Близится час позаранка.
Но Хопнесса уже смотрит в окно. Ранняя книга в нарядном халате из первоцветных листьев распахивает очередную главу, и у Хопнессы под сердцем раздается щебет. Встрепенувшееся сердце заводится с полуоборота:
– Доб-р-рое ут-р-ро!
Книга, застигнутая врасплох, неловко подхватывает:
– Доброе утро, доброе, утро доброе! Доброе, доброе, доброе утро! Доброедоброедоброе…
– Заело, что ли? – Хопнесса хлопает книжку по обложке.
– Чуточку пониже, пожалуйста! – направляют книжные лоцманы.
Хопнесса – удивительный человек. Она умеет радоваться и проявлять интерес к самым простым и неприметным вещам. Сейчас она рассматривает кирпичную трубу противостоящего дома. Труба меняет очертания и форму до тех пор, пока Хопнесса не отрывает взгляда и не выходит из спальни со словами: «Let it be». Из медного геликонообразного дымохода разносятся протяжные граммофонные аккорды.
Хопнесса отправляется возделывать сад.
Близится ежевесенний час брения…
Хопнесса выслушивает Всешино музыкальное послание и принимается за цветы. Сейчас – период самых свежих и самых девственных цветов мирового сада. От непрочного их аромата тает и растворяется в воздухе материя космоса.
Хопнесса купается в бездонном океане цветочных запахов. Всешины ноты воспевают дружными птичьими голосами, дополняя звуковую партитуру цветомузыкой и весенней палитрой благоухающих красок всевозможной растительности.
«Поперло!» – как выражается Герральдий.
. . .
Хопнесса хлопает в ладоши:
– Внимание! Сегодня у нас выходной…
Вся кухонная утварь начинает протестующе бренчать и галдеть.
Хопнесса продолжает:
– Сегодня у нас выходной по поводу дня рождения, и нам предстоит подготовить грандиозный праздничный стол.
Раздается ликующий звон посуды во главе с чугунным чаном:
– Совсем другой коленкор!
– Поаккуратнее с выражениями, пожалуйста, – доносятся голоса из книги, примеряющей на себя куличеобразный кулинарский колпак. – Что будем печь?
– Печь – это я, а вы будете выпекать. Только никакой самодеятельности, – берет в свои ухваты бразды правления прогревающаяся печка.
Атмосфера накаляется, то тут, то там разносятся возбужденные возгласы.
– Вы чего там раскатываете? – контролирует процесс Хопнесса.
– Пирожки, – автоматически отвечают скалки.
– Их в духовку приготовили, замесите-ка лучше песочное тесто…
Деревяшки скатываются в кладовку за песочной мукой, где пыль стоит столбом. Мешалки раскраснелись до посинения.
– Не взбивать, не взбивать!
На пороге появляется привлеченный шумом Герральдий, с ног до головы в панировочных сухарях:
– Вот это месиво… – застывает он в дверях, мешкаясь среди злаков.
– Дорогу! – налегает следом коромысло с полными ведрами.
Наступает час полной готовности…
. . .
Хопнесса интимным сердцем чувствует отеческий запах и может безошибочно распознать родительскую жилку, поэтому она снисходительна к безалаберности Геогрифа и твердо уверена в его изначальности. Он хороший сын, значит, будет хорошим отцом. Смиренно выдерживает тяготы и давления, значит, в нем заложены крепкая основа и надежная опора. Геогриф чувствует поддержку Хопнессы и старается всячески сдерживать свое ревностное неприятие участливого отношения Верики к потусторонним собакам. Хотя последние все реже и реже появляются в окрестностях. То ли они устали есть сладости, то ли побаиваются грозного укротителя.
Их довольно много. Но вот несколько из них:
Прасофья, Неботрога, Покровна, Запеканья, Трожика, Скорбея, Нынека, Векушка, Готица, Верховья, Чуприда, Бозика, Романтея, Восплакея, Ежелика, Жемчуда, Перышка, Абланья, Облика, Бодролетта, Астрица, Светличия, Магнетта, Светожда, Ужелия, Оранжелина, Сметанида, Витания, Отсветика, Ярика, Светлолика, Викториада, Биорита, Песнапея, Вангелика, Искрапея, Светлофея, Сакрафена, Анжейка, Ивангела, Вангелия, Женевра, Вижденья, Вангица, Ображенья, Ангелита, Хмелия, Эгегейя, Гениада, Огница, Искреция, Утешика, Утешинья, Ежебе, Антика, Оптинья, Умалика, Уйма, Турмалина, Милика, Фелия, Лежевика, Южица, Кареокка, Ведия, Ведичия, Трассиопея, Гелиодея, Отрадия, Искрафена, Искрида, Блестида, Скородея, Астрактида, Астралия, Простовласка, Олушка, Гениетта, Гениада, Успения, Возглафья, Вознесинья, Снебушка, Огурочка, Ангелайя, Ублажета, Жилайя, Живея, Усладика, Мягчея, Сдобика, Солевия, Свечица, Вечия, Кристофья, Прикословья, Косновения, Веденика, Лавья, Иконна, Воинья, Веренея, Мигея, Мановенья, Енна, Бренья, Рафида, Простика, Извинида, Смешанна, Тишанья, Йованна, Иванида, Яния, Уника, Исцелина, Вогия, Сиянна, Обручея, Бладия, Маннушка, Ягуза, Егудейя, Сподвига, Вселенида, Присловья, Фресха, Полиния, Симфолира, Меланхолина, Волнида, Октинья, Ныника, Дыханья, Крылава, Трилиза, Моёлика, Ладуга, Анаспасия, Смирра, Спасинья, Спасия, Благушка, Блажения, Блаженика, Благения, Блажелика, Благолика, Форра, Зелинга, Кирамида, Божелика, Божелина, Байюшка, Приснопея, Сакрафена, Любездна, Рядышка, Чаенька, Часовья, Таинья, Частика, Чуствида, Чессика, Крестида, Еслия, Бесцензия, Зенида, Харизмида, Кофелия, Кация, Флоризанна, Панацейка, Обаятика, Яйя, Частинька, Чарита, Цафандра, Первика, Трожика, Крестида, Умелика, Хлопотунья, Редница, Веста, Опалия, Руша, Флория, Мачбетта, Слоя, Пёфекла, Началика, Всения, Миронья, Идеаль, Смустена, Далёкка, Софея, Униметра, Помазанна.
И еще несколько описуемых, но труднопроговариваемых величаний.
Кругом цветы, цветы, цветы, цветы! Море белых астровых цветов. – Хопнесса встряхивает сверхживую материю.
Верика бережно собирает мемориальные крохи и тактично укладывает их на свежевышитую салфетку.
. . .
Герральдий обожает смотреть на вечерний город с высоты птичьего полета. Интересно было бы знать, как ему удается просиживать неподвижными часами под всесмывающим дождем и разглядывать непонятно что в сгущающихся сумерках?
– Расскажи нам, что ты видишь?
– Мелкие ценности! – превносится голос Герральдия с улицы.
Он сидит в обычной позе, скреслив ноги на подоконнике. Перед ним разбросаны горсти огнедышащих самоцветов. Желто-голубые браслеты, светло-красные ожерелья, мерчайшие диадемы, серьги, цепочки и кулоны. На черном вельвете это выглядит впечатляюще. Герральдий кладет в центр большой плоский рубин и закрывает шкатулку. Ход сделан. Герральдий тщательно перемешивает содержимое, слегка взбалтывая при потряхиваниях, и рассыпает коктейль по двум маленьким шкатулкам.
Двойняшкисовы на антресолях обсуждают ход событий в текущей партии и сходятся во мнении, что пора бы уже подключить анализаторы спектра.
. . .
– Надень хотя бы теплые носки? – протягивает Хопнесса в окно.
– Сухому дереву не страшен огонь! – отвечает Герральдий, водружаясь на карнизе в позе врубелевского демона. Его каменная фигура в шерстяных носках неподвижно восседает в окружении прикорнувших булькающих голубей.
В комнату заносится еле уловимое пение, колокольчик звенит однозвучно. Огромная хохлатая птица складывает крылья кольцом. На землю обрушивается звездопад. Звезды сыплются охапками, слышны возгласы: «Браво! Бис!»
Верика с Евсенией радостно бьют в ладоши.
Сферы закрываются.
Хопнесса мастерски вяжет всякую всячину: мелкие сувениры, мебель, посуду, игрушки, картины, почтовые послания.
– А как что-то может вернуться куда-то обратно, если это живет в тебе?
– Это образное выражение – условная неопределенность. Здесь не существует обыкновенной линейной логики. Нет начала, как нет конца. Нет низа и нет верха. Понимаешь? Как в цветовой иерархии. Всемерное последовательное преобразование. – Хопнесса спохватывается: – Милая, я не хочу, чтобы у тебя трещала голова от этих словесных нагромождений.
Верика сжимает голову ладонями, но не унимается:
– А как я сюда попала?
– Ты была здесь всегда.
Хопнесса вручает Верике мягкую хохлатую птицу:
– Дарю на память.
– Дарюнапамять! – повторяет птица, уже догадываясь, какое имя ей наречется.
Близится час предпрочтения…
. . .
Хопнесса любит слушать воображения Верики про одиночную планету.
«Там, кроме одинокой принцессы, никто не живет. На этой крохотной островной планете все в единственном экземпляре. Более того – одна цифра и одна буква. Не из-за дефицита пространства, а чтобы не засорять собой вселенную».
Хопнесса наклеивает вырезку в альбом. Потому что к тому моменту, когда закончится это предложение, одиночной планеты уже не будет, а ведь Герральдий будет еще упомянать о ней.
Предусмотрительность Хопнессы не знает границ.
Следующую историю, как правило, рассказывает сама Хопнесса:
– Как-то однажды, вечером в конце октября, я сильно занемогла, и Герральдий приехал ко мне. Житейцы сидели вокруг меня, издавая гул, и смиренно ждали, когда я умру. Герральдий подошел ко мне и лег рядом – не хотел, чтобы мы расставались. Забрал из меня всю немоготу, и остались мы лежать почти полностью опустошенные. Чуть-чуть дыхания в нас оставалось. Через некоторое время мы окрепли. И местный путеправ тогда нам поведал в дорогу, что капля любви наполняет собой тьмы жизней. «Хочешь спастись – научи себя любить».
Хопнесса изучающе посматривает в аудиторию:
– Ну что, не слишком плаксивая история?
– Прошлый раз плаксивей была, – вздыхает птица Очевидия.
Все соглашаются, что не слишком. Двойняшкисовы продолжают бурно обсуждать партию на антресоли.
– А какую партию они обсуждают?
– Сегодняшнюю, между довериками и недовериками. Предлагают использовать какой-то то ли тотализатор, то ли этотализатор.
Близится час мигновений…
. . .
Входит Верика, берет сушку, наклоняется к книге, фукает и подает Хопнессе вязаную полоску:
– Вам сообщение.
Хопнесса распускает вязь, прочитывает, сматывает в клубок, связывает ответ и откладывает на спинку кресла.
Верика берет еще одну сушку и, похрустывая, направляется к себе в комнату:
– Я удаляюсь в мир, где все девушки ходят с длинными белыми волосами.
Птица Очевидия перестает тереть коготки и с подозрением обращается к Хопнессе:
– Давно хотела поинтересоваться – почему она не делает пауз между словами?
Хопнесса сдержанно принимается за «ликбез»:
– Чтобы не встревали ненужные слова.
Колокол бьет одиннадцать раз:
– Боммбоммбоммбоммбоммбоммбоммбоммбоммбоммбомм.
Птица Очевидия, скрепя сердце булавкой и стиснув клюв, молкнет.
– Затихнуть, но не умереть! – цедит птица сквозь дырочки.
Мягкое сердце замирает, сопение стихает.
Близится момент контрапункта…
Герральдий сообщает дату прибытия новобранцев:
– Конец первой трети первой главы.
Хопнесса вяжет носки, шапки, шарфы и прочую амуницию. Верика расписывает потолок.
Смена должна чувствовать себя как дома.
Герральдий докуривает трубку мира и, размазанно улыбаясь, сообщается с Хопнессой:
– Дорогая! Я всегда воспринимал тебя не иначе, как витающей в облаках, но теперь ощущаю и себя таковым же. Поразительно!
– Только обещай мне на первых порах не витать далеко, не то заблудишься. Вот, держись за ниточку, – Хопнесса протягивает кончик пряжи.
Герральдий с восторгом обозревает невиданные отселе окрестности. Кругом, до горизонтов, тянутся лыжные колеи, проплывают воздушные мосты, покачиваются снежные горы с крепостями. А немного в стороне проходит прямая, как просека, трасса. Вдоль нее – каньоны со стекающими краями. Герральдий указывает на безмолвную экскурсию:
– А что они там разглядывают, если не секрет?
– Взгляни сам.
Герральдий, придерживаясь за ниточку, осторожно подкрадывается к ближайшему обрыву. Отсюда он видит лоскуты земной поверхности. Выкройки из замши, кожи, хлопка, шерсти, шелка, муара, тюля, кружев и бархата ловко подогнаны и скреплены разноцветными нитками, булавками, пуговицами , брошками, пряжками, застежками, завязками, замками, клепками и прочими креплениями. Среди всей этой пестроты Герральдий замечает крохотную поблескивающую Верику, размахивающую руками.
Герральдий машет ей ответственно с высоты своего положения:
– Сейчас спустимся!
Землю уже припорошило снежком, и она стала похожа на большой мемориальный пряник.
Хопнесса сматывает клубок:
– Кстати, неплохо было бы предпринять праздничный выход в музей в рамках надвигающейся культурной программы.
Пестрый клубок скатывается на пол и устремляется к выходу. Этот клубок знают во всех уголках вернисажного мира. Он никогда не стоит на месте.
Cолнце еще не заходило, а Хопнесса уже предвосхищает восход, глядя на облачную равнину:
– Невозможно не любить красивое, – печально констатирует она и скатывает неровную нитку. – Здесь самый нежный пух на всем белом свете.
Хопнесса благоговейно поглаживает глобус мира – неземной шар естественной красоты. Смех ее напоминает клик чайки на ветру.
– Ты ведь помнишь принцессу с одиночной планеты? Ту, у которой всего было по одному экземпляру? – спрашивает неожиданный Герральдий.
– Да, я даже сохранила заметку в альбоме.
«Вот и мы пригодились!» – облегченно вздыхают доверики.
«Вспомнили наконец-то добрым словом!» – угрюмо ворчат недоверики.
– Берегите себя и планету.
Герральдий выкладывает из бездонного кармана бесполезные медикаменты, берет под козырек и выходит в открытое пространство. Изнедалёка доносится уставная выходная песня.
– А что это такое? – показывает Верика на пирамидальную голубенькую коробочку.
– Это таблетки для красоты, тебе ни к чему.
Близится час доброй воли.