Четырнадцатое февраля следующего года…
— Вы ищете что-то особенное? — спрашивает девушка-консультант.
Прищуриваюсь от яркого, холодного света в витринах.
— Хотелось бы… — выговариваю задумчиво.
— Для себя?
Отрицательно мотаю головой и складываю руки на груди.
— Для жены?
— Хотелось бы… — усмехаюсь.
Если согласится, конечно.
— Я вас поняла, — продавец улыбается и указывает рукой на витрину справа. — Помолвочные кольца здесь. Вы знаете размер?
— Знаю. Шестнадцать с половиной.
Эту секретную информацию мне добыл Демидов. Подружиться со Львом было нелегко, но так как цели у меня такой не было, всё получилось.
— Так… На какой вы рассчитываете бюджет?
— Не имеет значения, — произношу фразу, от которой Ива начала бы метать в меня молниями.
— Отлично, — глаза девушки загораются.
Через полчаса выхожу из торгового центра с детским чувством предвкушения.
Усаживаюсь в тачку и грею зад. Февраль в этом году сошел с ума. Который день небо выдает такие порции осадков, что впору обзаводиться снегокатом и парой собак в упряжке.
Дома приятная тишина.
Тепло и вкусно пахнет какими-то палочками или аромасвечами, которые Ив сметает с полок в супермаркете. Хозяюшка моя.
— Привет, — выглядывает с кухни Кудряшка.
— Здравствуй.
Скинув кроссовки, хватаю её за талию и тащу в гостиную. Рухнув на диван, усаживаю сверху и целую. Она ластится.
— Ай, — взвизгивает неожиданно. — Какой ты холодный.
Тянусь к карману, потому что, когда дело касается Задорожной, терпение меня покидает. До вечера я не доживу.
— А ты где был-то, Костров?
— В клубе. Сегодня тренировка у младших была.
— Тогда, ладно, — её глаза вспыхивают и тут же гаснут.
Знаю, что сомневается.
Не доверяет. Но виду никогда не показывает. А я, если замечаю это выражение лица, стараюсь угодить ещё больше.
Но так горжусь своей девочкой!
Запомнила, что доказывать я по жизни заебался и никогда, ни разу не попросила у меня доказательств. Даже, когда имела на это право. За эту жертвенность, пусть и напрасную, потому что я чист как венецианское стекло, люблю свою женщину еще больше.
А ещё за то, что никогда не учит и не дает советов. Не тянет с иронией любимое женское «я же говорила», и не закатывает глаза.
Моя Ива — настоящая женщина.
Не сразу разберешь сильная она или слабая, непреклонная или гибкая, мягкая или с характером.
За год так нихуя и не разобрался.
— Что это? — на светлом лице радостное предвкушение.
— Устрица, — бурчу, открывая бархатную коробку.
— О нет, Вэл, — стонет она. — Ты так со мной не поступишь. В этом году даже ради тебя не попроб…
Обрывается на полуслове и замирает. Глаза увлажняются, но почему-то чувствую её облегчение…
— Мы ведь подождать хотели, — шепчет тихо.
— Подождали уже, — беру узкую кисть в ладонь.
Сам дрожу, как перед первым матчем. Гормоны зашкаливают.
— Выйдешь за меня замуж, Задорожная? Если тебе богиня астрологии разрешит.
— Бог мой, ты все еще это помнишь, да? — виновато потирает нос. Взгляда с кольца не сводит.
— Нет. Я шучу, Ив.
Извлекаю украшение из коробки. Оно из белого золота, с камнем в два карата. Огранка в форме сердца.
Вообще, сегодняшний праздник, я считаю вроде как особенным. Так, пусть будет вдвойне таким.
— Да, конечно, я за тебя выйду, Вэл. С удовольствием стану Костровой.
В сердце словно в ворота на высокой скорости мяч влетает. Счастья полные штаны. В груди гранаты взрываются, башка не варит.
— Люблю тебя. Мне кажется, всегда любил, — признаюсь. — Но последний год основательнее.
— А ты меня за день влюбил, — напоминает. — Для тебя вообще нет ничего невозможного, Костров. У тебя все получается. Всегда.
Обнимаю свою девочку крепко. Целую приоткрытые губы, задираю подол платья повыше и сжимаю ягодицы. Рывком вминаю их в свой пах, так что Ива вскрикивает.
— Хочу тебя, — хрипло сообщаю. — Можно, Ив?
— Ну уж теперь то, пожалуй, да, — шутит она и звонко смеется.
Приспускаю вырез платья и забираю в рот острый сосок, сам с ума схожу от ощущений внутри.
Оттого что моя!
Моя. Моя. Моя.
Девочка. Девушка. Женщина.
Всегда. В любом возрасте была моя.
Член наливается похотью и напоминает о себе отчетливым прострелом в паху. Перекатываю во рту розовый сосок и нетерпеливо перехожу к другому. Мну бедра, талию. Всю её подчиняю себе.
— Вэл, — трется Ив об меня, запускает пальчики в мои волосы.
Прижимается, стонет. Всхлипывает. Тоже хочет.
Тянется к ширинке. Распаковывает член, пару раз проводит по нему ладонью и привстает.
— Помоги, — просит, кусая губы.
— С удовольствием.
Придерживая платье, сдвигаю ткань белоснежного кружева и срываюсь, кружу по клитору пальцем, растираю влагу.
— Боже, Костров. Как это приятно, — Ива ухватившись за мои плечи, выгибается.
— Иди ко мне.
Она снижается, медленно насаживается до упора и замирает. Чувствую себя как зверь перед схваткой. Кружу глазами по её лицу. А потом Ивам улыбается широко, игриво уводит подбородок, когда собираюсь поцеловать.
Ждет реакции… Распаляет, волнует.
Пиздец, съел бы.
— Ах так, — рычу, резко переворачивая податливое тело, валю на диван и совершаю первый толчок, за ним еще один.
И еще.
Она сама тянется, гнется, вьется. Рассыпается подо мной, а потом кричит. Кончает от моего члена с ярким румянцем на лице. Облизывается. От этой картины и я взрываюсь оргазмом.
Кончаю в неё. Мы вроде как договорились.
Затем укладываюсь на диван и тяну ее на себя.
Пытаюсь наладить дыхалку, пора, пожалуй, бегать начать. Хотя бы по утрам. За год вообще расслабился, как уличный кот, который прибился к дому.
После ночи в гостинице ровно год назад я был ошарашен. Все начиналось как флирт. Соболев предложил стать свидетелем, я попросил в напарницу бывшую соседку. Иван рассказал, что Ива должна была приехать с молодым человеком, но в последний момент они расстались.
Потом увидел её в платье. Тонкие плечи, изящные руки, волосы эти пушистые.
Пздц.
Захотел себе. Сам не понимал тогда. Зачем? Куда? У самого жизнь с мясо с этой травмой!
Когда разъехались от ощущений потрясывало.
Душа к Иве еще не привыкла, в Питер поначалу не тянуло. А сердце её требовало, с каждый днем все больше и больше.
Общались, созванивались. Продолжал работать. Куда-то ходить. Как-то жить, если можно так назвать.
Забрать Кудряшку к себе — огромная ответственность. Девчонка, как и я, травмированная. Обидеть её я бы не позволил даже себе, надо было сделать полную переоценку. Планов, установок, образа жизни…
Кто знает? Забери я её сразу, может, и не срослось бы?
Эта пауза нам обоим была необходима.
В жизни вообще нет ничего лишнего. Жизнь до ужаса практична.
— У меня тоже кое-что есть для тебя, любимый, — проговаривает Ив загадочно.
Поднимается с дивана, поправляя платье, и топает в сторону прихожей. Провожаю её глазами не в силах понять, что в ней изменилось. То ли походка стала другой, то ли я заработался окончательно.
— Вот, — несется обратно, запрыгивает рядом.
Тонкая лямка заманчиво слетела с плеча, мелкие кудряшки торчат из стороны в сторону, создавая волнующее меня облако. Она не накрашена, но такой я люблю её даже больше. Конечно, каждому мужику пиздец как приятно видеть свою женщину при полном параде. Шпильки, манящий шелк, сбивающие с ног духи и макияж с укладкой.
Но вот такой, домашний образ всегда ближе.
— Что это? — спрашиваю, поднимаясь.
Застегиваю ширинку.
Скидываю ноги на пол, и упираю в них локти.
— Это… подарок для тебя.
— Ммм… — тяну, нахмуриваясь.
Ива — первый человек в этом мире, который преподносит мне подарки. И делает это всегда феерично, с размахом.
На Новый год она украшала нашу квартиру так, что Кремлёвская Ёлка обзавидовалась бы. А в полночь подарила мне картину, на который изображены мы с ней. Обнаженные, спиной к спине. Рамка с ней сейчас висит в нашей спальне.
— Открывай скорее, хмм… муж.
Улыбаюсь широко, как придурок.
— Скажи ещё.
— Муж, — округляет она глаза и выдает с придыханием. — Мой муж — Вэл Костров.
Вытягивает прямо передо мной руку с кольцом. Целую тонкие пальчики по одному, а затем внутреннюю сторону ладони.
— Давай, — кивает Кудряшка на коробку.
— Ну окей, — тяну за ленточку.
— И улыбайся, дорогой. Тебя снимает скрытая камера.
Прилежно давлю лыбу, пока она светит мне в лицо вспышкой от айфона.
И вскрываю…
— Твою мать, — произношу тихо…
С благоговением извлекаю из коробки крохотные футбольные бутсы и следом — детскую форму с надписью на спине «МиниКостров».
Непонимающе смотрю на Ив.
Руки дрожат. Душа отлетает.
— Это что…
Она легкомысленно пожимает плечами и обворожительно улыбается, продолжает светить телефоном.
— Там ещё кое-что для тебя, — кивает в коробку.
Как дебил следую за её взглядом и «контрольным выстрелом» вытягиваю открытку с изображением футбольного поля.
Развернув её, читаю текст:
«Моему будущему папочке, как лучшему нападающему по версии мамочки».
В груди тросы обрываются. Прикрыв глаза рукой, опускаю голову и восстанавливаю дыхание.
Я никогда не хотел детей — факт.
Никогда.
Пожалуй, боялся стать таким же, как мой отец. Тираном, запугивающим собственных детей. Я заранее слишком их любил, чтобы доверить даже самому себе.
В последнее время о беременности Ив говорила все чаще. Подружки все родили, некоторые не по разу, и я чувствовал, что моя тоже хочет.
Тогда я подумал, мы живем один раз. Сколько нам осталось? Каждый день в мире происходит лютый пиздец. Глобальное потепление, в конце концов. И чего мне бояться? Я точно не собираюсь становиться похожим на отца.
Я смог. Я другой. Я… лучше?!
Конечно, лучше.
Каждый день вижу подтверждение этому в глазах любимой женщины.
— Скажешь что-нибудь? — настороженно спрашивает Ив.
Пугается, потому что я всё еще сижу неподвижно.
— Ты не рад? — ахает она.
— Рад, конечно, — хриплю. — Пиздец как рад.
Убираю руку и, резко отбросив телефон, усаживаю её к себе на колени. Прижимаюсь щекой к мягкой груди, она обнимает мои плечи.
Всё, что я помню из детства хорошего — это её волосы-антенны и огромные, полные грусти глаза. Мне все время хотелось насмешить Иву, растормошить, развеселить, но сделать это было не так просто.
Протягиваю ладонь к её пока еще плоскому животу и чувствую приятное тепло, которое идет изнутри.
— Если татуировки передаются через гены, я тебя убью, Костров, — усмехается она.
— Не передается, не барагозь. И ты говорила, что тебе они нравятся?
— Мне все в тебе нравится, Костров, — вздыхает умиротворенно.
— Когда там дом будет готов?
— Летом.
— Надо запланировать детскую.
— Я давно её запланировала, — выговаривает она скромно.
— Резво. Самостоятельная, значит…
— Нет, — чувствую, что улыбается и в душе растекается удовлетворение. — Просто… я ведь жена нападающего…
Конец