Вы не были в Одессе? Это горе!
Можно не бывать в Турции, в Греции, на Майорке, в Париже, наконец, но не быть в Одессе — нельзя. Нет, не сейчас, не в этой.
В той нашей Одессе, где жили одесситы. Её теперь нет. То есть город на карте есть, и даже название сохранилось, но там теперь живут «громадяне». Они уже так не говорят, они не умеют так торговаться.
— Сколько стоят ваши семечки?
— Это не семечки, а картофель. Прошу 80 копеек, отдам за 60. — И таки отдаст! Но зачем просить 80, это знают только одесситы.
— Послушайте, дама. Вы не умеете ходить на рынке. Я с вами могу иметь спор. Вот увидите! Вы покупаете курицу за 25 рублей, а я — ту же курицу за 15. И мною будут больше довольны, чем вами!
Ну, где вы это сейчас услышите?
А я слышала и впитывала в себя эту прелесть, эту интонацию и пронесла её через всю жизнь.
Спасибо Малому театру!
Мы на гастролях — в Одессе. Едем в такси с вокзала в гостиницу «Аркадия». Водитель, местный балагур, рот не закрывает ни на минуту. Спрашиваем сквозь хохот:
— Сколько надо ещё ехать до «Аркадии»?
— Да пара анекдотов! — Так они измеряют расстояние.
Утром на море толпа. Все едят. Мало кто плавает. Впечатление, что они пришли на море покушать. Без конца пихают детям что-то в рот:
— Яшка, ешь бутерброд, чтоб ты сдох!
Говорят громко, жестикулируя. По темпераменту похожи на итальянцев, но по чувству юмора — ни на кого!
В автобусе кондуктор:
— Мужчина, что вы стоите, как камень на дороге? Пройдите вперёд! — Никакой реакции.
Кондуктор:
— Нет, вы посмотрите на него, будто не ему говорят! Мужчина! — Никто не двигается с места.
— Интересный мужчина, я же вам говорю! — Все стоящие в проходе задвигались.
В очереди пара. Он беспрерывно хохмит, его дама всё время хихикает. Продавщица строго:
— Мужчина, вы что, не можете помолчать? У вас недержание?
Дама — ему со смехом:
— Игорь, прекрати, видишь, ты у неё всё с головы взял.
На улице мелкий, нудный дождик. Старый, грузный человек сидит на каких-то ящиках. Мимо, шаркая, идёт такой же старик. Не поворачивая головы, он спрашивает сидящего:
— Абрам, что ты здесь мочишься под дождём?
— Я сторожу товар.
— Поц, иди домой. Пусть мокнет что-нибудь одно!
Ну, где всё это вы можете услышать? На каких Мальдивах? При этом — солнце, море, каштаны и знаменитый «Дюк», с грустной иронией глядящий на нас сверху.
Мы живём в гостинице и сами в номере что-то варим на маленькой плиточке и с кипятильником. Так быстрее, вкуснее и дешевле. В мясном магазине я прошу продавца взвесить мне полкило мяса. Вместе с мясом он кладёт на весы кость.
— А кость зачем? — недоумеваю я. — Я ведь и так маленький кусочек мяса покупаю.
— Большой, полный человек в белом халате упирает руки в бока и, глядя на меня печальными глазами, произносит:
— Девочка, запомни! Без костей бывает только сметана!
Едем на спектакль. В трамвае народу полно. На одном сиденье с краю сидит полная дама с сумками. Из сумок торчат разные вещи с иностранными наклейками и красивые пакеты, которых тогда никто не видел. Слегка подвыпивший мужичок пытается её обойти, но сумки ему мешают. Он пыхтит, ворчит, начинает вслух ругаться:
— Во, сидит тут… понимаешь… расселась… не обойти её… Ну, чё расселась-то, а?
Дама долго молчит, как будто её это не касается. Наконец произносит в воздух, ни к кому не обращаясь, с непередаваемой интонацией:
— Не надо зави-до-вать!
Весь вагон хохочет.
Первые дни мы гуляем всё свободное время по городу. Ахаем, охаем, смеёмся, восхищаемся. Как-то раз за нами увязываются три местные девчонки. Они идут сзади и периодически громко смеются. Мы не выдерживаем:
— Девочки, в чём дело?
— Ой, так сразу ж видно, что вы с Москвы!
— Почему?
— Так у вас же акцент!
А зрители? Таких зрителей нет нигде. Они с утра толпятся перед театром. Они раскупили уже все билеты «вперёд», на все гастроли. Они мечтают увидеть свою давнюю звезду Дарью Васильевну Зеркалову.
Никогда и нигде я не слышала более коротких и точных рецензий на актёрскую игру, как в этой бурлящей толпе зрителей:
— Вы вчера видели Быстрицких?
— Да! — с восторгом. — Красавица! Но игры нет! — Боже упаси попасть им на язычок.
Любимая, дорогая моя Одесса! Одесса Бабеля, Жванецкого, Карцева и Ильченко. Одесса в рассказах моего отца. И вот наконец — моя! Я влюбилась, я мимикрировала, я эмигрировала в этот город. Моя душа осталась там навсегда.