Вкушая Павлову

Г. Крылов Послесловие

Герой романа Д. М. Томаса, умирающий Зигмунд Фрейд, говорит: «Меня разберут на сомнительные воспоминания и анекдоты и лишь потом — на биографии». Мы далеки от того, чтобы рассматривать роман «Вкушая Павлову» как собрание сомнительных анекдотов, но те, кто рассчитывает, прочтя его, составить представление об истинном Фрейде и о его жизни, будут обмануты в своих ожиданиях. Интересующихся биографией Фрейда мы отсылаем к книге Э. Джонса «Жизнь и творения Зигмунда Фрейда» или к роману Ирвинга Стоуна «Страсти ума, или Жизнь Фрейда» — этот солидный труд, обладая несомненными художественными достоинствами, не только основан на фактах, но и, будучи романом-биографией по жанру, чурается вымысла. Что же касается романа Д. М. Томаса, то он тоже основан на фактах, вот только автор писал отнюдь не роман-биографию, он ставил перед собой совсем другие цели…

Впрочем, в наши задачи не входит анализ творчества Д. М. Томаса, мы лишь хотим дать читателю возможность соотнести реальные факты из жизни Зигмунда Фрейда (памятуя о том, что Фрейд и его жизнь до недавнего времени были для подавляющего большинства российских читателей терра инкогнита) с событийной канвой романа. (Оговоримся, впрочем, что биографии и мемуары, из которых черпаются «факты», тоже пишутся людьми небеспристрастными, имеющими свои симпатии и антипатии.)

Сигизмунд (впоследствии он изменит свое имя на Зигмунд) Фрейд родился в маленьком городке в Галиции, откуда вскоре его родители перебрались в Вену. От первых лет жизни у Фрейда осталось несколько ярких воспоминаний.

Случайно в вагоне поезда он видит свою мать голой (Томас устами Фрейда: Вспоминаю заросшее лесом купе в поезде. Мать отпустила мою руку, и я увидел белые склоны Карпатских гор и золотой шуршащий водопад. Поезд грохочет и дергается. Куда мы едем — не знаю), и это происшествие вызвало у мальчика какой-то священный страх.

Его няньку по имени Моника сажают за кражу в тюрьму (Томас устами Фрейда: она что-то украла у матери, и ее выгнали, несмотря на громкие рыдания… Филипп (единокровный брат Фрейда) сказал: «Ее упрятали»), и этот случай и все с ним связанное стали со временем предметом пристального исследования Фрейда-психоаналитика.

Маленький Фрейд с племянником и другом детских игр Йоном играют на лугу с Полиной (сестренкой Йона), и есть в их игре такой неприкрытый сексуальный элемент, что Фрейд всю жизнь будет вспоминать об этом эпизоде как об изнасиловании (Томас устами Фрейда:…перед глазами всплывают только сценки из наших детских лет: щипки Йона и таскание за волосы среди одуванчиков; я хватаю Полину за руки, чтобы он мог похитить ее цветы).

Эти три вроде бы незначительных эпизода из далекого детства снова и снова загораются и гаснут в памяти умирающего Фрейда. А в их вспышках высвечиваются имена Ференци, Джонса, Флисса, Адлера, Анны О., Брейера, X. Д., Бауэра и многих-многих других. Лишь люди более или менее знакомые с историей психоанализа смогут без труда разобраться в перипетиях их сложных отношений. И роман поначалу представляется хаотичной мозаикой; мозаикой, в которой мало-помалу начинают проступать сюжетные ходы, портреты героев.

Вот шестнадцатилетний Фрейд, столичный житель, едет на свою родину — в захолустный городишко Фрайберг, где переживает первую в своей жизни настоящую любовную лихорадку. Но юношеские увлечения недолговечны, и не за горами его истинная любовь к той единственной, которая станет его женой и матерью его детей, — к Марте Бернайс, с которой он обручится в 1882 году. Свадьбы он будет ждать долгих четыре года и женится лишь в 1887-м, когда начнет зарабатывать достаточно, чтобы прокормить семью. Эти годы были временем страстной любви и мучительных терзаний — Фрейд оказался ревнивым женихом. Ему невыносима мысль о том, что его Марта находится под влиянием своей матери и брата Эли, который после смерти отца стал главой семьи Бернайсов. Вот как причудливо преображается этот факт в романе Томаса: Потрясающая, мелодраматическая сцена во время того моего приезда: мы втроем, у Марты юбка задрана до пояса, панталоны спущены; Эли лихорадочно расстегивает ширинку. «Извини, Зиги, — бурчит он (ах, как это тактично с его стороны), — но ты, конечно, уже знаешь о нас».

Один из важных этапов жизни Фрейда — поездка в Париж, где несколько месяцев Зигмунд стажировался у профессора Шарко. Может быть, эта поездка в известной мере повиляла на решение Фрейда оставить научную деятельность, которой он занимался по окончании университета, и посвятить себя врачебной практике.

До открытия психоанализа, до прозрений «Толкования сновидений» оставалось еще почти два десятка лет, заполненных размышлениями, общением с друзьями (многие из которых впоследствии превращались во врагов) и пациентами, работой по восемнадцать часов в день.

Друзья-враги… Первым среди них следует назвать Вильгельма Флисса.

Научные интересы Флисса простирались далеко за пределы сферы его деятельности врача-отоларинголога. Именно это и привлекло к нему внимание Фрейда. Флисс начал с двух простых фактов, на которых затем построил громадную надстройку гипотез. Этими фактами были: (1) менструация происходит один раз в месяц и (2) существует некоторая связь между слизистой оболочкой носа и деятельностью гениталий. Флисс утверждал, что у обоих полов наблюдается тенденция к периодичности во всех жизненных действиях. Флисс решил, что нашел ключ к этой периодичности в двух числах — 28 и 23. Первое означает продолжительность менструального цикла, а второе — интервал между завершением одного менструального цикла и началом следующего. Флисс придавал большое значение бисексуальности всех человеческих существ, и у него в целом число 28 соответствует женскому компоненту, а 23 — мужскому.

Фрейд долгое время безоговорочно верил в теории Флисса. Прозрение приходило мучительно. Одним из его этапов стал случай с Эммой Экштейн.

Эмма Экштейн была пациенткой Фрейда. Проявления истерии у нее сопровождались затруднениями дыхания. Было решено обратиться к Флиссу, у которого как раз в это время вышла статья о неврозе носового рефлекса. Флисс, приехавший из Берлина в Вену, осмотрев девушку, сказал, что у него нет сомнений: все ее неприятности связаны с дыхательными путями, которые необходимо расширить. Нынешнее их состояние, по словам Флисса, могло не только вызывать боли, но и негативно влиять на ее половые органы. Операция, как утверждал Флисс, не представляла никакой опасности — он делал сотни таких. А девушка через два дня сможет выйти из больницы. (Томас устами Фрейда: Флисс произвел операцию на носу Ирмы, чтобы излечить ее от привычки мастурбировать. После операции она чувствовала себя очень плохо, и к ней был вызван мой коллега Розанес. К моему ужасу, он обнаруживает, что Флисс оставил у нее в носу полметра марли.)

Операция прошла успешно, и Флисс возвратился в Берлин. Девушка же после операции из-за острой боли не спала всю ночь. Днем ее состояние еще ухудшилось, началось кровотечение. Когда через день были вызваны специалисты-отоларингологи, выяснилось, что Флисс по небрежности оставил в носовой пазухе Эммы полметра марли. Фрейд был потрясен случившимся. Из-за его уверенности в непогрешимости Флисса чуть не погибла пациентка. В эти дни к нему и стало приходить осознание того, что теории Флисса не имеют под собой никакой почвы.

Переписка Фрейда и Флисса продолжалась много лет и оборвалась в 1902 году. Через несколько лет после смерти Флисса в 1928 году его вдова продала письма Фрейда, которые были приобретены принцессой Мари Бонапарт. Во время войны письма, находившиеся в оккупированном Париже, чуть было не погибли. После 1945 года они попали к Анне Фрейд, которая значительную их часть опубликовала. Что же в них?

Много теоретических рассуждений, разговоров о планах и разочарованиях, о людях, которые вызывают симпатии и антипатии. Но ничего скандально-сенсационного. (Томас устами Фрейда: Переписка Флисса с Минной Бернайс вызовет много шума. Мои письма к нему, попавшие к Мари Бонапарт, никогда не увидят света, но некоторые из его писем ко мне всплывут, и их будут без конца сравнивать с его тайными и сладострастными письмами к моей свояченице. Какой бы урон это ни нанесло его личной репутации, он приобретет большую и совершенно незаслуженную славу своим выдающимся стилем и блестящими вспышками психоаналитических прозрений. Скажут, что Фрейд беззастенчиво обокрал Флисса.) История переписки Фрейда и Флисса у Томаса — это своего рода запоздалая месть героя романа бывшему другу за обиды и разочарования, пережитые Фрейдом в реальной жизни.

Что же касается отношений Фрейда и его свояченицы Минны (Томас, устами Фрейда: Мы с Минной спали вместе довольно редко. Было ли это предательством по отношению к Марте? Сестры понимают в таких делах), то Джонс (биограф Фрейда) называет их «интеллектуальной дружбой». Приведем и другие свидетельства и наблюдения того же Джонса: «Хотелось бы сказать несколько слов о супружеской жизни Фрейда, так как различные странные легенды об этой стороне его жизни, по-видимому, вошли в моду. Его жена, несомненно, являлась единственной женщиной в любовной жизни Фрейда, и он всегда отдавал ей предпочтение перед другими людьми. Вполне вероятно, что страсть в супружеских отношениях утихла в нем быстрее, чем это обычно случается со многими мужчинами, однако, и мы знаем со столь многих слов, она сменилась непоколебимой привязанностью и совершенной гармонией взаимного понимания. И конечно, все было не так, как утверждал один автор, писавший, что якобы „Марта — это воплощение домохозяйки, которая не может думать ни о чем другом, пока в доме есть хоть одна соринка“. Фрейд был в высшей степени моногамен. О немногих мужчинах можно сказать, что за всю свою жизни они не испытывали каких-либо эротических чувств к той или иной женщине, кроме одной и только одной. Однако по всей видимости, это справедливо по отношению к Фрейду».

Еще один большой этап в жизни Фрейда — дружба с Брейером. Йозеф Брейер (1842–1925) — известный венский врач и ученый. Фрейд встретил Брейера в конце 1870-х годов, и, поскольку их интересы и взгляды на жизнь совпадали, они подружились. Фрейды и Брейеры дружили семьями. Свою старшую дочь Фрейд назвал Матильдой в честь жены Брейера.

В 1880–1882 годах Брейер лечил некую Берту Паппенхейм (в записках Фрейда она известна как Анна О.). Это была одаренная девушка лет двадцати, у которой в связи со смертельной болезнью отца развился целый ряд болезненных симптомов: паралич трех конечностей, тяжелые расстройства речи и зрения, отвращение к пище и сильный нервный кашель. (Томас устами Фрейда: В двадцать один год у Берты Паппенхейм развился кашель, а затем сразу же начались серьезные психологические нарушения. Руки и ноги свела судорога, косы и ленты превратились в черных змей, говорить она стала только по-английски и все в таком духе. Ее лечил мой коллега Йозеф Брейер. Вдвоем они изобрели «разговорный» метод лечения. Потом у «Анны О.» случился приступ фантомной беременности, причем она утверждала, что отец ребенка — Брейер. Брейер бросился домой к своей драгоценной Матильде, и они срочно отправились во второе свадебное путешествие.) Наблюдалось и раздвоение личности: Берта бывала то капризной, как ребенок, то вполне нормальной. Брейер лечил девушку в том числе и гипнозом, что стало приносить плоды. Брейер так увлекся, что жена начала ревновать его к этой больной. В конечном счете, Брейер решил отказаться от дальнейшего лечения и сообщил об этом Берте. Однако вскоре его снова вызвали к больной. Она пребывала в крайне возбужденном состоянии. У нее развилась ложная беременность, и девушка изображала истерические родовые схватки, утверждая, что рожает ребенка Брейера. Брейер был потрясен. Однако он сумел с помощью гипноза успокоить пациентку. На следующий день Брейер с женой уехал в Венецию приходить в себя после всех этих переживаний. Любопытно, что там была зачата его вторая дочь.

На долгом жизненном пути у Фрейда было немало друзей, коллег, попутчиков (Томас устами Марты: у тебя репутация человека, который вечно ссорится со своими друзьями и коллегами мужского пола), со многими из которых отношения по тем или иным причинам через некоторое время заходили в тупик. Вот что пишет, например, о причинах охлаждения между Фрейдом и Ференци биограф (Ирвинг Стоун):

«Ференци предложил новый терапевтический метод. Когда в ходе анализа пациент подводился к детской стадии и выявлялось нарушение, вызванное грубостью, безразличием или пренебрежением родителя, доктор Ференци полагал, что он должен заменить родителей, особенно мать, и проявить к пациенту любовь, которой тот лишился, будучи ребенком, снять таким образом раннюю травму и ее последствия. Он разрешал своим пациентам обнимать и целовать себя, соглашался на возможность физической любви, когда, по их мнению, они в ней нуждались.

Зигмунд Фрейд узнал об этом от пациента, которого лечили он и Ференци. Он был потрясен, ибо он сам и психоанализ, который он разработал, были непреклонными в отношении этого критического момента: никаких физических контактов с пациентом! Это было чудовищным извращением, ломавшим перегородку между врачом и пациентом… Фрейд написал Ференци: „Вы не делали секрета из того факта, что целовали своих пациентов и позволяли целовать себя… Вскоре мы согласимся… щупать интимные места…“

В апреле 1932 года Фрейд писал: „Ференци стал опасен для судьбы психоанализа“».

Герой романа Д. Томаса клеймит своего бывшего соратника хлесткой фразой: «Человек, который был хорошим и преданным мне психоаналитиком, пока на старости лет не сошел с ума».

Непростыми были и отношения Фрейда с Юнгом. В истории психоанализа это целая эпоха, закрепившая существование двух школ, двух направлений: юнгианства и фрейдизма. Ироническое «ариец», брошенное Фрейдом-героем романа в адpec Юнга, имеет реальную подоплеку. Психоанализ до определенного времени был наукой, в которой подвизались по преимуществу евреи, и возникло мнение, что привлечение в эту сферу свежей (нееврейской) крови (Юнг как никто другой подходил для этой роли) будет способствовать укреплению популярности молодой науки (идея эта, кстати, принадлежала самому Фрейду).

В развитии отношений между Фрейдом и Юнгом немалую роль сыграла история пациентки Юнга Сабины Шпильрейн.

Д. Томас устами Фрейда: Сабина пришла ко мне, чтобы излечиться от Юнга, она рассказала о том состоянии транса, в которое они впадали, смотря друг на друга — час, другой, третий. «Мы стали друг другом, — сказала, она. — У него даже менструации начались».

Сабина Шпильрейн заслуживает того, чтобы рассказать о ней подробнее не только потому, что она наша соотечественница. Она обладала выдающимися способностями и стояла у истоков психоанализа в России.

Семья Шпильрейнов поселилась в Ростове в 1883 году (сведения о Сабине Шпильрейн приводятся по материалам статьи Сергея Медведева). Отец Сабины был довольно преуспевающим коммерсантом. Кроме Сабины в семье росло еще трое братьев и сестренка Эмилия, которую Сабина боготворила. Эмилия умерла в детстве от тифа. Смерть сестры пошатнула и без того неустойчивую психику болезненной Сабины. Родители стали замечать за девочкой «странности», и после окончания ростовской Екатерининской женской гимназии (с золотой медалью; Сабина демонстрировала выдающиеся способности с детства) отец решил направить дочь на лечение в Швейцарию. Так, 17 августа 1904 года Сабина Шпильрейн оказалась в знаменитой клинике Бургхельцли в Цюрихе. Ее лечащим врачом был назначен молодой и никому не известный доктор Карл-Густав Юнг. Доктор увлекался модным в те годы психоанализом и состоял в переписке с самим Зигмундом Фрейдом. «Психотическая истерия» юной Сабины заинтересовала Юнга. На ней первой он и решил проверить идеи Фрейда. Шпильрейн, таким образом, стала первой пациенткой К. Юнга, на которой он испытал эффективность психоаналитической терапии. К 1 июня 1905 года курс клинического психоанализа был успешно завершен, а результаты превзошли все ожидания. Был получен и еще один результат, впрочем, довольно неожиданный. Пациентка влюбилась в своего спасителя. Юнг ответил ей взаимностью. Их роман длился пять лет. Сабина считала, что у них непременно должен родиться мальчик. Она даже придумала ему имя — Зигфрид. Зигфрид, по мнению Сабины, должен был воплотить в себе лучшие национальные черты отца и матери. В круговорот этого любовного романа были втянуты родственники, коллеги, друзья влюбленных из многих европейских стран. Родители Сабины были не против союза с Юнгом… Но возобладал «здравый смысл». Карл-Густав, который был старше своей подруги на десять лет и имел жену и детей, в конце концов вернулся в лоно семьи. А «малышка» (так Фрейд и Юнг называли Сабину в переписке) тем временем поступила на медицинский факультет Цюрихского университета и под руководством Юнга защитила диссертацию. 11 октября 1911 года в присутствии Фрейда д-р Шпильрейн была принята в Венское психоаналитическое общество. Основной темой ее работ стало единство любви и смерти.

В 1912 году Сабина Шпильрейн, вернувшись в Россию, вышла замуж за ветеринарного врача Павла Наумовича Шефтеля, а в 1913 году в семье Шефтелей родилась девочка Рената. Но семейная жизнь Сабины и Павла не складывалась. Она — человек творческий, а ее муж — домосед-обыватель. Он не хочет сопровождать жену в ее путешествиях по Европе и чувствует, что Сабину по-прежнему тянет к Юнгу.

Октябрьская революция в России и приход к власти Гитлера в Германии сыграли роковую роль в судьбах миллионов людей. Сабина Шпильрейн не была исключением. В 1923 году, по совету Фрейда, Сабина возвращается в Россию, в Москву. Фрейду и Сабине кажется, что у психоанализа в Советской России большое будущее. Поначалу дела у 38-летнего врача-педолога, заведующей секцией детской психологии в 1-м Московском государственном институте, действительно идут неплохо.

Тем временем Павел Шефтель, устав ждать «увлекающуюся» Сабину, уже давно живет с другой женщиной. Пытаясь наладить семейную жизнь, Сабина переезжает в Ростов, муж возвращается к ней, и в 1926 году на свет появляется маленькая Ева Шефтель. О Москве можно забыть — жизнь в провинции безопаснее, чем в столице: 14 августа 1925 года решением Совнаркома ликвидирован Государственный психоаналитический институт. Быть психоаналитиком в России становится опасным для жизни.

Видимо, некоторое время Сабина преподавала в Ростовском государственном университете. Ее брат Эмиль Шпильрейн, декан биофака РГУ, в протоколе допроса (он хранится в архиве ростовской ФСБ) вообще не упоминает о своей сестре. Эмиля, как и члена-корреспондента АН СССР Яна Шпильрейна, арестовали в 1937-м, оба они сгинули в ГУЛаге. Эта же участь постигла и третьего брата Сабины — Исаака: он был арестован еще в 1935-м. (Томас устами Фрейда: Сабина сообщила, что трое ее братьев работают на фабрике по изготовлению мороженого. Это звучало вполне невинно, насколько мне известно, русские любят мороженое, но такое занятие для образованных людей было явно неподобающим, и я вспомнил сон Сабины, в котором мороженое было образом смерти.)

Павел Шефтель умер в 1937 году, за несколько лет до этого супруги развелись. В 1938-м умер отец Сабины. Дочери Сабины были музыкальными девочками; одна из них училась в Москве по классу виолончели, а другую — скрипачку — оценил как юное дарование сам Ойстрах, приезжавший в Ростов в 1940 году.

Сабину и ее дочерей расстреляли 11 августа 1942 года. Трудно понять, почему они остались в оккупированном фашистами Ростове.

Странным образом среди пациентов Фрейда (ставших впоследствии известными благодаря трудам Фрейда) было немало выходцев из России. Человек-Волк, или русский дворянин Сергей Панкеев, проходил у Фрейда курс лечения, завершившийся удовлетворительно (и это после того, как Панкеев безрезультатно объездил все ведущие психиатрические клиники Европы).

Томас устами Фрейда: Как и моему пациенту Человеку-Волку, мне повезло или не повезло: я лежал без сна в ту ночь, когда пять свечей моей судьбы мерцали на дереве за окном. Свечи мерцали на выбеленном луной дереве, как свечи на рождественской елке. Некоторые отрицают, что свечи — самые разные свечи — мерцают для каждого ребенка, когда ему или ей исполняется три или четыре года.

Панкееву, когда он обратился к Фрейду, было 23 года. Он был не в состоянии сам одеваться, а во время первого сеанса у Фрейда предложил ему предаться извращениям, после чего собирался испражниться ему на голову. Фрейд в ходе анализа выявил сон (названный им «сном о пяти волках»), приснившийся его пациенту в четырехлетнем возрасте. Вот слова Панкеева, записанные Фрейдом: «Мне приснилось, что была ночь и я лежал в своей кровати (она стояла ногами к окну, а перед окном росло несколько старых ореховых деревьев; все это снилось мне зимней ночью). Вдруг окно отворилось само по себе, и, к моему великому ужасу, я увидел, что на ореховом дереве перед окном сидят несколько белых волков. Их было шесть или семь. Волки были совершенно белыми и были похожи скорее на лисиц или овчарок, поскольку у них были большие хвосты, как у лисиц, а уши стояли, как у собак, которые насторожились и к чему-то прислушиваются. От страха быть съеденным волками я закричал и проснулся». Фрейд, раскладывая сон на элементы, сумел выявить его последствия в привязке к состоянию своего пациента. В списке больных Фрейда Человек-Волк занял важнейшее место, а его история болезни стала хрестоматийной в развитии психоанализа.

Важное место в романе занимает история взаимоотношений семейств Бауэров и Фрейдов.

Дора (Ида Бауэр, 1882–1945) родилась в Вене, где ее родители жили на Берггассе, 32, рядом с Фрейдами. Отец Доры, Филипп Бауэр, был владельцем текстильных фабрик в Богемии, ее мать Катарина (Кете) Гербер Бауэр родилась в 1862 году и умерла в 1912-м от туберкулеза, Филипп умер годом позже от той же болезни (обратим внимание читателя на эти даты, поскольку описанная в романе скандальная история взаимоотношений двух семейств датируется военным 1915 годом). Ида вышла замуж за композитора (не стяжавшего никаких лавров), работавшего у ее отца. Отто Бауэр (брат Иды) впоследствии (1918–1934) возглавлял австрийскую социалистическую партию.

Отец Иды был умным, властным человеком, что сыграло немаловажную роль в формировании характера дочери; к началу лечения Иды ему было под пятьдесят, и дочка была нежно к нему привязана.

Впервые Фрейд встретился с «Дорой», когда ей едва исполнилось пятнадцать, — ее привел к Фрейду отец, который и сам лечился у Фрейда четырьмя годами ранее. Фрейда как врача ему рекомендовал его знакомый «герр К.» (Ганс Зелленка), управляющий одного из крупнейших магазинов в Вене.

Фрейд не был знаком с матерью Иды, Катариной (Томас устами Фрейда: Она [Кете Бауэр] немного, хотя и без слов, посопротивлялась, когда я задрал ей платье. Вскоре я понял, что ее смущает калоприемник — ведь толстая кишка у нее была удалена. Но когда я шепнул ей, что меня это нисколько не волнует, она сдалась окончательно. Я неторопливо миновал одну стадию обольщения за другой. Встав на колени промеж ее раздвинутых бедер, насладился ее соками, не особенно желая двигаться дальше). Судя по сохранившимся отзывам, она была женщиной недалекой, целиком занятой домашним хозяйством. Она была одержима страхом грязи и заражения — постоянно убирала комнаты, запирала их, требовала, чтобы все снимали обувь, входя в дом.

Ида поначалу с восхищением отзывалась о «фрау К.» — так скорее говорят о любовнице, чем о сопернице. Она не уставала повторять себе, что ее отец принес ее в жертву ради этой женщины, и устраивала молчаливые демонстрации, свидетельствующие якобы о том, что ненавидит «фрау К.», на самом же деле она не могла простить эту женщину (женщину, которая любила) за «предательство». Ситуация осложнялась еще и тем, что, как Ида сообщила Фрейду, ее пытался соблазнить «герр К.» (Ганс Зелленка), который пригласил ее как-то к себе в контору, сказав, что там будет и его жена. Но, придя, Ида узнала, что «фрау К.» (фрау Зелленка) осталась дома, а все служащие уже ушли. «К.» попросил Иду подождать его, ушел куда-то, а когда вернулся, прижал девушку к себе и страстно поцеловал в губы. Впоследствии Ида говорила Фрейду, что испытала отвращение, вырвалась из объятий «К.» и убежала.

По утверждениям Иды, «герр К.» и после этого не раз делал ей нескромные предложения. Что же касается «герра К.», то он говорил, что все это только сексуальные фантазии девушки, начитавшейся разных книг.

История болезни Доры (Иды) в подробностях описана Фрейдом и вошла в анналы психоанализа. Рассказанная Томасом история взаимоотношений между семейством Бауров и Фрейдов — это своего рода посмертная компенсация отцу психоанализа за тот образ жизни (почтенного буржуа), что он вел.

Образ жизни… Свидетельствует биограф Фрейда.

Фрейда чаще всего можно было найти (в венском доме на Берггассе) либо в его приемной для консультаций, либо наверху в детской. Он как образцовый отец семейства ставил на первое место проблемы своей родни.

В 35 лет Фрейду был сделан подарок: отец вручил ему Библию, сделав на ней весьма многозначительную дарственную надпись, и Фрейд впоследствии говорил, что чтение Библии оказало на него огромное влияние.

Самым любимым увлечением Фрейда были шахматы. У него почти не оставалось времени на это хобби, требовавшее большой концентрации внимания, поэтому к пятидесяти годам он вообще от них отказался. Иногда, если выдавалась свободная минутка, он раскладывал пасьянс. И была одна игра в карты, которая доставляла ему огромное наслаждение, — старая венская игра для четырех человек под названием «тарок». Это занятие приобрело форму традиции, и каждый субботний вечер благоговейно посвящался ему.

Фрейд редко посещал театр. Причем ходил он только на оперы Моцарта, единственное исключение делалось для «Кармен».

Была у него и отдушина, скажем так, общественного плана. Фрейд искал близкую себе по духу мужскую компанию и нашел ее в еврейском клубе «Бнай-Брит». Членом этого клуба он состоял до конца своих дней.

Конечно же, он не был лишен амбиций и не был чужд мирских слабостей. Его научные заслуги были оценены мировым сообществом. Попытку добиться присуждения Фрейду Нобелевской премии предпринял в тридцатых годах Арнольд Цвейг, но Фрейд говорил, что это пустая трата времени. «Не слишком трудитесь по поводу химеры Нобелевской премии. Совершенно очевидно, что я ее никогда не получу… вряд ли можно ожидать, что официальные круги пойдут на такой провокационный вызов нацистской Германии, каким является присуждение мне этой премии». Томас устами Фрейда: По словам одного американского профессора, навещавшего меня несколько лет назад, Павлов в Ленинграде сказал ему, что своими достижениями в изучении условных рефлексов он во многом обязан моим открытиям. Я резко ответил американцу, что Павлов мог бы сделать это заявление несколькими десятилетиями раньше, например, когда ему вручали Нобелевскую премию. Как легко получить Нобелевскую премию, когда ты готов мучить собак.

Фрейд испытывал страсть к древним вещам. Она удовлетворяла его эстетические потребности, его постоянный интерес к возникновению цивилизации и ко всем сферам человеческой деятельности. Так, например, в письме от 20 августа 1898 года Фрейд пишет Флиссу, что купил в Инсбруке римскую статуэтку. Таких статуэток были десятки. Ныне они являются экспонатами музея Фрейда в Лондоне.

Говоря о Фрейде, невозможно умолчать о том, что он был патриотом Австро-Венгрии и Германии. В течение первых двух или трех лет Первой мировой войны Фрейд, как утверждают биографы, явно симпатизировал тем странам, с которыми был тесно связан и за которые сражались его сыновья. Он даже восстал против своей любимой Англии, ставшей теперь «лицемерной», и явно принял немецкую версию, что Германия «окружена» завистливыми соседями, которые строят заговоры с целью ее уничтожения. (Томас устами Фрейда: Нас снедает тревога, хотя мы и уверены, что Германия и Австрия воюют за выживание европейской культуры и непременно одержат победу.) Только к концу войны у него возникли подозрения относительно моральной стороны этой бойни, так что затем он начал скептически относиться к обеим версиям и мог оставаться над схваткой.

Джонс утверждает, что при всем своем железном самоконтроле Фрейд был более эмоционален, чем большинство людей, и определенные аспекты критики достаточно глубоко его задевали. Эмоциональность Фрейда, безусловно, распространялась и на сферу его отношений с многочисленными родственниками. Тот же Джонс приводит слова Фрейда: «Я не кто иной, как темпераментный конквистадор».

Темпераментный конквистадор обладает буйной фантазией. Герой Томаса обнаруживает, что его отец и не отец ему вовсе, а настоящий его отец — тот, кого он всю жизнь считал своим единокровным братом, тогда как Якоб лишь прикрыл грех своего старшего сына Эмануила.

И вот что послужило основанием для столь неожиданного поворота в романе. Фрейд неоднократно говорил, что двойственность его восприятия племянника Йона (который был на год старше него) повлияла на развитие его характера. До трех лет они были неразлучны. Потом, говорит Фрейд, «мой племянник Йон, сын Эмануила, претерпел множество перевоплощений… По всей вероятности, он нередко злоупотреблял нашей дружбой, и я со своей стороны отваживался выступать против своего тирана».

Маленький Зигмунд узнал, что его дружок, почти ровесник, приходится ему племянником, а его отца называет дедом. Фрейду казалось, что дядей должен бы быть не он, а старший и более сильный мальчик. Фрейд был умным ребенком, но в запутанных семейных отношениях разбирался с трудом. Согласно самоанализу, проведенному им сорок лет спустя, в детстве он связывал воедино свою няньку Монику и отца (Томас устами Фрейда: Странно, но труднее всего мне принять то, что папа — Якоб — спал с моей нянькой, Моникой) — это были символы власти в его детстве. Затем шла пара Эмануил с женой, а после них — Филипп с его (Фрейда) матерью Амалией. Правда, эту стройную систему нарушал один неудобный факт: в одной постели с Амалией спал Якоб, а не Филипп.

Детские заблуждения, детские впечатления Фрейд пронес через всю жизнь. Не забывал он и о родственных связях, и о своих обязанностях перед многочисленной родней.

Последние месяцы его жизни были отравлены, помимо всего прочего, мыслями о сестрах, оставленных им в Вене. (Томас устами Фрейда: Подходит и останавливается товарный поезд. Оттуда вываливается масса народу, все — евреи. Многие из них — просто распухшие трупы. А вот и мои сестры — Дольфи и Полина. Я очень рад снова их видеть, хотя они и в таком ужасном состоянии. Я их обнимаю.)

Не имея средств содержать своих четырех старых сестер (Розу, Дольфи, Марию и Паулу) в Лондоне, Фрейд оставил их в Вене и вместе с братом Александром собрал для них около 160 тысяч австрийских шиллингов (8000 фунтов стерлингов), что могло бы обеспечить их старость, если бы нацисты не конфисковали эти деньги. Затем Мария Бонапарт пыталась вывезти их во Францию, но ей не удалось получить разрешения у французских властей. При всем том, что преследования евреев уже начались, Фрейд даже не предполагал, каких масштабов достигнут репрессии, какой трагической будет развязка. Так что, к счастью, он не узнал о судьбе сестер — они были сожжены в крематории несколько лет спустя.

Для немецких нацистов Фрейд был не просто евреем. Он был идеологическим врагом. Нацистские бонзы швыряли в костер книги по психоанализу. Зигмунд реагировал на эту кампанию с иронией: «Прогресс налицо. В Средние века они сожгли бы меня, теперь жгут всего лишь мои книги».

В последние годы жизни Фрейд боролся не только со старостью, но и с болезнью, которую он стоически переносил на протяжении пятнадцати лет и которая в конечном счете свела его в могилу. В его размеренной и внешне спокойной жизни была одна страсть — курение. Курильщиком он был заядлым и без сигар не мыслил существования. Курение, по всей видимости, и спровоцировало у него рак челюсти. Периодические операции (первая была сделана в 1923 году, а последняя — незадолго перед смертью), протез (который был неудобен и досаждал ему), психологические нагрузки — вот цена, которую ему пришлось заплатить за свою страсть.

Другой его страстью была работа, которой он отдавался самозабвенно, даже по ночам — ведь анализ снов (и собственных снов в том числе) был важнейшей составляющей его науки. Анализ снов и анализ слов. Вот из слова toilets возникает по принципу палиндрома Т. S. Eliot, фамилия Кан вызывает ассоциации с фамилией Кун, а от ананаса недалеко до Анны — имени, которое Фрейды дадут последнему своему ребенку.

Анна Фрейд, виднейший детский психоаналитик XX века, не получила высшего образования и прожила жизнь старой девой, послужив живой иллюстрацией самым экстравагантным психоаналитическим теориям. Знавшие ее говорят, что Анна была уравновешенной и доброжелательной женщиной. Во время сеансов она любила вязать детские вещички, которые дарила потом своим маленьким пациентам (среди экстравагантных домыслов относительно Анны был и такой: вязание замещает ей половую жизнь).

А вот что пишет о себе сама Анна: «Я появилась на свет лишь благодаря нелюбви моего отца к контрацепции». Зигмунд Фрейд считал, что известные ему методы предохранения вызывают неврозы и вредны для человека. Поэтому за восемь лет супружеской жизни у четы Фрейдов родилось шестеро детей. Решив поставить точку, Зигмунд избрал самое надежное контрацептивное средство — воздержание. Томас устами Фрейда (узнавшего о беременности жены):

…я кляну на чем свет стоит негодные контрацептивные средства.

— Это ты виноват, Флисс, — сердито говорю я, — ты мне сказал, что эти дни безопасны!..

Беру предложенный мне Ананас. Если она, увы, доносит до срока, дитя будет названо Анна.

Анна в детстве была обделена вниманием родителей, которые, пытаясь загладить свою вину, решили порадовать девушку поездкой в Англию — для отдыха и совершенствования английского. Поездка едва не закончилась замужеством Анны.

В Англии она познакомилась с Эрнестом Джонсом — одним из ведущих английских психоаналитиков и последователем Фрейда. Для Джонса это могла быть прекрасная партия. И не только потому, что он питал нежные чувства к Анне; стать зятем Фрейда — о такой судьбе психоаналитику можно было только мечтать.

Томас устами Анны: Я хочу сказать, Джонс был довольно привлекательным, мне льстил его интерес, но из-за тебя это было невозможно. Из-за тебя все мужчины были для меня невозможны.

Томас устами Фрейда: Бедная малютка Анна! Когда она была в Англии, я предупреждал ее, что Джонс — настоящий бабник, и глупейшим образом изводил себя, представляя, как они будут ездить на пикники.

Папа Фрейд писал из Вены суровые письма дочери и Джонсу. Но, может быть, роман все-таки состоялся бы, если бы не Первая мировая война. Анна была объявлена в Англии «нежелательной персоной», и ей пришлось возвращаться в Вену.

Анна была обречена остаться «в девках»: в голове у нее был только один мужчина — Зигмунд Фрейд.

Она с удивительным самозабвением сносила капризы отца, который нередко бывал с нею груб. Правда, друзьям Фрейд признавался, что Анна — самая сильная привязанность в его жизни. Анна стала не только секретарем своего отца, но и сиделкой, коллегой, защитницей, и в том, что Фрейд дожил до восьмидесяти с лишним лет и до последних дней мог полноценно работать, заслуга Анны.

Когда дочери минуло двадцать лет, Фрейд провел с ней курс психоанализа. Анна поведала отцу о своих сновидениях, изобилующих стрельбой, насилием и смертью. Нередко в своих снах она защищала отца от врагов.

Томас устами Фрейда: Отчетливо помню ее на кушетке — рука закинута за голову и закрывает лицо. Волосы перехвачены красной резинкой, как у школьницы. Другая рука атакует живот — Анна пересказывает свои сновидения, в которых ее бьют. Или она сама бьет… Или… бьют ребенка… В моей нежной Анне было много жестокости. Она до сих пор любит читать детективные истории: чем страшнее, чем больше трупов, тем ей интереснее.

В 1922 году Анна Фрейд выступила в Венском психоаналитическом обществе с докладом «Порка, фантазии и мечты». Доклад был составлен якобы по материалам анализа пациентки, рассказывавшей о своем тайном влечении к собственному отцу, разбавленном садомазохистскими фантазиями. Нет сомнения, что этой «пациенткой» была сама Анна.

Когда после аншлюса Австрии самоубийство в Вене среди еврейской интеллигенции приобрело масштабы эпидемии, Анна спросила у отца: «Не лучше ли нам всем покончить с собой?» Фрейд не поддержал этой идеи, однако личный врач Фрейда Макс Шур на всякий случай снабдил Анну смертельными дозами морфия для нее и ее отца. Фрейдов и в самом деле арестовывали нацисты. Но выпустили в тот же день благодаря помощи друзей и официальных лиц Англии и США. Власти потребовали, чтобы Зигмунд Фрейд письменно подтвердил, что он не имеет претензий к гестапо. Фрейд отреагировал мрачной шуткой: «Разумеется, я даже добавлю, что от всего сердца могу порекомендовать гестапо каждому».

Морфий все-таки понадобился. Рак прогрессировал (правда, курить Фрейд так и не бросил). Уже в Лондоне мучения Зигмунда стали нестерпимыми, и он уговорил врача дать ему смертельную дозу. Есть свидетельства, что свое согласие на смертельную инъекцию дала и Анна, хотя для нее это был страшный удар.

После окончания войны Англия принимала сирот, спасенных из концлагерей. Анна занимается их обследованием и организацией психологического лечения. Она продолжает писать книги, обучать специалистов, принимать пациентов. Работа с детьми становится смыслом ее жизни. В 1952 году Анна открывает в Лондоне Хемпстедские детские терапевтические курсы и клинику, которая стала первым учреждением для лечения детей методом психоанализа. Умерла она в 1982 году.

Томас устами Анны: Я превратилась в laudator temporis acti — верный признак того, что пора уходить.

Давно ушел Зигмунд Фрейд, ушла Анна, да и сам XX век с его страстями остался за горизонтом. Вряд ли за далью лет мы видим яснее, но попытки разгадать загадку Фрейда не прекращаются. В этот процесс немалую лепту внес и виднейший германо-американский психолог Эрих Фромм, автор книги «Миссия Зигмунда Фрейда»: «Фрейд, великий защитник секса, был все же типичным пуританином. Для него цель цивилизованной личности — подавить эмоциональные и сексуальные импульсы и этой ценой добиться цивилизованной жизни».

В этом свете можно сказать, что роман Д. М. Томаса — своеобразный клапан, через который задним числом Зигмунд Фрейд спускает избыточное давление своих страстей и эмоций; это вариации на тему, какой бы могла быть жизнь Фрейда, если бы не «железный самоконтроль», в строгих тисках которого, по свидетельству Эрнеста Джонса, держал себя открыватель эдипова комплекса.

Как бы то ни было, но Д. М. Томас, переплетая реальность с вымыслом, создает удивительное художественное полотно, которое доставит истинное удовольствие литературным гурманам.