Непонятное беспокойство охватило меня, пока я смотрел, как черные ветки деревьев шевелятся на фоне звездного неба. В верхней Сьерре в лунном свете есть нечто странное, неуловимо неземное, словно ужасные тайны, скрытые в бесконечном межзвездном пространстве, там становятся ближе... словно завеса между человеком и Неизвестным делается там очень тонкой...
Мне не нравится ночью в Сьерре — нет! Я слышал слишком много странных рассказов — рассказов о чудовищных следах на снегу, располагающихся далеко друг от друга, рассказах о жалобных криках по ночам с верхушек деревьев, похожих на сказочных баньши... И я слышал перешептывания огней на неземном языке на одиноких вершинах, и видел, как что-то бесшумно летает в небе, закрывая звезды.
А кроме того, у Кернвилля была плохая репутация.
Эти легенды люди передают друг другу шепотом, боясь говорить громко. Геологоразведчики бормотали о тайных пещерах, скрытых в этих горах, где занимались жуткими вещами мужчины и женщины, являющиеся не вполне людьми, — они не могли быть людьми, так как плоть человеческая не выдержала бы тех ужасов, что они творили в тайных пещерах.
Они живут среди людей, скрывая отвратительное зло в своих душах, и, очевидно, мирно уживаются с соседями, потому что вроде бы никто из тех, кого я знал, не мог быть связан с этим таинственным культом.
С проходящей по гребню дороги я видел мерцающие огни внизу в долине. Кернвилль.
Там была моя жена.
Я охотился на тарпона в Каталине, а по возвращении в Голливуд обнаружил, что Сандра исчезла. Она оставила записку о срочной телеграмме от Анама Кина, моего дяди, в которой говорилось, что нам с женой жизненно необходимо срочно приехать в нему в Кернвилль.
Сандра, думая, что я пробуду в Каталине еще несколько недель, не захотела портить мне удовольствие. В записке говорилось, что она поедет сама и поможет всем, чем сумеет.
Я мысленно проклял дядю. Сандра была моей женой всего лишь несколько месяцев, она никогда не встречала старого Анама и знать ничего не знала о черной репутации Кернвилля. И уж точно ничего не знала о моем брате.
Джейсон Бентли — мой брат-близнец и моя полная противоположность по характеру и образу жизни. Я всегда стремился жить тихой, спокойной жизнью, а ему не давала покоя тяга к темным знаниям. Будучи еще ребенком, он любил проводить время в компании цыган, особенно одной старухи, которую все считали ведьмой.
Став постарше, брат принялся вовсю погружаться в зло, ступая в различные, печально известные культы. И всегда он был наиболее активным и наиболее влиятельным лишь в одном — во Зле. Именно он основал Клуб Садомазохистов, который когда-то вызвал в Голливуде такой скандал. И, наконец, он уехал жить к дяде Анаму, о чем я ничуть не жалел.
Мы ссорились при каждой встрече, несмотря на странную внутреннюю связь, которая должна быть у всех близнецов. До меня доходили слухи о его деятельности в Кернвилле, но я знал, что ничего не могу с этим поделать. Было время, когда я протестовал и умолял брата бросить все это, но на своем горьком опыте научился, что только нарвусь на оскорбления, пытаясь спасти Джейсона от злой участи, которую избрал он сам.
Две мили назад машина, на которой я ехал в Кернвилль, сломалась. Мой водитель, молодой человек с выпуклыми глазами и слабовольным подбородком, оставил мне на выбор пройти остальную часть пути пешком или провести с ним ночь в тесной машине. Я расплатился, взял чемоданы и пошел пешком. Это была опасная экскурсия, несмотря на неестественно яркие звезды и луну, потому что с одной стороны дорога тянулась над пропастью. Но теперь, увидев расстилавшийся внизу Кернвилль, я почувствовал облегчение. Даже пользующийся дурной славой город лучше, чем темная дорога и странная тревога, угнетавшая меня. Из освещенного строения впереди раздался взрыв смеха, и я поспешно двинулся туда. Это был, очевидно, деревенский магазин. Через окно я увидел листы оберточной бумаги, накрывающие товары. Проеденные древоточцами ступени крыльца заскрипели у меня под ногами.
Я открыл дверь и вошел. Люди, собравшиеся у печки, обернулись. Один что-то крикнул, и стул под ним внезапно раскололся. Он полетел на пол, но тут же поднялся на ноги — высохший, изможденный пожилой человек с пятнами от табака на свисающих усах. Он впился в меня по-рысьи желтыми глазами, из уголка приоткрывшегося рта потекла струйка слюны. Если я когда-либо и видел абсолютный страх на человеческом лице, то именно сейчас. Он беззвучно пошлепал губами, но не смог ничего сказать. Затем откашлялся и все-таки выдавил из себя хриплое:
— Чур меня! Ты... Ты... вернулся...
Он замолчал, задохнувшись. Озадаченный, я поставил чемоданы и шагнул к нему. Тогда он закричал — буквально закричал! — на меня:
— Держись от меня подальше! Не трогай меня... Чур! Чур!
Я остановился, глядя на других в поисках объяснения, но от них было мало помощи. В их выпученных глазах отражался тот же страх, что и на лице стоящего передо мной человека. Старик, похоже, обезумел от страха. Прежде чем я успел шевельнуться, он выхватил из-под рубашки револьвер — старомодный, но все же достаточно смертоносный, тем более, что он носил следы смазки. Старик направил оружие на меня.
Думаю, в тот момент я был ближе к смерти, чем когда-либо. В глазах старика не было никакого гнева — только страх, только невероятный ужас. Но там была также и готовность убивать. Тогда я бросился на него, понимая, что не успею.
Револьвер выстрелил. Я остановился, в течение одной безумной секунды задавая себе вопрос, почему я не чувствую боли. Затем услышал у себя за спиной звон разбившегося стекла и увидел, что какая-то девушка борется со стариком, пытаясь отобрать у него револьвер. У нее это не получалось, но через мгновение я пришел в себя, шагнул вперед и вывернул оружие из его застывшей руки. Остальные не сделали ни движения, чтобы остановить меня, — они только съежились и отпрянули назад, с необъяснимым страхом в глазах.