Влюбленный призрак

3 В ЧУЖОЙ ГОЛОВЕ

Фатер Ландис жила теперь в сырой и темной берлоге, которую она терпеть не могла и мечтала бы никогда не видеть, не говоря уже о том, чтобы ее снимать. Но когда она порвала с Беном и съехала от него, ей лихорадочно хотелось найти какое-нибудь пристанище, а эта квартира была единственной доступной при ее финансовых возможностях в то время. Фатер плохо справлялась с отчаянными положениями, и это ужасное обиталище было убедительным тому доказательством. Не осознавая этого, она всякий раз, открывая дверь и включая свет, сутулила плечи и искажала лицо гримасой, готовясь к тому, что ей придется увидеть. Оказавшись внутри, Фатер иной раз принималась расхаживать вокруг и распевать, обращаясь к стенам, к комоду и к разрозненно стоящим шкафам мебельной стенки: «Мерзость, мерзость, мерзость!» Ее ярко-голубая кушетка в этой мрачной и унылой темнице выглядела совершенно неуместной. Не раз она извинялась перед этим предметом меблировки, обещая, что она заберет его оттуда вместе с собой, как только сможет.

Даже пес вроде бы ходил по этой квартире крадучись, опуская голову и поджимая хвост всякий раз, когда в ней оказывался. Но кто стал бы его порицать?

Чтобы хоть в малой степени это компенсировать, Фатер покупала в супермаркете лучшую собачью еду для Лоцмана. Когда она вскрывала банки, пахло так славно, что однажды она немного попробовала на вкус. Недурно. Она также купила две собачьи миски того же цвета, что и кушетка. Они стояли рядом с холодильником в ее кухоньке размером с телефонную будку. Хотя их веселая яркая голубизна была прекрасной попыткой скрасить жилище, им не удалось поднять настроение, царившее в квартире, даже на один дюйм. А что на свете могло бы справиться с этой задачей в таком месте? Она жила в полуподвальной квартире с двумя маленькими окнами и бетонным полом, который всегда был холодным. Слабый солнечный свет просачивался туда едва ли не случайно, и его никогда не было много, никогда — достаточно. Как могло быть иначе?

Подобно некоему подозрительному созданию из рассказа Кафки, Фатер жила теперь ниже уровня земли. Она купила в IKEA шесть ламп и держала их включенными все время, когда находилась дома.

Ее квартира совсем не походила на квартиру Бена с ее четырьмя выходившими на восток высокими окнами, через которые вливался яркий утренний свет, с потертыми, но теплыми паркетными полами и с этим забавным старым персидским ковром, на котором любил лежать Лоцман. В совершенно уродливом контрасте ее новое жилище было таким местом, куда отправляются хандрить. Как только вам становится лучше, вы оттуда бежите, чтобы никогда не вернуться.

Сам дом был восхитителен, и именно это в первую очередь ее привлекло. Стоило только взглянуть на него снаружи, с улицы, как вы думали — вот это да, что за чудное место, чтобы здесь жить! Владела им чета старых лесбиянок по имени Робин и Клара, и были они большими скрягами, у которых водились деньги, но которых возмущала необходимость их тратить. Каждые несколько лет дом красили веселой желтой краской, а каждое окно было снабжено цветочным ящиком. Но краска оказывалась самой дешевой, какую им удавалось найти, а все цветы были анемичными анютиными глазками, выращенными из семян в конверте, которые можно купить в любой цветочной лавке за один доллар сорок девять центов.

Квартира Фатер долгие годы использовалась только в качестве склада. Даже сейчас в ней иногда пахло сыростью и плесенью, а иногда тянуло духом старых журналов и влажных картонных коробок, которые пребывали здесь десятилетиями, никем не потревоженные. Эти женщины не могли себя заставить что-либо выбросить, особенно если за ту или иную вещь они уплатили хорошие деньги, пусть даже многие годы назад.

Единственная причина, по которой они отремонтировали свой полуподвал, состояла в том, что их адвокат сообщил им: если они его восстановят, то смогут сдавать квартиру, но налога на доход от нее не платить, потому что им обеим было более шестидесяти пяти. В течение нескольких дней после этого откровения журналы и коробки уступили место съемщикам, хотя никто из них не задерживался там слишком долго.

Обеим старухам Фатер Ландис очень и очень нравилась, но они не предпринимали никаких попыток сделать ее квартиру или ее в ней проживание хоть сколько-нибудь приятнее. Им нравился и Лоцман, потому что он был спокойным, серьезным псом и отличался хорошим поведением. Они даже не возражали, когда собака садилась на небольшой клочок травы перед дверью Фатер, греясь на солнце. Им хотелось бы, чтобы Лоцман был немного дружелюбнее и признательнее, когда они его гладили, но всего сразу получить невозможно.

Вернувшись этим утром от Бена, Фатер вставила ключ в замочную скважину и начала бессознательно горбить плечи. В квартире звонил телефон. Она едва не споткнулась о букву «Д», так как положила ее на землю, чтобы управиться с ключом. Терпеливо ожидая поблизости, Лоцман поднял на нее взгляд, но его выражение ни о чем не говорило. Выражения всех собак ни о чем не говорят, но в морде Лоцмана присутствовало нечто, что обычно сообщало ей, о чем он думает. Или, по крайней мере, она так считала.

Фатер наконец открыла дверь, оттолкнула с дороги проклятую «Д» и быстро пошла к телефону. Лоцман последовал за ней. Оказавшись внутри, он первым делом поднял голову и принюхался, проверяя, не появились ли в воздухе какие-нибудь новые интересные запахи. Затем пес направился к своей миске. Время от времени там появлялись вкусные кусочки.

Слегка запыхавшись, она сказала в трубку:

— Алло?

— Нам надо поговорить.

Ее глаза расширились от удивления. Она бессознательно положила другую руку на столик.

— Бен?

— Нам надо поговорить.

— Я же только что у тебя была. Почему ты не поговорил со мной тогда?

Он громко вздохнул, но ничего более. Она ждала, чтобы он продолжил.

— По телевизору показывали тот фильм.

— Какой фильм?

— Старую комедию с Кэри Грантом и собакой — мистером Смитом. Что за смешное имя для собаки! Как это умно.

— Ты имеешь в виду тот фильм, где они не могут расстаться из-за собаки?

— Да.

— Глупый фильм, я помню.

— Согласен, но диктор сказал, что это одна из «великих классических комедий». Ее как раз показывали. Как только ты ушла, я включил телевизор, а там идет эта чертова картина. Смешно, да? Ты выходишь из дверей с нашей собакой, а эту штуковину как раз крутят по ТВ. Слушай, нам на самом деле надо поговорить.

Этого фильма по ТВ не показывали. Лин специально запустило его, чтобы Бену стало плохо: привидение было очень зло на него из-за того, что он так по-идиотски вел себя по отношению к Фатер. Теперь они вдвоем сидели за кухонным столом, глядя прямо друг на друга. Бен, конечно, этого не знал. Он как раз думал, что находится там один и говорит по телефону с женщиной, которую так сильно хотел вернуть в свою жизнь, что готов был отдать за это половину Вселенной.

Фатер отвечала решительно и раздраженно:

— Мы уже говорили обо всем, Бен. Больше говорить не о чем.

— Нет, есть. Есть… кое-что.

Она замотала головой и укусила ноготь большого пальца. Нахмурилась. Ей это не нужно. Ни сейчас, ни вообще когда-либо.

— Кое-что? Это мне мало что проясняет, Бенджамин.

Ее утомляла его манера говорить, особенно о вещах, действительно имевших значение. Это доводило ее до изнеможения.

Лин понимало, что происходит что-то очень важное. Сумеет ли Бен Гулд справиться с этим? Скажет ли ей?

— Нам действительно надо поговорить, Фатер.

Теперь пришла ее очередь вздохнуть. Его голос начинал звучать как испорченная пластинка, и это было странно.

— Ты, Бен, сказал это уже несколько раз. Но мы уже обо всем говорили, ты понимаешь, что я имею в виду?

Она старалась, чтобы ее голос звучал по-доброму, но это было трудно.

— Нет, это другое. Это совсем-совсем не то, что ты думаешь. Могу я попросить об одном последнем одолжении? Всего об одном?

Она посмотрела в потолок.

— Что за одолжение?

— Я хочу, чтобы ты встретилась со мной. Согласна?

— Когда? Где?

— Андерхилл-авеню, сто восемьдесят два. Через час. Ты согласна сделать это для меня? Ради того, что у нас когда-то было?

Она колебалась, ее поразило то, какие слова он использовал. Серьезной причины отказаться не было, поэтому она неохотно согласилась. Но в голосе ее явно слышалось неудовольствие. Она приведет с собой Лоцмана, потому что от ее дома до Андерхилл-авеню было недалеко. По крайней мере, они немного прогуляются.

— Хорошо, я там буду.

— Спасибо, Фатер. Огромное спасибо.

После несчастного случая, в котором она должна была погибнуть, Даньелл Войлес увлеклась чтением Библии. Она не особо об этом распространялась. Каждое утро перед завтраком она читала по меньшей мере пять страниц. Затем закрывала глаза и размышляла над тем, что только что прочла. Усердно размышляла. Прежде Даньелл никогда не читала Библию от корки до корки. До сих пор этот опыт был по большей части скучным, но она намеревалась его завершить. А после того, как управится, она хотела следующим делом прочитать Коран. До несчастного случая она не проводила много времени в думах о Боге, но в эти дни она, конечно же, о нем думала.

Однажды Даньелл со своим парнем отправились на пикник. С давних пор они много ссорились, и им требовалось некоторое время, чтобы все уладить. В противном случае, как они оба понимали, их отношения оказались бы под серьезной угрозой. Место для пикника находилось в получасе езды от магистрали. День стоял прекрасный, и дорога была пуста. Когда они были на полпути, Даньелл что-то краем глаза заметила. Когда она повернула голову, то увидела маленький одномоторный самолет, круто пикировавший в каменистое поле сбоку от шоссе, очень близко от них.

Впоследствии Даньелл говорила, что ей не запомнилось ничего, кроме звуков. Сначала она услышала долгое громкое бу-у-у-у-ум, когда самолет ударился о землю. Затем — скрежет металла и звон стекла. Вот и все, но это было огромным благом, если учесть то, что случилось дальше.

Разбившись вдребезги при ударе, взорвавшийся самолет выпустил по всем направлениям сотни горящих осколков, расплавленной резины и всего прочего, подобно шрапнели. Кое-что из этого достигло дороги, потому что она проходила близко. Два куска от фюзеляжа угодили в машину. Колесо шасси ударило в капот, разбив фару. Колпачок шариковой ручки из нержавеющей стали, валявшейся забытой на полу самолета, пробил ветровое стекло машины и угодил в лоб Даньелл как раз над правой бровью.

Существуют раны, которые должны нас убить, или эпидемии, ужасные катастрофы. Когда величайших экспертов на земле спрашивают, как такое возможно, они могут только обследовать выжившего, пожать плечами, как все остальные, и неловко улыбнуться. Чудеса иногда все-таки происходят.

Изучив тяжелое ранение в голову, полученное Даньелл Войлес в результате несчастного случая, доктора были уверены, что она умрет вне зависимости от того, что они для нее успеют сделать. Во время крайне опасной шестичасовой операции колпачок ручки был извлечен из ее мозга. Никто из медицинской бригады не ожидал, что она доживет до утра.

Полугодом позже она сидела на велотренажере в гостиной своей квартиры, медленно, но упорно вращая педали и читая между тем журнальную статью об обретении внутреннего мира.

Когда позвонили в дверь, она удивленно подняла голову. Она никого не ждала, потому что была суббота и она не назначала никаких встреч и не строила никаких планов. Спустившись с велотренажера, она подтянула свои спортивные штаны, имевшие обыкновение сползать всякий раз, когда она занималась. Направилась к двери, отчасти еще погруженная в статью, отчасти недоумевая, кто бы это мог к ней пожаловать. Даньелл была женщиной дружелюбной. Она открыла входную дверь без мысли о том, что находившийся по ту сторону, кем бы он ни оказался, мог причинить ей вред.

Там стояла очень высокая женщина в желтой бейсболке, державшая на поводке собаку. Ни собаку, ни ее хозяйку Даньелл никогда прежде не видела.

— Здравствуйте. Вы Даньелл Войлес? — спросила женщина, нерешительно улыбаясь.

— Да, это я.

— Меня зовут Фатер Ландис. Простите за беспокойство, но мне хотелось бы поговорить с вами о вашем несчастном случае, если вы не против.

— О моем несчастном случае?

Даньелл инстинктивно коснулась глубокой вмятины и шрама на своей голове, которым предстояло сопровождать ее всю оставшуюся жизнь.

— Да. Не могли бы вы уделить мне несколько минут?

Фатер была не одна. Рядом с ней стоял Бенджамин Гулд, но Даньелл его не видела. Она не могла его видеть. Она не видела его на протяжении всего времени, что провела у нее эта высокая женщина.

Она не слышала Бена, когда он обычным голосом обращался к Фатер, говоря ей, какие вопросы ей задавать, и, прежде чем Даньелл успевала ответить, сообщая, какими будут ее ответы, слово в слово. Она не видела, как он расхаживал по ее квартире, как открыл холодильник, а затем громко сказал: «Пуф!» — увидев, как мало в нем продуктов. Она не видела его, когда он уселся рядом с ней на кушетку, после чего они оба смотрели прямо на Фатер.

Час назад Бен и Фатер встретились рядом с многоквартирным домом, в котором жила Даньелл. День был солнечным, и оба они надели бейсболки, чтобы защитить глаза от избытка света. Бен подарил ей желтую кепку месяц назад. Сейчас он был тронут, убедившись, что она ее по-прежнему носит. Увидев Бена, Лоцман трижды вильнул хвостом, после чего стал смотреть на щенка лабрадора, шедшего по противоположной стороне улицы.

Фатер ожидала, что Бен объяснит, зачем он просил ее прийти. Вместо этого он жестом пригласил ее проследовать за ним в близлежащий парк. Они уселись на коричневую скамейку, и он поведал ей свою историю. При всей своей запутанности она не заняла много времени. Когда он закончил, она смотрела на Бена Гулда так, словно никогда прежде его не видела. Она не могла скрыть ни удивления, ни страха. Он был к этому готов.

— Это сумасшествие. Бенджамин, это полное безумие.

— Знаю, это звучит именно так, но это правда.

Гулд говорил спокойно и очень убедительно. Он знал, что убеждать ее придется долго.

— Бен, у меня мурашки по коже. Ты меня пугаешь.

— Представь себе, каково мне! Я прошу тебя об одном — пойти со мной к ней на квартиру и увидеть все своими глазами. Можешь мне не верить, но посмотри сама.

Она дернула свою кепку за козырек.

— Ты уже дважды это говорил.

Он кивнул.

— И еще раз скажу: пойди и посмотри сама. Постучи в дверь и пронаблюдай, что произойдет. Я буду рядом.

Они продолжали говорить. Чем больше она слушала, тем в большее приходила замешательство, потому что он был очень убедителен. Это, вне всякого сомнения, было самой безумной историей, которую он ей когда-либо рассказывал, а Бен не был склонен рассказывать безумные истории. Но то, как он все это описывал, заставляло ее поверить ему.

— Кто она такая?

— Просто какая-то женщина. Незнакомка.

— Откуда ты ее знаешь?

— Я не знаю ее, Фатер. Об этом-то я тебе и толкую: я эту женщину никогда в жизни не видел.

— Так ты говоришь, что однажды ни с того ни с сего это стало происходить с незнакомкой, которую ты никогда не встречал раньше? — Голос у нее был недоверчивым.

— Да.

Фатер глядела на него, теребя нижнюю губу. Она привыкла думать, что хорошо его знает, но только что услышанное меняло все. Это объясняло, почему он положил конец их отношениям. И почему он вел себя так странно на протяжении нескольких месяцев. Это объясняло все и ничего. Ей до самой глубины души хотелось, чтобы она ничего этого никогда не слышала.

— Что же, по-твоему, я должна с этим делать, Бен? Что мне теперь с этим делать?

— Пойди к этой женщине и убедись, что я говорю тебе чистую правду.

Она резко встала и пошла прочь, таща за собой пса. Через несколько мгновений Бен последовал за ней. Перед домом Фатер остановилась и спросила, не оборачиваясь к нему:

— Что мне следует ей сказать?

— Скажи, что хочешь поговорить о ее несчастном случае. Скажи, что ты журналистка и пишешь статью о посттравматическом стрессе. Или что кто-то из твоих родственников…

— Я справлюсь, — отрывисто сказала она, вскидывая руку, чтобы его прервать. Она не хотела больше ничего слышать. Хотела только одного — чтобы он замолчал.

Когда Фатер нажала на звонок, Бен стоял рядом. Когда же Даньелл открыла дверь, то смотрела прямо на Фатер. Выражение ее лица ясно говорило о том, что она видит только женщину и ее собаку.

— Здравствуйте. Вы Даньелл Войлес?

Впервые это случилось с Беном тем вечером несколько месяцев назад, когда они видели, как в пиццерии ударили ножом человека. После разговора с полицией и дачи показаний пара направилась прямиком в бар — пропустить по стаканчику и хоть немного успокоиться.

Оба они любили сидеть за стойкой. Высоко в углу этого заведения на стене был укреплен телевизор с большим плоским экраном. Он был настроен на спортивный канал. Они выпивали, говорили и пытались обрести самообладание, утраченное после того, как они стали свидетелями ужасного события, произошедшего незадолго до этого.

Время от времени Бен поднимал взгляд на экран, чтобы увидеть, какую там показывают игру. Раз или два его взгляд задерживался там, меж тем как Фатер что-то ему говорила. Ее это не беспокоило. Теперь они общались друг с другом достаточно долго, и она знала, что он может смотреть куда-нибудь в сторону и в то же время внимательно ее слушать. Это было одной из отличительных черт ее друга и ничуть ее не огорчало.

Глянув в очередной раз на телевизор, он нахмурился. Потому что вместо футбольного матча между «Рома» и «Лацио», показывавшегося на экране несколько мгновений назад, теперь давался крупный план раскрытого рта. На экране шла хирургическая операция. Первым позывом Бена было воскликнуть: эй, ты только посмотри! Но он знал, что Фатер терпеть не может крови, и помнил, что этим вечером они и без того стали свидетелями ножевого удара. Прищурившись, чтобы лучше сфокусировать взгляд, он не отрывался от телевизора.

В то же самое время, когда он смотрел в экран над стойкой, Даньелл Войлес смотрела телевизор в своей гостиной. Оба они видели совершенно одно и то же: видеокассету по хирургии. Даньелл была ассистенткой дантиста и гордилась тем, что следит за новейшими достижениями в этой области. Восстанавливаясь после своей операции, она подолгу изучала видеокассеты с операциями, которые проделывал ее босс, доктор Франц.

Пока Бен с отвращением смотрел на эти кадры, Даньелл смотрела на те же кадры, жевала попкорн и прикладывалась к банке «Доктора Пеппера». Бен пил водку, но внезапно рот его наполнился отчетливым привкусом попкорна. Который затем был смыт густой сладостью и пузырьками слабоалкогольного напитка.

Все происшествие длилось несколько секунд. Когда оно закончилось, он решил, что это последствия шока — некая часть изнуренного мозга выкидывает номера из-за недавней поножовщины. Но на самом деле это было только началом.

В последовавшие дни Бен Гулд испытывал на себе неослабное влияние Даньелл Войлес. Каждый раз, когда это случалось, он словно становился ею на короткие промежутки времени. Он видел ее глазами, ощущал вкус всего того, что она клала себе в рот, и знал каждую ее мысль, появлявшуюся на протяжении тех секунд, когда он находился внутри ее. Даньелл ни о чем таком известно не было. Это влияние было полностью односторонним.

Испуганный, он узнавал, кто она такая, что с нею случилось, во что она верила, о чем мечтала и чего боялась. Он не мог противиться повторениям этого опыта, случавшимся снова и снова. Бывало, Бен стоял возле кухонной раковины у себя в квартире и пил воду из стакана. Без какого-либо предупреждения он вдруг оказывался стоящим перед зеркалом и глядящим на отражение лица Даньелл. Пока она красила губы помадой, рассматривая себя в зеркале и думая о том, что надо сегодня сделать, он полностью воспринимал все, что она видела, что ощущала, что думала. В то же время он всегда оставался и отдельным, обособленным Беном Гулдом. С той же внезапностью это переживание прекращалось и он возвращался в свою собственную жизнь. После той ночи в пиццерии это случалось с ним много раз. Все это он рассказал Фатер Ландис, сидя рядом с ней на скамье в парке по другую сторону улицы от дома Даньелл.

Вот почему в последние месяцы Фатер казалось, что он отдаляется. Разумеется, причудливость происшедшего влияла на его поведение. Это наконец сделалось для нее невыносимым, и она стала напрямик расспрашивать его, в чем дело. Но к тому времени Бен очень боялся, что сходит с ума, и поэтому ее тревога только все обострила и заставила его еще сильнее от нее отдалиться. Спустя короткое время она сказала ему, что не может больше мириться с этой ситуацией, и съехала.

Вскоре после этого Бен в первый раз отправился на квартиру Даньелл Войлес. Он знал ее имя и адрес, потому что она как-то раз вытаскивала свои водительские права, чтобы удостоверить свою личность при обналичивании чека. Он позвонил в дверь, и она отозвалась, но никого не увидела на пороге. Она пожала плечами и закрыла ее. Он позвонил снова, и она снова открыла дверь, на этот раз нахмурившись. Увидев пустой коридор, она вышла в него на три шага, надеясь заметить проказника. Когда она так поступила, Бен скользнул мимо нее и вошел в ее квартиру.

Его не удивило, что он оказался для нее невидимым. Раньше он всеми способами, какие только мог вообразить, пытался связаться с Даньелл, находясь внутри ее. Он говорил, свистел и пел, но ничто не действовало.

— Здравствуйте, — сказал он ей сейчас обычным голосом, находясь от нее в двух футах.

Она закрыла входную дверь, покачала головой и вернулась к телевизору.

— Вы меня слышите? Видите меня?

Она в рассеянности подняла пульт и нажала на кнопку, чтобы увеличить громкость.

Бен сунул указательные пальцы в рот и издал оглушительный свист. Даньелл нацелилась пультом на телевизор. Скучающее выражение на ее лице подтверждало, что она ничего не слышала.

Сунув руки в карманы, он обходил ее маленькое жилище, глядя на вещи, которые уже видел раньше. Квартира состояла из гостиной, спальни, кухни и ванной комнаты, настолько маленькой, что в ней едва помещались раковина и душ. Весь обход занял всего несколько минут. У Даньелл была массивная мебель и вкус к чучелам животных. Каждое помещение было окрашено веселой пастелью разных цветов. Насчитывалось одиннадцать чучел. У нее была очень хорошая авторучка, которой она часто писала друзьям длинные письма. Постиранные вручную вещи она развешивала в ванной. Стряпухой была посредственной. В ящике для столового серебра лежали два ножа, две вилки, две ложки, белый пластиковый половник и красный швейцарский армейский карманный нож со множеством лезвий.

В гостиной стояла желтая кушетка из магазина, торгующего уцененной мебелью. Рядом располагалось почти в тон желтое кресло, в котором она любила сидеть, когда смотрела телевизор.

Обойдя квартиру, Бен встал со скрещенными на груди руками возле кушетки, впервые разглядывая эту женщину с некоторого удаления. Несколько дней назад он нашел номер ее телефона. Позвонил и попытался с ней поговорить. Но когда Даньелл сняла трубку, она не услышала его голоса. Она ничего не слышала. Немного подождав, просто чтобы убедиться, что на другом конце линии никого нет, она положила трубку. Сейчас она думала об этом, смотря телевизор. На днях — телефонный звонок, когда на другом конце никого не оказалось. Сегодня — звонок в дверь, но за дверью никто не стоял. С ней никогда не случалось ничего подобного. Может, эти события как-то связаны между собой?

Привидение находило это очень занятным. Стоя поблизости, Лин пристально наблюдало за ними обоими. Сейчас мистер Гулд отведывал, каково быть привидением. Забавного мало, не так ли? Лин было невидимо для обоих. Бен был невидим для Даньелл Войлес.

— Вы в самом деле не видите меня и не слышите? Это безумие. Вы должны знать, что я здесь, — сказал Бен, после чего непроизвольно потянулся прикоснуться к ней, но на полпути его рука остановилась.

— Она никогда тебя не увидит, — сказало Лин неслышным для Бена голосом. — Она не может тебя видеть.

На столе рядом с ее креслом стояла банка с шипучкой «Доктор Пеппер». Бену хотелось схватить ее, потрясти ею у нее перед лицом и закричать: «Посмотри на меня! Вот он я». Но если он так сделает, а она увидит только летающую банку, этот жест напугает ее — ничего более. Он не знал этой женщины и не хотел ее пугать.

Не зная, что делать, он прошел к окну и уставился на улицу. Однажды, когда он был в голове Даньелл, она проделала то же самое, так что этот вид уже был ему знаком. Стоя там, он несколько раз оглянулся на нее. Как ему поступить? Почему он невидим для Даньелл Войлес? И почему был способен видеть мир ее глазами?

Прошло десять минут. Она наконец встала и направилась в туалет. Бен воспользовался ее отсутствием и выскользнул из квартиры. С едва слышимым клацаньем закрыв за собой дверь, он поднял взгляд и увидел дальше по коридору какую-то старуху, входившую в свою квартиру. Она сердито посмотрела на него, и взгляд ее говорил: я прекрасно знаю, что это вы делаете, мистер, — вижу, как вы здесь шныряете! Не раньше чем она пошла в свою квартиру, слишком громко закрыв за собой дверь, он по-настоящему осознал, что эта старуха его видела.

И вот теперь он снова был в гостиной Даньелл. Только на этот раз там присутствовали его бывшая подруга и их собака, которые прекрасно его видели. Некоторое время Фатер и Даньелл говорили о пустяках. Бен, завершив последний обход квартиры, сидел теперь рядом с хозяйкой на кушетке. Фатер сидела в желтом кресле, не зная, конечно, что именно там предпочитает сидеть Даньелл.

— Вы знаете человека по имени Бенджамин Гулд?

Она неотрывно смотрела в глаза Даньелл, чтобы увидеть, не отразится ли в них имя Бена или же тот факт, что он располагается рядом с ней. Этого не произошло.

— Гулд? Нет.

— Никогда не слышали о нем раньше?

Даньелл приумолкла и посмотрела на свои руки, задумавшись, но вскоре отрицательно помотала головой.

— Не спрашивай ее об этом, Фатер! Я же говорил тебе — расспроси у нее о несчастном случае.

Даньелл снова не расслышала слов Бена. Из ее спальни донесся телефонный звонок.

— Вы подождете минутку, пока я отвечу?

Фатер улыбнулась:

— Разумеется.

Когда они вновь остались наедине, Бен спросил:

— Что ты делаешь? Само собой, она не знает, кто я такой, — я тебе уже говорил об этом! Ты видела, как она себя ведет? Она понятия не имеет, что я здесь. Как, черт побери, она может знать, кто я, если она меня не видит?

— Что это, Бен? Что происходит?

— Я не знаю! Богом клянусь, что не знаю. Потому-то я и хотел, чтобы ты пришла и увидела все собственными глазами. Вот что погубило нас, Фатер.

Вернувшись несколькими минутами позже, Даньелл увидела, что высокая женщина оживленно разговаривает — ни с кем. Голова ее была повернута вправо, меж тем как она жестикулировала одним пальцем и обращалась к пустоте рядом с собой. Свое удивление Даньелл постаралась скрыть нейтральным голосом.

— Мне очень жаль, но это звонила моя мать. Она будет здесь через несколько минут, и мне придется выйти вместе с ней. Может быть, вы сможете вернуться ко мне в какой-нибудь другой раз.

Фатер быстро поднялась и потянула Лоцмана к двери.

— Ничего страшного. Я позвоню, и мы назначим другую встречу.

— Хорошо.

Даньелл открыла дверь. Бен быстро шагнул через порог.

Снова оказавшись в коридоре, Фатер сказала Даньелл:

— Можно задать вам один вопрос, прежде чем я уйду?

Бену очень хотелось услышать этот вопрос, и поэтому он не заметил старухи дальше по коридору, видевшей его, когда он был здесь в первый раз.

— Это он, Даньелл! Тот тип, о котором я тебе говорила.

Все трое повернулись к этой соседке, которая снова стояла на расстоянии в двадцать футов возле двери в свою квартиру. В руке у нее была метла, и она указывала ею на пустое пространство рядом с Фатер.

— Помнишь, я рассказывала тебе об одном типе, который тогда ошивался возле твоей двери? Ну так вот он!

Старуха снова ткнула метлой в сторону невидимого Бена.

Даньелл жалела, что вообще открыла дверь этим утром.

— О ком вы говорите, миссис Шеллбергер?

— О нем! Это тот, кто тогда отирался возле твоей двери.

Даньелл не видела Бена, хотя его видели все остальные. За исключением собаки, никто из них не видел Лин, которое тоже было там. Но Лоцман не понимал, о чем говорят человеческие существа.

С другой стороны, Лин всех видело и все понимало. Однако привидение ничего не могло сделать, чтобы распутать ситуацию.

Может, выход и был. Щелкнув пальцами, чтобы привлечь внимание пса, Лин сказало ему:

— Беги отсюда.

Лоцман склонил голову набок, сбитый с толку этой командой.

— Убегай. Устрой переполох. Ему нужна твоя помощь!

Теперь пес понял и без дальнейших уговоров вырвал поводок из расслабленной руки Фатер. Он бросился бежать по коридору к лестнице. Бен побежал за ним. По счастью, Бен был обут в легкие теннисные туфли, так что в возникшем смятении его шагов не было по-настоящему слышно. Трое женщин смотрели, как убегает Лоцман. Только Даньелл удивилась, когда Фатер не последовала за своим питомцем.

— Вы не собираетесь попытаться поймать свою собаку? — спросила Даньелл.

Пропустив мимо ушей ее вопрос, Фатер вместо того смотрела на старуху, которая вроде бы тем больше злилась, чем дольше стояла в ожидании какой-нибудь реакции на свои слова.

— Ммм, да. Да, сейчас.

Ее взгляд блуждал от Даньелл к миссис Шеллбергер, а затем снова к Даньелл.

Даньелл через силу улыбнулась своей бдительной соседке, затем посмотрела в ту сторону, где скрылась собака. Кивнув Фатер на прощание, она вернулась в свою квартиру и закрыла дверь.

— Ладно, простите меня за мою бдительность, — прокудахтала старуха и двинулась прочь.

Бену не пришлось далеко ходить, чтобы поймать пса. Он сидел на тротуаре перед зданием. Спиной к двери, повернувшись мордой к солнцу.

— Чего это ты сюда выбрался? — спросил Бен у Лоцмана, словно тот его понимал.

Подпирая пальцами подбородок, привидение стояло поблизости и наблюдало. Со времени своего прибытия сюда оно не переставало удивляться, когда происходило нечто подобное. Бен Гулд умер. Допустим, он снова был жив из-за этого компьютерного сбоя, но он таки умер. Как и Даньелл Войлес во время операции. Неужели другие люди тоже расхаживают вокруг, используя присвоенное время?

— Бен!

Фатер быстро переступила через порог и прошла прямо сквозь Лин.

Бен указал на окна Даньелл:

— Ты видела, что там произошло?

— Да, видела.

Он кивнул, довольный тем, что Фатер, по крайней мере, признает, что она это видела.

— И что ты думаешь?

— Тебе нужна помощь, Бен. Я не знаю, какого рода, потому что все это намного, намного выше моего понимания. Не знаю, что еще сказать, кроме того, что ты меня пугаешь. Не знаю, что с тобой произошло, но так или иначе это нас погубило. Если теперь все становится еще хуже, то ты не можешь просить меня здесь оставаться. Не можешь просить меня участвовать в твоей жизни. Я по-прежнему люблю тебя, и ты это знаешь. Я никогда не хотела с тобой расставаться. Хотела, чтобы мы всегда были вместе. Но все слишком плохо — мы сейчас здесь, а здесь быть невозможно. — Она взмахнула рукой перед своим лицом. — Я люблю тебя, но если ты тоже меня любишь, то не можешь просить меня остаться.

С этими словами она зашагала прочь, не оглядываясь ни на кого из них — ни на человека, ни на пса, ни на привидение.