Властелин сердец

Глава четырнадцатая

Лейтенант Пирсон сидел в гостиной; он казался обеспокоенным. Он был по-своему красив — серые глаза, полные губы, — правда, слишком сухощав.

— Это пустая формальность, — сказал он, — но вы действительно ничего не знаете об этом парне?

— Ничего, — ответила я.

— И он живет у вас уже три месяца?

— О, да! — ответила я и с виноватым жестом добавила: — Вы, должно быть, считаете меня недостаточно любопытной?

Его черные брови поползли вверх, а на лице появилось то же выражение, что я часто видела у Пола.

— Я бы так не сказал.

— Видите ли, — продолжала я, — я считаю, что мы и так слишком много знаем о людях, с которыми сталкиваемся каждый день, а это неприятно. Мы знаем, как и с кем они живут, с кем спят, что думают о себе… короче говоря, слишком много. Но оставьте им немного тайны — и всем будет спокойнее. Вы так не считаете?

Он явно не считал, что так спокойнее.

— Это точка зрения, не более, — холодно ответил он. — Точка зрения, не способная помочь мне в моем расследовании. Разумеется, я не считаю, что он намеренно убил Маклея. Похоже, лишь с ним одним Маклей и обращался по-человечески. Но все равно, стрелял-то он. И когда он предстанет перед судом, то, ради спасения его же карьеры, лучше представить присяжным самый ангельский образ, какой только возможно.

— Вам бы спросить его самого, — заметила я. — Я знаю, что он родился в Вермонте. Вот, собственно, и все. Мне разбудить его, или вы хотите еще кофе?

Это был следующий день после убийства. Лейтенант Пирсон вытащил меня из постели в восемь утра. Льюис все еще спал.

— Еще кофе, — сказал он. — Миссис Сеймур, простите мне столь прямой вопрос, но… что у вас с Льюисом Майлзом?

— Ничего, — ответила я. — Ничего такого, о чем вы думаете. Для меня он просто дитя.

Он посмотрел на меня и вдруг широко улыбнулся.

— Я давно уже разучился верить женщинам, но вам верю.

Я рассмеялась, польщенная его словами. На самом деле мне ужасно не хотелось, чтобы этот бедняга, представляющий закон моей страны, загубил свою карьеру из-за какого-то нераскрытого убийства. Но в то же время я отлично понимала, что будь он толстопузым и красноносым, мое чувство гражданского долга сильно бы поуменьшилось. Кроме того, снотворное еще не перестало действовать, и я еле держалась на ногах.

— У парня блестящее будущее, — сказал Пирсон. — Он замечательный актер.

Я застыла у кофейника.

— Откуда вы знаете?

— Этой ночью мы просматривали отснятый материал. Вы не можете не согласиться, что нам, полицейским, запечатленное на пленке убийство очень помогает. Нет нужды в следственном эксперименте.

Его голос долетал до меня через кухонную дверь. Я глупо рассмеялась и налила кипяток прямо себе на пальцы.

— Лицо Льюиса там крупным планом. Должен признаться, оно заставило меня содрогнуться.

— Думаю, из него выйдет великий артист, — ответила я. — Все так считают.

С этими словами я вытащила из холодильника виски и сделала большой глоток прямо из бутылки. На глазах у меня выступили слезы, но руки перестали дрожать, словно листья на ветру. Я вернулась в гостиную и спокойно разлила кофе по чашкам.

— Вы не видите никаких причин, почему молодой Майлз мог бы хотеть убить Маклея?

— Ни малейших, — твердо ответила я.

Дело сделано, я стала соучастницей. И не только в своих собственных глазах, но и в глазах закона. Меня ждала тюрьма штата. Что ж, так даже лучше, в тюрьме я обрету душевный покой. И тут вдруг до меня дошло, что если Льюис во всем признается, то для всех я стану уже не соучастницей, а вдохновительницей его преступлений и могу угодить в газовую камеру. На мгновение я закрыла глаза. Решительно, судьба против меня.

— К сожалению, и мы не видим, — сказал Пирсон. — Ох, простите, к сожалению для нас, разумеется. Маклей был грубияном, похоже, кто угодно мог войти в реквизиторскую и подменить патрон. Там нет даже охранника. Да, следствие затягивается, а я и так уже устал, как собака.

Он начал жаловаться, и это меня не удивило. Все мужчины, которых я встречала в жизни, будь то полицейские, почтальоны или писатели, заканчивали тем, что вываливали на меня свои несчастья. Видимо, я обладала каким-то особым даром. Даже мой налоговый инспектор рассказывал мне о своих семейных неурядицах.

— Который час? — раздался сонный голос, и на лестнице, протирая глаза, показался Льюис. Было настолько очевидно, что до сих пор он сладко спал, что меня охватил гнев. Пусть убивает людей, если уж не может без этого, но он просто обязан сам встречать потом, ни свет ни заря, полицию, вместо того, чтобы сопеть на подушке. Я коротко представила его. Ни один мускул не дернулся на его лице. Он пожал Пирсону руку и смущенно, со своей кривой улыбочкой, спросил меня, нельзя ли и ему выпить кофе, а я уже предчувствовала момент, когда он тем же сонным голосом осведомится, не сержусь ли я на него за вчерашнее. Это было бы уже слишком. Я сама налила ему кофе, он устроился напротив Пирсона, и допрос начался. Так я узнала, что мой милый преступник родился в очень хорошей семье, что он получил великолепное образование, что все его работодатели в нем души не чаяли, и что только бунтарский дух и тяга к приключениям помешали его блестящей карьере. Я слушала все это, разинув рот. Если я правильно поняла, мальчик был образцовым гражданином, пока не попал в лапы Дороти Сеймур, самой роковой женщины на свете, которая и толкнула его на четыре преступления. И это поражало больше всего. Виновата я, не убившая и мухи, не почувствовав потом раскаяния, я, к которой сбегаются все бездомные кошки, собаки и люди! Льюис между тем спокойно объяснял, что взял «винчестер» из комнаты, где он всегда хранился, что ему и в голову не пришло проверить ружье, так как он палил из него уже восемь недель съемок без каких-либо проблем.

— Что вы думаете о Маклее? — внезапно спросил Пирсон.

— Пьяница, — ответил Льюис. — Бедный пьяница.

— Что вы почувствовали, когда он упал?

— Ничего, — холодно бросил Льюис. — Разве что удивление.

— А что чувствуете сейчас?

— То же самое.

— И это не помешало вам спать? То, что вы убили человека?

Льюис поднял голову и посмотрел ему прямо в глаза. Мой лоб покрылся холодным потом. Он задумчиво поднес к зубам согнутый палец, а затем растерянно развел руками.

— Знаете, это не произвело на меня никакого впечатления.

Я знала, он говорит чистую правду, и, к своему изумлению, увидела, что эта последняя фраза окончательно убедила Пирсона в его невиновности. Лейтенант встал, вздохнул, и закрыл свой блокнот.

— Все, что вы сказали мне, совпадает с нашими данными, полученными этой ночью, мистер Майлз. Вернее, почти все. Прошу простить за беспокойство, но, сами знаете, служба… Большое спасибо, миссис Сеймур.

Я проводила его до двери. Он пробормотал что-то вроде приглашения выпить как-нибудь вместе, и я поспешно согласилась. Я растянула рот в сладкой улыбке, наводившей на подозрение, что у меня пятьдесят два зуба, и он уехал. Когда я вернулась в дом, меня колотило. Льюис, страшно довольный собой, потягивал кофе. Мой испуг сменился яростью. Я запустила ему в лицо подушкой и еще какими-то малоценными предметами, повсюду валявшимися в моей гостиной. Я проделала это быстро, не особенно целясь, и стоит ли добавлять, что чашка разбилась о его лоб. Из раны обильно полилась кровь, и я снова разревелась. Во второй раз за последний месяц и десять лет.

Я упала на диван. Я сжимала голову Льюиса в своих ладонях. У меня по пальцам струилась теплая кровь, и мне пришло в голову, что следовало предвидеть это еще тогда, полгода назад, когда я держала в ладонях ту же голову на пустой дороге, освещенной горящим «ягуаром», и когда по моим пальцам текла та же кровь. Все еще плача, я отвела его в ванную, промыла рану спиртом и перевязала ее. Он не произнес ни слова. Он казался очень расстроенным.

— Ты испугалась, — наконец сказал он. — Это неразумно.

— Неразумно? — резко сказала я. — Со мной в доме живет человек, совершивший пять убийств…

— Четыре, — скромно поправил он.

— Четыре… это одно и то же! Полицейский разбудил меня в восемь утра… а ты считаешь, что пугаться неразумно… Все, хватит, это — последняя капля.

— Но ведь никакой опасности не было, — весело возразил он. — Ты же сама видела.

— Постой, — продолжала я, — постой… а что ты там плел про свое счастливое детство? Хороший студент, образцовый служащий, само совершенство… А я кто, по-твоему? Мата Хари?

Он расхохотался.

— Я же говорил тебе, Дороти. До того, как я узнал тебя, у меня ничего не было, я был один. И теперь, когда у меня появилось что-то мое, собственное, я это защищаю. Вот и все.

— Здесь у тебя нет ничего своего, — негодующе возразила я. — Я не принадлежу тебе. Насколько я понимаю, я не твоя любовница. И тебе отлично известно, что если нам удастся избежать палача, я выйду замуж за Пола Бретта… когда-нибудь.

Он резко встал и повернулся ко мне спиной.

— Значит, — произнес он отрешенным тоном, — когда ты выйдешь за Пола, я уже не смогу жить с тобой?

— Думаю, это не входит в планы Дола. Конечно, ты ему очень нравишься, но…

Я запнулась на полуслове. Он обернулся и посмотрел на меня столь хорошо знакомым мне страшным взглядом. Взглядом слепого.

— Нет, Льюис, нет! — пронзительно вскрикнула я. — Если ты Пола хоть пальцем тронешь, ты меня больше никогда, никогда не увидишь. Никогда. Я возненавижу, прокляну тебя, это будет конец и для тебя, и для меня. Конец!

Конец чего? Я и сама не знала. Он провел рукой по лбу; он очнулся.

— Я не трону Пола, — сказал он, — но я хочу быть с тобой до самой смерти.

Он медленно стал подниматься по ступеням, как будто получил удар в солнечное сплетение, и я вышла из комнаты. Солнце заливало радостным светом мой бедный сад, «Ролс», снова игравший роль памятника, далекие холмы, этот маленький мир… Все вокруг было сияющим и мирным. Пролив еще несколько слезинок над своей загубленной жизнью, я, всхлипывая, вернулась в дом. Надо одеться. Несмотря ни на что, этот лейтенант Пирсон довольно красив.