Государство-цивилизация: неуязвимо для чужих, комфортно для своих[1] Реставрация будущего России Михаил ЛЕОНТЬЕВ

За пять прошедших лет удалось заморозить процесс развала государства и разложения его институтов. За счет этого удалось накопить значительный ресурс для потенциального прорыва в виде полуторного роста и 150-миллиардного финансового резерва.

Тем не менее, главный результат: предотвращено казавшееся неотвратимым установление в декорациях либеральной демократии олигархической диктатуры. Которая, как бы кто к этому ни относился, должна была стать, по сути, ликвидационной комиссией по закрытию проекта «Россия», призванной обеспечить передачу управления новым хозяевам и консолидацию активов для расчета с кредиторами. Перспектива возвращения ликвидкома к власти, которая чудом ускользнула у него из рук, остается актуальной до тех пор, пока мы не решим вопрос, есть ли у России будущее и каким оно должно быть.

Исходные позиции

Катастрофа

Крах СССР оказался, для многих неожиданно, крахом Государства, как такового. И всех его институтов. Причины этого краха не являются предметом рассмотрения в данном тексте. Тем не менее, стоит отметить, что это был именно системный кризис, выразившийся в неспособности советской коммунистической системы адекватно реагировать на вызовы.

Сам развал государства, как таковой, — что существенно для дальнейшего рассмотрения, — осуществлялся в форме предательства страны ее политическим руководством. Под прикрытием «нового мышления» и «общечеловеческих ценностей» осуществлялись сдача и вывоз ценностей, вполне конкретных, в том числе и материальных. Сама эта процедура и стала гарантией выживания и процветания «общечеловеков» — компрадорской части советской элиты. Гарантом, таким образом, становился противник, которому сдавались ценности.

Новая, «посткатастрофная российская элита» формировалась как коалиция предателей-перерожденцев из высших советских структур, новых предпринимателей из молодой околовластной и околокриминальной тусовки (включая прямо уголовную) и диссидентов-реформаторов, завоевавших доверие гарантов как своей предыдущей, так и текущей деятельностью. Неудивительно, что роль прежнего диссидентского андеграунда оказалась очень быстро сведена на нет за полным отсутствием актуальности его услуг.

Особенностью российской катастрофы 90-х было отсутствие в обществе осознания этой катастрофы. «Общество», то есть советская интеллигенция, в подавляющей своей массе демократическая и прозападная, осознало катастрофу и пришло в смятение только тогда, когда уже перестало быть интеллигенцией, превратившись в «бюджетников». При этом перестало быть в массе своей и демократическим, и прозападным, и, в конечном итоге, собственно обществом.

Все, что выросло на месте этого «общества», могло лишь пародировать известные западные гражданские и политические институты. Единственным институтом, который состоялся вопреки всему, оказался институт президента, всенародно и легитимно избираемого. Именно наличие такого института позволило в известный момент остановить окончательный развал России; когда катастрофа была осознана, и Государство оказалось востребованным.

Раздел собственности

Реальным количественным показателем параметров катастрофы может служить оценка состояния бывших советских активов (при том, что никаких других в существенных масштабах у нас за это время создано не было). За годы экономических, «рыночных» реформ не только вдвое сократился объем ВВП (что можно было бы счесть естественным следствием отмирания неэффективных советских производств), втрое, по сравнению с советской, упала производительность труда в базовых отраслях промышленности (данные МакКинзи), но и более чем в 40 раз снизилась совокупная оценка активов (Сергей Чернышев). В результате «строительства капитализма» страна обесценилась практически в ноль. Из чего, кстати, следует как минимум то, что никакого капитализма (в отличие от «рынка») у нас не строилось. Потому как капитал есть самовозрастающая стоимость, а не самоубывающая.

Процесс раздела бывших советских активов, несмотря на разнообразие форм «приватизации», по сути, сводился к одному: растаскиванию на составные части длинных хозяйственных производственных цепочек и комплексов. При этом все, что не подлежало быстрой реализации, деградировало и отмирало. На этом пути не формировалось и не могло сформироваться реального собственника, имеющего представление о реальном применении и о реальной цене своего актива.

Это не собственники, а барахольщики, которым достались куски разобранного автомобиля — кому бампер, кому руль, кому бак. Такой собственник понятия не имеет, что ему делать с этим бампером, если не сдать его в лом. При этом, поскольку свежеобразованный «рынок» немедленно открылся мировому хозяйству, наиболее удачливые «собственники» быстро сообразили, откуда и куда надо вывозить барахло. Кстати, в этой ситуации довольно странно удивляться тому, что мировой рынок не обеспечил барахолку инвестициями: во что и зачем?

Характерно, что государственные институты маркетизировались параллельно и по тем же принципам, что и бывшее советское хозяйство. Естественно при этом, что государство (в той степени, в которой этот институт можно назвать государством) отмежевалось от всяких обязанностей по выстраиванию экономических механизмов и вообще от любой ответственности на своей «основной» рыночной функции — торговле своими услугами на барахолке. Эту политику принято было именовать «либеральной».

Долги

Тем не менее, класс новых собственников сформировался. Это две весьма неравные группы. Это владельцы крупной собственности, в первую очередь сырьевой, обладающие единственно ликвидным на барахолке товаром, так называемые «олигархи», назначенные таковыми по договоренности с властью или захватившие собственность с особым цинизмом (иногда то и другое вместе). И относительно массовая группа хозяев среднего, мелкого и мельчайшего бизнеса, выживших в условиях звериной борьбы с государством, конкурентами, бандитами (вариант: с другими бандитами). Это очень разные группы, которых объединяет одно: и те, и другие считают себя ничем не обязанными ни обществу, ни, тем более, государству.

При этом важнейшая особенность российской приватизации: почти полная приватизация активов при полном отсутствии приватизации причитающихся к этим активам долгов. То есть государство, расставаясь с собственностью практически бесплатно, осталось с долгами перед населением, но без активов, с помощью которых эти долги можно обеспечивать и оплачивать. Известная рыночная идея о том, что государство выполняет свои обязательства перед населением с помощью налогов с бизнеса и этим социальные обязательства бизнеса исчерпываются, не работает. Не только потому, что бизнес «отморожен» и плохо платит налоги, но и потому, что у барахольщиков, обесценивших активы в 40 раз, трудно изъять налоги, позволяющие покрывать долги, если их так же не обесценить раз в четыреста.

Надо заметить, что, пока новое государство имело намерение и возможность вести себя по отношению к населению так же отмороженно, как и новый бизнес, проблемы, в общем-то, не стояло. Проблема встала тогда, когда народ осознал катастрофный характер, происходящего с его страной. И предъявил государству свои претензии. Причем предъявил в самой мягкой форме: в форме рассеянных предвыборных политических ожиданий.

Народу потребовалось государство. Государство — это, в первую очередь, легитимная, то есть законная, в полном смысле слова, власть, и легитимная — законная собственность. У нас в России есть единственное основание легитимности — называется справедливость. И никакими процедурами законодательно-юридического характера ее заменить невозможно.

Легитимность

Законность — легитимность президентской власти опирается на всеобщие выборы. Представители катастрофной политической элиты потребовали от нового президента Путина обеспечить легитимность их собственности; гарантий, «окончательной бумажки», как говорил профессор Преображенский. В 2000 году только и разговоров было про гарантии от пересмотра приватизации, налоговые амнистии, амнистии капиталов и прочее. При этом легитимировать, то есть утвердить справедливость распределения крупнейшей госсобственности в России, не может никто. Президент не имеет мандата на такую акцию. Президент, легитимирующий неприемлемый для страны результат приватизации, сам теряет легитимность. При этом, легитимируя олигархическую структуру собственности, а таким образом, и олигархическую структуру власти и государства, президент сам себя уничтожил бы. В этом случае он просто не нужен. Процесс его фактического устранения — дело техники. И хорошо просматривается в дотюремных мечтаниях Михаила Ходорковского.

С другой стороны, радикальный пересмотр приватизации в ее ключевых элементах означает обрушение всей существующей — еще действующей — системы экономических отношений. Это еще одна революция, которую посткатастрофная Россия выдержать не сможет. Более того, при описанном выше состоянии государственных институтов, при данном составе элиты, в том числе и государственной элиты, такая революция сверху обречена на провал (если только она не опирается на «революционный подъем масс» — а этого Россия не переживет тем более).

Тем не менее, без легитимации настоящей, общенациональной базовых экономических отношений невозможно создание никаких действующих институтов — ни экономических, ни политических. Не говоря уже об элементарной защите прав собственника. Таким образом, единственный реально оставшийся путь — это поэтапная трансформация отношений с крупнейшими собственниками, трансформация самой этой собственности параллельно с реанимацией базовых институтов государства. И такая же постепенная трансформация элиты путем вытеснения наиболее одиозных компрадорских элементов.

Олигархия и демократия

Так называемое «дело ЮКОСа», по сути, оттеснение олигархии с командных высот в политике и экономике, нельзя было осуществить ни в рамках действовавших на тот момент либерально-коррупционно-медийных процедур, ни путем неизбирательных универсальных репрессий. Ни для того, ни для другого у российского государства в том виде, в котором оно оказалось, не было ни сил, ни действующих инструментов.

Либеральная демократия всегда и везде представляет собой механизм господства элиты, инструментами которого являются политические партии, всевозможные выборы с процедурами их финансирования и, чуть ли не в первую очередь, контроль над «независимыми», то есть принадлежащими различным группам элиты, средствами массовой информации (медиакратия). Собственно, ничего особенно прямо катастрофического в этой системе нет. Так существуют многие успешно функционирующие государства. При одном допущении — лояльность элиты собственной стране. Это допущение в отношении России не просто не соблюдается («рассматривают собственную страну как территорию для свободной охоты» — Ходорковский), новая русская элита видит гарантии своего положения и своей безопасности не в собственной стране, а за ее пределами. Достаточно напомнить, как Платон Лебедев во время ареста грозил неприятностями с Вашингтоном.

Таким образом, то, что называют «управляемой демократией» — частичное восстановление государственного контроля за крупнейшими медийными ресурсами, способными масштабно манипулировать общественным сознанием, и связанное с этим сдутие политических образований, представлявших интересы различных групп постсоветской элиты (это относится не только к либералам, но и до некоторой степени к коммунистам), — оттеснило олигархию, опиравшуюся на медиакратию. То, что демагогически принято обзывать «свертыванием демократии и свободы слова», на самом деле действия по самосохранению государства (и как института, и как территории), его самозащита от компрадорских элит.

Первая задача, самая минимально необходимая и самая щекотливая, без которой вообще какие-либо телодвижения власти в направлении реанимации государственных институтов были бы невозможны, — это деприватизация силовых структур.

Кстати, не надо путать задачу деприватизации, то есть восстановления элементарной вертикальной управляемости силовых институтов, с задачей повышения их эффективности, профессионализма и так далее. Повышение эффективности и профессионализма неуправляемой или приватизированной силовой структуры может иметь для государства последствия самые печальные.

Когда сегодня пытаются представить восстановление властной вертикали как еще одно направление свертывания демократии, стоит напомнить, что к концу девяностых годов региональные элиты и их лидеры впрямую претендовали на суверенитет над Россией, или на множество суверенитетов (вспомните формулу: «власть уходит в регионы»). Что автоматически означало бы потерю суверенитета Россией. Лишение регионального руководства общеполитических функций создало условия и определило целесообразность отмены прямых губернаторских выборов. Поскольку эти выборы перестали быть политическими. Неполитические выборы возможны только как выборы местного самоуправления или как профанация демократических процедур. При этом процедуры политических выборов — и парламентских, и президентских — никаким образом не свертывались, и свернуты быть не могут. При том, что последние являются единственной основой легитимности действующей российской власти.

Вызовы

Процесс пореформенной «рыночной» трансформации России не просто сопровождался колоссальным упадком ее совокупной мощи — и экономической, и политической. Очевидно, что именно такое падение мощи и укладывалось в планы как внешних заказчиков, так и внутренних исполнителей, которые таким образом реализовывали лояльность заказчику.

Собственно, это и есть содержание концепции «проигранной Третьей мировой», или «исторического поражения России». Кстати, ничего специфически антироссийского, некоего злобного и извечного антироссийского заговора за этим искать нет смысла (хотя есть и историческая злоба, и, может быть, кое-какие заговоры). Это нормальная политическая цель любой державы, заключающаяся в том, чтобы упрочить свое могущество и предотвратить появление силы, способной ему противостоять. Нет никаких сомнений, что такая политика будет последовательно продолжаться и дальше, причем совсем не обязательно персонально против России. Давление на Россию вплоть до ее расчленения может быть связано даже совсем не с опасениями собственно российского соперничества, а с противодействием другим угрозам — например, китайским, исламским, европейским, а также с обеспечением той или иной конфигурации контроля Соединенных Штатов над мировыми ресурсами.

Важно другое. В результате этого процесса Россия впервые за несколько веков оказалась не субъектом истории, а ее объектом. При этом не потеряв еще окончательно предпосылок возвращения реального суверенитета.

Все проблемы нынешней России в ее отношении со своим западным партнером (а партнер, по сути, один) — это проблемы заявки России на восстановление своей субъектности в мировой политике, то есть на реальный суверенитет. Пока Россия не проявляла намерений восстановить субъектность, по отношению к ней не проявлялось никакой специально направленной враждебности. Так, может быть, походя заденут…

Террор

Пока развал российского государства шел самостоятельно и по инерции, террор против России носил характер локальный и вполне укладывался в рамки сепаратистских диверсионно-политических операций. Нельзя не заметить качественного изменения характера террора после того, как действия власти пресекли инерцию и остановили процесс государственного распада. Это беспрецедентный тип террора, направленный на разрушение самого института государства и делегитимацию власти. Государство подвергается публичной пытке, включая медиапытку, при которой оно должно либо взять на себя ответственность за гибель невинных и беззащитных людей, либо самоликвидироваться перед лицом ультиматума недочеловеков. Причем интенсивность пытки идет по нарастающей. В этой игре на ликвидацию российского государства террор работает в системной связке с группами сепаратистов, религиозных экстремистов, оппозиционными политическими группировками самой разной направленности, пятой колонной в бизнесе и системе государственной власти и сопровождается мощной поддержкой из-за рубежа — не только медийной. Материальное обеспечение, координация и целеуказание этой политики не может исходить ни от каких сепаратистов. Что касается самих упомянутых террористических действий, то при всей актуальности оперативной контртеррористической работы в принципе невозможно предотвратить нападения на беззащитных невооруженных людей, не связанных со стратегическими объектами. Единственное средство предотвратить такой тип террора — это ликвидировать те точки уязвимости, которые вызывают соблазн применения таких методов.

Напомним, что нынешняя откровенная враждебность, проявляемая по отношению к России практически всем массивом западных СМИ, вызвана всего-навсего открытым заявлением амбиций на активную роль в самых ключевых, жизненно важных для России частях ближайшего постсоветского пространства — Грузии и Украине. В случае реального восстановления российской мощи реакция будет предельно истерической и к этому надо быть готовыми. Опять же это не повод для отказа от восстановления российской политической и экономической мощи.

Основания оптимизма

Тем не менее, в военном, экономическом, морально-политическом плане Россия сохранила все предпосылки для восстановления своей мощи.

1. Ядерный стратегический потенциал — единственный параметр, по которому Россия сохраняет подобие паритета с единственной доминирующей мировой супердержавой — паритет взаимного гарантированного уничтожения сохранен. И может сохраняться на период, как минимум достаточный для модернизационного рывка. Таким образом, реанимация ядерного сдерживания при отсутствии иных гарантий и механизмов может стать основой для сохранения реального российского суверенитета.

2. За пять лет удалось остановить развал основных базовых государственных институтов. Институт президентства работает, и трудно усомниться, что он работает самостоятельно. Правительство хотя и неоднородно, но управляемо, административная реформа хоть и не переварена, но запущена, и на сегодняшний день представляется технически возможным вменить правительству в обязанности задачи, необходимые для обеспечения экономического прорыва.

3. Так или иначе, дорогой ценой в России создана основа саморегулирующейся, самовыживаемой, рыночной экономики, адаптивной к нормальному рыночному регулированию, оставляющей для государства возможность ограничить свое вмешательство и свои обязательства необходимыми и реально возможными пределами. Эта свободная экономика в условиях, когда ей будут предъявлены вменяемые и четко направленные сигналы, обеспечены условия жесткой, равной, внутренней конкуренции, защита от непрерывного и корыстного вмешательства государства в вопросы, которые его совершенно не касаются, способна обеспечить мощную подпитку экономического прорыва. Когда государство наконец сосредоточится на выполнении своих обязательств, в том числе в экономической политике.

4. Россия сохранила, причем под своим национальным контролем, природные ресурсы, по совокупности самые большие в мире, превращающие ее не только в необходимый элемент мирового хозяйства, то есть ставящие пределы дискриминации и санкциям, но и позволяющие обеспечить достаточную степень экономической безопасности в условиях наименьшего внешнего благоприятствования со стороны крупнейшего мирового игрока и его сателлитов.

5. За время стабилизации Россия накопила огромные даже по мировым масштабам, абсолютно свободные (по мнению некоторых экономических специалистов, даже излишние) финансовые ресурсы, правда, не научившись пока их сколько-нибудь рационально использовать на цели развития. Если эти ресурсы не будут потеряны — поскольку в настоящее время содержатся в максимально уязвимом состоянии, — они могут быть использованы для ускоренной модернизации, в том числе и военной, увеличив мощь России в разы.

6. В своем непосредственном окружении Россия безусловно остается недостижимым лидером. Никто из соседей не обошел Россию в основных элементах могущества. Практически все бывшие советские республики в разной степени находятся в состоянии цивилизационного падения, во всяком случае, более глубокого, чем наше. Россия единственная сохранила — не без серьезных потерь — научный, образовательный и технологический потенциал.

7. И, наконец. Пореформенная травма не сломила психическое здоровье народа. Настроение смятения в значительной степени сменилось мощнейшими позитивными ожиданиями. Эти ожидания должны быть удовлетворены. В общественном сознании присутствует жажда исторического реванша. В какую форму он выльется, в позитивную или в разрушительную, зависит от адекватности и эффективности политики власти.

Задачи

Восстановление смысла и цели существования России как государства, общества, цивилизации и восстановление сил и могущества для реализации этих целей. К этому, собственно, сводится основная задача.

Справедливость

Справедливость — базовая ценность для нашего общества. Не восстановив попранной справедливости, ничего выстроить нельзя.

Как заметил Виталий Найшуль, если лозунгом первой революции (начала девяностых) была свобода, лозунгом предстоящей второй революции станет справедливость. Можно добавить, что в процессе реализации первого лозунга сложился острейший дефицит справедливости. Если мы действительно не хотим пропустить страну через еще одну социальную революцию, необходимо найти способ удовлетворить эту базовую для русского, российского сознания потребность. Неудовлетворенный спрос на справедливость и радикальные способы его удовлетворения систематически приводили Россию к катастрофе. Сегодня власть пытается нащупать способы социального умиротворения без коренной ломки сложившихся отношений собственности. Получается неважно. Не только потому, что ресурсная база мала (о чем говорилось выше), но и потому, что существующее положение вещей и сами способы, подходы к этому «умиротворению» представляются несправедливыми и унизительными (достаточно упомянуть хотя бы пресловутую монетизацию).

Социальную политику нельзя проводить чисто либеральными приемами, не основываясь на общих понятиях о справедливости. Нужно усвоить общий принцип: «СОЦИАЛЬНЫЕ РЕФОРМЫ — ЭТО ПОПУЛЯРНЫЕ РЕФОРМЫ». В том смысле, что всем должно быть понятно, кому, за что и почему.

Проблема распределения доходов, социального обеспечения и распределения собственности в нынешней России — это в значительной степени проблема долгов (поскольку, опять же, никаких существенных, с экономической точки зрения, активов, кроме советских, не создано). Бюджетники — это люди, которым должны, которые остались на попечении государства, раздавшего бесплатно источники обеспечения долгов. Таковым источником должны были бы стать налоги.

Не касаясь в данном тексте структуры и оснований налоговой системы, можно утверждать, что налогов, приемлемых для нормального функционирования экономики, недостаточно для возвращения долга государства населению. Такие долги, например, как долги по сбережениям на советских вкладах (кстати, юридически признанные), зарплаты бюджетников, включая военнослужащих, пенсионные долги не могут быть обеспечены из текущих налогов. Они должны быть обращены на собственность, изъятую у государства.

Симметричным и абсолютно связанным с вопросом долга является вопрос о легитимации крупнейшей собственности. В нынешнем своем виде при нынешней степени ее участия в обслуживании внутреннего долга эта собственность легитимирована быть не может. С другой стороны, именно такое участие является единственным способом ее легитимации. Инвестиционная структура, обслуживающая ценные бумаги, в которые оформлены долги населению, должна быть обеспечена активами крупнейших компаний, в первую очередь ресурсодобывающих. Это может стать основой гарантированного государством Нового общественного договора между обществом и крупнейшим бизнесом.

Необходимой материальной предпосылкой такого договора является мощный экономический рост, сопровождаемый еще более мощным порядковым ростом капитализации активов. Только таким образом, не за счет экспроприации, а за счет совместного участия в экономическом прорыве возможно мирным, некатастрофным путем построить институты, обеспечивающие такое перераспределение национального богатства, которое наш народ сможет признать приемлемым. Такой договор невозможен ни на основе бандитского прошлого — самобытной российской приватизации, ни на убогом декапитализированном настоящем, а только на основе будущего роста и будущей рекапитализации страны.

Только путем масштабного договора можно примирить общество с результатами приватизации. Если этого не сделать, у собственности не будет легитимности, а значит, не будет «гарантий». Потому что для таких «гарантий» действительно необходимо совершенно авторитарное государство, опирающееся исключительно на насилие.

Общественное примирение

Проблему общественного примирения Россия так и не решила. Ни в историческом плане — между красными и белыми, ни в нынешнем социальном — между бедными и богатыми. Гражданская война, по сути, продолжается. Нынешняя российская власть добросовестно пытается выстроить единую российскую историю и единую российскую государственность. Тем не менее, праздник согласия и примирения, именуемый в народе «днем кота Леопольда», счастливо отменен, потому как нет никакого согласия и примирения. Потому как мы не можем примириться на прошлом. Примириться и договориться можно только на будущем Великой России. Призывы смириться с «историческим поражением» России, «признать реалии», распространение представлений о России как о стране без будущего не способствуют общественному успокоению и отказу от вредных привычек, а освобождают механизмы гражданской войны. «Реставрация будущего России» — вот смысл нынешней российской политики. Дать этот образ будущего и показать способы его реализации — задача действующей российской власти.

Могущество

Целью всякой политики является усиление могущества. Могущество — это мера свободы. Степенью могущества определяется способность любого политического лица, группы, государства суверенно принимать и реализовывать решения. Никакой суверенитет, никакое право не может опираться на законы, договоры, коалиции, гарантии, обещания, если оно не опирается на могущество. Могущество страны — единственное основание суверенитета.

Мощь экономики — безусловно, важнейшая составляющая государственного могущества, но и военная мощь государства, а также его политический и дипломатический вес являются важнейшей, а иногда и решающей частью экономической мощи. Например, важнейшей составляющей экономической мощи Соединенных Штатов является количество авианосных группировок и способность к их применению. Можно с уверенностью утверждать, что если бы военная мощь Соединенных Штатов свелась хотя бы к японской, капитализация американской экономики упала бы втрое. Доллар рухнул бы вместе со всей действующей мировой финансовой системой. То есть экономика США отнюдь не испытала бы долгожданного облегчения и не удесятерила бы силы от освобождения от груза непомерных военных обязательств.

Капитальная мощь и политическое могущество — две взаимосвязанные составляющие свободы и независимости любой страны. Ущербность в той или иной части приводит к ущемлению свободы и утрате независимости. Форма общественного устройства и способы управления вторичны по отношению к решению этой основной политической задачи, и в разные моменты истории их пригодность может быть разной. Таким образом, для России выбор таковых форм должен определяться не нормами и правилами, продиктованными «цивилизованными» менторами, а только единственным критерием: задачей усиления могущества.

Осмысленный мир

Потребность русского человека жить в осмысленном мире — это главный ресурс современной России. Есть цель, есть задача масштабная и конкретная — есть смысл в государстве. Появляется энергия, начинает работать машина экономического роста, эффективность которого можно оценивать по конкретным критериям цели. Наличие цели создает условия для строительства институтов государства и институтов экономики. В том числе и свободной, рыночной. Наличие «длинных» целей, а таким образом и «длинных» денег, позволяет бизнесу включаться в проекты развития, зарабатывая на развитии, а не на деградации и растаскивании страны.

С точки зрения экономики содержание целей не имеет большого значения — освоение Луны, защита от врага или строительство трансконтинентальных магистралей. С фундаментальной точки зрения, идеологической, цель должна быть истинной, зримой и насущной. Страна, народ должны нуждаться в реализации самой цели, а не средствах ее достижения. Экономика не может сама по себе задавать цели стране. Такими целями не могут быть ни повышение конкурентоспособности, ни рост благосостояния. Кто сказал, что для повышения конкурентоспособности или для роста благосостояния не целесообразнее было бы, например, расчленить Россию на несколько более гомогенных по внутреннему устройству частей?

При этом рынок — свободное взаимодействие самостоятельных агентов — лежит в основе любой современной эффективной экономики. Главной задачей государства по отношению к рынку являются самые жесткие гарантии неприкосновенности собственности и, соответственно, соблюдения гарантии законных сделок.

Для крупной собственности вопрос гарантий упирается в вопрос легитимации. Только тогда можно заставить государственные институты гарантировать права крупнейших собственников. По отношению к основной массе среднего, мелкого и сверхмелкого бизнеса главный вопрос гарантий собственности — это вопрос защиты от государства, точнее, от тех институтов, которые выступают от имени государства.

Таким образом, в области рыночной экономики главной задачей государства является институциональная реформа, то есть выстраивание таких институтов, главной целью которых по отношению к рынку была бы защита прав собственности.

Важнейшая задача государства по отношению к рынку — это обеспечение максимально жесткой свободной конкуренции, в первую очередь внутренней конкуренции.

К примеру, если Россия хочет сохранить и развивать свою автомобильную промышленность, нужно обеспечить на внутреннем рынке конкуренцию двух, лучше трех сопоставимых по возможностям национальных производителей. Для этого можно было бы, например, за счет бюджета (за счет дополнительных резервов) закупить и поставить в Россию один-два современных автозавода. Если для обеспечения жесткой и равной конкуренции на внутреннем рынке необходимо оградить внутренний рынок — это безусловно надо делать.

Защита внутреннего рынка должна быть абсолютной обязанностью государства в двух случаях: это защита тех отраслей, производств, технологий, утрата контроля над которыми означает прямую угрозу национальной безопасности. Понятно, что это касается в первую очередь оборонных отраслей, финансовой инфраструктуры и инфраструктуры жизнеобеспечения; и сохранения контроля над стратегическими ресурсами. И вторая функция — это защита рынка для создания условий для максимально эффективной внутренней конкуренции. Избирательный протекционизм возможен и необходим там, где открытие внутреннего рынка означает вытеснение и истребление национального производителя. И только при условии, что государство обеспечивает жесткую и эффективную конкуренцию внутренних производителей на отечественном рынке.

Национальные проекты

Важнейшей задачей государства в экономике помимо институциональных рыночных реформ является определение стратегических, «длинных» приоритетов и доведение их до бизнеса. И реализация стратегических национальных проектов, которые частный бизнес вообще или в силу сегодняшней российской специфики самостоятельно осуществлять не может. Есть основания предположить, что в настоящее время частный бизнес в силу указанной специфики не способен самостоятельно осуществлять никаких стратегических проектов.

На государстве также сегодня безусловно лежит основная ответственность за организацию инвестиционного процесса. Если мы не хотим дожидаться, пока невидимая рука рынка закончит процесс структурной деградации российской экономики до состояния, при котором существование российского государства станет объективно неуместным. То есть речь идет о проведении современной промышленной политики и политики роста. Государство должно, наконец, вплотную заняться налаживанием экономических механизмов внутри отдельных отраслей (точнее, групп отраслей — кластеров), стимулирующих развитие и рост, а не деградацию, как сейчас.

Наряду с этим главными инструментами роста должны стать «национальные проекты». Количество таких проектов должно быть строго ограничено. К ним относятся проекты, связанные с обеспечением безопасности страны, проекты, связанные с сохранением и развитием интеллектуального потенциала и высоких технологий (поскольку безусловным долгом государства является сохранение тех отраслей, научных школ, в которых Россия имела мировой приоритет), и проекты, являющиеся моторами экономического роста и масштабного расширения внутреннего рынка.

Отдельно надо сказать, что одним из главных моторов экономического роста, как и сохранения научно-технического потенциала, должно стать качественное перевооружение российской армии. В отличие от Соединенных Штатов, широкомасштабно использующих этот рычаг для стимулирования экономики, Россия действительно нуждается в масштабном перевооружении для обеспечения своей минимальной безопасности. И с политической, и с моральной, и с экономической точек зрения кратное увеличение военного бюджета именно на перевооружение армии представляется необходимым.

Наряду с этим в качестве примеров национальных проектов можно назвать:

— возрождение гражданского авиапрома (с перспективой, в первую очередь, сохранения национального рынка за отечественным производителем);

— национальный космический проект (в отличие от ловушки МКС);

— транспортные проекты стратегического трансконтинентального масштаба;

— создание мощного ипотечного агентства и массовой доступной ипотеки (в отличие от убогих начинаний МЭРТа, такой проект с относительно небольшим начальным государственным финансированием способен действительно обеспечить строительный бум и вовлечь в жилищное строительство не десятки тысяч, а десятки миллионов людей). Кстати, ипотечные программы имеют то преимущество, что они очень слабо замещаются импортом, дают очень мощный толчок внутреннему рынку и имеют быстрый и очевидный социальный эффект. Можно напомнить, что все великие американские ипотечные агентства типа «Фани Мэй», были созданы в период Великой депрессии при помощи государства.

Важнейшим условием и продуктом реализации таких национальных проектов должно стать формирование вокруг них качественно новой национальной элиты как в бизнесе, так и в госаппарате. «Проектной» элиты в противовес и взамен элиты катастрофной и компрадорской. Таким образом, реализация национальных проектов решает не только экономические задачи, но и важнейшую политическую задачу — смену элит, создает возможность для формирования нормально мотивированной и профессионально продуктивной пророссийской политической элиты. А это есть, в свою очередь, единственная возможность для развития России по демократическому пути.

Для запуска таких национальных программ вполне достаточно малой части наших избыточных резервов. Во всяком случае, не превышающую ту, которая будет потрачена на затыкание бюджетных дыр в случае продолжения нынешней экономической политики.

На конец текущего года Россия, даже по официальным данным, будет иметь в своем распоряжении финансовых резервов не менее чем на 200 миллиардов долларов. И практически все они используются предельно неэффективно, обесцениваясь либо от реальной инфляции, либо от неблагоприятной курсовой динамики. Размещение этих средств в валюте потенциального противника или его же ценных бумаг не только крайне невыгодно, но и создает максимальную уязвимость для их сохранности.

России, наконец, необходимо выработать свою суверенную денежную политику, а не осуществлять ее, по сути, в форме «валютного управления», печатая рубли в соответствии с приходом в страну валютной выручки. Нужно решить для себя, что более выгодно для нашего рынка: действительно переход к полной конвертируемости рубля и тогда надо уже сейчас перейти к продаже российского сырья за рубеж за рубли. Или отказаться от внутренней конвертируемости рубля (по китайской модели), превратив валютную политику в эффективный инструмент стимулирования экономики.

При нашей структуре экспорта и цене рабочей силы можно предположить, что Россия вряд ли сможет получить от отказа от внутренней конвертируемости преимущества, аналогичные китайским. Тем не менее, выбор необходимо и возможно сделать немедленно, поскольку продолжение нынешней политики является глумлением над здравым смыслом.

И, безусловно, исключительной обязанностью государства являются социальные инвестиции (не путать с социальными обязательствами). Социальные инвестиции в образование, здравоохранение, науку и культуру всегда эффективны, однако получателем доходов является не конкретный бизнес, а вся экономика — страна в целом.

Государство-цивилизация

Смыслом существования России — народа и государства — является сохранение и развитие русской российской цивилизации как уникального, отличного от прочих, хотя и вбирающего в себя многое из прочих образа жизни, культуры, системы ценностей и построенных на этом институтов общества и государства. В системе ценностей русской цивилизации, например, идея личного материального успеха и стяжательства никогда не будет доминирующей и определяющей общественное положение.

Сейчас много рассуждают как об отмирании национального государства и национального суверенитета, так и о крахе империй. Все это называется глобализацией. На самом деле, «глобализация» подразумевает сохранение и усиление одной глобальной империи и растворение и даже фрагментацию бывших национальных государств внутри неких глобальных образований, подчиненных этой империи.

Есть и со стороны либералов, и со стороны отечественных нацистов идея соблазнить нас химерой национального государства. Мол, зачем нам эти кавказцы, татары и прочие. На этих основаниях мы не построим никакого государства. Это путь к резне и, по сути, фрагментации и трайбализации всего постсоветского пространства. Кстати, именно по этому пути потихоньку идут постсоветские республики, сделавшие «европейский выбор». Некоторые уже ощутили, а некоторым еще предстоит ощутить прелесть внезапного прозрения национального самосознания у самых невероятных народов, населяющих многонациональные территории. Причем при самой внимательной гуманитарной опеке глобального арбитра.

Россия всегда существовала как империя. И может существовать лишь как империя или, если кому-то не нравится это слово, как «государство-цивилизация». Как империя в современном смысле, то есть не с точки зрения организации власти или форм внешней экспансии. Как империя, где имперскость означает гармонизацию всех составных частей и культур, некий синтез, где русские — имперскообразующий народ, который без своей мультикультурной цивилизации, то есть без других народов, составляющих и наполняющих эту цивилизацию, существовать не может. Имперское сознание есть самое глубокое основание нашего антифашизма. Любой шовинист, призывающий к расправе над инородцем и иноверцем, — враг империи и угроза ее существованию.

Кстати, употребление термина «империя» со всеми соответствующими либеральными прилагательными считается вполне корректным в современной западной политологии, в первую очередь в отношении Соединенных Штатов. При том отличии, что в этом случае подразумевается, что таковая империя может быть только одна, и именно ей принадлежит всемирная миссия: утверждение своего господства и своих ценностей как универсальных и общемировых. Мы видим будущий мир как совокупность и многообразие именно государств-цивилизаций, отличных по своим традициям, образу жизни, иерархии ценностей. Мы видим свою задачу в том, чтобы среди этих государств-цивилизаций осталось бы место нашей российской цивилизации и нашему российскому государству.

Мы должны убедить народы, близкие нам по духу, истории и культуре, что нам надо строить свое государство вместе, если мы не хотим превратиться в объект манипуляций, разделов и соперничества за ресурсы и пути их транспортировки. Это, собственно, и есть основание постсоветской интеграции. Альтернативой является не счастливое сосуществование маленьких цивилизованных, европейски интегрированных образований на постсоветском, тогда уже построссийском пространстве, а резня, деградация и окончательное падение в цивилизационную пропасть. Только современное централизованное демократически устроенное государство-цивилизация способно поддерживать могущество и обеспечивать справедливость на такой территории, связанной общей цивилизацией. Эта цивилизация должна быть прочной и удобной. То есть она должна быть неуязвима для чужих и комфортна для своих.

Загрузка...