Винтажное руководство «Любовь и отношения»

— Кто это?

Лео кривится.

— Вообще-то никто. Я думал, это бывшая, но ошибся.

Ах. Он думал, что это его бывшая. Неудивительно, почему он хочет спрятаться. Ему показалось, что она из кучи обманутых им женщин? Фух. А меня-то трясло от предвкушения поцелуя. Я мысленно бью себя по лицу.

— Ох, — произношу я обыденно. — И почему ты прячешься?

Лео рукой проводит по челке.

— Ну, с моей стороны это было постыдно, да? Прости. Я… — Он замолкает и выглядит крайне неуверенным.

— Ты можешь рассказать мне, — мурлычу я. Посмотрим, как он извернется. — Ты можешь рассказать мне что угодно. Может, нам стоит присесть?

Я указываю на ближайшую деревянную скамейку. Мы идем к ней и присаживаемся. Лео откупоривает вино и разливает его по двум стаканчикам.

— Мне показалось, что это Кейти, моя бывшая невеста, — признается он внезапно, со вздохом глядя вслед пробегающей девушке. — Мне очень не хочется, чтобы она заметила меня.

Чего?

— Ты был помолвлен?

Эта пикантная подробность в «Гугле» не упоминалась. И Валентина об этом не говорила.

Лео делает большой глоток вина.

— Давным-давно.

Я смотрю на него с любопытством.

— Почему вы не женились?

Он медленно вдыхает.

— Я… в общем, я застал ее развлекающейся с моим отцом.

Какого черта? Фу. От одной мысли об этом становится мерзко и хочется ругаться матом, но приходится продолжать говорить с успокаивающей интонацией.

— Ох, бедный, — едва не задыхаясь, сочувствую я. — Это так ужасно! С какого перепугу они вообще делали это? Прости, это несдержанно с моей стороны. Тебе не нужно ничего рассказывать, если ты не хочешь.

— Да ничего, — отвечает Лео. — Это достаточно ненормально, да?

— Эм, да. Достаточно ненормально, — соглашаюсь я, распахнув глаза от ужаса.

— Это случилось много лет назад, летом, когда я выпустился из университета, — начинает повествование Лео, выпивая еще немного вина. — У меня бела безумная идея попутешествовать по Европе, попытаться стать художником на собственные крохи, не на семейные деньги. — Он закатывает глаза и горько смеется. — Мы с Кейти встречались около года, и она захотела, чтобы я работал в компании отца — ей нравился определенный образ жизни, и она считала, что фамилия Фрост откроет ей к нему двери. Когда она поняла, что я собирался сфокусироваться на рисовании, следовательно, существовать на скромные средства, то сразу же потеряла ко мне интерес. Тогда она переключилась на отца.

— Но почему он…

— У моего отца много достоинств, но моральные ценности — не одно из них.

Мне вспоминается, как Руфус Фрост смотрел на меня в кабинете Лео. Свинья.

— Я поймал их на семейном барбекю, они опьяненно лапали друг друга в ванной наверху, — поясняет Лео упавшим голосом. — Два человека, которым, мне казалось, я мог доверять, врали мне. Мне пришлось простить отца — по большому счету, у меня нет возможности выбирать семью, — но мы не отошли от этой ситуации до конца.

— Это просто невероятно, — говорю я, хватая бутылку и разливая вино по нашим стаканчикам. Неудивительно, что ему просто крышу снесло.

На бледном лице Лео появляется румянец, а складка между бровями становится глубже.

— Приношу извинения, Люси. Я этого не ожидал. Сегодня у меня в планах была точно не угрюмость.

— Боже, не извиняйся. — Я откидываюсь на скамейку. — После всего случившегося путешествие наверняка было облегчением.

— В итоге я не поехал. После всего произошедшего эта романтическая затея внезапно стала казаться идиотской и детской.

Я многозначительно киваю.

— Итак… много у тебя было подружек после Кейти?

Лео качает головой и выпивает.

— Не особо.

— Да?

— Ну, то есть, я встречался с женщинами. С многими. Вообще, я встречался со столькими женщинами, что в прессе меня прозвали соблазнителем. — Он замолкает и одаривает меня полуулыбкой. — Не знаю, стоит ли говорить тебе такое, это меня не красит.

Я хихикаю в стиле Люсиль.

— Мне нравится, что ты честен со мной. Ну… а ты правда соблазнитель?

Лео пожимает плечами.

— Ненавижу это слово. Честно? Да, я им был. Вообще-то, некоторое время я был уродом. После Кейти мне кажется, что у каждой женщины скрытый мотив. Либо деньги моей семьи, либо моя дурная слава плейбоя, либо колонка в издании, либо желание появиться в правильном месте. Господи, это звучит высокомерно, да? — Он корчит гримасу. — Я хочу сказать, что гораздо проще предстать перед прессой эдакой карикатурой на самого себя, чем открыться, чтобы вновь пережить то, что было с Кейти.

— Мне ты не кажешься карикатурой, — говорю я честно.

Лео посылает мне теплую улыбку, и холодности на его лице как не бывало. Он придвигается ближе, сокращая расстояние на скамейке между нами, и тогда я замечаю россыпь светлых веснушек у его аристократического носа. Миленько. Внутри все упало.

— Это потому что ты другая, Люсиль. — Он забирает из моей руки бумажный стаканчик и ставит его рядом со своим на укрытую ветками землю. Боком прислоняется к спинке скамейки и притягивает меня к себе. — Когда мы познакомились на ярмарке, ты не знала обо мне ничего, — продолжает он хриплым голосом. — Не имела представления, кто я. Никаких ожиданий или мотивов.

Я виновато сглатываю. Он даже, черт подери, не подозревает.

Ко мне приходит понимание, что причина высокомерия Лео и его поведения не в том, что он просто невообразимый придурок. Все куда сложнее. У него есть прошлое: ужасное происшествие, ожесточившее его, вынудившее держать дистанцию с людьми. Мне это близко. Не скажу, что его поведение простительно, но если бы Валентина знала, она бы поняла его — почему он был таким, — и злилась бы меньше.

— Я чувствую, что с тобой могу быть собой, — бормочет Лео, проводя пальцем по моей щеке. — Словно я могу раскрыть тебе настоящего себя. И такого ощущения у меня не было уже давно. — Он убирает прядь волос мне за ухо. После чего кладет вторую руку на мой затылок, наклоняется и прижимается своими губами к моим самым мягким поцелуем из возможных.

Когда его губы касаются моих, я распахиваю глаза от шока.

Ох.

Лео притягивает меня к себе и, углубляя поцелуй, ладонью проводит по моей пояснице.

О нет.

У меня вырывается стон, и в ответ Лео прижимает меня к себе еще теснее, целуя еще сильнее. Моя глупая голова начинает кружиться, дурацкое сердце вырывается из груди, а каждое чертово нервное окончание оживает и полыхает. Какого хрена происходит? Я подозревала, что мне может понравиться его поцелуй… но не настолько.

Я рукой провожу по его шее и ощущаю, какая она теплая, нежная, незащищенная и сильная.

Потеряв контроль, я льну к Лео, а он прижимается ко мне.

Именно так целуются мужчины и женщины в бабушкиных фильмах.

Как будто не хотят отрываться друг от друга.

Думаю, этот поцелуй может быть лучшим за всю мою жизнь.

Я отстраняюсь и какое-то время не могу прийти в себя. Лео громко хохочет.

— Ого, — говорит он, словно и в его жизни этот поцелуй может быть лучшим.

Твою мать.

Мне нравится Лео Фрост.

Дневник Роуз Бим

9 Июля 1986

Я беременна.

Откровенно говоря, я в чертовом ужасе. Я не знаю, что делать. Я пыталась дозвониться до Тома, но он не ответил. Сегодня после работы я пошла к его дому, но там никого не было. Надеюсь, с ним все в порядке, принимая во внимание, что он мне рассказывал о головорезах, которым должен денег. Я не могу мыслить ясно, мне нужно с кем-то поговорить. Подожди, мама зовет меня вниз…

Глава двадцать девятая

Целомудренный поцелуй на публике приемлем, остальное граничит с областью «тяжелого петтинга», и поведение подобного рода абсолютно недопустимо.

Матильда Бим, руководство «Любовь и Отношения», 1955

Мы с Лео целуемся на скамейке двадцать очень страстных и эротических минут, и все настолько хорошо, что я забываю, где я, с кем я и что мне следует делать. Или в моем случае — не следует. Хмурый смотритель парка прерывает нас, чтобы проинформировать, что от проходящих мимо молодых семей поступают жалобы, и нам не подобает на людях вот так блудить. Хихикая, как идиоты, мы встаем со скамейки и продолжаем прогулку по парку. На протяжении всего пути мы общаемся обо всем и ни о чем и каждые пять минут при взгляде друг на друга разражаемся беспричинным хохотом. Будто мы до сих пор не можем поверить, как же мы хорошо целуемся. Какие при этом потрясающие ощущения. Адреналин зашкаливает. Мы все время держимся за руки. Это смешно. Я смешна. Но… то, как мое тело реагировало на его… Это была не обыкновенная похоть, которую я чувствую, когда мне кто-то симпатичен. Это было очешуительно!

Когда Лео толкает меня к сикоморе, чтобы снова поцеловать, я охотно поддаюсь. Сейчас меня волнуют только эти потрясающие ощущения: будто я погружаюсь в водоем с теплой, маслянистой обалденностью.

Лео Фрост. Художник. Мыслитель. Человек. Охмуритель Джесс.

— Ох, Люсиль, — рычит он, носом утыкаясь мне в шею.

Мои глаза тут же распахиваются.

Я прекращаю целоваться и отскакиваю в сторону.

Люсиль.

Люсиль.

Это не по-настоящему.

Игра.

Лео думает, что целует другого человека. Он так целует не меня. Он целует Люсиль.

Я мысленно встряхиваю себя. Мне нужно взять себя, черт подери, в руки и поскорее.

— Люсиль, в чем дело? — спрашивает Лео с беспокойством во взгляде, а я пячусь от него.

— Мне… мне нужно домой. Я опаздываю, — мямлю я, быстро кивая и сканируя парк на предмет ближайшего выхода. — Мне пора уходить. Пора, эм, ложиться спать.

Лео смеется.

— О нет, это что-то вроде «мне нужно помыть голову»?

Я тоже смеюсь, но получается немного маниакально.

Лео снова берет меня за руку.

— Мы можем пойти ко мне? — Он хищно улыбается мне.

Моя вагина говорит «да». ДА.

— Нет! — кричу я. — Мне действительно нужно идти, а то я… опоздаю.

— Куда?

— Эм, на работу. Да. У меня много работы… с благотворительным фондом. С белками. Неотложные беличьи дела. Пока. Пока!

И прежде чем ему удается убедить меня очередным сверхъестественным, крышесносным поцелуем, я разворачиваюсь, зажимаю бабушкин зонтик подмышкой и убегаю из парка.

Мне отчаянно нужно остыть, потому до Бонэм Сквер я решаю пробежать. В этих туфлях на высоком каблуке это не просто, потому я несколько раз подворачиваю ногу. Одному Богу известно, как я выгляжу со стороны, затянутая в странное платье морячки, с остроконечной грудью, пока бреду по крутейшим улицам Лондона с антикварным кружевным зонтиком и яростно бормочу себе под нос: «Черт… Черт… Черт… Черт… Дерьмо… Черт».

В мыслях полный бардак. Вихрь смятений. Что происходит? Всю свою жизнь я была крайне осмотрительна, чтобы не потерять головы из-за парня. Господь знает, мамины предупреждения о людях, сближающихся с тобой, чтобы причинить боль, напугали меня до чертиков. Мне казалось, я умнее.

Но это не так.

Я идиотка. Тупица. Неудачница. Лохушка. Тупая неудачливая идиотическая лохушка.

Я была так убеждена, что Лео Фрост придурок, настолько была сосредоточена на притворстве другим человеком, что у настоящей меня спала защита, и теперь, похоже, у меня появились… чувства.

Чувства. Фу. Я чувствую их, эти чувства. Они полыхают внутри, отчего я чувствую возбуждение, испуг, волнение, вожделение и надежду на некое продолжение.

Но это все ложь. Никакого продолжения не будет. У Лео есть чувства ко мне только потому, что ему кажется, будто я «необычная» винтажная светская леди, которой нравятся стихи, искусство эпохи Возрождения, и которая в восторге от любых его чертовых слов и действий.

И, невзирая на все это, он удивил меня… Он мне понравился.

Так нельзя. Только не сейчас. Я же всю жизнь прожила, избегая конкретно вот этого.

Я думаю о маме. О том, что она сказала в день, когда я уезжала в университет, за полгода до того, как… Ох. Она встала в дверном проеме дома, ее глаза застили слезы, а руки она положила мне на плечи.

Никогда не отдавай свое сердце, дорогая. Если ты отпустишь его, то можешь не получить обратно, и тогда у тебя не останется ничего. Не будь глупой, как твоя мама. Верь мне.

Идя к дому бабушки, я с силой сжимаю кулаки.

Это опасно. Эти чувства опасны.

Ух, в парке я вела себя как зеленая дурочка. Я себя не узнавала в той растаявшей девице. О чем я думала? Я не думала. Мне нельзя рисковать. Я не могу закончить, как мама.

С небольшим интервалом я резко вдыхаю и медленно выдыхаю, пытаясь сосредоточиться.

Сделать можно только одно.

Мне нельзя видеться с Лео Фростом.

Нужно отменить проект.

Я готова ворваться в дом и заявить бабушке и Пич, что проект окончен. Что «Как заполучить мужчину методами 1955 года» просто больше не может существовать, есть кое-какие творческие разногласия, и им придется решать свои проблемы самостоятельно, без меня, потому что я не несу ответственность за случившееся — и вообще, с чего вдруг решение этой проблемы должно лечь на мои плечи?

Добравшись до комнаты, я легко приоткрываю дверь. Пич с бабушкой сидят на диване и смотрят по телевизору сериал «Скотт и Бейли»⁶⁰.

Бабушка потягивает шерри из бокала и мнет воротник блузки. Пич, на чьих коленях удобно расположился Мистер Белдинг, поглядывает в окно, вероятно, ждет, когда вернется ее подруга. Бабушка резко вздыхает, сосредоточенно глядя, как на экране Сюранна Джоунс ловит преступника с козлиной бородкой. Пич хихикает из-за того, как бабушка реагирует на сериал, и чешет живот Мистеру Белдингу.

Это их жизнь.

У меня скручивает внутренности от внезапно возникшей перед глазами картины, как бабушка вцепляется в перила дома, пока крепкий судебный пристав обчищает дом, выставляя ее на улицу. Потом я представляю, как Пич проходит собеседование в качестве соседки в неприглядное многолюдное общежитие в Пекхэме, и как она тревожится из-за того, что ей придется жить вместе с незнакомцами.

На меня снисходит озарение, и я опускаю плечи.

Думаю, к этим людям у меня тоже есть чувства.

Я бью себя по голове. Что происходит? Я превращаюсь в настоящую неудачницу.

Я наблюдаю за бабушкой и Пич, смотрящими телевизор. Две недели назад они были для меня незнакомками. Теперь же…

Ох, да кого я обманываю? Я не могу отменить проект. Не могу подвести их. Особенно из-за боязни чувств к парню, которого едва знаю. Я потираю шею и глубоко вдыхаю.

Черт подери.

Ладно. Смена плана. Единственное, что я могу делать в этой ужасной ситуации, это игнорировать глупые чувства к проклятому Лео Фросту. Затаиться, усиленно работать над проектом в роли Люсиль, заставить Лео признаться мне в любви как можно скорее, написать эти дурацкие двадцать тысяч слов, заключить сделку на книгу, дописать ее, спасти мир и только потом уехать. Может, даже на Карибы. Оттуда пошлю Лео письмо с извинениями за то, что дурила его ради денег, мое сердце будет в безопасности, и я заживу долго и счастливо, одна, на пляже.

Я вздыхаю, и благодаря этому звуку меня в дверном проеме замечает Пич. Она бодро соскакивает с кресла.

— Джесс! — выкрикивает она звонко, будто меня на месяц отсылали на пустынный остров. Бабушка награждает меня широкой улыбкой. Никогда еще у меня не было двух людей, которые были рады меня видеть.

— Здравствуй, дорогая, — приветствует меня бабушка. — Как прошло?

— Ты его поцеловала? — спрашивает Пич.

Я скидываю туфли и плюхаюсь в бабушкино синее кресло.

— Поцеловала.

Бабушка прижимает ладони к щекам.

— Ох!

— Каким был поцелуй? — с энтузиазмом интересуется Пич.

Он изменил все.

— Эм…

Я не могу рассказать им правду о поцелуе. Им не нужно знать, насколько он все усложнил, как я смешна, насколько не оправдала ожиданий, допустив мысль, что поцелуй Лео Фроста моет быть лучшим из всех, что у меня когда-либо были; как размышляла о том, что его тело вполне может конкурировать с телом Райана Гослинга в фильме «Эта дурацкая любовь»; что Лео любит фильм «Бриолин 2» и знает все песни оттуда лучше, чем я; что он принес мне бумажный пакет на случай недомогания; что он знает, каково это — потерять маму; что он читал рэп на людях, чтобы рассмешить меня; не могу рассказать о его потрясающих художественных способностях, его глазах, его соблазнительном зрелом аромате, похожем на запах розового дерева.

— … пахучий, — бормочу я мечтательно, утопая в грезах.

— Да? — переспрашивает Пич. — Он пахнет?

— Ой. — Я сразу же возвращаюсь на землю. — Что? Эм… Ага. Он… отвратительно пахнет. Воняет. Как кучка мусора.

Бабушка часто моргает.

— На фотографиях, что мы видели, он казался чистым.

— Ну, еще бы, он хочет, чтобы мы так думали, — говорю я дерзко, хотя внутри вся содрогаюсь.

Понятия не имею, что я несу. Я в смятении. Дурацкий Лео и его рот, поменявший все, тоже дурацкий.

— Боже, — поражается бабушка, морща нос. — Думаю, невозможно узнать человека до конца.

— Верно, — соглашаюсь я. — Не волнуйся. Эм, в следующий раз я дам ему мятную жвачку. Распылю на него дезодорант, когда он отвернется.

— Когда следующий раз? — хочет знать Пич.

Как по сигналу звонит телефон. Это он. Руки немного трясутся, и я роняю телефон на коврик. Я нервничаю. Что за неудачница. Пич глядит на меня с подозрением.

— Ответь, Джесс.

Я медленно киваю, поднимаю телефон и включаю громкую связь.

— Привет, — говорю я обыденно.

— Ты еще не в кровати? А как же твой сон? — шутит он.

— Ой, прекрати, — прыскаю я, как это сделала бы Люсиль.

— Я просто хотел позвонить и сказать, что сегодня я очень-очень хорошо провел день, Люсиль. Охренеть как хорошо.

Бабушка прижимает руку к груди, а Пич показывает большие пальцы.

— И я, — посмеиваюсь я.

— Ты убежала так быстро, что я даже не успел спросить…

— Спросить о чем?

— Ну, дело в том, что в субботу бал Лондонской рекламной ассоциации, и я надеялся, что ты пойдешь со мной в качестве спутницы.

При упоминании бала бабушка чуть не задыхается от удовольствия, быстро встает с кресла, открывает бар, достает еще два бокала и разливает по ним шерри. Как только я соглашаюсь пойти на бал и завершаю разговор, бабушка протягивает бокалы мне и Пич.

— Кажется, кто-то терзается! — заявляет она взволновано.

— Кто? Что? — шиплю я. — Кто теперь?

— Мистер Фрост, — отвечает бабушка, бросая на меня странный взгляд. — Кажется, негодяй сражен тобой. Или Люсиль, и такое может быть.

— Ох. Да. Это точно.

— Мы определенно на верном пути. Ты необыкновенная, Джесс. Должна признать, у меня были сомнения, но ты изумительная ученица. — Ее глаза загораются. — Я так горжусь тобой.

Она гордится мной.

Раньше мне никто такого не говорил.

Бабушка тянется ко мне и заключает в объятия. Она легонько сжимает меня, а я тем временем жду дискомфортной щекотки, которая обычно появляется при публичном выражении чувств и охватывает все тело.

Но, к моему удивлению, ничего не происходит.

Глава тридцатая

Избегайте неловкости на первом свидании при помощи двойного свидания. Во-первых, обедать со знакомыми весело, а во-вторых, темы для разговора не иссякнут.

Матильда Бим, руководство «Любовь и Отношения», 1955

Мне снится чудной сон — о призраке в корсете, который выходит замуж по расчету за Майкла Кэррингтона из «Бриолина 2», — а потом Пич будит меня, тряся за плечо. Ее большие руки фермерской девчушки куда сильнее и тяжелее, чем ей кажется. Я отталкиваю ее до того, как она умудряется вывихнуть мне что-нибудь.

— Ой! Боже, Пич, — бормочу я, протирая заспанные глаза. — Лучше бы это было срочно.

— Гэвин здесь! — выпаливает она.

— Что? Гэвин?

— Почтальон, — напоминает она мне слегка раздраженно. — Он принес посылку, за которую нужно расписаться. Я ничего не заказывала, да и Матильда тоже, я точно знаю. Это твоих рук дело?

На моем лице растягивается невинная улыбка, потому что это действительно была я. Она бы так и откладывала приглашение, так что я заказала кое-что онлайн, чтобы за это нужно было расписаться.

— Это большая посылка? — уточняю я сонно. — Большая, твердая посылка?

Пич хмурится.

— Тихо. Ты говорила, что будешь стоять рядом, когда я попрошу его пойти куда-то. В качестве поддержки. Вставай!

Я сажусь на кровати.

— Эх… Могу я хотя бы одеться? — Изучаю свои спутанные волосы и старую футболку-ночнушку с логотипом AC/DC.

— Нет, ну же, ты обещала! — Она устремляет на меня взгляд, который, думаю, считает испепеляющим. И морщит свои тонкие милые губки. — Ты нужна Леди Пи, — говорит она серьезно.

Черт.

Я пью воду из стакана, стоящего у кровати, натягиваю халат и неохотно бреду вниз, плетясь за неугомонной Пич.

Мы добираемся до входной двери, и я вижу Гэвина, почтальона в шортах, который в руках держит маленький сверток.

— У него крошечная посылка, — шепчу я Пич.

— Тише, — шипит она в ответ, поворачиваясь к Гэвину с широкой улыбкой. Она выглядит странно. — Приве-е-е-ет, Гэвин. П-приве-е-ет.

— Эм, привет. — Он изгибает брови, удивляясь моему присутствию.

— Йоу, — машу я, не проснувшись. — Не обращай на меня внимания! — Забрав маленькую упаковку, я ставлю подпись на небольшом электронном регистрационном планшете. Пару секунд мы все молча смотрим друг на друга.

Я подталкиваю Пич плечом и бросаю на нее подбадривающий взгляд.

— Ах… да, Гэвин. Я… я… — начинает она, и ее щеки окрашиваются насыщенным красным цветом. — Я…

— Пич. Хотела бы ты… — в свою очередь начинает Гэвин, пятясь со смущенным видом. — Ух…

О нет.

Мы стоим еще тридцать секунд, пока эти двое предпринимают все более неловкие попытки пригласить друг друга куда-нибудь. Поэтому был изобретен алкоголь.

Пич поворачивается ко мне, и на ее лице читается мука, а ее ссутулившиеся плечи почти на уровне ушей.

Пора призвать четырнадцатилетнюю меня.

— Гэвин. Это моя подруга-красавица Пич. — Я показываю на Пич. — Хочешь сходить с ней куда-нибудь?

Гэвин нервно смеется и яро кивает головой, отчего его бейсболка раскачивается из стороны в сторону.

— Пич, а ты хочешь сходить куда-нибудь с Гэвином?

— Д-да. — Пич светится.

— Отлично. — Я решительно киваю и беру ручку со стола. — Гэвин, напиши здесь свой номер. — Я протягиваю ему посылку.

Он выцарапывает свой номер немного трясущимися руками.

— Я… я… позвоню тебе, — внезапно встревает Пич самым писклявым голосом, на который только способна.

— Круто, — отвечает Гэвин, стеснительно улыбаясь Пич. — До встречи. Пока, Пич.

— Пока, Гэвин!

— Эм… пока, — прощаюсь я многозначительно, когда он сбегает по ступенькам. Он даже не оглядывается, так торопится покинуть дом. Я фыркаю. Я призрак что ли?

Стоит Гэвину исчезнуть из нашего поля зрения, и Пич выдыхает с облегчением.

— Фу-у-ух. Поверить не могу, он ответил «да»!

— Ну, еще бы. — Я шевелю бровями. — Кажется, кого-то собираются уложить!

Я дразню Пич, а она в ответ мечтательно улыбается.

— Жду не дождусь! — Она поднимает руку, чтобы «дать пять», и я отвечаю с энтузиазмом. — Жду не дождусь, когда он меня уложит. Наконец-то со старушкой Пич Кармайкл начинает что-то происходить!

Я убираю нераспечатанный сверток в ящик комода в коридоре вместе с остальной почтой, и, сделав себе напитки, мы с Пич направляемся на балкон гостиной комнаты, где облокачиваемся на перила и глядим на ухоженный парк. Это очередное знойное утро, и из-за невыносимой жары линия неба вдали размывается и волнуется.

Осушив чашку с крепким кофе, я наслаждаюсь ощущением растекающейся по телу кофеиновой бодрости и подставляю лицо солнцу.

— Итак, как думаешь, куда вы с Гэвином пойдете на ваше первое свидание? — интересуюсь я у Пич. — Пич? — Я открываю глаза и смотрю на нее. Она будто в трансе глядит вдаль с застывшей на полпути ко рту чашкой кофе в руке. Что она делает? — Земля вызывает Пич!

— Первое свидание, — мямлит она дрожащим голосом.

— Чего?

— Мне нужно пойти на первое свидание с Гэвином. Одной.

— Да-а-а-а… Разве не в этом была цель, ну, знаешь, приглашения его куда-нибудь?..

Ноздри Пич раздуваются.

— Само собой, но… Я была так рада его ответу, что не подумала о самой ситуации. На первых свиданиях я кошмарная, Джесс. Ужасная. На последнем я была шесть лет назад, и у меня так тряслись руки, что я в ресторане случайно уронила свечу, отчего загорелось меню моего спутника. Затем, в конце свидания, когда мы должны были поцеловаться… — Пич опускает взгляд в пол, а ее пухлые щечки алеют. — Я очень громко выпустила воздух, и мой спутник это услышал. Я так нервничала. Это было оскорбительно.

Я громко смеюсь и останавливаюсь только тогда, когда понимаю, что она не шутит.

На лице Пич отражается паника, она ставит чашку на перила балкона и начинает глотать воздух. Затем опускается на пол, прижимает два пальца к шее и между вдохами ведет счет.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, присаживаясь рядом.

— У меня повышается пульс. Боже. Я так не могу. Нужно отменить свидание с Гэвином. Оно того не стоит. Мне же не необходим секс, верно? Я нормально проживу и без него. Да он наверняка не так уж и хорош. То есть, как я вообще смогу заняться им? Ты видела, что было. За нас пришлось говорить тебе! Я не готова…

— Еще как готова, — уверенно говорю я. — Просто ты слегка волнуешься. Все первые свидания поначалу немного неловкие, но потом ты расслабляешься. Вот правда, к концу вечера ты даже не поймешь, почему переживала! — Я аккуратно отвожу ее пальцы от шеи. — Успокойся. Ты справишься.

Она таращится на меня широко раскрытыми глазами.

— Но я не могу справиться с этим одна. Ты… Ты должна пойти с нами, Джесс.

— Что? На ваше свидание? Нет!

— Да. Мне лучше, когда ты рядом.

Я кривлюсь.

— Не будет ли это похоже на… пятое колесо?

— Нет, совсем нет. Мне просто нужен буфер. Ты должна пойти. Думаю, я все испорчу, как умею только я. — Она начинает рукой обмахивать свое лицо, словно хочет остудить себя — у нее определенно паника. — Скажи, что пойдешь со мной, Джесс. У меня больше может не быть такого шанса! Прошу! Пожалуйста.

Ох, боже, она точно слетела с катушек. Она не может отступить.

— Слушай. — Я быстро хлопаю ее по плечу. — Почему бы тебе, ну, не знаю, не пойти на бал? Я узнаю, сможет ли Лео достать еще пару билетов. Тогда я смогу быть твоим буфером, и это будет не так неловко.

Пич тяжело сглатывает, ее дыхание потихоньку выравнивается.

— Ладно… Все может получиться. Ты… ты уверена?

Нет. Совсем не уверена. Но я не знаю, сколько еще пробуду тут, а если она сейчас струсит, у нее может никогда не быть секса, вообще никогда. Не хочу брать на себя такую ответственность. Я не смогу жить с этим.

— Уверена, волноваться не о чем, — убеждаю я ее бодро. — Будет здорово, соберется много народу, там будет проще, чем на свидании с парнем один на один.

Пич глубоко вдыхает, и на ее лице возникает скромная, немного тревожная улыбка.

— Ох, не знаю, что бы я делала без тебя, Джесс. — Она берет мою руку и стискивает ее между своими ладонями. — Я безумно рада, что мы встретились. Благодаря тебе все наконец становится лучше.

Я устремляю на нее взгляд типа «не будь такой мягкой», но уже в третий раз за три дня внутри чувствую радостную щекотку. Думаю, именно это называют «внутренним трепетом».

Джессика Бим, тебе нужно взять себя в руки.

Происходит что-то ужасное. После поцелуя с Лео словно открылся шлюз: сентиментальные чувства накатывают все сильнее и быстрее, прямо как непредвиденная рвота, только еще противнее. В понедельник я снова позволила бабушке обнять меня, а во вторник обняла ее сама! С Пич у меня много долгих и обстоятельных разговоров о ее приближающемся свидании с Гэвином на балу (Лео абсолютно нормально отнесся к тому, что они присоединятся к нам), и я правда слушаю ее тревожные мысли по поводу того, о чем же им говорить, даю ей советы касательно секса, ну, знаете, какие дают настоящие друзья. И вдобавок к тому, что я и так сильно беспокоилась, что моя защитная раковина слишком размякла, в среду вечером, за ужином, бабушка и Пич заметили мое немного приподнятое настроение.

— Боже, если бы я не знала, как ты презираешь мистера Фроста, то поверила бы, что он вскружил тебе голову! — шутит бабушка, отчего я давлюсь горошком и зло выпаливаю: «Нет, похоже, тебе», после чего яростно втыкаю вилку в куриную грудку.

Такое нетипичное поведение только подтверждает тот факт, что ситуация становится все серьезнее. Что делает выполнение поставленных мною задач еще важнее: затаиться, поскорее закончить «Как заполучить мужчину методами 1955 года» и убраться отсюда, пока чувства не усугубились. Потому что если дать происходящему нагноиться, у меня не останется брони, и, прежде чем пойму, я стану одной из тех, кто рыдает над рекламой Джона Льюиса или интересуется связанными с единорогами вещами, ну или той, кто влюбляется в мужчин, которые брюхатят, разбивают сердце и оставляют жить в депрессии до конца жизни, пока это не становится нестерпимо…

Дни проходят, близится бал Лондонской рекламной ассоциации, а я изо всех сил пытаюсь сконцентрироваться и стать идеальной моделью винтажной женщины. Я пересматриваю советы для Достойной Женщины, каждую ночь наношу колд-крем, избегаю Джейми, как преступник избегает поимки — хотя в среду, обедая на балконе, я замечаю его с симпатичной девушкой, по моим предположениям, с Кико, и ощущаю потрясение. Я почти не выхожу на пробежку, вальсирую с бабушкой и даже умудряюсь написать десять тысяч слов для книги. Отослав их Валентине, в ответ я получаю имейл, в котором говорится:

«Чую бестселлер».

И это письмо демонстрирую бабушке, которая, как я и ждала, ударяется в громкие слезы счастья.

Так что все идет согласно плану. Скоро я покончу со всем этим, получу деньги и на самолете отправлюсь в прелестное, теплое и экзотическое далекое место.

Сама.

Что определенно к лучшему.

Определенно.

Бабушка всю неделю перешивает одно из своих старых бальных платьев, чтобы я могла надеть его в субботу. Занимается она этим супер скрытно, в манере Декстера, готовящего комнату к убийству. По всей видимости, она хочет, чтобы «это был приятный сюрприз» для меня. Словно я смогу восторгаться чем-то таким недалеким, как бальное платье.

Хотя, я тревожусь, что все же могу.

В день премии ЛРА я нежусь в кровати, периодически играю в «Биджевел Блиц», пишу для книги и гуглю «помощь — как остановить внезапные и нежелательные захватывающие чувства?», и тут в дверь стучит бабушка.

— Можешь войти! — кричу я, быстро очищая историю посещений в браузере и закрывая крышку ноутбука.

Бабушка, суетясь, заходит с кремовой пухлой вешалкой, на которой висит самый великолепный наряд из всех видимых мною. Он даже прекраснее моих блестящих трусиков с надписью «Сочная». Думаю, я даже громко вдохнула от такой совершенной красоты.

Бальное платье цвета бледнейшего синего льда, без бретелек, с шелковым лифом с косточками, переходящим в многоуровневую воздушную юбку, доходящую до середины икры. На талии замысловатый поясок из серебристого кружева, и вышит он настолько искусно, что разглядеть его возможно только находясь в непосредственной близости. Платье охренительное.

Я подлетаю к нему и трогаю шелковый лиф — он кажется холодным и гладким, на ощупь похож на комбинезон, в котором я собиралась пойти на презентацию «Пчеловода». Люди вроде меня не носят такие платья. Людям вроде меня наплевать на подобные платья. Но оно изумительное. Ради такого платья Саммер вступила бы в кулачный бой, лишь бы оно досталось ей.

— Оно будет великолепно смотреться с твоим цветом волос. — Бабушка аж светится. Затем она бросает взгляд на свои часы. — Которыми нам нужно начать заниматься уже сейчас. У нас не так много времени, а они должны быть идеальными. Поторопимся.

Она аккуратно вешает платье на высокую дверцу шкафа и ведет меня вниз, на кухню, где лежат все ее бигуди и расчески, наборы лосьонов, настоев и косметика — словно она устраивает беспорядочную распродажу винтажных средств для макияжа.

Бабушка решает, что сегодня мои волосы будут уложены широкими гладкими волнами с экстремальным пробором а-ля Вероника Лейк. Пока я на айфоне смотрю «Нетфликс», она напевает песни Дорис Дэй и целую вечность накручивает мои волосы на огромные бигуди, нагревает их феном, раскатывает, укладывает с помощью сыворотки для волос и потом сбрызгивает лаком, чтобы те держались, даже если наступит конец света. Я пытаюсь не допустить смерти от удушья и прикрываю рот и нос воротом халата. Пока бабушка красит меня (подводит черной подводкой глаза, завивает ресницы и наносит малиновую помаду), я пытаюсь сосредоточиться на руках, а не на том, как Лео может выглядеть в смокинге.

Когда мои волосы, макияж и ногти готовы, бабушка помогает мне втиснуться в винтажное утягивающее белье, корсет, заостренный бюстгальтер без бретелек и, наконец, в платье. Я быстро сбегаю по лестнице к большому зеркалу в вестибюле, а бабушка взбудоражено следует за мной.

— Твою мать, — шепчу я, реагируя на отражение в зеркале.

В данных обстоятельствах бабушка притворяется, что не слышит моих ругательств. Откровенно говоря, если бы она ругалась, она бы, вероятно, сказала то же самое.

Потому что я выгляжу нереально. Кристально-синий цвет платья с моей бледно-кремовой кожей и рыжевато-золотистыми волосами смотрится сумасшедше круто. Мой макияж безупречный, прическа тем более, шея кажется длиннее, талия еще тоньше, нет никаких накладных ресниц, пятен от загара или от фастфуда.

Я выгляжу как кто-то совсем другой.

Я — Люсиль.

Мне представляется реакция Лео, когда он увидит меня и своим видом вызовет щекочущие ощущения у меня внутри.

Затем я мысленно легонько бью себя. Это не по-настоящему. Не замечтайся. Оставайся сфокусированной.

Пич галопом сбегает по ступенькам.

— Ох, мамочки, Джесс. Ты выглядишь так, будто отправляешься на «Оскар».

Я кручусь на месте и смеюсь от удовольствия. Пич выглядит эпично. Ее пушистые темно-русые волосы уложены в блестящие кудри и маленькими заколками с камнями убраны назад. На ней прекрасное насыщенного темно-синего цвета бальное платье из тафты, а на плечи накинут сатиновый шарф в тон. Эти цвета отлично сочетаются с ее светящейся розоватой кожей.

— Ты выглядишь потрясающе, — говорю я ей. — У Гэвина не будет слов.

Улыбка Пич мгновенно сменяется хмуростью. Черт. Я и забыла, что Гэвин на самом деле не слишком многословен.

— Шучу! — быстро поправляю я себя. — В общем, если что-то пойдет не так, помни — я буду там, чтобы смазать колеса вашего разговора. Не беспокойся.

— Обещаешь?

— Еще как. — Мы ударяемся кулаками, а бабушка, гладя на нас обеих, озадаченно качает головой.

Когда бабушка снова суетится у моих волос, разглаживая их и своими тоненькими ручонками отбрасывая пряди назад, мой мобильный начинает трезвонить, сообщая, что машина, нанятая Лео, чтобы забрать нас, прибыла.

— Помни, Джессика, — наставляет меня бабушка, пока мы идем к входной двери. — Сегодня ты представляешь Лео на важнейшем для него вечере в году. Ты должна быть самим воплощением элегантности. Женщиной, с которой захочет быть каждый мужчина на балу, той, чей секрет возжелает знать каждая дама. От того, как ты поведешь себя сегодня, будет зависеть весь проект: либо он удастся, либо провалится.

Я кривлюсь.

— Боже. Хватит давить.

Бабушка берет меня за руку и сжимает ее. От эмоций ее большие глаза снова заволакивают слезы.

— Я верю в тебя, дорогая.

Уф. Очередная теплая быстрая волна внутреннего трепета. Я прижимаюсь к ее щеке нежным поцелуем. После него на коже бабушки остается малиновый след, добавляя ее невероятной бледности кричащей яркости.

— Спасибо, ба. Спасибо за веру. Круто. Потрясно. Ладненько.

Я быстро открываю ящик комода, стоящего в коридоре, и достаю оттуда посылку, доставленную Гэвином. Разрываю плотный конверт и вынимаю из него вытянутую коробочку в темной блестящей подарочной бумаге.

— Что это? — спрашивает бабушка.

— Ох, эм… Это просто… тушь, которую я купила. Открою ее по пути. — Я засовываю коробочку в серебристо-жемчужный клатч. Конец коробки торчит из сумочки. Бабушка хмурится с подозрением. Игнорируя ее, я поворачиваюсь к застегивающей свою вечернюю сумочку Пич и вижу ее широко распахнутые глаза и выражение ужаса на лице из-за предстоящего свидания с Гэвином. Ее первое взрослое свидание.

— Давай сделаем это, — выкрикиваю я, хотя звучит немного более глухо, чем мне хотелось.

— Повеселитесь! — говорит нам вслед бабушка, словно мы не принимаем участие в подлом плане, а идем на социальное мероприятие, куда нас пригласили по-настоящему.

Когда мы проходим половину ступенек, бабушка внезапно выглядывает из-за двери.

— Стойте! Подождите!

Мы с Пич разворачиваемся, покачиваясь на каблуках.

— В чем дело? Мы что-то забыли?

Бабушка смотрит себе под ноги.

— Эм… Лицевая Книга, которая нравится тебе в Интернете…

— Да?

— Как мне… Как мне найти ее на компьютере?

— Ты хочешь зайти на «Фейсбук»?

Ее губы дрожат.

— Может. — Она задирает подбородок. — Пока не знаю.

Мы с Пич глядим друг на друга с удивлением и разражаемся громким хохотом. За последние несколько недель произошло много странных событий, но заходящая в социальную сеть Матильда Бим может быть самым необыкновенным происшествием из всех.

Я второпях даю бабушке инструкции, как с компьютера зайти на «Фейсбук», и быстро сбегаю по лестнице, миную вестибюль и вылетаю наружу.

Черт возьми. Там Джейми. Он в своем докторском халате ходит по тротуару туда-сюда и говорит с кем-то по телефону. Вероятно, с Кико.

Замечая меня, он завершает разговор, роняет телефон и неуклюже ловит его до того, как тот успевает удариться об асфальт.

— Здравствуйте, доктор Абернати! — здоровается Пич бодро.

— Здравствуй! — отвечает он, убирая мобильный в карман брюк. Его взгляд перемещается на меня. — Привет, Джесс.

— Привет! — Я неловко машу ему. Это дико. Я мастерски избегала его всю неделю. Понятия не имею, что говорить. Пич смотрит на нас обоих с любопытством.

Джейми тяжело сглатывает.

— Ты невероятно красивая, — говорит он вдруг мягким и низким голосом.

— Ого, спасибо! — отзывается Пич, сияя. Она поправляет свою юбку из тафты. — Вы слишком добры, доктор.

— Наверное, нам пора! — Я беру Пич за руку и веду к ожидающей машине. — Береги себя, Джейми. Пока!

— Ага… пока.

Я знаю, что Джейми наблюдает за нами, пока мы уезжаем, но не оглядываюсь.

Глава тридцать первая

Лишь одна женщина может быть главной красавицей бала. Сделайте все возможное, чтобы этой леди были вы.

Матильда Бим, руководство «Любовь и Отношения», 1955

К моменту прибытия в церковь Христа Спиталфилд, где на этот раз проходит премия, я полностью измотана. Когда мы из квартиры в Хаммерсмит забрали одетого в смокинг, очень привлекательного, но до смерти перепуганного Гэвина, Пич снова потеряла дар речи, да и сам Гэвин был ничем не лучше. Они в качестве приветствия нервно улыбнулись друг другу, что-то пробормотали, и беседа затихла полностью, отчего возникла атмосфера неловкости. Мне было все равно, а вот Пич умирала. Чтобы заполнить тишину и уменьшить дискомфорт, я болтала всю дорогу без умолку. Согласно нашей с Пич договоренности, Гэвину я сказала, что Лео всегда называет меня моим вторым именем — Люсиль, — и потому он должен звать меня так же, а не Джесс. Затем я заговорила о зное, как жарко нынче, и хорошо, что в машине есть кондиционер. Потом, когда темы стали иссякать, я стала комментировать всю нашу поездку, как какой-то гламурный разодетый персональный гид.

— Итак, мы миновали местный «Макдоналдс». Вообще, он забит, чего и стоило ждать в субботу. — И так далее, и тому подобное. Выматывает.

По прибытии мы выбираемся из машины, на входе протягиваем билеты и идем в неф, как нас проинструктировал один очень энергичный распорядитель. Когда мы вошли внутрь, то все трое ахнули от благоговения. Вот это помещение для вечеринки! Это реконструированная церковь: высоченные потолки, украшенные орнаментом. Зал окаймлен шикарными дубовыми панелями и толстыми тосканскими колоннами, переливающимися розовыми и фиолетовыми цветами. Все невероятно величественное и захватывающее. Весь неф уже заполнен людьми, а в воздухе витает предвкушение. В передней части помещения потрясающий биг-бэнд⁶¹ играет песни Эллы Фицджеральд, гости же в роскошных смокингах и дорогих бальных нарядах толкаются на огромном танцполе либо болтают за одним из массивных круглых столов, чьим главным украшением являются экстравагантные красочные букеты, у которых между листьями цветов переливаются мерцающие огоньки.

— Ого, — выдыхает Пич. — Никогда не видела ничего подобного!

— Я знаю! — Я оглядываюсь от изумления. — Они серьезно подошли к делу. — Внутри, помимо моей воли, растекается восхищение. — Слушайте, ребята, я собираюсь поискать Лео. Он сказал, что приедет с коллегами, так что уже должен быть где-то здесь.

Глаза Пич расширяются от ужаса при мысли, что я могу оставить ее наедине с Гэвином так быстро.

— Не беспокойся, — успокаиваю я ее. — Оба идите к бару, и я найду вам столик, хорошо?

Гэвин делает глубокий вдох и расходует всю свою смелость без остатка на то, чтобы сказать:

— Идем, Пич, я возьму тебе выпить.

Прежде чем они уходят, я хватаю Пич за руку и шепчу ей на ухо:

— Рюмка текилы облегчит ситуацию, поняла? Немного расслабит вас обоих. Ты крутая, Леди Пи. Просто успокойся и притворись, что говоришь со мной. Потом ищи меня.

Пич решительно кивает, я жестом показываю ей идти, и они быстро направляются к бару, чтобы взять немного жидкой смелости.

Пока я оглядываю зал в поисках Лео, внутри все трепещет и переворачивается в предвкушении встречи с ним. Что, если моя решительность испарится, и я утону в одном из тех поцелуев? Что, если сегодня он захочет заняться со мной любовью? Откуда мне взять сил, чтобы отказать? Ух. Мне нужно довести это чертово дело до конца. Я не могу чувствовать себя так постоянно.

— Люсиль! — раздается из-за спины знакомый глубокий голос Лео.

Я элегантно оборачиваюсь, чтобы стать к нему лицом. Увидев меня, Лео прижимает руку к груди.

— Твою мать, — шепчет он, наклоняясь, чтобы прикоснуться к моей щеке легким поцелуем. — Ты выглядишь неподражаемо, Люсиль. Я знал, что так и будет, но это нечто. Ты нечто.

Я смущенно хихикаю, и, к моему ужасу, это не на сто процентов притворство. Итак, теперь я девушка, которая хихикает? Гр-р. На лице тут же возникает таинственная улыбка Люсиль, и я прочищаю горло.

— Боже, да ты и сам выглядишь потрясающе, Лео.

И я не лгу. На нем отлично сидящий черный смокинг, накрахмаленная белая рубашка и черная бабочка. Волосы уложены куда естественнее, чем когда была супер-идеальная челка, и спереди создана некоторая небрежность. Его глаза сверкают так, что я уверена — этот его взгляд только для меня.

Как мне только при первой встрече могло показаться, что он странно выглядит?

Он прелестно выглядит. Невероятно прелестно.

Хм-м, интересно, как он выглядит голым? Готова спорить, у него отличное достоинство.

Гр-р. Опасные мысли.

Нужно сменить тему.

— Неплохой вечер, да? — мурлычу я, отмечая экстравагантное богатство помещения. Глаза от благоговения раскрываются шире, когда мимо нас, направляясь к бару, проходит Дэниел Крейг, словно это совершенно нормально — что он здесь с незнаменитыми людьми. — Бонд, — пищу я. Вот кто превосходно выглядит в чем мать родила.

— Ах, это бренды красуются, — посмеивается Лео, будто только что не Джеймс Бонд дышал одним воздухом с нами. Но он-то привык проводить время в кругах знаменитостей. — Они приводят своих популярных представителей, чтобы все казалось гламурнее и весомее.

В дальнем конце нефа я замечаю Бенедикта Камбербэтча — Господи, есть ли мероприятие, на котором он не появляется? О-о-ох, здесь Клаудия Уинклман. Она мне нравится. Мне нравится ее челка.

Лео тянется к внутреннему карману и достает оттуда маленькую серую вельветовую коробочку.

— На этот раз не бумажный пакет, — усмехается он.

Принимаю коробочку, большим пальцем тру мягкий вельвет и открываю крышку. Внутри лежит крошечная брошка с бриллиантом и сапфиром в форме чертова колеса. Это необычно, мило и абсолютно точно в моем вкусе.

— Ого, — резко вдыхаю я. — Ты… Тебе правда не нужно было.

— Я хотел! — Он вынимает брошку из коробочки и аккуратно цепляет ее к моему платью. — Что-то, что напоминало бы тебе о вечере, когда мы встретились.

— Мне нравится, — говорю я честно, и, невзирая на все притворство, у меня скручивает живот от стыда оттого, что он приобрел такой потрясающий подарок.

Я тянусь к клатчу и передаю Лео коробочку, которую взяла с собой.

— Что это? — спрашивает он, а в его глазах вспыхивает любопытство.

— Ты не единственный, кто может принести на свидание подарок, знаешь ли.

Ошеломленный, Лео разрывает подарочную бумагу, открывает крышку вытянутой коробки и заглядывает внутрь.

Громко засмеявшись, он произносит:

— Кисть!

— Хорошая кисть! На сайте говорится, что она достаточно деликатная, и ворсинки из волоса сибирского колонка, — мямлю я, захваченная врасплох тем фактом, что смущена. С какого хрена я купила ему кисть? На прошлой неделе эта идея казалась клевой, забавной. Теперь же, на шикарном балу, при условии, что Лео подарил мне бриллиантовую брошь, эта идея кажется романтичной и наделенной смыслом. Я откашливаюсь. — Просто подумала, что ты бы мог, ну, рисовать что-то. — Я обыденно пожимаю плечами. — Заниматься творческими… делами.

Лео секунду смотрит на кисть, кончиками пальцев щупает ворс и прижимает подарок к груди.

— Спасибо, Люси, — благодарит он тихо, не сводя с меня пристального взгляда, вызывающего щекотку на коже. Затем он убирает коробку во внутренний карман и ведет меня к столу.

Пока мы идем через гудящую толпу, я замечаю, что все смотрят на меня. Не так, как на презентации «Пчеловода», словно я объект для шуток, а с интересом, завистью, желанием, удивлением. Ощущения странные, но не то чтобы очень приятные. Кажется, будто я в представлении, словно я кукла, которой восхищаются. Как… Фелисити.

Не стоит забывать, что я здесь на работе, потому нужно продолжать в том же духе. Я улыбаюсь и притворяюсь милой, когда один гость за другим здоровается с Лео, поздравляет с номинацией, пророчит ему победу, заявляет, наско-о-о-олько ему нравится реклама «Управляй и оживай»…

Несмотря на то, что Лео пытается привлечь меня к разговору при каждом удобном случае, не считая оценивающих и завистливых взглядов и вежливых приветствий, на меня, в целом, никто не обращает внимания. Никто не спрашивает меня обо мне. Я, проще говоря, обычная спутница-конфетка.

В итоге мы все же минуем всех рекламных подлиз и добираемся до стола. Лео представляет меня тем, кто уже сидит за ним.

— Люсиль, это Мартин, наш автор текстов. Ты не видела «Феррари» круче, чем у него. Скоро я тебя на ней покатаю. Она ездит, как мечта.

— Конечно! — отвечает Мартин радостно.

Я хмурюсь и вспоминаю сексистский комментарий Лео на ярмарке, когда он говорил, как испытал кого-то до того, как Мартин отвез ее домой. Он говорил о машине? Господи боже, у меня и правда сложилось превратное мнение о Лео Фросте. Я осудила его слишком поспешно…

Лео представляет меня еще двум людям из команды «Вулф Фрост» и их спутницам, которые кажутся милыми и дружелюбными, хоть и немного сдержанными. После он снова представляет меня четвертому человеку за столом — чертовому Руфусу Фросту, отвратительнейшему мешку дерьма на свете, — приветствующему меня по имени и снова целующего мне руку противным, пропахшим старыми сигарами ртом. Буэ.

— Стой, а где твои друзья? — уточняет Лео. — Еще не пришли?

Я гляжу в сторону бара и замечаю Пич и Гэвина, по-настоящему увлеченных беседой. Должно быть, рюмка текилы сработала! Пич смеется над словами Гэвина, а ее рука лежит на его предплечье. Ха! Наверное, этих двоих пока не стоит дергать, совершенно ясно, что они прекрасно справляются и без меня.

— Они здесь, вероятно, где-то в толпе! — отвечаю я невинно. — Уверена, они найдут нас чуть позже.

Мы усаживаемся на наши места, и Лео открывает одну из многих бутылок винтажного шампанского, мостящихся в больших ведрах, расставленных на каждом столе. Он наполняет бокалы и прочищает горло, чтобы произнести тост. Но прежде чем Лео успевает сказать хоть слово, его перебивает отец, чей чрезвычайно надменный голос разносится над столом, словно сирена.

— За победу «Вулф Фрост», — протяжно говорит Руфус, поднимая бокал над центром стола.

— И за Лео, — добавляю я, не в силах придержать язык.

Упс. Я не хотела выпаливать это. Но что-то в его отце доводит меня до белого каления. Особенно сейчас, когда я знаю, как он предал собственного сына. Руфус Фрост легонько ухмыляется и неохотно соглашается с моим выкриком, безразлично корректируя свой тост.

— Да, само собой… И за Лео.

Лео довольно подмигивает мне.

— Празднуем, ребята!

— Празднуем!

Я делаю глоток шампанского, и задорные пузыри мягко пляшут у меня на языке. К моему удивлению, этим вечером оно мне не так уж не нравится.

Делаю еще один глоток.

Мне… Мне начинает нравиться вкус винтажного шампанского? Черт, теперь я часть «Шампанского заговора»?

Боже, да что со мной происходит?

Похоже, советовать Пич рюмку текилы, чтобы они с почтальоном Гэвином расслабились, было не лучшей идеей. Потому что они абсолютно точно не ограничились одной. За нашим столом идет спокойный разговор о проектах всех номинантов, когда Пич наконец отходит от бара и тащит Гэвина за руку. По ее виду могу сказать, что она в стельку: она едва может стоять прямо, а моргает гораздо дольше, чем обычно. Твою мать.

— ЛЮСИЛЬ! — кричит она, неестественно подмигивая мне. — Вот ты где. А это, должно быть, Ле-е-е-е-ео-о-о-о. Соблазнительный Лео.

Ох, боже. Сколько рюмок она выпила? Щеки Гэвина полыхают алым цветом и блестят, а его бабочка развязана и просто висит на шее. Они же не могли выпить настолько много? Мы разделились всего пятнадцать минут назад.

— Добрый вечер, благородные сэры и леди, — здоровается Гэвин со старомодным поклоном. Блин, сколько же рюмок выпил Гэвин?

Твою дивизию.

Лео хохочет.

— Пич и Гэвин, верно? — Он встает, чтобы расцеловать Пич в щеки и тепло пожать руку Гэвину. — Я рад, что вы смогли прийти.

— Тут вечеринка… в церкви! — хихикает Пич, рукой прикрывая отрыжку. Она тянется за одной из бутылок шампанского. — Это же… бесплатно? — спрашивает она, сразу же открывая ее, и пробка пролетает невероятно близко к уху Руфуса Фроста.

— Бесплатно, — отвечает Лео и берет со стола пару бокалов, чтобы Пич разлила в них золотистую шипучку. Один он протягивает Гэвину, и парень тут же его осушает, протягивая бокал для добавки.

— Вечерина! — выкрикивает он и выкидывает кулак в воздух, из-за чего сидящие за столом вздрагивают от отвращения.

Ой-ёй. Если они выпьют больше, то я буду в опасности из-за риска сорвать план. Боже, ну почему я решила, что привести их — хорошая мысль? Я пыталась быть милой, но это был глупый план, ох, насколько же глупый.

— Идемте! — говорю я весело, поднимаясь со стула так быстро, что сотрясаю стол. — Идемте танцевать!

— Отличная идея! — соглашается Лео, выпивая остатки своего шампанского.

— Идемте! — повторяю я, говоря тем же голосом, каким уговариваю Мистера Белдинга не делать свои дела на бабушкином ковре. — Идемте прямо сейчас! Вот прямо сейчас!

Мои уговоры срабатывают, и они следуют за мной на танцпол.

Когда мы вчетвером идем через радостную толпу туда, где гости танцуют, я замедляюсь и хватаю Пич за руку.

— Мы догоним вас через секунду, — кричу я Лео и Гэвину. — Просто женский разговор.

Стоит парням отойти за пределы слышимости, и я волоку Пич к одой из колон, возвышающихся по периметру зала.

— Ты, твою мать, в стельку, — бурчу я, обиженно складывая руки.

Она икает.

— Нет. Я выпила всего пять рюмок. И погляди, теперь мы с Гэвином ладим очень даже хорошо. Он очень, очень, очень милый. Ему нравятся долгие прогулки по выходным. А его любимый цвет — синий. Как мое платье. Мы словно предназначены друг другу!

Вижу, что она устроила ему опрос по той же схеме «двадцать вопросов», как было со мной, когда мы впервые пошли в «Твистед Спин». Интересно, она уже дала ему прозвище?

— Я люблю тебя, Дже-е-е-е-ессика, — улыбается она, фокусируя взгляд на моем лице. — Ты моя лучшая подруга. Я не кину тебя ради Гэвина, ты же знаешь. Я не из таких. — Затем она притягивает мою голову к своей пышной груди и хлопает меня по прическе своей немаленькой рукой.

— Ох, прекрати! И я Люсиль, — шиплю я, отрываясь от ее округлостей. — Ты должна звать меня Люсиль.

— Люсиль, да, точно. Прости. — Пич глубокомысленно кивает и трет глаза, из-за чего ее тушь немного осыпается на щеки. Я смахиваю сухую пыльцу. — Ты ведешь себя немного зажато, — дуется она. — Это не ты. Не ты настоящая.

Она права. Обычно я расслабленная, как Мэтт Диллон под веществами. Но сегодня я зажатая. Я на лезвии ножа. Слишком многое на кону. Часть меня очень даже хочет быть здесь, отдыхать с Пич и Лео (честно говоря, мне не так важен Гэвин), веселиться. Но часть хочет достигнуть цели, потому я не обязана разбираться в сложной ситуации, в которую умудрилась втянуть себя.

Я бросаю взгляд на Лео, неловко танцующего с Гэвином. Играет довольно медленная песня, потому они просто качаются из стороны в сторону и ведут какой-то разговор.

— Больше никакой выпивки, хорошо? — прошу я Пич строго, напоминая бабушку. — Иначе твое невинное тело не справится, а у нас еще есть дела. Мы не можем допустить промашек. Думай о Матильде. Насколько это важно для нее.

— Я не оплошаю! Не поступлю так с тобой, потому что ты близкий мне человек, как Кристина Янг и Меридит в «Анатомии страсти». Я обожаю «Анатомию страсти». А ты, Джесс? Обожаешь?

— Пич! — шиплю я. — Послушай меня!

— Хорошо. Хорошо. Я прост выпью один или два бокала, может, пять. И все.

Да боже мой. Так вот я какая, когда напьюсь? Поэтому Саммер злилась на меня?

Я пытаюсь быть терпеливой.

— Пообещай мне, что больше не будешь пить, — молю я и кладу руки ей на плечи.

Пич окидывает меня взглядом, словно я порчу ей праздник, стряхивает мои руки с плеч и отправляется на поиски Гэвина. Со вздохом я следую за ней и подхожу к Лео именно в тот момент, когда биг-бэнд начинает играть свою версию песни группы Drifters «Some Kind of Wonderful» (Пер.: Нечто замечательное). Когда Лео замечает меня, черты его лица смягчаются. Он берет меня за руки, и мы вместе скользим по танцполу в вальсе, прямо как меня учила бабушка. Сначала я двигаюсь скованно, пытаясь вспомнить шаги и стараясь не оттоптать Лео ноги, но у него, несомненно, было куда больше практики, и он без особых усилий ведет меня по залу, создавая у окружающих впечатление, будто я знаю, что делаю. Это похоже на сцену из фильма. Прямо сейчас я вылитая Бэйби Хаусман⁶².

— Мне нравятся твои друзья, — посмеивается Лео, кивком указывая на Пич и Гэвина, шагающих влево и вправо и обнимающих друг друга подобно тринадцатилетним подросткам на дискотеке молодежного клуба. — Большинство людей на вечерах вроде этого чертовски серьезные. Приятно видеть, что кто-то веселится. — Говоря это, он крутит меня под своей рукой. От этого я чувствую головокружение, но приятное, мечтательное.

— Они замечательные, — отвечаю я ему, чувствуя вину за то, что была такой ворчливой с Пич. — Хотя, честно говоря, я не очень хорошо знаю Гэвина. Сегодня у него первое свидание с Пич.

— Вот как, — медленно кивает Лео. — Тогда все ясно. Пока ты общалась с Пич, мне кажется, Гэвин называл тебя Джесс!

Вот гадство.

Веди себя естественно.

— Как странно, — говорю я спокойно. — Думаю, он немного подвыпивший.

Я бросаю взгляд на танцующих Пич и Гэвина и вижу, что теперь они хватают друг друга за задницы, как некоторые сжимают мяч-антистресс. Они довольно успешно продвигаются в деле опьянения.

Я увожу нас немного подальше от них, просто на всякий случай.

Прищурившись, смотрю на Лео. Подозревает ли он что-нибудь? По нему не скажешь… Но не могу рисковать. Нужно отвлечь его от мыслей о том, что Гэвин назвал меня Джесс. Мне необходимо вырезать это воспоминание из его головы. Во всяком случае, так я оправдываю свои дальнейшие действия. Я наклоняю голову в сторону и гляжу на рот Лео. Он улавливает намек, как чемпион, и незамедлительно тянется ко мне, чтобы поцеловать.

Наши губы соприкасаются.

БАБАМ! БУМ! ДА-А-А-А!

Если и были хоть какие-то сомнения, что поцелуй в парке был ничем иным, как неудачей, то это перечеркнуло их все. Потому что этот поцелуй даже лучше. Лео рукой проводит по моим волосам, а языком нежно скользит в мой рот. Все мое тело растворяется в поцелуе, и если бы я не знала, что подобное случается только в романтических книгах, то поклялась бы, что мои колени ослабли.

Твою мать. Вероятно, мне следует прекратить поцелуй. Когда я целую его, все усложняется. Чувства усиливаются, а я становлюсь сентиментальнее, рассеяннее и глупее.

Нужно перестать целоваться.

Но я не могу остановиться. Все кажется, не знаю, лучше, когда я целую его. Спокойнее. Как от лекарства. Еще чуть-чуть никому вреда не принесет, так ведь?

Понятия не имею, сколько мы с Лео целуемся на танцполе. Я теряю счет времени. Может, прошло две минуты, может, два часа. Вообще, мне плевать.

— Так, так, так. Разве вы двое не прелесть? — раздается знакомый голос за спиной.

Кровь в жилах стынет. Я отрываюсь от Лео и резко распахиваю глаза.

Рядом стоит, похожая на кота, нализавшегося сметаны, Саммер.

Глава тридцать вторая

Если вы влюблены в вашего джентльмена, скажите ему об этом. На свете нет ни одного Достойного Мужчины, которому бы не понравилось слышать о симпатии со стороны Достойной Женщины.

Матильда Бим, руководство «Любовь и Отношения», 1955

Я буквально не могу говорить. Сердце колотится так сильно, что, вероятно, заставляет от ударов подскакивать грудь. Какого черта здесь делает Саммер? Что она собирается говорить? Во рту пересыхает. Язык не шевелится. Я гляжу на нее с открытым ртом. Лео смотрит на меня озадаченно.

— Люсиль? Ты в порядке?

— Привет, Лео. — Саммер тянется к нему и целует в щеки, будто они лучшие друзья. В длинном красном облегающем платье и со стильно уложенными на макушке темными волосами она выглядит потрясающе.

— Привет? — отвечает Лео неуверенно.

— Та-а-ак приятно видеть тебя снова. Мы встречались в Бруклине в прошлом году, — напоминает ему Саммер. — Я была с Андерсоном.

— Ох. — Он кивает, словно вспомнил. — Андерсон, точно. Да. Рад тебя видеть. Что привело тебя сюда?

— Вообще-то, я снова с Андерсоном! — Она показывает на другой конец помещения, где я вижу Андерсона Уорнера в ярко-синем смокинге. Он отрастил густую бороду и в данный момент общается с парой людей, похожих на корпоративных служащих. — Он здесь с парнем из «Саачи энд Саачи», — поясняет Саммер. — Они только что подписали с ним контракт, сделав его лицом линии кондиционеров для бороды от «Л’Ореаль» в Англии. Густые бороды сейчас в тренде.

Я сглатываю.

— Вы двое…

— Может, ага. Он приехал в Лондон для съемок промо и, ну… — Она отбрасывает волосы назад, несмотря на то, что все они пришпилены наверху. Кажется, будто у нее тик. — Мы просто не могли держаться друг от друга на расстоянии. У нас всегда было это притяжение.

Подозреваю, что дело все же в том, что она преследовала его и присылала фото в стиле нюд, пока он не смягчился. Интересно, как это перенес Холден. Наверняка плакал в его рубашку лесоруба и на повторе слушал She & Him. Бедный придурок.

— Ты прелестно выглядишь, — говорит Лео вежливо. Похоже, он чувствует, что мне некомфортно, и нежно кладет руку мне на поясницу.

— Спасибо, — благодарит Саммер, вертясь вокруг своей оси, чтобы мы могли оценить ее почти победоносную задницу. — Ты тоже выглядишь прелестно, Люсиль, — восторгается она. — Насто-о-о-олько иначе. Потрясающая трансформация.

Что? Она назвала меня Люсиль? Что за игру она ведет? Что ей известно?

Черт. Если бы здесь не было Лео, я бы послала ее в пешее эротическое путешествие. Но мне нужно оставаться скромной и ограничиться лишь телепатическими посылами. Я пытаюсь передать мысль глазами. Она в ответ лишь улыбается.

— О, да, — продолжает она. — Я увидела вас в «Телеграфе» на прошлой неделе, в статье о ценном приобретении для выставки Ван Гога. Я поверить не могла, когда увидела вас вместе. «Лео Фрост с последней в длинной череде романов спутницей, Люсиль Дарлинг». — Она изображает кавычки в воздухе. Она всегда была такой раздражающей? — Я была прямо-таки шокирована. Люсиль, ты должна была сказать мне, что вы встречаетесь.

Твою мать. Я не знала, что статья вышла, и что в газете было мое фото. Черт подери. Она совершенно точно знает, что я притворяюсь кем-то другим. Потому она здесь? Чтобы выложить все? Унизить меня из-за кражи Мистера Белдинга?

— Откуда вы двое знаете друг друга? — спрашивает Лео, когда группа плавно переходит к медленной версии песни «Fly Me to the Moon» (Пер.: Унеси меня на луну).

— Ой, мы старые подруги. — Саммер неискренне смеется, после чего понижает голос. — Я знаю все ее секреты!

ДЕРЬМО.

Лео подталкивает меня и одаривает озорной улыбкой.

— Секреты Люсиль? Ну, вот теперь я заинтригован…

Саммер потирает руки.

— Ох, я знаю все. К примеру, Лео, знал ли ты…

Я застыла, каждый мускул в моем теле окаменел. Сейчас все рухнет. Абсолютно все. Прямо здесь и сейчас.

Даже не знаю, из-за чего сильнее беспокоюсь: потому ли, что после всех усилий проект полетит к чертям, или потому, что Лео больше не сможет смотреть на меня так, как смотрит сейчас — словно я крутейшая, интереснейшая женщина в мире.

Когда Саммер уже готова раскрыть какую-нибудь ужасную правду о том, кто я на самом деле, группа прекращает играть, и из колонок разносится голос, перебивающий ее.

— Леди и джентльмены, прошу, займите свои места. Объявляется начало вручения наград Лондонской рекламной ассоциации.

Лео хватает меня за руку.

— Похоже, пора. Приятно было снова повидаться, Саммер.

Уверенная улыбка Саммер слегка тускнеет.

— Да, конечно. Я найду вас позже.

Если только я не придумаю что-нибудь.

Наградив Саммер очередным холодным взглядом, я иду за Лео, и мы поспешно занимаем свои места, пока воздух в нефе наполняется волнением и предвкушением. За нашим столом два свободных стула. Стулья Пич и Гэвина. Я украдкой быстро сканирую пустеющий танцпол. Куда они, чет подери, делись?

— Ого, я и правда немного нервничаю, — смеется Лео, сжимая мою руку под столом.

— Ты будешь на высоте, — говорю я успокаивающим тоном. — Удачи.

— Удача здесь ни при чем! — усмехается Руфус Фрост с другого конца стола, жестом подзывая одного из официантов, чтобы получить порцию шампанского. Я одариваю Руфуса самым изящным испепеляющим взглядом, на какой способна. Лео целует меня в шею. Я льну к нему и кладу голову ему на плечо.

Саммер, сидящая через четыре стола от нас, глядит на меня с изогнутой бровью. Я тут же отдергиваю голову назад. Блин. Она охотится на меня. Как только будут объявлены победители, мне нужно будет решить, как вытащить Лео отсюда, и поскорее. Я не могу допустить, чтобы Саммер снова с ним заговорила. Или Пич. Или Гэвин, где бы он ни был. Это «Последняя надежда 2»⁶³, и мне необходимо спасти нашу миссию.

Мы сидим долгие тридцать минут, наблюдая вручение наград в скучных номинациях вроде «Лучшее оформление» и «Лучший полезный бренд». Свет приглушен, потому никто не замечает, как я отключаюсь.

— Мы дошли до номинации «Кампания года в печатных СМИ»… — объявляет ведущий в микрофон. Я чувствую, как Лео передо мной садится прямее, и это выдергивает меня из полудремы. Я с уголка рта вытираю каплю слюны, что успела вытечь.

— Вот оно! — шепчет Лео.

Ведущий открывает запечатанный красный конверт и зачитывает результат.

— И победителем премии ЛРА в номинации «Кампания года в печатных СМИ» становится…

Лео сжимает мою руку сильнее.

— Лео Фрост из «Вулф Фрост» с кампанией «Управляй и оживай»!

Что? Что?

Невзирая на мое недоумение, как все не видят, что слоган смехотворен, я все же радостно кричу и аплодирую с остальными.

Лео выдергивает меня со стула и наклоняет, чтобы запечатлеть на моих губах экстравагантный голливудский поцелуй, лишающий меня воздуха, и только потом вприпрыжку поднимается на сцену, чтобы получить награду.

— Ого, — смеется он в микрофон, изучая серебряный приз в своей руке. — Я бы никогда не подумал, что выиграю этот приз. Особенно, когда соревнуюсь с такими невероятно талантливыми командами. Спасибо неподражаемой команде «Вулф Фрост» за ваш тяжкий умственный труд, и огромное спасибо ЛРА за то, что голосовали за меня.

Мы все аплодируем.

Лео делает глубокий вдох.

— Вообще-то, в течение последних пары недель у меня было забавное приключение. Благодаря ему я сделал открытие касательно работы, ну и касательно направления моей жизни, полагаю. Некоторые из вас, а вообще, большинство знают меня как вечного холостяка.

Со стороны гостей раздается вежливый смех, а с задних столов раздается крик:

— И это мягко сказано! — Это вызывает куда больший смех.

— Ладно, ладно! — Лео, улыбаясь, поднимает руки и глазами ищет меня. — Три недели назад на ярмарке клиента Люсиль Дарлинг запрыгнула в мою аттракционную машину и, сейчас я рискую прозвучать слащаво, в мое сердце.

Гости издают коллективное «А-а-а-а-ах». Я же краснею и делаю глоток шампанского.

— Немногие люди могут возражать моему отцу, — продолжает Лео, вызывая очередной взрыв хохота. — Но Люсиль одна из таких. Также она необычная, креативная, страстный филантроп, не боящийся быть собой, быть отличающейся ото всех. Грандиозный бонус, что она красивейшая женщина из всех, что я встречал в своей жизни. Что я пытаюсь сказать… Люсиль, ты изменила меня. Ты привнесла свет. И перед прессой, перед всеми коллегами, желая быть таким же отважным и честным, как ты… я хочу сказать тебе…

Что… Что же он хочет сказать мне?

— Что я… Я считаю, что ты типа потрясная.

Я откидываю голову назад и гогочу в голос. «Я считаю, что ты типа потрясная» — реплика из фильма «Бриолин 2».

Зал взрывается аплодисментами, а Лео торопится спуститься со сцены, подбегает ко мне, поднимает со стула, берет на руки и крутит с восторгом. Я хохочу ему в шею, а он ставит меня на землю, наклоняется и шепчет на ухо:

— Я люблю тебя, Люси.

Я прекращаю смеяться.

Что?

Он любит меня?

Это шутка?

Я гляжу прямо на него. Он нежно смотрит на меня, и его взгляд не похож на шутку.

Боже.

Поверить не могу.

Советы Матильды Бим сработали, и Лео… любит меня?

Это значит, что у нас получилось? Что эксперимент удался?

Ого.

Ого-го.

Я жду волну облегчения. Наконец я могу вернуться к бабушке и Валентине и сказать им, что «Как заполучить мужчину методами 1955 года» работает. Мне больше не нужно видеться с Лео. Больше не нужно рисковать и бояться опасных чувств.

Но я не чувствую облегчения. Я чувствую счастье, одухотворенность и вину. Настоящую гребаную вину. И легкую грусть, словно я потеряла что-то, что глупо, ведь нельзя потерять то, что было создано на лжи.

Лео любит меня.

И… Думаю, твою мать, я думаю, что тоже могу любить его. Гребаная хрень. Я не знаю, что делать. Я не могу любить Лео Фроста. Уверена, невозможно полюбить всего за три недели. Не учитывая, что он считает, будто я другой человек. И тот факт, что я не влюбляюсь.

Вот так ощущается любовь? Как самый великолепный, затруднительный долбаный кошмар?

Пока я колеблюсь, Лео изучает мое лицо, а на его лице радость сменяется беспокойством.

Я открываю рот, чтобы ответить. Думаю, я собираюсь сказать ему, что тоже люблю его, когда передо мной внезапно возникает почтальон Гэвин, чьи мальчишеские черты искажены тревогой.

— Пич сильно напилась, и я волнуюсь. Ты ей нужна. Она в гардеробной.

О, нет.

— Отведи меня к ней, — реагирую я сразу же.

Лео недоуменно моргает, а я, извиняясь, пожимаю плечами и иду с Гэвином к моей подруге.

Гэвин быстро ведет меня в маленькую гардеробную церкви. Он ждет снаружи, а я захожу внутрь, к Пич, юбка ее бального платья лежит вокруг нее полотном, а сама она растянулась на полу под вешалками с пальто, сонно прильнув головой к стене.

— Пич, ты как? — Я приседаю на корточки, чтобы быть ближе.

— Я чувствую себя не очень хорошо, — выдавливает она, тушь пятнам растеклась по ее щекам. — Я очень пьяная. Думаю, это все из-за текилы.

Конечно, блин, из-за текилы. Это моя вина. Не стоило советовать ей пить рюмками. Я же знала, как она сегодня нервничала. Мне следовало присматривать за ней. И как я только не предсказала итог?

— Все так кружится, вертится. — Глаза Пич закрываются. Она в хламину. Черт. Это в таком состоянии прежде бывала я?

— Нам нужно вернуть тебя домой, — говорю я, помогая подняться на ноги.

— В кроватку.

— Ага. Именно туда.

Гэвин ждет на скамейке в фойе церкви. Он выглядит обеспокоенным и определенно трезвее, чем раньше.

— Ты как? — Он спешит к нам и берет Пич под руку. Она прижимается к нему, качаясь из стороны в сторону.

— Просто слишком много выпивки. С ней все в порядке, — успокаиваю я его. — Слушай, мне нужно вернуться за моей сумочкой. — Я большим пальцем указываю в направлении нефа. — Вы сидите здесь, — я указываю на скамейку, — а я вернусь через секунду.

Ладно. Хорошо. Сумка. Я несусь обратно в зал. Мчусь через толпу к нашему столу и замечаю Лео, вовлеченного в беседу с Саммер. Она показывает ему что-то в своем мобильном. Его щеки раскраснелись, а красивое лицо застыло.

Боже мой.

Он знает.

Знает!

Я останавливаюсь прямо перед столом, мои руки начинают дрожать.

Они оба глядят на меня. Саммер награждает меня невинной улыбкой. Лео же, часто моргая, смотрит на меня с изумлением, а его глаза слезятся.

— Лео, я могу объяснить… — пытаюсь я, но не успеваю закончить предложение, как он подрывается со своего места, и стул за его спиной со скрипом скользит по полу.

— Ничего не хочу знать, — отрезает он сдавленным голосом и проносится мимо меня с опущенной головой.

Я поворачиваюсь к Саммер, сердце уходит в пятки.

— Что ты ему сказала? — шиплю я.

Саммер небрежно пожимает плечами и поднимает бокал с шампанским.

— Парень только что публично признался, что влюблен в тебя. Он заслуживает знать правду. Что ты та женщина, что унизила его на презентации «Пчеловода». Что по какой-то дикой причине лгала ему и притворялась кем-то другим. Что ты не скромница, какой пытаешься казаться. — Она смеется себе под нос. — Хотя, наверное, не стоило показывать ему фото с прошлогодней вечеринки в «Лидс», где ты ради шутки оголяешь чей-то зад. Он казался шокированным… Хэштег «неловко».

— Ты гребаная злобная тварь, — выплевываю я, хватаю со стула сумку и бегу за Лео.

— Куда бы ты ни пошла, ты вечно все разрушаешь, Джесс! — кричит она мне. — Тебе правда стоит разобраться в себе!

Я показываю ей средний палец и вылетаю в фойе, где Пич спит на плече Гэвина. Я замечаю, как Лео хлопает входной дверью.

— Будь здесь, — даю я указание озадаченному Гэвину, словно он пес, а я командую «сидеть». — Никуда не уходи. Я вернусь через минуту.

Когда я оказываюсь снаружи, то не вижу Лео, но вижу три выстроившиеся на дороге в линию машины из компании, в которой он нанимал их ранее. Должно быть, он в одной из них. Просто обязан.

Я открываю дверь первой машины.

— Лео? — просовываю я голову в салон. Внутри пусто, если не считать прикорнувшего водителя, дернувшегося от испуга, когда я очутилась прямо у его уха. — Простите!

Я несусь ко второй машине.

— Лео? — снова спрашиваю я. Но в этой машине Бенедикт Камбербэтч, он пишет кому-то сообщение. Кажется, его взбесило мое появление.

— Прошу прощения, это приватный автомобиль, — заявляет он высокомерно.

— Ой, да отвали ты нахрен, Бенедикт, — ворчу я, посылая ему самый испепеляющий взгляд, на какой способна.

Он запинается от ярости, а я захлопываю дверь.

Иду к третьей машине.

Лео должен быть там.

Дергаю дверь. Водителя нет, но Лео на заднем сидении несчастно смотрит на награду. Он глядит на меня, и его взгляд ожесточается. Я скольжу на сидение и закрываю за собой дверь.

— Мне так жаль, — выдавливаю я. — Прости меня.

Он кажется убитым. Я совершила чудовищную ошибку. Как только я узнала о его прошлом, поняла, что он не так ужасен, подумала, что у нас могут быть настоящие чувства друг к другу, мне стоило остановить проект. Следовало найти другой способ достать деньги для бабушки. Я такая идиотка.

— Почему? — задает он вопрос, в его замечательных болотно-зеленых глазах мука и отчаяние. — Почему ты не сказала мне, что мы встречались? Что тебя зовут Джесс? Я не понимаю. Неужели я был с тобой на той презентации настолько груб, что ты посчитала, будто должна притворяться кем-то другим?

Твою мать. Он знает только то, что я не та, за кого себя выдаю. Мне нужно прояснить ситуацию.

— Все было ради книги, — произношу я тихо и смущенно.

Его глаза расширяются от ужаса.

— Что?

— Мы хотели написать книгу о том, что советы моей бабушки, написанные в пятидесятых, сработают и сейчас. И… чтобы испробовать их, мы выбрали тебя.

— Кто — мы? — спрашивает он с испугом.

— Эм, я, моя бабушка и… Валентина Смит.

Он моргает.

— Твоя бабушка? И Валентина? Моя бывшая. Она подтолкнула тебя к этому? Какого хера, в чем дело? — Он сжимает голову руками.

— Я не думала, что ты влюбишься в меня! Ну, в Люсиль. Валентина сказала, что ты подлый бабник!

Лео качает головой.

— Какого хрена? Это клиника. Я же сказал тебе, что сожалею о том, как обходился с бывшими. Я извинялся перед Валентиной сотни раз. Когда мы впервые переспали, я сказал ей, что не настроен на серьезные отношения, что я вижусь с другими. Но она все равно злилась, когда я не захотел остепениться. Мне было паршиво из-за того, что я обидел ее, я просил прощения миллион раз, но ей это было не нужно, она называла меня злодеем. Я не злодей. Я этого не заслужил!

— Я не знала, что ты извинялся, — протестую я. Валентина опустила этот момент. Я тянусь, чтобы коснуться его, но он отмахивается от меня, словно от мухи.

— Поверить не могу, что ты приняла участие в гребаной мести надо мной.

— Это была не месть, — отрицаю я отчаянно. — Я не думала, что правда понравлюсь тебе…

Его голос ломается:

— Ну так, понравилась.

— Боже, Лео, ты мне тоже понравился, — говорю я молящим голосом. — Даже больше, чем просто понравился, но, Лео, все сложнее. Я никогда…

— Выметайся, — перебивает меня Лео, черты его лица окаменели, а в его обычно веселых глазах пустошь и сталь.

— Просто дай мне объясниться, — предпринимаю я попытку. — Думаю, я, скорее всего, влю…

— ПОШЛА ВОН! — Он перегибается через меня и открывает дверь машины. — Прошу, Люси… Черт, то есть, как бы тебя ни звали.

Я медленно киваю и забираю сумку оттуда, где ее бросила.

— Прости меня, — шепчу я, выбираясь из машины. Я поворачиваюсь, чтобы сказать что-то еще, что могло бы спасти ситуацию, но Лео успевает захлопнуть дверь. Он исчез.

Потрясенная, я, шатаясь, возвращаюсь в фойе церкви. Ощущение такое, словно я иду под толщей воды.

— С тобой все в порядке? — интересуется Гэвин, завидев меня. — Ты белая как смерть.

Его голос звучит глухо и как будто издалека.

— Все в норме. — Я сглатываю, вытаскиваю телефон и вызываю такси. — Просто хочу домой.

Пич спит всю дорогу обратно. Гэвин, окончательно отрезвевший, снова становится стеснительным, но продолжает приглядывать за Пич.

Высадив Гэвина у его дома, мы едем обратно до Бонэм Сквер. Я не могу выбросить Лео из головы. Выражение его лица. Говорящее о том, что его предали. Не думаю, что когда-то это забуду.

Когда мы вернулись домой, бабушка уже спала. Я знаю, что Пич будет расстроена, если бабушка увидит ее в таком состоянии, потому помогаю ей подняться по лестнице так тихо, как только могу, и увожу в свою комнату. Заставляю ее выпить кружку воды, помогаю переодеться в ночнушку и отправляю в постель, поворачивая на бок.

Сама ложусь рядом. Она бормочет что-то похожее на «прости».

— Не волнуйся, все будет хорошо, — шепчу я, убирая волосы с ее лица.

Но я лгу. Потому что правда заключается в том, что я не думаю, будто все будет хорошо.

Глава тридцать третья

Каждой Достойной Женщине стоит выбирать партнера либо своего происхождения, либо лучшего, и обязательно образованного. Это человек, с которым вам жить и растить детей. Он должен уметь заботиться о вас, иначе вы будете обречены на борьбу за существование и достаток.

Матильда Бим, «Как быть достойно невестой», 1956

Я не могу заснуть.

Как только засыпаю, то думаю о Лео, сердце начинает болеть, и я просыпаюсь. Если меня будит не это, тогда это делает Пич, вертясь на кровати и ударяя по лицу рукой.

Со вздохом я выбираюсь из-под одеяла, меряю шагами комнату и пальцем ноги натыкаюсь на острый осколок.

— Ай! — шиплю я, хватаюсь за ступню и скачу. Я вынимаю осколок из ноги. Это кусок фарфора, который остался после того, как племянник Джейми уронил Фелисити.

Я окидываю взглядом остальных кукол. Маминых кукол. Интересно, мама постоянно чувствовала ту боль, что чувствую сейчас я? Это она довела ее до грани?

Проверяю время на айфоне. Два часа.

Накинув халат, я крадусь к месту, где должна быть лестница на чердак, наверху вижу дверцу и замечаю небольшую свисающую веревку. Встав на цыпочки, я тяну за нее так медленно, как только могу, чтобы спустить деревянную лестницу максимально бесшумно.

После шага на первую же ступеньку раздается громкий треск. Я застываю. Если бабушка застукает меня после того, как велела не соваться туда, у нее будет приступ праведного гнева, а сегодня катастроф было достаточно, спасибо.

Спустя тридцать секунд, когда становится ясно, что бабушка не слышала треск, и я в безопасности, я аккуратно преодолеваю остальной путь, забираюсь на чердак и закрываю дверцу в потолке за собой. Я сразу же чихаю. Ух, здесь невероятно пыльно, невозможно дышать!

Дотягиваясь до ближайшей стены, я нащупываю выключатель и тут же нажимаю на него. Чердак освещается ярким светом голой лампочки, свисающей с балки под потолком. Я качаю головой, моему взгляду открываются коробки, игрушки, бумаги, старые призы и книги, очень много книг. На чердаке пусто, черт подери. Бабушка откровенно лгала. Я хватаю приз, балансирующий на открытой картонной коробке, и читаю надпись.

Кенсингтонское соревнование юных танцоров балета. Победительница — Роуз Бим.

Затем поднимаю старый школьный блейзер с вышивкой на воротнике.

Собственность Роуз Бим, класс 4 «блу»⁶⁴.

Ого. Это все мамины вещи! Неудивительно, что я ничего не нашла в доме — они все свалены здесь!

Открывая странные коробки, я яростно копаюсь в них. Здесь школьные отчеты, подписанная театральная программка с «Ромео и Джульетты», кассеты, наполовину использованные бутылочки духов и несколько рекламных листовок о клубе, называющемся «Печальная канарейка».

Затем под бирюзовым полосатым одеялом замечаю огромный черный сундук, задвинутый в темнейший угол чердака. Я пробираюсь к нему, заглушаю очередной чих и перемещаю пару мишек Тедди, упавших мне на голову с поверхности картонной коробки. Усаживаясь перед сундуком со скрещенными ногами, я сдергиваю одеяло, комкаю его и отбрасываю в другой конец чердака. После чего медленно поднимаю крышку.

Внутри полно конвертов и папок, старых журналов и писем. Вскоре я обращаю внимание, что под бумагами зарыта маленькая кучка блокнотов с красочными, пестрыми обложками.

Нахмурившись, я беру самый верхний блокнот и открываю его.

Первая страница исписана размашистыми закорючками, выведенными жирными чернилами синего цвета, которые часто приобретают для перьевых ручек. Почерк я узнаю сразу же.

Это почерк мамы.

Дневник Роуз Бим

Руки начинают трястись.

Дневник Роуз Бим

9 Июля 1985

Не могу писать четко, очень сильно трясутся руки. Черт подери. Мне нужно дышать, но я не могу вдохнуть.

Только что была внизу, когда меня позвала мама. Она сидела в гостиной с папой, и оба они выглядели чрезвычайно серьезными. Я подумала, будто они хотят сообщить мне, что кто-то умер. Но прежде, чем я успела спросить, кто, папа велел мне сесть. Затем он сказал, что я больше не увижусь с Томом. Сначала я засмеялась, решив, что он выдал одну из своих глупых шуток, но потом мама начала плакать, и до меня дошло, что он говорит серьезно. Папа рассказал, что он попросил одного из своих друзей разузнать о Томасе Трумане, и тот выяснил, что Том — известный игрок с ворохом долгов, и что он, без сомнений, использует меня ради денег. Я заявила папе, что он смешон, потому что знаю о карточных играх Тома и знаю, что он любит меня, и это настоящая, истинная любовь. Том вернул мне каждое пенни, что я одолжила ему, это я родителям и сказала.

И тогда папа сказал мне худшее из того, что человек вообще может сказать. Он рассказал, как прошлой ночью ходил повидаться с Томом у него дома и предложил ему двадцать тысяч фунтов, чтобы Том уехал из Лондона и больше не искал встречи со мной. Согласно словам отца, Том взял их без колебаний. Я не верю этому. Не могу поверить. Папа возмутился, что они потратили на меня кучу времени, сил и денег, чтобы дать мне правильное воспитание только для того, чтобы я вышла замуж за тунеядца, охотника за семейными деньгами, и скандалом вроде этого разрушила репутацию, создаваемую с таким трудом. Мама потянулась, чтобы обнять меня, но я оттолкнула ее. Как она допустила подобное? Она просто сидела с папой и соглашалась с каждым его словом, как делала каждый чертов раз.

На этой ноте я выбежала из комнаты и из дома. На метро поехала к дому Тома. Открыл Джон. При виде меня черты его лица исказились. И он передал мне записку. От Тома. Я пыталась открыть конверт, но руки тряслись так сильно, что Джону пришлось это сделать за меня. Записку даже не стоило убирать в конверт. В ней было простое «Прости».

Я спросила Джона, куда уехал Том, но он ответил, что понятия не имеет. Как только я могла быть такой долбаной идиоткой?

Дневник Роуз Бим

10 Июля 1985

Я отправилась в театр, чтобы поспрашивать, знает ли кто, куда уехал Том. Похоже, на прошлой неделе он позвонил сообщить об отказе от должности, и все расстроены тем, что он их кинул. Они и половины не знают.

Дневник Роуз Бим

12 Июля 1985

Я пробыла в постели два дня кряду и только сейчас перестала плакать. Думаю, у меня просто закончились слезы. Мама продолжает стучаться в дверь, пытаясь принести еды и теплого молока, но я каждый раз посылаю ее нахрен. Прежде я никогда не сквернословила перед родителями. Но теперь мне плевать. Они больше ничего не значат для меня. Я хочу сказать ей, что она наделала. Что я беременна, и это ребенок Тома, и что она разрушила все. Но она даже не заслуживает знать. Папа не заслуживает знать. Они ядовитые, старомодные и жестокие… И Том… Я дурила сама себя.

Мне нужно убираться отсюда. На моем счету есть три тысячи фунтов. Я уеду завтра. Здесь со всем кончено. Они никогда не узнают о моем ребенке. Никогда.

Дневник Роуз Бим

15 Июля 1985

Это будет моя последняя запись. Я собираюсь выбросить дневник. Собираюсь выбросить их все… Не хочу, чтобы что-то напоминало мне о такой жизни. С меня хватит, я не вернусь. Прощай.

Роуз х

За чтением маминых дневников я провожу два часа, и не могу поверить в то, что читаю. Вот как разбилось мамино сердце? Этот мужчина, мой отец, использовал ее и оставил?

Слова расплываются перед глазами, когда я понимаю, что произошло. Он вообще знает о моем существовании? И бабушка. Она и дедушка Джек заплатили Тому, чтобы тот бросил маму. Из-за из снобизма. Потому что у Бимов есть репутация. Это кошмарно. На меня накатывает волна жалости. Неудивительно, почему мама не верила людям, совсем не удивительно, почему она была такой угнетенной и так страдала. Люди, которых она любила и которым верила больше всего на свете, обманули ее.

Пока я убираю дневники обратно в сундук, сердце часто колотится в груди. Подняться сюда было плохой идеей. Что я хотела найти? Почему решила забраться сюда именно сейчас, после всей сегодняшней драмы? Господи, моя жизнь — череда гребаных неверных решений.

Как же я зла. Зла на себя. На бабушку. Теперь ясно, почему она была так уклончива. Естественно, она не хотела, чтобы я знала, что маме разбил сердце не какой-то мужчина. Это была она. Она и Джек. Так вот что она имела в виду, когда говорила о том, что сможет «реанимировать себя». Она считала, что, приняв меня, все исправит.

Адреналин мчит по моему телу, вызывая чувство, словно я сейчас взорвусь. А ведь я думала, что бабушка и правда хорошая. Ощущала удовлетворение оттого, что она гордилась мной.

Я неосознанно тереблю рукава халата и наблюдаю за блестящими на свету пылинками, кружащими вокруг и будто никогда не приземляющимися на пол. Я думаю о маме. О взрослении в окружении тех, кто не хочет обнять, не хочет поговорить о любви, о пролитых слезах, о жизни в четырех стенах. Вспоминаю сидение на полу в библиотеке, когда позвонила Пэм, чтобы сообщить, что мама не нашла в себе сил жить дальше.

Бабушка лгала. И лгала по-крупному.

Спускаясь с чердака, я больше не таюсь, как по пути наверх, и наступаю не на одну скрипящую ступеньку, а на три. Из своей спальни выплывает бабушка, ее седые волосы взъерошены, а на бледном морщинистом лице испуг. Когда она понимает, что это всего лишь я, а не грабитель, то испытывает облегчение.

— Ох, Джессика, ты так меня напугала! Боже мой, как прошел бал? Ты хорошо провела время? — Вдруг она осознает, где я только что была. — Стой… что ты делала наверху? Я говорила тебе не…

— Ты врала мне, — перебиваю я ее, сходя с лестницы, мой голос дрожит. — Ты позволила мне думать, что не имела отношения к тому, почему мама была такой несчастной. Но во всем была виновата именно ты. Ты и Джек.

Бабушка легко покачивается.

— Это не то…

— Я только что прочла ее дневник! Она была влюблена, по-настоящему влюблена, нашла родственную душу, и лишь потому, что он не подходил под ваши стандарты, ваши драгоценные гребаные стандарты Бимов, вы заплатили ему, чтобы он бросил ее. И она так и не оправилась.

— Боже милостивый, — шепчет бабушка, ее нижняя губа начинает дрожать. — Я собиралась сказать тебе…

— Правда что ли?

— Да! Собиралась объяснить все. Когда проект был бы окончен.

— Ах, ну да, твой драгоценный проект. Ну, поздравляю! Лео признался мне в любви, так что, знаешь, гип-гип ура. Вот только он узнал, как мы обошлись с ним, как мы лгали ему, и это опустошило его. Мне не следовало верить тебе.

Бабушка заламывает руки.

— Когда она ушла, Томас вернулся.

Я моргаю.

— Что?

— Он вернулся через четыре дня, чтобы вернуть деньги. Он сказал нам, что любит Роуз и понял, что совершил ошибку. Твой дедушка отослал его прочь. Он солгал, что Роуз решила уехать и теперь живет с семьей в Нью-Йорке, и чтобы Том не смел даже на пороге нашем появляться. Я чувствовала жутчайшую вину.

В горле возникли болезненные ощущения. Я не понимаю, в чем дело.

— Мой отец вернулся, а ты так ей и не сказала об этом? — шепчу я, не веря своим ушам.

Бабушка начинает рыдать. Ненавижу это. Первым порывом было успокоить ее, но она этого не заслуживает. Из-за ее снобизма моя мать всю свою жизнь считала, что человек, которого она любила, взял деньги, чтобы бросить ее. А он так не поступил. Может, если бы она знала, она бы не…

— Джек запретил мне. Он был моим мужем. Мне следовало слушаться его.

— Она была беременна, ради всего святого!

— Когда мы отсылали Тома, то не знали этого. Я узнала об этом только тогда, когда обнаружила дневники Роуз в развязанном мусорном пакете за мусорными баками. Уже было слишком поздно.

Я провожу руками по своим волосам. Просто не могу поверить.

— Она всю жизнь верила в ложь. Это уничтожило ее!

— Я знаю, и я сожалею, — выдавливает сквозь слезы бабушка. — Мне казалось, я знаю, что для моей дочери лучше. Если бы она следовала моим советам, то, прежде всего, не связалась бы с таким ненадежным человеком. Забеременеть вне брака!

Я качаю головой.

— Ты невероятна, — выплевываю я, выпрямляясь. — Я знала, что ты старомодная, но это уже чересчур. Как ты только не видишь, насколько это чудовищно и осуждающе?

Глаза начинает щипать. Мне нужно убираться отсюда.

— Об этом я жалею больше всего, — тихо признается бабушка. — Джек разрушил все. После побега Роуз он стал много пить, потерял контроль над «Дилайтексом», удача отвернулась от нас, он стал холодным и отстраненным. Она ушла с его внуком, оборвала все связи, отказалась говорить с нами… меня это потрясло, но его — убило. Меньше чем через два года у него случился сердечный приступ. Поверь мне, я чувствую вину каждый день своей жизни. Я выследила Роуз после смерти Джека. Нашла вас обеих в крошечном домике в Манчестере. Когда я явилась, она кричала и бросалась на меня. Сказала, что если я люблю ее, то больше никогда не должна с ней связываться. Что мне оставалось, Джессика? Я не знала, что делать. Потому я постучалась в двери твоей соседки…

— Назойливой миссис Фарревэй? — шепотом уточняю я.

— Да, миссис Фарревэй. И предложила платить ей, если она будет посылать мне ежемесячный отчет о том, как вы справляетесь. Так я и узнала, что Роуз… что она… — Бабушка теряет самообладание, на ее лице проступает расстройство.

Я пытаюсь сглотнуть, но мешает огромный ком.

— Если ты знала, что она умерла, то почему не пришла на похороны? — спрашиваю я сорвавшимся от боли голосом. — Почему не пыталась найти меня?

— Я была на похоронах.

— Что? Ты врешь. Тебя там не было.

— Я была, Джессика. Стояла сзади, за другими гостями. Видела тебя с твоими друзьями. Ты была… в неважном состоянии.

Я вспоминаю мамины похороны. Как перед началом службы выпила полбутылки текилы, как Саммер пришлось держать меня, чтобы я могла стоять. Настолько пьяная, что даже не заметила Матильду.

— Почему ты не подошла и не заговорила со мной? — выпаливаю я. — Все могло сложиться иначе. Я была одна. У меня не осталось никого.

Слезы катятся по лицу бабушки и капля за каплей стекают на воротник ее кремового халата.

— Я хотела, Джессика. Очень сильно хотела. Но когда твоей мамы не стало, я получила письмо от ее адвоката с распоряжением, чтобы я никогда не контактировала с тобой.

— Ну, и как ты называешь вот это? — Я указываю на нас обеих.

— Я не выискивала тебя. Ты пришла ко мне. Я не могла отказать тебе. Тебе был кто-то нужен.

— Нет, это тебе был кто-то нужен. Кто-то, кем ты могла бы манипулировать. Тот, кто занялся бы твоими счетами и твоим тупым проектом. Ну, поздравляю. Все получилось. Я напишу книгу. Твой дом будет спасен. Рада за тебя.

— Мне все это неважно. Может, так было сначала, но теперь это не так. Для меня имеешь значение только ты.

— Тот, кто заботится обо мне, не стал бы толкать на то, что произошло сегодня. Я дерьмово себя чувствую из-за того, как поступила с Лео. Мы причинили кое-кому настоящую боль.

Бабушка опускает взгляд на свои трясущиеся руки. Она и правда мучится.

Внутренности скручивает, в животе бурчит.

— Слушай… мне нужно идти.

— Куда? — испуганно спрашивает бабушка. — Половина пятого утра!

— Неважно, лишь бы подальше от тебя.

Оставляя ее за спиной, я как в тумане тороплюсь в комнату, хватаю телефон и трясущимися руками, едва попадая по кнопкам, набираю первый номер, всплывший в памяти.

После четырех гудков следует ответ.

— Алло?

— Могу я остаться у тебя на ночь? — спрашиваю я без предисловий.

— Да. — Просто и коротко. — За тобой нужно приехать?

— Нет, не нужно. Я вызову такси.

Я быстро звоню в такси, забираю ноутбук, надеваю кроссовки и, проносясь мимо громко рыдающей бабушки, выбегаю на улицу, чтобы подождать машину, которая отвезет далеко отсюда.

Стоит только переступить порог дома, и я наконец даю волю слезам, что сдерживала последние десять лет.

Глава тридцать четвертая

Разочарование неотвратимо в этой жизни. Но Достойная Женщина может перенести почти все, терпеливо и стоически переждав шторм.

Матильда Бим, «Как быть Достойной Женщиной», 1959

Плакать довольно странно. Это похоже на «Принглс» — начав, ты не можешь остановиться. И я в прямом смысле слова не могу остановиться.

Таксист достаточно вежлив, чтобы сделать вид, будто не слышит моих рыданий, шмыганий и завываний, доносящихся с заднего сидения. У меня даже нет салфеток, так что я утираюсь рукавом халата, который теперь в отвратительном состоянии.

Глаза заволакивают все накатывающие слезы, я выхожу из такси на Эдвард Стрит, в Бэйсуотер, где меня у входной двери ждет Джейми, укутанный в синий купальный халат. Он смотрит на меня с ужасом: я в халате, кроссовках, ковыляю к нему, едва способная стоять из-за жутких рыданий.

— Джесс? Тебе больно? — спрашивает он, заводя меня внутрь. — У тебя что-то болит?

Да. О да!

— Прости-и-и-и-и, — выдавливаю я дрожащим голосом. — У меня правда была к-кошмарная ночь, и я не плакала д-д-десять ле-е-е-е-ет, так что слез скопилось мно-о-о-ого, и это бе-е-е-есит.

Мы заходим в чистую, скромно обставленную комнату, темную из-за задвинутых штор.

— Садись, — говорит Джейми, указывая на мягкий, кажущийся удобным диван. Пойду поставлю чайник.

Я плюхаюсь на диван и на журнальном столике замечаю упаковку бумажных платков. Хватаю целую коробку, ставлю ее на колени и вытаскиваю сразу кучу бумаги, чтобы вытереть повлажневшее от слез лицо. Повторяю действие по необходимости, и вскоре платки заканчиваются.

— Принеси туалетную бумагу, — кричу я Джейми, находящемуся на кухне.

Джейми выходит из кухни с двумя чашками чая, над которыми поднимается пар, и рулоном бумаги подмышкой. Он спотыкается о край ковра и проливает чай себе на обнаженные ноги.

— Ай.

Он передает мне одну из чашек, и я делаю большой глоток. Слезы катятся так быстро, что одна за другой капают в чай. Поставив кружку на журнальный столик, я забираю у него рулон и бумагой промокаю лицо.

— Прости, — выдыхаю я, трясясь, — что разбудила тебя. Я не знала, кому еще позвонить.

— Не беспокойся об этом. — Он пожимает плечами, садится рядом, двумя руками сжимает чашку и зевает. — Итак, хочешь рассказать, что случилось?

Я киваю и глубоко вдыхаю. Затем рассказываю Джейми всю жалостливую историю.

Спустя рулон туалетной бумаги, еще три чашки чая и полтора часа Джейми знал все: о моей маме, об отце, которого, как я только что узнала, зовут Томас Труман и который может не знать о моем существовании и о бабушкиной лжи. Потом я рассказала о бале, о том, как Лео узнал о проекте, как признался мне в любви. Я опустила момент, что, возможно, тоже его люблю. Когда я закончила, лицо раскраснелось от слез, а нос полностью забился.

— Что мне делать? — интересуюсь я у Джейми. — Я не хочу все это чувствовать. Я всю жизнь защищала себя от подобных чувств. Как мне остановить это? Мне нужно перестать плакать. Ненавижу слезы! Я Гвинет Пэлтроу!

— Просто расслабься. Ты перестанешь плакать, когда будешь готова.

— Что? — ужасаюсь я, а по щекам текут свежие дорожки слез. — И все? Мне просто нужно дождаться, когда оно пройдет само? Да у меня будет обезвоживание!

Джейми мягко улыбается, поднимается и протягивает мне руку.

— Идем.

— Что? Куда?

— В постель.

Я впериваюсь в него взглядом. Я знала, что он похотливый, но хотеть секса после всего, что я рассказала?

— Спать, — добавляет он, обратив внимание на мое недовольство. Он зевает, я подхватываю, и мой рот сонно раскрывается.

— Ух, — ворчу я.

— Ты ничего не сможешь решить, пока не выспишься, — нежно сообщает Джейми.

Я киваю, тру нос, следую за ним по коридору и поднимаюсь по ступенькам, застеленным бежевым ковром. Из одной из комнат доносятся звуки скрипящей кровати вперемешку со сдавленными вздохами и стонами.

— Соседи, — кривится Джейми. — Иногда они рано встают. Идем, у меня есть беруши.

Комната Джейми просторная и убранная, в ней полы из светлого дерева, и в стеллажах полно медицинской литературы. Похоже на спальню студента, и полагаю, так и есть. Над рабочим столом я замечаю много фотографий. На фото Джейми с семьей и с друзьями, на паре из них он с племянником Чарли. В животе чувствую спазм от жалости к себе. Интересно, каково это — расти вот так. Окруженной нормальной, любящей, заботливой семьей.

Джейми скидывает халат, под ним на нем клетчатые боксеры и серая футболка с надписью «Базинга»⁶⁵. Он забирается в кровать, а я подползаю к нему, подмечая, что одеяло приятно пахнет стиральным порошком. Я прижимаюсь к Джейми, и он обнимает меня. Очень удобно и безопасно. Почти сразу у него встает.

Я отдергиваюсь и поворачиваюсь к нему.

— Джейми! — ругаюсь я, морща нос. — Немного неуместно, не находишь?

— Прости, — отвечает он. — Естественная реакция.

Я фыркаю и разворачиваюсь обратно, прижимая голову к подушке.

— Разве что… это не поможет тебе, — добавляет он.

Он прав. Вероятно, это помогло бы мне. С Джейми все легко. Нет странных чувств, никакого колотящегося сердца, никаких сомнений. Никакой… любви.

— Спасибо, док. Но я просто хочу поспать.

Джейми приближается ко мне и целует в затылок. Протягивает пакетик с кислотно-желтыми берушами, и я тут же вставляю их в уши, чтобы не слышать шум, издаваемый его влюбленными соседями. Меньше чем через тридцать секунд я отключаюсь.

Следующим утром я просыпаюсь от звонка мобильного телефона. В горле болезненно дерет, в голове бьют барабаны. Ощущение, будто у меня паршивое похмелье, но я почти не пила. Я поворачиваюсь, но Джейми уже поднялся. Я хватаю телефон с прикроватного стола. Это Валентина. Наверное, звонит, чтобы узнать, как прошел бал. Черт.

— Привет, — отвечаю я сонно.

— Джесс, лавандочка моя, ты как?

— Э-эм…

— Слушай, боюсь, у меня для тебя грустные новости.

Я стремительно сажусь на кровати, из-за чего барабаны в голове начинают бить только громче. Ай.

— Что не так?

— К несчастью, этим утром первым делом мы получили запретительное постановление от Руфуса Фроста, касающееся «Как заполучить мужчину методами 1955 года».

— Что? Я не понимаю.

Голос Валентины раздается из динамика телефона четко и ясно.

— Он сказал, что если мы попытаемся опубликовать книгу, он засудит «Саутбанк Пресс».

— Но… мы же не собирались использовать в книге имя Лео?

— Да, но мы собирались подразумевать его — он же наш «вечный холостяк». Что было бы нормально, но теперь, когда ваше совместное фото появилось в «Телеграфе», а его публичное признание разлетелось по всем известным блогам и вскоре будет обсуждаться под всеми колонками со слухами будет очевидно, о ком идет речь. Боюсь, нет смысла спорить. И даже если бы мы могли законно обойти запрет, Руфус заявил, что Дэвис Артур Монблан никогда не будет частью компании, очернившей его племянника. А Дэвис Артур Монблан наш важнейший автор.

Сердце уходит в пятки. После всего случившегося даже не будет книги? Все было впустую?

— Я, твою мать, не могу поверить, — бормочу я в трубку, чувствуя подступающие слезы. — Почему ты не подумала об этом заранее?

— Я знаю, огурчик. Это такая мука. У меня были такие планы на эту книгу, и ты проделала такую работу над этим мерзавцем.

— Он не мерзавец, Валентина, — возражаю я яростно. — Он рассказал мне, что у вас произошло. Он плохо обошелся с тобой, я знаю, но он извинялся. Об этом ты не говорила. И ты совершенно забыла упомянуть, что он был честен с тобой, сообщив о несерьезных намерениях. Ты заставила меня поверить, что он был жестоким и бессердечным, а он таким не был. Он был немного глуповат. Этого он не заслужил.

Валентина резко вдыхает.

— Я правда думала, что идея для книги, как заполучить мужчину методами 1955 года, была потрясающей, — отрезает она. — И по-прежнему так думаю. Все решения касательно публикация я принимаю, исходя исключительно из деловых соображений. Меня невероятно задевает, что ты, моя прекрасная протеже, могла подумать, будто я…

— Но в качестве примера ты выбрала Лео, Валентина. И выбор пал на него только из-за вашего с ним прошлого. Признай это!

Валентина замолкает.

— Ладно… — выдыхает она, в конце концов. — Я допускаю, что могла позволить чувствам к нему повлиять на мои суждения.

— Именно так и было, — ворчу я. — И теперь мы расплачиваемся за это.

Голос Валентины начинает дрожать и звучит уже не так уверенно, как раньше.

— Мне… он мне правда нравился, Джесс, — признается она мягко. — И, ну, боюсь, я не привыкла не получать желаемое. Я не понимаю, почему он не хотел быть со мной. Я супер. Я успешная, сильная и привлекательная женщина со всеми прилагающимися плюсами… Ты права, он извинялся, но это не изменило того, что я была унижена. Все в Лондоне знали, что мы встречаемся, и все в Лондоне знали, что он спал с другими женщинами.

— И ты захотела осадить его. Ты использовала меня, чтобы провернуть это! Я была твоей обезьянкой!

— Не думаю, что все было именно так, — протестует Валентина. — И ты не сама невинность! После первоначальных опасений ты довольно легко согласилась на то, чтобы дурачить Лео.

Я хотела возразить, но она права. Я довольно быстро поверила в то, что Лео Фрост заслужил быть обманутым. Все это прекрасно вписывалось в теорию мамы о мужчинах и взаимоотношениях. Я не знала истинных причин так же, как когда мама говорила, что мой отец был ничем иным, как подлым шарлатаном — я даже ни разу не спросила, что за этим крылось.

— Мне жаль, Джесс, — говорит Валентина в итоге, в ее голосе слышна искренность. — Правда жаль. Мне кажется, у тебя невероятный талант, и на самом деле надеюсь, что в будущем мы все равно как-нибудь поработаем вместе.

Я тяжело и с грустью выдыхаю.

— Валентина, пожалуйста, скажи Матильде о постановлении. Я… Я пока не могу ее видеть.

— Конечно. Это меньшее, что я могу сделать.

— Спасибо. — Я тяжело сглатываю. — Прощай, Валентина.

Я завершаю звонок и сразу же снова ударяюсь в слезы.

Я рыдаю в подушку еще двадцать минут, прежде чем нахожу в себе силы спуститься вниз и найти Джейми. Он сидит за большим кухонным столом, потягивает кофе и сосредоточенно смотрит в ноутбук. Я бросаю взгляд на настенные часы и вижу, что уже одиннадцать утра.

— Разве ты не должен быть на работе? — спрашиваю я.

Он пожимает плечами.

— Я взял больничный.

Я наливаю себе кофе и сажусь за стол к Джейми.

— Тебе не нужно было это делать.

— Ах, я просто искал предлог, — улыбается он. — Как чувствуешь себя?

— Погано, — отвечаю я и делюсь деталями телефонного разговора с Валентиной.

— Я могу чем-нибудь помочь? — На его лице выражение сочувствия. — Чем угодно.

Внезапно меня осеняет.

— Есть кое-что, — сообщаю я, допивая кофе.

— Что угодно.

— Отвезешь меня в Манчестер?

Полчаса спустя мы гоним по скоростному шоссе. Учитывая, что с собой у меня нет никакой одежды, я все так же в штанах от пижамы и одной из футболок Джейми. Он пытается подбодрить меня ужасающими историями из курса медицинского колледжа и пением песен Led Zeppelin, потому что радио в машине сломано. Я очень стараюсь взбодриться. Ненавижу быть не в настроении. Но ничего не могу поделать. Я без конца рыдаю, а когда не плачу, то размышляю о том, насколько дерьмовая у меня жизнь, потом ем печенье и снова разражаюсь слезами.

Когда звонит телефон, сердце пропускает удар, потому что на какую-то секунду я думаю, будто это решивший перезвонить Лео, не ответивший ни на один из моих многочисленных звонков.

— Алло? — произношу я писклявым голосом.

— Джесс, где ты? С тобой все нормально?

Это Пич. У нее хриплый голос. Он сухой, как поджаренный тост.

— Все нормально, — говорю я. — Мне просто надо кое с чем разобраться. Ты-то как себя чувствуешь?

— Прости меня за вчерашний вечер. Я чувствую себя дурой. Я встала час назад. Никогда больше не буду пить текилу. А теперь еще и Матильда рыдает. Она не прекращает плакать. Какого лешего происходит?

Я просвещаю Пич о событиях, произошедших за последние двенадцать часов: о Лео, маминых дневниках и Валентине. После моего рассказа она тоже ударяется в слезы.

— Боже, я так тебе сочувствую, Джесс. Я бы могла помочь тебе прошлым вечером. А вместо этого отключилась в постели, как идиотка. Я ужасная подруга.

В обычный день я бы начала подшучивать над ней из-за того, как она так напилась и что пускала слюни на Гэвина. Но сегодня я сама не своя.

— Все мы через это прошли, — вместо этого утешаю ее я. — А… Матильда в порядке?

— Не знаю. Она заперлась в комнате. Я слышу ее рыдания и старые песни в стиле ду-воп⁶⁶. Я не знаю, что делать. Ты мне нужна, вернись!

Шею покалывает.

— Я не могу, Пич. Не сейчас. Ты… приглядишь за ней ради меня?

— Конечно.

Я сглатываю.

— И за Мистером Белдингом.

— Само собой. Он тут, со мной на кровати, свернулся в клубок.

— Я скоро свяжусь с тобой, хорошо? Пойди купи «Берокку»⁶⁷. И какие-нибудь снэки типа «Монстр Манч».

— Хорошо. — В ее голосе грусть.

— Пич.

— Да?

— Ты не ужасная подруга… ты, в общем, моя лучшая подруга.

От осознания того, что это правда, и что благодаря всему случившемуся я встретила Пич, я наконец перестаю рыдать. По крайней мере, на пятнадцать минут.

Когда спустя три часа мы достигаем пункта назначения, Джейми выключает двигатель и отстегивает свой ремень безопасности, словно собирается выходить из машины со мной.

— Мне нужно сделать это самой, — прошу я его с улыбкой.

Он кивает, открывает бардачок и достает оттуда книгу под названием «Магнитно-резонансная томография сердца». Поднимая ее, он сообщает:

— Я буду здесь.

Все тело нервно дрожит, я открываю дверь машины и выхожу. Миную огромные железные ворота и иду по тропинке, по краям которой возвышаются деревья, почти укрывающие своими свисающими ветвями кустарники. Я была здесь только раз, десять лет назад, но мысленно — гораздо чаще. Я иду по тропе с легкостью, будто была тут только вчера.

Когда дохожу до маминого надгробия, в груди все сжимается. Шею и голову начинает покалывать с такой силой, что почти жжет, а сердце замедляет ход.

Я опускаюсь на траву и тянусь, чтобы дотронуться до гладкого мраморного изваяния. Надгробие теплое благодаря вчерашнему солнцу.

Вдыхаю.

— Привет, мам, — говорю я, ладонями упираясь в колени. — Прости, что не приходила так долго. На самом деле, никогда. Это было… В общем, честно говоря, был сплошной бардак.

Я делаю паузу. Тишина оглушающая.

— Я жила у бабушки Бим. Я знаю, что ты не хотела этого, и когда вчера прочла твои дневники, то поняла, почему ты никогда не говорила о ней и о дедушке Джеке. Но я кое-что выяснила и решила, что тебе нужно знать…

Снова выступают слезы, но на этот раз я не пытаюсь их остановить — уже даже привыкла к ним.

— Бабушка сказала, что Томас — мой отец — возвращался к тебе. Он не взял деньги. Через четыре дня после твоего побега он вернулся и попытался вернуть их. Дедушка отослал его прочь и сказал, что ты уехала с семьей жить в Америку. Иначе, я почти уверена, он бы нашел тебя. И тогда, кто знает, как бы все обернулось. Я пока сомневаюсь, но думаю, что, может, когда-нибудь в будущем постараюсь найти его. Ты не против? То есть, похоже, он не такой уж и мерзавец, как мы думали, и, ну, мне кажется, он должен знать о моем существовании. Я не знаю…

Мам, ты всегда говорила, что любовь разрушает. Что отношения опасны, и я не должна никому открываться во избежание боли. И я жила с этим всю жизнь. Мне было так страшно закончить, как ты, что я пыталась не заботиться ни о чем и ни о ком. Но потом я остановилась у бабушки и, я знаю, что она чокнутая, но все равно начала заботиться о ней. И о Пич, ее помощнице, которая тоже немного с приветом.

Затем я встретила мужчину. Того, кто вызвал во мне те же чувства, что, полагаю, Томас у тебя. Предвкушение. Того, кого я правда, действительно хотела узнать. Я боролась с этими чувствами, говорила себе, что они невозможны, ведь мне не хотелось закончить, как ты. Но все пошло не так, и теперь я чувствую себя хреново. Но также я чувствую себя живой. Не благодаря выпивке, вечеринкам или сексу, который — не пойми меня неправильно — все еще наверху списка любимых действий, но потому, что я позволила себе испытать столько приятных чувств к другому человеку. И он, даже если ненадолго, испытывал то же ко мне.

Итак, в любом случае, я просто хотела прийти сюда и сказать, что Томас любил тебя. Думаю, если бы ты знала это, все могло бы быть иначе. Надеюсь, что, где бы ты ни была, тебе лучше. Я люблю тебя, мам. И скучаю по тебе. Охерительно сильно скучаю. Но пришло время мне жить по моим правилам. Может, любовь в итоге и сломает меня. Но мне нужно узнать об этом самой, на своем примере. В общем, на этом все, наверное. Было… было приятно поговорить с тобой, мам. Больше я не буду приходить так редко.

Я прикасаюсь к бледно-серому мрамору еще раз, кончиками пальцев водя по витиевато выгравированному на камне имени моей матери. Затем в небе раздается гром, и я подскакиваю, потому что начинает лить, впервые с начала знойного лета. Когда тяжелые капли промокают мои футболку и штаны, мое дыхание выравнивается, после чего я чувствую, как внутри меня что-то становится на свое место.

Думаю, это может быть мое сердце.