Вне игры

Гога

Ереван встретил нас с шиком. Прямо к самолёту были поданы автобусы для всей труппы. Для народных — легковые, начальство ждали чёрные «Волги». Я вместе со всеми направилась к автобусам. Вдруг слышу:

— Виктория Лепко, вам — сюда. — Смотрю, чёрная «Волга», двери открыты, и меня туда приглашают.

«Ну, — думаю, — неужели «Кабачок 13 стульев» такую популярность и здесь имеет?» Но сопротивляться не стала. Села в машину на переднее сиденье, а сзади слышу голос:

— Викуль! — Обернулась, точно: Гога!

Я эту его нежную, певучую интонацию сразу узнавала:

— Гогочка! — кричу. — Так это ты меня с таким шиком встречаешь?! Ну, ты даёшь!

А он прищурил свои пушистые глаза, смеётся:

— Нет, Викуль, дело в том, что мой папа, Ким Иванович Погосян, министр культуры Армении.

Вот это да! А я и не знала.

Познакомились мы с Гогой в Коктебеле пару лет назад. Была у нас хорошая весёлая компания. Я и не думала, что в Ереване окажусь, а тем более, про Гогиных родителей ничего не знала. В общем, радости от встречи не было конца.

Довезли меня до гостиницы, в номер поселили, а на другой день Гога меня к себе в дом пригласил, с родителями познакомиться.

Поселилась я с одной актрисой, Милой Щербининой. Мы с ней вещи бросили, кофе попили и на репетицию побежали. Настроение у нас чудесное, жара, гостиница «Ани» — новая, красивая.

Надели мы мини-юбочки, нарядились, и бегом в Театр. Хорошо сказать, «бегом»! Встали мы на перекрёстке и не можем улицу перейти. Светофор вроде «зелёный» горит, а машины без всяких правил едут туда-сюда. Стоим. Вдруг слышим сзади:

— Дэвочки, давайте встрэтимся с вами. Сто рублэй даю! — Мы, честно говоря, оторопели. Но делаем вид, что не слышим. Мало ли дураков на свете. А сзади опять:

— Дэвочки, 150 рублэй даю.

Нам бы перебежать улицу, а машины туда-сюда снуют. Стоим, с ноги на ногу переминаемся. А он опять:

— 200 рублэй даю!

Я не выдержала, повернулась и говорю так резко:

— Оставьте нас в покое!

А он:

— 250!

Тут какой-то водитель притормознул, из окна машины голову высунул и кричит:

— Чэго стоишь? На свэтафор нэ смотри! На машины смотри, а то до завтра стоять будэшь!

Ну, мы с Милкой и побежали между машинами. Тормоза скрипят, водители по-армянски что-то нам вслед кричат. Короче, слава богу, живы остались! Только встали отдышаться, а сзади опять этот парень:

— Дэвочки, 300 рублей даю, мало, а? — Мы с Милкой как дунем, а он за нами. Только слышим сзади: — 350! 400! 500!

Вбежали мы в театр все мокрые, испуганные. А навстречу — наш дружок, Пров Садовский. Очень его все любили. Такой он был милый, добрый человек с юмором. Пров увидел, какие мы взмыленные, и спрашивает:

— Что случилось? Вы откуда такие?

Ну, мы ему всё в лицах рассказали. Он выслушал и так серьёзно спрашивает меня:

— У тебя какая зарплата?

— 85 рублей. А что?

— Ну, вы дурёхи! Когда он вам 500 рублей предлагал, надо было ему сказать: «Хорошо, согласны, но каждый день!» Нам ведь тут ещё месяц жить.

Мы с Милкой смотрим на его серьёзное лицо, а потом как расхохочемся. Пров потом всё время над нами подтрунивал:

— Как же это вы, девчонки, от своего счастья отказались?

На другой день пошла я в гости к Гогиным родителям. Милейшие, интеллигентнейшие люди! Дом был полон гостей, в основном молодёжь, все Гошкины друзья. Стол накрыт с настоящим армянским размахом. Все меня стали спрашивать, какое у меня первое впечатление от Еревана. А я возьми да расскажи нашу с Милкой историю. Все затихли, а Гога как стукнет кулаком по столу — чуть рюмки не попадали:

— Негодяй! — говорит. — Тебе 500 рублей предлагал? Откуда только такой жмот взялся!

Я чуть не поперхнулась, смотрю на Гогу с ужасом. Тут все как прыснут от хохота! Только тогда я поняла, как он меня разыграл.

Вообще потом, поближе узнав Гогиных друзей, я поразилась, что это были за молодые люди! Учились они в разных институтах, но дружили с детства. И все эти мальчики играли на рояле, кто-то на скрипке, прекрасно пели, фехтовали, а главное, искрились от радости и обладали удивительным чувством юмора.

Гога хотел мне показать не только Ереван, но и всю красоту армянской природы и их древнюю культуру. Иногда Ким Иванович позволял брать его машину. Первый раз поехали мы в Эчмиадзин. Вёз нас водитель Ашот. Гога сказал, что он по-русски не разговаривает. Едем мы чудесно, дорога необыкновенно красивая. Горы, леса, ущелья. Только вижу, наш водитель всё скорость прибавляет. Я ему говорю:

— Пожалуйста, Ашот, не надо так быстро.

А он:

— Нэ понимаю, — и ещё прибавляет. Я большой скорости просто физически не переношу. А он всё жмёт и жмёт педали. Уже 100 км, 120 км!

— Умоляю, — говорю, — не надо, я боюсь! — А тут Гога что-то по-армянски ему сказал, и он ещё скорость прибавил. Уже 140 км! Тут я упала на пол машины и заплакала.

Тогда он затормозил, посмотрел на меня удивлённо и говорит:

— Э, а ещё говорят: «Какой русский не любит быстрой езды!»

Тут Гога аж подпрыгнул:

— Ашот! Ты же говорил, русского языка не знаешь?

— Нэт. Нэ знаю, — и поехали дальше, но уже больше 80 км не выжимал.

Вообще целый месяц я как будто в КВНе участвовала. Ребята водили меня по разным кафе. Мы слушали музыку, они пели и всё время друг друга разыгрывали. Юмор у них был замечательный. Да, не зря вся наша страна когда-то из уст в уста передавала шутки «Армянского радио».

А теперь кто-то это наше любимое «радио» отключил. Боже мой, сколько лет прошло, как всё изменилось…

Мы потом с Гогочкой в Москве иногда встречались. Он по работе приезжал. Однажды приехал, позвонил:

— Викуль, пойдём, посидим где-нибудь.

Встретились мы, сели в кафе за столик, смотрю, Гошкины пушистые глаза грустные-прегрустные.

— Что случилось?

— Знаешь, мама у меня умерла год назад. А вот теперь отца на Каширку привёз.

Смотрю я на него, такой же мальчишка, только седина появилась. А он как будто понял мои мысли и говорит:

— Эх, Викуль, так не хочется старшим становиться. Пока в семье родители есть, ты — ещё ребёнок.

Папу его потом подлечили. Не знаю, надолго ли.

А вскоре землетрясение в Спитаке случилось…

А потом совсем другая жизнь началась… Так я Гогу больше не видела.

Но Ереван до сих пор вижу. Красивые дома из розового туфа, сады, фонтаны. И уютные уличные кафе, где сидят статные старики и пьют маленькими чашечками кофе, запивая холодной армянской водой.

Странно всё-таки устроен человек. Вот беру я опять свой бинокль, а там все события двадцатилетней давности так и налезают одно на другое, заслоняя пространство, наслаиваясь и пытаясь мне показать всё так крупно, что режет глаза. И теперь надо мне повернуть бинокль обратной стороной. Отодвинуть подальше эти, так навязчиво тревожащие душу, события и попытаться кратко и весело рассказать только о самом важном или, наоборот, только о пустяках. Тем и хорош этот бинокль времени, что он может, совершенно неожиданно для тебя самой, взять и превратить самое главное в пустяк, а какую-нибудь случайность так увеличить, что вдруг откроется её роковое значение.

Случайно я оказалась в марте 1988 года на вечере клуба «Богема» в Доме актёра. Случайно в тот вечер я была необыкновенно весела. Вечер был придуман для отдыха артистов. Атмосфера непринуждённого озорства царила в фойе, где за столиками сидели актёры, а на сцене пели, танцевали и валяли дурака наши коллеги. Наш столик оказался самым весёлым.

Мы с юмором комментировали происходящее на сцене, подавали смешные реплики, постепенно вовлекая в свой круг и рядом сидящих коллег. К концу вечера ко мне неожиданно подошёл незнакомый симпатичный мужчина и сказал: «Вы знаете, мне очень понравилось ваше участие в этом вечере. Я, собственно, режиссёр этого клуба, меня зовут Юрий Непомнящий. Вы не хотите войти в наш коллектив, который придумывает программы этих встреч?» Я согласилась. Для меня вообще старый Дом актёра был действительно как дом. Мои родители были очень дружны с А. М. Эскиным, директором Дома. Они часто принимали там участие в концертах и вечерах. Я приходила туда ещё маленькой девочкой. Конечно, душой Дома был А. М. Эскин. Это был интеллигентнейший человек, нежно любящий всех своих актёров, как детей. И при этом сам сохранивший удивительную скромность, стараясь как бы оставаться в тени. Помню, когда он был уже совсем пожилым человеком, мы иногда встречались с ним на Тверской или в Елисеевском магазине. И каждый раз я поражалась тому, что он узнавал меня, останавливался и ласково спрашивал, как мои дела в Театре, как здоровье мамы. К сожалению, люди такой высокой душевной культуры давно уже вымерли, как мамонты.

Итак, я с радостью приняла предложение поучаствовать в клубе «Богема». Как-то раз после очередного «заседания» нашего клуба Юрий Непомнящий подошёл ко мне и спросил, очень ли я занята в Театре. «Нет», — ответила я, горько усмехнувшись. «Вы знаете, я давно мечтаю поставить «Филумену Мартурано». Вы не хотите попробовать сыграть роль Филумены?»

Боже мой! Да я готова была сыграть любую роль. Столько лет я прозябала в положении «вне игры». Но, честно говоря, я боялась прикасаться к Филумене. В моей душе властвовал образ, созданный Ц. Л. Мансуровой. А это было для меня свято.

Не помню, в каком это было году, но однажды я попала на закрытый просмотр фильма И. Бергмана «Земляничная поляна». Я была просто потрясена. Никогда я не предполагала, что кино способно отражать малейшие нюансы и тайны человеческой души. Разглядывать человека под микроскопом, как некий учёный психоаналитик. Я просто заболела И. Бергманом. Я пыталась попасть на всевозможные закрытые показы, чтобы снова и снова погружаться вместе с этим великим художником в загадочный мир человека. По-моему, я посмотрела почти все фильмы, которые могли просочиться на наши экраны. Иногда моя любимая передача на TV «Кинопанорама» давала возможность хоть на несколько минут увидеть куски из фильмов И. Бергмана. После нашей удачной студийной работы с В. Соломиным над «Живым трупом» Л. Н. Толстого я стала искать какую-нибудь интересную пьесу, и вдруг наткнулась на изданный у нас литературный сценарий по фильму И. Бергмана «Сцены супружеской жизни». Это было то, о чём я даже мечтать не могла. Я тут же дала почитать эту книгу В. Соломину. Но Виталий сказал, что объём сценария слишком велик и он не рискует за это браться.

Вот теперь я снова вспомнила о своей мечте, тут же позвонила Ю. Непомнящему и предложила ему прочитать И. Бергмана. «Знаете что, я сейчас болею и живу на даче у друзей. Если можете, приезжайте сюда и привозите сценарий».

Была осень. На даче было очень холодно, хотя Юра пытался топить. Укутанный, с завязанным горлом, он сидел на диване, а я, накинув на плечи какое-то одеяло, читала ему сценарий, изредка прерываясь, чтобы глотнуть горячего чая. Я прочитала всё. На разные голоса. Я охрипла, играя все роли. Но мы с Бергманом победили! Ю. Непомнящий взялся написать сценическую версию «Сцен супружеской жизни».

Спустя некоторое время я познакомилась с Анатолием Гузенко, актёром Театра Сатиры. Они когда-то учились вместе с Ю. Непомнящим и сохраняли приятельские отношения.

Втроём мы начали репетировать Бергмана. Мы ничего не загадывали. Мы не знали, что ждёт нас впереди. Мы просто работали, с наслаждением погружаясь в материал.

О, если бы Ингмар Бергман мог знать, какой подарок он сделал двум русским актёрам, написав «Сцены супружеской жизни»!

Вот они, Марианна и Юхан, идеальная супружеская пара. Самодостаточные, обеспеченные люди, родители двух очаровательных девочек. Всегда подтянуты, во всём аккуратны, с лёгким юмором относящиеся к жизни и к себе и вдруг с размаха разбивающие свою идиллию об айсберг предательства. Предательства, которое, как долго назревающий нарыв, неожиданно прорывается гнойниками давно изживших себя супружеских отношений, превративших жизнь в бесконечный ряд механических действий. В рабство, в угоду условностям быта.

— Я всю жизнь кому-то что-то была обязана! Кому-то что-то должна! — кричит Марианна Юхану. Нет, это я кричу! Это я — Марианна — веду свой вечный диалог с мужчинами, защищая свою любовь, растоптанную равнодушием. Это я, пройдя сквозь годы предательства и унижений, исчерпав всю боль одиночества, возвращаюсь на круги своей любви, чтобы сказать печально постаревшему Юхану:

— Ну вот, мы снова вместе… Не правда ли, странно?..

10 ноября 1989 года на импровизированной сцене Дома архитекторов на Брестской мы осмелились показать зрителям наш спектакль.

Успех нас просто ошеломил.

И мы решили создать свой Театр.

Создать Театр, когда именно в это время народ стал покидать зрительные залы? Создать Театр, когда редкие спектакли в знаменитых Театрах собирали зрителей? Создать Театр, трём артистам, никогда не занимавшимся ничем, кроме своей профессии, не знающим никакой конъюнктуры, не умевшим общаться с чиновниками?..

Как это?! С чего начинать?

В это время, по странному стечению обстоятельств, народ перестал посещать и кинотеатры. Все были увлечены возможностью смотреть по видео дома любые фильмы, которые хлынули из-за рубежа. И остановить этот процесс власти уже не могли.

Но и мы уже не могли остановиться.

И вот я, человек, меньше всех склонный к общению с начальством, не умеющий говорить с чиновниками на их языке, никогда не ходивший ни по каким кабинетам, должна была идти в Комиссию по культуре при Моссовете, чтобы добиться помещения для нашего Театра.

Как всегда, в минуты сильного нервного напряжения, мой организм пытался защитить меня. У меня накануне ночью поднялась температура до 39°. Всё моё существо противилось этому, не свойственному моему характеру, походу. Но Юрий Владимирович был непреклонен. Он позвонил мне чуть свет, объясняя и настаивая, что пойти могу только я. Что моя популярность, моё имя и моё умение говорить с людьми — это единственная возможность для всех нас получить своё помещение для Театра. И я пошла. Собрав в кулак свою волю, забыв о своих болезнях и о своём неумении что-либо просить.

14 октября 1990 года мы открыли первый сезон театра «Вернисаж» в здании бывшего кинотеатра «Темп» на ул. Беговой д.5. Мы решили дать театру такое название, так как считали, что это будет «выставка актёрских работ». Кроме того, в одном из залов мы играли спектакли, во втором шли фильмы, а в огромном светлом фойе проходили выставки работ известных художников. Учредителем театра «Вернисаж» стал Дом актёра.

О чудо! О счастье! О восторг, когда ты стоишь у колыбели! Театр новый, рождённый нашей любовью друг к другу и к своей профессии, смотрел на нас, радостно округлив глаза. Он верил своим родителям. Он отдал в наши добрые руки свою судьбу. Он стал собирать вокруг нас замечательных людей.

Так, с радостью стали играть в спектакле «Играем Бергмана» небольшие роли чудесная актриса Малого театра Г. Я. Дёмина и А. В. Клюквин. В помощь нам я привлекла свою подругу Е. Н. Дымову, человека совсем далёкого от театра. Но наш азарт, наша дружеская атмосфера так увлекли её, что она стала незаменимой. На первых порах она работала и гримёром, и костюмером, и администратором. Никогда не забуду, как спустя уже лет пять, на очередном спектакле Бергмана, я увидела её глядящей в щёлочку на сцену.

— С ума сошла, — шепнула я ей перед выходом, — сколько можно смотреть один и тот же спектакль?

— Но вы ведь каждый раз играете по-разному, — ответила моя верная подружка.

Да, «Играем Бергмана, или Я — любовница моего мужа» был спектаклем-импровизацией. Каким удивительным партнёром оказался Анатолий Гузенко! Никогда и ни с кем мне не удавалось так существовать на сцене. Это был настоящий праздник Театра! В 1996 году на Московском ежегодном театральном фестивале «Скандинавская пьеса на московской сцене» мы с А. Я. Гузенко получили Гран-при: я — за роль Марианны, в номинации «лучшая женская роль», а он — за роль Юхана, в номинации «лучшая мужская роль», в спектакле «Играем Бергмана, или Я — любовница моего мужа».

Назовите меня ретроградкой, консерватором, антиглобалисткой, да кем хотите, тем и называйте. Честно говоря, мне на это наплевать. Стояла я и буду стоять на том, что нельзя рубить свои корни, нельзя разрушать памятники старины, нельзя всех стричь под одну гребёнку и пытаться во что бы то ни стало догонять Америку в прямом и переносном смысле.

Не люблю я эту новую Москву, в которой вынуждена жить. Эти несуразные «Сити» и другие «триумф-паласы», которыми застраивают, вопреки моему желанию, мой город. Город, превратившийся из тёплого, уютного, с кривыми улочками и зелёными садами дома, в гигантского безликого монстра. Город, потерявший своё лицо за безвкусными татуировками реклам. Распродавший за гроши красоту старинных особняков. Город, пытающийся изо всех сил подражать худшим стереотипам Америки.

Нет! Тысячу раз нет, господа, не эту Москву я когда-то любила. И не этот образ возникал в моей душе при слове «Родина». Прошу прощения за этот невольный вскрик. Просто хочется, чтобы, несмотря на всю эволюцию и цивилизацию, прекратили бы мы поднимать руку на собственные непреходящие ценности. А научились бы склонять голову перед своим прошлым и гордиться им.

Ну как тут не вспомнить добрую старую Европу? Да что там Европу, просто хотя бы нашу соседку Польшу. Разрушили в Варшаве во время войны самый центр города — Старо Място, а поляки взяли и возродили его таким, каким он был. И никому и в голову не пришло построить на этом месте «Макдоналдс» или «Диснейленд». Наверное, я многим покажусь смешной или несовременной. Ну, что ж, смейтесь надо мной, господа, смейтесь. Но есть для меня места в Москве, которые мне очень дороги. Да, кстати, и не только мне. Вот и хотелось бы их сохранить, хотя бы из уважения к нашим родителям. Но когда на карту ставятся большие деньги, ничего святого в душах людей, увы, не остаётся.

Сгорел наш Дом актёра, да не случайно сгорел, я уверена. Уж больно в хорошем месте он располагался. Как теперь говорят, в «престижном». Отнять его было невозможно, ведь актёры так его любили. Вот и решили вопрос по-простому, взяли и подожгли. А потом сделали на этом месте дорогой магазин и, словно в издёвку, назвали «Галерея Актёр». А актёры ходили по пожарищу и плакали! Сколько лет этот Дом был для них действительно домом! Сколько великих русских актёров выходило на сцену этого Дома, да и не только русских! Страна наша была огромной, и никто тогда не страдал ни русофобией, ни национализмом. А Дом актёра умел собрать под своей крышей артистов из разных городов и стран. И как же нам было там хорошо вместе!

Вот и собрались мы все в тот страшный час вокруг Маргариты Эскиной, нового директора нашего Дома, дочери незабвенного Александра Моисеевича Эскина. Мы все сразу полюбили Маргариту, да иначе и быть не могло. Обаятельная, красивая Маргарита приняла эстафету от своего отца, и Дом актёра забурлил новыми встречами, вечерами. От неё исходило тепло и доброжелательность, и я сразу поверила ей. Спустя много лет я попыталась выразить это стихами.

А тогда мы все, потрясённые свалившейся на нас бедой, старались найти место, где мог бы находиться Дом актёра, пока будет идти ремонт старого здания. Мы все надеялись туда вернуться. На большом благотворительном концерте я собрала около ста подписей ведущих деятелей культуры России, с просьбой отдать нам здание бывшего Английского клуба, где теперь размещался так называемый Музей революции. Мы стояли с транспарантами около музея, мы выступали по телевизору, мы навлекли на себя множество неприятностей. И наконец мы обратились за помощью к Б. Н. Ельцину, и только он смог решить нашу проблему. Мы въехали в здание бывшего Министерства культуры СССР на Старом Арбате 35. Свой старый Дом мы, увы, потеряли.