Глава 1 ВЕРИКА И…

…доброе утро

Верика открывает глаза.

Копошится в нагретой постели и извлекает из-под подушки теплую тянучку. Кровать выгибается пружинистым мостиком во всю свою железную стать и издает свежевыжатый восторженный симфонический клич – олицетворение подьема нового витка времени на небывалую высоту.

Лист календаря испуганно вздрагивает, отрывается и соскальзывает по стене прямо в окно, с карниза на крышу и дальше вниз на подпись. Следом раздается сигнал утреннего подьема. Звучит кукольный марш со свистульками, и на столике у кровати самым обстоятельным образом разворачивает свое чтение утренняя книга:

– Раз, раз, раз. Хэмм!.. Доброе утро, уважаемые читатели. Сегодня для естественного пробуждения мы рекомендуем вам утешающие, безмятежные, сладкоголосые песнопения пастельных тонов в духе раннего импрессионизма…

– Вы там ничего не напутали? По-моему, это вечернее наставление, – поправляет Верика.

Из книги доносятся бубнеж, шушуканье, препирания и, наконец, смущенные голоса:

– Так оно и есть! Так оно и есть! Мы опять опростоволосились. Записывай ход. Первая сверху – на третью снизу: «Звонкие бодрые горны…» и так далее. Который раз на одни и те же грабли. Спасибо за подсказочку!

. . .

Тем временем происходит далееследующее в нижеизложенной последовательности: бодрение, умывание, одевание. В дело вступают вериканские мастера-рукомойщики, еженоги-полоскуны, распутывальщики и светлопевцы, конечно же.

Верика берет книгу в руки. Книга совсем легкая, свежая, пахнущая травяными и земляными красками, дрожащая от переполненности чувств и представляющая собой кленовую ладошку в потертом переплете с визой Хопнессы. Сегодня она пылает ярко-желтыми чернилами. Книга демонстративно покрывается мурашками и притягивает к себе салфетку.

– Чей ход? – возникает закономерный вопрос.

Его грозно раскачивающийся ус спиралевидным профилем нависает над съежившейся страницей. Галдеж возобновляется:

– Наш, наш! Давай, двигай на вторую сверху, а то у нее уже косы начинают заплетаться!

Слышен шум передвигаемой писанины и зычные команды.

Всеша называет это «рукопашной живописью». Она учится житию-бытию в настоящей школе, и там один раз в день разбираются в особенностях литературной самодеятельности.

Близится час почтенного собрания…

…повседневные чудеса

Волосы Верики сплетаются в тугой собор. Завершающие детали головного сооружения украшаются фрагментами растительных узоров. На полюсе макушки пробивается коронный элемент – поющий фонтан.

– Ух ты! – слышен из приоткрытой книги возглас довериков.

– Ах ты! – вторят им недоверики.

В эти короткие минуты согласия они непроизвольно забывают о межредакторских распрях.

Пока Верика спускается по лестнице, ее перламутровая кожа приобретает смугловатый оттенок. По ходу дела сосредоточенно изучается утренняя подборка воротничков, и к тому моменту, когда правая нога ступает на коврик рядом со следом левой ноги, Верика уже поправляет кружевные манжеты.

– Э-э-эх! – раздается праздничный выстрел Герральдия.

Часы бьют один раз. В мировом господстве есть много чудесного. Например, утро воскресенья.

. . .

Верика трапезничает с домочадцами. Она делает длинный пуфф и отодвигает от себя обеспудренный творожный кекс:

– Куфно!

Книга читает вслух назидательно:

«Блины из воздухорослей и вотерброды – это очень полезная и питательная пища…»

– А моя снежная пудра еще и вкусная! – уточняет Верика, поглаживая живот и добавляя с некоторой долей раскаяния: – Сладость – моя слабость.

В книге внеочередное замешательство. Птица с хохолком подзадоривает летописцев:

– Строчите, строчите – остроперы!

Доверики и недоверики пишут эту книгу давно и непрерывно, но, пока не найдут согласия, вынуждены постоянно переписывать ее. В этой книге все меняется, но все остается. Иногда кажется, что книга пишется сама собой, но, судя по шуму внутри, там просто что-то переставляется. Часто на порог обложки выносятся корзины с сором, который куда-то бесследно улетучивается. Птица Очевидия в таких случаях обычайно пожимает плечами, дескать:

– Отбросы общества, что с них взять?

В книге тем временем нарастает явное возмущение.

– Будете галдеть, закрою книгу! – напоминает Верика.

Бормотание плавно перетекает в шуршащую возню. Затворившиеся рукописцы, стиснув зубы, с хрустом разминают затекшие кончики перьев.

Близится час перемены обстоятельств…

…осениил осеняющий

Чтобы не было слишком холодно, Верика добавляет золотистый цвет. Чтобы не было слишком жарко, Верика использует небесный цвет. Чтобы не было слишком грязно, Верика применяет чистый цвет. А чтобы было ярче, Верика берет свежую краску.

Но сегодня не требуется ничего поправлять. Сегодня желтое не палит, а голубое не студит. Сегодня день несмешивающихся пигментов, день независимости всех цветов радуги. Белая дуга в небе символизирует единство происхождения.

– Буйствуете? – жизнерадостно спрашивает Верика. – Передавайте поклон водородителям.

В воздухе пахнет сырыми плодоносами, хлебом и свежестью осеннего брода.

Верика дочитывает книгу и неохотно взрослеет. Это ей быстро наскучивает, и вот она уже мчится на прогулку, увлекая за собой погруженную в самосозерцание Евсению. Вынырнутая Всеша жадно хватает ртом воздух на ходу.

В саду под сенью груш, облепленных кудрявыми улитками, восседает взъерошенный Геогриф и непрерывно вертит головой с перьями в волосах. Вокруг него, пыхтя и подпрыгивая, носится игрушечный поезд:

– Ту-ту!

– Ту-ту! – отзывается Геогриф.

В кабине локомотива орудуют Всеша с Верикой и приветственно машут руками.

Близится час везения…

. . .

– Все приготовились? – осведомляется светло-красный кругляшок.

Паровоз медленно трогается. Пузатые бока вздрагивают от щекотливого шипения. Большое сердце набирает обороты:

«Чууух – чууух! Чух-х-х помедленнее-е-е!»

Верика, Всеша и Геогриф едут к водопадам, смотрят в открытое окно и болтают о том о сем:

– А вы видели когда-нибудь огнепады? – возбужденно вопрошает Геогриф.

– Нет! – в унисон отвечают Всеша с Верикой.

– Их нужно смотреть стоя на голове!

– Не лучше ли просто смотреть на огонь, не переворачивая все с ног на голову?

– А ледопады? – не унимается Геогриф. – Замораживающее зрелище!

Прибившийся ветер хватает слова на лету и треплет их с игривым урчанием. Растрепанные буквы улетают в топку паровозика, а из трубы вылетают пончики, бублики и сушки. Верика ловит сушку, бублик и пончик. Пончик вручает Геогрифу, бублик – Всеше, а сушку ест сама. В дороге почему-то всегда веселей с чем нибудь теплым, аппетитным и обязательно круглым. Наверное, потому, что дорога стелется скатертью.

Всеша с бубликом спешивается у взлетной полосы. У нее сегодня факультативные занятия по преодолению незримых препятствий.

Воздухореографика, одним словом.

. . .

Дело в том, что у Геогрифа проклевываются крылья. Сейчас они похожи на ростки карликовой цветной капусты в теплице. Повсюду на спине переплетены миниатюрные стропы и разнокалиберные растяжки. Судя по истерзанной прическе, Геогриф ломает голову над тем, как справиться в походных условиях с возложенной хрупкой ношей. Верика предлагает убрать всю эту путаницу. Достает заячьи ножницы и чик-чикает все эти ниточки с узелками.

Геогриф непроизвольно хлопает высвобожденными крылышками:

– Мне нужен наставник.

– У тебя есть наставник.

Геогриф уже не впервые за это утро потрясен. Его бездонные глаза смотрят на Верику преданным взглядом:

– Неужели?!

– Это не я, – уточняет она, ловко балансируя на поверхности взора.

Неминуемо надвигается сотрясение воздуха. Слезы слепят Геогрифа, он раскатисто чихает:

– То-о-чно! – разносится эхом в горах.

. . .

Сверху заметно, как в некоторых местах земная поверхность сморщилась. «То ли кисло ей, то ли горько?» – размышляет Геогриф. Кое-где в зарослях малютиков виднеются оттиски гигантских чудищ. Вот рядом с остовом головотяпа отпечаталась фигура чернозавра. Они оживленно беседуют, двигая челюстями, отчего сыпучая почва вокруг периодически шевелится.

Верика показывает рукой в сторону высокогорного пика. Там по склону взбираются наверх огромные лохматые пихты. Не доходя до середины, некоторые из них сползают, вяло цепляясь мягкими лапами за лавирующий снег.

– Там-то скоро и состоится моя первая персональная выставка!

– …!!! Выставка чего? – пытается передопонять огорошенный Геогриф.

– Выставка льдин! Видишь то изваяние?

Изумленный Геогриф прослеживает в обзорную раковину за прозрачной пакетообразной глыбой, пытающейся взгромоздиться на подиум с ироническими капителями под сосулистым сводом. Эти места носят звание «градов невозмутимости».

Верика протягивает Геогрифу очки-контрослезы:

– Отличное подснежное приспособление. Когда попадаешь в сияющее облако, глазам своим не веришь.

– Точно, точно, точно… – катится сверху гостеприимное эхо.

Геогриф едва успевает нацепить специальные антиобвальные бд, как снежный ком сгребает его в свои обьятья.

. . .

Повсюду сверкают кристаллические деревья и сахарные эдельвейсы. В волнах хрустального моря застыло отраженное небо. Замерзшие рыбы безмолвно взирают на скованные одним льдом звезды. Пахнет вечномерзлотными цитрусами.

Верика выбирается из снега и показывает на рукаве ледышку:

– А вот это само ко мне прилипло.

Фигурка напоминает пузатую ящерицу с распростертыми лапками. Верика зажимает ее в ладошке. Мелкая рептилия оттаивает и, щелкая ресницами, принимается безмолвно ликовать.

– Что он хочет этим сказать? – спрашивает Геогриф, насупленно торча из сугроба.

Верика сурдопереводит:

– Говорит, что он нездешний.

– Довольно необычное имя для крокодильчика.

Верика представляется незнакомцу:

– Будем знакомы, меня зовут Верика.

Геогриф ревностно вперивается в неознакомца снегозащитными окулярами. Его низкоутробный голос деловито чревовещает:

– Двадцать девять минут пятьдесят девять секунд до обеда.

Вжжжик! Сигнал принят, Геогриф втягивает металлические перья, недолго демонстрируя свой чеканный профиль на фоне отвесного края скалы. Ему, несомненно, есть чем покрасоваться. Ни единой условности, ни единой зацепки. Верика любуется безупречностью силуэта: «Ну надо-же! Очень натуралистичен, даже ухо чешет по-птичьи. Только вот хвост какой-то несуразный, черепаший что ли?»

Из тоннеля в сугробе просачивается знакомый паровозный гундок, с легким насморочным акцентом:

– Ду-ду!

И не слышен стук колес, только сердце бьется и поет.

…плоды своего времени

Любая прогулка приносит свои плоды. Утренняя прогулка принесла потенциальные шедевры ваяния. Свалила их в мокрое полотенце и оставила в углу мастерской. Назревающие скульптурности безроптствуют в ожидании прикосновения уверенной хозяйской руки.

. . .

Верика обеими руками работает с глиной. Глина не сопротивляется, но и не поддается. То скользит, то вырывается, то ломается. В общем, ведет себя как капризный ребенок.

– Может, тебе чего-то не хватает?

Верика поливает мнущуюся кучку водой и продолжает усердствовать. Комок наконец становится более сговорчивым, послушным и податливым.

– Ну вот! Давно бы так.

Глина вытягивается в стройный сосуд, из которого тотчас доносится гулкий керамический голос Геогрифа:

– Слушаю и повинуюсь, о моя благолепная повелительница!

– Не торопись, это пока еще разминка. – Верика разгоняет ногой гончарный круг.

Слышен улюлюкающий клич Геогрифа, уносимого центробежными силами в сушилку.

Верика одним махом сминает кувшин и некоторое время сидит неподвижно, запустив пальцы в мягкую массу. Затем снова принимается отрабатывать пластику. Ласково поглаживает и старательно тискает скользкую мнительную лепешку.

. . .

Чья-то невидимая рука раскручивает тяжелый жернов и Верика пытается удержать на поверхности бесформенное брение, крепко сжимая ладони. Скульптурное изделие выскальзывает, круг замедляется, постепенно останавливаясь, и на каменной столешнице замирает винтообразная ваза в позе бессмертного йога. Стоит и отдышаться не может от такой круговерти:

– Ох, голова кружится! – Ваза держится за края, продолжая покачиваться.

Верика с энтузиазмом размешивает глазурь:

– Шоколадная подойдет?

Ваза смиренно кивает.

Близится час предобжиговой просушки…

. . .

Верика решительно заглядывает к Евсении в дневную комнату. Это единственное место, где наверняка можно обнаружить изморозь на стеклах. Вообще-то, ей нужны сосульки, но пока можно обойтись и наскабливанием инея. Верика подходит к витражному стеклу и выбирает бесцветный участок, покрытый холодным ворсом. Видит нежнейшие снежинки, видит искрящегося многокрыла, видит женщину в белом, с белым лицом и светлыми очами.

Кристаллики, обрамляющие голову женщины, принимаются поблескивать и распевать острыми тонюсенькими голосками хвалебную песнь, будто ледяным смычком прикосновенно водя по струнам замерзших струек. Верика приближается к заиндевевшему стеклу и наблюдает образовавшееся бледное пятнышко, которое плавно увеличивается, и Верика, по инерции сведя глаза в кучку, видит размытую немногоцветную овальную картинку, представляющую собой теплую норку, где обстоит такая тишина, что светло-белые облака стекают к подножию и возносятся к ореолу из пушистых перьев, взбиваясь и укладываясь в арку небесного свода. На плоскости стекла остаются три крохотные мерцающие звездочки, две из которых располагаются на левом и правом плечах белоснежной женщины, а одна – на темно-белом платке, покрывающем ее голову. Полотно дополняется просеивающимися лучами звезды по имени Солнце.

У Верики начинают слезиться глаза от яркого света. И она видит то, о чем так скоро предстоит поведать своеглавому Герральдию.

Но пока что она видит неведомое…

. . .

Первое слово, которое самостоятельно прочла Верика, оказалось неожиданностью для одного известного художника. Сегодня утром она заглянула через правое плечо Хопнессы и разборчиво произнесла:

– Б-р-р-р!

Хопнесса, конечно же, подумала, что Верика озябла и попросила Герральдия разжечь огонь в очаге. В ответ на это Герральдий поинтересовался у Хопнессы о внутреннем содержании книги, которую она просматривает. Верика отчетливо повторила:

– Бррр! Б-р-ррэйгель!

С того момента Верика усвоила для себя два обязательных правила. Первое – не заглядывать через плечо. Второе – выбирать нужные слова.

Для того чтобы находить правильные слова, нужно знать, как выглядят правильные буквы.

– Проще простого! Это как грибы собирать, – заявляет Геогриф, и, видя, что его внимательно слушают, продолжает докладческим тоном: – Зная местность, можно определить, где и какие грибы растут. В бору водятся боровики, во мху – моховики, под березой – подберезовики…

Поразмыслив недолго, добавляет:

– …Опять же, опята на пеньках.

Верика согласно кивает головой:

– А где грузди водятся?

Геогриф одевает непроницаемые очки и отвечает:

– В лесу.

Верика, не моргнув глазом, уточняет:

– Но ведь в лесу должны водиться лесовики!

– Лесички, – поправляет Геогриф.

Верика живо представляет себе, как грибы играют в прятки. Кто в траве прячется, кто на дереве, кто под землей. А Геогриф с корзинкой ходит и кричит водящимся в этой местности грибам: «Кто не спрятался – я не виноват!»

– Только вот при чем здесь буквы? А!

Сейчас Верика проходит букву «А». И не абы как, а насквозь – под перекладиной, чтобы лучше с ней ознакомиться. Буква «А» – не согласная, но открытая, потому что гласная. Еще эту букву можно преодолевать, как горный перевал. Верика скатывается с вершины, запечатлевает себя на фоне буквы номер один и подписывает открытку для близких:

«Мысленно с вами. Мы – это „А” и я. Место. Подпись. Дата».

…блуждающие огни

Верика разглядывает шкатулку с драгоценностями. Интересно, что в них такого ценного? Гладит пальцем гранатовое сердце. Оно печально вздыхает и смущенно рдеет. Верика присаживается у ног Хопнессы:

– Это клад?

– Нет, ведь никто зарока не давал.

– Не жалко такую красоту?

– Кто же камни жалеет в наше время!

– Потому-то они и холодные такие.

– Когда они чувствуют на себе внимание настоящих ценителей, они оживают. Смотри! – Хопнесса указывает спицей в сторону окна, открывающего панораму ночного города.

Над каменной подоконной плитой воцаряется букет из мерцающих игольчатых астр – изумрудных, фиолетовых, пурпурных. Маленький фейерверк на фоне постылых огней казенного города.

. . .

Теперь у Верики есть настоящий дракончик из породы двукрылых единохвостов. Имя, которое ему присвоил Геогриф, не прижилось, поэтому домашние по привычке называют его Нездешнием. Нездешния решено кормить положительными эмоциями:

– Сегодня мы угостим тебя скоморошковыми шариками.

Видимо, это правильный рацион, поскольку ладошечник незамедлительно залоснился и пошел вширь. Живет он в эмоционариуме, где преимущественно спит, ссылаясь на врожденную мечтательность. Но даже во сне он непременно улыбается. Общается Нездешний исключительно жестами и мимикой, так что Верика его отлично понимает.

Эти небольшие создания предназначены для прогулок на природе. Они незаменимы в лесу, на озере, в горах. Ладошечные драконы являются недалекими родственниками средиземноморских коньков, обитающих в мажорных течениях шестого семиводья еженедельной большой мойки.

Теперь Верике остается обзавестись золотой рыбкой, маленьким цветиком-семицветиком и настоящей декоративной гигиеновой собакой.

Хопнесса утверждает, что фея чистоты может запросто осуществить любую мечту. Верика старательно моет ладони себе и Нездешнию. По всей рукомоечной летают радужные мыльные шары. В каждом из них отражено какое-нибудь пожелание.

. . .

Близится час противостояния смятению.

Верика взглядом проникает в сердцевину пламени. Чувствуется яркое недовольство в поведении огня. Он переминается, ворочается и вздыхает так, будто что-то притесняет его.

«Может, дрова мешают?» – выдвигает пробную версию Верика.

Но что-то неуловимо-неугомонно-суетливое мечется между огнем и дымом, на грани светлого с темным:

– Нет никакой грани, – утверждает Верика и поправляет кованой палочкой горящую линию.

Языки пламени успокаиваются и вытягиваются в стройный ряд узких кисточек-куполов. Огнегрив горит ровно. Верика собирается отправиться за красками.

– Ты обещала приглядывать за мной! – безукоризненно напоминает огонь.

– Да, да, да.

Приходится краскам самостоятельно спускаться к Верике. Им не впервой, но возникает пресловутый вопрос очередности, отчего вновь разгорается диспут на тему: «С чего начинается радуга?».

Из книги подсказывают вкрадчивым шепотом:

– Что-то такое, с фазаном связанное…

Птица Очевидия строго стучит указкой по разделочной доске:

– Без намеков, пожалуйста!

. . .

Когда Верика изображает портреты многокрылов, она привязывает к кончикам кисточек легкие бумажные колокольчики. Бумажные – для того, чтобы не шуметь, а колокольчики – чтобы сделать движения более плавными. Таким образом, линии крыльев вырисовываются настолько филигранно, что фактически не соприкасаются с холстом. Герральдий утверждает, что эти картины написаны по воздуху. Самая настоящая галерея витающих образов.

…птица бдения

Верика очень неравнодушна к различной живности. В особенности к насекомым. Поэтому, когда в окрестностях появляются гигиеновые собаки, она обязательно потчует их конфетами. Собаки в конечном счете удаляются несолоно хлебавши, облепленные фантиками и близкие к состоянию недоумения. Но Верика по-прежнему не теряет надежды найти среди них родственную душу, поскольку все собаки попадают в рай.

Есть еще дикие наскальные коты, но они настолько отбились от рук, что совсем перестали спускаться в долину. Тела их покрылись непромокаемым воздухооталкивающим слоем пуха, а сами они прыгают с дерева на дерево, расправив хвосты, не касаясь земли.

– Того и гляди, вот-вот полетят, – рассказывает птица Очевидия, – и кричат как-то странно: «Йяу, йяу».

. . .

Птицу Очевидию преподнесла Верике Хопнесса, связав ее из пряжи стопроцентного вибрирующего пуха, собранного на перевале «градов невозмутимости». В связи с этим у Очевидии крайне чувствительный хохолок, ведущий вполне самостоятельный образ жизни. Он либо есть, либо его нет. В зависимости от наэлектризованности окружающей обстановки.

«Па-ра-докс!» – разводит крыльями птица Очевидия. Звучит как «пааокх».

– Паравоз? – переспрашивает Верика, открыто хохоча.

– Па-а-окх!

– Я не понимаю, что ты говоришь.

Птица Очевидия выплевывает шарики:

– Это не я, это говорящие шарики.

Сама Очевидия категорически отказывается признавать за собой каверзную птичью болезнь, но отвар из скоморошки не отвергает, и, судя по распушившемуся хохолку, такое снадобье ей на пользу. Она впадает в состояние дремы и инстинктивно курлычет старинную перелетную песню. В этой песне всегда одни и те же слова: «Мчится птица-паровоз, над землею крылья хлопают…»

. . .

У Верики есть специальные штаны-вездеходы, которые по ходу дела фиксируют события и схему местности. Когда они функционируют в действующем режиме, они производят характерный звук: «Вжжжик, вжжжик, вжжжик!». Эти штаны помнят многие уголки мира, в которых побывала Верика со своими похождениями. И в Чопле, и в Ойване, и на мысе Сокровения, и в районе архипелага Благих Намерений, и в Странглии, и в Неспании, и в Виталии, и даже на одиночной планете.

. . .

Верика держит в руках кормящую тарелку с эмоциональными шариками. Лопает сама и подкармливает Нездешния.

– А! На ловца и зверь бежит, – свешивается над ними с потолка восклицательным знаком птица-озорница.

– Мы не звери, – дублирует Верика дракончика, – и на головах, как некоторые, не ходим.

– Шарики? – переключает передачу птица.

У нее очередной непредвиденный отлив чувств. Она изнывает без хохолка и нуждается в позитивных эмоциях.

– Да, ведь очевидно же, что это не кубики, – подтверждает Верика.

Очевидия сокрушенно качает головой, имея в виду, что она так и думала. Дракончик улыбается и без тени смущения протягивает лапу помощи.

Когда эмоционарики иссякают, наступает прилив чувств и уносит птицу на поиски бесшабашного хохолка.

– Кстати, – бросает Верика вслед улетающей птице, – насчет негатива. Есть проверенный способ. Нужно закрыть на все глаза и картина ненадолго инвертируется. Такое вот свойство зрительной памяти.

Близится час бессловесной фауны…

…именное мини-солнце с именинными небопродуктами

У Верики сегодня праздник – день имени. Поэтому она желает сделать что-нибудь особенно интересное и полезное. На столе стоит огромная коробка с бантом. Верика оттягивает ленту, приподнимает картонку и заглядывает внутрь. Раздается нежданный хлопок:

– Снято!

Когда рассеивается легкий дымок над тортом, в клубничном сиропе обнаруживается незадачливый воздухоплаватель со слипшимися усами и перепачканный цветочной пыльцой. На съемочной площадке, перенесенной с шоколадных гор в глазуревую долину, среди прочих подарков слышны возгласы одобрения и радостные хлопушки ассистентки режиссера. Весь съемочный процесс поздравляет Верику.

– Сегодня мне даруется жизнь. А разве может быть лучший подарок?! – благодарит в ответ Верика.

– Даешь хоровод! – верещит в первых рядах птица с хохолком.

В заряженном воздухе распространяется явный признак разгула.

Близится час неотвратимой потехи…

. . .

– А у меня тоже есть для тебя подарок!

Всеша достает из портфеля пеструю шкатулочку. На крышке шевелящимися крыльями стрекоз и бабочек выложены вензельные буквы: «В», «Е», «Р», «И», «К» и «А».

Верика берет презент в руки:

– О, дивный ларь!

– Чудная вещица! – подтверждает Евсения.

Крышка плавно приподнимается, и из-под нее выпархивает крохотное облачко. Белое, пушистое, всклокоченное и с точечкой на лбу.

– Я назову тебя Клочком!

– Но это еще не все, – Всеша подает таинственный знак глазами.

Клочок зависает над тортом, задирает свою облачную лапу и проливается дождиком на взбитую сливочную поляну с клубникой. Тут и там выпрыгивают бисквитные грибы. Следом выглядывает мини-солнце и звонким голосом запевает:

– Каравай, каравай!

В даровитой шкатулке происходит всеобщее оживление. Приходит в движение вода, журчит ручей. Верика достает гребешок и расчесывает волнистые распущенные локоны водопада. Игривые струйки непрерывно вертятся, Верика сплетает их в косички, укладывает в ватрушку и старательно объясняет:

– Сегодня праздник, и вам надлежит утихомириться ненадолго. А потом будете брызгаться, сколько захотите!

Укрощенная сухой логикой, водица успокаивается, с интересом разглядывая себя в собственном зеркальце. Мини-солнце закатывается в коробочку. Верика закрывает крышечку:

– Ну, ничего. Скоро увидимся снова! – утешает она себя.

. . .

Верика пытается накормить подаренную золотую рыбку обещаниями:

– Интересно! Черточки тонут, а кругляшки всплывают.

Рыбка молча глотает размокшие знаки препинания, идущие на дно, словно обломки корабля. Верика вылавливает сохранившиеся буквы и просушивает их на подоконнике в произвольном порядке:

– Какое слово высохнет быстрее, то желание и будет первым.

Первой высыхает «с» и бодро выкатывается к началу строчки. За ней – «о», затем «е» и еще три слипшихся знака.

– Ну хорошо! Пусть всегда будет солнце.

Рыбка выпускает подводный радужный пузырь. Пузырь задумчиво лопается. Морское солнце неоднократно отражается в золотистых чешуйках.

…самозвучные глаголы

Верика говорит так, будто читает наизусть. Без пауз:

– Ятебялюблю.

Часы задумчиво повторяют двенадцать раз: «Бомм-боммбоммбоммбоммбоммбоммбоммбоммбоммбомм-бом».

Колокол замедляется, большое сердце останавливается.

Верика стоит перед вопросом, внимательно разглядывая его в зеркале собственных глаз. Наконец осмеливается и входит в образ. Это пространство называется воображением. У входа сидит ответ, держа в левой руке открытую книгу и демонстрирует Верике содержимое разворота. Верика послушно всматривается в символы. Грудь ответа вздымается сверкающими доспехами.

Так или иначе, Верика решается на ответственный шаг:

– Могу ли я осмелиться попросить вашего соизволения разобраться в одном деле?

– .

– Значит, я могу полюбопытствовать?

– .

– Правда ли, что Дед Мороз является вашим родственником?

– .

– Благодарю вас!

Но ответ не закрывает книгу и не отворачивает ее от Верики. У Верики начинают слезиться глаза. Она опускает веки и читает насквозь. Рассеянный свет заполняет комнату, растворяя в себе предметы, очертания и ощущения. В приоткрытую дверь заглядывает Хопнесса со словами, обреченными утонуть в глубине величественного отсвета.

. . .

Верика осваивает разнообразные приемы восприятия происходящей действительности. Такое занятие требует особой усидчивости, поэтому она сидит в центре сосредоточенности и смотрит на салют за окном. Салюта не видно, но слышны хлопки из-за соседнего здания, на фронтоне которого расположена лестница с уступами, где вдоль измалеваной стены вмонтированы скульптуры алебастровых мальчиков, обменивающихся рукопожатиями после каждого залпа.

Верика размышляет о мятежности подросткового возраста.

Близится час разумения…

…купание в семиводьях

Обычно происходит купание в водах семи морей цвета, где первым делом Верика ныряет в волны Красного моря, а выныривает уже в Фиолетовом, оставляя за собой Синее, Голубое, Зеленое, Желтое и Оранжевое.

Затем следуют моря звука – от «до» до «си».

Порой Верика плещется в семидневных морях.

Верика наблюдает за плавучими берегами, сидя по плечи в теплой воде где-то между Странглией и Мямликой. Ей приходится ненадолго отвлечься для разведения во времени скопившихся мореходных кораблей.

– К сведению мореходов! Прямо по курсу находится небезызвестный остров Сокровения.

Хопнесса переключает внушительную рукоять стихий на положение с прерывающимися струйками. На гладкой поверхности образуются концентрические кружки.

. . .

Время купания Верики истекает в гипнотическую воронку. Смывается морская пена, и на теле начинают проявляться еле заметные водяные знаки.

Внутри у Верики происходит свечение. И на левом ее плече, как на микронезийском папирусном экране, отображаются всевозможные фрагменты всемирности, движения смысла и траектории света.

…поле зрения

Каждый день, где бы это ни происходило, к моменту появления Верики в поле зрения, сюда стекается различная живность со всех окраин. Из Гектополя – мятнокрылые чайки, с Ниафрагмы – крошки еженоты, от Приснопей – летучие безизьяны.

– Есть кто-нибудь из середины? – обьявляет Верика в рупор.

– Йяу, йяу! – отзываются дикие наскальные коты, пролетая над многотварным собранием.

К полудню все поле зрения усеяно копошащимися странниками, а к послеполудню вся эта веселая ватага, созрев для более тесного общения, отправляется к водопадам большой мойки.

Ближе к закату солнечного круга пестрая компания расползается, разбредается, разлетается и расплывается по своим привычным местам.

Совершенно секретные совы окапываются на антресолях.

. . .

Сегодня перед сном в зале с видом на полночь звучат знаменитые «Карты Событий» в оригинальном изложении Верики. Трогательные истории верхних и нижних течений, больших и малых потоков. Обычно это происходит в комнате с плетеным потолком, но сегодня необычный вечер. Зрители бесшумно занимают места, жёлтое освещение сменяется синим, и под осью симметрии звучит совершеннейший семибратский хор со своим выдающимся спиралевидным диапазоном. Достигнув апогея, оратория упирается в ноту «си» седьмой сферы и обмякшей партитурой стекает в партер. Первые белые мухи беззвучно липнут к обратной стороне мокрого нотного стана.

Начинается убаюкивающее зрелище. Изображение проявляется с разной степенью выразительности, пока не становится заметным мерцание бесчисленных огоньков. И если перевести взгляд от плоскости внутрителесных свечений чуть ближе, то нетрудно ощутить теплоту целого неизмеримого пространства, где недосягаемо глубоко колышется спокойное, как небо, дыхание. Это и есть целый мир Верики. Это ее воздух и огонь, земли и воды, планеты и галактики. Ее скромный уютный уголок в состоянии неделимости. Верика засыпает, но воздушный океан продолжает плавно покачиваться и светиться.

Сама Верика легко уживается с этим простым, но просторным мирозданием, где все движения плавны и бесшумны, равномерны и непрерывисты.

Верика закрывает глаза и предает себя волнам золотого океана.

Близится час помилования…

Загрузка...