Внеплановое отцовство для двоих (СИ)

Глава 12

У Максима машина вместительная, подточена под его рост, следовательно, и Илларии тоже вполне хватает места, чтобы сесть нормально. Она же умышленно сползает по сиденью, давит острыми коленками в спинку моего кресла.

Неприятно ощущать и раздражительно.

Тогда я отстраняюсь и наваливаюсь на подлокотник тот, что ближе к Золотову. Раскусываю Илларию легче орешка. Кажется, она питает к адвокату очень теплые чувства с эротическими нотами. Обернувшись, замечаю, что моя поза и сокращение дистанции с Максом бесит женщину. Но та молчит, только зубами поскрипывает, не решается высказать претензию.

Значит, отношения между ними не доверительные.

Иллария убирает колени и садится ровно, уповая, что я тоже отлипну от адвоката. И я отлипаю. У меня нет цели соблазнять.

— Максим Леонидович, — напоминает Иллария сладким голоском и подтягивается к мужчине, ухватившись за его подголовник, — имей в виду, я не тороплюсь. Можем сначала Нину закинуть, а потом прокатиться вместе.

Я внимательно наблюдаю за реакцией. От ее слов у Максима дрогнули ресницы, но это скорее от неожиданности. В целом выражение лица по-прежнему равнодушное.

— Нет, не получится. Подброшу тебя до ближайшего торгового центра, там перехватишь такси прямо у входа.

— М…жаль.

А вот Илларии сложно сохранять нейтральный образ, правда, Золотов не видит, как она опять поджимает губки. Будет часто так делать, раньше времени появятся кисетные морщины. Я уж не говорю об осанке. Она горбится, пытаясь изобразить перед Золотовым застенчивую девственницу. Видно же что ей не двадцать лет!

— Мы едем забрать детей со школы, — продолжает Макс. — Знал бы, что компания намечается большой, подготовил минивэн. А так автомобиль по правилам рассчитан на четырех человек. Мне не нужны вопросы сотрудников дорожной службы, если остановят.

И действительно! Мы с мальчишками легко поместимся сзади, а Иллария бы заняла кресло рядом с Золотовым, на которого весь путь облизывается.

Нет же.

Приоритеты Максим выстраивает жесткие. Он знает все законы, но в душе добропорядочным гражданином никогда не был. Мест-то в машине пять…

Отворачиваюсь к окну, прячу физиономию от Максима, а то еще подумает, что я обрадовалась его решению. Я просто злорадствую.

Через пару улиц адвокат выпроваживает Илларию, высаживая у здания, где пахнет курицей гриль. Душещипательных прощаний между ними нет, как и поцелуев.

Максим вообще после оглашения превратился в сухарь. Даже не из белого хлебушка, а в Бородинский, об который зуб сломать можно.

Еле сдерживаюсь, чтобы не помахать Илларии ручкой.

— Надеюсь, она не расстроится?

— Нет, нас с Валентиновой связывает исключительно благотворительность, — твердо отвечает.

— Ну-ну. Дай ей волю, связала бы тебя не добрыми умыслами, а своими сетями и утащила в гнездо, на правах королевы арахнидов!

К школе подъезжаем в срок. Максим останавливается рядом с воротами.

— Внутрь надо? — кивает на двери школы, настежь распахнутые. Оттуда группками выбегает ребятня.

— Сами выйдут, — хмыкаю я.

— И как ты их различаешь? Они же все одинаковые.

От парковки до крыльца далековато. Многие детки выходят на улицу нараспашку, без шапок, показывая Золотову идентичную школьную форму.

— А зачем различать? Возьму первых попавшихся, а завтра поменяю.

— Серьезно? — вскидывается.

— Макс, ты совсем? Неужели я собственных детей не узнаю?! — взмахнув от возмущения руками, отворачиваюсь от Золотова к школе. — Видишь ту парочку в желтых шапках? Мои.

— Ты специально купила яркое, чтобы замечать мальчиков издали?

— Конечно!

Сыновья выходят за ворота и озираются по сторонам, ища Сильвестра. Они успели привыкнуть к хмурому охраннику.

Запаздываю встречать. Ваня, Дима близко, хорошо можно разглядеть.

— Ничего не ёкает, Максим?

— Нет… сыновья вылитые ты…

— Потому что глаза мои и нос! А посмотри внимательнее на овал лица, губы, подбородок. Тогда и поймешь, я не лгунья. Меня допек муж. И, быть может, ты перестанешь считать меня врагом, а вместе с тобой и городская элита станет чуточку добрее.

— На днях заеду Нин. Смотаемся в лабораторию, выбранную мной, и сделаем второй тест, — меняет неудобную ему тему.

И все же смотреть он стал по-другому. Раньше было достаточно мимолетного взгляда, теперь же Золотов секунд тридцать без устали смотрит на детей.

Выпрыгиваю из машины. Вдруг сыновья решат, что их никто не встречает, и отправятся на городские приключения?

— Ребятки! — зазываю.

— Вау! Мама! Ура!

Восторженно визжат и бегут. Широко раскинув руки, иду навстречу. Какое счастье быть мамой! Присаживаюсь, обнимаю сразу двоих.

— Классно что ты приехала.

— Я не одна, киваю на машину Золотова.

— А…с дядей Максимом? Фе…

Меня огорчает обоюдный холод между детьми и отцом. Понимаю, что время упущено, но я должна рассказать сыновьям правду, подобрать нужные слова.

В автомобиль к Золотову мальчики садятся без скорченных рожиц.

— Здравствуйте.

И здороваются. Мы тоже бываем интеллигентными.

— Привет детвора! — с неестественным энтузиазмом восклицает, вгоняя в ощущение неловкости даже меня. Но после запал идет на спад, — эм… мальчуганы…эти… — бубнит он.

Спешно проворачивает ключ в замке и отправляется в дорогу. От неудачного приветствия Золотов совсем мрачнеет, уставившись в лобовое стекло. Неужто занервничал?

Рядом с квартирой нас дожидается Сильвестр. Пожитков не так много. Сбор чемоданов затягивается часа на два. Стоит отдать должное Золотову, он помогает с переездом и лично проверяет договор на аренду, заодно дает понять хозяину, что с нами шутки плохи.

К вечеру уходит. А я, наконец, получаю свободу, которую всегда хотела.

Следующие два дня Максим залегает на дно безутешных расстройств. Отцовство по принуждению все-таки. Он находит силы позвонить мне лишь в четверг и объявить о поездке для сдачи анализов в понедельник.

Сорок восемь часов для бурной фантазии Золотова не пролетели бесследно. Адвокат настаивает, чтобы я в обязательном порядке повторила тест, а не только Максим и сыновья. Золотов должен убедиться, что я родная мама.

А то вдруг украла детей в младенчестве у какой-нибудь бывшей любовницы Золотова. Которую он помнит! И выдаю «за своих» ради наживы алиментов и маниакальной тяги охмурить завидного холостяка.

Верхний абзац, впрочем, мои ехидные мысли.

С каждым днем все сложнее спокойно реагировать на Максима.

В глубине души понимаю — Золотов привык ставить под сомнение любую информацию и перепроверять ее.

Поток негодований был велик, но спасал синдром хозяюшки — рьяное желание отдраить всё после прошлых жильцов.

Квартира на втором этаже, в приличной многоэтажке. Мебель недорогая, зато современная.

Однако раздражают желтые доисторические капельки жира, присохшие у плиты и над вытяжкой. И пыльные плинтусы.

Причем я никогда не ходила по дому с белой перчаткой, досконально ища каждую соринку, и своя грязь казалась приемлемой. А чужую не потерплю.

Так прошли мои дни после разлуки с Максимом.

Утро пятницы трачу на поиск новой работы и приготовление супа. Детям нужно питаться горячей едой, а не чипсами с шоколадками!

Позже выхожу из дома встречать сынишек после уроков, вздыхая о калечных вакансиях, предложенных на сайте. Сворачиваю со двора на оживленную улицу.

Настроение и так было не фонтан, а теперь вовсе ухает в самый низ, когда на противоположной стороне дороги, пересекающих пешеходный переход, я замечаю сыновей в желтых шапках. А переводит мальчиков по зебре…свекровка.

Тяжелой походкой она переваливается из стороны в сторону, но двигается бодро. Держит своими пухлыми руками детей!

Эти молодцы бабушку повстречать не прочь. Она за ними почти с пеленок ухаживала.

Дима что-то рассказывает Зинаиде Васильевне, тычет пальцем в сторону многоэтажки. Там же и меня замечает. Приветливо машет.

Про себя ругаюсь. Внешне улыбаюсь сыну и маячу в ответ. Они подходят ближе.

Иван сжимает в руке целлофановый мешочек. В нем грамм триста отсыпано конфет, сорта который был популярный во времена молодости свекрови.

— Мама, смотри, — говорит Дима, — бабушка приехала!

— Вижу…не сотрешь, — бубню под нос. Вряд ли кто-то смог нормально расслышать.

Зинаида почти как лань перебежала дорогу, но поняв, что я рядом тут же начала страдать от отдышки.

— Ох, ты чего же Нинка пропала? Ни привета, ни весточки от тебя. Жизнь свою личную устраиваешь, а у меня сердце за детей болит. Не выдержала, поздороваться приехала. Столько часов в автобусе тряслась, ох…плохо…

— Я не просила вас тащиться, — кривлюсь.

Бесцеремонно беру Ваню за ручку ранца, висящего за спиной, и выдергиваю из лап свекрови. То же проделываю с Димой.

Наверное, выражение моего лица получилось смешным, Ваня хихикает, чем вызывает лютое раздражение бабушки. Она патологически не выносит, если кто-то позволяет себе веселье.

— Вот смеешься ты, Ванечка, играешь, а папка твой в деревне страдает каждый день без вас, плачет. Кушает редко, не спит. Разве вам его не жалко?

Ко всему свекровь в курсе, что дети неродные. Я четко сказала о невозврате к Алексею, но Зинаида пытается тут навязать вину детям. И у нее почти получилось — мальчишки осунулись, принимая ее слова на веру.

— Жалко должно быть к горячо любимым внукам с полупустым кульком приезжать! — забираю мешочек Вани, заглядывая внутрь. — Чистые хоть? Без земли? А то пади на кладбище насобирала.

— Ну и язва ты, Нинка. Плохо тебя Алёша воспитывал. Слишком добрый он у меня, не в отца пошел. Драть надо было тебя как Сидорову козу… — хватается за сердце, снова охает. — Я нищая пенсионерка, лекарства покупать не стала, лишь бы деток порадовать.

— Да у вас под матрасом полугодовой бюджет Ватикана закуркулен, — шиплю и медленно разворачиваюсь. — Это какую нужно иметь силу духа, чтобы не бояться инфляции?

— Ох и врунья!

Грудина гореть начинает и руки трястись от разговора со свекровью. Какое же было облегчение в день ухода от этой семейки. Как свежий воздух, глоток воды после пекла. А теперь опять становится дурно.

Зинаида осуждает, претензии предъявляет. Не устану говорить самой себе спасибо, что решилась уйти. Отныне у меня есть выбор терпеть или нет.

— Помашите бабушке! — указываю детям.

Те и не спорят.

— Ты что старуху тут одну бросишь?! — орет в спину. — Чаю не нальешь с дороги?!

Она задышала как паровоз, пустившись вдогонку. Ускоряю шаг, скрываясь за аркой.

— Вы не обязаны общаться с бабушкой, если не хотите, — говорю детям.

— Я не хотел! — звонко отвечает Ваня. — Это Димка соскучился!

Оборачиваюсь к Диме.

— Ты хочешь к бабушке?

— Уже нет, — морщит носик. — Она ругается.

— Вот и отлично, — на ходу вынимаю ключи, открываю подъездную дверь.

Ваня трясет кульком.

— Мам, а конфеты куда?

— В кусты выкинь, — отмахиваюсь. Придерживая дверь, запускаю сыновей. — В следующий раз, если увидите папу или бабушку, мне звоните. По крайней мере, они не знают, где точно мы живем.

Ваня чуть задевает плечом братика.

— Знают, Дима все рассказал.

Не передать выражение моего лица сейчас. Оно наверняка исказилось. Злость, сожаление и лень начинать все сначала единым клубком закручиваются в душе. Я сильно раздражаюсь на саму себя.

Надо было сразу предупредить детей, как действовать в ситуации, если на горизонте появляются бывшие родственнички. Со всеми переездами, судом, потерянными на Золотова нервами я упустила сыночков. Не интересовалась досконально их делами. Во всем, что происходит, сама виновата.

— А бабушка первый раз приехала или наведывалась раньше, пока вы были в школе?

— Только сегодня, — утвердительно отвечает Ваня.

Хоть где-то хорошо.

Теперь нужно думать, что делать дальше. Бежать или дать отпор в случае повторного возвращения Семенихиных?

Проще поменять адрес, но зная свекровь и мужа…

Они такие люди, как звери! Если почувствуют страх и превосходство, не успокоятся и станут преследовать, а потом откусят голову.

В квартире мальчики снимают куртки и моют руки. Я суечусь на кухне. Вообще-то, роль хранительницы очага мне не нравится, я плохо справляюсь с обязанностями, сколько бы ни старалась. Много лет бытом заправляла свекровка. По мне, лучше убивать мамонтов.

Но теперь я мама и на мне двое голодных ребятишек! Хочешь не хочешь!

На пороге кухни останавливаются дети, не спешат бежать за стол.

— Что замерли как неприкаянные? — шутливо спрашиваю. — Идите же! Супчик свеженький.

Те переглядываются. Мне кажется, они садятся на стулья как-то странно. С опаской, что ли?

— Как суп называется? — ковыряет ложкой в тарелке Ваня.

— Борщ.

Подрезаю хлеб и чесночок. Добавляю к обеду.

— А почему он не красный?

Вот еще обсуждений моей выстраданной стряпне не хватало.

— Я не знаю! — честно признаюсь. — Свеклы там в достатке. Просто она какая-то неправильная! Сначала была красная, а к концу варки побелела…

Дима кое-как пробует суп. Ваня продолжает раскопки гущи в жиже.

— Бе…

Дима вздрагивает.

— Что ты там нашел?

— Мама в суп печень положила.

— Фу-у-у… — отодвигает подальше свою тарелку.

Возмущенно шлепаю ладошкой по тумбе.

— Подумаешь, кинула кусочек для навара! Там есть и обычное мясо.

Дима тянется к Ване и шепчет ему на ухо. Секреты от меня? Подхожу к столу напоминая:

— Где больше двух там надо вслух!

Старшенький пожимает плечами.

— Дима сказал, что дядя Максим готовил вкуснее.

Это я и без сыновей прекрасно знала. Слышать правду не обидно. У меня звонит телефон, достаю его из кармана джинсов. Ого. Алиса?

Ах, насчет супа…

Начались суровые времена, когда готовлю я, а денег на домработницу нет и вряд ли предвидятся.

— Кто осилит борщ, тот поедет со мной в парк есть сладкую вату!

Строго высказав, иду в другую комнату и отвечаю на звонок.

Общаюсь с подружкой без напряжения. Ее муж Хакимов человек сложный и жесткий. В довесок полностью на стороне Золотова. Он может запретить Алисе официально дружить со мной, но склонить на подлость никогда не заставит.

— Ниночка, — удивляется, — представляешь, друзья Максима развернули целую операцию по разоблачению тебя, только ничего у них не вышло. Информация что вы учились в одном институте подтвердилась. В шоке все. Почему ты об этом никогда не рассказывала? О родстве детей и Максима? Возможно, все сложилось бы иначе?

— Золотов отреагировал очень болезненно, хотя я предупреждала, что не вру. Он все еще не смирился. Я думала, что мне не придется обнародовать главную тайну, но жизнь заставила.

— Максиму нужно время чтобы перенастроить мозги. Да еще и за благотворительность взялся…

Я тут же вспоминаю об Илларии.

— Та рыжая, что вьется возле Золотова. Кто она ему? Очередная или единственная? Не пойми неправильно, но вдруг господину адвокату шлея под хвост попадет, и он захочет сблизиться с детьми? Я должна знать, с кем путается Максим.

Алиса искренне смеется, будто мой холод в голосе оказался неубедительным.

— С Валентиновой у них совместный проект. Подготавливают конкурс талантов для детей. Но сложно не заметить интереса Илларии к Золотову. Думаю, она не прочь затащить Максима в постель.

— Вот! — слишком громко взвизгиваю, быстро прикрываю ладонью рот. — И я это заметила! Она не женщина, Алиска, она каракуртиха. Вся такая исподтишка!

— Мне Валентинова тоже доверия не внушает. Иллария умеет воздействовать на мужчин, прикинуться бедной овечкой. Ой, — вдруг шепчет, — Арман идет, я позвоню позже! — отключается.

По возвращении в кухню вижу пустые тарелки. Я умею вдохновлять и мотивировать!

Очередь за мной выполнять часть уговора.

Разоряюсь на такси, чтобы побыстрее оказаться в парке.

Погода радует. Светит солнце, тепло и безветренно.

Расстегнув легкий плащ, иду по асфальтовой дорожке, держу курточку Вани, он разжарился. Сыновья весело бегут впереди, подначивают друг друга и хохочут. Я любуюсь природой и пытаюсь наладить мысли… Куда уж?

В центре парка, где расположены несколько кафе, павильончики с угощениями навынос замечаю медленно идущую парочку — Золотов и Иллария. Неприятное совпадение.

Неудержимо хочется провалиться под землю, прикинуться, что меня нет. Я бы многое отдала, лишь бы не смотреть на Максима, уткнувшегося себе под ноги, и на рожу Илларии, как собачка пытающуюся заглянуть ему в глаза.

Гармоничный настрой меняется на жгучий огонь, горит под ребрами. Спохватившись, быстро подхожу к человеку, который торгует сладкой ватой, и делаю заказ.

Я бы не прочь поздороваться с Максимом, если он был один, но не с этой дамочкой. Она вызывает во мне необоснованную ненависть и отвратительное ощущение.

Забираю палочку со сладостью у продавца, жду вторую.

Слышу звонкий голос Вани:

— Здравствуйте, дядя Максим! А мы тоже тут с мамой гуляем!