Византийские церкви и памятники Константинополя

Предисловие

Издаваемая ныне в Трудах VI-го Археологического Съезда историческая записка «о византийских церквах и памятниках Константинополя», сообщенная Съезду в кратком извлечении, составляет результат исследований автора, произведенных на месте, как во время его прежних поездок на Восток, так, главным образом, весною 1884 года, при участии его в снаряженной Распорядительным Комитетом Съезда археологической экскурсии в Константинополь. Вопрос об устройстве экскурсии, в виду недостаточности средств Комитета, был передан на усмотрение Православного Палестинского Общества. Августейшему Председателю его, Великому Князю Сергею Александровичу было угодно отнестись с полным сочувствием к ходатайству Комитета, и по последовавшему 21-го Января 1884 г. Высочайшему повелению, согласно представлению г. Министра Народного Просвещения, в пособие Комитету на означенную экскурсию было ассигновано из сумм Государственного казначейства тысяча двести рублей.

В экскурсии принимали участие, кроме нижеподписавшегося, и гг. профессора: Новороссийского университета Ф. И. Успенский и Петербургского – В. Г. Васильевский; фотограф Ю. Рауль и рисовальщик А. Ф. Красовский. К экскурсии присоединились, по приглашению Комитета, г. архитектор А. Г. Люикс и акварелист Э. С. Вилье.

Общею задачею членов экскурсии было поставлено: ограничившись исключительно местностью Стамбула, в пределах стен приморских и сухопутных древней Византии, обозреть на этом пространстве, по возможности, все главнейшие памятники древности, снять точные и характерные снимки с них, и, сводя впоследствии данные топографические, исторические и художественные, основать на непосредственном наблюдении археологию древней Византии. Мотивом такой постановки этих занятий было: сравнительно малое число точно известных и доселе определенных памятников: произвольное определение по отрывочным признакам многих других и частые противоречия, получавшиеся отсюда при сопоставлении данных собственно исторических и археологических. Все недостатки эти, по нашему мнению, происходят в археологической науке Византии из того главнейшего, что изучение памятников доселе отрывочное, не всестороннее, что данные истории не сводятся с показаниями археологии, заключение одной специальности не проверяется в области другой критикой, многое предполагается на веру, нет ясных точек отправления п полного владения всеми источниками и данными.

Между тем, вряд ли где можно было бы указать пункт более удачный для точного изучения христианского Востока, как древняя Византийская столица. С одной стороны, ее относительная недавность, свежесть всех воспоминаний и преданий, с другой тот самый резкий перерыв, который совершился в ее истории с турецким завоеванием; слабое давление преходящего, лишь порывисто – насильственного характера, которое было оказано на эту могучую прошлую культуру Турками; ничтожность перемен, ими исполненных в самой жизни столицы, – все это способствует плодотворности изысканий. Столица Византии не была разрушена, она даже не представляется, при подробном обозрении, разоренною, она как бы только запустела. Это запустение некогда живого и могущественного центра цивилизации помогает розыскам: новая культура кажется в нем чуждым наростом, легко удаляемым.

Мы уверены, что изучение древней византийской столицы со временем станет наравне с наукою языческого и древнехристианского Рима и, по плодотворности своих результатов, займет одно из важнейших мест в науке средневековой древности вообще и христианского Востока в частности. Без сомнения, для подобной постановки дела понадобятся прежде всего раскопки, обследование всех руин и остатков, очищение церквей от покрывшей их штукатурки и пр., и многолетние розыски. Но, может быть, не лишнее будет теперь уже заявить, что, и при современном положении завоеванного города, исследование его памятников может навести на многие соображения общеисторического характера и дать в руки нить для изысканий собственно археологических и не в одной Византии.

И здесь, как почти везде, за исключением, быть может, одного счастливого в этом отношении Рима, собственно археология, т. е. полная наука древности, и наука истории искусства идут досоле врозь. Первая, по почину Жилля и знаменитого Дюканжа и его продолжателей: Гаммера, патриарха Константия, Лабарта, Унгера, Паспати, основывается, почти исключительно на сохранившихся текстах, мало занимается самыми памятниками и свою конечную цель видит главнейшее в освещении внешней, историко – политической, чисто анекдотической стороны дела: все эти исследования, видимо, смотрят на свою задачу, как на задачу второстепенного, служебного достоинства, и не в состоянии дать своим материалам самостоятельной, из них самих добытой, системы. Свод текстов лишен критики, полон противоречий. Обзор памятников представляет алфавитный каталог, или случайно распределенный сбор и лишен руководящей мысли; в нем смешиваются самые разнообразные эпохи. Вторая наука, история искусства, ясно определив свою цель – науки общего движения художественной формы в трех искусствах, и отвлекши для того немногий, казавшийся ей лучшим, материал, полагала возможным, в лице Даженкура, Куглера, Шиаазе, Зальценберга, Тэксье и др., установить, таким образом, историю начал византийского искусства на его родине. Но издание, хотя бы точнейшее, планов и разрезов Св. Софии, церкви Сергия в Вакха, Ирины – дли древнего периода, и церквей Пантократора, Паммакаристы и пр. – для позднейшего, не дает еще и приблизительно такого результата. Этим произвольным выбором объясняется, почему напр., замечательная церковь Кахрие – джами оставалась до последнего времени неизвестною, а когда стала известна, то ее мозаики были сочтены за произведение будто бы подражательного итальянского характера. Этим путем история искусства, в конце концов, сама лишает себя важнейшего материала, и если не хочет оставаться бесплодною, должна и в этом отделе (как и в других) идти далее методом археологическим.

Первое основание науки христианской археологии на западе было положено, как известно, разысканиями Бозио на почве христианского Рима; обширная начитанность в рукописных материалах римских библиотек получила впервые живое применение в поисках Колумба римских катакомб. Дело его продолжали антиквары Чиампини, Боттари, Ассемани, историк Муратори, палеографы Монфокон и Мабильон и др. Но накопленный богатый материал оставался отрывочным, был лишен самостоятельного значения и связи, до того времени, как Даженкур собрал его воедино, подчинив искусственной исторической системе. В своем обширном обзоре движения художественной формы с 1-го столетия христианской эры по ХVI-й век включительно, этот талантливый последователь Винкельмана построил всю историю христианского искусства между двумя основными эпохами: античною и Возрождения – т. е. возвращения искусства к антику. Собранный Даженкуром материал (в его атласе) остается и доселе единственным по своему обилию, но руководящая этим собранием система рано утратила всякое значение, как подражательная и чуждая самому материалу. Истинное основание науки дано было, таким образом, не работами антикваров ХVII – XVIII в., как ни обильны они всякого рода данными, но и не ученою деятельностью Германии, движимою романтическим увлечением к ее средневековой старине, как ни велика и плодотворна была и есть эта задача сама по себе и как бы глубоко жизненны ни были народные идеалы, руководившие наукою. Отсутствие научной связи, разрыв с общею разработкой предмета, удаление из этой общей научной среды в сферу местных интересов были причиною того, что наиболее богатая памятниками Италия оставалась долгое время наиболее чуждою делу создававшейся науки.

Научное основание предмета христианской археологии было положено новыми исследованиями на той же почве христианского Рима и, главным образом, в той же науке римских катакомб. Не одни остроумные сопоставления и не одно счастливое открытие древнейших памятников христианства поставили на такую всем видную высоту новый предмет, ныне главенствующий в западной науке христианской археологии. Широкий научный метод, хотя вызванный или даже, вернее, созданный самим предметом и обстоятельствами его изучения, но соединявший в себе филологическую критику и художественно – исторический анализ памятника, или совмещение археологии и истории искусства, могут быть выставлены ныне руководящим принципом в общей науке древностей. Памятник христианской древности, извлеченный из римских катакомб, понятен только тому, кто исследует равно его художественную форму и религиозное содержание. Но этот памятник представляет собою и тот оригинал, основной источник, из которого может быть почерпаема историческая жизнь памятников средневековой древности. Разработка этой связи всего средневековья с древним христианством, идущая наряду с исследованиями местной и народной старины, их совместная деятельность и взаимное проникновение выводами одной и материалами другой стороны, таковы основные условия слагающейся науки.

Русская археологическая наука также, как и западная, почерпает свой метод и руководящие принципы в древнехристианском отделе, но по своим собственным ей присущим задачам, становится в тоже отношение и к археологии византийской. И если самая западная наука давно пришла к убеждению в необходимости самостоятельных работ в этой области, имеющей столь частые соприкосновения с средневековым западом, то тем более русская археология имеет своею задачею построить научный фундамент своего предмета на исследованиях Византии. Пусть в конечном результате работы по византийской археологии будет лежать цель познания русской старины, общая историческая постановка всего предмета, от его начала до последнего момента, составляет единственное условие научности исследований. Не говоря уже о том, что византийская археология в своем современном состоянии вовсе не представляет собою такого источника, из которого можно было бы почерпать готовый материал, отношение наук основывается на совместной разработке, которая и обусловливает действительное пользование выводами одной для работ в другой области. Таким образом, и плодотворность самых разысканий в археологии византийской прямым путем зависит также от потребностей и вопросов, выработанных изучением русских древностей.

Иначе говоря, мы считаем возможным думать, что наука древностей и искусства православного Востока обязательна для русской археологической науки не только как среда, наиболее ей близкая, родственная и потому понятная, но и как исторически унаследованная, и потому представляющая в данное время единственный видимый путь к утверждению в русской археологии научного сравнительного метода. А так как сравнительный исторический метод по существу состоит не в указании лишь бросающегося в глаза сходства, но в анализе особенностей, вариантов, или просто различия, и в определении тех причин, которыми эти особенности вызывались в каждом данном случае, то ясно, какое обилие непосредственных и точных выводов получится для самого предмета русской археологии. Нет надобности прибавлять, что такая ее постановка не ограничивается лишь некоторыми только отделами, напр. иконографией, но должна распространяться и на другие области ее, до тех пор, пока не будут наукою изысканы и определены сферы более близкие и родственные, чем самая византийская древность. Византийское искусство и выработанная им художественная форма имели в течение тысячелетия такое же общегодное значение, хотя иного достоинства, как и классическое, и подобно ему совместила в себе столько разнообразных, под его покровом развившихся элементов, что могут считаться типом для известного времени. Рядом с ним могло существовать крайнее разнообразие народных формаций в искусстве и быте как варварских племен средневековой Европы, так и сложившихся уже государств, но единственною связью, следовательно, научным основанием истории всего этого движения остается пока искусство Византии. Таким представляется, по нашему мнению, весь период истории европейского искусства с V-го века по конец ХII-го столетия, точнее по 1204 год – или эпоху латинского завоевания Византийской Империи, о чем мы позволим себе говорить в своем месте.

В заключение этого предисловия, автору предлагаемой записки представляется излишним подробно мотивировать все ее задачи, и оговаривать те недостатки, которыми она должна изобиловать в их исполнении. Если в результате этой записки получится лишь прямое указание на то, как много остается еще сделать по данному предмету и что может послужить предметом научного исследования, основная цель записки будет выполнена.