в траве золотые тавлеи, которыми прежде владели Асы. И уцелевшие обитатели Асгарда усядутся рядом и поведут разговор, вспоминая свои тайны и беседуя о минувшем.

Укрывшись в роще Ходдмимир, уцелели два человека — мужчина Ливтрасир («пышущий жизнью») и женщина Лив («жизнь»). Пища их — утренняя роса. И дадут они начало человеческому роду, который вновь заселит мир.

И вновь с небес польется свет и тепло, ибо Соль-Солнце еще до гибели Асгарда породила дочь, не менее прекрасную, чем сама, которая последует путем матери…

Погребальная обрядность. Рано или поздно земное существование всякого человека заканчивалось. Смерть всегда рассматривалась как явление таинственное, связанное с переходом в иной, неведомый живым, но совершенно реально существующий мир. Отправить же туда покойного, не обставив его последнее путешествие соответствующими обрядами и ритуалами, было делом немыслимым.

На протяжении почти всей «эпохи викингов» в Скандинавии сосуществовали несколько типов языческих захоронений по обряду ингумации, то есть преданию земле тела покойного, так сказать, «в естественном» состоянии, и кремации, когда в могилу помещался оставшийся после его сожжения прах. Распространение каждого из них в известной мере ограничивалось территориальными рамками, да и на одном могильнике ингумации и кремации соседствуют редко.

Наиболее впечатляющими погребальными памятниками той поры являются так называемые «королевские курганы» Норвегии и Ютландии, датирующиеся концом VIII–X веком.

Норвежские курганы расположены главным образом на юге страны, достаточно компактной группой. Это весьма внушительные сооружения, несмотря на то, что большинство из них разграблены и значительно потерпели от времени. В современном состоянии высота курганов достигает 4–6 метров, а диаметр — от 45 до 80 метров. Погребения-ингумации в них были совершены с необычайной пышностью. В неглубоких ямах (иногда с каменной обкладкой) под насыпями покоились боевые суда с оборудованными на палубах гробницами.

Захороненную в усебергском кургане «королеву» Асу сопровождали в загробный мир служанка, 14 лошадей, 4 собаки и бык. Погребальный инвентарь включал кровати с резными стойками подголовника, кресло, ковер, постельные принадлежности, сундуки и ларцы, большой ткацкий станок и два малых, светильник, ручную мельницу, разнообразную кухонную утварь и различные мелкие предметы женского обихода. На тот случай, если дамы решили бы путешествовать сухим путем, были припасены два шатра, четверо саней и четырехколесная повозка, украшенная богатой резьбой.

Вместе с конунгом Олавом Гудредсоном в курган близ Гокстада последовали 12 лошадей, 6 собак и, что особенно удивительно, редкостная заморская птица — павлин. Среди вещей, которыми конунга снабдили для его последнего плаванья, находился шатер с опорными шестами, завершавшимися резными головами драконов, медный котелок и железный котел на треноге, емкость которого была достаточна для приготовления пищи на полсотни человек, бадьи для припасов, набор деревянной столовой посуды. В своих поездках по сухопутью конунг мог воспользоваться взятыми на борт погребального корабля деревянными санями. Позаботились и о досуге покойного — в состав погребального инвентаря входил шкафчик, в котором хранилась доска, расчерченная для настольных игр.

В обоих случаях при погребенных, несомненно, находились их драгоценности, а в Гокстаде — и дорогое оружие. Однако и то и другое было похищено грабителями еще в раннем Средневековье.

Величественные сооружения представляли собой «королевские курганы» близ Еллинга, резиденции датских конунгов X века в Ютландии. До настоящего времени сохранились две насыпи полусферической формы. «Южная» оказалась «пустой» — она была возведена над разоренным языческим капищем как своего рода памятник, которым конунг Харальд Гормсон Синезубый, крестивший датчан около 960 года, отметил свои деяния. Зато «Северный» курган высотой 8,5 метра и диаметром 65 метров скрывал двойное погребение по обряду ингумации.

В отличие от норвежских захоронений в кораблях, еллингское было совершено в деревянном строеньице, гробнице-камере длиной 6,75 метра, шириной 2,6 метра и высотой 1,45 метра. Тяжелый брус делил гробницу на два отсека. Еще в древности могила была разграблена. Остатки погребального инвентаря — богато отделанные детали снаряжения всадника и верхового коня, ларец для женских украшений, серебряный кубок с изысканным орнаментом и некоторые другие вещи — указывают на захоронение здесь останков мужчины и женщины, принадлежавших к верхушке общества.

^{Рис. 49. Датские «королевские» курганы в Еллинге (на переднем плане — мемориальная насыпь Харальда Синезубого, на заднем — курган Горма Старого и Тюры)}

Исследователи не сомневаются, что это были конунг Горм Старый (умер около 940 года) и его супруга Тюра, прозванная «Спасительницей Дании» — родители Харальда Синезубого. Частью погребального комплекса была гигантская, ладьевидных очертаний ограда кургана, составленная из установленных вертикально массивных продолговатых каменных блоков (сохранилась лишь частично).

По всей видимости, нередко имело место сооружение погребальных памятников, подобных «королевскому кургану» Горма и Тюры, заранее. В «Саге о Харальде Прекрасно волосом» зафиксирован случай, когда один из «малых конунгов» Норвегии с приближением войска Харальда вошел внутрь уже готовой насыпи, содержавшей некие деревянные конструкции, и приказал завалить за собой вход…

С IX века сначала в Швеции, а затем и по всей Скандинавии распространяется ритуал захоронения, традиции которого восходят к погребальной обрядности родовой аристократии «вендельского периода». Это бескурганные ингумации в ладье, помещенной в грунтовую яму. Жертвенные животные в погребении — лошади и собаки, общим числом не более пяти. Сопроводительный инвентарь мужских захоронений включал мечи, копья, топоры, вооружение лучника, щиты, снаряжение всадника и верхового коня, огнива, шейные гривны, походные металлические котелки…

Женщины уносили с собой в могилу украшения, бронзовые чехольчики для иголок, ножницы и прочие предметы обихода почтенных дам. По всем признакам бескурганные ингумации в ладье принадлежат представителям родоплеменной знати, утратившей в «эпоху викингов» значительную часть того могущества и власти, которой она пользовалась в «вендельский период».

Собственно, викинги, как особая общественная группа (с которой ни северные конунги, ни выходцы из знатных родов, принимая пусть даже самое активное участие в ее деятельности, почти никогда не сливались), представлены подкурганными погребениями, совершенными по обряду кремации или ингумации в ладье.

^{Рис. 50. Подкурганное погребение в ладье}

Первый ритуал возник на рубеже VII–VIII веков в среде шведских колонистов Аландских островов (между Швецией и Финляндией), откуда вначале пройик в Свеаланд, а позднее достаточно широко распространился и за его пределами. В IX–X веках бытуют два варианта данной обрядности: остатки сожжения либо собирались в специальный сосуд — погребальную урну, либо оставались на кострище. Захоронению сопутствовали предметы вооружения и снаряжения, вещи личного обихода, металлические аксессуары костюма, кое-какие керамические изделия. Иногда этот набор дополнялся женскими украшениями — свидетельство того, что в последнем путешествии викинга сопровождала спутница, умерщвленная для этой цели наложница или рабыня. Характерным элементом погребального инвентаря была «гривна Тора» (с привесками — «молоточками»), нередко надетая прямо на устье урны с остатками кремации. Похоронный ритуал включал в себя также принесение в жертву некоторого числа домашних животных, а, возможно, и птиц. По периферии кургана сооружалась обкладка из камней. В некоторых случаях небольшая каменная вымостка выкладывалась внутри насыпи.

Подкурганные ингумации в ладье, датированные VIII — началом XI века, типичны для Норвегии. За ее пределами они встречаются нечасто… В погребениях этого типа ладья, ориентированная в направлении с юга на север, обычно устанавливалась прямо на поверхности, реже в грунтовых ямах, перекрываемых затем деревянным настилом с каменной присыпкой. Парных захоронений мужчины и женщины, а также могил с помещенными в них жертвенными животными обнаруживается немного. Погребальный инвентарь почти полностью состоял из предметов вооружения. Курганная насыпь над погребением окружалась по контуру каменной обкладкой.

На принадлежность подкурганных ладейных кремаций и ингумаций именно викингам указывает их концентрация в районах, служивших отправной точкой пиратских экспедиций — в Свеаланде, близ Осло-фьорда, на атлантическом побережье Норвегии. Показательна и динамика бытования обоих ритуалов. Максимальное количество таких погребений приходится на IX–X века — пик активности викингов, а в следующем столетии они исчезают в связи со спадом движения и распространением христианства.

Сага сообщает еще об одном способе погребения, которого удостаивались наиболее прославленные из «морских конунгов». Правда, отнесен он ко временам Инглингов. Однако вряд ли стоит сомневаться в том, что нечто подобное практиковалось и в «эпоху викингов», хотя это и не может быть подтверждено археологически. Ритуал выглядел следующим образом. «Морской конунг» Хаки, узурпировавший власть в Швеции, будучи смертельно ранен, «велел нагрузить свою боевую ладью мертвецами и оружием и пустить ее в море. Затем он велел закрепить кормило, поднять парус и развести на ладье костер из смолистых дров. Ветер дул с берега. Хаки был при смерти или уже мертв, когда его положили на костер. Пылающая ладья поплыла в море, и долго жила слава о смерти Хаки…».

^{Рис. 51. Парное захоронение в погребальной камере}

С тяготевшей к конунгам феодализирующейся дружинно-торговой верхушкой, выделившейся в ходе эволюции «движения викингов» из их среды, связаны так называемые камерные могилы с ингумациями IX — начала XI века. Они распространены были главным образом в Свеаланде и Дании. Прямоугольные погребальные камеры дощато-столбовой конструкции сооружались в грунтовых ямах шириной не менее 1,4 на 1,6 метра, при соотношении ширины и длины 0,6 к 1. В одном из вариантов ритуала края ям обкладывались камнем, в другом имелся выходящий за пределы камеры уступ. Покойники помещались на деревянную отмостку пола гробницы в положении сидя, полулежа или лежа. Последний вариант не исключал использование дощатых ящиков — гробовищ (в Дании их роль иногда исполняли кузова повозок).

Погребальный инвентарь мужчин включал мечи, копья, топоры, боевые ножи, полный комплект вооружения лучника, щиты, снаряжение всадника и верхового коня, некоторые предметы личного обихода, деревянные и керамические емкости различного назначения. Нередки и вещи, свидетельствовавшие о занятии торговлей — чаще всего это гирьки для взвешивания драгоценных металлов. В тех случаях, когда погребальные ямы имели уступы, на них укладывали жертвенных животных — обычно не более 2-х коней. Захоронение перекрывалось настилом из досок или плах, иной раз с каменной выкладкой на них, а затем производилась досыпка грунтом до уровня дневной поверхности или сооружался небольшой курган[86].

Иногда доводилось викингам вместо почетного погребения удостаиваться позорного. Так, норвежские поселяне, истребив бесчинствовавших на их островке викингов берсерков, завалили камнями тела убитых там, «где встречаются морские волны и зеленый дерн», как предписывал древненорвежский обычай захоронения преступников.

^{Рис. 52. Изображения и надписи на поминальных камнях викингов первой пол. XI в.: «Карей и Гербьерн повелели сей камень воздвигнуть в память Ульва, своего отца. Господь и Матерь Божья да хранят его душу. Ульв трижды взымал Данегельд в Англии. Первый раз, когда было уплачено Тости. Затем, когда было уплачено Торкелю. Затем, когда было уплачено Кнуту»; «Регнвальд повелел вырезать эти руны: в Греции он был предводителем Lith (отряда)»}

К числу погребальных ритуалов относится и широко распространенная в «эпоху викингов» традиция устанавливать каменные стелы с плоскорельефными изображениями, излюбленными сюжетами которых были боевые корабли, битвы, религиозные церемонии, путешествия погибших героев в Вальгаллу, мифологические существа. Уже в IX веке встречается, а для X — первой половины XI века становится обычным сочетание изобразительной части с текстовой, сообщающей краткие сведения о тех, в чью честь данный «рунический камень» был поставлен. Судя по их содержанию, среди удостоившихся подобной чести, занимающихся ремеслом викинга было немало. Значительная, если не большая, часть стел этого круга относится к памятникам не надгробным, а мемориальным, поминающим участников заморских походов, сложивших головы и захороненных на чужбине: «Рагнфрид велела установить этот камень по Бьерну, сыну своему… Он пал в Вирланде (северо-восток Эстонии)», «Тьягн, и Гаутдьярв, и Суннват, и Торольв, они велели установить этот камень по Токи, своему отцу. Он погиб в Греции…», «Бьерн и Ингифрид установили камень по Отрюггу, своему сыну. Он был убит в Финнланде», «Конунг Свейн поставил камень для Скарди, своего дружинника, который пошел на запад и под Хайтабу нашел свою смерть», «Нафни воздвиг этот камень по своему брату Токи. Он нашел на западе смерть», «Тола установила этот камень по Гайеру, своему сыну, уважаемому молодому воину, нашедшему смерть на западном пути викингов».

За пределами Скандинавии традиционная для викингов погребальная обрядность получила «постоянную прописку» на «Восточном Пути» — цитадели европейского язычества IX–X веков, где, в отличие от христианского Запада, обычаи пришельцев из-за моря не воспринималась как сатанинские.

В Финляндии приживаются кремации в ладье и (в меньшей, правда, степени) камерные ингумации (Луистари).

Восточные авторы сообщают о воинских погребениях скандинавского облика IX–X веков на восточнославянских землях, что засвидетельствовано археологическим материалом Северной (Ладога[87], Псков), Северо-Восточной (Тимерево), Средней (Гнездово, Левенка, Кветунь) и Южной Руси (Чернигов, Шестовицы, Киев). Поминальный «рунический камень» с надписью «Грани сделал холм этот по Карлу, товарищу своему» был обнаружен на острове Березань, в устье Днепра.

Связь этих захоронений с нанятыми древнерусскими князьями воинскими контингентами, состоявшими из сотен, а то и тысяч викингов, несомненна. И чем продолжительнее был срок их службы, а он нередко превращался в пожизненный, чем большее число служилых варягов сращивалось с феодализирующейся местной дружинной средой, тем ощутимее становятся в погребальной обрядности пришельцев отступления от принятых на Севере норм. Так, в Ладоге скандинавская ингумация в ладье оказалась «впущенной» в верхнюю часть типичного для новгородчины кургана — «сопки», а погребальные камеры дощато-столбовой конструкции во многих случаях заменяют обычные для здешних мест срубы.

Не позднее рубежа IX–X веков окончательно оформляется сложный погребальный ритуал славяно-варяжской дружинно-торговой верхушки, детально описанный Ахмедом-ибн-Фадланом и представленный археологическими материалами «больших курганов» Гнездовского могильника. Здесь элементы «викингской» обрядности соединились с теми, что выработаны на месте.

Практиковалось предварительное камерное захоронение, затем облаченного в лучшие одежды или доспехи покойника и умерщвленную женщину в праздничном наряде кремировали в установленной на подсыпке ладье. Останки помещали в урны, возле которых втыкали в землю мечи и копья, покрывая их затем шлемом или щитом. Рядом устанавливался котел с тушами жертвенных животных. Завершало ритуал возведение внушительной курганной насыпи…

Воину не пристало уходить из этого мира под слезы и стенания женщин. В дорогу к палатам Одина его провожали громом ударов оружия по щитам и возгласами: «Прощай, викинг! Свидимся в Вальгалле!..».