Витамины любви, или Любовь не для слабонервных

Глава 7

Вопреки моим ожиданиям требования, предъявленные Джейсоном, меня просто возмутили. Ведь не часто бывает, что я раскаиваюсь в содеянном, поэтому одна моя готовность к этому должна была его смягчить, — я так думала. Ведь если на тебя кто-то рассердился, то обычно достаточно того, что ты, пусть даже притворившись, признал свою неправоту. Сердитость проходит уже от этого. Джейсон нарушил мои стереотипы о признании вины. Я вдруг оказалась человеком с уймой недостатков. Ни в одном из них я не видела своей вины, и это выводило меня из себя.

Я поехала прямо к отцу.

Видимо, любовь Джейсона ко мне уже не так безгранична, как была когда-то. Не ожидала, что он от меня потребует столько всего. Я была о нем лучшего мнения. Итак, возникла проблема. Но я была уверена: Роджер знает, что делать. Я абсолютно доверяла отцу. Это не пустые слова, потому что в основном я считаю людей идиотами.

К слову об идиотах. Когда я бежала по Бишоп-авеню (это сейчас самая большая стройплощадка в Лондоне), мне позвонила Мартина, чтобы выяснить, где я болтаюсь. Она сидит в баре, поедает чипсы, и какой-то мужик только что выдал в ее адрес нечто хамское.

В любой другой день я бы не обратила внимания на ее болтовню (конечно, несправедливо, что толстому человеку посторонние люди не дадут спокойно поесть в общественном месте, постоянно посылая комментарии в его адрес; вот только Мартина не заслуживает сочувствия, поскольку сама обычно всех провоцирует). Но в данный момент этот звонок напомнил мне, что мы договаривались о встрече. Когда я изложила обстоятельства происходящего, Мартина поперхнулась чипсам. Откашливаясь, она издала звуки, похожие на квакание, из которых можно было понять, что она тоже решила подгрести к дому моих родителей.

— Не надо… — Но она уже повесила трубку.

Мне повезло — матери дома не было. Открывать вышел отец, растрепанный, с закатанными до локтей рукавами.

— Ханна! — Он протянул руки. Я с чувством облегчения упала в его объятия. Мы целую неделю не разговаривали. Он работал над режиссурой киносценария, муза то приходила к нему, то оставляла его, и он воспарял или впадал в уныние в зависимости от хода творческого процесса. Я сделала вывод, что он в творческом настрое и не стоит отвлекать его, нарушая поток сознания. Вообще-то у нас с ним была привычка беседовать почти каждый день. Однако, если учесть, что он не ответил на несколько моих звонков, возможно, что-то изменилось.

— Ну, как ты? — спросила я. — Как работа?

— Пр-р-рекрасно, дорогая. И то, и другое.

Основная деятельность отца — работа в большой корпорации в отделе связей с общественностью. Он был вторым заместителем директора компании. Если спросить его, в чем заключается его деятельность, он отвечает примерно так: «Мы продвигаем или защищаем интересы компании в обществе. Все, что написано или сказано о компании, оказывает воздействие на ее служащих, их семьи и на тех, кто ведет с компанией дела. Средства массовой информации обладают огромной мощью. Они способны разрушать карьеры, сотрясать основы бизнеса. А как фирме защитить себя в этом случае? Только прибегнув к нашей помощи. Мы гарантируем, что в средствах массовой информации появится только справедливая, истинная информация».

А в неофициальном разговоре признавался: «Мы профессионально врем».

В свободное от связей с общественностью время он пишет сценарии и играет на сцене. Папа — ведущий актер труппы «Неповторимого театра», одного из самых уважаемых любительских драматических обществ северо-восточной части Лондона. Мне нравится ходить на спектакли и видеть его на сцене в основном потому, что я очень ценю возможность посидеть тихонько несколько часов. Я была благодарна отцу за то, что он никогда не появлялся на сцене раздетым. В самой последней постановке этого театра миссис Кэролин Эпштейн вышла на сцену обнаженной и что-то кричала в зрительный зал. Я, конечно, понимаю, что искусство требует многого, но все же предпочла бы не видеть ее без порток.

— О, Мартина, привет.

— Здрасьте-здрасьте, мистер Эл.

Мартина всегда краснеет в присутствии моего отца. Не знаю, как к этому относиться. Я предпочитаю глумиться над ней:

— Спорим, тебе нравится Роджер, — говорила я ей, хотя она никогда не спорила со мной на эту тему.

Роджер повел нас в сад. — Ну, в чем дело? — спросил он. На нем были очки от солнца, скрывавшие глаза. Я открыла рот, чтобы все объяснить, но смогла выдать лишь булькающий звук, повисший в неподвижном воздухе сада. Обычно я сначала продумываю, что сказать, прежде чем заговорить, и мне не приходится, поэтому выбирать необходимые в данный момент слова. Но вот пришлось. Похоже, я спятила. Не могу же я сказать отцу, что Джейсон прислал мне огромный, не меньше рулона туалетной бумаги, перечень условий моего прощения. Только если я их выполню, он готов заново пересмотреть, насколько приемлема моя кандидатура на роль спутницы жизни. Не могу же я этого сказать Роджеру, потому что это не вяжется с тем, что я рассказала ему обо всей этой истории.

Я потерла горло:

— Одну минутку. Мне бы стакан воды. — Отмазка слабенькая, но дает время что-нибудь придумать. На Мартину надежды нет. Я сделала шаг назад, на солнечный свет, и тут раздался громкий голос Мартины, нарушающий напряженную неподвижность атмосферы Хэмпстед-Гарден:

— Да-а, но со стороны Джейсона это справедливо. Он просто чуть не повесился, — ой, простите — был просто опустошен, когда Ханна отвергла его предложение. Чтобы немного успокоиться, ему и понадобилась история с Люси. По-моему, это была просто хитрость, и, сами видите, она сработала. Конечно, ставить условия — это уж слишком, но, наверное, Ханне пойдет на пользу хоть однажды для разнообразия выполнить его просьбы. Правда, Роджер?

Я ощутила себя Шварценеггером. В том фильме, где в катастрофе гибнет вся его семья, а он бежит в замедленной съемке и кричит: «Не-е-е-ет!»

Я придала своему лицу отрешенное выражение и неторопливо прошла в сад. Мартину я проигнорировала — какой толк на нее злиться, она же ничего не соображает. Не обижаешься ведь на сову. Бросила взгляд на отца. Его брови над солнцезащитными очками поползли вверх.

Я натренировала в себе умение не признаваться даже в случае неопровержимых улик. Так что я улыбнулась.

Отец поправил очки кончиком пальца:

— Мартина рассказывает занимательные истории, будто мистер Джейсон сделал предложение и получил отказ. Однако, насколько я помню, ты мне рассказывала, что ты отчаянно желаешь выйти замуж, а он оказался негодяем. Что скажете на это, леди?

Мартина предприняла попытку вытащить свой необъятный зад из шезлонга. Как всегда, высоко над поясом джинсов торчала ее набедренная повязка — стринги. Я тяжело навалилась ей на плечо и откашлялась. Судя по голосу, отец был не слишком взволнован, и это показалось мне странным. Я же не просто солгала, хотя знала, что ложь — оскорбление для него, а он считает меня одним из своих лучших друзей, я солгала ему в деле чудовищной важности. Роджер не из тех, кто легко выходит из себя, но, даже, невзирая на присутствие Мартины, которое могло смягчить его поведение, я ожидала вспышки гнева.

— Знаешь, Роджер, — сказала я, — тогда так и было. Я сделала ошибку. А вот теперь я отчаянно желаю выйти замуж. — Свинство так преувеличивать, но меня оправдывает то, что я действительно почти уже захотела этого брака. — Сейчас уже Джейсон создает препятствия, поэтому я тут. Нужен твой совет.

Я придерживаюсь того мнения, что мало кто на земле может противостоять комплименту, особенно когда он в форме просьбы о совете. Это как признание: сознаю свое ничтожество и твою мудрость, значительно превосходящую мои умственные способности. Люди такое слышать любят.

Отец сдвинул очки на лоб и принялся сверлить меня сердитым взглядом.

— Ну и дура, что сразу не согласилась. — Но тут же улыбнулся: — Ладно, что сделано, того не воротишь. Продолжай. Что дальше? Ну, подталкивала я себя, давай, выкладывай. Ты это заслужила. Он отреагировал поразительно спокойно и сейчас осмысливал ситуацию.

— Джейсон не хочет возвращаться ко мне, — выпалила я, пока голос не задрожал. — Требует, чтобы я изменилась. И, кроме всех прочих странных требований…

— Каких именно?

— Например, чтобы я немного больше занималась своей… — я заскрежетала зубами, — внешностью, сделала бы попытку выглядеть чуть ж-ж-женственнее.

Мартина и Роджер расхохотались. Я нахмурилась:

— Продолжать?

Они в унисон кивнули.

— Сделай такое одолжение, — вставила Мартина, и это их снова развеселило.

— Он хочет, чтобы я «закрыла дело» с Джеком, Наступило молчание.

— Ни за что! — заявила Мартина, которая, я уверена, не знала, о чем речь. Мне самой следовало бы попросить Джейсона уточнить, что именно он имеет в виду.

Отец усмехнулся, понимающе кивнул и заложил руки за голову, как бы собираясь не спеша обдумать ситуацию.

Я не сдержалась и взорвалась:

— Интересно, никто из вас так и не спросит, с чего вдруг взялось это требование?

— Ас чего? — спросила Мартина. — Он, видите ли, считает, будто я не могу вести здоровый взрослый образ жизни из-за того, что лопнул мой брак с Джеком!

— Если я правильно понял, ты цитируешь его слова… — пробормотал отец.

— Пусть так. Что ты на это скажешь, папа? Разве он не окончательно спятил?

— Вообще-то, — папа потирал подбородок, — я полагаю, что он рассуждает вполне здраво.

Я уставилась на отца. Похоже, он очень уж хотел, чтобы я вышла за Джейсона.

— Роджер, ты что, не в курсе? Я Джека целых десять лет не видела.

Пока мы разговаривали, Мартина поворачивала голову то в мою, то в его сторону, как будто следила за полетом шарика при игре в пинг-понг. У нее так отвисла челюсть — засунь туда яблоко, она бы и не заметила.

— И что от тебя требуется в этой ситуации? — спросила она. Все ясно, смотрит передачи с Опрой Уинфри.

— Представления не имею.

— И я тоже, — согласилась она.

Мы обе смотрели на Роджера. А его глаза были вновь за темными стеклами очков.

— Вот что я думаю. Ты должна сделать для Джейсона все, о чем он просит. — Помолчав немного, добавил: — И для себя, уж не говоря о твоем любящем отце.

Я подавила вздох. Отец прав.

— Ладно, Роджер. Так и поступлю.

— Умница. — Он просиял и взъерошил мне волосы.

Габриелла подняла на меня глаза. Она стояла, склонившись над шелковым платьем, которое своим огромным бантом и кружевным лифом напомнило мне самый изысканный бальный наряд Золушки. Масса ткани цвета густых сливок свисала с ее изящных рук, оттеняя загар. У нее заурчало в желудке.

— Съешь что-нибудь, — предложила я.

Габриелла отрицательно покачала головой. Что меня не удивило. К холодильнику на первом этаже ее дома была прикреплена от руки написанная записка со словами: «Боже, я — жиртрест!» Я знала, что ее написал не Оливер. Тем не менее, Габриелла была не толще змеи. Ее отношения с едой можно определить словами «любовь и ненависть». Шоколада она не ела, пока не проголодается так, что «хочется съесть целый банан», потому что это «тест на голод». Она также автор одной из самых эксцентричных из слышанных мной фраз. Как-то у меня дома к чаю не оказалось печенья, и я предложила ей финики. Она отреагировала так: — Ух! До смерти хочется финика! Однажды, еще до того, как родила Джуда, она села на такую диету, при которой можно есть только продукты, названия которых начинаются на «ч». Эту идею она почерпнула из статьи, в которой рассказывалось, что некая кинозвезда — мужчина, имя я забыла, помню только, если кому интересно, что женат он тоже на кинозвезде, — когда-то прошел через этап поедания только оранжевых продуктов. Габриелла особенно верила в диеты знаменитостей. Диета с продуктами, начинающимися с буквы «ч», была выбрана потому, что Габриелла не любит цитрусы. Правда, диета на «ч» не принесла результатов. Думаю, потому, что в нее входили чипсы, сыр «Чеддер», куриные «чикены», а не только чернослив, чечевица, черешня и чеснок.

— Сейчас на чьей сидишь диете? — полюбопытствовала я.

— Издателя журнала «Вог».

— А-а, ну ясно.

— Много вина и мяса. — Она скорчила гримасу. — Но ты все же не старайся уйти от темы. Рассказывай все.

Я заерзала в кресле:

— Как там Джуд?

— Спит.

Я кивнула удовлетворенно. Джуд знает, что я боюсь детей, поэтому относится ко мне с заслуженным презрением. Если случается, что Габриелла дает мне его подержать, он начинает вырываться, как большая рыба, пока я не передам его в другие руки.

— Ну, Ханна, выкладывай.

Я захихикала:

— Помнишь, как-то я пришла повидаться, а тебе как раз муха залетела в штаны, это когда ты была в штанах «калипсо».

— Это были брюки «палаццо».

Помню, ситуация была бесподобной. Раздалось приглушенное жужжанье, Габриелла заорала и стала прыгать. Потом, все еще крича и подпрыгивая, она расстегнула молнию своих белых широченных брюк и содрала их. И в эту минуту входит Оливер и говорит:

— При-и-вет.

Муха была из тех больших, ленивых, жирных, которые еле-еле отрываются от земли, это было…

— Да перестань увиливать, Ханна, рассказывай.

Вот тоска. Я сделала глубокий вдох:

— Джейсон считает, что я должна покаяться.

На Габриеллу это не произвело впечатления.

— Если я хочу продолжать отношения с ним…

— А ты хочешь?

— Еще бы!

— Зачем?

— Ну, Габриелла, ты же знаешь…

— Нет, не знаю.

— Он… — Я улыбнулась. — Видишь, как подумаю о нем, сразу улыбаюсь.

— Поэтому, что ли?

— Д а нет! — Я помолчала. — С ним легко сосуществовать, он добрый, с ним мне спокойно.

— Все, что ты сказала, по-моему, еще не означает, что ты его любишь.

Я вздохнула. Ведь ей Джейсон не нравился, где ей понять. Я и не надеялась. Ее представление о любви было трудно принять. В любви она была категорична, как нацист, член партии «Любовь с первого взгляда». Вряд ли она сознавала, что такая категоричность может кого-то раздражать и даже оскорблять. Ведь миллионам людей приходится сначала узнавать своих партнеров, и только после этого они могут довериться эмоциям. Мы с Джейсоном вполне устраивали друг друга. Чувствовали себя комфортно вместе, дополняли друг друга. С Джеком-то было совсем не так: наши с ним отношения напоминали стальные колеса поезда, которые слишком часто тормозят на путях: дикая скорость, искры и визг. Я расслабленно махнула рукой:

— Я же…

— Что?

— Люблю Джейсона.

— Господи, почему из тебя каждое слово клещами надо вытаскивать?

— Именно это, по его мнению, отчасти объясняет наши проблемы.

В ответ — молчание.

— Он считает, что все объясняется прежним моим опытом с Джеком.

— А это так?

— Габриелла, ты же знаешь, что да.

— А-а, ну ладно.

— По его мнению получается, что мне необходимо отыскать Джека и разобраться в наших незаконченных отношениях.

У Габриеллы в эту минуту изо рта торчали три булавки, она была похожа на какого-то демона в облике Барби. Она выплюнула булавки на пол: — Извини, не поняла. Тебе надо сделать что?

— Да, дело приняло серьезный оборот. Я спросила совета у Роджера, и он принял сторону Джейсона.

— Так тебе и надо, нечего было спрашивать совета у Роджера.

— Папа хочет мне добра, — пробормотала я.

Габриелла ласково и осторожно отложила в сторону свадебное платье. Потом схватила меня за руки:

— Ханна! — У нее было такое выражение лица, будто она вот-вот скажет что-то очень мудрое. Но если она и собиралась, то передумала. — Послушай. Я согласна с Роджером. Брак — это не просто подписи на бумаге. Ты и сама понимаешь. Для брака человеку требуется зрелость и готовность к ответственности. По-моему, Джейсон имеет право просить тебя разобраться в багаже, который ты вынесла из брака с Джеком. — Поколебавшись, она договорила: — В конце концов, Ханна, Джек с тобой развелся, потому что ты вела себя нечестно по отношению к нему.