— А вы не думаете, что ваши претензии могут объявить посягательством на авторское право?
— Мне уже все равно.
— И вы надеетесь, что вам поверят?
— Мне все равно.
— А не боитесь, что о вас скажут, что вы хотите примазаться к славе известного фильма?
— К славе?! Да там столько нелепостей! Хотелось бы спросить у тех, кто его делал, почему в их фильме старуха из дочери погибшего красноармейца превратилась в его мать? Ну подумайте сами: если это была бы его мать, то сколько ей было бы лет? В сорок втором году ей должно было быть не меньше сорока лет (ну тридцати шести от силы). А значит, в наши двухтысячные — за сто. Бывает, конечно, люди и до такого возраста доживают, но не ходят такими бодренькими по полям и не носят крынки с молоком, чтобы напоить гробокопателей. А той настоящей бабушке, которая нам встретилась, было за шестьдесят с небольшим, и искала она своего отца.
— Вы говорите «нам встретилась». Значит, это были вы?
— Наполовину.
— ?!
— В отличие от них мы из прошлого не вернулись.
— А имена?
— Имена всех не помню, шестьдесят лет прошло. Но кликухи, да! Совпали. И это — самое странное.
— У всех четверых?
— Да, у всех. Борман, Череп, Спирт и Чуха.
— Вы кому-нибудь свою историю рассказывали?
— Нет.
— А как создатели фильма могли ее узнать?
— Не знаю. Может, кто-то из пацанов вернулся из прошлого, или как я — дожил до настоящего.
— А озеро было?
— Озеро было… только не у линии фронта, а в тылу…