Власть

7

ДиПалма приехал в китайский квартал, чтобы вернуть долг.

В ресторане на Мотт-стрит он обедал со старшим инспектором гонконгской полиции Мартином Мэки. В это позднее время их было только двое белых в заполнившей зал ресторана толпе. Ресторан выбрал Мэки. Чем больше в ресторане китайцев, тем вкуснее пища, сказал он ДиПалме.

У входа в ресторан не толпился народ, стремящийся попасть внутрь; на окнах не было пластиковых образцов блюд, которые готовят в ресторане. Обнадеживающие приметы, сказал ему Мэки, который приехал в ресторан прямо из аэропорта Кеннеди. На чистейшем кантонском диалекте он попросил владельца ресторана предоставить им столик и лучшего официанта, находящегося в тот момент на работе. Последовало краткое совещание относительно меню, и затем он заказал говядину со спаржей в коричневом бобовом соусе для себя, лапшу в мясном бульоне для ДиПалмы и чайник с зеленым чаем. Никаких отказов или возражений Мэки не признавал.

Как и всем китайским ресторанам, которые знал ДиПалма, этому не доставало воздуха и изящества. Он был маленьким и темным, со столами из черного пластика, вентиляторами на потолках и полом, засыпанным древесными опилками. Среди посетителей можно было видеть и пожилых китаянок в длинных шелковых блузках, и остриженных под «ежик» подростков в голубых джинсах, кроссовках и с покрытыми татуировкой руками. Все говорят и сквернословят на кантонском, шанхайском, мандаринском диалектах и на тайском языке, сказал Мэки, причем какая-нибудь бабуся может выражаться почище любого хулигана.

Мартину Мэки было далеко за шестьдесят. Это был стройный англичанин с продолговатым лицом, длинные светлые усы на котором скрывали шрамы, полученные в перестрелке в Коулуне. В Гонконге он работал в НКПК, независимой комиссии по коррупции, которая расследовала факты коррупции в полиции. Умный и настойчивый, не привыкший пасовать перед трудностями, он брался за дело, не жалея сил, и успокаивался только тогда, когда заканчивал его.

Со временем он понял, что работа в полиции делает человека твердолобым и ограниченным, если он не приходит в нее уже таким. Я стал грубым, капризным и упрямым ничтожеством, как-то сказал он ДиПалме. Никак не могу избавиться от чрезмерной самоуверенности и инертности.

ДиПалма познакомился с ним тринадцать лет назад в Гонконге, когда выздоравливал после ранения, полученного в перестрелке с людьми Ники Мана. Как это часто бывает у полицейских, они быстро подружились. И когда стало известно, что приятели Ники Мана собираются вновь совершить покушение на ДиПалму, Мартин Мэки отправился к людям Мана и недвусмысленно посоветовал им отказаться от этих намерений.

Мэки сказали, что его самого могут убить за то, что он пытается угрожать главарю Триады из-за какого-то иностранца, пусть тот и является его приятелем-полицейским. В конце концов главарь Триады должен спасти свою репутацию и наказать иностранца, который убил несколько его людей. Позднее сотрудник АБН в Гонконге рассказал ДиПалме о компромиссе, спасшем его жизнь.

Компромисс. ДиПалма оставили живым, но взамен Мартин Мэки обязался в будущем оказать главарю Триады небольшую услугу. Хотя ДиПалме было любопытно узнать цену своей жизни, он так и не спросил об этом Мэки. Англичанин, со своей стороны, тоже не заговаривал на эту тему.

ДиПалма решил, что так будет лучше. Гонконгская полиция страдала от систематической и организованной коррупции, позволяющей Триадам процветать в течение многих лет. ДиПалма пришел к выводу, что некоторых вещей об англичанине ему лучше вообще не знать. Вот почему он не стал задавать Мэки много вопросов тринадцать лет спустя, когда тот позвонил ему и сказал, что приезжает в Нью-Йорк, потому что ему нужна помощь ДиПалмы.

В ресторане на Мотт-стрит ДиПалма сказал Мартину Мэки:

– Говоришь, вопрос жизни и смерти?

– К несчастью, моей жизни. Меня предупредили, что если я не прекращу расследования обстоятельств пожара на одном из манильских заводов, меня отправят на тот свет. Около двух недель назад пожар остановил завод электронного оборудования Талтекс. Сорок пять женщин сгорели заживо. Среди них была моя крестница, Анхела Рамос.

– Мне известно, о пожаре, но я не знал, что Анхела Рамос твоя крестница.

– Значит ты слышал о ней?

– Моя жена Джан восхищалась ею. На нее произвело сильное впечатление, что эта женщина в одиночку решилась дать бой заводскому начальству. Незадолго до ее смерти ею стала интересоваться наша местная пресса. Ты хочешь сказать, пожар не был случайным?

– Это был поджог с целью создания отвлекающего фактора. Сорок три женщины сгорели заживо, чтобы скрыть убийство Анхелы Рамос и оператора компьютера Элизабет Куань.

– Кто приказал убить Анхелу?

– Линь Пао. Это имя знакомо нам обоим. Элизабет Куань должна была передать Анхеле Рамос компьютерную дискету, содержащую подробную информацию о связях Линь Пао с Талтекс Электроникс, американской транснациональной корпорацией, которая взялась отмывать деньги Пао.

В каком все-таки тесном мире мы живем, подумал ДиПалма, поглаживая набалдашник своей трости указательным пальцем, и затем рассказал другу о своей недавней встрече с Грегори ван Рутеном. Ван Рутен, сказал он Мэки, очень прозрачно намекнул, что его отец, Нельсон Берлин, замешан в каких-то грязных махинациях в Маниле. Тот самый Нельсон Берлин, что владеет заводом Талтекс Электроникс.

ДиПалма посмотрел в окно на Мотт-стрит, на шумную галерею игровых автоматов, вокруг которых толпились подростки. Он сказал:

– Нельсон Берлин и Черный Генерал.

Мэки кивнул.

– Такой слух ходил по всему Дальнему Востоку. Американский индустриальный магнат и главарь Триады. Отсутствие между ними официальных контактов не означает, что они не спят в одной постели.

– Линь Пао грозился тебя убить?

– Вот именно. Последнее время этот ублюдок пребывает в скверном настроении. Одна за другой на него обрушились неприятности. Мы называем это дурным джоссом. Он потерял партию оружия и наркотиков. В Сиднее ограбили один из его игорных домов, и он потерял в результате крупную сумму денег. Я слышал, что его едва не загрыз снежный барс, которого он держал в своем личном зоопарке. Кажется, сбывается известная пословица: «Как аукнется, так и откликнется». Он никогда не отличался особой выдержкой. Он хочет, чтобы я прекратил интересоваться смертью Анхелы и этим пожаром. Но этого я не могу и не хочу делать.

Мартин Мэки потянулся к чайнику.

– Как бы там ни было, я приехал сюда, чтобы просить тебя об одолжении. Я полагаю, если бы ты смог помочь мне расследовать причины и обстоятельства этого пожара, то я, возможно, пожил бы немного больше.

– Ты хочешь сказать, что Линь Пао не осмелится убить журналиста, – сказал ДиПалма.

– Мне так представляется, хотя никто не знает, что можно ожидать от этой хитрой лисы.

– Кстати, о хитрости, тебе не обязательно было ехать за десять тысяч миль для того, чтобы просить меня о помощи.

– Что ты хочешь сказать?

– А то, что ты еще не все мне сказал.

Мэки вздохнул, сунул руку во внутренний карман куртки, вытащил белый конверт и протянул его ДиПалме, ДиПалма заглянул в конверт, но не прикоснулся к содержимому.

Мэки сказал:

– Это часы марки Патек Филиппс. Их нашли на пепелище, на месте барака, где погибла Анхела и остальные женщины. Они в хорошем состоянии. Мне сказали, что от огня их защитили стенки ящика для инструментов, в котором они лежали. Мне удалось купить их у одного человека в полицейском управлении Манилы.

– Ты не говорил мне, что был в Маниле.

– В самом деле? Уверяю тебя, это простая оплошность с моей стороны. Да, я был там. Заехал по пути сюда. Осмотрелся, задал несколько вопросов – в общем, успел всем надоесть, и мне предложили покинуть страну. Там все скрывают: поджог, убийство Анхелы, связь Триады с Нельсоном Берлином. Филиппины так и остались коррумпированной страной, какой были при Маркосах. Видишь ли, там на все идут – лишь бы сохранить иностранные транснациональные корпорации, которые приносят твердую валюту. Слава Богу, я сумел накопить немного денег.

Интересно, подумал ДиПалма, какую сумму он подразумевает под словом «немного». Он слышал об одном гонконгском сержанте полиции, китайце, который ушел на пенсию и приехал в Канаду с шестьюстами миллионами американских долларов. Если гонконгский коп не сколотил себе состояние к выходу на пенсию, значит он просто не старался.

ДиПалма указал пальцами на лежащий в конверте второй предмет, оторванную половину американской тысячедолларовой купюры. Следующие слова Мэки он почти угадал.

Англичанин сказал:

– Человек, у которого находится вторая, половина этой купюры, хочет продать запись, содержащую подробности о соглашении Линь Пао с Талтекс Электроникс об «отмывании» его денег.

ДиПалма сказал:

– Ты встречался с этим парнем. Почему же ты сам не привез эту ленту?

– Потому что, как я тебе уже сказал, богатые правят Филиппинами, как делали это при президенте Фердинанде Маркосе. Потому что они предпочитают закрыть это дело с тем, чтобы не отпугнуть иностранные транснациональные корпорации. Потому что прежде, чем меня выпустили из этой страны, меня довольно тщательно обыскали. Я предвидел это и решил, что будет разумнее, если лента пока останется у ее владельца. В нужное время он передаст ее нам.

– Кто же этот человек с лентой?

– Рауль Гутанг. Работает в компьютерном центре Талтекс Электроникс. Утверждает, что очень расстроен тем, что случилось с Анхелой Рамос и другими девушками.

– Сколько ты заплатишь ему за ленту?

После продолжительного размышления Мэки язвительно сказал:

– Ты все равно узнаешь, поэтому лучше я скажу тебе сразу. Сто тысяч американских долларов.

Наверно, это для него тоже «немного денег», подумал ДиПалма, а сам сказал:

– Каким образом тебе удалось вывезти часы?

Мэки улыбнулся.

– Эдгар Аллан По. Помнишь, «прячь в открытом месте»? Я просто надел их на руку и выехал с ними из страны. Никто на них и не глядел. Часы, – сказал он, – нашли в сгоревшем бараке. Они, конечно, не могли принадлежать кому-то из женщин, зарабатывающих по доллару в день, или охранникам, которые получали ненамного больше. Один манильский коп вспомнил, что заявление о краже таких часов поступило от гонконгского бизнесмена по имени Джордж Мей, который утверждал, что часы у него были украдены проституткой. Карлицей-проституткой.

ДиПалма с трудом удержался от улыбки.

– Карлицей-проституткой?

– Ее зовут Хузияна де Вега. Живет в китайском квартале Манилы с охранником Талтекс Электроникс, Леоном Баколодом. Хузияна отрицала связь с мистером Меем. В общем, так ничего с этими пропавшими часами и не решили.

– Ты полагаешь, это Баколод оставил часы в бараке.

– Являясь охранником, Баколод мог свободно передвигаться по территории завода. Поджоги за ним не числились, но это ничего не значит.

– Ты хочешь сказать, что если он поджигатель, то чертовски хороший поджигатель.

Когда Мэки был в Маниле, Баколода и карлицы там не было – они уехали отдыхать, и Мэки так и не удалось их допросить. Что касается компьютерной записи, то Раулю Гутангу за нее еще не заплатили. Он знал половину цифр банковского счета в Цюрихе, на котором хранились сто тысяч долларов. Другая половина была на купюре, что ДиПалма держал в руке. Одна половина без другой ничего не стоила.

ДиПалма сказал:

– Значит, ты хочешь, чтобы я съездил в Манилу, расследовал пожар и привез эту запись.

– Да, – ответил Мэки.

ДиПалма опустил взгляд на стоявшую перед ним лапшу. Мэки сказал:

– Кстати, что заставило тебя встречаться с Рутеном? Мне казалось, ты не испытываешь к нему особых симпатий.

ДиПалма ответил:

– Это личное. – Мэки кивнул и коснулся своих усов.

ДиПалма подумал о Джан, женщине, представлявшей собой смесь света и тьмы. Она была энергичной, эгоцентричной, необыкновенно честолюбивой и в то же время доброй, преданной, беззащитной. Она помогла ДиПалме преодолеть трудности, когда в начале карьеры он устраивался на работу на телевидении. Если он кому-то и обязан своим успехом как телерепортер, то только ей.

Но ему пришлось узнать и ее другую, темную сторону – ее сексуальность, которая в прошлом заставляла ее вступать в опасные отношения с опасными людьми. Она знала, что эти чувства пагубны, и после замужества пыталась с ними бороться. И она, и ДиПалма надеялись, что этот период жизни для нее уже в прошлом, что она сумела подавить свою темную сторону.

Но затем она увлеклась человеком, который воскресил эту темную половину ее души, человеком, который мог только погубить ее. И не просто очередной мужчина, а Грегори ван Рутен. ДиПалма спрашивал себя, принадлежала ли она ему когда-нибудь по-настоящему.

Вчера он разговаривал с Бадди Боско, работающим в телефонной компании, который иногда оказывал услуги избранным клиентам на стороне. Бадди стоил недешево, но умел держать язык за зубами. ДиПалма заплатил ему кругленькую сумму, но зато узнал, что в номере Джан в гостинице «Перигей» на Западной 56-й улице Манхэттена установлены подслушивающие приборы. Болезненного вида, имеющий привычку кусать ногти, Бадди, который не доверял телефонам и предпочитал давать информацию непосредственно, сказал, что обнаружил ультраминиатюрные микрофоны в телефонах, в шкафу в спальне, а также вшитыми в подушки на кушетке в гостиной. Он оставил их там.

ДиПалма желает, чтобы он выяснил, кто установил эти микрофоны? ДиПалма ответил отрицательно. Бадди Боско пожал плечами, развернулся на каблуках и вышел, сжимая в руке конверт со стодолларовыми купюрами. Бадди предпочитает наличные деньги. Тем временем ван Рутен заработал очко – Нельсон Берлин действительно следит за Джан. Возможно, ему велел это делать Черный Генерал.

В ресторане Мэки говорил ДиПалме:

– Я собираюсь скоро завязывать с работой. Хочу уйти на пенсию и переехать во Флориду. У меня имеется кое-какая собственность в Ки-Бискайне, на берегу океана. У меня есть там также ресторан морских блюд, и кроме всего прочего я вложил деньги в рыболовную флотилию. Сейчас самое время уйти на заслуженный отдых и наслаждаться Золотым закатом жизни.

В его голосе слышалось напряжение, которого минуту назад не было. ДиПалма внимательно посмотрел на него. Мэки сосредоточился на еде.

– Проклятые Триады. Практически они владеют Гонконгом. Я устал бороться с ними. Чертовски устал.

Он положил палочки для еды и сказал, что в полиции сейчас идет чистка, направленная против гомосексуалистов. В Гонконге такая чистка была делом серьезным, поскольку действующие там законы в отношении гомосексуалистов были, мягко говоря, варварскими. За мужеложство давали пожизненное заключение.

Мэки сказал:

– Разумеется, за этой кампанией стоит Линь Пао. Он использовал свое значительное влияние в полиции, чтобы организовать преследование гомосексуалистов. Главная его цель – связать мне руки, не дать провести расследование смерти Анхелы.

Как и следовало ожидать, чистка в полиции осуществлялась с типично английской надменностью и жестокостью.

Мартин Мэки был гомосексуалистом. Если преследователи вознамерились избавиться от него, то их не остановит даже то, что он являлся выдающимся полицейским.

Мэки сказал:

– Меня просили назвать имена полицейских и должностных лиц колонии, которые являются гомосексуалистами, но я отказался им помогать. Мы с тобой знаем о коррумпированности гонконгской полиции, и мне, бывало, приходилось идти на компромиссы. Но я не осведомитель. Я не буду называть гомосексуалистов, с которыми вместе служил, и не буду доносить на тех, кто составляет правящий класс Гонконга. Во мне еще осталось что-то от чести, и я буду цепляться за нее, пока это будет возможно.

Он сказал, что если ДиПалма сумеет разобраться с манильским пожаром и опубликует свои сведения, то этим, возможно, воздаст должное Анхеле, которая погибла в этом пожаре. Коммунисты, которые готовятся забрать Гонконг, не любят предавать огласке любые негативные факты.

Мартин Мэки смотрел на ДиПалму немигающим взглядом. Когда наконец ДиПалма положил белый конверт в карман своей куртки, Мэки с облегчением откинулся на стуле и взглянул на Мотт-стрит.

Он сказал:

– Тебе известно, что этот ресторан принадлежит Линь Пао? Фактически ему принадлежит весь этот квартал. Каждая дверная ручка, каждое оконное стекло, каждая нитка.

– Я слышал, Пао владеет крупнейшим казино в Лас-Вегасе, – сказал ДиПалма.

Мэки кивнул:

– Так оно и есть.

Его право собственности было скрыто за целым лабиринтом различных компаний, и тем не менее это была правда. Деньги Пао проложили себе дорогу в американский кинобизнес, в компании по производству автомобилей, в компании, занимающиеся разливом безалкогольных напитков. Черный Генерал был душой бизнеса.

Мэки сказал:

– Но есть еще один Линь Пао, тот, кому, кажется, доставляет удовольствие уничтожать всех, кто стоит у него на пути. Тот Линь Пао, который пообещал, что ван Рутену осталось жить недолго. Раз уж мы заговорили о насилии, то я могу насчитать с полдюжины членов Триады Линь Пао в этом ресторане. Встречал эти уродливые лица в Гонконге. Осмелюсь предположить, что они и тебя узнали. Судя по всему, их не радует, что я разговариваю с американским репортером.

ДиПалма сказал:

– Ты что-нибудь слышал о крупной встрече главарей Триад, которая должна состояться в Гонконге?

Мартин Мэки сказал:

– Ты меня удивил. Это ты тоже услышал от ван Рутена?

ДиПалма кивнул:

– Да, у нас ходят слухи о так называемой супервстрече. Но пока это только слухи. Мы пытаемся выяснить подробности. Очевидно, организатором встречи является Линь Пао. Видимо, он считает, что лучше договориться за столом переговоров, чем выяснять отношения на поле боя. Если это действительно так, то он прав. Коммунисты скоро приберут Гонконг к рукам, и Триадам уже следует задуматься над тем, куда податься. Преступники могут разбогатеть здесь, в Америке, при условии, что полиция не будет обращать на них особого внимания. Идея о соглашении между главарями Триад обсуждается уже много лет, но пока никто еще не мог ее осуществить.

– Ван Рутен говорит, что это дело решенное, и встреча обязательно состоится.

– Нам придется выяснить это. Я полагаю, если Линь Пао намерен выступить перед другими главарями Триад в качестве великого политика, то сначала он должен убрать ван Рутена. Пао должен показать, что он может навести порядок хотя бы в своем доме. Твой ван Рутен сказал еще что-нибудь заслуживающее внимания?

– Он еще упомянул что-то о Нельсоне Берлине, о его сестре в Китае. Сказал, что Берлин сделал это. Что, черт возьми, он имел в виду?

– Могу предположить, он хотел сказать, что Нельсон Берлин убил свою сестру в Китае, где они жили во время второй мировой войны. К сожалению, это не новость – слухи об этом ходят давно, но нет доказательств, которыми их можно было бы подкрепить. Как бы там ни было, за это преступление наказали другого человека.

– Он был виновен, этот другой парень?

– Очевидно, китайцы полагают, что был. Они его казнили. Кстати, он был американцем. Забытым богом миссионером. Я бы хотел задать вопрос мистеру ван Рутену о том, какую роль сыграл его чертов отец в убийстве Анхелы.

ДиПалма покопался в своей лапше.

– Не понимаю, каким образом Нельсон Берлин сошелся с этим мерзавцем, Линь Пао.

– Китай. Война. Беззаконие. Все дозволено. Война – самое удивительное время.

Мэки откинулся на стуле, полуприкрыл глаза и стал вспоминать:

– С отцом Анхелы я встретился на Филиппинах сразу после войны. Я приехал туда в 1947 вместе с британской группой, расследовавшей военные преступления японцев. Мануэль Рамос был назначен моим шофером и личным помощником. В конце концов он стал моим другом. Мы поддерживали с ним связь в течение многих лет. Мне было очень приятно, когда он предложил мне стать крестным отцом своего первого ребенка.

Ах, эти первые послевоенные годы. Поистине лучшие и худшие из времен. Сегодня мы слушаем показания о том, как японцы ели мясо союзных военнопленных, а назавтра мы напиваемся до чертиков дешевым вином и идем в горы раскапывать запрятанные японцами сокровища. Все, что я узнал об Азии, я узнал из тех двух безумных лет, проведенных с Мануэлем. Замечательное было время. Чертовски замечательное.

Мартин Мэки приблизил лицо к окну.

– Надо же, как похож на Бенджи. Боже, так это же он, Бенджи Лок Нэйнь.

ДиПалма посмотрел на группу подростков-китайцев, собравшихся напротив галереи игровых автоматов. Мэки указал ему на Бенджи Лок Нэйня. Рослый и симпатичный шестнадцатилетний Нэйнь был в украшенной заклепками черной кожаной куртке, джинсах и кроссовках. Он возглавлял Зеленых Орлов, молодежную китайскую группировку, известную своей жестокостью.

– Тигрята Линь Пао, – сказал Мэки. – Пао указывает, и они разрывают жертву зубами и когтями. Бенджи – тот еще парень. Прирожденный лидер, убийца, вымогатель. В совершенстве владеет искусством боя и пользуется большим успехом у женщин. Как и многие из них, он родился в Гонконге, – продолжал Мэки. – Я сам его задерживал несколько раз. Не без некоторого обаяния парень, но совершенно испорченный. Года два назад мы посадили его в камеру вместе с одним взрослым. Только на одну ночь, понимаешь. А взрослый решил, что такого юного красавчика, как Бенджи, ему Бог послал, и хотел его изнасиловать. Учти, что этот взрослый мужчина был закоренелым преступником, очень сильным и жестоким. Ну, утром охранник заглядывает в камеру и видит, что преступник наш валяется на полу со сломанной шеей, а Бенджи тем временем лежит на своей койке, подложив руки под голову, и спокойно глядит в потолок. Его спросили, что случилось. Он ответил, что спал и понятия не имеет, что произошло. Разумеется, мы ни черта не смогли доказать. Но на самом деле Бенджи сломал шею этому педику.

ДиПалма сказал:

– Такое впечатление, что они собрались на встречу.

– Зеленые Орлы. Самые крутые ребята в китайском квартале, и Бенджи их главный злодей. О нем знает любой гонконгский пацан. Они мечтают приехать в Америку и пойти по его стопам. Что же там у них происходит?

– Что ты увидел? – спросил ДиПалма.

– Если бы я их не знал, то подумал бы, что они ждали вот этого паренька. Он довольно худощав, и только что подошел к ним. Тот, что в светлой кожаной куртке. Боже, да они ему в рот смотрят. Никогда не думал, что увижу, как Бенджи кому-то подчинился. Гордец Бенджи – он же ни перед кем никогда не заискивал.

По-прежнему внимательно глядя в окно, Мэки сказал:

– Этот новенький парень меньше большинства из них, но они его слушают так, словно он живое воплощение Будды. Смотри-ка, он же...

ДиПалма тоже его узнал. Не успел Мэки закончить фразы, как он вскочил и бросился к двери. Мальчик, которого Бенджи и остальные слушали так внимательно, был Тодд.