Вирус либерализма: перманентная война и американизация мира

Сегодня либерализм бросает серьезный вызов всему человечеству, угрожая ему уничтожением. Превратившись в глобальную идеологию, либерализм помогает американскому империализму еще крепче сжимать планету в своих тисках. Европа уже ему покорилась, а весь остальной мир испытывает на себе исторически беспрецедентные методы разграбления, которые, если в том возникает необходимость, доходят до геноцида. В следующих трех разделах мы обсудим эти вызовы.

Вызов первый: переопределить европейский проект (по крайней мере для некоторых европейцев)

До сих пор все без исключения европейские правительства поддерживали тезисы либерализма. Переход на позиции либерализма означал не что иное, как исчезновение европейского проекта в результате его ослабления в двух сферах: экономической (преимущества Европейского экономического сообщества растворяются в экономической глобализации) и политической (политической и военной автономии Европы приходит конец). В настоящее время европейского проекта более не существует. Его заменил Северо-Атлантический проект (или, возможно, проект Триады) под американским командованием. Когда в свое время специальный уполномоченный ЕС Леон Бриттен высказал этот новейший проект, он вызвал широкие протесты (по крайней мере во Франции), сегодня же он оказался единственным реализуемым ппоектом.

За исчезновением европейского проекта и возвращением к атлантизму ясно просматривается гегемония Соединенных Штатов.

Упадок европейского проекта должен вызывать беспокойство, по крайней мере у некоторых секторов общественного мнения и некоторых сегментов политических классов отдельных европейских стран, в частности Франции. Основные идеи, связанные с формированием европейского проекта, возникли из стремления к богатству, власти и независимости, и тем, кто по-прежнему в этом заинтересован, будет трудно «проглотить пилюлю», то есть согласиться с тем, что военная «протекция» США сегодня еще более необходима, чем вчера! Войны с меткой «сделано в США», конечно же, пробудили общественное мнение — выступления против последней из них, в Ираке, идут по всей Европе — и даже некоторые правительства, в первую очередь Франции, но также Германии, России и, кроме того, Китая. Но эти государства остаются верными своей приверженности требованиям либерализма. Это основное противоречие придется так или иначе преодолевать — либо подчиняясь требованиям Вашингтона (которые другой набор лидеров, чем те, кто окружают Буша-младшего, может «облегчить», приняв менее самонадеянную позицию), либо по-настоящему порвав с ним и положив таким образом конец атлантизму.

Возможно ли это в общеевропейских масштабах? Или же приведет к переосмыслению проекта в терминах, которые позволят составляющим континент национальным государствам сохранить их политическую автономию («Европа Наций», если вернуться к терминологии генерала Де Голля)?

Многовекторная дипломатия, в которую будут вовлечены Париж, Берлин, Москва (а позднее — Пекин), могла бы содействовать такой возможности, расширив границы экономической автономии всей Европы в целом. Пока эти альтернативы не будут обозначены более явно, европейские народы останутся заложниками зыбучих песков европейского проекта.

Основной политический вывод, который я делаю из вышеприведенного краткого анализа, состоит в том, что пока политические альянсы будут складываться вокруг господствующего транснационального капитала, у Европы не будет возможности дифференцированного выбора. Европа сможет отдалиться от Вашингтона, если общественная и политическая борьба сможет изменить эти альянсы, навязав новый основополагающий компромисс труда и капитала. Это, в свою очередь, позволило бы обновить европейский проект. В этих условиях Европа в международной плоскости могла бы — и должна была бы — отмежеваться от особых требований коллективного империализма в своих отношениях с Востоком и Югом. Такой ход положил бы начало участию Европы в длительном марше «по ту сторону капитализма». Другими словами — Европа либо станет левой (термин «левый» следует воспринимать здесь всерьез), либо не станет ее самой.

Согласование преданности либерализму с утверждением политической автономии для Европы или для тех государств, из которых состоит Европа, продолжает оставаться целью для тех фракций европейских политических классов, которые желают сохранить обособленное положение крупного капитала. Удастся ли им такое согласование? Я очень в этом сомневаюсь.

Но смогут ли народные массы где-либо в Европе преодолеть поразивший их серьезный кризис, характер которого мы попытались описать выше? Я считаю, что это весьма вероятно, именно по тем причинам, которые также уже упоминались и которые могли бы привести — по крайней мере в политической культуре европейских стран, отличающейся от политической культуры США, — к возрождению левого движения. Само собой разумеется, что необходимым условием этого является освобождение от вируса либерализма.

Я использую здесь термины «Европа» и «европейский проект» потому, что они уже применялись на политической сцене. Однако эти термины вызывают вопросы, которые невозможно обойти. Что составляет «европейский проект» и чьим интересам он служит? Возможно ли осуществление этого проекта? Если нет, то какие альтернативы можно сформулировать и предложить?

Задуманный в конце Второй мировой войны, «европейский проект» родился как европейская часть атлантистского проекта Соединенных Штатов, инициированного Вашингтоном в рамках холодной войны. Европейские буржуазии — на тот момент слабые и боящиеся собственных классов трудящихся — примкнули к этому проекту практически безоговорочно. Это по большей части верно и сегодня достаточно взглянуть на политику, внедряемую правящими классами и правыми политическими силами и большинством левых сил в отдельных европейских странах, прежде всего в Великобритании, где такая политика проводится явно и даже демонстративно. Другие государства все-таки подвержены определенным колебаниям, а в странах Восточной Европы процессом управляют политические классы, сформированные в условиях культуры, которой свойственно подобострастие.

Однако внедрение этого проекта — даже если сам проект имеет сомнительное происхождение — постепенно изменило его составляющие и задачи. Западной Европе удалось преодолеть экономическую и технологическую отсталость по отношению к США, или по крайней мере она обладает средствами этого преодоления. К тому же «врага в лице Советов» (и его возможных коммунистических союзников внутри некоторых европейских стран) более не существует. Кроме того, осуществление проекта заслонило собой память о крупнейших вооруженных конфликтах, которыми были отмечены полтора века европейской истории: три основных страны континента — Франция, Германия и Россия — наконец примирились. Все эти перемены являются, по моему мнению, позитивными и содержат в себе еще более позитивный потенциал. Безусловно, внедрение этого проекта опиралось на экономические основы, вдохновляемые принципами либерализма, однако такого либерализма, который вплоть до 1980-х годов регулировался социальными параметрами. Общественное измерение учитывалось при помощи механизма «социально-демократического исторического компромисса», который обязывал капитал приспосабливаться к требованиям социальной справедливости, диктуемым классами трудящихся. Но позже развитие этого проекта пошло по руслу нового социального контекста, порожденного американским либерализмом с его антиобщественной сутью.

Этот позднейший поворот поверг европейские общества в многоаспектный кризис. Прежде всего имеет место экономический кризис как таковой, присущий либеральному выбору. Этот кризис усугубляется готовностью европейских стран перестроиться в соответствии с экономическими требованиями североамериканского лидера альянса и их согласием, вплоть до настоящего времени, финансировать дефицит США в ущерб собственным интересам. Далее мы имеем дело с социальным кризисом, который обостряется растущим противодействием и борьбой масс трудящихся против роковых последствий либерального выбора. Наконец, налицо начало политического кризиса, сосредоточенного вокруг отказа присоединиться, по крайней мере безоговорочно, к нынешней стратегии США — нескончаемой войне против Юга.

Каким же будет ответ европейских народов и государств этому триединому вызову? Будет ли он вообще?

«Про-европейцы» (или, как их еще можно назвать, принципиальные сторонники интеграции Европы) разделяются на четыре довольно отличные друг от друга группы.

1) Те, кто почти безоговорочно отстаивает либеральный выбор и принимает лидерство Соединенных Штатов.

2) Те, кто отстаивает либеральный выбор, но хочет видеть Европу политически независимой, свободной от альянса с американцами.

3) Те, кто борется за «социальную Европу», то есть капитализм, сдерживаемый рамками нового социального компромисса между капиталом и трудом, действующего в масштабах всей Европы, при этом их не волнует европейская внешняя политика по отношению к остальному миру.

4) Наконец те, кто выражает свои требования сделать Европу социально ориентированной, строящей свою политику на основе «иных отношений» (как подразумевается, дружественных, демократических и мирных) с Югом, Россией и Китаем.

Конечно же, есть еще и «не-европейцы» — те, кто не считает ни один из вышеперечисленных про-европейских вариантов желаемым или даже возможным. Вплоть до настоящего момента они прочно находились в меньшинстве, но, безусловно, набирают силу. Их ряды укрепляются за счет двух фундаментально отличных сторон: за счет правых «популистов», которые отвергают постепенное развитие наднациональной политической (и, возможно, экономической) власти, за исключением, конечно, власти транснационального капитала; примыкают к ним и представители левого народного крыла, национального, гражданско-демократического и социально ориентированного.

На какие силы опирается каждая из этих тенденций и каковы шансы каждой из них на успех?

Господствующий капитал либерален по своей природе. Как следствие этого он склонен поддерживать первый из перечисленных вариантов. Самое последовательное выражение того, что я называю «коллективным империализмом Триады», являет собой Тони Блэр. Точно так же, как прежде целые секторы крупного капитала из страха перед коммунизмом сгруппировались вокруг Гитлера, так и сегодня безусловные защитники коллективного империализма Триады считают, что необходимо поддерживать Буша. В этом смысле Тони Блэр — отнюдь не Черчилль, который предпочел выступить против Гитлера. Он скорее напоминает Чемберлена, который вследствие собственного малодушия пошел на уступки Гитлеру и Муссолини, рассчитывая извлечь выгоду из присоединения к сильнейшим.

Сравнивать сегодня Саддама Хусейна с Бушем — это все равно что выискивать смысл в дурном анекдоте. Можно долго мудрствовать о том, кто из них более одиозный персонаж — Саддам или Буш. Но если существует сила, угрожающая всему человечеству, то это, безусловно, Соединенные Штаты, а не Ирак.

Сплотившиеся под национальным флагом США политические классы готовы, если понадобится, «пожертвовать европейским проектом» — или по крайней мере развеять все иллюзии по этому вопросу, удерживая его в рамках тех ограничений, которые были наложены на него изначально, ведь он задумывался как европейское крыло атлантического проекта. Но Буш, как и Гитлер, рассматривает своих союзников не иначе как силы второстепенные, примкнувшие к нему без дополнительных условий. Вот почему важные сегменты политического класса, включая правых, хотя они в принципе и защищают интересы господствующего капитала, не хотят присоединяться к Соединенным Штатам, как прежде — к Гитлеру. Если в Европе возможен Черчилль, то им должен стать Ширак. Станет ли он им?

К этой стратегии может успешно приспособиться «правый анти-европеизм», которому импонирует националистическая демагогия, например, по вопросу об иммиграции (естественно, с Юга), ей тоже может подойти либерализм, но не специфически «европейский», а глобализированный. Прототипами этого сорта союзников Вашингтона являются Аснар и Берлускони, а также раболепствующие политические классы Восточной Европы.

Следовательно, я считаю, что второй вариант реализовать трудно. Он, однако, затрагивает основные европейские страны — Францию и Германию. Выражает ли эта позиция амбиции капитала, который достаточно крепок, чтобы суметь освободиться от патронажа Соединенных Штатов? На этот вопрос у меня нет ответа. Это возможно, но интуиция подсказывает мне, что маловероятно.

Тем не менее именно этот выбор стоит перед союзниками по противостоянию с североамериканским противником — главным врагом человечества. Я говорю именно о союзниках, поскольку уверен в том, что они придут к необходимости порвать со своей зависимостью от одностороннего проекта капитала (либерализма) и искать союзников на левом фланге (только они могут придать силу их проекту независимости от Вашингтона). Альянс между второй, третьей и четвертой группами вполне возможен, точно так же, как это было в большой антинацистской коалиции.

Если такой альянс и сформируется, то должен ли он и способен ли действовать исключительно внутри европейской системы координат, от приоритета которой сторонники интеграции Европы не могут отказаться? Я так не думаю, потому что эта система координат — в том виде, в котором она существовала и продолжает существовать, — систематически отдает предпочтение только выбору первой группы — проамериканской. Станет ли необходимым тогда развалить Европу и окончательно отречься от европейского проекта?

Я не думаю, что это необходимо или даже желательно. Возможна другая стратегия — на какое-то время оставить «склеротичный» европейский проект на его нынешнем этапе развития, но параллельно с ним развивать другие альянсы.

Здесь я бы отдал приоритет построению политического и стратегического альянса между Парижем, Берлином и Москвой, включив в него, если это возможно, Пекин и Дели. Я специально подчеркиваю приоритет политического альянса, поскольку он послужит восстановлению должных функций и статуса международного плюрализма и ООН, а стратегический альянс позволит сформировать вооруженные силы, способные дать ответ вызову Америки. Эти три или четыре державы обладают всеми необходимыми технологическими и финансовыми средствами, подкрепленными их традиционными военными потенциалами, для создания таких сил, перед которыми США буду выглядеть гораздо слабее. Брошенный США вызов и их преступные амбиции вынуждают к таким ответным действиям. Эти амбиции отличаются своей чрезмерностью, и их необходимо подвергнуть испытанию. Создание антигегемонистского фронта является сегодня первостепенным приоритетом, сравнимым с формированием антинацистской коалиции.

Эта стратегия примирила бы «про-европейцев» второй, третьей и четвертой групп с «не-европейцами» левого фланга. Она создала бы благоприятные условия для продолжения европейского проекта, возможно, даже интегрировав в него Великобританию, освободившуюся от своего подчинения Соединенным Штатам, и Восточную Европу, отбросившую свою культуру раболепства. Но мы должны быть терпеливы, так как это долгий процесс.

Однако прежде чем эта стратегия сможет начать реализовываться, придется преодолеть несколько серьезных препятствий.

Первое препятствие — либеральный вирус, от которого должны освободиться группы, представленные правительствами Франции, Германии и России. У них есть возможность наполнить свои национальные политэкономии приемлемым социальным содержанием. Франция и Германия могут принудить Европейский союз его принять: это позволяют существующие соглашения. Кроме того, твердая решимость этих двух стран добиться успеха могла бы изменить соотношение сил в их пользу во многих других странах.

Второе препятствие — евро. Существование этой уникальной валюты в отсутствие даже зародыша единого государства нежелательно, так как в данных условиях каждый шаг в этом направлении будет лишь укреплять проамериканский лагерь. Евро создает множество проблем, о которых говорилось выше, поскольку управление этой валютой является одновременно и коллективным, и либеральным. К счастью, Великобритания в этом управлении не участвует. Но Франция и Германия могут совместно направить управление евро по другому пути. Проект, опирающийся на теорию налога Тобина, позволил бы осуществить такую перемену одновременно с освобождением от финансовой дани, которая необходима для внедрения агрессивной стратегии Соединенных Штатов.

Третье препятствие: проект Европейской конституции (который поддерживает Жискар Д’Эстен). Этот проект необходимо отклонить уже потому, что условий для (наднациональной) европейской власти, которая в ближайшей перспективе не превратилась бы в проекцию власти Соединенных Штатов, просто-напросто не существует. Любые шаги в сторону учреждения европейской политической структуры без укрепления европейской автономии только усилят контроль Вашингтона над подчиненными ему союзниками. Необходимо отсрочить продвижение Европы к созданию такой структуры до того времени, когда социальные и политические силы, а также их идеологические выражения станут достаточно развитыми и отработанными.

Четвертое препятствие, суммирующее все вышеперечисленные: американизация мысли, несущая в себе вирус либерализма, который следует искоренить. Без сомнения, за прошедшие полстолетия эта американизация завоевала множество новых сторонников. Это она является причиной упадка Европы, причиной ее регресса, вынуждает ее расстаться со всем, что было прогрессивным вкладом в капиталистический этап человеческого развития, то есть уничтожает те самые антитела, которые позволяли ей сопротивляться вирусу либерализма и вопреки ему продвигать демократию. (Я подчеркиваю мысль о том, что капитализм — это этап в развитии человечества, то есть промежуточная станция, а отнюдь не «конец истории».)

«Старой Европе» нечему учиться у «юной Америки». И пока будет властвовать американская стратегия, прогресс ни одного из европейских проектов невозможен.

Вызов второй: Возродить солидарность народов юга

Руководящие принципы создания широкого альянса, на базе которого народы и государства Юга смогут восстановить свою солидарность

Исходя из занимаемых некоторыми государствами Юга позиций, а также тех идей, которыми они руководствуются, мы можем сформулировать руководящие принципы для возможного возрождения «фронта Юга». Эти принципы относятся как к сфере политики, так и к экономическому управлению глобализацией.

В политическом плане: осуждение нового принципа политики Соединенных Штатов («превентивной войны») и требование вывода всех иностранных военных баз из Азии, Африки и Латинской Америки.

Начиная с 1990 года непрекращающиеся военные вторжения Вашингтона были сфокусированы на арабском Ближнем Востоке, включая Ирак и Палестину (через безоговорочную поддержку Израиля), Балканах (Югославия, новые базы США в Венгрии, Румынии и Болгарии), Центральной Азии и Кавказе (Афганистан, Центральная Азия и бывший советский Кавказ).

Преследуемые Вашингтоном цели включают:

1) захват наиболее важных нефтеносных регионов мира с дальнейшим оказанием давления на Европу и Японию с целью закрепления за ними статуса подчиненных союзников;

2) создание постоянных американских военных баз в сердце старого мира (Центральная Азия равно удалена от Парижа, Йоханнесбурга, Москвы, Пекина, Сингапура);

3) последующее приготовление к грядущим «превентивным войнам» прежде всего против крупных государств, которые могут заявить о себе как о партнерах, «с которыми необходимо договариваться» (в первую очередь это Китай, но в равной мере и Россия, и Индия). Осуществление этих целей предполагает установление марионеточных режимов, навязанных военной силой Соединенных Штатов данным странам и регионам. Как Пекину, так и Дели, и Москве с каждым разом становится все понятнее, что «сделанные в США» войны представляют явную угрозу, нацеленную скорее на Китай, Россию и Индию, чем на тех, кто стал непосредственной жертвой, как, например, Ирак. Ныне на повестке дня стоит возвращение на позиции Бандунга и требование вывода американских военных баз из Азии и Африки — даже если при нынешних обстоятельствах неприсоединившиеся страны решили обходить вопрос об американских протекторатах в Персидском Заливе молчанием. Неприсоединившиеся страны заняли позицию, близкую к той, которую Франция и Германия отстаивали в Совете Безопасности, подчеркнув этим дипломатическую и моральную изоляцию агрессора. В свою очередь Франко-Африканский саммит содействовал возможному альянсу между Европой и Югом. Это была не просто встреча всей «Французской Африки», так как англоговорящие страны также на ней присутствовали.

В сфере экономического управления мировой системой также формируются принципы некой альтернативы, которую Юг может совместно отстаивать, так как в этом вопросе сходятся интересы всех стран Юга.

1) Вновь рассматривается идея о необходимости контроля над международными потоками капитала. Фактически создание счетов движения капитала, навязываемое МВФ в качестве еще одной догмы «либерализма», преследует единственную цель — облегчить массовый отток капитала в США для покрытия растущего американского дефицита, который, в свою очередь, является результатом дефектов экономики США и преследуемой ими стратегии военного контроля над планетой. Страны Юга не заинтересованы в утечке своего капитала и возможном разорении, вызванном рискованными интервенциями. Следовательно, стоит усомниться в целесообразности риска «гибкого курса», который неизбежно вытекает из открытия счетов движения капитала. Вместо этого заслуживает систематического исследования и обсуждения среди неприсоединившихся стран и Группы 77 учреждение систем региональных организаций, которые бы обеспечивали относительную стабильность обменных курсов валют. В конце концов, во время азиатского финансового кризиса 1977 года Малайзия предприняла инициативу но возврату себе контроля над биржевыми операциями и одержала в этой битве победу. Сам МВФ был вынужден на это согласиться.

2) Вновь возникла идея упорядочивания зарубежных инвестиций. Безусловно, страны третьего мира не предполагают закрыть двери для всех зарубежных инвестиций, как это иногда делалось некоторыми из них в прошлом. Напротив, прямые инвестиции только приветствуются. Однако методы привлечения этих инвестиций вновь стали объектом критического рассмотрения. Определенные круги в правительствах стран третьего мира принимают в расчет эти соображения.

С упорядочиванием зарубежных инвестиций тесно связана полемика по поводу такого понятия, как право на интеллектуальную и индустриальную собственность, которое ВТО хочет навязать третьему миру. Считается, что это понятие отнюдь не способствует «прозрачной» конкуренции на открытых рынках, а напротив, только усилит транснациональные монополии.

3) Многие страны Юга вновь осознали, что они не могут отказаться от национальной политики в области сельского хозяйства, цель которой — защищать крестьянство от разрушительных последствий дезинтеграции посредством продвигаемой ВТО «новой конкуренции», и должны заботиться о безопасности продовольственного снабжения нации.

В действительности открытие рынков сельскохозяйственной продукции, которое дает возможность США, Европе и отдельным странам Юга (из южной части Южной Америки) экспортировать избыток своей продукции третьему миру, естественно, угрожает их стремлению обеспечить собственную продовольственную безопасность. Противовеса этому явлению не существует, поскольку продукция, производимая крестьянами третьего мира, сталкивается с непреодолимыми трудностями при продвижении на рынки Севера. Эта либеральная стратегия разлагает крестьянство и усиливает процесс миграции из сельской местности в городские трущобы, благодаря чему на Юге вновь возникают крестьянские бунты, в свою очередь доставляющие властям немалое беспокойство.

Аграрный вопрос часто обсуждается, в частности в ВТО, но исключительно в плане субсидий, предоставляемых Европой и Соединенными Штатами не только на закупку продукции собственных фермеров, но в равной мере на их аграрный экспорт. Эта одержимость одним-единственным вопросом международной торговли сельскохозяйственной продукцией явно указывает на нежелание учитывать серьезные проблемы, поднятые выше. Вдобавок это влечет за собой любопытные но своей двусмысленности последствия, когда странам глобального Юга предлагается отстаивать еще более либеральные позиции, чем те, которые приняты правительствами Севера, и все это под аплодисменты Всемирного банка. (С каких это пор Всемирный банк встает на защиту интересов Юга против Севера?) Ничто не мешает правительствам Севера отделять направленные их фермерам субсидии от тех, что предназначены для поддержания демпинга сельскохозяйственного экспорта Севера (в конце концов, если мы отстаиваем принцип перераспределения доходов в наших странах, то страны Севера имеют на это такое же право!). Странам Юга было бы гораздо лучше ориентировать свое сельскохозяйственное развитие на удовлетворение нужд внутренних рынков — необъятных и требующих приоритетного отношения, как можно дальше отстраняясь от превратностей мировых рынков продуктовых товаров. Это длительный и постепенный процесс.

4) Внешний долг уже не просто ощутимо невыносим: начинает подвергаться сомнению его легитимность. Растет необходимость в одностороннем отказе от одиозных и незаконных долгов, которая выражена в предварительной формулировке пока еще не существующего международного закона о задолженностях. Общий аудит задолженностей мог бы со всей очевидностью продемонстрировать, что значительная их часть нелегитимна, одиозна и порой даже порочна. Одни только выплачиваемые по задолженностям проценты достигли такого размера, что юридически обоснованные, но чрезмерные требования по их выплате в реальности аннулировали бы нынешний долг, придав всей операции признаки примитивной формы откровенного грабежа.

Чтобы успешно оспорить законность этих задолженностей, следует, в рамках кампании в поддержку развития и укрепления международного законодательства, пропагандировать мысль о том, что иностранные задолженности, подобно внутренним задолженностям, должны регулироваться нормальным, цивилизованным законодательством, которое должно стать частью международного законодательства. Хорошо известно, что вопрос регулируется исключительно в рамках грубых и нецивилизованных отношений, основанных на силе, только потому, что в этой области закон молчит. Подобные отношения позволяют международным задолженностям считаться законными, хотя если бы они были внутренними (кредитор и должник являлись гражданами одной страны и несли бы ответственность в рамках ее юридической системы), это могло бы привести должника и кредитора к обвинению в «преступном сговоре».

Вызов третий: воссоздание интернационализма народов

Чтобы представить себе «новую версию» Бандунга, необходимо признать, что сегодняшняя мировая система в своих основных структурах весьма отличается от той, которая существовала после окончания Второй мировой войны.

Тогдашний биполярный мир не позволял империалистическим странам жестко вмешиваться в дела неприсоединившихся стран. Вдобавок эта биполярность объединяла партнеров капиталистических центров — США, Западную Европу и Японию — в единый империалистический лагерь. Ответом на этот вызов в обстоятельствах того времени стали концепции ориентированного на себя развития и иепривязанности к мировому рынку.

Сегодня в военном плане мир стал однополярным. В то же время появляются определенные разногласия между США и отдельными европейскими странами в вопросе об управлении глобализированной системой, отныне полностью приверженной принципам либерализма. Носят ли эти разногласия конъюнктурный характер и имеют ограниченное значение или же они свидетельствуют о долговременных переменах? Связанные с этими новыми обстоятельствами стратегические предложения основываются на гипотезах, которые следует рассмотреть подробно.

Первая гипотеза: Отныне и впредь империализм является коллективным (Триада)

На всем протяжении предшествовавших этапов развития капиталистической глобализации центров всегда было несколько. Эти центры находились в перманентной и жесткой конкуренции, и конфликты между империялизмами занимали центральное положение на исторической арене. Возвращение глобализированного либерализма в начале 1980-х заставляет нас переосмыслить наличие центральной структуры современной системы. Но по крайней мере в плане управления либеральной экономической глобализацией государства центральной Триады очевидно составляют единый блок.

В таком случае неизбежен вопрос: указывают ли рассматриваемые изменения на долгосрочную качественную трансформацию — то есть центр перестает быть множественным и решительно становится «коллективным» — или же они имеют конъюнктурный характер?

Эту эволюцию можно приписать трансформациям самих конкурентных условий.

Всего несколько десятилетий назад гигантские компании вели конкурентные баталии преимущественно на своих национальных рынках, будь то в США (самый крупный в мире национальный рынок) или на рынках европейских государств (несмотря на их относительно скромный но сравнению с США объем, что ставило их в невыгодное положение). Те, кто одерживал победу на национальном рынке, могли занять выгодную позицию на рынке мировом. Сегодня объем рынка, необходимый для победы в первой серии матчей, приближается к 500–600 миллионам потенциальных потребителей. Таким образом, битва должна происходить непосредственно на мировом рынке и победу можно одержать только на этом пространстве.

Так что победителями становятся те, кто восторжествует на этом главном рынке и вдобавок — на своих соответствующих национальных пространствах. Расширенная глобализация становится полем действия крупных компаний. Другими словами, отношение между национальным и глобальным, причинно-следственная связь между ними поменялись местами — если прежде национальные власти контролировали присутствие компании на мировом рынке, то сегодня справедливо обратное. В результате транснациональные компании, вне зависимости от их национальной принадлежности, имеют общие интересы в управлении мировыми рынками. Эти интересы превалируют над постоянными коммерческими конфликтами, которые характеризуют все свойственные капитализму формы конкуренции.

Вторая гипотеза: В системе коллективного империализма США не обладает решающим экономическим преимуществом

Расхожее мнение гласит, что военная мощь США представляет собой лишь вершину айсберга, что превосходство этой страны распространяется на все сферы жизни, в особенности на экономику, но также на политику и культуру. Поэтому неизбежно подчинение их гегемонии.

На самом деле производственная система США далека от того, чтобы быть «самой эффективной в мире». Наоборот, почти ни один из ее сегментов не выдержал бы конкуренции со своими соперниками на действительно открытом рынке, каким его представляют либералы.

Посмотрите на торговый дефицит США, который от года к году растет, и со 100 миллиардов долларов в 1989 году увеличился до 450 миллиардов в 2000-м. Кроме того, этот дефицит касается практически всех сегментов производственной системы. Даже тот избыточный доход в сфере высоких технологий, которым воспользовались США, составлявший в 1990 году 35 миллиардов долларов, с тех пор уступил место дефициту. Конкуренция между Ariane и NASA в области космических технологий, а также между Airbus и Boeing свидетельствует о том, что в пресловутом американском преимуществе есть свои слабые места. В столкновении с продукцией высоких технологий европейского и японского производства, с товарами широкого потребления из Китая, Южной Кореи и других индустриализованных стран Азии и Латинской Америки, а также сельскохозяйственной продукцией из Европы и Южной Америки, США, вероятно, конкуренции бы не выдержали. Почему они и вынуждены прибегать к «не совсем экономическим» мерам против своих конкурентов — в нарушение правил либерализма!

Фактически США обладают неизменным сравнительным преимуществом только в военном секторе, и именно потому, что этот сектор по большей части обходит правила рынка и пользуется поддержкой государства. Безусловно, от этого преимущества кое-что перепадает и гражданскому сектору (известным примером этого является Интернет), однако это в равной мере становится причиной серьезных искажений, создающих препятствия во многих производственных отраслях.

Североамериканская экономика паразитирует на своих партнерах по мировой системе.

Как указывает Эммануэль Тодд, «10 процентов промышленного потребления США зависит от импорта товаров, не покрываемых экспортом их отечественной продукции». Мир производит, а США (национальные сбережения которых практически равны нулю) потребляют. «Преимущества» Соединенных Штатов — это преимущества хищника, чей дефицит покрывается чужими взносами, либо добровольными, либо под принуждением. Используемые Вашингтоном методы компенсации своих недоимок разнообразны — это и повторяющиеся односторонние нарушения принципов либерализма, экспорт оружия, погоня за сверхприбылью от нефти (предполагающая систематическую эксплуатацию производителей — вот в чем истинная причина войн в Центральной Азии и в Ираке). Факт остается фактом: большая часть американского дефицита покрывается за счет притока капитала из Европы, Японии и стран Юга (богатые нефтью страны и компрадорские классы всех без исключения стран третьего мира, включая иаибеднейшие из них), к этому следует присовокупить регулярное опустошение ресурсов под видом обслуживания долгов, от которого страдают почти все страны на периферии мировой системы.

Солидарность господствующих сегментов транснационального капитала всех партнеров по Триаде реальна и выражается в сплоченности вокруг глобализированного неолиберализма. В этом отношении США выступают в роли защитника общих интересов — по необходимости и военными средствами. Но Вашингтон не намерен делиться доходами от своего лидерства поровну. Напротив, Соединенные Штаты стремятся сделать из своих союзников вассалов, они готовы идти лишь на незначительные уступки своим младшим союзникам по Триаде. Приведет ли этот конфликт интересов внутри господствующего капитала к развалу атлантического альянса? Это не исключено, но маловероятно.

Третья гипотеза: Проект военного контроля над планетой имеет своей целью восполнить недостатки в экономике Соединенных Штатов. Этот проект угрожает всем странам третьего мира

Эта гипотеза логически вытекает из предыдущей. Стратегическая решимость Вашингтона извлекать выгоду из своего подавляющего военного превосходства, прибегая ради этого к «превентивным войнам», планирование которых они осуществляют единолично и единолично же принимают решения их развязывать, имеет в качестве своей цели стремление к разрушению любых надежд «великих наций» (например, Китая, Индии, России, Бразилии) или регионального блока стран третьего мира стать реальным партнером в деле формирования мировой системы, даже если она будет капиталистической.

Четвертая гипотеза: Юг может и должен освободиться от либеральных иллюзий и взяться за построение обновленных форм ориентированного на себя развития

В настоящее время правительства Юга все еще борются за «истинный неолиберализм», который позволил бы партнерам как с Севера, так и с Юга договориться об «игре по правилам». Однако страны Юга вскоре поймут, что эта надежда иллюзорна.

Следовательно, им будет необходимо вернуться к неизбежной концепции того, что всякое развитие ориентируется на себя. Развитие означает, прежде всего, определение национальных приоритетов, которые откроют дорогу модернизации систем производства, и создание внутренних условий, при которых эти системы будут служить социальному прогрессу. Тогда формы отношений рассматриваемых наций с развитыми капиталистическими центрами станут подчиняться требованиям этой логики. Непривязанность (это мой собственный термин) — которая суть не одно и то же, что представляет собой автаркия, — помещает концепцию развития на противоположный полюс от (либерального) принципа «структурного приспособления» под нужды глобализации, при которой развитие принудительно подчиняется исключительным требованиям экспансии господствующего транснационального капитала, что углубляет неравенство в мировых масштабах.

Пятая гипотеза: Выбор США в пользу милитаристской- глобализации непосредственно бьет по интересам Европы и Японии

Эта гипотеза также следует из второй гипотезы. Цель Соединенных Штатов, среди прочего, состоит и в том, чтобы поставить их европейских и японских партнеров в подчиненное положение (положение вассалов), используя военные средства для захвата всех стратегических ресурсов планеты (в особенности нефти). Американские нефтяные войны направлены против Европы. Европа (и Япония) могут в определенной степени парировать эту стратегию путем сближения с Россией, которая способна отчасти обеспечить их нефтью и некоторыми другими необходимыми сырьевыми материалами.

Шестая гипотеза: Европа должна и способна освободиться от вируса либерализма. Однако эта инициатива не может исходить от сегментов господствующего капитала, а исключительно от народов

Господствующие сегменты капитала, конечно же, стоят на защите глобализированного неолиберализма и согласны платить за это своим подчиненным по отношению к североамериканскому лидеру положением. Европейские правительства и поныне считают, что должны отдавать исключительный приоритет защите интересов этих сегментов.

У народов Европы есть другое видение как европейского проекта, в котором они хотят видеть социальный проект, так и своих отношений с остальным миром, которые должны следовать принципам законности и справедливости. Это видение они выразили в настоящее время тем, что осудили — подавляющим большинством — политический уклон Соединенных Штатов. Если эта гуманистическая и демократическая политическая культура «старой Европы» восторжествует — а весьма вероятно, что так и произойдет, — то подлинное сближение между Европой, Россией, Китаем, Азией и Африкой создаст основу, на которой станет возможным построить демократичный и свободный от войн многополярный мир.

Основное противоречие, разделяющее Европу и Соединенные Штаты, лежит не между интересами господствующего капитала Европы и США, а в области политической культуры.

В Европе всегда остается возможной левая альтернатива. Эта альтернатива одновременно вынудила бы и к разрыву с неолиберализмом (и отказу от напрасной надежды подчинить Соединенные Штаты его требованиям, что заставило бы европейский капитал вступить в экономическую конкуренцию на еще не разминированной территории), и к отходу от политических стратегий Соединенных Штатов. Избыточный капитал, размещением которого в Соединенных Штатах Европа до сих пор довольствовалась, мог бы быть тогда выделен на экономическое и общественное возрождение, которым он крайне необходим. Но стоит Европе отдать приоритет своему собственному экономическому и социальному прогрессу, так кажущемуся процветанию экономики Соединенных Штатов сразу же придет конец и правящий класс Америки окажется лицом к лицу со своими собственными социальными проблемами. Именно этот смысл я вкладываю в свои слова, когда говорю: «Европа станет левой или ее не станет».

Чтобы добиться успеха, европейцам необходимо расстаться с иллюзией того, что карта либерализма должна и может быть разыграна «честно» всеми, и тогда все пойдет как надо.

Соединенные Штаты не могут отказаться от своего варианта асимметричного воплощения либерализма, потому что это единственный способ компенсировать их собственные недостатки.

Европейские политические традиции разнообразны, в определенной степени они даже контрастируют с традициями Соедипенных Штатов. В Европе существуют политические, социальные и идеологические силы, которые порой совершенно очевидно поддерживают видение «другой Европы» (социальной и дружественной в своих отношениях с Югом). Однако есть и Великобритания, которая еще в 1945 году сделала исторический выбор и безоговорочно примкнула к Соединенным Штатам. Существуют политические традиции правящих классов Восточной Европы, сформированные в условиях культуры, которой свойственна покорность — они склонили голову перед Гитлером, потом перед Сталиным, а сегодня перед Бушем. Есть популистские идеологии правого толка (испытывающие ностальгию по Франко и Муссолини в Испании и Италии), они настроены проамерикански. К чему это приведет в итоге — к подчинению Вашингтону или к победе прогрессивных гуманистических и демократических культур?

Седьмая гипотеза: Реконструкция прочного фронта Юга требует участия всех его народов

Существующие во многих странах Юга политические режимы, мягко говоря, недемократичны, порой они просто одиозны. Эти авторитарные структуры власти отдают предпочтение компрадорским фракциям, чьи интересы связаны с экспансией глобального империалистического капитала.

Альтернатива этому — создание единого фронта народов Юга — возможна через демократизацию. Этот процесс неизбежно будет трудным и долгим, и путь к ней ни в коем случае не лежит через установление марионеточных режимов, которые отдают ресурсы своих стран на разграбление транснациональным корпорациям Северной Америки. Эти режимы даже более уязвимы, доверия и легитимности у них еще меньше, чем у тех, которые они, под защитой американских штыков, замещают. В конце концов целью Соединенных Штатов, несмотря на все лицемерные рассуждения, отнюдь не является экспорт демократии в мировом масштабе.

Восьмая гипотеза: Новый интернационализм народов, объединяющий европейцев, азиатов, африканцев и американцев, следовательно, возможен

Эта гипотеза, которая вытекает из предыдущей и является ее завершением, утверждает, что существуют условия, позволяющие сблизиться народам, по крайней мере Старого Света.

Это сближение кристаллизуется на международном дипломатическом уровне через стабилизацию оси Париж — Берлин — Москва — Пекин, которую укрепит развитие дружественных отношений между этой осью и воссозданным афро-азиатским фронтом.

Само собой разумеется, что движение в этом направлении сведет на нет чрезмерные и преступные амбиции Соединенных Штатов. В этом случае они будут вынуждены принять принципы сосуществования с непреклонными в решимости отстаивать свои интересы народами.

В данный момент эта цель должна рассматриваться как абсолютно приоритетная. Развертывание американского проекта предопределяет исход любых усилий: до тех пор, пока американские планы не будут сорваны, никакой долговременный социальный и демократический прогресс невозможен.

Девятая гипотеза: Вопросы, связанные с культурным разнообразием, должны обсуждаться в контексте очерченных здесь международных перспектив

Культурное разнообразие является фактом. Но это сложный и неоднозначный факт. Унаследованное от прошлого разнообразие не обязательно синонимично разнообразию создаваемого будущего. Необходимо не просто признать, но также исследовать этот вопрос.

Апелляции лишь к тому разнообразию, которое было унаследовано от прошлого (политический ислам, индийскость, конфуцианство, негритюд, шовинистские этничности и пр.)» зачастую являются демагогическими упражнениями авторитарных и компрадорских сил, позволяющими им уходить от проблем, которые ставит перед ними универсализация цивилизации, и тем самым фактически принимать диктат господствующего транснационального капитала. Вдобавок исключительное упорство в соблюдении этих традиций дробит третий мир, сталкивая политический ислам с индийскостью в Азии, мусульман, христиан и последователей других религий в Африке. Построение единого политического фронта Юга на новых принципах — способ преодолеть эти барьеры, поддерживаемые американским империализмом. Но, с другой стороны, каковы универсальные «ценности», на которых может быть построено будущее? Западноцентристская и ограниченная интерпретация этих ценностей узаконивает неравное развитие — результат прошлой и нынешней глобальной капиталистической экспансии. Такая интерпретация должна быть отвергнута. Но как тогда внедрять подлинно универсальные концепции, в которые привнесут свой вклад все страны и народы? Пришло время говорить именно об этом.