Винтерспельт

ДАННЫЕ О ПОТЕРЯХ

Свободен как птица

В вечерних сумерках одного из ближайших дней Хайншток выпустил на свободу сыча. Сотрясение мозга у птицы наверняка давно уже прошло, и не было никакой причины держать ее у себя.

Он надел перчатки, в которых работают с камнем, обхватил крылья птицы и вынес ее на улицу. Сыч долбил своим кривым клювом кожу перчаток. Хайншток осторожно посадил его на землю, где тот какое-то время растерянно оставался сидеть. Потом он взлетел вверх и вправо, издавая пронзительное «кью-вик», и исчез за косым изломом известняковой стены. «Если он и дальше будет лететь в этом направлении, — подумал Хайншток, — он попадет в Эльхератский буковый лес. Ему придется поискать себе другой лес: в стволах буков редко бывают дупла».

Крик сыча распугал галок вверху на стене. Взмахнув крыльями, они взлетели и громко загалдели в наступившей темноте.

Хайншток вернулся в хижину, разобрал ящики, совиную башню, и вынес их на улицу. Управившись с этим, он осмотрелся в хижине. Теперь она выглядела так же, как прежде: стол, кровать, печка, полка с книгами и образцами окаменелостей.

Что остается за пределами повествования

1

Например, то, что произошло между Динклаге и Райделем.

В кармане Райделя лежало письмо Динклаге Кимброу. Неслыханно повезло Хуберту Райделю! У командира действительно оказалось рыльце в пушку. Вот теперь-то он, Райдель, ему покажет, где раки зимуют.

Нет нужды описывать, что извлек Райдель из этой ситуации. Ее легко себе представить.

Вероятно, он извлек даже чин унтер-офицера. Может быть, они пошли на компромисс: Райдель вручает Динклаге письмо и за это получает чин унтер-офицера и переводится в другую часть.

Чин унтер-офицера помог ему примириться с мыслью, что он больше не увидит Борека.

Возможно, конечно, что встреча Динклаге с Райделем проходила совсем по-другому.

Может быть, Динклаге велел на месте арестовать Райделя, потом пошел в свой кабинет, написал короткий рапорт полковнику Хофману и застрелился из пистолета.

Но об этом непременно узнал бы Хайншток, когда на следующий день пришел в Винтерспельт. Весть о самоубийстве командира батальона распространилась бы в Винтерспельте с быстротой молнии.

Возможно, конечно, что Динклаге приставил пистолет к виску только после ухода из Винтерспельта. Где-то в период переброски 416-й пехотной дивизии в Северную Италию, еще прежде, чем его настиг приказ явиться к полковнику Хофману, он мог во время одной из стоянок отойти в сторону и покончить с собой. В этом случае Хайншток ничего бы не узнал.

Предположения. Мы не решаемся остановиться ни на одном из них.

Выберите, какое покажется вам наиболее достоверным, учитывая все загадки и противоречия, присущие уже слегка потускневшему от времени образу этого сложного человека.

2

Мы не станем описывать и то, какое воздействие оказало на Хайнштока известие о гибели Шефольда.

Вообще всю эту сцену между Кэте и Хайнштоком в пять часов вечера!

Стереотипный разговор онемевших людей. «Но этого не может быть», «Это просто страшный сон».

Их полная растерянность, неспособность понять причины.

Короткий спор. Пусть подождет, пока ее пропустят к Динклаге. Совершенно необходимо выяснить причины. Ее отказ. Она хочет уйти. С нее хватит. Она не желает терять время.

Первые тени, еще робкие, расплывчатые, тени наступающей ночи вины.

То, что теперь он больше не мог не отозваться на ее просьбы и должен был показать тайную тропу, которой пользовался Шефольд, совершенно очевидно. Он и не пытается возражать. Но даже если бы он пытался — от передачи этого диалога мы себя избавим.

3

Допрос, который Кимброу и Уилер устроили Кэте, был формальностью. Кэте не могла ничего объяснить, она могла только сообщить, что Шефольд убит.

После этого они сидели вместе и говорили о возможных причинах. Майор Уилер не упрекал ни Кэте, ни своего друга Кимброу. Он говорил о несчастном случае.

Путешествие на запад: последний этап

Хайншток приготовил ей и себе поесть. Они выпили кофе. Они убивали время — молчали или снова и снова гадали о причинах, побудивших Райделя убить Шефольда. (Райделя, ни имени, ни фамилии которого они не знали.)

Хайншток вернулся к своей теории о том, что у Динклаге нет опоры в массах, снова говорил о тех, кто всегда начеку, едва заподозрит что-то неладное, направленное против порядка, против фюрера и рейха.

— Вот на такого и налетел, наверно, Шефольд, — сказал он. — Другого объяснения нет. — Затем подумал и добавил: — Но упрекать Динклаге не в чем. Он не мог рассчитывать, что Шефольд налетит именно на такого идеального фашиста.

Снова Ханильвег, во второй раз. Неожиданные смерти.

Кэте подумала: «Значит, сегодня днем я не в последний раз была в хижине Венцеля».

Лампа освещала стол, у которого сидел Венцель Хайншток и курил свою трубку. Все остальное было в тени. Сыч, прятавшийся, вероятно, в полом пространстве верхнего ящика, оставался невидимым.

В восемь часов они двинулись в путь. Хайншток все время думал о том, как они справятся с темнотой. Ночь предстояла очень темная, хоть глаз выколи, от луны оставалась крошечная четвертушка. Но о том, чтобы брать с собой карманный фонарик, не могло быть и речи.

Кэте была одета точно так же, как тогда, когда пришла со своего последнего урока английского языка: коричневый шерстяной костюм, тонкие серые шерстяные чулки, прочные туфли. Когда она хотела надеть светлый плащ, Хайншток сказал:

— Лучше не надо!

Летнее платьице, купленное в Прюме, она, как и все остальное, оставила у Теленов.

В руках у нее, кроме плаща, ничего не было. В одном из карманов лежал кусок мыла, зубная щетка, паста, расческа. Самым ценным ее сокровищем был футляр с запасными очками. Их ей никак нельзя было терять.

Они нырнули в сосновый лес в том самом месте, где Шефольд обычно выходил из него. Сначала их окружала сплошная мгла, и все же они ориентировались лучше, чем ожидал Хайншток. Пространство между черными вертикалями сосновых стволов было словно заполнено серым прозрачным веществом. Так как весь октябрь не было дождей, земля, покрытая иглами, сухо шуршала под ногами. Идти по ней было приятно, хотя двигались они медленно, черепашьим шагом. «Нам понадобится час до Хеммереса», — подумал Хайншток.

Время от времени Кэте ощупывала одну из черных вертикалей, чтобы убедиться, что это дерево. Она чувствовала кору, шершавую, неровную. На ладони у нее оставалась смола.

Один раз она остановилась, подождала, пока и Хайншток остановится, прошла три шага, чтобы оказаться рядом с ним.

— Ты думаешь, он приказал его убить? — спросила она тихо, почти шепотом.

— Исключено, — сразу же ответил Хайншток, не понижая голоса. — Это ты выбрось из головы.

Он сказал это так, что Кэте решила раз и навсегда отбросить эту самую черную из своих мыслей.

«Без Венцеля я бы пропала», — подумала она.

Внизу, где кончаются ели, над ручьем есть луг, заросший арникой. Когда-то там было ущелье, а в нем — заросли ольхи, еще до того, как насадили сосну, этот скучный молодняк. Поэтому всюду, где земля не засыпана иглами, растут лесные фиалки и купена, мох и аронник.

Он обернулся к ней и спросил:

— Чувствуешь, как пахнет?

— Да, — сказала Кэте. — Как странно, этот цветочный запах здесь, в лесу.

— Это лунники, внизу у ручья, — сказал Хайншток, — Они цветут до поздней осени. И сильней всего пахнут ночью.

Он старался теперь идти так, чтобы срывать попадавшуюся тут и там дикую герань, звездчатку, дрему, волчник, медвежий лук, норичник, валерьяну, аконит, цирцею, молочай, не забывал и дикие орхидеи, ятрышник, любку; выйдя из лесу, он побрел по известняку, собирая дубровник, яснотку, герань, солнцецвет, камнеломку, бедренец, живучку, пока не собрал прощальный букет, который она еще долго будет вспоминать.

«Йозеф Динклаге сейчас укладывает вещи, — подумала она. — Возможно, уже завтра он будет на пути к Везуве. Туда, где летают бумажные змеи».

Сев на пни, они стали смотреть на хутор Хеммерес, белевший на фоне темной стены гор на противоположном берегу Ура. Света не было видно, но наверняка не из-за светомаскировки, а потому, что хозяева Хеммереса уже спали.

— Там еще лежат вещи Шефольда, — сказала Кэте.

Хайншток пожал плечами.

— Знаешь, что они с тобой сделают, когда ты окажешься там, — сказал Хайншток, и слова его прозвучали не как вопрос, а как утверждение, — Они отправят тебя в лагерь для интернированных. А после войны бельгийцы вышлют тебя обратно в Германию. Вот и все, что из этого выйдет.

— Ах, оставь! — сказала Кэте.

Наверно, он был прав. Но не стоило отравлять ей последние полчаса.

— Как-нибудь уж я устрою, чтобы остаться там, можешь быть уверен, — сказала она. — А если мне действительно придется вернуться, то лишь для того, чтобы сразу снова уйти.

— Ты знаешь, где меня искать, — сказал Хайншток.

Словно извиняясь за то, что уходит, она показала в направлении, в котором собиралась двигаться дальше, и сказала:

— Кто-то ведь должен сказать им, что произошло.

— Обойди хутор слева! — сказал он. — В этой темноте мостик отсюда не виден, но, когда подойдешь к хутору, сразу его обнаружишь. Быстро переходи мостик, и, если от твоих шагов кто-нибудь проснется, немедленно в лес!

У него возникла было мысль довериться хозяевам Хеммереса. Крестьянин наверняка знал, как пройти к американским постам. Но, когда Кэте рассказала ему, что завтра утром, как она узнала из письма Динклаге, Хеммерес будет занят, он отказался от этого намерения. Нельзя было положиться на то, что крестьянин, когда хутор перестанет быть на ничейной земле, не станет болтать о своих ночных гостях. И тогда он, Венцель Хайншток, попался. Это была одна из причин, почему они так поздно двинулись в путь. Хайншток хотел быть уверен, что люди в Хеммересе будут спать, когда Кэте пройдет по их двору.

— Когда поднимешься, кричи что-нибудь по-английски. А еще лучше до того, как окажешься наверху.

— Ты думаешь, они будут стрелять?

— Вряд ли, если услышат женский голос.

«Как все было бы просто, если бы они поручили это мне. Вместо меня пришлось идти Шефольду. Через линию фронта».

Кэте поцеловала его в щеку.

— Если мне действительно придется вернуться, я навещу тебя, — сказала она.

— Счастливого пути! — сказал Хайншток.

Он смотрел ей вслед; вот она вышла из черноты леса на старые вырубки, лишенные всякой окраски, перешла луг и приблизилась к хутору. Он с удовлетворением отметил, что шла она бесшумно. Она двигалась по равнине словно дух. Когда он услышал, как загрохотали мостки, она уже была летящей тенью.

Он спокойно сидел, наблюдая за тем, как хозяин Хеммереса вышел из дому, какое-то время глядел на мостик, потом снова вернулся в дом.

Хайншток подождал, не донесутся ли крики или выстрелы, но ничего не услышал. Вероятно, она наткнулась на передовой пост американцев на полпути, — так сказать, не успев и оглянуться.

Он встал и пошел обратно. В первый момент его ослепила темнота леса. «Сычом надо быть», — подумал он.

Этапы превращения художественного вымысла в документ

1

Но что же произошло с 4-м батальоном 3-го полка 416-й пехотной дивизии?

В то время как Кэте шла в Хеммерес через линию американской обороны, он готовился к выступлению.

Весьма загадочно, что 416-я пехотная дивизия, которая только 5 октября была передана в распоряжение главнокомандующего войск на Западе для использования на спокойном участке фронта, не числится в списках группы армий «Б». А ведь тогда был только один спокойный участок фронта: между Моншау и Эхтернахом.

Должно быть, она состояла из призраков, эта 416-я.

Дадим ей и 4-му батальону ее 3-го полка возможность еще какое-то время сражаться с партизанами в Северной Италии. Все равно дело плохо. Если воспользоваться выражением Райделя, война — уже и не война вовсе, а анекдот какой-то. Правда, не для партизан Северной Италии и не для тех, кто пытается их одолеть.

«Когда в ночь с 20 на 21 апреля — в эту ночь Гитлер говорил со мной о заговоре, якобы раскрытом в 4-й армии, — я собирался покинуть зал совещаний в бункере, где в этот момент оставался только Гитлер, в дверь просунул голову посланник Хевель из министерства иностранных дел и спросил: «Мой фюрер, у вас есть для меня еще поручения?» Гитлер ответил отрицательно, и

Хевель сказал: «Мой фюрер, без пяти секунд двенадцать. Если вы еще хотите чего-то добиться с помощью политики, то сейчас для этого последний шанс».

Выходя из комнаты медленно, устало, еле волоча ноги, Гитлер ответил тихим, слегка изменившимся голосом: «Политика? Я больше не занимаюсь политикой. Она вызывает у меня отвращение. Когда меня не станет, вам еще придется много заниматься политикой» (ВД, раздел «Документы», Франкфурт, 1961).

Посланник Хевель из министерства иностранных дел обманул своего фюрера относительно времени. 21.4.1945 года не оставалось и пяти секунд до двенадцати. А в ночь с 12 на 13.10.1944 года, когда 4-й батальон 3-го полка 416-й пехотной дивизии уходил из Винтерспельта, все шансы уже окончательно были упущены.

2

А 3-я рота 4-го батальона 3-го полка (полк № 424) 106-й пехотной дивизии?

Остатки 106-й дивизии — два ее полка были захвачены на Шнее-Эйфеле в плен (как предсказывали капитан Кимброу и майор Динклаге) — попали в конце декабря в goose-egg' в районе Сен-Вита. Это подтверждается соответствующими военными документами.

При сопоставлении фактов, связанных с майором Динклаге и капитаном Кимброу, снова и снова обращает на себя внимание то обстоятельство, что номер дивизии последнего можно считать подлинным, в то время как номер дивизии Динклаге предположителен.

(Дивизии, состоящие из призраков, в высшей степени пригодны для игр на ящике с песком. Для повествований.)

Впрочем, в списках личного состава 424-го полка капитан Кимброу не значится. Поэтому мы не знаем, удалось ли ему в goose-egg[92] в районе Сен-Вита узнать что-либо о своей физической выносливости и моральной стойкости.

Но почему, черт побери, остатки 106-й американской пехотной дивизии, а с ними Джон Кимброу, должны скрыться от нас в дыму Арденнской битвы?

«Самое большое препятствие для союзников, с тех пор как наступил перелом, было создано ими самими: неумное и близорукое требование безоговорочной капитуляции. Оно помогало прежде всего Гитлеру, ибо укрепляло его позиции в немецком народе, а также позиции сторонников войны в Японии. Если бы руководители союзников обладали достаточным умом и дали какие-то гарантии относительно условий заключения мира, Гитлер еще до 1945 года потерял бы власть над немецким народом. Уже за три года до этого эмиссары широкого антинацистского движения в Германии сообщили руководителям союзников свои планы свержения Гитлера, а также имена многих ведущих военных, которые были готовы принять участие в мятеже, если бы только получили от союзников гарантии относительно условий заключения мира. Но ни тогда, ни позднее никаких гарантий, даже намеков на таковые им не было дано, так что заговорщикам, естественно, трудно было найти поддержку для подобного прыжка в неизвестность». (Лиддел Гарт. История второй мировой войны. Цит. по немецкому изданию. Дюссельдорф, 1972.)

3

«Может быть, это должно служить оправданием для генералов?»-думал Шефольд, слушая теории Динклаге,

который, впрочем, был единственным, кто проявил готовность реализовать определенные военно-научные теории и принципы в конкретном действии на уровне командира подразделения.

Прусское дворянство, или Досье трех генерал - фельдмаршалов (с примечаниями)

«После того как фон Рундштедт был снова возвращен из отставки, чтобы принять верховное командование немецкими армиями на Западе, Гитлер сообщил ему, что в рейхе формируются новые дивизии, которые в ноябре будут готовы к боевым действиям. Действительно, уже к 19 октября фон Рундштедт получил несколько новых дивизий и другие подкрепления. Однако за минувшие шесть недель наличный состав, по его словам, сократился на 80 тысяч человек; он считал, что, включая войска укрепленных районов, его армии-27 полностью укомплектованных пехотных и 6,5 танковых дивизий-составляют

примерно половину численного состава противника.

Но Гитлер и его штаб уже давно планировали контрнаступление, и 22 октября Гитлер вызвал в свою ставку в Восточной Пруссии начальников штабов фон Рундштедта (генерала Вестфаля) и Моделя (генерала Кребса). Там им было сообщено, что комплектование новых дивизий будет завершено в ноябре, но что они предназначены не для обороны, так как пассивная оборона не может предотвратить дальнейшую потерю важнейших районов рейха. Предотвратить ее можно только с помощью наступления. Поэтому Гитлер решил, что «ввиду малочисленности войск противника в этом районе» следует начать наступление в Эйфеле. Целью было уничтожение сил противника севернее линии Антверпен — Брюссель-Люксембург и, таким образом, обеспечение решающего перелома на западном театре военных действий. Захват немецкой армией Антверпена расколол бы вражеский фронт и разъединил бы англичан и американцев. 5-я и 6-я армии должны были осуществить главный удар; 7-я армия должна была прикрывать южный фланг. Все три армии были подчинены группе армий «Б».

Спустя десять дней фон Рундштедт получил письмо от Гитлера, излагавшего «основные идеи» запланированной операции, и приложенное к нему предостережение Йодля: «Использование столь крупных сил для захвата удаленного объекта неизбежно, хотя с чисто технической точки зрения, если учитывать имеющиеся в распоряжении силы, здесь возникает определенное несоответствие». Нельзя было изменить и диспозицию армий. Они должны были начать наступление бок о бок и одновременно. Гитлер категорически потребовал участия в наступлении некоторых дивизий, которые он перечислил поименно.

Узнав об этих планах, фон Рундштедт и Модель немедленно пришли к единому мнению, что осуществить поставленную Гитлером задачу имеющимися в их распоряжении силами невозможно. Они настойчиво пытались добиться, чтобы был принят план более ограниченных действий, но абсолютно безуспешно. Им было сообщено о решении фюрера, что «ни одна деталь операции не может быть изменена», и их повторные предложения «плана малых задач» были отклонены как "хилые"». (Major L. F. Ellis. Victory in the West. Her Majesty's Stationery Office. London, 1968[93].)

Примечание. См. также: ВД, Мантойфеля, Вестфаля, Юнга, Эйзенхауэра, Алана Брука, Брэдли, Томпсона, Лиддела Гарта, Кальвокоресси — Винта, Элстоба и др.

«Заключайте мир, глупцы!» (Телеграмма — находившегося тогда в отставке — генерал-фельдмаршала фон Рундштедта верховному главнокомандованию вермахта после битвы под Фалезом, лето 1944 г.)

«28 сентября штаб 1-й армии прислал мне великолепный бронзовый бюст Гитлера со следующей надписью: «Найден в штабе нацистов в Эйпене. Дайте 1-й армии семь боекомплектов и еще одну дивизию — и мы беремся доставить оригинал через тридцать дней». Однако, прежде чем прошли эти тридцать дней, Гитлер уже познакомил своих генералов с планом контрнаступления в Арденнах.

Однажды вечером в течение нескольких коротких часов 1-й армии даже казалось, что она сможет доставить оригинал раньше, чем можно было надеяться. Начальник разведки армии ворвался в фургон Ходжеса с донесением радиоразведки. Перехваченная радиограмма гласила, что полковник СС вручил фон Рундштедту в Кёльне приказ германского верховного командования немедленно перейти в контрнаступление. Фон Рундштедт отказался выполнить приказ, заявив, что это приведет к уничтожению его войск. Завязался спор, и полковник СС был застрелен. Далее сообщалось, что фельдмаршал отдал приказ войскам разоружить части СС и одновременно объявил, что берет на себя всю полноту власти в Кёльне. Далее он якобы обратился по радио к немецкому народу с призывом поддержать его и дать ему возможность заключить почетный мир с союзниками.

Все это оказалось блефом. Когда начальник разведки снова связался со своим подразделением радиоперехвата и потребовал подтверждения, то оказалось, что перехваченное сообщение исходило не из Кёльна, а от радиостанции Люксембург, которую 12-я группа армий использовала для так называемой «черной пропаганды, то есть для передачи ложных сведений, имеющих целью обмануть немецкий народ и подорвать его моральный дух». (Omar N. Bradley. A Soldier's Story. New York, 1951[94].)

Примечание. В общем и целом честное предложение американцев господину фон Рундштедту.

Иллюзии американцев! Они обманывали не немецкий народ, а самих себя.

Они всерьез полагали, что главнокомандующий, обладающий чувством ответственности, должен кончить войну, если она проиграна.

Его «ход мыслей в основном соответствует концепциям ОКВ»[95] поэтому его предложение «лишь незначительно» отклоняется «от точки зрения фюрера». «Мне ясно, что сейчас все должно быть поставлено на карту. Поэтому я отбрасываю все эти сомнения» (а именно: сомнения, вызванные недостаточностью сил). (Письмо — уже не находящегося в отставке — генерал - фельдмаршала фон Рундштедта генерал-полковнику Йодлю, начальнику штаба оперативного руководства вермахта, от 3.11.1944. Цит. по: Герман Юнг. Наступление в Арденнах 1944–1945. Гёттинген, 1971.)

Примечание. Майор Динклаге: «Такого не было, чтобы я не подчинился приказу».

Примечание. Смягчающее обстоятельство: как в мышлении Райделя не были заложены слова «знание людей», так в мышлении фон Рундштедта отсутствовали слова «неподчинение приказу». Воистину речь идет о лингвистической проблеме.

Примечание. Зато в лексиконе немецких генерал - фельдмаршалов наличествовали слова «судьба» и «провидение».

«Мой фюрер, я считаю себя вправе утверждать: я сделал все, что было в моих силах, чтобы овладеть положением. Как Роммель, так и я, и, по-видимому, все другие командующие здесь на Западе, обладающие опытом борьбы против англо - американцев с их материальным превосходством, предвидели нынешний ход событий. Нас не слушали. Наши взгляды диктовались не пессимизмом, а простым знанием фактов.

Должны существовать средства и пути, чтобы положить этому конец и прежде всего воспрепятствовать тому, чтобы рейх оказался в большевистском аду. Поведение некоторых офицеров, попавших в плен на Востоке, остается для меня загадкой. Мой фюрер, я всегда восхищался Вашим величием и Вашим самообладанием в этой гигантской борьбе и Вашей железной волей, с какой Вы утверждали самого себя и национал-социализм. Если судьба сильнее Вашей воли и Вашего гения, значит, такова воля провидения. Вы вели честную и великую борьбу. Это свидетельство Вам выдаст история. Проявите сейчас такое же величие, положите конец безнадежной борьбе, если это окажется необходимым.

Я ухожу от Вас, мой фюрер, как человек, который, сознавая, что до конца выполнил свой долг, был к Вам ближе, чем Вы, возможно, думали.

Хайль, мой фюрер! Фон Клюге, генерал-фельдмаршал

18 августа 1944»

(ВД, 4-й раздел. Документы. Франкфурт-на-Майне, 1961.)

Примечание. Написал это и покончил с собой.

Примечание. С собой. Но не со своим фюрером.

Примечание. Генерал-фельдмаршал фон Рундштедт: «Глупцы!»

Примечание. Дал такую телеграмму и спустя всего два месяца взялся за осуществление порученного ему Арденнского наступления (которое какое-то время носило его имя: рундштедтовское наступление).

Примечание. Исключение, или остатки прусской славы.

Если Вы окажетесь в Берлине[96], посетите Плётцензее! В Плётцензее фон Витцлебен все еще придерживает брюки, стоя перед палачом.

Эрвин фон Винцлебен, генерал-фельдмаршал, казненный 9 августа 1944 года за участие в покушении на Гитлера.

Потери в живой силе во время Арденнского наступления

6- я танковая армия 9758 (295) 5-я танковая армия 12 691 (290)

7- я армия 10 787 (500)

Итого:33 236 (1085)

По американским данным, во время Арденнского наступления ровно 16 000 немцев попало в плен. Их следует изъять из числа пропавших без вести. Оставшееся после этого число пропавших без вести — ровно 6500 — следует прибавить к числу погибших. В целом получаются следующие цифры потерь:

17 200 погибших 16 000 пленных 34 000 раненых

II. Со стороны союзников Погибших Пропавших Раненых

без вести

1-я американская армия 4629 12 176 23 152

3-я американская армия 3778 8 729 23 018

XXX британский корпус 200 239 969

8607 21 144 47 139

1-я американская армия 16 805 3-я американская армия 12 507 XXX британский корпус 439

29 751

плюс 47 129 раненых Итого: 76 880 человек (Герман Юнг. Наступление в Арденнах. Гёттинген, 1971).

Статистики потерь, понесенных гражданским населением, не существует.

«Остались две опустошенные маленькие страны, разрушенные дома и крестьянские хозяйства, мертвый скот, мертвые люди, мертвые души и мертвые сердца. Арденны превратились в гигантское хранилище костей 75 с лишним тысяч мертвецов». (John Toland. Story: The Battle of the Bulge. Цит. по нем. изд.: Джон Толанд. Битва в Арденнах, 1944. Берн, 1960.)

«На обочине дороги стоял замерзший американский солдат, протянув руки, словно нищий». (Джон Толанд, см. выше.)

Автоматы

Арденнское наступление началось в утренние часы 16 декабря.

Приготовлений к нему Хайншток почти не заметил, если не считать трех танков «тигр», которые утром 14 декабря появились на узкой дороге, проходившей мимо его каменоломни. С низко нависшего неба падал снег, он лежал тонким слоем на дороге и лугах, вплоть до леса, поднимавшегося из долины Ирена. С высоты над каменоломней, стоя под соснами, Хайншток смотрел, как серые танки, скрежеща, шли один за другим по дороге. Люки их были закрыты, и длинные стволы пушек оставались неподвижны. Миновав каменоломню, они свернули на луг, где снег и земля приглушали железный лязг гусениц, какое-то время двигались рядом, потом исчезли в долине. Они оставили за собой веер черных следов на снегу.

Воскресший из мертвых

Деревня Винтерспельт во время сражения в Арденнах дважды переходила из рук в руки. То, что от нее осталось, было в конце концов захвачено 20 января одной из частей 7-го корпуса 1-й американской армии.

Когда все кончилось, Хайншток пошел однажды на восточные высоты над Уром, чтобы осмотреть место, где был убит Шефольд. Он увидел Шефольда, стоявшего под сосной и курившего сигарету. Казалось, Шефольд его не видел — он курил, рассматривая покрытую снегом местность. Единственное отличие, по сравнению с прошлым, заключалось в том, что теперь он был весь серый. Его галстук (Хайншток не знал, что он был огненно-красным) казался теперь густо-черным.

«Я сошел с ума», — подумал Хайншток.

Установив вскоре, что с головой у него все в порядке, что психические его реакции остались прежними, он сказал себе: «Ну и прекрасно, теперь я по крайней мере знаю, где найти Шефольда, если мне захочется снова повидаться с ним».

Брат и сестра

Возможно, кто-либо, проходивший в январе или феврале 1945-го через деревню Винтерспельт, видел двух кошек, точнее, кота и кошку. Переливчатые, в черно-серую полоску (самка к тому же со светло-рыжим отливом), отощавшие, как скелеты, голодные, хищные, запаршивевшие, замерзшие, брели они по снегу и пеплу покинутой и разрушенной деревни. На мягких лапах. Бесшумно. Словно тени.