Винтажное руководство «Любовь и отношения»

О-ох, посмотрим. Надо попытаться набрать Бетти. Бетти — наша подруга, и она журналистка. Она дружелюбная и веселая, а ее дом находится в Дидсбери, крутом месте для того, чтобы пожить там какое-то время.

Я выбираю ее номер и звоню.

— Йоу, это чувиха Джи, — здороваюсь я бесцеремонно.

— Кто?

— Джесс.

— Какая Джесс?

— Джесс Бим! Бетти, глупышка ты. Как ты там? Кажется, у тебя там громковато. Это играет «У старого Макдональда была ферма»?

— Ага, только что ездили с Генри на «Бэйби Сенсори»¹⁸.

— О, точно, Генри! Сколько ему уже?

— Восемь месяцев. Ты его никогда не видела.

Ой. Похоже, она злится. Неужели так страшно, что я не видела ее ребенка? То есть, о чем бы мы говорили?

— Знаешь что, Бетс? Теперь я могу с ним познакомиться. Саммер вытолкала меня за дверь и мне нужно место, чтобы осесть. Если я останусь у тебя, то иногда, когда тебе будет угодно, могу нянчиться с Генри, если другая няня не сможет прийти, или если у меня уже не будет каких-то других планов… Хм-м-м, Генри пока еще не знает, как танцевать? Я бы могла научить его отжигать под Бон Джови!

— Почему Саммер вытолкала тебя? — спрашивает она решительно. — Что ты натворила?

— Ничего! Почему ты так легко допускаешь, что виновата я?

Бетти молчит.

— Ладно, я могла устроить крошечную сцену на книжной презентации. Это был самый настоящий несчастный случай, но Саммер и слушать не захотела. Уверена, она скоро успокоится, но, думаю, для меня же лучше будет двигаться вперед самой.

— Я не уверена, что хочу быть причастной к вашей ссоре, Джесс

На заднем плане слышится вой ребенка.

— Да ладно, лишь на одну-две ночи, Бетти Бу. Ну дава-а-а-ай. Все будет, как в старые добрые времена. Я притащу канистру маргариты и диск с живым выступлением «Kings of Leon». О-ох, у тебя же большой дом. Мы могли бы… могли бы закатить вечеринку! Эпичную домашнюю вечеринку!

В голове проносятся мысли о составлении для вечеринки плейлиста в «Спотифай»¹⁹. Бетти обожает регги. Я загуглю «лучшие регги песни» и закину их все в музыкальный список специально для нее. Я достаю из кармана куртки свою надежную шариковую ручку «Бик» и собираюсь нацарапать на руке надпись: «домашняя вечеринка эпический плейлист». Не успеваю дописать слово «домашняя», как Бетти опускает меня с небес на землю.

— Эм, настолько… веселую… эпическую домашнюю вечеринку, как ты озвучила, мой маленький сын, боюсь, не оценит. Прости, Джесс. Не думаю, что остаться у меня такая уж хорошая идея. Но удачи! Вообще-то, в августе мы устраиваем праздник в честь дня рождения Генри. Я была бы рада, если бы он познакомился с тетей Джессикой. Я напишу тебе подробнее ближе к делу, договорились?

— О! Да, несомненно… — отвечаю я, ощущая зуд от того, что слова «тетя» и «Джессика» произносятся в одном предложении. — Звучит прекрасно!

Вовсе нет.

Мы завершаем разговор немного сухо, и я пролистываю остаток списка контактов в телефоне. Я звоню каждому человеку, которого считаю ближайшим другом, но все заканчивается тотальной катастрофой. Эмили, которую я встретила в Танзании, слишком занята своей напряженной работой в качестве адвоката по правам человека. Коллум, веб-дизайнер, все еще злится на меня за то, что забыла ответить на его сообщения, особенно после нашей бурной ночи на прошлый Новый год. А моя подруга Мишель, гитаристка-бисексуалка, оказывается, больше не хочет быть моей подругой, ведь я недостаточно внимательна и заинтересована, когда в ее жизни «появляются настоящие, реальные проблемы».

— Я буду текилу, пожалуйста, — обращаюсь я к Страшиле Элейн. Она отрывает взгляд от телевизора и лениво наполняет одну из маленьких стопок для шотов.

— Немного рановато для текилы, а, дорогая? Что-то тревожит тебя? — Она протягивает мне выпивку костлявой рукой без мизинца. Я опрокидываю рюмку и киваю на бутылку, призывая повторить.

— Это текильная скорая помощь, — поясняю я. — Друзья бросили меня, на банковском счету у меня меньше сотни фунтов, я лишилась работы и, похоже, могу стать бездомной.

Страшила Элейн выглядит ужасно ошеломленной, что в некоторой степени меня успокаивает. Я беру обновленную рюмку.

— Знаешь, я просто не понимаю, что со всеми не так. У людей есть много друзей для разных вещей, разве нет? Они знали, какая я, когда познакомились со мной. Я беззаботная, веселая, любящая приключения оторва, а не «поговорим о твоих эмоциях и поплачем как тряпки» друг. С чего вдруг они стали ждать, что я буду другой? Я не слишком хороша во всей этой идиотской трогательно-чувствительной хрени.

Страшила Элейн пожимает плечами, и я стучу по барной стойке пустой рюмкой, после чего барменша устремляет взгляд на телевизор.

— Просто езжай и поживи с мамой и папой, милая, — говорит она, словно все так просто. — Они тебе помогут разобраться.

Я вздыхаю.

— Не могу. В том-то и проблема! Мама умерла давным-давно. Папу я и не знала. Я знаю о нем только то, что он был отвратительным обманщиком, он оставил мою маму еще до того, как родилась я, и разбил ей сердце на миллион кусочков, после чего оно так и не стало прежним. — Я качаю головой и выпиваю очередной шот. — Я планировала снова путешествовать по миру, но потерпела крах! Че-е-е-е-ерт.

— Бедная малышка.

Опрокидывая очередной шот, я чувствую блаженное тепло на щеках, а у всего вокруг вдруг сглаживаются углы. Я изучаю Элейн. Она кажется милой. И совсем не страшилой.

— А могу я остаться у тебя, Страшила Элейн? Я могла бы помогать по бару. Мне всегда казалось, что жить в баре довольно круто.

— Нет, дорогая, — отвечает она. — Не думаю.

Я киваю и икаю, любезно принимая отказ.

— Можно мне тогда еще выпить?

— У нас акция на двойные порции, дорогая. — Она указывает на вывеску за ее спиной.

— Чудесно. Срази меня.

Она наливает мне двойную порцию.

— Может, у тебя есть какая-то тетя, уточка? Бабушка? Крестная? Кузены? Бывший?

Я отрицательно качаю головой.

— Неа. Никого у меня нет, — обреченно вздыхаю я. — Я одинока. Одна-одинешенька в этом ледяном ми… Ой, хотя… Вообще-то, думаю, у меня есть бабушка. Или по крайней мере была. Я с ней не встречалась. Даже не знаю, жива ли она. Ну, ее не было на похоронах мамы… во всяком случае, не помню, чтобы видела ее там, но о том дне я вообще мало что помню. Матильда, думаю, так ее зовут… Точняк. Матильда Бим.

— Ты даже не знаешь собственную бабушку? Это охренительно грустно, так-то, цветик. — Страшила Элейн корчит гримасу, демонстрируя зубы с налетом и зеленоватым оттенком, что, полагаю, и является причиной ее прозвища.

Я тру глаза, начиная чувствовать себя слегка пьяной.

— Ага, кажца, это грустно. — Бабушка с мамой не общались, хотя, если подумать, то даже не знаю почему. — Пхоже, бабушка была супер бгатй, жила в огромном, роскошном доме в…

Минуточку.

Я снова быстро вынимаю телефон из куртки и отчего-то трясущимися руками подключаюсь к Сети. На это у меня уходит чуть больше времени, потому что текила сделала мои пальцы неуклюжими, но спустя три попытки я, наконец, вбиваю в поисковую строку «Матиль Бим + Кенсингтон».

По запросу браузер выдает 192 сайта. Я кликаю на них и сонно прокручиваю страницы вниз.

Мне трудно дышать. Вот же Матильда Бим! Живет в Кенсингтоне на какой-то Бонэм Сквер. Согласно списку избирателей за 2013 год, который зарегистрирован последним, ей семьдесят семь лет. Это, должно быть, она. Должна быть она. Матильда Бим не то чтобы редкое имя.

— Ты чертов гений, — часто дышу я, роясь в карманах джинсов в поисках денег.

— Что такое, дорогая? — спрашивает Страшила Элейн, одним глазом поглядывая на Керсти Олсопп, жеманно ухмыляющуюся на камеру.

— Ты, ты — ик, — гениалня. Ты совершенно права. У меня есть бабушка. Живая бабушка. И, думаю, в общем, кажется, она при деньгах. Черт, мне надо было подумать об этом годы тому назад! Ого, сколько же времени я упустила! — Я спешно расплачиваюсь и, покачиваясь, соскакиваю со стула. — Она сможет одолжить мне денег. Заем или типа того. Я сразу же отправлюсь путешествовать! Вернусь на Ямайку, чтобы отрываться! Да-а-а-а! Я собираюсь отправиться домой, собрать небольшую сумку и немедля сесть на поезд обратно до Лондона. Нельзя терять время.

— Хм-м-м, — хмурится Страшила Элейн. — Дорогая, ты немало выпила. Уверена, что это хорошая идея?

— Нет, не уверена, Страшила Элейн. Совершенно не уверена. Но это единственная чертова идея, что у меня есть!

Отправиться на поиски бабушки во вторник в полдень, когда ты грустная и пьяная, не самая обычная выходка. Подсознательно я знаю, что, возможно, стоило бы все обдумать куда тщательнее: сделать пару звонков, уточнить, что бабушка на самом деле живет в Кенсингтоне по найденному мной в гугле адресу, или что она, ну, знаете, вообще-то жива. Но отчаяние с текилой эквивалентны спутанным мыслям, а я ох как отчаянна, а сколько во мне текилы! Когда я возвращаюсь домой, чтобы упаковать вещи, и слышу, что у Саммер гости, моя решимость становится только тверже. Меня не было дома около часа, а сейчас я слышу, как с кухни раздается хихканье. По коридору разносится звук чоканья бокалами с шампанским, который нельзя перепутать ни с каким другим.

Какого хрена?

Они празднуют?

Господи. Она, по всей видимости, действительно хочет, чтобы я съехала! Я, шатаясь, быстро добираюсь до своей комнаты, плюхаюсь на кровать и пытаюсь разрыдаться. Я правда стараюсь выжать слезы изо всех сил, хотя бы одну малюсенькую капельку, но, само собой, ничего не получается. Никаких сюрпризов, я продолжаю оставаться неплакатебельной.

Не найдя никакого чемодана, я спешно собираю одежду в мусорный мешок, хватаю ноутбук в чехле-сумке, крадусь вниз по лестнице и прохожу мимо фестиваля хихиканья на кухне. Когда я достигаю входной двери, из гостиной выпрыгивает мистер Белдинг, а на его плюшевой мордочке выражение любопытства. Сегодня, чтобы Саммер провела многочасовую фотосессию и выложила фотографии в «Инстаграм», на нем крошечная фиолетовая шляпка в виде пирога со свининой. Бедняга. Обречен на прихорашивания и позирования вместо игр и мурлыканья.

Из кухни слышится очередной взрыв смеха и звон ударов бокалов друг о друга после тоста. Кто-то, наверно Холден, кричит: «За расцвет Саммер!» Боже. Они поздравляют ее с моим выездом. Сегодняшний день и правда становится мрачнейшим.

Я выдыхаю, чтобы успокоиться, в груди разливается чувство обиды. И без задней мысли я одной рукой подбираю нашего кота и ухожу из квартиры.

Потратив последние наличные на билет, я сажусь на поезд до Лондона уже во второй раз меньше чем за неделю. Что, когда ты на взводе, тащишь на себе мусорный мешок с грязной одеждой, сумку с ноутбуком и прячешь перевозимого в кожаной куртке кота, совсем не относится к приятному и радостному опыту. Особенно, если в мешке дырка, и из него торчит треугольная часть серых пузырчатых трусиков тонги всем на обозрение, включая парня, который с грустью, но стоически, не отрывая взгляда, осматривает тебя на станции Юстон.

Вот я и стою перед гигантским белым домом с отделкой в Кенсингтоне.

Приехали: это дом бабушки.

Я делаю несколько быстрых вдохов-выдохов и нажимаю на маленький серебряный звонок в стене. Почти что сразу из интеркома раздается пронзительный женский голос.

— Слушаю?

В голосе слышится хрипотца. Бабушка или нет?

Вообще без понятия.

Дерьмо, я даже не знаю эту женщину! Могу ли я просто так заявиться и просить денег в долг, когда мы даже не знакомы? Я смотрю вниз на довольно урчащего мистера Белдинга, выглядывающего из-под куртки, словно у того могут быть ответы. Но он их не знает. Он не знает ничего.

Что я творю? Алкогольная смелость повыветрилась, и осталась лишь жестокая реальность: на самом деле я похитительница котят, уничтожительница контрактов на выпуск книги, да еще и с мешком вонючей одежды и изжогой с привкусом текилы.

— Эм, надеюсь, вы не возражаете, но я спрошу, что вы здесь делаете? Могу я вам помочь? Вы… вы в беде?

Я пугаюсь, когда интерком оживает.

— Эм… — Я подхожу ближе к микрофону. — Здравствуйте. Ух… Я думала, что здесь жила моя бабушка. Но вы молоды и американка, а мне кажется, что моя бабушка старая и англичанка, так что, похоже, ее тут больше нет. Так что я пойду. Простите за беспокойство.

Гениально. Я последние гроши спустила на смехотворную погоню за бабушкой. Прямо сейчас я ненавижу себя. Забей, Джесс.

— Ваша бабушка Матильда Бим? — спрашивает скрипучий голос.

— Эм, да. Я Джессика. Джесс.

Тотчас же звучит низкое жужжание и раздается щелчок, после чего мягко отворяется черная блестящая дверь.

Дерьмо! Моя бабушка здесь?

— Мы на втором и третьем этаже, — оповещает женщина из интеркома с веселым южноамериканским говором. — Внизу клиника.

— О! Хорошо! Благодарю, великолепно. Тогда увидимся через секунду!

Я толкаю тяжелую дверь и ступаю в кажущийся огромным холл с черно-белым шахматным полом и, насколько можно судить, весь заполненный лестницами. Я иду мимо них, направляясь к лифту, легчайшему и лучшему из вариантов на данный момент, учитывая, что я несу кота, сумку с ноутбуком и рвущийся полиэтиленовый мусорный мешок.

О, подождите-ка. Не может быть. Здесь, похоже, нет лифта.

— Шиш с мошонкой, — ворчу я под нос, таща мешок по полу в отчаянии, и громко причитаю, — шиш с мошонкой.

Я ненавидела лестницы в свои лучшие времена, но со всем этим багажом? Это будет сло-о-о-ожно. Мистер Белдинг фыркает, соглашаясь.

Дверь слева от меня открывается и оттуда появляется голова невысокого кучерявого мужчины. Он вроде моложе меня, одет в тянущийся белый докторский халат, а на его лице выражение крайней озадаченности.

— Могу я вам помочь? — спрашивает он с мелодичным шотландским акцентом, изучая меня и мои пожитки, подозрительно нахмурившись.

— Да, пожалуйста, — отвечаю я. — Я ищу лифт. Вы знаете, где он?

Он прочищает горло.

— Эм, это здание построено в середине девятнадцатого века. Здесь только лестницы.

— Шиш. С. Мошонкой, — ворчу я снова, когда мое беспокойство оправдывается. — Мои вещи очень тяжелые.

— Можете здесь не говорить «шиш с мошонкой»?!

— О? Это почему еще? — смотрю я на него пристально. — Вы здесь босс?

— Э, нет.

— Тогда с какой радости?

— Ну, потому что это кардиологическая клиника доктора Куреши. Мы лечим людей с болезнями сердца. Не думаю, что эти люди захотят услышать за дверью вопль «шиш с мошонкой», будучи уже растревоженными, неважно себя чувствующими и имеющими достаточно поводов для переживаний.

Он слегка задирает подбородок.

— Ой, — говорю я, чувствуя, как меня окутывает чувство вины. — Верно, я понимаю, что им это может немного досаждать. Мне жаль. Больше никаких ругательств. А это вы доктор Куреши?

— Нет. Я доктор Абернати. Я работаю на доктора Куреши.

— Ну да. Круто. Не будете тогда так милы, чтобы помочь мне дотащить эти сумки?

— Нет, вообще-то нет. Я очень занят. Стойте, а кто вы вообще такая? — он щурится и смотрит на меня, не сводя глаз.

— Твой худший кошмар, — отвечаю я.

По большей части я так говорю, потому что всегда хотела бросить эту реплику, а нынешний момент кажется самым что ни на есть подходящим. А еще потому, что я, похоже, все еще чуточку пьяна.

— Хм-м-м, да, я так и подумал, — бормочет он, прежде чем устремить свой взгляд на мою грудь.

Его глаза расширяются от изумления. Какого черта происходит? Что он делает? То есть, по правде говоря, моя грудь очень даже хороша, и она привлекает много увлеченных взглядов, но никогда не было такого дикого потрясения. Мерзость. Он и правда пялится! Что за противный извращенец. Я посылаю ему свой самый испепеляющий взгляд.

— Гм, — фыркаю я.

— Простите, — восклицает он, застыв. — Но… вы знаете, что там… у вас в куртке кот? Носящий шляпу?

Ха! Он всего лишь заметил мистера Белдинга. Не противный извращенец. Я украдкой смотрю вниз, вижу торчащую мордочку мистера Белдинга и чешу его за ушами.

— Да, спасибо за бдительность, доктор Сьюз²⁰. А знаете, я даже понятия не имею, почему он тут.

— Простите, что?

— Я о том, что не знаю, зачем притащила его сюда. Мы завели его с моей подругой, но я вышла из себя, разозлилась на нее немного и вроде как… забрала его. Неважно, не берите в голову. Помогите мне с вещами, пожалуйста?

Сначала доктор смотрит на часы и только потом делает шаг за пределы отделения клиники, после чего мягко закрывает за собой дверь.

— Ладно. Но это не делает меня соучастником кражи животного. — Он берет мешок, сумку с ноутбуком и держит путь наверх. — Показания будете давать вы.

— Я поклянусь на Библии, что вы ничего не знали, — торжественно обещаю я, а мистер Белдинг в это время снова прячется и удобно устраивается у мягкой атласной подкладки под моей курткой, после чего засыпает. — Разве что они не выдвинут условия для смягчения приговора.

— Великолепно, спасибо. Вы идете наверх повидать старую леди Бим?

— Ага. Она моя бабушка.

— Ох. Я и не знал, что у нее есть семья… Никогда не видел, чтобы ее навещали… Эм, простите, что назвал ее старой леди Бим.

— Ой, не переживайте. — Я понижаю голос. — Честно говоря, я вроде как вспомнила о ее существовании только… о-о-ох, около пяти часов назад. Мы никогда не встречались. Она даже не знает, что я иду к ней!

— Ого. Так вы ничего о ней не знаете…

— Ничегошеньки. Пшик. Если подумать, то это даже круто. Типа сюрприз-сюрприз, но, знаете, в хорошем смысле.

— Ну да. Конечно.

Когда мы наконец достигаем верхней ступеньки, доктор кладет вещи на пол, протягивает руку и, немного запыхавшись, представляется:

— Я Джейми. Доктор Джейми Абернати.

— Приятно, — я принимаю его руку и сердечно жму ее. — Я Джесс. Мисс Джессика Бим.

— Удачи там, мисс Джессика Бим.

— Это с чего бы мне понадобилась удача? — Я поправляю очки на покрывшемся испариной носу. — Я ее внучка. Бабушки любят внучек, это заложено в человеческой природе.

Чего это он так приподнимает бровь?

Глава девятая

Крепкие слова никогда не должны слетать с губ благовоспитанной Достойной Женщины. «Боже, ужас» допускается лишь в минуты наисильнейшего раздражения.

Матильда Бим, руководство «Любовь и Отношения», 1955

— Вы, должно быть, Джессика.

Я узнаю застенчивый голос из интеркома, когда дверь открывается и передо мной предстает крупная девушка со скромной улыбкой, брекетами на зубах и покрытым веснушками носом. Ей чуть за двадцать, и выглядит она аккуратной и благопристойной жительницей пригорода. На ней кремовый передник поверх длинной юбки и огромная темно-синяя футболка, а ее вьющиеся тусклые каштановые волосы убраны назад в тугую тонкую косу.

— Я… а… Пич… Кама… — бормочет она, почти не встречаясь со мной взглядом, но протягивает пухлую руку с короткими ногтями, накрашенными бесцветным лаком.

— Рада встрече, — отвечаю я, пожимая руку в ответ. — Боюсь, я тоже напичкана. — Я указываю на почти порвавшийся мусорный мешок.

— Нет, нет. Эм, Пич — мое имя, — говорит она тихо, а ее круглые щеки приобретают ярко-красный оттенок. — Эм, Пич Кармайкл. Я помощница миссис Бим.

— О! Крутое имя.

У бабушки есть прислуга!

— Миссис примет вас в приемной.

Примет в приемной? Я фыркаю и осматриваюсь, готовая увидеть выскакивающего из-под лестницы кузена Мэттью. Ох, как же мне нравится кузен Мэттью²¹.

Мы проходим на этаж, и мои ожидания о прекрасном, великолепном жилище, что я выстроила на основании внешнего вида дома, не оправдались. Совсем. Главный вход, конечно, огромный и широкий, но еще и удручающий. Я устремляю взгляд на потолок и вижу гигантскую, экстравагантную хрустальную люстру, у которой из всех лампочек светит только одна — остальные восемь перегорели. Мы поворачиваем за угол и идем по тускло освещенному коридору. Ого. Здесь повсюду кучи мусора! Все заполнено разнообразным хламом. Всякой всячины просто-таки навалено! Я натыкаюсь на глиняный бюст головы какого-то мужика, после чего пячусь, ударяюсь о громыхающий старый пылесос и, в конце концов, спотыкаюсь о высокую кипу газет. Как будто играю в «найди мышеловку». Я все-таки падаю и приземляюсь на пятую точку, а в лицо вжимается деформированная теннисная ракетка.

— На по-о-о-омощь!

Пич резко разворачивается, объятая ужасом.

— О боже!

— Я-то думала, это у меня бардак! — кричу я, убирая ракетку от лица и надавливая на лодыжку, чтобы проверить ее целостность. Пич протягивает руку и помогает подняться на ноги.

— Ты в порядке? Мне очень-очень жаль. Я так привыкла лавировать и уворачиваться в этом коридоре, что забыла — для гостей это действительно полоса препятствий. — Она мягко пожимает плечами. — Не то чтобы у нас много гостей, только ты да почтальон Гэвин.

— Все со мной нормально. — Я с трудом встаю и отряхиваю облегающие джинсы.

Аккуратно обходя перламутровые напольные часы, я оглядываюсь в изумлении. Этот коридор воплощает в себе все влажные мечты Дэвида Дикинсона²². Что может быть отвратительнейшей мыслью когда-либо посещавшей мою голову.

— Ого, да вам стоило бы поучаствовать в шоу «Сокровища на чердаке».

Пич выглядит довольно серьезной.

— Мы даже не можем открыть дверь на чердак. Миссис Бим… в общем, она предпочитает, чтобы ее вещи были неподалеку.

— Это я вижу. — Я пробираюсь мимо стола, на котором находится два выдернутых из розетки телефона. Какого хрена?

Пич открывает очередную массивную дверь и заводит меня в огромную, просто-таки гигантскую комнату. Потолки такие же высокие, как и в коридоре, одна стена цвета бордо украшена картинами маслом в золоченых рамах. Другие три стены заставлены заполненными до предела книжными шкафами. До моего слуха доносится жуткая песня пятидесятых «Мой особенный ангел», исполняемая Бобби Хелмсом, которая раздается из старомодного проигрывателя, стоящего на подоконнике огромного раздвижного окна. А в дальнем углу комнаты на кажущемся жестким кресле цвета утиного яйца чопорно восседает моя бабушка, увлеченная какой-то книгой. Она худая, но из-за того, что она сидит, я не могу судить о ее росте. Ее серебристо-белоснежные волосы уложены с шиньоном в, как я полагаю, стиле Грейс Келли, но несколько жестких завитков выбиваются у ее висков, создавая некий эффект ореола. Бабушка отрывает заинтересованный взгляд от книги и мне становится видно, что она, как и я, носит очки. Только у нее не те, что с классной черепаховой оправой, а большие, красные, вытянутые к внешним углам и с супер-толстыми линзами, из-за которых глаза кажутся мультяшно-огромными. Она немного похожа на персонаж Тима Бертона. И не в хорошем смысле.

— Эм, миссис Бим, Джессика Бим здесь, чтобы повидаться с вами.

Пожилая женщина резко вздыхает.

Ох.

Бабушка. Моя бабушка.

Это очень странно.

Это охренительно странно.

Какого хрена я здесь делаю?

Это глупая и смехотворная идея.

В голове начинает неприятно зудеть.

Ладно, успокойся, Джесс. Будь самой собой, будь простой. Сделай так, чтобы ты ей понравилась, убеди ее дать тебе немного своего состояния, чтобы отправиться на Ямайку. О-о-о, или в Новую Зеландию. Шли ей милые открытки, верни долг, звони на Рождество, ля-ля-ля, улетай в Перу или на Сент-Люсию, живи долго и счастливо, аминь, и так далее. Все тип-топ.

— Эм, здравствуйте. Я Джессика. Джесс, — говорю я, в смятении пытаясь убрать руки в карманы узких джинсов, прежде чем понимаю, что это — та самая модная модель с фальшивыми карманами, и получается, что я просто тру себя. — Я дочь Роуз. Ваша внучка, получается. Простите, что как гром среди ясного неба, просто… Я не могла не прийти. Эм… не могла устоять²³.

Я только что процитировала песню Адель? Почему я веду себя так странно?

— Оставлю вас, — бормочет Пич настолько тихо, что я едва ее слышу, после чего неуклюже горбится и покидает комнату.

Бабушка косится на меня, откладывает книгу на край стола из красного дерева и поднимается со своего кресла куда более плавно, чем я думала, учитывая, что ей, наверное, миллиарды лет. На ней шерстяная розовая юбка, кажущаяся жесткой, и белая шелковая блуза с длинным рукавом. На одной из пуговиц покрывающая ее ткань уже поистерлась.

— Дж-Джессика? Малышка Джессика? Это… на самом деле ты? — выдавливает она голосом в самой что ни на есть аристократической манере. Она прижимает костлявую руку к груди, быстро моргая огромными глазами. — О, боже мой, ты здесь!

Ну, мать твою, наконец! Хоть кто-то на этой планете рад мне.

— Да! — отвечаю я гордо, блаженно улыбаясь. — Я здесь… Вот она я!

— Ох, Джессика, — причитает бабушка, пожалуй, слишком драматично. — Она бросает взгляд на затейливо оформленный потолок и, качая головой, громогласно заявляет: — Спасибо тебе, Боже! Спасибо, что привел ее ко мне.

Ого. Ладненько. Эта женщина рада меня видеть до смерти. И с чего это я боялась просить ее о помощи? На языке уже чувствуется вкус «Секса на пляже», между пальцами ног рассыпается нагретый солнцем песок, а руки отлично сложенного австралийского красавчика втирают в мою спину крем от загара. Саммер справится и сама. Я же ей больше не нужна? Так вот, и она мне не нужна. Теперь у меня есть бабушка.

— Ага, невероятно, да? — ухмыляюсь я. — Не знаю даже, почему мы тянули так долго. Если быть откровенной, я не думала о тебе до сегодняшнего утра. Мама никогда даже не говорила о тебе…

Я замолкаю, когда замечаю движение со стороны бабушки. Она мелкими шажками приближается ко мне, вытягивая руки вперед. Она… она собирается обнять меня? Должно быть. Вообще, бабушки всегда обнимают людей. Обнимают, щипают за щеки и целуют прямо в рот.

О нет.

Когда она становится ближе, я замечаю в ее больших глазах слезы. Огромные старушечьи слезы. Первым желанием было отступить назад, защищая щеки от ее костлявых загребущих ручек, а свои губы от ее поцелуев. Я в своем личном кошмаре. Хочу закричать: «Стой там, где стоишь!», но знаю, что не должна. Было бы очень грубо отвергать ее эмоциональный выплеск.

Я просто преодолею это.

Бабушка двигается с удивительной скоростью и оказывается передо мной раньше, чем я успеваю это понять. Она хватает мое лицо. Холодная как лед!

— Бедная сиротка, бездомная Джессика. Я ждала тебя годами. Через что тебе прошлось пройти! — восклицает она, всем видом выражая жалость. — Посмотри на себя, бедное, обнищавшее создание.

Чего? Откуда, черт подери, она знает, что я нищая и бездомная? И что значит «годами»? Да в долбаной Сети я есть повсюду. Если она говорит серьезно, то уж точно могла бы меня найти. Чтобы ее найти, я потратила меньше пяти минут.

Не успела я спросить ее, какого черта происходит, как ее длинные тонкие руки по бокам от меня в готовности обвиться в объятии.

Бабушка-дементор²⁴.

Я с силой закрываю глаза, задерживаю дыхание, она все ближе…

— РРРРЯЯЯЯЯУУУУ!

— Святые угодники!

— Че-е-е-е-ерт!

Из кожаной куртки выпрыгивает мистер Белдинг.

Вот херня. Я напрочь забыла, что он там! Он лапами пронзает воздух и шипит, что, в общем-то, можно понять при условии, что его чуть не стиснули до смерти, почти превратив в начинку сэндвича «я и бабушка». Затем он взбирается на мое плечо, когтями впивается в зону декольте, и я с уверенностью могу назвать это самым болезненным физическим опытом за всю свою жизнь.

— А-А-А, МИСТЕР БЕЛДИНГ, ДЕРЬМОВАЯ ТЫ БАШКА!

Мои ругательства эхом отскакивают от стен просторной комнаты и возвращаются обратно. Бабушка от удивления спешно отстраняется, а ее ноздри тем временем жутко расширяются. Ее губы снова дрожат. У нее те самые дрожащие губы. Ее лицо становится белым, как у небезызвестного Каллена.²⁵

— Святой боже, — хрипит она, рукой дотягиваясь до стула, чтобы устоять на ногах. — Святой боже.

— Вот дерьмо, мне так жаль, — мямлю я, пытаясь отодрать мистера Белдинга от плеча. — Я совсем о нем забыла!

— Зачем… зачем ты носишь с собой кота? — Она длинным пальцем указывает на балансирующего на моем плече мистера Белдинга. — Я этого не вынесу! Это что-то вроде уличной моды? Так называемая фишка?

— Уличной моды? Чего-о-о?

— О, боже милостивый, ты используешь его, чтобы согреваться? Чтобы вызывать сочувствие, когда… Боже милостивый… Когда ты попрошайничаешь? Это потому ты носишь шляпу?

Попрошайничаю? Постойте-ка, она думает, что я вообще бездомная?

Мне и в голову не приходило, что предстоит такой неловкий момент, и все же прямо сейчас я озадачена куда больше, чем когда какой-нибудь персонаж сериала «Жители Ист-Энда» спал с Филом Митчеллом.

Мне удается отцепить мистера Белдинга и поставить его на пол. Он медленно направляется к бабушке, но та отгоняет его прочь бережно скрученным журналом «Леди».

— Я не по-настоящему бездомная! — оправдываюсь я. — Ну, сейчас, технически, наверное, я бездомная. Но не в том бомжеватом смысле. Во всяком случае, пока… С какого бы тебе…

— Тебе не нужно скрывать это, Джессика. Я пожилая, но не маразматичка. Я определенно знаю, когда передо мной опустившийся человек. Только бродяга будет носить свои пожитки в мусорном мешке. Только бродяга может быть вынужден носить одежду детского размера. А еще эти вульгарные выражения, запах дешевой выпивки… — Она морщит нос. — Не выстиранная одежда… — Я смотрю вниз и замечаю снова торчащие из дыры серые тонги. Черт. Мне-то казалось, я затолкала их обратно.

— У тебя сложилось неверное впечатление обо…

— Будто и так не понятно, у тебя же на руке написано слово «дом».

Я гляжу на то место на руке, где не успела дописать «домашняя вечеринка эпический плейлист». Я стираю надпись шариковой ручкой перед тем, как заваливаюсь в темно-синее вельветовое кресло у окна.

— Слушай, думаю, мы неправильно начали. Я на сто процентов не живу на улице. Честно. И это не детская одежда. Это крутые узкие джинсы. Они и должны быть супероблегающими. Это сексуально! И у меня, по правде говоря, был преотвратный день, следствием чего и является запах текилы… ну, ты знаешь, как оно в жизни бывает. Мои вещи в мусорном пакете, потому что я дико торопилась и не смогла найти чемодан. Понимаешь? Произошло жуткое недопонимание. Можем мы, пожалуйста, начать сначала?

Бабушка не отвечает. Только прикусывает губу, теребя нитки, торчащие из ее блузы, и смотрит на меня прищуренными, влажными глазами.

Твою мать. Это все не по плану. Надо исправить ситуацию. Прежде чем просить денег, надо разрядить обстановку. Нужно задействовать свой веселый нрав.

— У тебя прелестный дом, — произношу я с самой ясной и присущей милой внучке улыбкой. — Обставлено все продуманно. — Я оглядываюсь вокруг и на стене замечаю портрет величественной женщины, по-королевски сидящей рядом с далматинцем. — Мне нравится эта картина. — Я указываю на нее. — Что за роскошная девушка! О, эти скулы. Великолепно. Прямо-таки копия Киры Найтли!

— Это мой отец. Твой прадедушка.

— О, боже мой, прости. Такие скулы… я подумала… — Я глотаю слова, а лицо заливает краска. — Что у тебя за книга? — Я ловко меняю тему, подмечая книгу в твердой обложке на ее стороне стола. Хорошая старая книга — всегда безопасный выбор.

Я присматриваюсь и поднимаю ее. «Любовник Леди Чаттерлей». В голове сразу же возникает образ задницы Шона Бина.

— О-о-о, пикантненько, — говорю я, странно растягивая слова, из-за чего звучу немного пошло. Ух!

Я кашляю.

— Мне нравится читать, знаешь ли. Наверно, пошла в свою семью! Я читаю все. Не только книги. Также газеты, журналы, рекламные листовки, постеры… эм, поздравительные открытки, дорожные знаки, опять же, книги. Мысли. Ха-ха. Я шучу… шучу ли я?.. — У бабушки падает челюсть. Я снова прочищаю горло. — Да, да… читаю, читаю, читаю, в этом вся я! Меня с тем же успехом можно называть Джессика Бим Читающая Машина. Или Джессика Бим Мадам Много Читаю. Эм. Типа того, в общем… ох…

— Ох, дорогая. — Глаза бабушки снова наполняются крупными слезами. — Я верю, что у тебя сейчас некий эмоциональный кризис. Это не удивительно, учитывая… — Она хлопает своими костлявыми руками. — Где твой муж, Джессика? Где он, когда должен помогать тебе? — Она неистово осматривает комнату, словно этот самый муж магическим образом может внезапно выскочить из-за орехового шкафа.

Я фыркаю.

— Даю тебе слово, нет у меня никакого «эмоционального кризиса», это не про меня. А что касается мужа, то мне всего двадцать восемь. Само собой, у меня нет мужа.

Бабушка так сильно сжимает губы, что их уголки становятся такими же белыми, как ее лицо.

— Ты одна из этих… карьеристок?

— Эм, вообще-то, нет. Я потеряла свою работу блогера только сегодня. — Я грустно пожимаю плечами. — Что очень обидно, ведь я жила со своим боссом. Который, к тому же, был моим лучшим другом. Так что дом я потеряла тоже.

— Блогер? Святой боже. — Она слегка покачнулась.

Мне стало интересно, кто такие, по ее мнению, блогеры? Сейчас, наверно, не время пояснять.

— Я могу все исправить, — шепчет она себе под нос. — Ты правильно сделала, что пришла ко мне. Позволь мне реанимировать себя. Позволь помочь тебе.

Она хочет помочь мне! Вот оно. Теперь мой выход.

— В общем, мисс Бим, бабушка, вообще-то есть кое-что, о чем я хочу тебя попросить. Это немного спонтанно, знаю, но такое дело… есть ли возможность занять у тебя денег? Само собой, я верну все до пенни, как только разберусь со всем. Обещаю. Но, как ты могла бы сказать, я сейчас в немного затруднительном положении, так что, наверное, если бы у меня было немного денег, я бы снова смогла встать на ноги. И я знаю, мы почти не знакомы, потому я могла бы оставить что-то для страховки. Что-то типа депозита. Как насчет мистера Белдинга? Или этой качественной потрясающей кожаной куртки? Что захочешь. Что думаешь? Я буду вечно тебе благодарна.

Бабушка приподнимает свой элегантный подбородок, изгибает серебристые брови и мягко качает головой.

— Ох, Джессика, конечно, я помогу, чем смогу. — Да-а-а-а. — Но… мне не стоит давать тебе деньги. — Не-е-е-е-ет.

— Ой. Ладно.

Желудок сжимается от разочарования. Я окончательно и бесповоротно все испортила. Естественно, она не собирается давать мне денег. С какой радости? Я буквально ввалилась без приглашения, извращалась над «Любовником Леди Чаттерлей», оскорбила ее отца, продемонстрировала самые грязные серые трусы, позволила выскочить украденному коту, напугав ее до смерти, и приправила все это просьбой о займе. Чего еще я от нее ожидала?

Твою мать.

— Я не дам тебе денег, Джессика, но, несомненно, ты должна остаться здесь со мной. — Бабушка широко разводит руками, подразумевая под «здесь» огромную гостиную, после чего поправляет на носу красные очки. Она смотрит на меня своими гигантскими глазами. — Я помогу тебе все преодолеть. — Она одаривает меня беспокойным, умоляющим взглядом и шагает вперед, снова вытягивая ко мне свои тощие руки.

Я отступаю, избегая объятий. Может, у меня сейчас и ужасная катавасия в жизни, но я почти уверена, что жить здесь, с этой странной леди со слезящимися глазами, которая считает твоим долгом «исправить» меня, подобно самому настоящему кошмару. Да, может, мы и родственницы, но я об этой женщине не знаю ровным счетом ничего, а она обо мне знает и того меньше. Мама по каким-то неведомым причинам позаботилась об этом как следует.

Неважно… у меня нет выхода. По-настоящему нет выхода.

Я широко зеваю, вытаскиваю айфон и проверяю время. Уже девятый час. Вот дерьмо. Что еще мне предпринять? Полагаю, я могла бы остаться здесь на пару ночей, пока не найду решение. То есть, кто знает, может, через пару дней Саммер успокоится. И вообще, она осознает, что сайт «Саммер в городе» без меня и близко не так хорош, как она считала, и будет умолять меня вернуться…

Я встречаюсь с бабушкиным напряженным взглядом.

— Может, я могла бы остаться на пару ночей? — Я борюсь с очередной зевотой. — Если, эм, не помешаю?

Ее губы расплываются в широчайшей улыбке. Которая преображает ее лицо. И бабушка становится похожей на маму.

В груди возникает неприятное ощущение, а зуд, находившийся только в моей голове, распространяется по всему телу. Это плохая идея.

Поднимая со стола фарфоровый колокольчик, бабушка легко им трясет. Пич с серьезным выражением лица материализуется так быстро, будто подслушивала под дверью.

— Пич, Джессика останется у нас на какое-то время…

— Лишь на пару ночей.

— Прошу, отведи ее в главную гостевую комнату и помоги распаковать вещи…

— Мне не нужно распаковываться. — Я подбираю мусорный пакет. — Нет смысла, если я собираюсь уехать уже через два дня.

Бабушка продолжает говорить с Пич так, словно я не произносила ни слова. Ее голос похож на голос Мэри Поппинс.

— В шкафу полно вешалок. — Бросая взгляд на пакет, она морщит нос. — И небольшая стирка не повредит. — Она подходит ближе, и я напрягаюсь, думая, что она решила устроить объятия версию 2.0, но вместо этого она многозначительно изучает мое лицо. Я сжимаюсь от ее пристального взгляда. Ее губы снова начинают дрожать.

— Что за тяжелые времена ты пережила, Джессика. Но мы это исправим. Я не остановлюсь, пока все не исправлю.

У-у-ух. Она точно чокнутая. Я прилагаю невероятное усилие, чтобы не умчаться и никогда не возвращаться.

Глубокий вдох. Приди в себя, Джесс. Это всего пару дней. У тебя нет других вариантов.

— Эм… хорошо. — Я пожимаю плечом. — Спасибо.

— Ты очень устала, дорогая. Думаю, теплая ванна и ранний отход ко сну будут к месту. — Бабушка тычет пальцем в небо. — Достойная Женщина не должна пренебрегать своим сном для красоты! Завтрак в семь утра и ни минутой позже.

Что она несет? Она… отсылает меня в постель? Сейчас? Даже девяти нет. У меня, конечно, нет желания сидеть и болтать с бабушкой о том, какими были наши с ней жизни, но мне казалось, что она-то этого захочет. Особенно учитывая, что скоро я уеду и, если быть честной, никогда не вернусь.

Затем, как будто все произошедшее абсолютно нормально, совсем не странно или неловко, или хоть чуточку судьбоносно, бабушка возвращается в кресло и берется за свою полную сексуальных перипетий книгу.

А вот и задница Шона Бина.

Глава десятая

Сплетничать — дурной тон. Достойная Женщина не лезет в чужие дела.

Матильда Бим, руководство «Достойная Женщина», 1959

— В этой комнате ты будешь спать. — Пич открывает дверь на втором этаже и показывает мне спальню.

— О нет! — шепчу я, подавшись назад из комнаты со стоном ужаса.

Прежде я никогда не стонала от ужаса, но здесь по-настоящему кошмарно. Вся комната заполнена куклами. Не милыми куколками, умеющими писать, которыми вы играли, будучи ребенком, а серьезными, старинными и пугающими до чертиков фарфоровыми куклами. Они стоят в ряд у каждого из трех огромных окон от пола до потолка, а также мостятся на разных антикварных комодах. По меньшей мере штук двадцать стоят на полу из твердого дерева в различных позициях, имитирующих действие. Одна из кукол держит в игрушечной руке крошечную версию самой себя. Я охвачена страхом.

— Зачем? — спрашиваю я, осмеливаясь настороженно вернуться в комнату. — Зачем так много кукол? Зачем кому-то собирать их?

Пич легко пожимает плечами.

— Не знаю. Но мне кажется, они невероятно милые. Вот эта моя любимая. Я называю ее Фелисити. — Она указывает на кучерявую куклу брюнетку, сидящую в полосатом золотисто-голубом кресле человеческого размера. На ней маленькие очки со стеклянными линзами, и ее беспокойный взгляд направлен в крошечную книгу. Ненавижу ее. Ненавижу Фелисити.

В центре находится кровать, которую, похоже, я могу назвать самой большой кроватью в Лондоне. Она как три мои кровати в Манчестере, у нее массивный мягкий подголовник, обшитый шелком, цвет которого Саммер бы обозвала насыщенным серым. В обычной ситуации я бы разбежалась и запрыгнула на нее, чтобы после этого хорошенько покачаться на пружинах. Но после всего случившего сегодня я не в настроении.

— Ладно, это было охрененно странно. — Я ложусь на кровать и раскидываю руки и ноги в стороны, словно морская звезда. — Такое впечатление, будто я в каком-то смешном и абстрактном ночном кошмаре. Матильда Бим сумасшедшая. Поверить не могу, что мы родственницы. Без обид. То есть, о чем это она говорила? «Исправить меня» и «реанимировать себя»? Она странная, да?

— Просто это ее особенность, — отвечает Пич мягко, деликатно опустошая мой мешок с одеждой. Я предлагаю помочь, но она отрицательно качает головой. — Матильда очень сердобольная. Она женщина с большим сердцем.

— Не таким уж и большим, — бормочу я. — Я не претендую на жалость, но я потеряла дом, лучшую подругу, работу и сегодня, ко всему прочему, гордость. Я лишь хочу одолжить немного денег, которых у нее, и ежу понятно, полно, и которые я бы сто процентов вернула, но она отказала. Вот так просто! Даже не задумываясь!

— О нет, ты тут не при чем. Матильда Бим совершенно разорена. — Вдруг Пич прижимает мой кружевной топ к своей груди, а другой рукой хватается за голову. — Ох, вот так дела-а-а. Я не хотела этого говорить. Прошу, забудь, что я это сказала. Ой, бо-о-женьки.

Я сажусь на кровати.

— Разорена? Бабушка бедная? — Я изучаю огромную комнату и роскошную антикварную мебель в ней. — Как так?

— Хм-м-м. — Пич хмурится, подбегает к громадному окну и открывает дверь балкона. — Здесь стало мало воздуха, да?

— Ай, не беспокойся. — Я перебираюсь к краю постели и свешиваю ноги. — Ты можешь поделиться со мной! — Я одариваю ее самой доверительной улыбкой. — Я часть семьи. У меня есть право знать. Тем более что я уеду если не завтра, то через день. Она никогда не узнает, что ты рассказала мне. Давай же. Как она разорилась? Разве этот дом не стоит, типа, миллион фунтов стерлингов?

— Пять миллионов, — быстро поправляет меня Пич, и на ее лице на мгновение возникает виноватое выражение. Она смотрит себе под ноги. — Ох, божечки, мне правда не стоит… Миссис Бим всегда говорит, что сплетничать дурной тон.

— Да ладно, это не сплетни, а правда. Рассказывай, леди Пи!

Данное мною ей прозвище вызывает у нее улыбку, и ее защита падает.

— Я… Думаю, ты скоро уедешь…

— Без единого сомнения, я уеду отсюда максимум через два дня.

— Ох… тогда ладно, наверное, это никому не навредит. В общем, понимаешь, дело в том, что Джек, твой дедушка, оставил Матильду с грандиозными долгами. Он был алкоголиком, годами делал кошмарные инвестиции и потерял кучу их денег. — Пич колеблется. — Все же, думаю, не стоит мне…

— Продолжай, леди Пи, не переживай.

Она прикусывает губу.

— Ла-адно… Когда он умер, Матильда продала нижний этаж, остальное перезаложила, чтобы оплатить невероятные долги, а что осталось, использовала на проживание. Но сейчас деньги почти закончились.

— Вот дерьмо. — Я жмурюсь. Мистер Белдинг, последовавший за мной по лестнице наверх, взбирается ко мне на колени, и я лениво чешу ему за ушками. — Почему она просто не продаст дом? На его содержание, должно быть, уходит состояние. Ей бы просто продать его. Не понимаю, что в этом такого.

Пич кивает, ее глаза расширяются.

— Ты права, счета просто запредельные, но Матильда Бим, ну, она жутко упрямая. Она не станет продавать дом. Он принадлежал семейству Бим долгие-долгие годы. Он должен был перейти ее дочери, а от той — ее дочери, и…

— Мне! Дочь дочери — это я!

Пич вздыхает.

— Ну, конечно, думаю, что так.

— Этот дом однажды может стать моим?

Я вскакиваю с кровати и пересекаю комнату, пытаясь игнорировать кукол. Я определенно вижу себя леди, владеющей поместьем. Носящейся по нему так, словно оно принадлежит мне, как, в общем-то, и будет. Я смогу устраивать в этом доме по-настоящему крутые вечеринки.

Пич смотрит на меня очень серьезно, и я понимаю, что мои фантазии несколько неуместны, учитывая историю, что она мне поведала.

Я подхожу к ней поближе.

— А откуда ты знаешь все эти подробности?

Она опускает взгляд на лоферы на ее ногах.

— Я здесь уже пять лет. Миссис Бим не очень любит рассказывать о себе, но, полагаю, было невозможно не узнать все это.

— Надеюсь, ты не против, если я спрошу, как она платит тебе, если сама на мели?

Лицо Пич краснеет, и она бросает взгляд на свои руки.

— Боюсь, у нее едва ли что-то есть сейчас. У меня есть комната и пропитание. В основном, комната. Но она отпускает меня, когда мне надо, да и, честно говоря, я не могу ее бросить. Она нуждается во мне. Я была влюблена в Лондон еще маленькой девочкой, а работая на Матильду, я могу жить здесь. Не каждая девочка из Алабамы может позволить себе жизнь в одном из лучших мест в мире. — Она выпячивает округлый подбородок. — Не знаю как, но она наладит перевыпуск своих книг и, надеюсь, все будет хорошо. Кто-то приедет зав…

— Перевыпуск книг? Каких книг?

— Ее руководства для «Достойной Женщины».

Я смотрю на Пич с абсолютным непониманием.

— Ох, ну, ты должна знать, — произносит она тихо, подцепляя пальцами края передника. — Миссис Бим написала их в пятидесятых, нас с тобой еще и в планах не было. Ты же знаешь о них, да? — Ее челюсть падает от невозможности поверить, когда я отвечаю «Нет». — Ты на самом деле не знаешь? Эти книги были почти инструкцией. Даже у моей дорогой бабули в далекой Алабаме есть все пять штук. Я поверить не могла, когда узнала, на кого работаю. Я надеялась получить пару советов из первоисточника, думала, это поможет мне с самооценкой — я немного стеснительная, как ты видишь, — но, эм, миссис Бим не так много говорит о прошлом. Поверить не могу, что ты не знала о ее книгах…

— Ни единого понятия, — подтверждаю я изумленно.

Ого! Бабушка тоже писательница. Опубликованный автор. Это слишком грандиозная новость, о которой я не знала. Благодаря ей до меня доходит, что мама совершенно, абсолютно ничегошеньки не рассказывала мне о бабушке и дедушке. Впервые в жизни мне стало интересно, что же такого должно было произойти, чтобы они настолько отдалились друг от друга?

— Я так взволнована, — продолжает Пич, вытаскивая вешалки для пальто из шкафа. — Издательство посылает какого-то важного типа, завтра он приедет и будет говорить о возможности переиздания. А затем, надеюсь, все будет в порядке.

Я ошеломленно киваю. Ого-го!

Пич вздыхает и собирает кучу одежды.

— Лучше отнесу все это в стирку. Наполнить тебе ванну? Ты смоешь все, что произошло за день, а я принесу газету и молоко для котенка. Как его зовут?

— Мистер Белдинг, — отвечаю я. И вспоминаю, что лучше бы мне сказать Саммер, что он со мной. Она уже, наверное, переживает, думаю я виновато.

— Обожаю это шоу. Всегда хотела комнату, как у Келли Каповски²⁶. — Пич мечтательно улыбается, и из-за немного выступающих вперед зубов она напоминает робкого маленького зайчонка. — Может, ты бы хотела чего-то поесть, пока я не ушла, хотя у нас не такой уж большой выбор. Чашку чая? Стакан теплого молока? Я все равно буду греть один для миссис Бим, так что это не проблема.

Я снова зеваю, борясь с ощущением сильной усталости. Сегодня было слишком много всего.

— Я не хочу ни есть, ни пить, но ванна сейчас была бы как раз, Пич. Спасибо.

— Без проблем. — Она открывает дверь и оборачивается. Она не смотрит мне в глаза, но улыбается, словно самой себе. — Мне… мне понравилось общаться с тобой.

Прежде, чем я успеваю ответить, она торопливо выходит из комнаты и закрывает за собой дверь с щелчком.

Должно быть, я сильно измоталась, потому что в итоге заснула в ванной, и когда проснулась, то вся пена с запахом лаванды уже исчезла, а вода стала холодной.

Я выбираюсь из огромной овальной ванны, заматываюсь в большое мягкое голубое полотенце и рысью, дрожа, возвращаюсь в спальню. Оборачивая другим полотенцем, как тюрбаном, волосы, я достаю из мешка синюю пижаму, одну из немногих чистых вещей, что принесла с собой, надеваю ее и забираюсь в большущую мега-кровать. Хватаю айфон со стола, чтобы написать Саммер, что мистер Белдинг со мной, но не успеваю даже нажать на иконку сообщений, потому что вижу оповещение о том, что на последнем сайте, который я посещала — «Фейсбук» — появилась новость. «Саммер Спенсер обновила статус». Я нажимаю на красный круг.

САММЕР СПЕНСЕР

Ребята, я очень ВЗВОЛНОВАНА и объявляю, что заключила договор с американским каналом продюсерской компании Сета Эстроу на реализацию «Саммер в городе»! Успех шел до-о-о-о-олго, и сейчас, кажется, заветные мечты сбываются. Юху! #безсожалений #саммервгороде

Что это за хрень?

Не понимаю.

Я пялюсь на телефон, а сердце пытается вылететь из груди. Договор с американским каналом? Чего? Это случилось только что? Но этим утром… Я открываю комментарии, а их очень много, и стремительно листаю их. Все, кого мы знаем, оставляют комментарии типа: «поздравляем», «с наилучшими пожеланиями» и «всегда знал, что ты прославишься». Кто-то написал: «Потрясающе, Саммер! Но я думал, ты собираешься заключить договор на книгу?!».

И я, приятель, и я. Я щелкаю, чтобы развернуть обсуждение и прочитать ответ Саммер.

Я знаю Сета Эстроу с тех пор, когда была с Андерсоном, и увидела его на книжной презентации на прошлой неделе! Он обожает СВГ и хочет запустить его на американском телевидении. Он сказал, что Рейчел Билсон может быть заинтересована в том, чтобы сыграть меня. Не могу в это поверить!

На прошлой неделе? Спина выпрямляется. Я вспоминаю того блондина в солнечных очках, к которому шла Саммер на вечере Дэвиса Артура Монблана. Она сказала, что это знакомый, которого она знает благодаря Андерсону. О, боже мой. Это был Сет Эстроу? Сердце падает, словно на том месте образовалась яма. Вероятно, празднование с шампанским сегодня утром ко мне не имело никакого отношения, оно было связано с этой крутой теле-сделкой, что Саммер заключила за моей спиной. Какого черта она сделала это без меня? И почему исподтишка?

Выскакивает очередной комментарий от нашей общей университетской подруги.

Уверен, Джесс в восторге! Вы такие умницы!

И тут же появляется ответ от Саммер.

Джесс решила идти в другом направлении, что, наверное, к лучшему…

Какого хера? Я не хочу идти в другом направлении!

Этим утром она сказала, что ей предначертаны великие дела, и что я ей больше не нужна. Она говорила об этой сделке с телевидением? Знаю, я облажалась на вечеринке, и знаю, что она супер-амбициозная, но уверена, она не говорила об этом. Она практически вытолкала меня со своего пути.

Полотенце падает с моей головы, и мокрые волосы рассыпаются по лицу, создавая видимость слез вместо тех, что оставили меня. Не похоже, чтобы я могла хоть что-то сделать. Мне этот сайт не принадлежит ни в коей мере, я ничего не подписывала. Даже контракт найма. Чувствую себя полной дурой. Телешоу куда прибыльнее книг. Раздраженно ворча, я выключаю телефон. Пока не буду отсылать Саммер сообщение. Пускай помучается подольше с мыслями, где же мистер Белдинг, мне-то что. Не похоже, что она вообще заметит, она теперь готовится стать телезвездой.

— Твою мать, — шиплю я и бью подушку, как, всем людям кажется, вы делаете, когда расстроены. Подушка оказывается высокого качества, и моя рука просто отскакивает, что не доставляет никакого удовлетворения. Я ложусь обратно, и одна из пружин разжимается, болезненно упираясь в бедро.

Не хочу драматизировать, но, думаю, этот день может быть вторым худшим в моей жизни.

Дневник Роуз Бим

19 апреля 1985 года

Легкомысленно заявлять, что я встретила мужчину, с которым собираюсь провести остаток своей жизни? Ой, мне плевать, даже если легкомысленно. Все тело дрожит. Даже локти. Сейчас три часа ночи, и я понятия не имею, как вообще буду спать с этим чувством. Это не просто желание. Может, немного, но в основном это связь. Я чувствую ее физически! Я звучу глупо, знаю, но мне и положено быть глупой в такой ситуации, верно? Давай-ка, я расскажу о нем — мне нужно выговориться на этих страницах, чтобы не забыть. Игнорируй плохой почерк!

Итак… его зовут Томас Труман. Том. И я встретила его пять часов назад. Том Труман. Разве это не самое классное имя? Я была с Викторией в «Печальной канарейке», и мы танцевали под эту дурацкую, энергичную песню Уитни Хьюстон. Затем высокий, эксцентричный парень пересек танцпол и, конечно же, я подумала, что он идет к Виктории, потому что, в общем, они все так делают. Но он подошел прямо ко мне и наклонился ближе. Он сказал: «Я никогда себе не прощу, если сегодня не потанцую с тобой. Даже под эту ужасную песню».

Самую капельку чересчур, знаю, но он сказал это так не пафосно и искренне. У него был северный акцент, что, думаю, помогло с искренностью. Он не в моем вкусе. У него темные и вьющиеся волосы до подбородка! А еще на нем был галстук с узорами, что мне обычно жутко не нравится, но на нем он смотрелся классно и стильно. Я бы сказала, он — что-то между Робом Лоу и Адамом Антом с примесью Дэвида Боуи. Но гораздо лучше, если такое возможно. Само собой, я сказала: «Да». И мы танцевали следующие три песни, постоянно смотря друг другу в лицо. Позже Виктория общалась с диджеем, так что я села выпить с Томом Труманом. И что ты думаешь? Он актер! Я знаю! И не какой-то там безработный, отдыхающий и желающий стать артистом вроде меня. Он исполняет партию Бенволио в «Ромео и Джульете» в театре «Олд Вик»! Он пригласил меня прийти на следующей неделе, чтобы я посмотрела на его игру, и не думаю, что когда-либо в жизни была взбудоражена больше! Я надеялась, он поцелует меня перед тем, как мы с Ви пойдем домой, но он не сделал этого, и мне кажется, что теперь мой день никогда не будет добрым, пока я не узнаю, каковы на вкус его губы.

Ого, только послушай меня! Наверное, пройдут годы, я гляну в эти дневники и подумаю, какой же неудачницей я была, ведь запала на парня через пять часов после знакомства. Но, надеюсь, что так не будет. Что-то говорит мне, что я еще часто буду видеть Томаса Трумана.

Уже руки болят, так что я должна оставить тебя и отправиться в постель, где буду мечтать о мерцающих зеленых глазах ТТ и пытаться выбросить из головы эту песню Уитни Хьюстон.

Р х

Глава одиннадцатая

Хорошо отдохнувшая женщина — Достойная Женщина! Плодотворному крепкому сну может поспособствовать шелковый шарф, обмотанный вокруг вашей головы, охлаждающий крем на вашем лице и стакан слегка подогретого молока на прикроватном столике.

Матильда Бим, руководство «Как быть достойной женщиной», 1959

Я пытаюсь заснуть вот уже сорок минут, но ничего не получается. На улице все еще светло, кровать похожа на скопление комков, мистер Белдинг довольно громко мурчит и, откровенно говоря, в голове сейчас бардак. Мысли о том, как исправить все в своей жизни, не способствуют приятной и спокойной ночи. Тело охвачено тревогой, возбуждающей каждое нервное окончание, и из-за этого я неконтролируемо вожу ступнями по старому матрасу.

Боже, как же мне нужна сигарета! Я знаю, что курить не стоит, потому что, ну, это может убить, и все в таком духе. Но мне нужно хоть что-нибудь!

Я выбираюсь из постели, пытаясь не побеспокоить растянувшегося рядом на подушке мистера Белдинга, и вытаскиваю «Мальборо» из запасов, хранившихся в кармане моей кожаной куртки. Натягиваю облегающие джинсы и голубой кружевной топ, в которых была до этого, и выхожу в коридор. Тишину нарушают по меньшей мере трое часов, тикающих невпопад. Пич и бабушка, скорее всего, спят. Сняв ключ с настенной ключницы из красного дерева, я на цыпочках спускаюсь по лестнице, устланной ковром рубинового цвета. Пройти через коридор, не создав никакого шума, довольно сложно. Я маневрирую, уворачиваюсь и извиваюсь среди кучи бесполезных предметов, стараясь не споткнуться. И у меня, вообще-то, неплохо выходит. Я как Кэтрин Зета-Джонс из «Западни» — уклоняюсь от лазеров.

Открыв двери дома, я спускаюсь на две ступеньки вниз и сажусь на третью, все еще нагретую благодаря теплому солнцу. Волшебное золотисто-розовое свечение озаряет шикарный частный парк, находящийся прямо напротив бабушкиного дома. Чтоб меня! Жить бы так. С парком недалеко от дома. Ближайший ко мне парк в величайшем Манчестере является по совместительству местом обитания чокнутого Джимми, местного ненормального, и таких же его дружков.

Я прикуриваю и через минуту или две слышу щелчок, оповещающий об открытии двери за спиной. Я отодвигаюсь, чтобы кто бы то ни был мог спуститься без помех.

— Было бы лучше, если бы ты здесь не курила, — произносит голос с шотландским акцентом.

Я поворачиваю голову и вижу молодого кучерявого парня, с которым уже встречалась. Всезнающий доктор. Именно его я и ждала. Нет.

— Ты вышел только для того, чтобы сказать мне это? — спрашиваю я, преувеличенно вздыхая, когда он встает передо мной, перекрывая мне чудесный вид на парк.

— Да. Боюсь, что так.

— Ты что, выглядывал меня в окно?

— Эм, нет, — бормочет он. — Окна клиники открыты, и этот смрад заносит внутрь. Я не могу сосредоточиться на работе.

Я тушу сигарету о землю.

— Почему ты еще на работе? Разве не поздновато?

— Я готовлюсь к экзаменам на летних курсах. Доктор Куреши позволяет это делать здесь.

— К каким экзаменам?

— Ну, я, эм, через несколько недель я буду проводить резекцию аорты на модели трупа свиньи и хочу, чтобы теория отскакивала от зубов.

— О-ох. Ладно, я ничего не поняла, но звучит так, будто это сложно.

— Так и есть.

— Свиньи?

— Ага.

— Ты будешь оперировать свинью?

— Свинья — самая предпочтительная модель для тренирующихся, способных допустить ошибку. Не желающих практиковаться на человеке. Во всяком случае, пока.

— Фу. А свинка выживет?

— Нет. Это же труп.

— Бедняжка.

Он громко гогочет, как будто я сказала что-то дико уморительное.

— Почему ты не можешь готовиться у себя дома? — спрашиваю я.

Он трет глаза.

— Мои сожители — молодожены. И они занимаются тем, чем занимаются молодожены, и очень сложно сконцентрироваться из-за их… звуков.

— Каких еще звуков? — интересуюсь я невинно.

— Звуков любви и им подобных. — Он хмурится, после чего многозначительно смотрит на сигарету, уже дотлевающую и погибающую серой смертью на земле.

— Господи! Ну на этот раз-то что?

— Ты не можешь оставить ее здесь вот так.

— Боже. Не ругаться, не курить, не оставлять что-то на земле ни на МАЛЕЙШУЮ МИНУТУ. Ты кто такой? Полиция жизни?

— Эм, нет. Но это мусор. Не знаю, заметила ли ты, но это очень приличная улица. Такой она и должна оставаться.

— Господи, парень.

Я поднимаю сигарету кончиками пальцев, волочусь по пустой дороге на другую сторону улицы и выбрасываю бычок в мусорный бак темно-зеленого цвета. Возвращаюсь обратно, изучая теперь уже чистое место на земле, и упираю руки в бока.

— Теперь счастлив?

— Да, спасибо. Ты держишь Англию в чистоте.

Я бросаю на него взгляд, посылая ему сигнал оставить меня одну. Мне правда хочется вернуться к своей жалкой вечеринке на ступеньке с гостями в количестве одной женщины. Какое-то мгновение он размахивает своим белым халатом.

— Не хотела бы ты, эм, крошечную чашку чая? — спрашивает он внезапно. — Я мог бы устроить перерыв.

Он переступает с ноги на ногу и убирает руки в карманы. Кончики его ушей краснеют. О-о-о-ох. Я знаю этот взгляд. Доктор втрескался в меня. Голубой кружевной топ работает всегда.

Я бегло его изучаю. Думаю, он довольно симпатичный. Недостаточно высокий, но у него кучерявые, темные и блестящие волосы, а также теплые карие глаза и длинные ресницы. Заучка. Но, вообще-то, очень даже милый. Полагаю, легкий поцелуй будет приемлемым способом улучшить настрой и помочь расслабиться после напряженного дня.

— Есть выпивка? — интересуюсь я.

Он кажется удивленным.

— Эм… Доктор Куреши мусульманин, так что нет. Выпивки нет.

— Справедливо. Чай пойдет.

Он резко кивает, и мы отправляемся в вестибюль. Джейми открывает дверь, ведущую в клинику, и мы проходим внутрь, минуя шикарную приемную, обставленную большими и удобными на вид креслами. Стены же тут завешены картинами маслом с изображениями противных, сочащихся кровью сердец.

Мы оказываемся в темной комнате. Окна широко открыты и легкий ветерок колышет шторы из стороны в сторону так, что кажется, будто они делают скручивания. У одной стены стоят два здоровенных заполненных шкафа, а по центру комнаты расположен стол, усеянный тетрадями и бумагами с кардиограммами. Я запрыгиваю на край стола и начинаю качать ногами.

— Так это твой кабинет, док?

— Именно.

— Он же крохотный. Как ты тут людей лечишь? Здесь едва поместилась я. А что, если придется лечить человека размером побольше? Что, если придется заниматься рестлером?

— Вообще-то, самостоятельно я пациентов не лечу, так что кабинет размером с чулан не проблема, ведь кроме меня тут никого нет. Я ассистирую неполный рабочий день. Честно говоря, чаще исполняю администраторские обязанности, но, пока я участвую в подготовке специалистов в сфере кардиологии, эта работа хорошо отражается на моем резюме, да и я каждый день окружен гениальными хирургами!

— А чего тогда носишь белый халат, если всего лишь администратор?

Щеки Джейми покрываются легким румянцем.

— Я все еще доктор.

— Ага, но не делаешь ничего докторского.

— Я, ох… наверное, мне нравится, как он на мне выглядит, — признается он, уверенно пожимая плечами, прежде чем вылить бутылку воды в маленький чайник.

Я хохочу. Джейми в ответ смущенно посмеивается.

— Так, значит, ты тоже будешь кардиохирургом? — спрашиваю я, когда он вытаскивает две чашки из ящика его стола. На одной из них надпись ГСЗ²⁷, а на другой маленькое розовое сердечко, нарисованное пунктирными линиями. Господи, этот парень и правда обожает сердца.

— Ну да, план такой.

— Кажется, это сложная работа.

— Чертовски сложная. Но она мне нравится. — Он трет свою щетину. — А у тебя какая специальность, Джесс?

Хм-м. Какая у меня специальность? Лучшая подруга кидалы? Бабушко-докучательница? Будущая приятельница чокнутого Джимми? Кто, мать его, знает?

Я тут же меняю тему разговора на более легкомысленную.

— Знаешь, тебе ведь не нужно заваривать чай, — говорю я, изучая закипающий чайник.

— Что, прошу прощения? — Джейми оборачивается. — Мне казалось, ты сказала, что хочешь…

— Можем мы сразу перейти к части с поцелуями?

— Что, извини? — Он роняет ложку, и она с резким звуком ударяется о пол. — Я не совсем…

— Да ладно тебе, док. Разве ты пригласил меня сюда не потому, что я тебе понравилась?

Он начал возиться с чайным пакетиком и заикаться.

— Эм… ну… да. Думаю, потому, но…

— Все нормально. Успокойся. Я не такая, как большинство. Тебе не нужно обхаживать меня и все в таком роде.

Он приподнимает брови и смотрит себе под ноги. После очень долгой и неловкой паузы я вздыхаю и соскакиваю со стола.

— Слушай, док. Спасибо за предложение чая и все…

Но прежде, чем я заканчиваю фразу, Джейми подлетает ко мне и мягко толкает обратно на стол.

— Эта часть про поцелуи звучит неплохо, — произносит он, беря меня за руку.

— Ага. — Я пожимаю плечами. — Обычно так оно и есть.

И мы приступаем к поцелуям.

Доктор Джейми стоит передо мной, пока я сижу на его столе. Мы целуемся. То есть целуемся с программой «все включено». Он лапает каждый дюйм моего тела, словно женщины у него прежде и не было. Он отклоняется и смотрит на меня с серьезным выражением лица. Не знаю, может, у него правда никогда не было женщины. Он довольно неловкий. Вдруг я первое приключение этого девственника! Боже. Он может потом захотеть обниматься! Я должна найти способ сбежать раньше, чем это случится.

С другой стороны, не могу отрицать, что подобные сексуальные развлечения, как я и предполагала, лучшее отвлечение от всех этих провалов в жизни.

Джейми проводит руками по моей спине и стаскивает со стола, чтобы я встала на ноги. Хватая меня за задницу, он притягивает меня к себе. Когда он прижимается ко мне, я чувствую его эрекцию и трепещу от возбуждения. Он рукой проводит по моим волосам и легонько тянет меня за хвост.

О-о-о-о. Ладно. У него это определенно не первый раз. Хотя, надеюсь, он не станет тянуть сильнее, а то вырвет нарощенные волосы, а это точно испортит момент. Погоди, стой, отдай мои волосы обратно.

— Раньше у меня такого никогда не было, — тяжело дыша бормочет он и краснеет.

— Какого? — выдыхаю я, целуя его в шею.

— С незнакомым человеком… но ты… Поверить не могу, что это происходит. Какого черта мы?.. На работе из всех возможных мест… Не верится, что это происходит…

Он замолкает и делает шаг назад, чтобы расстегнуть рубашку. В его глазах отражается желание.

— И как тебе? — спрашиваю я, притягивая его обратно за воротник.

— Супер, — отвечает он уверенно. — Вообще-то, потрясающе.

Мы снова целуемся, и события разворачиваются довольно стремительно. Так здорово забыться, не чувствовать беспокойство и вину, и испытывать комфорт в этих удивительно сильных руках. Ну разве секс не гениален, мать вашу?

Мы перебираемся в другую комнату, смежную с кабинетом Джейми, похожую на смотровую или хранилище, где находится куча коробок, металлические тележки и высокая одноместная кровать, покрытая голубой бумажной простыней.

Я расстегиваю ремень Джейми, а он стягивает с меня голубой кружевной топ вместе с лифчиком. Ладонями обхватывает мою грудь и рычит от удовольствия. Снимая брюки, он вытаскивает из штанин одну ногу, не переставая целовать меня с пылом, который мне за всю мою сексуальную жизнь встречался не так уж и часто. Другая его нога, похоже, застряла, и Джейми подпрыгивает, пытаясь ее освободить.

Я смеюсь.

— Поторопись, док.

— Я пытаюсь. Уж поверь.

Наклоняясь вперед, он хватает низ штанины, в которой застряла нога, но каким-то образом изгибается слишком сильно и, теряя равновесие, падает на металлическую тележку.

— А-а-а-ау. — Он падает на пол и больничное судно летит на него, попадая прямо по уху.

— Черт подери, ты там как? — переживаю я и пытаюсь не рассмеяться. Ну что за простофиля.

— Больно, — отвечает он, растирая локоть, а потом и ухо.

— Надеюсь, в операционной ты более координированный.

— Эй! — возмущается он, корча обиженную мину и хмуро скрещивая руки на груди.

— Показывай повреждения.

Он закатывает рукав рубашки, видит на локте появляющийся синяк и его глаза начинают слезиться.

— Гребаный в рот, — выражает злость он.

— Ты не можешь говорить здесь «гребаный в рот», — наставляю я его со скверным шотландским акцентом.

Он одаривает меня кривой улыбкой.

— Наверное, надо бы остановиться? — Я машу, указывая на наши полуобнаженные тела.

— Нет! Нет, — говорит он мужественно. — Думаю, я справлюсь.

— Как храбро.

Затем, без лишних слов, он вскарабкивается наверх и целует меня так, словно от этого зависит его жизнь.

Сейчас половина десятого утра, и мы с доктором Джейми в ускоренном режиме пытаемся одеться и убраться, пока босс Джейми не приехал, чтобы открыть клинику в десять. Мы занимались сексом почти всю ночь. Ну, до пяти утра, пока не свалились на одну из больничные коек, измотанные и удовлетворенные. Все было на удивление хорошо. Доктор Джейми занимался сексом, как я и ожидала — сосредоточенно, с налетом неловкой деликатности и большим количеством энтузиазма.

— Я не могу найти свой лифчик! — ворчу я, паникуя и вертясь в топике. — Черт подери. Я обожаю этот лифчик.

— Вот он. — Джейми вытаскивает его из-под простыни и бросает мне. — Я использовал его в качестве подушки.

У меня нет времени снимать топ и надевать под него лифчик, так что вместо этого я просто обматываю бретельки вокруг запястья.

— Мне нужно идти. Думаю, завтрак был где-то часа два назад, — говорю я, втискиваясь в узкие джинсы настолько быстро, насколько это вообще возможно, что, конечно, почти фантастика.

Джейми кивает и проводит рукой по своим влажным кудряшкам.

— Ладно, ага. Эм… ты будешь здесь до конца недели?

Я собираюсь пояснить ему, что уезжаю уже завтра и что, вероятно, никогда его больше не увижу, потому что в моей жизни творится бардак и количество моих друзей во всем мире равняется нулю, и какой обо можно сделать вывод после всего этого? Но настроение у меня такое воздушное, что мне не хочется — оставаться одной и в этот раз — обрисовывать свою ситуацию парню на одну ночь.

— Конечно, да. Я буду здесь.

— Хорошо. Ладно. Я, эм, позову тебя. Стоит?

— Позовешь? — ухмыляюсь я. — Ладно, спрошу бабушку, можно ли мне поиграть.

Он краснеет до самых кончиков ушей, и я посмеиваюсь.

— Увидимся, — прощаюсь я более добродушно. — Мне понравилось, как мы занимались «этим».

Он машет мне, а его заспанное и помятое лицо украшает самая широкая «у меня только что был великолепный секс» улыбка из всех, что я видела.

Благодарю.

Я торопясь возвращаюсь в вестибюль, после чего поднимаюсь по лестнице. Почему здесь столько ступенек? Мышцы бедер горят при каждом следующем шаге.

— Ай. Ай. Ай… Ай, — шиплю я себе под нос, поднимаясь наверх. В следующий раз перед целой ночью любви нужно разогреться.

Ай.

Боже, как же я опоздала.

На звук открывающейся двери из кухни в роковой коридор выбегает Пич с симпатичной соусницей в цветочек в руке.

— Где ты была? — шепчет она, с опаской широко распахивая глаза и превращаясь в старомодную домохозяйку. — Мы думали, ты ушла! Миссис Бим сильно расстроилась.

— Ох, простите. Я, эм, выходила… на утреннюю пробежку.

— На трехчасовую пробежку?

— Мне нравится бегать. — Я обыденно пожимаю плечами. — Да и мистер Белдинг все еще здесь, как и все мои вещи. Я бы не оставила их! — Я подскакиваю к картонной коробке, полной ярких, разноцветных трусов.

Пич поджимает пухлые губки и хмурится, из-за чего слегка морщится ее покрытый веснушками нос.

— Будь осторожной, ходя тут. У миссис Бим встреча в гостиной комнате с дамой из издательства. Кажется, дела идут не лучшим образом, и лишнее беспокойство может только ухудшить ситуацию.

В гостиной комнате? Мы что, в стародавних временах?

— Почему дела не очень?

Пич бросает взгляд на дверь «гостиной комнаты».

— Я забегала туда с чаем и выбегала всего-то несколько раз, но из того, что я поняла, кажется, издатель здесь не для того, чтобы сделать предложение о переиздании книг Матильды, а для того, чтобы сказать, что издательство совершенно не заинтересовано в перевыпуске книг миссис Бим, и чтобы она перестала слать им письма с просьбами. Видимо, они послали кого-то для личной встречи только для того, чтобы выказать уважение за их длительные взаимоотношения.

— Ох, это паршиво. — Я чувствую пронизывающую меня симпатию. Отказ от издательства. У меня с бабушкой есть кое-что общее.

— Ужасно жаль, — пищит Пич, занимая руки плетением косы. — Одному Господу известно, что мы будем делать.

— Все образуется, я знаю. Так всегда. — Я бодро хлопаю Пич по плечу. — Что касается их беспокойства, ты не переживай. Теперь я знаю этот коридор как свои пять пальцев. Смотри.

Я резко поворачиваюсь, чтобы обогнуть разобранную оловянную кровать и, не успев сделать шаг, одним из липких от пота локтей задеваю шаткий стол, с поверхности которого скатывается и с ужасающим грохотом падает на пол шар для боулинга.

— Твою ма-а-а-ать, — шиплю я.

Пич руками хлопает себя по щекам.

— О, бог ты мой.

Дверь гостиной комнаты тут же отворяется, и в коридор плавно выплывает бабушка, одетая в серовато-зеленую двойку и обмотанная бледно-золотистой шалью. Она смотрит на меня с переполняющим ее облегчением, но лишь до тех пор, пока не опускает взгляд и не замечает у меня на запястье ярко-розовый лифчик. Тогда она медленно поднимает глаза вверх, чтобы увидеть прическу, которую, я подозреваю, безошибочно можно определить как посткоитальную, и прижимает тыльную сторону ладони ко лбу.

— Где тебя носило? — спрашивает она, моля меня ответить. — Я думала… думала…

— Прости! Я просто выходила, ну, знаешь, бегать.

— Бегать? Убегать прочь? Куда бегать?

— Просто… вокруг. Мне нравится бегать.

Она смотрит на меня с тем же беспокойством, с каким смотрела вчера. Я скрещиваю руки на груди, испытывая раздражение. И затем, как будто вся ситуация не была достаточно смехотворной, из-за бабушкиного плеча показывается голова. Очень знакомая голова с мелированными волосами и исключительной, ослепительной улыбкой.

— Джессика Бим? Как же замечательно! Что за великолепная, невероятная идея использовать лифчик как браслет. Ты такая изобретательная!

Какого лешего Валентина Смит делает в доме моей бабушки?

Глава двенадцатая

Достойная женщина всегда уравновешена. Она должна быть образцом спокойного и умиротворенного темперамента, даже когда она выведена из себя.

Матильда Бим, руководство «Как быть достойной женщиной», 1959

— Я не могу поверить. Просто не могу поверить, — повторяет Валентина. — Я слышу этот прекрасный голос и думаю, разве такое возможно? Может ли из всех людей именно Джессика Бим быть здесь? А вот и ты!

Мы перенеслись в гостиную комнату и теперь восседаем перед бабушкиной бирюзовой шелковой оттоманкой, на которой стоит оловянный поднос, полный причудливых принадлежностей для чаепития. Валентина разливает чай по чашкам так уверенно, словно это ее дом, и это мы у нее в гостях. До меня дошло, что это Валентина Смит — та важная шишка из издательства, собиравшаяся приехать обсудить книги бабушки, и именно о ней упоминала Пич. «Саутбанк пресс». Ну конечно. Как Саммер и сказала, они издают всех.

Но не, черт подери, меня.

Я приветственно киваю, но не отвечаю на улыбку Валентины. Эта женщина заставила нас с Саммер поверить, что сделка на выпуск книги будет заключена, а затем отменила ее из-за того, что я оскорбила ее бывшего. Ладно, случайно вылила на него шампанское. Но все же. Ей так понравилась идея, и отказаться от нее из-за того, что произошло на вечеринке, мне кажется немного странным.

— Боюсь, я не понимаю, — фыркает бабушка, зыркая то на меня, то на Валентину своими ясными голубыми глазами. — Вы знакомы?

— Ох, Матил, мы с Джесс старые друзья. — Валентина отбрасывает свои идеально окрашенные локоны назад, мягко смеясь. — Такая жалость, что я не могу остаться надолго, потому что это, — она указывает пальцем на меня, а потом на бабушку, — такой замечательный момент. Бабушка и внучка! Джессика, а ты темная лошадка. Ты не упоминала о таком уважаемом книжном наследии. Бим. Ну конечно! Я должна была догадаться! Обе писательницы, обе невероятно талантливые. Матил, ты можешь поверить, что Джессика отклонила предложение «Саутбанк пресс»? Кажется, мне раньше никогда не отказывали. Я жутко разочаровалась. Я сломала свой офисный холодильник, так я была разочарована. Теперь он уничтожен, как и мое сердце.

Отклонила предложение? Стойте, что?

— Я не отклоняла предложение, — возмутилась я. — Это вы отказали нам!

Валентина нахмурилась.

— Я же сказала тебе на вечеринке! Это было почти что заключение сделки. Конечно, я была слегка навеселе, но что касается книг, я никогда не даю обещаний, которые не собираюсь выполнять. Когда Саммер сказала, что ты решила идти в другом направлении, в мир телевидения, и все в таком духе, у меня было разбито сердце. Мне казалось, у нас была связь, у тебя и меня! Не нужно смущаться, Джесс. Я не могу заполучить всех, хотя, — продолжает она тише, — обычно так и бывает…

Я не могу поверить. Саммер меня поимела. У нас было предложение на книгу «Саммер в городе», а она его отвергла из-за какого-то заинтересованного модного американского телепродюсера, и я ей была не нужна. Я могла бы ей понадобиться для издания книги. Какого черта? Разочарование клещами впивается в мой пустой желудок. А что хуже всего, так это то, что я нихрена не могу с этим поделать.

— Джессика, ты писательница? — спрашивает бабушка, наклоняясь в кресле.

— Почти что опубликованная, — бормочу я мрачно. Гребаная Саммер.

— Джессика — потрясающая писательница, — говорит Валентина бодро, а затем замолкает. — Стойте. Почему вы этого не знали, Матильда? Вы же ее бабушка.

— Это длинная история, — отвечаем мы с бабушкой одновременно.

— Я обожаю длинные истории. Как же жаль, что мне нужно бежать. Джесс, может, ты как-нибудь расскажешь мне ее за стаканом джина с тоником? Напиши мне на электронную почту, и мы назначим встречу. — Она поворачивается к бабушке. — И снова, Матильда, мне очень жаль, что я не могу сделать вам предложение о переиздании.

Бабушка поднимается со стула и одну тонкую руку беспокойно накрывает другой.

— Мисс Смит, я молю вас передумать. Современные женщины могли бы многому научиться благодаря моим книгам и моему многолетнему опыту. То, как они ведут себя сейчас… Никакой грации! Никаких манер! Никакого умения ухаживать за домом! Каким же это образом они должны найти достойного мужчину?..

Она умолкает и устремляет взгляд на ярко-розовый лифчик, обмотанный вокруг моего запястья. Я отвязываю бюстгальтер и убираю его под задницу.

— Ох, Джесс, помоги мне пояснить дорогой, пожилой Матильде, — просит меня Валентина, благоразумно смотря на дедушкины часы. — Возможно, тебя она послушает. «Саутбанк пресс» не может переиздавать руководства «Как стать достойной женщиной» пятидесятых годов, потому что они попросту не будут продаваться в 2014 году. Мои руки связаны.

Большие глаза бабушки за красными вытянутыми очками начинают слезиться. Она выглядит такой отчаявшейся. Мне даже жаль ее. Но Валентина права.

— Прости Матильда, то есть бабушка. Боюсь, ни одна знакомая мне молодая женщина не воспользуется старомодными советами в наши дни, — говорю я мягко. — Они просто неактуальны. То есть, мы думаем совсем иначе.

Бабушка вздыхает, возводя руки к небу в негодовании.

— Ты, моя дорогая, женщина, которой почти тридцать, и у тебя нет мужа! Это все непостижимо. Это… грустно.

— Ай, мне не грустно! — возмущаюсь я, поднимаясь с дивана. — Мне не «почти тридцать», мне двадцать восемь. И, не считая того, что замужество само по себе глупая затея, я сама выбрала быть одинокой. Мне нравится, как я живу. Нравится то, кем я являюсь. Молодой, одинокой и заводной. Я феминистка и независимая женщина, и мне это нравится! Я тружусь изо всех сил, иду напролом, отрываюсь до последнего и делаю все, что, черт подери, взбредет мне в голову, ясно? Это все противоположность грусти.

— Браво, Джессика! — аплодирует Валентина. — Браво!

— Боже мой. Боже мой! — Бабушка прижимает обе дрожащие руки к ее щекам. — То есть, ты хочешь сказать, что выбрала себе такую жизнь? Я-то думала, что это все… из-за нервного срыва. Господи милостивый. Так это значит, что цвет твоих волос — осознанное решение, а не крик о помощи?

Я прямо-таки задыхаюсь. За слезящимися глазами и обеспокоенными взглядами у Матильды Бим есть своя твердая точка зрения с половиной! И она не закончила.

— У тебя нет работы, Джессика. Нет дома. Ты пришла ко мне за деньгами, дорогая. Выбранный тобой жизненный путь, похоже, делает тебя не очень-то счастливой.

— Боже, — произносит Валентина, вполне довольная собой. — Боже.

— Оставь мои прелестные платиновые волосы в покое! — вою я. — Прямо сейчас я не очень счастлива, признаю. Все, вообще-то, довольно дерьмово. Но, в целом, я счастлива! У меня больше свободы и прав, чем когда-либо было у тебя. Это потрясающе. И не похоже, чтобы ты была в прекрасной форме, не так ли? Ты на мели, у тебя целые захоронения твоих хреновин, а еще у тебя есть комната, полная фарфоровых кукол! Я почти уверена, что твои жизненные советы не прокатят для крутых, жестких молодых современных женщин.

Бабушка резко вдыхает, на ее щеках разрастаются два розовых пятна.

— Говорю тебе, мои советы на сто процентов эффективны в любой день любого года, — фыркает она, складывая руки на груди.

— Эм, мне так не кажется. — Я отступаю.

Взгляд Валентины мечется между нами, а на ее лице красуется улыбка наслаждения.

— Прямо-таки жуткое семейное сходство.

Мое лицо начинает гореть. Мне нужно пробежаться, принять душ, очистить мысли и убираться отсюда к хренам собачьим.

— Теперь я могу идти? — Я указываю на дверь.

— Мне правда нужно уходить, — весело говорит Валентина. — Было очень здорово повидать вас обеих. А в особенности прекрасным сюрпризом было увидеть тебя, Джессика.

Как только я открываю дверь, а Валентина следует за мной, бабушка внезапно резко вздыхает и кричит нам:

— Постойте! Постойте обе! Один момент. Не уходите! Я могу доказать, что мои советы сработают в любой день любого года. У меня есть идея! Я покажу, покажу как!

Валентина меняется в лице, выражая сочувствие.

— Мне правда жаль, Матил. Правда. Это просто невозможно. Надеюсь, вы сможете…

— Это возможно! — срывается бабушка на крик. — Джессика мне поможет доказать это!

— Прошу прощения? — удивляюсь я.

— Красавица Джессика? — Валентина щурится, прежде чем кивнуть. — Хорошо, дерзайте.

Бабушка бросает на меня взгляд и делает шаг навстречу Валентине.

— Если мы сможем благодаря моим советам превратить Джессику в воплощение Достойной Женщины, то это, несомненно, докажет, что мои руководства работают и достойны переиздания.

— Ну, глупее этого я ничего не слышала, — насмехаюсь я. — И слишком, охренительно самоуверенно, честно говоря.

Бабушка вздрагивает из-за моего ругательства, но игнорирует меня и продолжает обращаться к Валентине, словно меня в комнате и нет.

— Мы исправим внешний вид бедной Джессики, поработаем над ее манерами и выдержкой, ее навыками как женщины, научим ее вести себя порядочно рядом с достойными мужчинами…

Манерам? Именно Матильде Бим нужен урок манер!

— Я выгляжу круто! — перебиваю я ее. — И, поверь мне, женских навыков у меня уйма. Уйма. Боже. — Я снова поворачиваюсь, чтобы покинуть комнату, когда меня зовет уже Валентина.

— Подожди-ка секундочку, Джессика. — Она задумчиво кладет палец на подбородок. — Продолжайте, Матильда, мне нравится идея.

Я резко останавливаюсь. Валентина прислушивается к ней? Я фыркаю, качая головой в недоумении.

Бабушка продолжает:

— Мы можем использовать мою первую книгу, руководство Матильды Бим «Любовь и отношения», чтобы помочь Джессике найти Достойного Мужчину, который влюбится в нее.

— И написать книгу об этом опыте? — интересуется Валентина. — Итак… библия отношений? Винтажная библия отношений, демонстрирующая женщинам, как использовать технику из ваших руководств в современном мире?

— Почти. — Бабушка медленно кивает, чувствуя вновь возникший у Валентины интерес. — Именно так.

— Боже, только не этот винтаж, — ворчу я, пытаясь быть терпеливой. — Без обид, но практически все знают, что винтаж — просто модное словечко на замену термину «старинное дерьмо».

— Вообще-то, Джессика, нашим последним нехудожественным бестселлером была прекрасная винтажная кулинарная книга о послеобеденном чаепитии, — просвещает меня Валентина, иронично улыбаясь.

Винтажная кулинарная книга о послеобеденном чаепитии? Возможно, отвратительнее и вычурнее я ничего в своей жизни не слышала.

— Винтаж сейчас крайне популярен, — подтверждает она. — Умно, Матил!

Валентина оставляет меня у двери и возвращается обратно на диван больше, похоже, никуда не торопясь, и из сумки достает карандаш и черный смитсоновский блокнот. В нем она ничего не пишет, но своим наточенным карандашом пронзает воздух.

— Хм-м-м. Как насчет… «Как заполучить мужчину методами 1955 года»? — бормочет она спустя пару секунд.

Я смотрю на нее без всякого выражения. Бабушка же светится.

— Это может сработать… — Валентина щурится. — Совершенно новая книга, в которой полно винтажных советов, испробованных и проверенных на себе до кончиков ногтей современной Джессикой Бим. Мне нравится. И, конечно, привнесение новшеств значит, что мы можем передумать и переиздать оригинальные книги.

— Ох! — Бабушка руками хватается за шею, а ее щеки полыхают от удовольствия. — Мне нравится!

— Матил, сколько времени, по вашему мнению, займет заполучение мужчины? — спрашивает Валентина.

— Не более двух или четырех недель, если Джессика останется здесь, на Бонэм Сквер, и мы потратим все время на реализацию проекта. — Бабушка окидывает меня взглядом. — Работы будет много, но мы сможем справиться в сжатые сроки.

— Минуточку, попридержите коней, — вмешиваюсь я, смотрят на них. — Ты говоришь, что хочешь, чтобы я осталась здесь, в этом доме, на две или четыре недели, изменила в себе абсолютно все, от внешности до поведения, как в каком-то научном эксперименте, просто чтобы какой-то случайный болван повел меня на свидание?

— Не «повел на свидание», а влюбился в тебя без памяти, — радостно восклицает бабушка. Валентина согласно улыбается и что-то царапает в своем блокноте.

Я отмахиваюсь от них.

— И вы хотите, чтобы я написала об этом?

— Да, — ответили они, словно это не было абсурдным, ошеломительно извращенным и невероятно унизительным предложением.

Я глянула на них так, словно они были психически больными. Чтобы я тут жила дольше двух предполагаемых дней, обучаясь странной бабушкиной версии поведения и стиля, пытаясь захомутать какого-то придурка, чтобы тот — буэ — влюбился в меня? Это буквально вызывает отвращение, и абсолютно противоположно тому, как бы я когда-либо хотела проводить свое время. Да, я хочу быть писателем. Да, я бы хотела заключить контракт на выпуск книги. Но не так. Я на корню не согласна с этим капризом изменить всю свою личность ради любовника. Нетушки. Ни за что.

Я замечаю, что бабушкины огромные слезящиеся глаза наполнены надеждой, и шею начинает покалывать.

— Слушайте, — я пячусь в направлении двери. — Миллион благодарностей за предложение и вообще все, но, в общем, спасибо, но нет. Мне нравится моя внешность, мои манеры и особенно мои навыки как женщины. Но удачи вам. Теперь я ухожу. Мне нужно принять душ, а потом отправиться на пробежку.

— Разве ты только что не бегала?

— Мне нравится бегать.

Двадцать минут спустя я выхожу из душа и надеваю любимую одежду для бега: короткий топ из лайкры и мягкие серые спортивные штаны. Я зашнуровываю прелестные ярко-желтые кроссовки, когда слышу стук в дверь моей спальни.

— Джессика, могу я войти?

Это бабушка.

— Джессика, обидчивый утенок, дай нам войти. Мы хотим поговорить с тобой.

И Валентина.

В чем их проблема? Я только что сказала им, что не заинтересована в их идее. С чего вообще Валентина решила, что мне будет интересно? Когда я впервые встретила ее в «Саутбанк пресс», она показалась мне довольно умной. Оказывается, она охрененно безумная, как и моя бабушка. Я побыстрее забираюсь на кровать и залезаю под многочисленные покрывала, натягивая одеяло под самую шею. Если они подумают, что я решила вздремнуть, то уйдут прочь. Никто не тревожит дремлющих людей.

Кроме них, конечно.

Я слышу щелчок открывшейся двери и приглушенные шаги Валентины и бабушки по ковру. К слову о вмешательстве в личную жизнь. Да, я знаю, это не мой дом, но все же, я могла бы заниматься бесчисленным количеством вещей, которые делают наедине. Могла бы тренировать испепеляющий взгляд, ну или мастурбировать. Господи!

— Она спит? — любопытствует бабушка.

Я тру закрытые глаза и притворяюсь, будто погрузилась в страну снов очень глубоко.

— Хм-м-м. На ней спортивная одежда, — отвечает Валентина. — Отличная пара смелых желтых кроссовок. Я обожаю их, Джесс. Правда.

Дерьмо. Ноги свисают с края кровати. Я как ни в чем не бывало подминаю их под себя, как Злая Ведьма Востока²⁸.

— Да, думаю, она не спит и просто пытается нас игнорировать, — докладывает Валентина.

— Что за странное поведение.

— Джесс, мы знаем, что ты не спишь, — говорит Валентина вежливо. — Мы с Матильдой пообщались насчет этой новой идеи и правда довольны ею. «Как заполучить мужчину методами 1955 года» прекрасно впишется в мой список. Учитывая, что «Саммер в городе» больше не вариант.

— И мисс Смит уже придумала, какого парня тебе нужно заполучить, — добавляет бабушка. — Достойного джентльмена по имени Лео Фрост.

Я тут же давлюсь смешком, который пытаюсь замаскировать под зевоту и одновременный храп. Лео Фрост? О чем, черт подери, Валентина думает? Он ненавидит меня. Я ненавижу его. Да и сама Валентина ненавидит его. Плюс, он узнает меня в мгновение ока.

— Конечно же, мы изменим твой облик, — продолжает Валентина, словно прочитав мои мысли. — И, несмотря на мой с ним опыт отношений, а, может, именно из-за него, я верю, что он идеальный выбор. Пресловутый лондонский холостяк с жестким сердцем и желанием быть одиноким. Если у тебя получится заполучить признание в истинной любви от Лео Фроста, то книга станет бестселлером.

— И мое руководство «Как стать достойной женщиной» будет переиздано. Джессика, мой дом будет спасен! Ты сможешь спасти все!

Вот теперь эмоции зашкаливают.

Валентина прочищает горло.

— И, само собой, будет аванс. Пять тысяч фунтов за риск.

Что-о-о-о-о? Пять штук? Пять штук. Перед глазами возник нынешний баланс на моем банковском счету: двадцать три пенса. В минусе.

Я вытаскиваю голову из-под покрывал, как сурикат. Руки бабушки дрожат от предвкушения.

— Пять тысяч фунтов стерлингов? — спрашиваю я, просто чтобы уточнить.

— Первоначальная сумма, — отвечает Валентина с самоуверенной улыбкой. — Если все пойдет хорошо, то возможности безграничны.

Я смотрю на бабушку. Она в тридцати секундах от того, чтобы завизжать.

— А чуваком обязательно должен быть Лео Фрост?

— Думаю, никто не подойдет лучше. Да и ты сможешь убедиться, насколько интересная история получится.

— Мне нужно все проворачивать под своим именем?

— Да. Матильда Бим и Джессика Бим. Семейные узы должны быть очевидными.

— Ох… мы получим пять штук, даже если вся затея провалится?

— Я, конечно, возлагаю большие надежды на то, что все получится, но — да. Именно так аванс и работает.

Ого! Гарантированная половина от пяти тысяч за работу от двух до четырех недель. Неважно, насколько этот проект безнадежен, не имеет значения, насколько я буду его презирать, с такой суммой сложно спорить, когда вы в моем положении. Благодаря этим деньгам я смогу перебраться в Таиланд. Да что там, я смогу поселиться на Фиджи! Это будет новое начало. Я мысленно рисую картину, где я сижу на пляже в новехоньком шелковом комбинезоне, наблюдаю закат, потягиваю грушевый сидр из распиленного кокоса и покачиваюсь под пеню «The Dark Side of the Moon» (Букв.: «Темная сторона луны») группы «Pink Floyd». От подобного нельзя отказываться.

— Хорошо. Я сделаю это.

Бабушка ударяется в бесспорно не присущие уравновешенным людям слезы и бормочет себе под нос: «благодарение небесам» и «ну что за день!», после чего испаряется из комнаты, чтобы приволочь эти свои руководства. Валентина же наклоняется над кроватью и пожимает мою руку.

— Естественно, мне нужны первые двадцать тысяч слов этой книги не позже чем через четыре недели, — радостно щебечет она.

На какую ересь я, мать вашу, только что подписалась?

Глава тринадцатая

Кожа Достойной Женщины всегда должна быть увлажненной, свежей и гладкой. Слишком сухая или покрывшаяся пятнами кожа отпугнет идеального парня, и какая же будет досада!

Матильда Бим, руководство «Любовь и отношения», 1955

Бабушка притаскивает целую стопку ярких книг в твердых обложках и вручает их мне так, словно дарит решение, как устроить мир во всем мире, после чего убегает, чтобы проводить Валентину на выход. Я устраиваюсь на краю кровати и выбираю из стопки самую верхнюю книгу.

Руководство Матильды Бим «Любовь и отношения».

Я подношу ее к носу, принюхиваюсь и сразу же чихаю. От нее пахнет стариной. Пальцами пробегаюсь по шероховатой, темно-розовой, цельнотканевой обложке и открываю книгу. Внутри, на первой же странице, находится черно-белое фото женщины, сидящей на столе с бокалом шампанского в одной руке, а вторую элегантно вытягивая вперед, ближе к камере, чтобы продемонстрировать обручальное кольцо в стиле ар-деко. Предположительно, бабушка. Она молода, ей около двадцати лет тут. И она сексапильная! Если отмести горькую составляющую, моя мама была настоящей красавицей, но Матильда Бим — это нечто иное! Не могу сказать, какого точно цвета ее волосы из-за того, что фотография монохромная, но они кажутся достаточно темными и уложенными в великолепные, идеальные волны, ниспадающие на ее плечи. Она изгибает бровь и одета в платье, у которого лиф переходит в пышную юбку, благодаря чему ее талия кажется тонюсенькой. Под фото есть краткая биография:

«На фото Матильда Бим (в девичестве Миллер) в день ее помолвки с Джеком Бимом, нью-йоркским наследником империи «Делайтекс».

«Делайтекс»? Американская компания, производящая белье? Мой дедушка — владелец корпорации «Делайтекс»? Огогошеньги. Почему мама не могла рассказать мне чуточку больше? Это грандиозная новость!

«Прежде чем она влюбилась в Бима, Матильда была знаменитой нью-йоркской дебютанткой, отклонившей предложения о замужестве не менее чем от трех самых завидных манхэттенских холостяков! Даже не сомневайтесь, Матильда Бим — Достойная Женщина. Прочтите ее историю! Следуйте ее советам! Заполучите мужчину мечты всех женщин!»

Три предложения? Знаменитость в Нью-Йорке?

Я пролистываю несколько страниц.

«Никогда не приходите на свидание в брюках. Достойный Мужчина оценит бритые ножки. Но не показывайте слишком много, как бы вы не показались легкомысленной. Юбка всегда должна быть ниже колена.»

Я фыркаю и думаю о своих джинсах, облегающих меня настолько, что можно увидеть, чем я обедала вчера. И юбки ниже колена у меня только у ночнушек! И даже не у всех.

«Никому не нравятся болтушки. Позвольте вести беседу спутнику и с блистательной улыбкой говорите ему, насколько им восхищены, приправляя ваш вечер несколькими смешками к месту. Ему, без сомнения, понравится находиться в вашем обществе.»

Чего? Это не может быть правдой. Они ждут, что я буду делать это? Я даже не могу разобраться, уморительно это или ужасающе.

Я беру остальные книги и просматриваю их. Здесь есть все от руководств «Как быть достойной невестой» и «Как быть достойной матерью» до «Как быть достойной домохозяйкой». Ого, бабушка написала немало!

Я изучаю биографию под фотографией финальной книги — руководство Матильды Бим «Как стать Достойной Женщиной». На фото снова бабушка, она сидит рядом с привлекательным мужчиной в костюме, а у нее на коленях сидит симпатичный круглолицый ребенок.

«Матильда Бим, несомненно, Достойная Женщина. Она автор бестселлеров — жизненных руководств для Достойных Женщин. В 1955 году Матильда вышла замуж за Джека Бима. Руководства Матильды Бим обосновались в библиотеке каждого дома не только в Англии, но и в Америке, где прославился простой знак качества Матильды: очарование и потрясающие результаты. Матильда Бим живет в Нью-Йорке с мужем, главой компании «Детайтекс» Джеком Бимом, и их маленькой дочерью Роуз.»

Ух ты! Мама жила в Нью-Йорке? Интересно, долго ли? Она выросла в Нью-Йорке? Была ли она чирлидером? Почему они вернулись? И снова меня осеняет, сколького же я о ней не знаю, сколького не знаю о своей семье, и оттого, что я не интересовалась всем этим, пока был шанс, на меня накатывает чувство вины. Полагаю, благодаря тому, что я застряла здесь на весь следующий месяц, у меня, в конце концов, появится возможность узнать больше…

Не успеваю я развить эту мысленную цепочку, как дверь открывается нараспашку и в комнату возвращается бабушка, а за ней по пятам следует Пич, несущая новые, пушистые, василькового цвета полотенца.

— Ох, Джессика. Я не могла быть счастливее. Ты ответ на мои молитвы, — выпаливает бабушка. — Валентина просила держать ее в курсе нашего прогресса. Думаю, ты ей очень сильно нравишься. Ох, ну что за невообразимо чудесная сделка.

Пич демонстрирует свои чувства скромной улыбкой и порозовевшими щеками.

А затем мой худший кошмар становится явью. Они обе заключают меня в радостные групповые объятия. Я задерживаю дыхание до самого окончания этого действия, которое длится настолько долго, что у меня начинает мутнеть перед глазами.

— Новый друг, — шепчет Пич себе под нос несколько напряженно.

— Ой! Эм, да.

— Мне столькому нужно тебя научить, дорогая, — говорит бабушка с придыханием. — Я научу тебя всему, что сама знаю. Всему. Ты будешь идеальной Достойной Женщиной. На этот раз я сделаю все правильно.

Кроссовки уже на мне. Я могу выбежать, умчаться прямо сейчас и никогда не оглядываться назад… вот только мне некуда идти и нет денег, чтобы в это «некуда» добраться. Пока.

— Гениально, — отвечаю я слабо, выбираясь из их цепких рук. — Прекрасно. Юху. Замечательно. Ура. Только… больше никаких объятий, хорошо?

Они легко смеются, словно я шучу. Вот только я не шучу.

После получения ключа от дома, домашнего номера телефона и — согласно моему непреклонному правилу «без объятий» — долгих радостных и сентиментальных похлопываний руками бабушка неохотно позволяет мне уйти (в связи с хорошим поведением) на пробежку, сказав явиться к часу дня на встречу с ней и Пич в кафе «Люциус» на улице Кенсингтон-Хай к неотложному обеду.

Моя пробежка — приятное и окрыляющее занятие на пересечении роскошных Кенсингтон и Челси Стрит, и мне нравится открытие, что не нужно постоянно опускать голову, чтобы избежать придурков, выгуливающих собак, как обычно приходилось делать в Манчестере. Прямо луч света.

Я пытаюсь не думать о том, чем собираюсь заниматься на протяжении следующего месяца, о том, что снова придется встречаться с пенисовым принцем Лео Фростом, что теперь мне нужно написать двадцать тысяч слов за четыре недели, или о том, что улыбка бабушки сильно похожа на улыбку мамы. Вместо этого я надеваю наушники, включаю на своем айфоне «Arctic Monkeys» на полную громкость и размышляю о деньгах, что принесет этот проект, и свободе, к которой он приведет.

Когда бегать больше нет сил, я проверяю время на телефоне. Десять минут второго. Упс. Я лечу к кафе «Люциус», вспотевшая и со сбившимся дыханием, так быстро, как могу. Замечаю бабушку и Пич за одним из столиков, стоящих на тротуаре снаружи кафе. Сегодня, должно быть, градусов тридцать, но, приближаясь, я замечаю, что Пич держит зонтик над бабушкиной головой, а свободной легонько мне машет.

— Ох, ты здесь! — произносит бабушка, когда я опускаюсь на железный плетеный стул рядом с ними, пытаясь восстановить дыхание. — И жутко вспотевшая. Не страшно, главное, ты здесь. Также, Джессика, тебе следует запомнить, что опаздывать никогда не было залогом стиля. — Она одаривает меня многозначительной улыбкой.

— Зачем зонтик? — спрашиваю я, снимая обмотанные вокруг шеи наушники и оставляя их на столе.

— Зонт защищает миссис Бим от вредящих лучей солнца, — поясняет Пич, как будто для нее в порядке вещей держать чертов зонтик над чьей бы то ни было головой. Интересно, сколько уже она его держит? Ее рука наверняка убийственно болит.

— Верно, кожа Достойной Женщины должна быть увлажненной, свежей на вид и гладкой, — продолжает бабушка. — Идеального мужчину оттолкнет нездоровый цвет лица.

Я фыркаю.

— Тип, который отвергнет тебя из-за пары прыщиков? Как по мне, такой парень —придурок. Мне нравится солнце, очень. — Я закрываю глаза, раскидываю руки в стороны и счастливо вздыхаю, греясь в солнечных лучах теплого, золотистого светила. — Да и сегодня у нас есть волшебная светоотражающая тональная основа, созданная учеными, знаешь ли. Скрывает абсолютно все.

— Естественная чистая кожа ‒ лучшая основа, — настаивает бабушка. — Столькому учить, — бормочет она тихо.

— Это всего лишь кожа. — Я закатываю глаза и снимаю очки, протирая их жесткой льняной салфеткой со стола. — Не знаю, чего ты так бесишься, прям «положи лосьон в корзину!»²⁹

— Ах да, лосьон — это отличная идея. — Бабушка одобрительно кивает, не обращая внимания на сам характер реплики. — Мы должны увлажнить тебя, как только вернемся домой.

Мы? Увлажнение меня должно быть каким-то групповым действием? Не думаю, что соглашусь на подобное.

Не успеваю я уточнить планы бабушки, как из кафе через дверь, оформленную виноградной лозой, к нам выходит официантка с тонкими меню кремового цвета.

— О, да, винная карта, — светится бабушка. — Думаю, закажу бутылку любимого винтажного шампанского. Радостные моменты всегда нужно отмечать. — Затем она взглядом сканирует страницы, и ее ноздри раздуваются.

Я смотрю в свою копию винной карты. Черт подери, как все дорого! Если верить словам Пич, бабушка не может себе это позволить, чек от Валентины не будет действительным еще несколько дней, и даже тогда ей в первую очередь придется покрыть месячную оплату по закладной. Ее щеки слегка розовеют.

— Боже, как же я ненавижу шампанское, — вклиниваюсь я, возвращая меню официантке. — Вы не возражаете, если мы не станем брать ничего из списка?

— Я тоже так думаю, — горячо соглашается со мной Пич. — Но мне бы хотелось какого-нибудь домашнего лимонада, пожалуйста.

Губы бабушки дрожат. Прежде чем захлопнуть меню, она мгновение пристально смотрит на стол.

— Ох, само собой, я не стану брать целую бутылку для одной меня. Мне, похоже, тоже лимонада, пожалуйста.

— Будете что-то есть? — спрашивает официантка, держа карандаш наготове.

Все мы заказываем самые дешевые блюда — зеленый салат для бабушки и Пич, и, отдельным заказом, нарезанную вручную жареную картошку — мне. Официантка окидывает нас сердитым взглядом и только после этого возвращается в кафе.

Бабушка резко вздыхает и тут же лезет в свою сумочку — настоящую модель от «Шанель», если смотреть по золотым застежкам — и вытаскивает из нее маленький кожаный блокнот с серебряной ручкой.

— Давайте поторопимся, нам нужно начинать, — говорит она оживленно. — Пич, тебе нужно позвонить секретарю мистера Фроста, чтобы узнать его расписание. Нам нужно знать, куда он пойдет, чтобы устроить их с Джессикой случайную встречу.

— Ой, об этом не беспокойся. — Я пальцем стучу по своему айфону. — Он есть в «Твиттере», я могу узнать о его передвижениях прямо сейчас.

— В «Твиттере»? — хмурится бабушка. — Это телефонный справочник?

— Нет, — посмеиваюсь я, показывая ей мобильный. — «Твиттер» — это социальная сеть. Смотри! Люди каждые несколько часов загружают сюда свои мысли, которыми хотят поделиться с миром: их планы, чем они завтракали, фотографии понравившихся им животных.

Она качает головой в недоумении.

— Какое кошмарное самолюбование.

— Сеть и правда очень популярна, миссис Бим, — подтверждает Пич, когда официантка приносит лимонад. — Знаете, Марта Стюарт тоже в «Твиттере».

— Дражайшая Марта в «Твиттере»? — Бабушка, похоже, в смятении. — Для чего?

Я пожимаю плечами.

— Сложно пояснить, почему это так хорошо. Но это гениально, поверь мне. Ага! Вот и он. Лео Фрост, видишь?

Я кликаю по его странице и замечаю, что на аватарке у него профессионально сделанный снимок. Черно-белое фото, обработанное одним из этих гипер-контрастных фильтров, как в «Инстаграм». На снимке Лео Фрост курит сигару в стильном черном костюме. За его спиной виднеется линия небоскребов Манхэттена.

— Очень привлекательный парень, — кивает бабушка одобрительно.

Пич попискивает.

— Боже мой, какой красивый мужчина. Он похож на Тома Хиддлстона.

— Да не похож. Ни капельки. Неважно, все равно он идиот.

Волна отвращения пронзает мое тело, когда я читаю его биографию в «Твиттере»: «Лео Фрост. Рекламное агентство «Вулф Фрост». Художник. Мыслитель. Человек.»

Буэ. Ну что за остолоп. Поверить не могу, что собираюсь проводить время с этим пустозвоном и, что хуже всего, притворяться, будто он мне нравится.

— Фу, — шиплю я на экран.

Пролистывая вниз все гиперссылки, беседы и комплименты в его адрес, что он перепостил на свою страницу, я нахожу пост четырехдневной давности.

— Есть, — говорю я на манер агентов ФБР, обнаруживших местонахождение преступника. — Завтра вечером Лео Фрост появится на ярмарке. Это летняя ретро-ярмарка в Риджентс-парке. Вечер организует крупный клиент, с которым он работает. — Я гуглю, как настоящий профессионал. — Мероприятие завтра, и Лео Фрост — ВИП-гость.

— Замечательно. Ярмарка это идеальное место, чтобы столкнуться с Лео Фростом в первый раз, особенно таким теплым летним вечером. Аромат сладкой ваты, звонкий смех молодых людей… — Бабушка вздыхает и устремляет взгляд в пространство. — Моя ласковая Роуз обожала ярмарки, когда была маленькой. Она так любила карусель… — Она уносится в воспоминания.

Я моргаю. Маме нравились ярмарки? Вспоминаю ее лицо, вытянутое и всегда уставшее. Не могу представить ее даже рядом с ярмаркой. Скорее, у доктора, в управлении по выплате пособий, плачущей в кровати, у Моррисонов, в конце концов. Никак не на ярмарке. Это противопоставляющиеся друг другу явления. А как бабушка описывает ее счастливой? Мама была диаметральной противоположностью счастья.

Я прикусываю губу, изучая бабушку, пока она что-то пишет в своем блокноте. Меня поражает мысль, что до моего появления у мамы была совершенно другая жизнь. Длинная, полная событий и ярмарок жизнь, о которой я была ни сном ни духом. Для меня она была просто мамой, человеком, отводившим меня в школу (в хорошие дни). Покупавшим мне книги на благотворительных распродажах и заворачивавшим их в подарочную бумагу, даже если это не были ни день рождения, ни Рождество. Женщиной, которую я любила очень сильно, и которую хотела рассмешить, заставить улыбнуться, снова сделать счастливой. Хотя, я даже не приблизилась к своей цели.

— Почему ты не пришла на ее похороны? — выпаливаю я, не контролируя себя.

Бабушка тут же отрывает взгляд от блокнота. Прядь ее вьющихся седых волос выпадает из шиньона. Она быстро моргает, смотря через красные очки, и открывает рот, словно хочет что-то сказать, но потом закрывает его. Глядя на окружающие нас столы, она внезапно открывает свой рот снова.

— У меня… была жуткая… грудная инфекция, — отвечает она медленно. — К несчастью, я слишком неважно себя чувствовала, чтобы пойти. — Я замечаю, что ее руки слегка дрожат. Она видит, что я заметила ее дрожь, и убирает руки на колени под стол. — Джессика, это неподходящее место, чтобы обсуждать подобное. — Она поджимает губы. — Нам предстоит много работы, и у нас на это слишком мало времени.

Какой странный ответ. Я хмурюсь, не отводя глаз от бабушки. Она с непроницаемым выражением лица отвечает на мой взгляд всего мгновение, а после возвращается к записям в блокноте.

Я делаю долгий глоток лимонада и пытаюсь прояснить мысли. Мне не нравится думать о маме. Из-за этого у меня болит голова, да и все внутри.

Интересно, слишком рано для грушевого сидра?

Чего это я спрашиваю? Никогда не рано для грушевого сидра. Я подаю сигнал официантке.

Дневник Роуз Бим

26 апреля 1985

Что за ночь! Важнее всего этим вечером то, что мы с Томом Труманом поцеловались! И это было даже лучше, чем я себе представляла. У него была щетина, а ухажеров с щетиной у меня раньше не было. Из-за нее все казалось таким взрослым. Прежде чем поцеловать меня, он смотрел на мой рот, наверное, всего несколько секунд, но мне показалось, что целый год. Ого. Перед поцелуем я смотрела на его игру в «Олд Вике». Он был прекрасен. Гораздо более глубоким, чем растяпа, исполнявший роль Ромео. После мы с Викторией и другом Тома, Джоном (неподражаемым Меркуцио), пошли в паб. Конечно, я посещала многие пабы, пока училась в университете, но этот был другим. Он был в небольшом переулке, и на входе стоял коренастый мужчина. Внутри, казалось, все знали Тома. И не просто знали, а любили! У меня сложилось впечатление, что не все они были фанатами Шекспира, так что дело, должно быть, в его харизме, которой он очаровывал все светское общество. Благодаря этому и я тоже стала там популярной, и люди были со мной очень дружелюбны. Том не отходил от меня всю ночь, проверяя, чтобы мне было уютно, и чтобы мой бокал не пустел. Позже несколько людей переместилось в комнату поиграть в карты. Игра была серьезной и напряженной, и во мне одновременно кипели нервозность и возбуждение. Том выиграл и тогда-то меня и поцеловал. Он сказал, что я — его удача. Думаю, и он мог бы стать моей.

Р х

Глава четырнадцатая

Достойная Женщина не потворствует сексуальным отношениям до тех пор, пока на ее пальце не окажется обручальное кольцо. Ведь зачем покупать корову, если можно получать молоко бесплатно?

Матильда Бим, руководство «Любовь и отношения», 1955

После моего несвоевременного комментария о похоронах остаток обеда мы провели в неловком молчании. Поели, не проронив ни слова, и как только вернулись домой, бабушка поторопилась в свою спальню для послеобеденного сна. Пич была отправлена в город за необходимыми для проекта вещами, а мне было дано указание прочитать две первые главы руководства Матильды Бим «Любовь и отношения», уделив особое внимание главе под названием «Заводим новые знакомства с мужчинами».

Я поднимаюсь по лестнице в комнату, вытаскиваю кресло на балкон, сажусь в него, согреваемая солнцем, чтобы приступить к первому руководству, и пролистываю несколько страниц до нужной главы. Я бегло знакомлюсь с текстом и в местах с самыми смехотворными советами не могу удержаться, чтобы не фыркнуть.

«Завладейте вниманием Достойного Мужчины, «случайно» уронив перчатку и позволив ему подать ее вам».

«Никогда не заговаривайте с Достойным Мужчиной об одежде — его не интересует ваше новое платье. Выясните, чем интересуется он, и говорите только об этом».

«Общайтесь с вашим собеседником нежно, с мягкими интонациями, как если бы вы делились пикантным секретом».

Я не могла решить, смеяться мне или от ярости бросить книгу в стену. Что за бред сивой кобылы? С тем же успехом достаточно запомнить, что вести себя нужно как тряпка и дело в шляпе. Я убираю руководство в сторону и, плотно закрыв глаза, подставляю лицо солнечным лучам. Я правда стараюсь выбросить это из головы, но не могу не думать о том, почему бабашка не пришла на похороны мамы. Может, я так накидалась текилой, что едва помню, что там происходило, и приволочь меня туда могла Саммер, но я пришла. Вы не пропускаете похороны. Во всяком случае, не из-за грудной инфекции. Из головы не идет, что бабушка что-то скрывает. Она была такой неразговорчивой и сердитой. Но зачем ей что-то скрывать? И, если подумать, раз она была так рада меня видеть, то почему не пыталась связаться со мной? И почему — раз уж мы в настроении подозревать — она считает разумным хранить фарфоровых кукол в ее возрасте?