Висимские рассказы

Корова

В последнее время между мной и сестрой частенько возникают споры. Нет, не те споры, в которых, как говорится, ругань стоит до потолка. Причина наших споров – наше, теперь уже далёкое, детство. Позвоню я ей по телефону, а общаемся мы, чаще всего, именно таким способом, и спрашиваю: а ты помнишь вот это, помнишь, как оно было? Ну и она, конечно же, мне отвечает: да, конечно, помню, только было это совсем не так, а вот так! Ну, и слово за слово… Короче говоря, буквально из ничего возникает целая дискуссия, в которой ни одна из сторон не хочет сдаваться. В чём причина этих споров? Да кто его знает. Наверно, в том, что оба мы стоим на рубеже шестидесятилетия. Только я со стороны «до», а сестра – со стороны «после».

Вот и сегодня я позвонил сестре и спросил:

– Слушай, Люсь, а ты помнишь нашу первую корову?

Сестра, конечно, удивилась.

– Чего это тебя на сельское хозяйство потянуло?

– Ну, почему на сельское хозяйство… Так, просто что-то вспомнилось.

– Да что ты помнить-то можешь?! – возмутилась сестра. – Тебе ж тогда годика четыре, наверно, было, когда у нас первая корова появилась. Я и то уже всё позабыть успела.

– А я вот помню. Помню, как мама с папой привели её из Харёнок: сами ехали на пожарской лошадёнке, а корова была сзади к телеге привязана.

В трубке было слышно только дыхание сестры.

– Ты чего там, уснула, что ли?

– Да ничего я не уснула. Просто стараюсь вспомнить.

– Во-во, давай вспоминай. Я вот ещё помню, пока мамы с папой не было дома, с нами бабушка сидела. А когда корову привели, та же бабушка взяла папин офицерский ремень и для чего-то положила его возле порога дворовых ворот, чтобы корова через этот ремень обязательно перешагнула. А вот для чего это нужно было – до сих пор понятия не имею. Как не имею понятия, почему именно в Харёнки они за коровой ездили. Что, в Висиме коров на продажу не было, что ли?

Сестра, на другом конце провода, искренне удивилась:

– И ты всё это помнишь?

– А почему я не должен этого помнить? – удивился, в свою очередь, я. – Мы ведь тогда с Вовкой Бородиным во дворе играли, когда корову привели, и за всей этой процедурой наблюдали практически в упор, с широко открытыми глазами и отвисшими от любопытства челюстями. Да и не зря ведь говорят, что детские воспоминания – самые прочные и чёткие. Вот и запомнилось.

Сестра немного помолчала, потом продолжила разговор:

– Всё равно не верю я твоим воспоминаниям. Я вон даже не помню, кто такой твой Вовка Бородин.

– Ну, как не помнишь! А тётю Лиду – Вовкину мать, помнишь, она в аптеке работала, а дядю Сашу? Они же с мамой и папой дружили, а потом в Украину уехали жить. До этого жили прямо напротив нас, через дорогу. Мы-то где жили, помнишь?

– Хм! Ещё спрашиваешь. На втором этаже, над пожаркой.

– Ну да. А я вот, кстати, только и помню, что на втором этаже. Ни планировку, ни мебель не могу вспомнить. Даже кровать, на которой спал. Вот лестницу во дворе, большую и широкую, ведущую к нам на второй этаж, помню. А так…

Наступило недолгое молчание. Каждый из нас думал о своём, пытаясь хоть немного освежить память, восстановить воспоминания.

– Слушай, – вдруг встрепенулась сестра, – а как звали корову, помнишь?

– Ну откуда же. Только догадываться могу. У нас ведь всегда или Малютки были, или Зорьки.

– Во-от, – довольно протянула сестра, – а я помню. Красоткой её звали! И была она чёрно-бурая с огромными рогами и большущим выменем.

– Так всё остальное, кроме имени, я тоже помню. Я вообще всех наших коров помню и по имени, и по окраске. А последнюю Зорьку даже во время отёла принимал. Потом выкармливал и раздаивал, мама-то боялась подходить к молодой коровке.

– Ну и как тебе акушером быть – понравилось? – рассмеялась сестра.

– Да как тебе сказать… Корова, она ведь не человек. Это женщины при родах орут благим матом, а корова лежит и только помукивает немного. И непонятно, то ли от боли она постанывает, то ли телёночка поторапливает, чтобы на свет божий поскорее вылезал. А вообще – у меня тогда ни страха никакого не было, ни отвращения. Просто, как будто делал обыкновенную работу. И всё. Запомнилось только, что тёлочка очень скользкая была. Мама почему меня и позвала тогда на помощь, сама никак справиться не могла. А я в хлев прибежал, что, говорю, делать-то? Мама говорит: тяни за ножки. Я ухватился, а они скользкие, из рук вырываются. Я и так, я и сяк – не получается. Потом мама тряпку какую-то бросила, чтоб не скользило, и потихоньку-потихоньку тёлочку-то я и принял.

– Поди потом и молоко пить не хотелось? Насмотрелся.

– Почему? Что тут такого? Это же всё естественно. А, как говорил кто-то из умных людей: «Что естественно – то не безобразно».

Я немного помолчал и, вздохнув, добавил:

– Хорошая тогда из этой тёлочки коровка выросла. Именно коровка, ведь ростом была меньше всех коров в стаде. Зорькой звали. Зато молока давала больше других, удоистая была. И какое молоко было вкуснющее! Эх, только вспоминать и остаётся. Жаль, так тяжело она из жизни потом уходила. И опять же молча. Ты эту историю-то знаешь?

– Нет, мы тогда вроде бы в Людиново жили, что ли… Не помню. Только со слов знаю.

– А получилось так, что мама утром пришла Зорьку доить, а та не встаёт никак. Мама её «и кнутом, и пряником» – ни в какую. Позвала меня, вдвоём попытались поднять – тоже всё напрасно. Мама пошла к соседям, позвала мужиков. Пришли, посмотрели, решили на вожжах попробовать поднять. И, правда, подняли, поставили на ноги. Но только вожжи ослабили, Зорька-то опять на бок завалилась. Пробовали ещё несколько раз – всё безрезультатно. «Придётся резать», – сказали мужики и ушли. А мама никак не сдавалась – весь день и всю ночь возле Зорьки была. То кусочек хлебушка ей попробует дать, то водички попить. Всё бесполезно. Ни ест, не пьёт. Только из глаз слезищи огромные бегут. Я до этого не верил, что животные плакать могут, а тут сам увидел. Тяжёлое зрелище.

Утром Зорьки не стало. Мама подняла меня часов в шесть, наверно. «Зорька, – говорит, – умерла, пойду лошадь искать. Надо на скотомогильник её увезти».

Ну, а дальше всё произошло, как в анекдоте. Только мама вышла из ворот, а мимо Вадька Ашихмин идёт. Как всегда, с бодуна. Подошёл к маме.

– Тёть Зин, дай похмелиться, а то худо мне.

Мама, недолго думая, ему и предложила:

– Корова у меня сдохла, помоги увезти. Тогда и на опохмелку дам.

Вадька от услышанной новости аж подпрыгнул.

– Как сдохла? А где она сейчас-то?

– Да вон, на заднем дворе лежит. Где ж ей быть? – вздохнула мама.

– Тётя Зина! Я сейчас! – оживлённо протараторил Вадька. – Я всё сделаю. – И вдруг неожиданно спросил: – Ты её мне отдашь?

– Да забирай, – махнула рукой мама, – куда мне её теперь. Мужики вон вчера говорили, чтоб заколола, а я всё надеялась, что оклемается. Вот и пронадеялась. Сдохла коровка.

Мама шмыгнула носом. Вадька чуть ли не вприпрыжку куда-то побежал. Уже отбежав метров на пятьдесят, он обернулся и громко прокричал:

– Тётя Зина, так ты никому её не отдавай! Я щас, быстро!

И, действительно, минут через двадцать Вадька тарабанил в ворота. Мама вышла открыть.

– А где лошадь? – удивлённо спросила она, заглядывая Вадьке за спину.

– Зачем нам лошадь? Я сейчас корову вашу разделаю и по частям увезу на тачке. Тётя Зина, ты не против?

– Да мне какая разница. Только увези, пожалуйста, сделай милость.

И работа на заднем дворе закипела. Сначала Вадька отрубил корове голову. Потом, не сдирая шкуры, вспорол ей брюхо и выгреб прямо на пол коровьи внутренности, после чего разрубил тушу на несколько частей. Разрубая заднюю часть, он громко присвистнул и позвал маму.

– Тётя Зина, смотри, что тут творится. Даже если бы вчера ты её, страдалицу, зарезала, то всё равно есть это мясо, наверно, не стала бы.

– А что такое? – подошла мама.

– Да вон, смотри, – ткнул Вадька ногой в наполовину сгнивший обрубок хребта. – Похоже, корову твою кто-то хорошо какой-то дубиной приложил. Или назло, или залезла куда. Рана-то не зажила и загноилась. Пока могла, коровёнка ходила, а тут, видно, силы поиссякли.

– Сволочи! – только и сказала мама, а затем ушла в дом.

А Вадька сгрузил куски бывшей коровы на тачку и выехал за ворота.

– Тётя Зина! – крикнул он под окном. – Мне за один раз не увезти, я ещё приеду!

Мама не спрашивала Вадьку, куда он собирается всё это везти. Это её уже мало волновало. Но каково же было наше с ней удивление, когда через несколько часов раздался громкий стук в ворота, и изрядно выпивший Вадька, еле ворочая языком, прокричал:

– Тётья Зина! Тебе мяса надо? Говядины?..

Сестра, внимательно слушавшая мой рассказ, громко расхохоталась.

– А где сейчас-то этот Вадька?

– Так помер. А вот подробности, извини, не знаю.

– Ну, и ладно, царствие ему небесное. Какой-никакой, а всё-таки человек был.

Потом, спохватившись, она добавила:

– Слушай! Ох, и заболтались мы с тобой! Ладно, давай ещё что-нибудь вспоминай. Обсудим.

И положила трубку.