Виктор Суворов врет!

В главе 26 «Ледокола» Виктор Суворов задает главный вопрос своей книги: «Центральный вопрос моей книги: если Красная Армия не могла вернуться назад, но и не могла долго оставаться в приграничных районах, то что же ей оставалось делать?»[229]. И потом добавляет: «Все коммунистические историки боятся давать ответ на этот вопрос».

Не знаю, отнесет ли меня Виктор Суворов к коммунистическим историкам, но ответ на этот вопрос меня не страшит. Красная Армия должна была перейти в наступление, сокрушить Германию и освободить от тягот империалистической войны, а заодно и от капиталистов всю Европу. И при этом Советский Союз вовсе не был агрессором.

Какие аргументы? Такие. Во-первых, в 1940 году в Европе сложилась обстановка, которая настоятельно потребовала от СССР вступления в войну в форме решительного контрнаступления на Германию с целью ее разгрома. В реальности это осуществить не удалось и немцам удалось дойти до Волги. Во-вторых, в отличие от Польши, Румынии и Германии, которые вели себя на присоединенных территориях как захватчики, грабители и оккупанты, СССР на присоединенных территориях устанавливал Советскую власть и проводил такие социально-экономические изменения, что жизнь от этого становилась в разы лучше. Примеры Западной Белоруссии и Бессарабии рассматривались выше.

Везде СССР помогал преодолевать застарелые проблемы, помогал развиваться, поддерживая своими ресурсами и помощью. Этому подходу Советский Союз не изменил и после Второй мировой войны, хотя тогда возможности по оказанию помощи странам Восточной Европы были весьма ограничены из-за огромного ущерба от войны. Так что, когда вслед за Красной Армией идут врачи, учителя, инженеры, создаются колхозы, заводы, открываются школы, театры и библиотеки — это вовсе не агрессия и не оккупация и тем более не «коммунистическое рабство», что бы там ни говорили сторонники Виктора Суворова.

В литературе, как правило, не дается четкого объяснения ситуации, сложившейся летом 1940 года, и именно на этой почве растут многочисленные заблуждения, приводящие к различным «концепциям». Потому нужно более пристальное внимание уделить процессу превращения Германии в военного монстра, который напал на СССР. Этот процесс прошел настолько быстро, что отреагировать на него оказалось затруднительно. Именно с этим процессом оказались связаны судьбоносные решения 1940–1941 годов.

Усиление захватами

Теперь вопрос — каким это образом Германия, еще в начале войны страдавшая от нехватки продовольствия и сырья, вдруг стала настолько могущественной страной, что смогла напасть на вторую в мире индустриальную державу того времени? Причем не просто напасть, а нанести серьезное поражение и дойти до Ленинграда, Москвы и Сталинграда.

При рассмотрении примеров Польши и Румынии хорошо видно, во что оборачивалась их слабость и отсталость. Польша потерпела сокрушительное поражение в войне, оказалась оккупированной и расчлененной на части. В случае с Румынией обошлось без боевых действий, но ее обидели все, кому было не лень. После возврата Бессарабии и Буковины СССР ее стали терзать соседи, Венгрия и Болгария оторвали себе по куску румынской территории. Для Румынии это были серьезные потери. Население сократилось с 20 млн человек до 13,5 млн человек. В 1940 году в результате территориальных уступок Румыния потеряла около 40 % всех предприятий пищевой, 20 % металлургической, 19 % химической, 15 % текстильной промышленности[230]. Страна, и без того бедная и слабая, ослабла еще больше и в конечном итоге перешла в германские сателлиты.

Германия же, начавшая войну с введенной карточной системой на продовольствие, с ограниченным запасом сырья и топлива и с еще более ограниченным запасом оружия и боеприпасов, в 1940 году вдруг превратилась в военного гиганта.

В принципе в советской литературе давался ответ на этот вопрос: «На Германию работала вся покоренная Европа». Этот ответ правильный, но доказательная сила его невелика. Даже среди специалистов по истории Второй мировой войны редко встречаются люди, имеющие четкое представление о хозяйственных и военных возможностях европейских стран, а также о том, какое влияние на Германию оказали их захват и оккупация. В свете общего пренебрежения хозяйственной подоплекой войны ответ на эти вопросы даже для хороших специалистов весьма затруднителен.

В общем и целом положение можно обрисовать следующим образом. Германия в границах 1937 года, конечно, была довольно слабой страной, не имеющей достаточно ресурсов и сырья для ведения сколько-нибудь крупной войны. Возможности немецкой экономики на тот момент могли обеспечить войну с достаточно слабым соседом: Чехословакией или Польшей. Германия планировала начать с Чехословакии, для чего был разработан план «Грюн». Однако в силу Мюнхенского соглашения войны не произошло, и Германия почти без боев в два приема оккупировала Чехословакию: сначала Судетскую область, а потом и всю страну.

Надо отметить, что сама по себе Чехословакия была серьезной добычей для Германии. В ней было сосредоточено 75 % всей промышленности Австро-Венгерской империи. Небольшая по площади, Чехословакия была страной индустриальных рабочих — 2,7 млн человек. Вместе с семьями они составляли 40 % населения[231].

Чехословакия имела мощную и хорошо оборудованную черную металлургию и машиностроение. В 1929 году страна производила 3 млн тонн кокса, 1,6 млн тонн чугуна, 2,2 млн тонн стали, в том числе 82 тысячи тонн специальных сталей[232]. Отрасль насчитывала 1600 предприятий, на которых работало 250 тысяч человек. Значительная часть ее производила оружие. Так, по оценкам на начало 1930-х годов, чехословацкая военная промышленность могла производить значительные объемы оружия и боеприпасов. 8 оружейных заводов в год могли выпускать 700–800 тысяч винтовок, 40^50 тысяч ручных и 20–25 тысяч станковых пулеметов в год. 15 патронных заводов могли выпускать в год 200–250 млн патронов, 1 млн снарядов, несколько миллионов гранат, авиабомбы, мины. После мобилизации производство патронов могло быть доведено до 1,5–2 млрд штук, производство снарядов могло быть доведено до 10–12 млн штук в год. Машиностроительная промышленность могла выпускать после мобилизации 8— 10 тысяч орудий, 30–35 тысяч автомобилей, около 3 тысяч тракторов, 2–3 тысячи танков и 2 тысячи бронемашин, около 3 тысяч самолетов[233]. В Чехословакии была мощная химическая промышленность — 600 предприятий, и в особенности было развито азотное производство, имеющее огромное значение для производства поро-хов и взрывчатых веществ. В текстильной промышленности Чехословакия занимала третье место в мире.

В СССР относились к Чехословакии серьезно и считали, что страна вполне может стать оружейным цехом для антисоветского блока, поскольку она поставляла оружие в Польшу и Румынию. Потому захват Чехословакии для Германии означал серьезное усиление именно военно-промышленного потенциала и увеличение военных запасов. В Чехословакии немцы захватили оружия и боеприпасов, достаточных для оснащения 40 дивизий. Скажем, чешские танки широко использовались на Восточном фронте в 1941 году.

Последствия захвата и оккупации Польши для Германии уже рассматривались. Рейх получил возможность производить оружие и боеприпасы для Вермахта на 300 крупнейших польских предприятиях. Также заказы в Польше разместил и флот. Для Кригсмарине в Польше выпускалось минно-торпедное оружие, различное вооружение (т. е. приборы) для кораблей и подводных лодок.

Так что добыча от первых же захватов была весьма высока и значительно увеличивала германский военно-промышленный потенциал. В 1938 году немецкая машиностроительная продукция давала около 11 млрд марок товарной продукции, из которой 6 млрд марок приходилось на военную продукцию. В 1939 году, после захватов Австрии, Чехословакии и Польши, после реконструкции и строительства новых предприятий, мощность немецкого машиностроения увеличилась до 20–24 млрд марок товарной продукции, т. е. увеличилась вдвое[234]. Мобилизационная способность немецкого машиностроения в 1939 году в советских материалах оценивалась в 11–12 млрд марок. Германия в военно-промышленном отношении стала в два раза сильнее, чем до начала захватов и войны.

Расширение территорий дало Германии возможности увеличения армии. Захват и присоединение Австрии, Чехословакии и Польши значительно увеличили население Германии. Если в 1938 году население составляло 68 млн человек, то к началу 1940 года в новых границах Германии проживало 107 млн человек, не считая населения генерал-губернаторства Польши.

Это обстоятельство серьезно увеличило призывной контингент. Если в 1938 году мужчин в возрасте 20–35 лет было 8,8 млн человек, то в 1940 году — около 11 млн человек[235]. Призывной контингент при 7 %-ном отсеве составлял 7–7,5 млн человек. В сентябре 1939 года было мобилизовано 2,5 млн человек, что составляло 49 % всего призывного контингента Германии в границах 1938 года, который составлял при 7 %-ном отсеве 5,1 млн человек. После всех присоединений доля мобилизованного призывного контингента упала до 34 %.

Однако и это еще не все. Территориальные захваты обеспечили Германию рабочей силой, необходимой для работы военной промышленности. По существовавшим тогда соотношениям на одного солдата в армии должно быть три работника в военной промышленности. Чтобы призвать весь призывной контингент в армию, требовалось выставить 22,5 млн рабочих в военную промышленность. В конце 1939 года представители промышленности и армии дружно жаловались на нехватку рабочей силы и даже проводили частичные демобилизации и предоставление длительных отпусков для военнослужащих, чтобы компенсировать эту нехватку. Однако с начала 1940 года все большее и большее место стал занимать принудительный труд иностранных рабочих, захваченных и пригнанных в Германию. В 1940 году таких рабочих было 661 тысяча человек, в том числе 249 тысяч военнопленных[236].

В 1940 году Германия имела 107 млн человек населения Рейха и 12,5 млн человек населения генерал-губернаторства Польша. Всего 119,5 млн человек. За вычетом призывников, Германия имела примерно 64 млн человек трудоспособного возраста и вполне могла обеспечить потребности в рабочей силе. В последующие месяцы захваченная территория и население прирастали. К концу 1940 года население Германии и оккупированных территорий увеличилось еще на 50 млн человек и составило 169,5 млн человек. Столько же населения было в СССР в 1937 году.

Конечно, население в СССР и население в Германии — это две большие разницы. В Советском Союзе в крайнем случае могли призвать всех, кто мог поднять оружие. Германия же не могла поставить всю массу захваченного населения под ружье, хотя активно пыталась привлечь их к участию в войне путем формирования всевозможных национальных частей. Недостаток вооруженных сил в определенной степени компенсировали войска Италии, Венгрии, Румынии, Финляндии, т. е. союзники и сателлиты Германии. При этом эти войска обеспечивало своей работой население союзнических и сателлитных стран. После нападения на СССР ситуация еще больше изменилась в пользу Германии. К декабрю 1941 года Германия оккупировала территорию СССР, на которой проживало 74,5 млн человек — 39 % населения. Наивысший пик потерь населения от немецкой оккупации был с декабря 1941 по ноябрь 1942 года, когда на оккупированной территории проживало 79,9 млн человек, или 41,9 % населения[237]. Против Германии и ее союз ников СССР в ноябре 1942 года мог выставить только 110,7 млн человек населения.

Таким образом, Германия за счет захватов получила серьезное преимущество в использовании иностранной рабочей силы, что позволило во время войны провести полную мобилизацию и значительно перебрать призывной контингент. За годы войны в армию было призвано 21,1 млн человек. Если бы не территориальные захваты и захваченное население, используемое для работы, то подобная мобилизация в Германии была бы невозможной.

Потому захваты с сентября 1939 по июль 1940 года очень усилили Германию. Если до этого Германия могла воевать разве что со своими восточными соседями, то после этого Гитлер мог бросить вызов Франции и Великобритании. Теперь Германия для войны с Францией была готова в гораздо лучшей степени, чем в 1914 году.

Могут сказать, что в этом нового? Мол, давно известно, что Гитлер значительно усилился за счет оккупированных территорий ив 1941 году серьезно превосходил СССР по своему военно-промышленному потенциалу. Действительно, это давно известно, хотя нелишне провести и некоторое сопоставление для большей выразительности и доказательности.

Однако констатировать, что Германия превзошла СССР по военно-промышленному потенциалу за счет захватов, вовсе недостаточно. Здесь нужно отметить еще два важных момента. Во-первых, Германия в оккупированных странах захватила большие запасы готовых товаров, полуфабрикатов, сырья, топлива и вооружения, которое могло быть немедленно использовано для подготовки агрессии. Германия не затрачивала на их производство сил и средств и в этом получала значительное преимущество в ускорении военной подготовки. Этот момент мало кто отмечает. Во-вторых, захваты военных запасов, техники, вооружения, боеприпасов дали Германии значительную фору в развертывании своих войск перед нападением на СССР и позволили немецким войскам упредить советские войска в развертывании. Это выражалось во многих моментах. Например, в 1941 году части РККА не имели достаточно автотранспорта, что делало даже мехкорпуса малоподвижными и уязвимыми для ударов. Автомобили не успели призвать из народного хозяйства. Гитлеровцы же перед нападением на СССР ограбили все захваченные страны, угнали из них весь пригодный автотранспорт и обеспечили им свои войска по нормам военного времени. Именно в трофейном автотранспорте, а вовсе не в толщине брони и калибрах танковых пушек состоит маленький секрет быстрого продвижения немецких войск и успешных для Вермахта «кессельшлахтов» в 1941 году.

В-третьих, важно проследить рост военно-про-мышленного потенциала Германии, который шел не одномоментно, а поэтапно, по мере захвата все новых стран. В этом процессе был момент количественного и качественного перелома, связанного с поражением и капитуляцией Франции. Лишь после катастрофы в Дюнкерке Германия стала настолько сильной, чтобы напасть на СССР, и главным образом за счет французских ресурсов.

Позиция сильного

Тут стоит обратить внимание, что в этот же самый период до падения Франции СССР вовсе не воспринимал Германию, как непосредственную угрозу своему существованию. Германия в 1937 году была сопоставима с СССР по уровню промышленного развития:

При этом СССР мог наращивать выпуск основной промышленной продукции, поскольку был обеспечен всеми видами основного промышленного сырья, тогда как Германия нуждалась в поставках большого количества импортного сырья. Австрия, Чехословакия и Польша расширили возможности Германии, однако в это же время СССР расширил свои возможности за счет Западной Белоруссии и Западной Украины. Страны остались на сопоставимом уровне при некотором преимуществе СССР за счет обеспеченности сырьем и значительно большей добычи нефти.

В это время Советский Союз явно ощущал себя сильной стороной и потому спокойно, не обращая внимания на Германию, возвращал себе все утраченные в ходе Первой мировой и Гражданской войн территории: Западную Белоруссию, Западную Украину, Прибалтику, Бессарабию. В это время война была только с Финляндией, после провала переговоров об обмене Карельского перешейка на территорию в Карело-Финской республике.

В этой перестройке границ можно заметить определенную закономерность. СССР способствовал ликвидации государств, созданных под немецкой оккупацией, или осуществил ее для всех государств, созданных на оккупированной немцами территории Российской империи во время Первой мировой войны.

Польша. Независимость была объявлена назначенным немецкими оккупационными властями Регентским советом, польская армия в определенной степени поддерживалась немецкой армией.

Литва. Государственное образование началось с созванной с разрешения немецких оккупационных властей Вильнюсской конференции 18–22 сентября 1917 года.

Латвия. В конце января 1918 года Латышский временный национальный совет образовал государство, которое было уже к концу февраля 1918 года оккупировано немецкими войсками. Немцы предлагали латышам вступить в германскую федерацию, но осенью 1918 года признали ее и передали власть латышскому правительству. Однако по Компьенскому перемирию немецкие войска оставались в Прибалтике. Немцы привели к власти прогерманское правительство и активно участвовали в гражданской войне против латы-шей-большевиков.

Эстония. В ней первоначально была сформирована советская республика. Однако в феврале 1918 года немцы оккупировали Эстонию. Первоначально они разогнали Временное правительство Константина Пятса и эстонские части, ввели оккупационный режим. Однако в начале ноября 1918 года с разрешения оккупационных властей Пяте образовал новый состав Временного правительства.

По существу, к 1940 году СССР ликвидировал пояс прогерманских государств, сложившийся по итогам Первой мировой войны. Виктор Суворов утверждает, что это было «ломанием стены», разделяющей Германию и Советский Союз. Между тем на деле Германия имела возможность и реально пыталась склонить эти государства на свою сторону, и были шансы на то, что она сумеет сколотить из них прогерманский блок. Если бы это состоялось, то на Ленинград немцы могли бы наступать не из Восточной Пруссии, а из-под Нарвы.

Финляндия и Румыния не были образованы как государства немецкими оккупационными властями, но тем не менее активно поддерживались немцами в гражданской войне и территориальных захватах. Советский Союз в 1940 году также заставил их уступить часть территории. Румынию — оккупированную в 1918 году Бессарабию и Буковину. Финляндию — Карельский перешеек.

В этой политике больше просматриваются политические мотивы, чем соображения подготовки к войне. СССР ликвидировал пояс недружественных государств, который в 1920-е и 1930-е годы существовал на западной границе. В это время Германия была связана войной с Францией и Великобританией, серьезной угрозы для Советского Союза не представляла как по военным, так и по хозяйственным основаниям, потому СССР в конце 1939 — начале 1940 года вел политику сильной державы: брал все, что считал своим.

За этими действиями Советского Союза просматривается другой замысел, касающийся всей Европы. Германия с сентября 1939 года вступила в войну с Францией и Великобританией. Эти страны были значительно сильнее Германии за счет своих колониальных владений, а также обладали сильной армией, флотом и авиацией. Французская армия опиралась на линию Мажино — укрепления на французско-германской границе. Принимая во внимание все эти обстоятельства, Сталин мог рассчитывать, что Германия может увязнуть в войне с этими своими врагами и растратить в борьбе с ними свои ресурсы.

В подобной ситуации можно было прогнозировать несколько возможных исходов. Во-первых, Франция и Великобритания могли сокрушить и разгромить Германию. В побежденной стране немецкие коммунисты при поддержке Коминтерна имели возможность прийти к власти. Тогда СССР мог вступить в войну против Франции и Великобритании и имел бы серьезные шансы разгромить их коалицию на суше и выйти к Атлантике. В этом случае страны Юго-Восточной Европы скорее всего перешли бы на сторону СССР, что создавало условия для разгрома Италии и выхода в Средиземное море для действий против британцев и перерезания британских коммуникаций и сообщения с колониями.

Британский флот столкнулся бы с сильным противником — советским Балтийским флотом. Во время войны в крайне неблагоприятных условиях (сетевые и минные заграждения, тральщики и эсминцы, шумо-пеленгаторные станции и т. д.) Балтфлот показал себя с самой лучшей стороны. Немецкий флот потерял на Балтике 280 боевых кораблей, в том числе 2 линкора, 3 крейсера, 16 эсминцев, 18 сторожевых кораблей, 59 тральщиков и 16 подводных лодок и 624 транспорта общим водоизмещением около 1,6 млн брт. Советскую подводную лодку в среднем атаковали четыре раза за поход и сбрасывали в среднем по 40 глубинных бомб. Некоторые лодки подвергались интенсивным атакам, в которых немцы сбрасывали по 240–250 глубинных бомб. Британский флот не был готов развить такой уровень противолодочной обороны.

Во-вторых, Франция и Великобритания, с одной стороны, и Германия, с другой стороны, в ходе затяжной войны могли серьезно подорвать свои ресурсы, и тогда СССР смог бы разгромить их по частям на суше и тоже выйти к Атлантике и Средиземному морю.

В обоих случаях СССР получал бы в свое распоряжение колоссальный военно-промышленный и людской потенциал Европы, и тогда позиции Великобритании и США значительно ухудшались. После определенной паузы можно было бы или заняться революционизированием многочисленных колоний европейских стран, или попытаться сокрушить вообще все основные империалистические страны.

В-третьих, Германия после длительной и изнурительной войны могла бы одержать победу над Францией и Великобританией на суше и не смогла бы противостоять натиску Красной Армии и действиям коммунистов в захваченных Германией странах. И в этом случае СССР добивался бы победы в Европе, причем на правах освободителя от тягот империалистической войны, от ига капитала, а также стороны, значительно облегчающей жизнь широким трудовым массам. Как СССР мог помогать в социально-экономическом развитии стран, видно на примере Западной Белоруссии, Западной Украины и Бессарабии.

Вряд ли это была четко разработанная и детальная программа. Скорее всего это был некий общий замысел, даже не положенный на бумагу, который изменялся и уточнялся применительно к изменению обстановки и конкретным военно-политическим условиям. Длительная и изнурительная война Германии с Францией и Великобританией для Советского Союза была объективно выгодна, поскольку действительно позволяла накопить сил и вступить в войну в ее решающей фазе и обеспечить себе полную победу в Европе с возможностью революционизирования колоний европейских держав.

Трудность здесь была в том, чтобы не допустить внезапного образования антисоветского блока в Европе и вступления США в войну на его стороне. Реализуемость такой возможности показала война с Финляндией, которой помогали Германия, Франция и Великобритания, несмотря на то, что эти страны находились между собой в состоянии войны. Потому СССР мог вступить в войну, только подвергнувшись нападению со стороны Германии. В этом случае антисоветской коалиции в Европе не возникало.

С октября 1939 года по июнь 1940 года в Генеральном штабе велась разработка планов боевых действий против Германии. Наиболее интенсивно разработка первоначальных планов началась с марта 1940 года и была завершена в июле 1940 года[238]. Весь период составления пришелся на «странную войну» на Западе, а его активизация была связана с операцией «Везерюбунг» против Норвегии. Сейчас уже нелегко точно сказать, как именно мыслилось начало войны в это время, однако сохранившиеся сведения говорят о том, что в начале войны предусматривалось нападение противника, потом серия контрударов с переходом в общее наступление.

Виктор Суворов напрасно привязывает начало боевых действий и контрнаступление к летнему периоду. РККА, в отличие от Вермахта, гораздо меньше зависела от погоды и могла начать наступление зимой, весной, в морозы, в распутицу и в жару. Это было доказано наступлением против Финляндии в декабре 1939 года и многочисленными наступлениями в ходе Великой Отечественной войны. Контрнаступление зимой, в самую непогоду и в сильный снегопад было бы для РККА наиболее выгодным.

Однако в августе 1940 года в Генеральном штабе началась переработка планов войны с Германией. Одни авторы связывают его с изменением границ СССР, другие — с позицией наркома обороны СССР Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко, который потребовал доработать план. С этими точками зрения вряд ли можно полностью согласиться. Во-первых, советско-германская граница сложилась уже в сентябре 1939 года, а присоединение Бессарабии и Буковины не вносило существенных корректив в конфигурацию границ. Во-вторых, эти точки зрения не объясняют, почему в октябре 1941 года после совещания у Сталина силы Юго-Западного фронта были резко усилены: на 31,25 % по дивизиям, на 300 % по танковым бригадам и на 59 % по авиаполкам[239]. Усиление фронта вовсе не вытекало из изменения границ или мнений военачальников. Для этого должны быть более веские причины.

Рассматривая общую обстановку в Европе, нетрудно найти эту вескую причину. В реальности в июне 1940 года реализовался самый невероятный вариант развития событий, который, очевидно, никак не предусматривался. Германии удалось разгромить бельгийские, голландские, французские и британские войска, оккупировать Францию и вынудить ее к капитуляции. Быстротечная война на Западе, приведшая к падению одной из самых сильных в военном отношении стран в Европе и поражению британского экспедиционного корпуса, радикально изменила обстановку.

Предательство Франции и переход Великобритании к обороне

Виктор Суворов обвиняет Сталина в том, что он советско-германским соглашением от 23 августа 1939 года открыл дорогу Гитлеру к войнам и захватам. Между тем, если рассматривать факты, то именно поражение и капитуляция Франции сделали Германию одной из самых мощных военных держав и дали возможность Гитлеру ввергнуть мир в длительную и крайне кровопролитную войну.

Пока что в литературе не наблюдается оценки действий французского военного командования и политического руководства в июне 1940 года как открытого предательства. Хотя это было именно предательство. Немецкие войска оказались весьма сильны, действовали необычным образом и сумели прорвать главную надежду Франции — «линию Мажино». Но у Франции были возможности для сопротивления, в частности мощный французский флот, колониальные владения в Африке, которые можно было использовать как базу для создания и вооружения новой армии. Позднее великий бунтовщик и освободитель своей родины генерал де Голль именно так и сделал — начал с французских колоний.

Но вместо этого французское правительство маршала Петэна сдалось с потрохами Гитлеру, согласилось с разделом страны, стало союзником Германии в войне, обеспечивало его тыл в сражении за Атлантику и в войне с Советским Союзом, отправляло добровольцев на войну, ловило евреев и совершило множество других больших и малых преступлений. Кроме этого, весь французский Индокитай был сдан французами японцам почти без боя. Капитуляция Франции в 1940 году — это именно предательство. Это предательство и превратило европейскую войну в мировую.

Вишистское правительство было с немцами почти до самого конца и было упразднено только 25 марта 1945 года уже на территории Германии. Если бы не Шарль де Голль, то французы ославились бы как верные пособники гитлеровцев. А еще говорят, что в СССР широкое распространение получил коллаборационизм. Но по сравнению с французским коллаборационизмом, когда вся страна официально встала на сторону гитлеровцев, коллаборационизм на оккупированных территориях СССР можно считать отдельными эксцессами. Советское руководство даже в дни самых тяжелых поражений и сражений под Ленинградом и Сталинградом, на Кавказе не помышляло о сдаче и продолжало сражаться.

Так что поражение Франции в июне 1940 года серьезно изменило обстановку на континенте, сломало все планы и расчеты советского руководства на ход войны, ослабление или поражение Германии. Теперь стало ясно, что ни поражения Германии, ни истощения ее в войне не будет. Более того, Германия захватила крупные и развитые индустриальные страны Европы со своей их промышленностью, захватила колоссальные военные и хозяйственные трофеи, увеличила население и стала в военно-экономическом отношении сильнее, чем когда-либо. Это был серьезный поворот событий, по сути дела, перелом в войне, когда СССР предстояло сражаться с германскими сухопутными силами один на один.

Некоторая надежда была на то, что Германия попытается высадиться в Великобритании и увязнет в войне там, тем более что 16 июля 1940 года Гитлер начал операцию «Морской лев». Однако у германского военного командования не было особых надежд на успех этой операции. 21 июля 1940 года на совещании у Гитлера было высказано мнение, что операция крайне рискованна из-за противодействия сильного британского флота.

Дело в том, что уже в ходе Датско-норвежской кампании выявилась уязвимость немецкого десанта и снабжения его по морю. В ходе битвы за Норвегию германский флот потерял тяжелый крейсер «Блюхер», легкие крейсера «Карлсруэ» и «Кенигсберг», 10 эсминцев, 8 подводных лодок, миноносец, 11 крупных транспортов и малые суда общим водоизмещением 250 тысяч брт — 25 % всего мобилизованного торгового тоннажа. Большая часть боевых кораблей и транспортов была потоплена британскими военными кораблями и подводными лодками.

Для высадки в Великобритании немцы сосредоточили еще больший флот: 155 транспортов общим водоизмещением 700 тысяч брт, 1277 барж, паромов и лихтеров, в основном несамоходных, 461 буксир, 1161 мотобот. Главнейшей проблемой немецких войск было почти полное отсутствие самоходных высадочных средств с откидным портом и связанная с этим необходимость использовать тихоходные суда и баржи. Немецкий адмирал Фридрих Руге, который в этот момент в звании капитан-цур-зее был командиром Западной флотилии тральщиков в Северном море и участвовал в Датско-норвежской операции, описывает предполагаемые условия высадки: «Среди немецких транспортных средств было лишь немного судов, способных совершить рейс собственным ходом, влезть на берег и немедленно выгрузить войска и материальную часть через откидной порт. Пароходам пришлось бы встать на якорь вдали от берега; было подсчитано, что выгрузка продлится 36 часов — безнадежное дело в пределах досягаемости еще боеспособных военно-воздушных сил противника. Буксирные караваны — 33 буксира с двумя баржами каждый — совершили бы переход со скоростью 2–3 узла, т. е. 4–5 км в час. Скорость течения в узком месте пролива, направленного наперерез движению буксиров, доходила до 5 миль в час, т. е. 9 км в час, ширина пролива в местах перехода — минимум 40–50 миль, следовательно, переход должен был занять не менее 15 часов»[240].

В условиях того, что британцы несомненно бросят в зону высадки все свои силы: флот метрополии, авиацию, установят на побережье орудия крупного калибра, снятые с кораблей и взятые из резерва, подтянут армейскую артиллерию, начинят пролив минами, немецкий десантный флот превращался в мишень, а вся высадка — в форменное самоубийство. Британцы могли бы расстреливать неподвижные транспорты на якоре и тихоходные буксиры с баржами как на учениях, тем более что для этого у них было более суток. Британская авиация могла бы атаковать немецкие суда в портах погрузки, на переходе через пролив и во время высадки.

Те же немецкие части, которые сумели бы высадиться на британском побережье, встретила бы почти полумиллионная группировка британских и эвакуированных французских войск. Немцам пришлось бы сражаться при нехватке боеприпасов, продовольствия, снабжения, при крайнем затруднении в эвакуации раненых и подвозе подкреплений, с резко превосходящим по численности противником. Исход такого десанта предугадать было нетрудно — это почти гарантированное поражение. «Не удивительно, что при более тщательном знакомстве с деталями операции ни одна из заинтересованных инстанций не проявила особого энтузиазма. Геринг с самого начала не проявлял к ней интереса», — отмечает Ф. Руге[241].

Потому после возражений флотского и воздушного командования было решено сначала сломить британские ВВС и захватить господство в воздухе. Тогда у Люфтваффе была бы возможность защищать транспорты и баржи, атаковать британский флот и подавлять артиллерию на британском побережье. Однако воздушная битва за Британию окончилась для Германии поражением, а Королевские ВВС перешли к наступательным действиям. «В создавшихся же условиях противник в начале сентября смог даже перейти в контрнаступление и бомбить флот вторжения в его базах, причем были потоплены или повреждены 21 транспорт, 214 барж и 5 буксиров — около 10 % всего тоннажа выделенного транспортного флота. В результате во второй половине сентября этот флот был частично рассредоточен, что в случае осуществления операции привело бы к потере времени. 12 октября операция была окончательно перенесена на следующую весну; тем самым с ней было покончено», — так Ф. Руге подвел итоги неудачной операции против Великобритании[242].

Поражение в битве за Британию и неудача с организацией высадки прямо и непосредственно толкнули Гитлера к подготовке нападения на СССР. Британия оказалась крепким орешком: для ее разгрома требовалось первоначально построить мощный флот, большую флотилию десантных барж и судов, построить на побережье батареи береговой артиллерии и обеспечить полное господство в воздухе. Для этого Германии нужны были большие ресурсы.

Потому сразу же после переноса операции «Морской лев» на весну.1941 года, по существу ее отмены, Гитлер начал подготовку к войне против СССР. В Польше в ноябре 1940 года стали строить инфраструктуру, а в декабре 1940 года было принято окончательное решение о вторжении с утверждением плана «Барбаросса». Вся экономика Германии и оккупированных стран начала работать на обеспечение этого вторжения.

Советский Союз до войны всерьез опасался интервенции коалиции европейских государств и предпринимал все меры, чтобы этого не допустить. Однако в предвоенных оценках все же рассматривалась коалиция Франции и Великобритании со странами Восточной Европы: Чехословакии, Польши, Румынии, Финляндии. Германия в этих расчетах, как демилитаризованная страна, фактически не рассматривалась.

В июле 1940 года объединение Европы против СССР состоялось, причем в наихудшем варианте, значительно более худшем, чем в довоенных оценках. Во главе этой европейской коалиции появилась агрессивная, нацеленная на захваты Германия с ее мощными вооруженными силами, уже не сдерживаемая ни Францией, ни Великобританией. Надежды на скорое освобождение Европы от империалистической войны и ига капитала полностью растаяли в октябре 1940 года. Потому в планы войны с Германией потребовалось вносить срочные коррективы.

Резкое усиление Германии

После оккупации Франции, Бельгии и Голландии военно-экономический потенциал Германии еще больше увеличился. В зону немецкой оккупации попали важнейшие промышленные и аграрные районы Западной Европы.

Во Франции немцы захватили основные промышленные и аграрные районы страны. Особенно ценным захватом были Эльзас и Лотарингия. На этих территориях, захваченных Францией по итогам Первой мировой войны, не только располагались крупные запасы железной руды, месторождения бокситов и калия. В Лотарингии французы в конце 1920-х и в начале 1930-х годов построили мощную металлургическую промышленность. Строительство велось за счет немецких репараций и инфляции, но в таких масштабах, что экономический кризис во Франции всерьез наступил только в 1934 году, когда строительная программа подошла к концу.

Лотарингия превратилась в мощный металлургический район, с годовой мощностью в 3,8 млн тонн чугуна, что составляло около половины всей французской выплавки металла[243]. Захват Лотарингии позволил немцам значительно перестроить свою черную металлургию: «В результате капитуляции Франции положение с железной рудой коренным образом изменилось. Объединяя французскую руду с немецким углем, оккупация германскими войсками основных железорудных районов Франции создает мощную базу черной металлургии на обоих берегах Рейна. Тем самым значение импорта шведской железной руды для Германии становится второстепенным»[244].

Мнение о том, что без поставок шведской руды Германия не могла вести войну, оказывается не вполне правильным. Основную часть производства черного металла немцы обеспечивали своими ресурсами и ресурсами захваченных европейских стран. Таким образом, в конце 1940 года у Германии было два крупных металлургических района: Рурско-Лотарингский и Силезский, которые располагались в глубине территории Рейха.

Во Франции Германия также захватила настоящую житницу. На оккупированной территории располагалось производство 70 % французского зерна, 65 % поголовья скота и 86 % производства животного масла. Все это немедленно стало объектом самого разнузданного грабежа. В 1940/41 году, т. е. непосредственно перед нападением на СССР, из Франции было вывезено 550 тысяч тонн продовольственного и 588 тысяч тонн фуражного зерна, 1161 тысяча тонн сена и соломы, а также 192 тысячи тонн мяса[245]. Основательно немцы пограбили французские запасы вина.

Бельгия также была крупным трофеем, в которой главную роль играла тяжелая промышленность. Эта небольшая страна имела мощности по выплавке чугуна в размере 4,5 млн тонн, хотя в 1938 году было выплавлено 2,4 млн тонн[246].

Немцы захватили крупную угольную промышленность. Перед войной Франция добывала 46,5 млн тонн угля, Бельгия — 29,5 млн тонн, Голландия — 14,2 млн тонн. Суммарно добыча угля в оккупированных странах составляла 90,2 млн тонн. Германия в 1938 году добывала 186 млн тонн угля. Добавим к этому добычу угля в Чехословакии в размере примерно 39 млн тонн. Со всеми захватами получается годовая добыча на уровне 315 млн тонн. По немецким данным, добыча угля в 1940 году составляла 346 млн тонн угля[247]. Разница между моими расчетами и немецкими данными, видимо, приходится на то, что немцы использовали всю добывную способность захваченных шахт, тогда как до войны мощности использовались частично из-за экономического кризиса и сокращения рынка сбыта.

Для сравнения, СССР в 1940 году добывал 165,9 млн тонн угля. Иными словами, в угольной промышленности Германия буквально за полгода стала вдвое сильнее СССР. Для немецкой военной экономики уголь имел исключительное значение как источник сырья для производства топлива, и появилась возможность перевести промышленность и гражданское потребление топлива на синтетическое топливо и горючий газ. К 1943 году расход бензина в промышленности и в гражданском секторе сократился с 3,4 млн тонн до 0,9 млн тонн, а мазута с 1,1 млн тонн до 0,27 млн тонн[248]. Высвободившееся нефтяное топливо и нефтепродукты пошли на нужды Вермахта.

По немецким данным, прирост экономического могущества Германии в результате захватов выражался в следующих цифрах[249]:

В советских исследованиях[250] используются те же немецкие данные, только в конечном итоге учитываются еще и данные по союзникам Германии, в силу чего увеличение экономической мощи Германии выходит еще большим. Хотя с таким подходом вряд ли можно полностью согласиться. У Германии не было полного контроля над военно-экономическим потенциалом своих союзников.

Но самое главное, во Франции, Бельгии и Голландии немцы захватили большое количество разнообразных материалов и сырья. К примеру, было захвачено 8,8 млн тонн бензина, масел и других нефтепродуктов, что соответствовало примерно полуторагодовой добыче и производству нефтепродуктов в Рейхе[251]. Бельгийцы перед войной создали крупные запасы авиационного бензина для войны с Германией. В 1939 году они составляли 150 млн литров (примерно 120 тысяч тонн), а в мае 1940 года были еще больше[252]. Большая часть этих запасов досталась немцам в качестве трофеев. Таким образом, к 5,5 млн тонн собственной добычи и производства добавилось еще

8,8 млн тонн трофейных нефтепродуктов, и топливные запасы Германии в 1940 году возросли до 14,3 млн тонн. Кроме того, после поражения Франции и Великобритании, Германия получила полный доступ к румынской нефти.

Нападение на СССР Германия готовила в условиях избытка топлива и нефтепродуктов, что и обусловило массированное использование танков и авиации в начале войны. Без захватов французских и бельгийских трофеев подобное нападение вряд ли было бы возможным.

Помимо этого, во Франции захвачено 42 тысячи тонн меди, 27 тысяч тонн цинка, 19 тысяч тонн свинца. Это запасы, соответствующие примерно месячному потреблению этих металлов в Германии. Бельгия после оккупации поставляла порядка 4 тысяч тонн меди и 3,7 тысячи тонн свинца[253]. Также Бельгия в 1941 году поставила 687 тысяч тонн металла и 596 тысяч тонн цемента[254]. Все это также было израсходовано на подготовку к нападению на СССР.

В завершение этой темы стоит сказать пару слов о знаменитой «бараньей дискуссии», которую Виктор Суворов начал еще в книге «Ледокол». По его мнению, готовность войны Германии против СССР определялась бараньими тулупами. Но приведем весь соответствующий отрывок целиком: «Голиков считал (совершенно обоснованно), что для войны против Советского Союза нужна очень серьезная подготовка. Важнейшим элементом готовности Германии к войне против Советского Союза являются бараньи тулупы. Их требуется огромное количество — не менее 6 ООО ООО. Голиков знал, что в Германии нет ни одной дивизии, готовой воевать в СССР. Он тщательно следил за европейскими баранами. Он знал совершенно точно, что как только Гитлер действительно решит напасть на СССР, он должен отдать приказ на подготовку операции. Немедленно Генеральный штаб даст приказ промышленности начать производство миллионов тулупов. Этот момент неизбежно отразится на европейском рынке. Несмотря на войну, цены на баранье мясо должны дрогнуть и пойти вниз из-за одновременного уничтожения миллионов животных. В этот же момент цены на бараньи шкуры должны были резко пойти вверх»[255].

Попытки оппонентов Виктора Суворова опровергнуть этот «бараний аргумент» были неудачными. Его пытались высмеивать, шельмовать, не обращая никакого внимания на существо вопроса. Увы, и среди оппонентов «капитана Ледокола» хватало малограмотных людей, совершенно не знающих обстановки в Европе перед нападением на СССР и не знающих хозяйственных вопросов. Получился пустой и запальчивый спор невежд — одна из наиболее позорных страниц дискуссии вокруг «Ледокола». Между тем свалить этот «бараний аргумент» не составляло труда.

Во-первых, еще перед войной в Германии, понимая крайнюю ограниченность ресурсов по шерсти и текстильному сырью, всерьез занялись производством текстильных суррогатов. Собственное производство заменителей возросло с 90 тысяч тонн в 1932 году до 352,5 тысячи тонн в 1938 году. Доля собственного текстильного сырья выросла до 40 % от потребностей. В особенности резко выросло производство искусственной шерсти (вистра), с 2,7 тысячи тонн до 155 тысяч тонн, а также выросло производство искусственного шелка с 28,2 тысячи тонн до 65 тысяч тонн[256]. Сырье для них было одинаковое — вискоза. Так же серьезно увеличилось вторичное использование шерсти, с 34 до 58 тысяч тонн. Собственное производство искусственной шерсти в 2,5 раза превышало импорт шерсти и пряжи. Сырье для производства вискозы в Германии имелось — это древесина. По сульфатному способу целлюлозу можно получать из любого вида растительного сырья, например из конопли или картофельной ботвы. Для химической обработки целлюлозы в Германии производилось достаточно хлора и гидросульфида натрия (на производство хлора шло около 2 % всей электроэнергии), а из сульфитного щелока, отходящего после обработки целлюлозы, можно было производить спирт, белковые дрожжи, растворители — весьма ценные продукты для военной промышленности. Нацисты очень гордились успехами немецкой химической промышленности и в 1937 году в газетах даже рекламировали «платья из древесины», т. е. одежду из вискозного шелка и вистры.

Так что «уничтожать миллионы животных» не было особой необходимости. Примерно половина всех потребностей в шерсти покрывалась химической промышленностью.

Во-вторых, и в этом самая большая ошибка Виктора Суворова в «бараньем вопросе», в оккупированной Германии никакого рынка уже не было. Как в Германии, так и на оккупированных территориях процветал прямой отъем животноводческой продукции у производителей. «Расово полноценных» немецких крестьян Гитлер обязал расставаться с продуктами животноводства сразу после их получения еще в августе 1939 года, а «расово неполноценных» крестьян оккупированных стран просто грабили по своему усмотрению. Выше уже приводились примеры в достаточном количестве. На оккупированных территориях заготавливалось 59,4 тысячи тонн шерсти[257]. В Германии производилось 19,6 тысячи тонн шерсти. Итого, ресурсы составляли 79 тысяч тонн натуральной шерсти и 155 тысяч тонн вистры. Всего — 234 тысячи тонн. Это очень немало. В 1940 году СССР, со всеми своими бараньими стадами — 79,9 млн голов, получал 161 тысячу тонн немытой шерсти[258].

Так что все рассуждения Виктора Суворова о баранах — это демонстрация дремучего невежества. Не знаю, что там ему рассказывали в Военно-дипломатической академии и в ГРУ по поводу деятельности Ф.И. Голикова на посту начальника ГРУ РККА, но после самого краткого обзора положения с шерстью в Германии становится совершенно очевидно, что отслеживанием рыночных цен на баранов вскрыть подготовку Германии к войне было нельзя. Хотя бы по элементарной причине отсутствия рынка в Германии и оккупированных странах, не говоря уже о вистре.

Проблема с зимним обмундированием была связана не с отсутствием шерсти, а с просчетами в планировании нападения на СССР. На совещании у генерал-квартирмейстера сухопутных войск 29 июля 1941 года было решено подготовить зимнюю униформу для 58 дивизий, которые должны были остаться для оккупационной службы, тогда как все остальные части должны были отвести в Германию[259]. Зимней одеждой было обеспечено 32 % из всего числа дивизий, сосредоточенных для нападения на СССР. Немецкое командование после удачной войны во Франции, Бельгии и Голландии рассчитывало так же легко и быстро сокрушить и Советский Союз. Когда же в ноябре 1941 года зимнее обмундирование потребовалось, его не смогли вовремя подвезти, поскольку для его перевозки требовалось 225 эшелонов. Большой вклад в затруднение снабжения немецких войск внесли партизаны, действовавшие за линией фронта. Просчет командования дорого обошелся немцам и был одной из причин поражения под Москвой.

Таким образом, с какой стороны ни смотри, а «бараний аргумент» Виктора Суворова ничего не стоит. Это фальшивка, на которую купилось множество его сторонников в силу своей неграмотности и нежелания изучать факты. Сама по себе попытка с помощью подобного фальшивого аргумента «доказать» превентивный характер нападения Германии на СССР ярко и наглядно показывает все фальсификаторство Виктора Суворова.

В Советском Союзе всерьез отнеслись к военно-экономическому усилению Германии. В конце 1940 года вышла книга С. Вишнева «Экономические ресурсы Германии. Экономическая база Германии в новой европейской войне», которая представляет собой, очевидно, выдержки из обширного отчета о новых военно-хозяйственных возможностях Германии, подготовленного для высшего руководства страны и Генерального штаба. В нем была сделана довольно подробная оценка промышленного потенциала вероятного противника. Был сделан следующий вывод: «Принимая во внимание накопленные запасы, размеры внутренней добычи, возможности суррогатиро-вания и ресурсы оккупированных территорий, можно считать Германию обеспеченной следующими видами сырья: каменным и бурым углем, железной рудой и ломом, алюминием, магнием, цинком, азотистыми и калиевыми удобрениями, лесом и льном. Значительная часть потребности может быть покрыта (без импорта) по меди, свинцу, коже, каучуку. Весьма напряженным будет баланс по жидкому топливу, марганцу, никелю и олову, редким металлам, текстильному сырью и техническим жирам»[260].

Хотя надо отметить, что оценки базировались на данных о предвоенной германской промышленности, тогда как по ресурсам оккупированных стран были отрывочные сведения. Некоторой экстраполяцией самых свежих данных по оккупированным странам, которые имелись за период 1935–1938 годов, можно было судить о приросте военно-экономической мощи Германии. Только эта оценка была заведомо неточной, поскольку перед войной в ряде стран (Франция, Бельгия, Польша) имелось значительное недоиспользование производственных мощностей.

Картина и в этом случае получалась весьма угрожающей. На западных границах СССР возник мощный и агрессивный противник, превосходящий Советский Союз по большинству параметров, в отношении намерений которого после всех захватов в Европе не было особых иллюзий.

Виктор Суворов пишет: «Гитлер принял окончательное решение напасть на Сталина 18 декабря 1940 года. Но германская промышленность не перешла на режим военного времени, и летчиков в Германии готовили по вполне нормальным программам»[261]. Вот и не знаешь, чего тут больше — невежества или наглости. Скорее всего это наглое и агрессивное невежество «капитана Ледокола», который совершенно не желает замечать масштабные захваты Германии перед нападением на СССР, резкого усиления Германии, многочисленные признаки перевода германской промышленности и всего хозяйства именно на военные рельсы. И все сторонники Виктора Суворова проявляют себя такими же агрессивными невеждами, следуя за своим кумиром. На деле же Германия не только перешла на режим военного времени, но и в очень большой степени усилила свои возможности за счет трофеев и оккупации развитых европейских стран, захватив разнообразной продукции в размере примерно полуторагодового собственного производства, что и было непосредственной предпосылкой для нападения на СССР.

Потому с осени 1940 года у Советского Союза уже не было выбора: воевать или не воевать с Германией, война стала совершенно неизбежной. Отсюда и бурный рост РККА, отсюда пересмотр планов войны с резким усилением группировки на западной границе, отсюда и разворачивание спешной работы по сосредоточению сил. Бурный рост армии вызывал необходимость столь же бурного развития военного производства, что заставило советское руководство пойти на беспрецедентные меры по обеспечению военного производства рабочей силой: ввести в июне 1940 года восьмичасовой рабочий день и семидневную рабочую неделю, с запретом на смену работы без разрешения. В октябре 1940 года, когда стало ясно, что Германия потерпела поражение в битве за Британию и целью агрессии становится СССР, появился указ «О государственных трудовых резервах СССР», который предусматривал создание сети училищ для подготовки в год около миллиона квалифицированных рабочих из числа молодежи с одновременным введением платы за обучение в школах и высших учебных заведениях.

Виктор Суворов пишет: «В советских музеях вам покажут снимки военного времени: щуплый мальчишка управляет огромным станком. Орудийные снаряды точит. Норму перевыполняет. А чтоб руки до рычагов доставали, под ноги заботливо два снарядных ящика подставили. Ах, какой энтузиазм! Ах, какой патриотизм! Но в музее вам не расскажут, что подростков гнали на военные заводы сотнями тысяч и миллионами принудительно до нападения Гитлера»[262].

Логика простая: мол, это признак особенной агрессивности Сталина и признак подготовки нападения на Германию. Между тем приведенный выше разбор показывает, что ситуация уже осенью 1940 года сложилась столь угрожающая и нападение Германии стало неотвратимым и близким, что даже такие крайние меры становились оправданными. У Гитлера отмобилизованная армия, переведенная на военные рельсы промышленность и хозяйство (вопреки многочисленным утверждениям Виктора Суворова), в Польше началось строительство инфраструктуры для нападения на СССР. Потому темпы подготовки к войне достигли очень высокого уровня.

Виктора Суворова очень беспокоит судьба советских детей, до такой степени, что он ничего не пишет о детях, которые тысячами умирали от голода в капиталистических странах, в том числе в Европе. Вот и здесь он проявил такой же подход. Его настолько задевает судьба советских подростков, точащих снаряды для защиты своей Родины от надвигающихся гитлеровских полчищ, что он совершенно забывает о тяжелой судьбе детей в других странах. Да, в капстранах дети тоже работали. Даже в США, которые в 1937 году ни с кем не воевали и не собирались. В этом году, по данным американской же статистики, работало 2,25 млн детей в возрасте до 17 лет. Из них 250 тысяч детей в возрасте от 10 до 13 лет[263].

В основном детский труд применялся в сельском хозяйстве, на уборке хлопка (кто думает, что выгонять детей на хлопковые поля придумал первый секретарь Компартии Узбекистана Шараф Рашидов, тот крепко ошибается), фруктов. Особенно американские капиталисты позаботились о счастливом детстве негритянских детей. Работающие негритянские дети составляли 34 % от всех работающих детей, при том, что они составляли всего 10 % от общей численности детей в США. Учебный год для них был в полтора раза короче, чем для белых детей, а занятия часто начинались в ноябре, после окончания уборки хлопка[264]. Если по логике Виктора Суворова детский труд — это признак подготовки агрессии, то надо признать США главным агрессором в мире. В США за три года до введения закона о трудовых резервах в СССР уже было 2 миллиона с четвертью работающих детей.

В ход идут любые фальсификации, любые перевертки, чтобы оболгать Советский Союз, который готовился к неминуемой и скорой войне с Германией и для этого предпринимал беспрецедентные усилия.

Никакого «западного фронта» не было

Виктор Суворов и его сторонники часто ссылаются на стратегические соображения, пытаясь обосновать свою позицию. Но и здесь не обходится без наглой фальсификации. Так, «капитан Ледокола» ссылается на то, что война с Польшей, а потом с Францией и Великобританией поставила Гитлера в ситуацию «войны на два фронта», и по этой причине «у Гитлера выбора уже не было»[265].

Это один из наиболее путаных моментов во всей его аргументации, и ясно видно, как Виктор Суворов изворачивается, стараясь подобрать факты таким образом, чтобы они «соответствовали» его взглядам. Общая линия такова: Германия воевала против Великобритании в Атлантике, в Средиземном море и в Африке, а Сталин своими переговорами с Черчиллем через британского посла Криппса, сведения о которых он зачем-то приказал довести до сведения германского посла в СССР, создал для Гитлера ситуацию войны на два фронта, которой фюрер очень боялся, но поскольку «выбора уже не было», он принял решение о нападении на СССР.

Столь извилистое и путаное изложение необходимо для того, чтобы всю вину свалить на Сталина и выставить его если не в качестве прямого агрессора, то по крайней мере в качестве провокатора германской агрессии. Разумеется, что при этом Виктор Суворов подвергает замалчиванию все факты, которые эту теорию разрушают.

Во-первых, по предвоенным планам, которые можно прочитать в сборнике В.И. Дашичева, Гитлер намеревался разгромить своих врагов по частям. Сначала Чехословакию и Польшу, потом Францию и Великобританию, затем намеревался напасть на Советский Союз и разгромить его, а уже потом схватиться с США за мировое господство. Вплоть до поражения под Сталинградом война шла в целом по гитлеровскому плану, и лишь усилия Советского Союза разрушили все его расчеты.

Во-вторых, Виктор Суворов и его сторонники считают, что после разгрома Франции и Великобритании в июне 1940 года на континенте, на западе существовал «фронт», и нападение Германии на СССР было «войной на два фронта», которая противоречила гитлеровской стратегии и никак без провокации обойтись не могла. Они же считают, что Германия сначала должна была сокрушить Великобританию, а только потом нападать на СССР. Подобное мнение строится не столько на фактах, сколько на многочисленных допущениях и предположениях. Не обходится и без прямой фальсификации фактов. Между тем хорошо известно, что после разгрома французских и британских войск на континенте, эвакуации Дюнкерка и воздушной битвы за Британию с июля по конец октября 1940 года никакого «фронта» на Западе не было. Британцы не могли осуществить высадку на континенте, а немцы не могли высадиться в Британии. Схватка за господство в воздухе закончилась в пользу британцев. В конце 1940 года сложилось хрупкое равновесие сил, и основная борьба велась силами Кригсмарине с конвоями союзников в Атлантике.

Побережье Атлантики и Северного моря охранялось небольшими немецкими силами. Лишь 19 августа 1942 года британские и канадские войска осуществили атаку на порт Дьепп, которая была отбита немцами и закончилась полным поражением десанта и огромными потерями. Вот это было воспринято Гитлером как достаточно серьезное событие, и 25 августа 1942 года он отдал приказ о строительстве линии укреплений, известных под названием «Атлантического вала». Строились укрепления ни шатко, ни валко, и к моменту высадки союзников в Нормандии завершены не были.

Таким образом, непосредственно перед нападением на СССР никакого «западного фронта» не существовало и серьезной угрозы Германии с западного направления не было. В войне с Великобританией наступило равновесие сил, позволившее Гитлеру основную массу своих сухопутных сил и авиации бро-сить против СССР. Вопреки представлению Виктора Суворова и его сторонников, у Гитлера в конце 1940 года был выбор, куда идти, и на континенте, где могли быть использованы его сухопутные войска, было уже захвачено все, кроме Балкан и Советского Союза. Для решающей схватки за мировое господство с Великобританией и США Германии нужны были большие ресурсы, взять которые можно было только в СССР. Ситуация конца 1940 — начала 1941 года была ясной и говорила о том, что следующей целью для германской агрессии должен быть СССР.

Потому ответ на «главный вопрос» Виктора Суворова звучит так: Советский Союз встал перед лицом нападения Германии, перед лицом сражения против резко усилившегося противника один на один, и потому единственным шансом избежать тяжелого поражения было наступление на Германию. Многочисленные советские дивизии и армии, сосредотачиваемые весной 1941 года на советско-германской границе, должны были отразить нападение, наступать и разбить немецкие войска любой ценой.