Вкуснотища

14

Никто не встречал его в аэропорту. Никто не сказал алоха. Никто не набросил цветочную гирлянду ему на шею. Никто его даже не заметил. Ему подобный прием пришелся по душе.

Он завел взятую напрокат машину и поехал, ориентируясь по отксерокопированной карте города, которую ему дали в агентстве, в гостиницу «Ала моана», расположенную как раз на краю Вайкики. Гостиница показалась ему весьма подходящей для обычного предпринимателя — выше среднего уровня и при этом без всяких модных нововведений. В таком месте с виду безобидный молодой человек может слиться с окружающими, входить и выходить по своим делам, не вызывая ни капли подозрений.

Зарегистрировавшись в гостинице, Кит отправился на прогулку. Он побрел по Калакауа-авеню, задержавшись в магазине мужской одежды, чтобы купить себе шорты цвета хаки и парочку гавайских рубашек, щедро украшенных изображением больших цветков гибискуса. Он надел одну из рубашек прямо в магазине и отправился дальше. Хотя эта рубашка с ее бледно-оранжевым фоном и пятнами белых цветочных узоров навевала ассоциации, будто он заснул под пролетающей стаей чаек, Кит понимал, что без нее ему не обойтись, так как необходимо было влиться в новую среду. Кроме того, все же следовало признать тот факт, что лучше уж болтаться в подобном одеянии, чем изнемогать от зноя под ярко-синей буркой, как в Афганистане.

Кит вступил под своды гостиницы «Покоритель волн», пересек прекрасное старинное фойе и вышел к коктейль-бару, пристроившемуся под огромным баньяном. Сел спиной к гостинице и с восхищением принялся рассматривать красивых людей на пляже. Его взгляд остановился на парочке юнцов, берущих уроки серфинга, а в голове тем временем роились мысли о том, что следует сделать. Он заказал пиво.

То, чему Кит научился в армии, вдалбливалось ему в голову в бесконечных тренировках, потом проверялось на прочность и оттачивалось во враждебной обстановке. Соблюдение последовательности этапов операции стало его второй натурой: внедрение, уничтожение, исчезновение с места боевых действий. Просто. Эффективно. Не сложнее мытья головы: вымыть с шампунем, ополоснуть, повторить.

Кит мысленно сверился со своим планом. Он здесь, он внедрился. Для окружающих он отдыхающий предприниматель. Он уже просмотрел телефонную книгу и нашел Сида Танумафили — впрочем, здесь трудностей и не ожидалось, то была самая простая часть. Теперь необходимо было продумать уничтожение и исчезновение. Эти два этапа были взаимосвязаны. Меньше всего ему хотелось устранить цель и не иметь ни малейшего представления о том, как унести отсюда свою задницу. В этом-то, как понял Кит, и заключалась основная проблема ведения военных действий на острове. Все, что местным потребуется сделать, так это закрыть аэропорт — и он в западне. Совсем не похоже на выполнение заказа в каком-нибудь там Денвере — вы не сможете просто залезть в машину и рвануть в Финикс. Также исключается вариант и с другим транспортом: нельзя пришить человека, а потом добежать до угла и сесть в проходящий автобус. Отпадает. Здесь действуют иные правила. Исчезновение должно быть частью уничтожения. Эти компоненты должны быть идеально подогнаны.

Кит заказал еще пива. Все вокруг пили, и он не горел желанием выглядеть белой вороной. Впрочем, ему здесь и впрямь нравилось. Он увидел широкий катамаран, огласивший округу истошным гудком на подходе к берегу. Десятки туристов, заполучивших свеженькие красные ожоги от пребывания на воде под жгучим солнцем целый день, с трудом вылезли из лодки и вразвалочку заковыляли к своим гостиницам. Мимо прошествовала семейная пара из Сиэтла. Их телеса, которые раньше по бледности не уступали свежему цыпленку, теперь побагровели и покрылись волдырями. Жена жаловалась мужу брюзжащим и хныкающим голосом, тон которого все повышался и почти превратился в визг, пока она прямо на глазах впадала в отчаяние. Ее бесило, что солнце здесь такое палящее. Кит не сумел удержать смешок. А что она себе думала? Что ее муж сможет задействовать регулятор освещения, как в какой-нибудь лампе, и опустить коэффициент ультрафиолета на парочку делений вниз? До Кита донеслось бормотание женщины, начавшей все по новой Почему они сюда приехали, может, муж втайне надеялся, что она подхватит рак кожи? Почему не поехали в какое-нибудь другое место? Кит сочувственно покачал головой и рассмеялся.

Юки знала, что Фрэнсис попал в больницу. Она знала, где он и почему он там оказался. Но не взяла на себя труд навестить его или хотя бы послать цветы. Насколько ей было известно, босс получил по заслугам.

Она же работала. Кто-то ведь должен следить за тем, чтобы все шло своим чередом. Кто-то должен разобрать бумажные завалы. Поэтому она сейчас этим занималась. Хотя пришлось признать как данное, что сердце ее в это время отсутствовало.

Она могла думать только о Л оно. Образ Лоно, распростертого на ней, пронзающего ее недра, снова и снова вставал перед глазами девушки. Юки воскрешала в памяти его аромат, соленый чувственный вкус мужского языка, погружающегося в ее рот. Она вспоминала, какими сильными и крепкими казались его руки. Улыбалась, когда думала о том сладостном хлюпающем звуке, с которым соприкасались их взмокшие тела.

И даже несмотря на то, что они сегодня вечером снова договорились встретиться, Юки ничего не могла с собой поделать. Она грезила наяву. Внезапно девушка почувствовала, что ее тело запылало, а пульс участился. Она встала, закрылась в уборной и стала неистово мастурбировать. Зазвонил телефон, но Юки была занята.

Сид словно слетел с катушек. Он и Уилсон стояли перед Джозефом, их угрожающие позы — руки скрещены, ноги широко расставлены, шеи набычены — говорили сами за себя. Их не устраивало «нет» в качестве ответа.

— После всего, что я сделал для тебя?

Джозеф вздохнул. Мало кому понравится, когда начинают давить на чувство вины.

— Дядя, я сказал «нет».

— Тогда, значит, ты внесешь деньги за мой дом вместо меня?

— Мне это не по карману.

— Чего ты боишься?

Джозеф посмотрел Сиду прямо в глаза.

— Иди и сам трахни его.

Сид пожал плечами:

— Был бы рад. Потому что в таком случае я на месяц обеспечил бы свою семью пропитанием.

Вмешался Уилсон:

— Мы все должны чем-то жертвовать, братишка.

Джозеф посмотрел на Уилсона:

— Ты бы на такое не пошел.

— Само собой, пошел бы, но он ведь хочет тебя, братишка.

Сид подошел к Джозефу и приобнял его.

— Люди занимаются этим испокон веков. На всем белом свете мужики трахают друг друга. Эка невидаль.

Уилсон внес свою лепту:

— И Ханна не против. Она так сама сказала.

Всю свою жизнь Джозеф прислушивался к дяде, с тех самых пор как его родители решили переехать на материк, привлеченные возможностью иметь постоянную работу и более размеренный прожиточный минимум, чем на Гавайях. Оказавшись без матери и отца, Джозеф всегда обращался за советами к дяде. Он прислушивался к его мнению об университете, о том, какую машину купить и сколько за нее заплатить, как получить закладную на его дом и что делать, когда он вырастет. Они садились рядышком, и разговаривали, и выпивали, и вместе превращали постепенно небольшой парк грузовичков Сида в одну из лучших компаний по доставке продовольствия. Сид воплощал в себе сразу отсутствующего отца, делового партнера и друга. А теперь он просит Джозефа продать себя во имя семейного блага.

— Извини. Не могу.

Сид яростно замотал головой. Его лицо побагровело, а глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит.

— Как только энтот парень окопается на нашей территории, нам уже никогда не удастся избавиться от него. Эти рвачи отнимут у нас последние крохи и до последнего нашего вздоха будут хапать и хапать. Ты должен остановить их до того, как они просочатся сюда. Они впрямь ползучие, как лоза, и надо подрубить их на корню.

Надо сказать, что эта самая лоза действовала на Сида как на быка красная тряпка. Один мечтатель привез на Оаху с материка это растение, которое раньше на островах не водилось, и посадил в своем дворике. И тут, как снег на голову, выяснилось, что она, оказывается, отлично прижилась, принялась буйно разрастаться, оплела телефонные столбы и провода и оттуда протянула свои щупальца до ближайшего дерева, в которое вцепилась мертвой хваткой и выдавила из него все жизненные соки. И дальше, к следующему дереву. Эти растения действовали коварно, их нельзя было остановить. Они на веки вечные изменили флору и фауну острова. Очередной захватчик, нагрянувший с материка.

— Вокруг достаточно работы, и нам хватит.

Сид смачно сплюнул на землю.

— А что мы, по-твоему, делаем сейчас? Чем занимаемся?

Сид попал прямо в точку. В настоящий момент не было никакой работы.

— Что-то нехорошее замышляется. Я тут на днях покалякал с Эдом. Кто-то из Лос-Анджелеса осторожно пытается прозондировать почву.

Сид взглянул на него.

— А теперь посмотри мне прямо в глаза.

Джозеф посмотрел Сиду в глаза.

— Ты сделаешь это?

— Нет.

— А если ради нашей семьи?

— Этот вопрос для меня — пау, закрыт.

— Даже если это значит, что мы подохнем с голоду?

— Даже если это значит, что нам придется все распродать и открыть маленькую японскую забегаловку в Вайалуа.

Сид окаменел. Он молчал довольно долго. Уилсон пялился на Джозефа, пытаясь и в эту минуту выглядеть решительным. Наконец Сид заговорил:

— Ты не моя кровь. Ты не мой партнер.

— Дядя, что ты такое говоришь?

Сид взорвался, криками выливая свою ярость:

— Ты уволен! Глаза мои больше видеть тебя не хотят!

Он развернулся и пошел прочь. Уилсон последовал за отцом. Джозеф смотрел, как они уходят. Сетчатая дверь, распахнувшись, громко ударилась о дерево, их громадные фигуры медленно удалялись от него по дорожке. Затем Джозеф услышал, как открылись и захлопнулись дверцы, завелся двигатель и машина так рванула с места, что шины протестующее завизжали по раскаленной мостовой.

Фрэнсис лежал в кровати в одном из этих смехотворных больничных халатов. Красоваться в такой одежке было довольно унизительно. Но день только начинался, и Фрэнсис знал, что свежая порция неловкости и стыда ожидает его чуть позже. Он уже перенес торжественное шествие новичков-ординаторов в его палату, сгрудившихся вокруг и разглядывающих его пенис. Никто из них не упустил подвернувшейся возможности потыкать, уколоть, потискать и пощупать. Он даже научился реагировать на их команды почище любой собаки — покашляйте, вдохните, выдохните. Студенты заставили его перевернуться и по очереди, нацепив резиновые перчатки и обильно смазав их какой-то гадостью, принялись засовывать пальцы в его задницу, чтобы нащупать простату. Причем ни одно из их действий не вызвало у него каких-либо сильных эротических переживаний. Но главный врач сказал, что для его студентов подобный опыт окажется весьма ценным. Досей поры им нечасто доводилось изучать явление приапизма вживую.

Фрэнсис понимал, почему с ним все это сейчас происходит. Если бы из него тогда не вышибли дерьмо на том пляже, прыщавые студентики не толпились бы вокруг койки, в восхищении пялясь на его достоинство. Ни за что. Он мог бы придумать миллион других, более приятных применений своему органу.

Когда его не допекали глупыми вопросами типа: «Когда вы достигали оргазма в последний раз?», Фрэнсис брался за телефон и рассказывал важным шишкам на материке историю о том, как ему удалось пережить зверское нападение на пляже. Часть о том, как занимался эксгибиционизмом перед своей помощницей, он благоразумно опускал.

Пришла медсестра с очередным букетом цветов. Их прислали исполнительные продюсеры, и Фрэнсис попросил поставить их рядом с теми, которые прибыли от шефов кинокомпании. Он слегка расстроился из-за того, что Чад не прислал цветов. Именно Чад оказался тем человеком, кому он стал звонить, когда очнулся. Но, как того и следовало ожидать, Чада не удалось застать ни дома, ни на работе, и, по словам секретаря, с ним невозможно было связаться. Фрэнсис позвонил на сотовый Чада и оставил сообщение о том, что его избили чуть ли не до смерти. Он подумал, что стоит немножко преувеличить, чтобы привлечь внимание Чада. Но пока от того не последовало ни звонка, ни цветов, вообще ничего.

Фрэнсис неожиданно понял, что единственная причина существования любовных отношений заключается в том, что человек испытывает неодолимую потребность иметь рядом с собой кого-то, кто придет на помощь в трудное время, кого можно взять за руку или кому можно поплакать в жилетку. Фрэнсису вспомнились его чувства, когда он смотрел по телевизору подробности нападения на Всемирный торговый центр одиннадцатого сентября. Его тронула до слез судьба тех людей, у которых не было любимых, чтобы даже позвонить им. Он представил, как человек стоит там, понимая, что конец близок, окружающие шепчут в сотовые телефоны слова любви и прощаются с семьями, а у него, у этого человека, нет никого, кому можно было бы позвонить. Полное дерьмо. Вот и ему тоже некому было бы позвонить.

Медсестра открыла дверь и заулыбалась. Фрэнсис не знал, что и подумать: то ли она жалела его и сочувствовала ему, то ли смущалась, то ли злорадно радовалась. Он решил, что всего понемногу, а в это время команда экспертов заполонила палату, и с него сорвали одеяло.

Именно тогда, когда вы думаете, что худшее уже позади, они придумывают что-нибудь новенькое. На этот раз они пришли снимать с него мерку, всей толпой. Таращились на Фрэнсиса как полный автобус любопытных туристов, делали записи и кивали, пока лечащий врач тараторил на своем непонятном профессиональном языке, сообщая историю его болезни и всякую другую медицинскую тарабарщину, нормальному человеку совершенно непонятную. Закончив свою краткую речь и демонстрацию, он провел импровизированное вопросно-ответное заседание, после чего дал благословение каждому из присутствующих внести свою лепту в растерзание растерявшейся жертвы.

Эти будущие столпы медицинской науки притащили с собой какие-то странные штангенциркули и другие, не менее устрашающие орудия пытки, а некоторые студенточки хихикали и плотоядно пялились на его орган, напоминая ненароком забредших в нудистский лагерь девочек-скаутов.

Врачи измерили расстояние от головки до основания, окружность, диаметр, плотность и вес. Они действовали слаженно, сменяя друг друга: натягивали резиновые перчатки и уверенно хватали его член, словно и впрямь знали, что делают. Фрэнсис чувствовал холодное прикосновение инструментов, когда они снимали мерку и громко называли числа. Он порадовался, что их разговор сводился к одному лишь перечислению показателей. Сантиметры, миллиметры, граммы. С тем же успехом они могли говорить на китайском языке. И вдруг один из этих прыщеватых мелких ботаников в белом врачебном халате с идиотским стетоскопом, болтающимся на жирафьей шее, пропищал: «Да здесь не будет и пятнадцати сантиметров».

Фрэнсис был готов провалиться от стыда. Ему захотелось завопить, заплакать, как-то оправдаться. Да здесь не будет и пятнадцати сантиметров? Ты бы не так запел, если бы я запихнул его в твою пасть.

Но тут принесли еду. Они подкатили тележку к койке и поставили на нее контейнер с едой, закрытый прозрачной пластмассовой крышкой. Так как ему пришлось зашивать губу в шести местах, врач прописал «жидкую» диету. Фрэнсис снял крышку и заглянул внутрь. Он понял, почему юмористы всегда потешались над больничной кормежкой. Она была до противного дешевой. При взгляде на нее аппетит бесследно улетучивался: тарелка прозрачного бульона и пластмассовый стаканчик застывшего десерта, по цвету напоминающего верблюжьи зубы. Фрэнсис откинулся на подушку и закрыл глаза…

Проснулся он с таким ощущением, будто его сначала переехали грузовиком, а потом зажарили. Там, где наложили швы, все зудело от боли, ребра ныли, голова раскалывалась, а член по-прежнему гордо вздымался.

— Так-так-так. Спящая красавица пошевелилась.

Фрэнсис несколько раз растерянно моргнул. Голос он узнал. И решил, что скорее всего он просто еще не проснулся.

— Я трясся в самолете столько времени. Хотя бы сказал мне алоха.

— Алоха, Чад.

Перед ним стоял не кто иной, как Чад, во всем своем величии и славе. Подтянутый и хорошо одетый, идеальная прическа, волосок к волоску, зубы отбелены до блеска, ровный желто-коричневый загар придавал коже здоровое сияние. Он снял свои стильные очки, за которые когда-то выложил девятьсот долларов, и наклонился к Фрэнсису.

— Могу я посмотреть?

— О чем ты говоришь?

— Ты и сам знаешь.

— Я ранен. Лежу здесь со швами во рту и сломанными ребрами, и все, что тебе надо, так это взглянуть на мой член?

— Врач рассказал мне о твоем состоянии.

— У меня эрекция. Причем такое случалось и прежде.

— Ну давай же. Пожалуйста. Может, я как-нибудь сумею облегчить твои страдания.

— Отлично. Только закрой дверь.

Чад водрузил на место очки, прикрыл дверь и приподнял край простыни с таким же выражением лица, с каким возбужденный ребенок разворачивает игрушки на Рождество. И вдруг он замер.

— О боже! — Чад онемел от изумления, вскинул левую руку и зажал рот. — Дорогуша, что ты с собой сотворил?

— Это все эти идиоты-врачи, они каждые полчаса тискают его.

— Как долго это продолжается?

— Два дня. По-моему. Я не считаю, знаешь ли. — «Не то что ты», — подумал Фрэнсис. — А что такое? Что случилось?

— Твой член посинел.

Фрэнсис приподнял простыню и посмотрел на себя. Его орган никуда не делся, был на месте, все пятнадцать сантиметров, густого синего цвета.

Джозеф сидел поддеревом и смотрел на набегающие волны. Вода была прозрачной и зеленой, как старая бутылка из-под кока-колы, и он даже разглядел полоски бурых водорослей и несколько маленьких медуз, покачивающихся внизу. На дальнем краю пляжа парочка гигантских морских черепах грелась в солнечных лучах на песке. Джозеф подумал, что ему следовало бы все хорошенько обдумать, но на самом деле он не имел ни малейшего представления, о чем конкретно ему надо думать. Он даже не знал, как ему реагировать на события последних суток. Не приходило в голову ничего, кроме предположения, что все его близкие просто сошли с ума.

— Я подумала, что смогу найти тебя здесь.

Джозеф поднял голову и увидел перед собой Ханну. Она уже сняла школьную униформу и щеголяла в маечке на лямках и шортах для серфинга. Выглядела она великолепно. Сильная, чистая и сексуальная. Джозеф не смог ничего с собой поделать — он заулыбался, хотя его и озадачивало ее решение встать на сторону Сида.

— Кто-то же должен присмотреть за черепахами.

— Не возражаешь, если я составлю тебе компанию?

— Только не надо уговаривать меня делать то, что я не хочу.

Ханна робко улыбнулась и уселась рядом, плюхнувшись попкой прямо на песок. По привычке она начала скользить рукой по песку, перебирая его, разглаживая вокруг себя.

— Что он сказал?

— Он меня уволил.

Ханна удивилась:

— Что?

Джозеф посмотрел на нее и кивнул.

— Но тебе же принадлежит половина этой компании.

— Значит, он лишил меня прав.

Ханна замотала головой:

— Он просто разозлился. Ты же знаешь, каким он иногда становится. Завтра вернется и спросит как ни в чем не бывало, почему это ты не явился на работу и не почистил грузовики или что-нибудь еще.

— Завтра меня здесь, возможно, не будет.

Ханна уставилась на песок. Она принялась чертить волнистые линии кончиками пальцев. Джозеф посмотрел на нее:

— Знаешь, я думал, мы вместе.

Ханна закусила губу:

— Так оно и есть.

— Тогда почему ты хотела, чтобы я сделал это?

Она пожала плечами:

— Не знаю. Полагаю, я тогда подумала, что таким образом уладятся все проблемы.

Джозеф, прищурившись, стал всматриваться в дальний конец пляжа и увидел, что одна из морских черепах медленно поползла к воде. Это оказалось для нее тяжелым, мучительным делом: она царапалась, толкалась и закапывалась в песок своими ластами, сопротивляясь гравитации изо всех сил. Но вот нахлынула первая океанская волна и подхватила черепаху, на одно краткое мгновение сделав невесомой, закрутила волчком и потащила в океан, а черепаха оседлала волну как заправский серфер.

— Я больше не хочу заниматься анальным сексом.

Она произнесла это столь уверенно, словно твердо решила не уступать.

Лоно не нужно было даже спрашивать почему. Можно было догадаться и так. Он сделал глоток обжигающего зеленого чая и улыбнулся сидящим по другую сторону стола двум женщинам. Выглядели они прекрасно. Впрочем, им приходилось прилагать определенные усилия, чтобы держать марку. В былые времена хватало одного лишь желания заниматься этой профессией. Но с тех пор мир изменился. Сейчас рынок любви был заполнен до отказа, и если вы хотели выделиться из толпы, то должны были предлагать товар лучшего качества и забыть о страшных шлюхах или потасканных девочках. Любая старая наркоманка сумеет отсосать член. Но нынешний привередливый клиент, парень с солидными денежными средствами, прибывший на острова отдохнуть и немного поиграть в гольф, несомненно, пожелает продукт самого отменного качества — если только он не поклонник той кинозвезды, которую заводят сексуальные свидания с мерзкими поставщиками дешевых кисок и минеты на скорую руку в тесноте машины. Разборчивый клиент непременно возжелает очередную популярную нынче модель, а не какую-нибудь старую развалину. И даже если вы подгоните ему молоденькую, экзотическую красотку, этому капризному парню потребуется нечто большее, чем обычные кувырки на простынях. Он теперь жаждет испытать нечто незабываемое. Он хочет, чтобы кто-то осуществил его фантазии. И готов ради этого расстаться с парой лишних долларов.

Некоторые сутенеры полагают, что достаточно просто отправить дамочек на улицы — и пусть себе работают. Они могут оказаться пятидесятилетними наркоманками, подсевшими на клей, под завязку набитыми вшами и триппером, — это несущественно, пока они исправно приносят домой сотенные бумажки с изображением Бенджамина Франклина. Но тот сутенер, у кого в голове были мозги, повышал ставки в своей игре. Он держался подальше от улиц и старался не привлекать излишнего внимания.

Лоно относился к разряду умных сутенеров. Всякие там наркоманки «страшнее ночи» в его команде не играли. Его девочки должны были следить за физической формой и выглядеть великолепно. Лоно устроил им членство в фитнес-клубе, оплачивал личных тренеров, обеспечил всем, что требовалось, чтобы прийти в форму и не терять ее и впредь. Девушки были молоденькими, но не слишком, и он учил их проявлять общительность, дружелюбие и никогда не терять контроль. Пусть они и одевались вызывающе, выпячивая соски на всеобщее обозрение или слишком открывая ложбинку между грудей, но все они были здоровыми, элегантными и чистыми.

Лоно взял на себя труд стать их личным стилистом. Его девушки представляли собой архетипы. Они наряжались как гавайские танцовщицы, гейши, медсестры, дамочки-дикторы, русалки, подростковые рок-звездочки, девочки из группы поддержки или же миленькие деревенские простушки. Их невозможно было забыть. Они претворяли в жизнь все сексуальные фантазии. И стоили они очень-очень дорого. Лоно не переставал удивляться тому, что мужчины частенько запрашивали себе девушку в строгом деловом костюме с портфелем. Словно если ты отымеешь собственную начальницу, то решишь все свои проблемы.

Девушки, нанимаемые Лоно, походили на актрис. Они играли свои партии и произносили придуманные реплики, никогда не сводя действо к любительскому спектаклю. Они рассчитывали на упрощенную психологию мужчин. Иногда они вели себя как хорошие девочки, которые внезапно распускали волосы и неистовствовали, потому что вы такой сексуальный и так сильно сводите их с ума. Или же они вели себя как плохие девочки, которые вдруг решили вернуться на путь истинный, потому что обязаны вам своим спасением. И всегда были готовы сказать клиенту, который им за это платит, что у него самый огромный петушок из всех, когда-либо виденных ими.

— У меня еще не прошел геморрой.

— Ты пробовала те свечки?

— Мне просто надо некоторое время держаться подальше от анального секса. И все.

— Эти свечки помогают.

— Я больше не намерена заниматься анальным сексом.

Лоно кивнул. Джессика, красивая кореянка, не желавшая больше заниматься анальным сексом, поправила накачанные силиконом груди в тесном кожаном топе и облизала губы.

— Я хочу почаще участвовать в трио.

Лоно кивнул. Вот теперь она начала трезво подходить к делу. Он мог запросить в два раза больше за тройку, а во времени почти не проиграет. Кроме того, как правило, клиенты просто хотят трахнуть друг друга в присутствии проститутки, тогда они возбуждаются сильнее.

— Посмотрю, что можно сделать. Ты не станешь возражать против анального секса в трио?

Джессика кивнула:

— Если придется.

Лоно перевел взгляд на Терику, миниатюрную девушку с крашеными волосами цвета меда.

— А что у тебя?

Терика заерзала на стуле. Она волновалась.

— Я буду заниматься анальным. И согласна на всякие трио, половина на половину и все остальное, что только понадобится.

— Спасибо.

— Но я хочу узнать, можно ли мне в этом году не работать на Рождество.

Лоно пристально посмотрел на девушку. Обычно в подобной ситуации он сразу же разразился бы бранью. Рождество является одним из самых загруженных времен года. Он мог бы выручить с Терики три или четыре тысячи долларов за одну ночь во время праздничной суеты.

— Почему?

— Хочу навестить бабушку в Детройте. Ей девяносто два года.

Джессика метнула на Терику взгляд. В нем читалось предостережение: понапрасну теряешь время, подружка. Но Лоно поразил их.

— Поезжай к бабушке. Так будет правильно.

Женщины обменялись удивленными взглядами. Не то чтобы Лоно имел репутацию жесткого или несправедливого парня, но он неизменно поддерживал высокий уровень профессионализма, что казалось необычным в сфере продажной любви.

— Спасибо, Лоно. Большое спасибо. Просто клево!

Лоно улыбнулся:

— Счастливого Рождества!

Джессика, почуяв витающее в воздухе великодушие, наклонилась к Лоно:

— А еще меня бесит, когда они мочатся на меня.

Лицо Лоно моментально окаменело. Он не выносил «оппортунистов».

— Все легко смывается.

Терика пихнула Джессику в бок локтем:

— Пойдем-ка мы лучше. Сегодня вечером плотный график.

Лоно кивнул и смотрел, как они встали и пошли к выходу. Хотя обе выглядели необыкновенно привлекательно, особенно Терика, напоминавшая при ходьбе дикую пантеру, с ее круглой упругой попкой, обтянутой кожаной юбочкой, Лоно мог думать только о Юки. Его голосовая почта была забита под завязку. Раньше столь сильная загруженность вызвала бы у Лоно только довольную улыбку, но сейчас казалась намертво привязанным к ноге якорем, насильно удерживающим его вдали от любимой. Он хотел только одного: сорвать одежду, прыгнуть в кровать и заняться с ней любовью.

Так было не всегда. Когда вы работаете в сфере продажной любви слишком долго, ваша деятельность может извратить ваш взгляд на мир. Вы уже не отличаетесь от остальных торговцев. Коврики, подержанные машины, доски для серфинга, ювелирные украшения, наркотики, влагалища — все не более чем предмет торговли. Вы перестаете думать о женщинах как о личностях, как о человеческих существах. Они превращаются в товар, предметы спроса и предложения. А секс всегда пользуется спросом.

Иногда Лоно думал о себе как о простом фермере, продающем ананасы вдоль придорожной полосы. Вы находите самый спелый, сочный фрукт и предлагаете покупателю. Если людям ваш продукт придется по вкусу, они готовы будут добираться до вас с другого конца света. Мало-помалу вы обзаводитесь «повторными» покупателями, постоянными клиентами. Вскоре вы завоевываете часть рынка, и вот вы уже в деле.

Конечно, в действительности все не так просто, хотя не требуется быть космическим специалистом, чтобы преуспеть на ниве сутенерства. Обратной стороной медали, если вы удержались на плаву, является коренное изменение вашей личности. Лоно стал считать сексуальное влечение чем-то вроде слабости. Неким изъяном в человеке. Такой чертой, которую необходимо любой ценой искоренить. Сколько добрых христиан совершило прелюбодеяние на его веку, сотни? Сколько браков пошло ко дну от соблазнительного пения его сирен,десятки?

Сколько человек объявили о собственном банкротстве только потому, что потратили все сбережения на потребу своих сексуальных фантазий?

Если проституция и впрямь самая древняя профессия, то в ее основе зиждилось желание, первейшее в мире импульсивное стремление купить. Одно являлось неотъемлемой частью другого.

Лоно не был слабым. Он просто не мог себе позволить подобную роскошь. Если бы он хоть немного проявил податливость, нерешительность или хотя бы на мгновение дал понять, что он вовсе не такой уж и крутой, тогда он поставил бы себя под удар: кто-нибудь мог запросто убрать его, влепить пулю прямо в голову или воткнуть в спину нож, чтобы прибрать к рукам его девочек. В конце концов, дела в этой среде велись не на жизнь, а на смерть.

Лоно представлял, что он один из рыцарей Джедаев в «Звездных войнах», чтобы справиться с психологическим давлением — неизбежным спутником сутенерства. Ему нравилось независимое, бунтарское отношение Джедаев к миру. Оно его вдохновляло. Эти парни совсем не походили на занудных благодетелей человечества из сериала «Стар трек». Джедаи казались образцом хладнокровия и невозмутимости. Кто бы их ни окружал — прекрасные женщины или штурмовые отряды Звезды Смерти, — они неизменно сохраняли хладнокровие. Использовали свои психические способности, чтобы побеждать врагов и оставаться на Пути справедливости. Лоно верил, что его безопасность зависит от этого пути, поэтому он стал как Джедай. Джедай-сутенер. И тут внезапно в его жизнь ворвалась Юки.

Джек с трудом толкал ходунок вперед по проходу, пока не оказался перед ступеньками.

— Ты что, не мог подобрать контору с пандусом, черт тебя подери!

— Позже мы его установим.

Стэнли протянул руку, и Джек неохотно за нее ухватился. А что еще ему оставалось делать, не сидеть же здесь?

— Я не прошу многого.

Джеку хотелось завопить, выплеснуть скопившееся негодование, но он вынужден был сконцентрироваться на этих проклятых ступеньках. Старик поднял одну ногу и затем наклонил корпус, чтобы подтащить вверх вторую. Ему потребовалась целая вечность, чтобы вскарабкаться на две маленькие ступеньки.

— Отсюда великолепный вид. Ты сможешь смотреть на океан.

— Мы на чертовом острове. Тут океан всюду, куда ни ткнись. Это то же, что расхваливать мне нашу контору в Лас-Вегасе только потому, что оттуда видна пустыня.

— А мне нравится океан.

Стэнли обиделся. В любое другое время Джек сразу же перешел бы к нападению, завопил бы на сына, пытаясь закалить его, подготовить к тому дню, когда он станет во главе их дела и бросит вызов всему миру, но сегодня Джек не чувствовал в себе былого воодушевления. Его беспокоили мысли о разъяренном наемном убийце, который вот-вот заявится за своими денежками.

— Дай мне ходунок.

Даже Стэнли почувствовал: что-то изменилось.

— Что, долгий перелет?

— Уйма времени. Я лечу к черту на кулички, а у них в стюардессах одни только старые кошелки.

Под старыми кошелками Джек подразумевал женщин чуть старше тридцати пяти.

— Ты поговорил с профсоюзом?

Джек кивнул:

— Толку от этих придурков никакого.

— Что они сказали?

— Их новый парень, Пол Росси, настоящий козел.

— Они тебе это сказали?

Джек посмотрел на сына.

— Не такими словами. Пришлось читать между строк.

Стэнли тяжело вздохнул. Почему с его отцом так сложно разговаривать? И почему все складывалось просто замечательно, пока его не было поблизости?

— Что он предложил?

— Он отказал.

— Отказал?

Джек кивнул:

— Именно так мне ответила эта ученая важная шишка.

— Ну и что будем делать?

— Я пытался найти альтернативу. Поэтому мне необходимо было послать деньги как можно скорее. — В голосе Джека слышались нотки усталости.

— Какого рода альтернативу?

— Того самого, о котором ты и слышать не пожелаешь.

Стэнли скрестил руки на груди и посмотрел отцу прямо в глаза.

— Пап, я хочу помочь. Но тебе придется ввести меня в курс дела.

— Я не могу.

— Почему?

Джек вдруг понял, что Стэнли уперся как мул, поэтому он резко сменил тему:

— Телефоны подключили?

— Конечно.

— Мне надо позвонить.

Стэнли провел Джека в небольшой кабинет мимо огромного зеркального окна, откуда открывался великолепный вид на деловую часть Гонолулу, покачивающиеся на ветру пальмы и сверкающий вдали океан.

— Пап, смотри, какой вид.

Джек хотел было уже по привычке заорать на Стэнли, но сдержался. Он взял на себя труд посмотреть в окно.

— Мило.

Он нисколько не покривил душой, вид ему и впрямь понравился. Джек вошел в кабинет и повернулся, чтобы закрыть за собой дверь. Сын несказанно удивился.

— Мне надо сделать несколько личных звонков.

Стэнли тотчас же насторожился:

— Зачем? Что ты задумал?

Джек вздохнул:

— Стэнли, поверь мне. На самом деле ты не хочешь этого знать.

И с этими словами он закрыл дверь.

Кит торчал в своей взятой напрокат машине уже четыре часа. На самом деле он мог бы сидеть здесь днями. Ожидание не вызывало у него никакой злости. Он просто проявлял терпение. Опытные охотники всегда умеют выжидать.

Кит отключил потолочный плафон в салоне, поэтому тот не зажегся, когда Кит открыл дверь. Он выскользнул из машины и пошел к дому Сида Танумафили. Кит следил за его жилищем с той самой минуты, как Сид в шесть часов вернулся домой. За это время внутри не наблюдалось никакого движения, только мерцал телевизор, и царила тишина, лишь периодически нарушаемая звуком спускаемой воды в туалете во время рекламных пауз.

Кит мог бы уже сейчас убить его. Это не представляло никаких трудностей. Сид никогда не запирал дверь, и Киту понадобилось бы не больше минуты, чтобы войти и выйти. Сида нашли бы лежащим на диване со сломанной шеей. Соседи так ничего и не услышали бы. Они бы ничего не заметили. Но Кит пока еще не продумал до конца стратегию отхода. Он не горел желанием засветиться перед камерами наблюдения в аэропорту, пытаясь вернуться на материк. Тогда у полиции появились бы точно заданные временные рамки преступления. От тела Сида следовало избавиться. Оставить мокнуть где-нибудь на пляже еще недельки на две, после того как он улетит в Вегас. Что-то в этом духе. Ему еще предстоит проработать этот план до мелочей.

Кит прокрался вдоль стены дома и заглянул в окно кухни. Он заметил несколько пустых пивных бутылок в раковине, одну грязную тарелку, аппарат для приготовления риса и лежащий на столе пистолет.

При виде пистолета он замер. Девяти миллиметровый полуавтоматический «смит-вессон» — довольно серьезное оружие, вовсе не из разряда тех штучек, которые обыватель хранит дома для самозащиты. Кит понял, что Сид не так прост, как казалось.

Он вернулся к машине. День выдался долгим, и Кит решил, что ближайшие несколько дней ему придется провести за сбором информации. Ему следовало узнать, доводилось ли Сиду служить в армии или, хуже того, работал ли он в полиции. Предстояла скучная бумажная возня. Кит больше всего ненавидел эту сторону своей работы. Сделать ее правильно, не оставляя следов, можно было лишь сплетя сеть из множества запутанных вопросов, чтобы замаскировать тот единственный, ответ на который и нужен больше всего. Занятие тоскливое, нудное и требующее уйму времени. Но если выяснится, что Сид был фараоном или служил в военно-морских силах, Кит откажется от задания. Смерть полицейского, пусть даже и уволившегося, грозит слишком большими неприятностями. А бывшего морского пехотинца? Забудьте об этом. Кит никогда не нарушал правила морской пехоты: «Всегда верен!»

Джек наблюдал за Стэнли, который ел какую-то рыбу со странным названием. Самый что ни на есть обыкновенный люциан, но эти гавайцы упорно называли его по-своему. У них полно было всяких там ику и мои, онага и опакапака. И когда вы спрашивали: «Что это за хрень?», они неизменно талдычили, что это разновидность люциана. Как у эскимосов существовало три сотни наименований снега, так и у гавайцев имелось три сотни наименований люциана.

— Ты не хочешь есть?

Джек посмотрел на свою тарелку. Он заказал цыпленка и весьма сомневался, что именно цыпленка ему и принесли. Пожалуй, очередная разновидность люциана.

— Я перекусил в самолете. — Джек осушил пиво и махнул официантке, чтобы та принесла еще порцию.

— Хочешь попробовать что-нибудь из этого?

— Меня уже тошнит от этой дурацкой рыбы. Рыба, рыба, чертова рыба — больше они не жрут здесь ни хрена. Если я съем еще рыбы, то меня вырвет.

— Это же остров посреди океана.

Джек метнул на Стэнли неприязненный взгляд. Стэнли пожал плечами:

— По крайней мере она свежая. — Он предпринял попытку сменить тему разговора: — Так что ты думаешь о новом офисе?

— Там не хватает пандуса.

— Будет со временем.

— И поручней в уборной. Мне приходится скрестись вверх по стене каждый раз, как я поторчу на толчке.

— Я уже их заказал.

Джек кивнул. Принесли заказанное пиво, и он стал поглощать его так быстро, как только мог.

— Ты в порядке?

— Все нормально.

На самом-то деле Джек места себе не находил. Он совсем извелся от беспокойства, потерял аппетит, его ладони стали холодными и влажными, и он страдал от запора. Организм почти не реагировал на сигналы, посылаемые в мозг постоянной эрекцией. Джека неотступно преследовали мысли о двух различных, но одинаково неприятных возможностях, ожидающих его в будущем. В сценарии номер один этот мрачный, помешанный на фонтанах наемный убийца выполняет работу и затем убивает Джека, потому что тот отказывается платить. В сценарии номер два Джек ради спасения собственной жизни вынужден приползти на коленях в полицию и сдать себя со всеми потрохами — так называемая явка с повинной. Он обменяет защиту и безопасность на обвинительный приговор за попытку убить чужими руками. И тогда ему придется сесть в тюрьму, он даже не сомневался. Вот где веселье начнется! Как он сумеет объяснить свой стояк в тюремной душевой? Каким прозвищем наградят заключенные старого калеку с вздыбленным членом в федеральной исправительной тюрьме?

Джек не чувствовал никакой вины за то, что собирался убрать Сида. Еще чего! Хренов сумоист заслужил смерти. Но все пошло вкривь и вкось, и Джек просто не знал, что делать. Его беспокойство подогревалось невозможностью связаться с Китом. Тот номер, по которому он звонил, каким-то таинственным образом отключился. Джек не знал, что и думать.

Именно эта смесь паранойи и отчаяния вынудила Джека нанести опережающий удар и нанять Бакстера. Конечно, он поступил весьма неосторожно. И оставалось только надеяться, что парень сумеет справиться с задачей.

Чад отправился обратно в гостиницу. Фрэнсис у него уже в печенках засел, со всей его слезливой любовью и странного вида членом. Он подкатил к парадному входу взятую напрокат машину и сдал ее служащему. Чад забросил на плечо свою большую сумку из черной кожи от «Прада» и вошел в фойе гостиницы «Халекулани». Ему нравилось здесь. И хоть гостиница находилась в самом центре Вайкики, обслуживали здесь по первому классу. Он прежде уже останавливался в ней во время съемок исторической эпопеи несколько лет назад и сейчас заказал ту же комнату: роскошный угловой номер с видами на вулкан Даймонд-Хэд и, конечно же, на океан.

Чад кинул сумку на кровать и дал чаевые коридорному, после чего оглядел комнату хозяйским взглядом, поправил термостат и спустился по лестнице в бар.

Ночь благоухала, со стороны океана дул влажный бриз, загадочное пламя в зажженных факелах трепетало и потрескивало. Чад нашел свободный столик около бассейна. Заказал «май-тай» и расслабился. Потом быстро обежал взглядом сидящих в баре мужчин и сразу же выявил двух возможных и одного наиболее вероятного кандидатов. Теперь предстояло самое легкое: просто сидеть, потягивать коктейль и выжидать, когда кто-нибудь из них встретится с ним глазами. Чад предпочитал сразу же брать быка за рога. Он не играл в игры и не флиртовал. Он не выспрашивал. Стоило ему только встретиться с жертвой глазами, как вопрос решался сам собой.

Ему не потребовалось много времени, чтобы поймать рыбку. В яблочко! У нас есть победитель. Чад самодовольно улыбнулся, когда молодой мужчина с бледно-голубыми глазами и потрясающим телосложением подошел к его столику.

— Я Чад. А тебя как зовут?

— Кит.

— Могу я купить тебе чего-нибудь выпить, Кит?

— Что ж, не откажусь от еще одного пива.

Чад сделал знак официанту, в то время как Кит опустился на стул.

— Что привело тебя на острова? Дела или удовольствие? — Кит улыбнулся Чаду. — Надеюсь, что всего понемножку.

Чад ухмыльнулся, его превосходно отбеленные зубы блеснули в мерцающем свете факелов. Парень под мой член, подумал он. Чад был сама изысканность.

Кит ухмыльнулся.

— А что насчет тебя?

— Не стану наскучивать тебе рассказами о себе.

— Ты здесь, чтобы поработать над загаром.

Принесли напитки.

— У меня друг в больнице. Я приехал, чтобы утешить его.

— У него все нормально?

Чад пожал плечами:

— Его избили. Но, как я уже сказал, это скучно.

Кит улыбнулся:

— Мне надо поесть. Не возражаешь, если я принесу меню?

— Я бы себе тоже чего-нибудь заказал.

— Сейчас вернусь.

Кит встал и пошел в сторону барной стойки, чтобы взять там меню. Чад смотрел, как он идет. Ему пришлись по вкусу эти упругие, подтянутые ягодицы и уверенная, грациозная поступь. Что ж, подумал Чад, вечер предстоит забавный. Есть и кое-что для страховки. Он вытащил из кармана небольшую пластмассовую баночку, под завязку набитую маленькими таблетками. Затем вытряхнул две таблетки «экстази» из баночки, засунул одну из них в рот, а вторую опустил в пиво Кита. Изготовленные в Амстердаме, оплаченные одним юным киносценаристом и привезенные контрабандой в Калифорнию на принадлежащем студии корпоративном самолете, они были самыми лучшими, какие только можно купить за деньги.

Кит вернулся с парой меню. Протянул одно Чаду и сел за столик.

— Ну что, выбрал что-нибудь?

Поначалу он не мог сказать, что не так. Все выглядело по-прежнему, но в то же время что-то изменилось. Что-то нарушило привычную атмосферу, царящую в доме. Даже воздух казался иным. Джозеф оглядывал свой дом, открыв от изумления рот, пока постепенное, обжигающее понимание того, что его лишили чего-то важного, прокрадывалось в сознание. Пока его не было, приходила Ханна и забрала все свои вещи.

Он прошел в спальню и открыл несколько ящиков, которые Ханна использовала почти десять лет. Они оказались пусты. Джозеф заглянул в ванную. Ее шампунь и кондиционер, и даже те пустые бутылочки с подтеками мыльной пены, которые месяцами каким-то образом умудрялись избежать мусорного ведра, исчезли. Ее косметика, даже в том минимальном количестве, которым она пользовалась, расчески, щетки, лосьоны для ухода за волосами, тампоны, глазные капли, три дюжины тюбиков ароматизированного бальзама для губ «Доктор Пеппер» — она прямо жить без него не могла-и большой пакет ватных тампонов — не осталось ровным счетом ничего.

С возрастающим чувством страха, зарождающимся в желудке, Джозеф побрел на кухню. Рванул дверцу холодильника и увидел, что она забрала все баночки своего обожаемого йогурта и острый соус «Чолула мексикан», которым любила поливать почти все блюда.

Джозеф схватился за телефон, нажал кнопку быстрого набора и натолкнулся на автоответчик. Разъединился, не оставив никакого сообщения, и прошел в гостиную. Без сил рухнул на диван и огляделся. Хотя в доме было не так уж много ее вещей — невнимательный гость, пожалуй, и вовсе не заметил бы никакой разницы в обстановке до и после ее ухода, Джозефу же казалось, словно его дом обобрали дочиста какие-нибудь бандиты.

На глаза навернулись слезы. Он попытался побороть их, но безуспешно, и теплые влажные струйки скатились по его лицу.