Вирсавия

_

Стрелять из лука научил Вирсавию Авессалом. Он натянул львиную шкуру между двух столпов во дворе позади дома своего, бывало, Нафан или Мемфивосфей тайком пробирались туда, чтобы посмотреть на них, Мемфивосфей сидел в носилках, которые на самом деле принадлежали Вирсавии, и оба спрашивали себя, зачем она упражняется в этом бесполезном искусстве.

Авессалом стоял позади и короткими возгласами руководил ее: левую ногу чуть больше вперед! выше локоть! откинь голову назад! на тетиве только два пальца! нет, держи лук вровень с глазами! — он никогда не спрашивал, для чего понадобились ей эти уроки, по его приказу она долгими часами неподвижно стояла с натянутым луком, чтобы преодолеть дрожь в руках. Он и лук ей подарил, деревянный, оплетенный кручеными льняными шнурами, с тетивою из сдвоенных бараньих жил, стрелы же были из тростника, с бронзовыми наконечниками.

Но когда Фамарь пришла в дом Авессалома, а сама она и Шевания подробно рассказали ему все об Амноне, на первое утро после того он не помогал ей упражняться, нет, тогда он сам стал на место стрельца, Вирсавия же в изумлении наблюдала, как пускает он стрелу за стрелою в глаз натянутой львиной шкуры, и ни одна не прошла мимо цели, и Вирсавия очень хорошо знала, в чей глаз он метил на самом деле, чью пустую кожу мысленно видел пред собою.

Лев? — думала Вирсавия. Это бы должен быть осел.

Нет, Амнон не лев. Авессалом.

А потом, когда он десять раз опустошил свой колчан, и настрелялся досыта, и перекинул лук через плечо, она спросила:

Когда ты это сделаешь?

И он отвечал:

Я никогда не спешу. И сделаю это в надлежащее время.

Пред Давидом имя Фамари не упоминали никогда. Зато Амнона упоминали постоянно, ведь он по-прежнему был в помыслах царя живым и сущим, но вход в царский дом был ему заказан, на трапезы его более не звали, и в скинию Господню он с царем теперь уже не ходил. Фамарь уничтожилась, он же сохранил свое имя.

В кладовой Авессаломова дома, где Фамарь с тех пор жила, родила она сына, зачатого Амноном. Но Авессалом велел немедля отослать младенца прочь, и имени ему не нарекли, ибо должно ему вовеки пребывать нечистым, даже обрезания он не получил; по приказу Авессалома один из слуг ночью отнес ребенка в долину сынов Енномовых и подарил Молоху, ночной ипостаси образа Господня, пожирателю детей, во мраке от Бога не оставалось ничего иного, кроме гнева Его и хищности, да, сын Фамари никогда не принадлежал к живущим.

А Соломон подрастал, был он тих и кроток и почти всегда улыбался, в одиннадцать лет он получил от царя овечье стадо и двух пастухов, и поехал с Мемфивосфеем в Хеврон увидеть овец своих, и сам сосчитал, сколько их было, — сто. Единственный из царских сыновей он умел сосчитать и назвать количество своих овец одним числом.

У всех царских сыновей были овечьи стада, подаренные царем Давидом. Он знал, что все возвращается к истоку своему и, быть может, однажды семени его должно будет вернуться из Иерусалима на пастбища окрест Вифлеема, царская судьба подобна любви женщины, вот пусть овцы и ждут, чтобы семя его не погибло от голода.

Вдобавок очень важно было, чтобы царские сыновья имели собственный скот, из коего они могли жертвовать Господу.

Когда наставало время стричь овец, садились царские сыновья на своих мулов и ехали к стадам — присмотреть, чтобы все прошло как должно, чтобы не осквернили руно и не растратили и чтобы уши всех годовалых ягнят были помечены надлежащим образом; все вместе они переезжали от одного стада к другому, и были с ними их слуги, и в открытых повозках везли вино, и разные плоды, и музыкальные инструменты, а иной раз и танцовщиц, и при последнем стаде устраивали они праздник в честь стрижения овец: стригли свои волоса и взвешивали их, и волоса с головы Авессалома всегда перевешивали волоса десяти других, вместе взятых; они пекли на огне барашков и пили вино, всякое вино, какое у них было с собою, и заканчивался праздник, только когда слуги укладывали царских сыновей на пустые уже повозки и везли их домой в Иерусалим. Они же тогда совершенно не помнили, что видели или слышали, отсюда и пошла поговорка «знать кого-нибудь так, как Давидовы сыновья знают овец своих».

Прежде царь праздновал стрижение вместе с сыновьями, теперь, однако ж, он от этого отступился — хоть и любил овец, но вина более переносить не мог.

Вирсавия часто упрашивала, чтобы он позволил ей ехать вместе с сыновьями, ведь она могла пособить им в счете и запомнить все числа и итоги, она могла взять верхового царского мула и быть им всем вместо матери, и в конце концов она чувствовала себя как бы царским сыном. Но Давид не соглашался, с той поры как она перестала рожать ему сыновей, он, казалось, все больше опасался за жизнь ее и здоровье. Вдобавок Нафан сказал ему, что бесплодность ее — знак Господень, Господь сохранил ее и избрал для некой цели, которая непременно откроется, а ясновидящему откроется уже очень скоро.