Власть четырех

Глава 3 1000 ФУНТОВ

Необыкновенное происшествие в Палате депутатов вызвало смятение во всей Англии.

Первые известия о существовании «Четырех» были встречены газетами и читателями с насмешкой. Один только «Мегафон» сразу учуял опасность угроз министру иностранных дел.

Теперь же даже самые недоверчивые и скептики не могли обойти молчанием сообщение о таинственной находке в самом дорогом для английского сердца учреждении. История об «Оскорблении Парламента» наполнила столбцы газет и разнеслась по всей стране. Каждый день появлялись новые сведения, чаще вымышленные, о странной Четверке. Языки неумолчно трещали о загадочных людях, смеющих угрожать достоинству и могуществу величайшей в мире державы.

Старожилы не могли припомнить, когда в прежние времена Англия оказывалась в таком возбуждении. Впрочем, возбуждение несколько смягчалось тем, что опасность угрожала не всем, а одному человеку.

Первые известия вызвали общую тревогу. Многих, однако, тогда успокаивало, что угрожающие письма, судя по почтовому штемпелю, приходили из небольшого французского городка, и казалось, что опасность была далека. Так мог рассуждать только народ, забывающий о своем географическом расположении: Дакс от Лондона не дальше, чем Абердин.

Но теперь, после случая в Палате, всем стало ясно, что страшная Четверка находится здесь, в столице. Лондон почти обезумел от ужаса. Люди подозрительно оглядывали друг друга, подозревая в каждом прохожем члена всемогущей шайки.

Афиши на стенах возвещали:

(Далее следовал перечень шестнадцати убийств, приписываемых «Четырем»).

Целыми днями толпы народа стояли перед афишами, вслух обсуждая высокую награду. Улицы Лондону наполнились шумом и криками. В афишах не было описания преступников: ни особых примет, ни фотографий, ни обычных фраз типа «в последний раз его видели в темно-синем костюме, в сером кепи и клетчатом галстуке». Каким образом, при таких обстоятельствах можно было опознать кого-либо из Четырех в толпе, заполнившей улицы?

Разыскивались люди, которых никто не видел; велась погоня за призраками в темную ночь.

Старший инспектор сыскной полиции Фальмут, известный своей прямотой (одной королевской особе он как-то сказал, что у него нет глаз на затылке), говорил начальнику полиции, что он думает обо всем этом деле:

— Невозможно искать людей, о которых мы не имеем ни малейшего понятия. В конце концов, это могут быть женщины, китайцы или негры. Они могут быть высокие, низкие, толстые и худые. Мы даже не знаем, какой они национальности. Они совершали преступления во всех частях света. Нельзя считать, что они французы, раз они убили несколько человек в Париже; нельзя считать, что они американцы, раз они убили семью Андерсона.

— Почерк, — произнес начальник полиции, указывая на пачку писем, — принадлежит человеку латинской расы. Впрочем, он может быть и поддельный. Предположим, что почерк настоящий. Он одинаково может принадлежать французу, испанцу, португальцу, итальянцу, южному американцу или креолу, и, как я уже говорил, он может быть подделан. Так, вероятно, оно и есть.

— Что вы предприняли?

— Мы захватили всех подозрительных, бывших на учете в полиции. Мы обыскали Маленькую Италию, перерыли весь Блумсбери, побывали в Сохо и произвели чистку всех иностранных кварталов. Вчера мы устроили облаву в Нунхеде, где живут армяне, однако…

Инспектор безнадежно вздохнул.

— С таким же успехом мы могли бы искать их и в самых роскошных отелях. Я не допускаю, что они живут отдельно и встречаются раз или два в день в каком-нибудь неправдоподобном месте.

Он помолчал и рассеянно забарабанил пальцами по столу.

— Сюда приезжал Де Курвиль. Он лично осмотрел всех захваченных в Сохо и, самое главное, допросил своего агента, живущего там постоянно, — ничего! Как и следовало ожидать.

Начальник полиции покачал головой.

— На Даунинг-стрит невероятная суматоха. Никто не знает, что может случиться и чего нужно ждать.

Фальмут встал и взялся за шляпу.

— Веселое времечко, нечего сказать! Вы читали газеты?

Начальник полиции презрительно пожал плечами:

— Кто, скажите, верит тому, что пишут газеты?

— Я, — ответил сыщик. — Газеты обычно правильно отражают общественное мнение.

— А что говорит толпа, вы не имели случая слышать?

— Повторяет то, что написано в газетах.

В Скотленд-Ярде царили печаль и уныние, на Флит-стрит все было заполнено сенсацией. Новости покрывали целые столбцы газет, соперничавших между собой жирными шрифтами и кричащими заголовками, щеголяя иллюстрациями, диаграммами, цифрами и статистическими выкладками.

— Может быть, это мафия? — подбрасывала догадку «Комета» и всеми силами стремилась доказать, что так оно и есть.

«Вечернее слово» скромно предполагало, что речь идет о вендетте и сравнивало Четырех с «Корсиканскими братьями».

«Мегафон» раскопал подробнейшую историю Четырех, наполнив все свои страницы описанием их темных преступлений. Из пыли европейских и американских архивов он вытащил обстоятельные подробности каждого убийства, печатал портреты и биографии убитых.

Редакция утопала в сообщениях внештатных сотрудников. По поводу Четырех сюда сыпались горы анекдотов. Внезапно, словно по мановению волшебной палочки, все пишущие вдруг вспомнили, что всю жизнь близко знали страшную Четверку.

«Когда я был в Италии, — писал автор романа „Вернись“, — я слышал чрезвычайно интересную историю об этих Людях Крови…».

«Единственное место, где эти Четыре Злодея могут скрываться в Лондоне, это „Тайдель Базен“», — писал какой-то джентльмен на бумаге с жирной фамилией «Коллинс» в верхнем углу почтовою листа.

— Кто такой «Коллинс»? — спросил издатель «Мегафона» у потерявшего голову редактора.

— Построчный репортер, — ответил редактор. — Он дает нам заметки о полицейских протоколах, пожарах, похоронах. Недавно он выпустил книжку «Знаменитые могилы Шотландии».

В комнатах дым стоял коромыслом. Редакторские корзины были переполнены телеграммами и заметками, свидетельствовавшими о трагедии, совершавшейся в человеческих умах.

— Он был честным малым, — жаловалась мать провинившегося мальчика-посыльного. — Но с тех пор, как прочитал о Четырех, он потерял голову.

И судьи находили в этом смягчающее вину обстоятельство.

Сэр Филипп Рамон заявил, что впредь не будет принимать газетных репортеров. О возможном преступлении он уклонялся говорить даже с премьер-министром.

Он собирался также сообщить через газеты, что внесение билля в Парламент ни в коем случае не будет отложено, но и боялся, что такой жест может быть чересчур театральным.

С Фальмутом, которому выпало защищать министра иностранных дел, сэр Филипп был необычайно любезен.

— Вы полагаете, что и правда есть опасность, инспектор? — спрашивал он сотни раз. И сыщик уверенно отвечал, что для излишней тревоги нет никаких оснований.

Будучи проницательным, сэр Филипп однако заметил странное выражение в глазах Фальмута и раздраженно сказал:

— Вас удивляет, что я, зная о грозящей мне опасности, не хочу отсрочить билля. Вы будете еще более удивлены, если я вам скажу, что не ведаю опасности, Я просто не могу ее себе представить. Обычно у людей — страх смерти возникает от желания проникнуть в тайны потустороннего мира. У меня этого желания нет.

— Вы абсолютно правы, сэр, — ничего не понял сыщик.

— Но, — поднял палец министр, — я очень хорошо представляю, какие неприятности могут возникнуть у нас с соседними державами.

Фальмуту хотелось зевать.

— Я принял все необходимые меры, сэр, — заметил он, чтоб взбодриться. — Два-три сыщика постоянно будут дежурить здесь и столько же в министерстве.

Сэр Филипп выразил одобрение. Когда вместе с Фальмутом он в закрытой коляске поехал в Палату, было понятно, почему впереди и по сторонам лихо катили велосипедисты, и почему вслед за ними два кэба влетели во внутренний двор Палаты.

В напряженной атмосфере переполненного зала сэр Филипп поднялся на трибуну и спокойно заявил, что второе чтение билля о выдаче политических преступников он назначает на вторник, то есть ровно через неделю.

В этот вечер Манфред встретил Гонзалеса в саду у северной башни Хрустального Дворца. Гвардейский оркестр исполнял увертюру из «Тангейзера», и приятели, пожав друг другу руки, поговорили о музыке.

— Как поживает Сери? — поинтересовался Манфред.

— Сегодня Пойккерт показывает ему город.

Оба рассмеялись.

— А ты?

— В Грин-парке я встретил придурковатого сыщика, спросившего меня, что я думаю о нас самих.

Скова заиграла музыка.

— У нас все готово? — спросил Леон.

Манфред, насвистывая, кивнул головой и присоединился к рукоплесканиям.

— Я приготовил место. Мы пойдем вместе с вами, — говорил он, хлопая в ладоши.

— Там что-нибудь есть?

Манфред лукаво подмигнул:

— Все, что нужно.

Оркестр заиграл королевский гимн. Оба встали и обнажили головы.

Толпа стала рассеиваться в темноте, и Манфред с Гонзалесом повернули к выходу.

Тысячи лампочек освещали сад, и воздух был наполнен запахом бензина.

— В этот раз мы не станем употреблять прежний способ?

— Конечно, нет, — подтвердил Манфред.