Внутренний враг. Пораженческая «элита» губит Россию

Долги элиты

Слова «элита», «элитный» в последнее время стали очень употребляемыми. Однако хотелось бы обратить внимание, в каком контексте эти слова употребляются. «Элитное жилье», «дом пониженной элитности», «элитный отдых»… Не вдаваясь в этимологию, можно отметить некое недоразумение, поскольку элита — это не показной образ жизни. Это правильное положение в обществе. Это вписанность в социальное устройство на определенном уровне. Имеется в виду, что человек занимает определенное общественное положение — высокое, но предполагается, что он занимает это положение за что-то. Либо за заслуги в прошлом, либо за деяния в настоящем. Вот о такой элите, собственно, имеет смысл говорить. Это первое.

Второе. Проблема нашего общества в том, что оно не является плотным. Этически плотным. Профессионально плотным. Есть некая разреженность. Когда в городе есть один магазин, ему не с кем конкурировать, там может продаваться все, что угодно. И как угодно. Другого нет. Нормальная ситуация — это когда есть плотность, в том числе в этих самых элитах. И этическая плотность, и профессиональная плотность. Когда поведение каждого очень жестко оценивается и контролируется средой. Вот пример. Американский роман Синклера Льюиса «Мистер Бэббит» о бизнесмене из среднего американского города. У него в 40 лет начинаются душевные метания, и он совершает три «антиобщественных» поступка. Заводит любовницу, ужинает с университетским товарищем, который стал коммунистом, и рассеянно отказывает в пожертвовании на местную церковь. Ему никто не говорит ни слова, но в силу плотности американской среды он начал получать «звоночки». Контракт, который он получал от железной дороги много лет подряд, почему-то достался его конкуренту. Местный банкир, крайне почтенный человек, долго не принимал его и холодно поздоровался. И Бэббит все понял. А потом, когда его жена попала в больницу, и банкир, и другие представители местного общества нанесли ей визит. То есть ему показали, что можно вернуться. Льюис описывает все это очень иронично, но это показывает высокую плотность американского общества. Все действовали не сговариваясь, не было никакой программы действий и коалиции по перевоспитанию мистера Бэббита.

Напротив, если мы посмотрим на нашу нынешнюю элиту, то можно сказать, что она ведет себя отвязно. «Отвязно» не в смысле — плохо, а в смысле — независимо. Ее стиль состоит в том, что «мы никому ничего не должны». Это правило поведения. На это есть объективная причина: в том, что они делали, чтобы стать элитой, им общество не помогало, а мешало. Но…

В связи с этим следует напомнить два обстоятельства. Первое, важное экономически. У нас было приватизировано имущество, но не были приватизированы долги. То есть у государства были долги и было имущество, за счет которого можно было обслуживать эти долги. Имущество ушло, долги остались. Теперь государство является этаким мальчиком для битья, которому, с одной стороны, говорят: «Вы обязаны платить пенсии, содержать медицину, школу». А когда оно обращается к источнику доходов, там говорят: «Да вы что, при таких налогах мы умрем!» И те и другие недовольны. И второе обстоятельство, важное этически. Это касается уже не государственного долга и не вопросов собственности. Это касается нарушения русской этики. В «Православном катехизисе» сказано, что заповедь почитания родителей распространяется и на учителей. А дети нашей системы образования (кстати, совсем не самой худшей в мире) на своих учителей наплевали. Те самые люди, которых она образовала, благодаря которой они отличаются от дикарей, теперь командуют бизнесом, от мелкого до крупного. Но желания отдать должное родителям, которые находятся в трудном положении, у них не возникает. Если опять сравнивать с Соединенными Штатами, то там пожертвования выпускников — один из главных источников пополнения бюджетов университетов, особенно элитных. Многие слышали о том, какие огромные суммы собирают «звездные» выпуски Гарварда. У нас есть несколько вузов, которые можно считать кузницей современного российского бизнеса, однако никто не слышал, чтобы там от этого что-то «зазеленело».

В странах, где есть здоровая, рефлексирующая элита, она быстро и без напоминаний со стороны соображает, что надо взять на себя дополнительные обязанности. Соединенные Штаты, Чикаго, вторая половина XIX века, город возник просто из ничего, в силу очень удачного географического положения, и туда устремилось огромное количество рабочей силы (лимиты, по-нашему). То есть лимита и предприниматели первого поколения — «новые американские». И можно представить себе, что там происходило. Богатые жилые дома походили на крепости, они предназначались для артиллерийской осады. И празднички соответствующие — 1 мая откуда пошло? И это все стало несовместимо с жизнью. Но не уезжать же с золотого дна? И в определенный момент силами местной элиты все начало меняться. Причем не с помощью подачек населению или применения полиции, а с помощью культурной интервенции. В течение десятилетия возникли Чикагский университет, Чикагский филармонический оркестр, Чикагская галерея и так далее. И все это высшего качества!

Бояре и дворяне

В нашей культуре есть слово для обозначения лиц, принадлежащих к высшему слою элиты, — это «бояре». Вне зависимости от того, что это слово обозначало исторически, оно несет еще и значение «сильные люди», то есть люди, обладающие властью и влиянием. «Сильными людьми», или «боярами», можно называть и самих Бояр, и главных представителей высшего слоя элиты: Царя, Государя и Князей. Подробнее о них мы поговорим ниже.

Но элита состоит не только из высшего слоя сильных людей, но и из более многочисленного круга, выполняющего государственные и общественные функции. В истории России такими рядовыми членами элиты были дворяне. Их историческая заслуга связана как с доблестной царской службой, так и с созданием высокой русской культуры. Их современная интерпретация остается за рамками нашей беседы.

Отношение к элите

В России сложилось двойственное отношение к государственной элите. С одной стороны, весьма подозрительное. Конечно, недоверие к высшему слою в той или иной степени есть везде, во всех странах, но у нас оно качественно глубже и основывается на реальных, причем повторяемых исторических обстоятельствах.

В нашей истории были случаи, когда элита предавала страну. Самый яркий пример — Смутное время. Можно напомнить и поведение значительной части элиты во время революций 1905 и 1917 годов и другие, может быть, менее яркие, но довольно серьезные эпизоды.

Предательства элиты — это не какие-то разборки внутри правящего слоя, когда можно обсуждать, «кто больше виноват» и «кто первый начал», и оценивать поведение очередного беглого боярина, а когда она массово предавала не очередного Царя или «преступный режим», а народ, страну. И это травмировало отношение народа и элиты. Создало своего рода традиционное недоверие к элите.

Отмеченная нами особая подозрительность к действиям элиты со стороны остального населения крайне осложняет действия элиты. Получается, что она не обладает своим собственным авторитетом, отличным от авторитета Государя и им не подкрепленным. Она авторитетна только до тех пор, пока действует от имени Государя. Как только она начинает выступать от себя, она оказывается нелегитимна и противна народу.

Но такое отношение — только половина правды. Элиту ценят, причем очень глубоко понимают ее значимость. Для того чтобы реально ощутить народные традиции в отношении элиты, возьмем «Пословицы и поговорки» Даля. Ключевое высказывание о государственной роли Бояр: «Без правды боярской Царь Бога прогневит». Эта пословица достойна того, чтобы ее подробно разобрать. Не без Бояр, а без правды боярской. То есть Бояре имеют некую правду, отличную от царской и от народной, и должны, не кривя, сообщать ее Царю. И это — самое ценное, что Царь должен от них получить. А если Царь попробует править в одиночку, без этой правды, то он не ошибку совершит, тактическую и стратегическую, а «Бога прогневит»!

Так вот, чтобы Бога не гневить, нам предстоит регулировать отношения с Боярами. Нужна и правда боярская, но нужна и опала, как инструмент царской политики, когда личное или групповое влияние Бояр становится больше царского и нарушается устойчивость государственного устройства. Тогда «Царь строг и казнит Бояр опалой». В чем она, опала, должна состоять — это отдельный разговор, но важно подчеркнуть, что это должен быть гуманный инструмент. Потому что здесь наказание не связано с виной. В опалу отправляют не потому, что человек совершил преступление, а потому, что он стал дисфункционален в государственном устройстве. Опала сродни древнегреческому остракизму или американскому антитрестовскому законодательству. И опять же опала — это все-таки опаливание, а не зажаривание до углей. И из опалы можно вернуть, что обычно и делают.

Между двумя крайностями: «Без правды боярской царь Бога прогневит» и «Царь строг и казнит Бояр опалой» лежит все многообразие отношений между Царем и высшей государственной элитой.

Царь — Государь

Царь и Государь по определению являются сильными людьми. Поговорим о том, почему эти слова иногда выступают как синонимы и почему на самом деле продуктивно разводить их смысловые значения.

Исторически долгое время Царь и Государь были одним лицом. Эти слова часто употребляются как синонимы, что на самом деле неправильно. Например, есть такое употребление «Государь Великий Новгород». То есть Государь — это суверен. Соответственно, если государство монархическое, то Государем является первое лицо, а если демократическое, то сувереном может быть весь народ. Каким и являлся Государь Великий Новгород. У нас в России в нынешней ситуации Государь — это народ России. Хозяином является не Царь, а Государь. Государь владеет, а Царь правит. Вот их глаголы. С некоторым приближением можно сказать, что Государь — это хозяин предприятия, а Царь — это управляющий, гендиректор. Гендиректору могут быть делегированы очень большие полномочия, но не все. И это очень важно, что не все. В современных условиях Царь не может распорядиться государством. То есть он может распоряжаться тем, чем он управляет, — слугами, системой управления, кадрами. А страной распорядиться не может. Есть вопросы, которые относятся исключительно к полномочиям Государя — те, которые раньше решал Земский собор.

И вот здесь у нас очень чувствуется дефицит консенсуальных решений. Например, узаконить результаты приватизации не может ни один президент вместе с Государственной Думой, вместе с Верховным судом и т. д. Если бы Путин решил узаконить результаты приватизации, кроме сомнений, почему он решил это сделать, это не принесло бы ничего реального. А вот если бы 80 % и более взрослого населения на референдуме проголосовало (не 50, а именно консенсуально — 80 и более), то это бы означало, что этот рубеж перейден окончательно. На самом деле у нас в истории демократической России консенсуальных решений вообще не было. К того же рода решениям относится установление налогообложения. Не уровень в сколько-то там процентов, а само установление налоговых обязательств. То есть мы берем на себя обязательства платить налоги, потому что это наша страна, и те расходы, которые мы оплачиваем, делаются для нас. Такого акта не было. Налоги собираются, потому что «иначе хуже будет». А репрессивный механизм не должен заменять социальный договор, он только добавка к нему.

Кстати, это имеет прямое отношение к «наведению порядка», борьбе с коррупцией и т. п. На самом деле, репрессивный механизм может действовать только как экстремальное добавление к социальному порядку. Нельзя сделать так, чтобы не воровали только из страха. Вот если 90 % не воруют потому, что воровать нельзя, то остальных отморозков, которые это не понимают, можно «добивать» другим образом. Еще один пример — монетизация льгот. Это тот же вопрос Государя, то есть суверена. Технически против самой идеи нет возражений. Но власть выходит здесь за рамки своей компетенции. Один пожилой человек, узнав об этих планах, сказал: «Что с нами делают?». У народа не должно быть ощущения, что с ним кто-то что-то делает.

Здесь, кстати, очевидна путаница понятий. Разговоры в демократических кругах о том, что Путин является диктатором, затушевывают тот факт, что Путин никаким диктатором не является. Скажем, Пиночет был диктатором, реальным. Не ему говорили, что он является диктатором, а он им был. Но когда внедрялась новая пенсионная система, которую создал Хосе Пиньера, переход в нее был добровольным. И благодаря пропаганде, которую Пиньера больше года еженедельно вел по телевизору, в течение одного месяца более 85 % перешли в новую систему. Но 15 % оставались в старой системе очень долго, и кто-то остался даже сейчас. И это при том, что власть находилась в «рабочем состоянии»: танки были быстры и стадионы — свободны.

Возвращаясь к монетизации льгот. Возможно, она окажется опасной для президентства Путина. Она может расстроить его отношения со страной. Он пришел к власти, как человек, про которого говорили: «Он такой, как мы». Это на самом деле очень важное чувство. Наполеона ветераны его гвардии называли «наш маленький капрал». Не зашибись какой генерал, а «наш капрал». Это идентификация себя с первым лицом. Он — свой.

В этом разделении — Царь и Государь — есть еще более тонкие вещи, которые тем не менее существенны. Вспомним, как, например, Ельцин скрылся «за носовой перегородкой», когда начались боевые действия в Чечне. Он не имел права этого делать. В том случае, когда нет прямой немедленной опасности для страны, военные действия — это уже дело суверена, Государя. Если страна подверглась внезапному нападению, необходимо немедленно ответить, тогда вопросов нет, это дело царское. Он выполняет функцию оперативного управляющего. Но если нет — это прерогатива суверена. Это не значит, что все надо ставить на плебисцит. Но обратиться к народу, как к своему хозяину-суверену, и объясниться с ним необходимо.

Здесь надо отметить: выступить перед народом — это достаточно тонкая вещь. И это тоже есть форма согласования. Ельцин, например, не смог выступить перед народом. Потому что это только кажется, что это форма односторонняя. На самом деле она таковой не является. Потому что не всякое слово можно сказать, глядя в камеру, на всю страну, подразумевая, что его услышит каждый российский человек в своем доме.

Князь

Князь — это очень важная фигура, и на ней стоит остановиться особо. Потому что Князь — это суд и оборона. Исторически судья — это Князь. Поэтому, когда мы говорим здесь о Князе, мы говорим о сущности нашей судебной системы. И это имеет самое прямое отношение к элите, потому что не может быть полноценного государства, где судьи не были бы элитой. Сегодня у нас, говоря о власти — законодательной, исполнительной, — судебную власть вообще забывают, как будто ее нет. И что зря поминать то, что не имеет большого значения?

На важнейший вопрос, как это положение исправить, мы здесь вряд ли сможем ответить исчерпывающе. Но можно поговорить о человеческом материале, из которого получаются судьи.

Представление о том, что качество судьи зависит от его зарплаты, ошибочно. Мы не против высокой заработной платы. Более того, возможно, ее надо увеличить стократно. Но вопрос не в этом. Вопрос в том, кто такой настоящий судья. А это — Князь. Князь, кроме того что он является Боярином, имеет еще и личный статус-авторитет, не зависящий от места его нахождения в системе государственной власти. Покойный генерал А. Лебедь сказал бы, что Князь остается Князем всегда, даже в трусах.

Опять же посмотрим на пример. Сначала даже не судейский. В Соединенных Штатах есть такая категория работников: был человек председателем комитета начальников штабов, а затем уходит в отставку. И дальше он начинает гулять по наблюдательным советам, советам директоров крупнейших компаний: «Пепси-кола», «Дженерал моторс»… Их виды деятельности не имеют никакого отношения к военной карьере и никак не связаны между собой. Спрашивается, за что его держат? А держат за то, что он имеет некую публичную репутацию, которой он соответствует. То есть у него есть личный статус человека, которого прилично назначить. То есть он гарантирует, что вокруг него не разведется большое количество грязи. Потому что, если грязь окажется вокруг него, то он себя полностью декапитализирует.

Другой пример. Реальная сцена в провинциальном американском суде. Судья слушает дело и быстро объявляет: «Ну, двух дней тюрьмы этому подсудимому будет достаточно». При этом он даже не ссылается на какие-то статьи и нормативные акты. Еще случай. Один из наших олигархов рассказывал, как он судился в Лондонском арбитражном суде и судья в какой-то момент произнес: «Доводы этого характера я рассматривать не буду!» Причем не ссылаясь ни на какую инструкцию. То есть он как само собой разумеющееся ощущал, что находится в своем праве. Третий пример: наши судьи утверждают, что наши суды завалены делами, им их даже некогда оформлять и т. д. Валерий Абрамкин, наш главный специалист по системе правосудия и системе наказаний, рассказывал о практике парижского суда, которую он в течение нескольких дней наблюдал. Там один судья рассматривает гораздо больше дел, чем у нас. Особенно мелких дел. Но дела рассматриваются так. Вот дело. Истец — ответчик или адвокат — прокурор. Три минуты. Стук молотком. И пошел… Судье как личности делегировано такое право. Он на такое поведение уполномочен. Это то же самое, как мать, за которой не проверяют, как она сына воспитывает, сына моет и т. д. Ей вменяется определенная обязанность, а дальше существует социальный контроль. И если поведение ее не соответствует каким-то правилам, она тут же заслужит определенное отношение. То же самое касается судьи.

Теперь вернемся к Князю. Князь — это фигура, которая несет описанную выше функцию. Это не статус позиции, которую можно утратить. Это личный статус, который нельзя потерять. Наша задача состоит в том, чтобы понять, что судьи — это Князья, понять, кто такие Князья в современных условиях и из кого они рекрутируются. Понятно, что они рекрутируются из контингента очень высокой пробы. И пусть их сначала будет мало, пусть их вообще будет мало, все равно это будет становой хребет судебной системы.

К этому надо добавить, что в судебной системе, конечно, должно быть старшинство. Что имеется в виду? Вот пример из совсем другой области. Некий современный человек, прихожанин церкви, ходил к своему духовнику, исповедовался, получал от него замечания. Ему показалось, что этого мало. И он сказал: «Батюшка, благословите пойти в монастырь к старцу». И тот отвечает: «Я вообще-то не советую». Прихожанин настаивал, духовник благословил, и прихожанин явился в монастырь к старцу. А это был январь месяц. И первый вопрос, который старец ему задал, был: «Как ты провел Новый год?» — «Как все — выпил, закусил». — «Нарушал пост?» — «Нарушал, ну как все». Прихожанин считал это за малость, а старец оказался другого мнения и наложил на него епитимью. Тот буквально прибегает обратно к своему духовнику и сообщает ему о неожиданном результате визита. «А я тебе говорил — не надо туда ходить. Сам напросился, а теперь не в моих силах это отменить, надо исполнять!» И вот старшинство судей, как нам представляется, должно быть устроено таким же образом, чтобы можно было сказать: «Можно обратиться к судье, но вообще-то мы не советуем, лучше разберитесь сами. Можно апеллировать к суду высшей инстанции, но не советуем…»

А еще есть старший, Великий князь, это — Царь, он замыкает судебную систему. А у него есть думные Бояре — Верховный суд. Но разговор на близкую, но другую тему мы отложим для другого случая.

И последнее. Надо понимать, что такая система будет городской и будет идти вразрез территориального устройства. А значит, будет одной из сетей, реально объединяющих страну.

Звание и должность

Боярин и Князь — это звания. Но звания применимы не только к элите. Они имеют фундаментальное значение в организации общества на всех его уровнях.

Современное понимание звания можно прочесть в словаре С. И. Ожегова:

Однако русская сема[2] этого слова, с которой мы сталкиваемся в пословицах и поговорках, намного глубже и шире.

Глубже, потому что, по сути дела, официальная организация звание не присваивает, а признает и тем самым, пользуясь метафорой Р. Бернса, ставит «штамп на золотом», а не производит сам золотой. О тех же, кто не стал «золотым», говорят, что он не дорос до этого звания, звание ему присвоили преждевременно. Шире, потому что мы должны говорить не только о воинских, научных и др. званиях, но и о званиях, например, отца, матери, жены и т. п.

Что же такое звание? Человек присваивает себе общественно понятный знак. С ним он получает права и обязанности. Права позволяют кричать, к примеру: «Я мать и требую!». А обязанности означают возможность получения пинков от первого встречно-поперечного: «А еще мать!». Кстати, одно лицо может нести и несет много званий: мать, жена…

Характерная словесная конструкция со званием: — должен (должна). Кому должен? Особенность звания состоит в том, что должен всем. Уж если ты принял на себя звание, то должен всем. Иначе будешь получать в выражениях: «А еще мать», ученый… и т. д.

Отметим, что отнюдь не все профессии — звания. Нет звания рабочий, сколько бы о нем ни говорила коммунистическая пропаганда. Попробуйте сказать рабочему: «Ты как рабочий должен!». Ответ будет непечатным. Нет звания предприниматель, и потому он никак не может вписаться в наше общественное устройство. А вот звание работник — есть, и известно, что должен делать работник. Еще тот работник — говорят о несостоявшемся в этом звании персонаже. Со званием сочетается должность. Если звание — качество лица, то должность — качество места. Словесная конструкция со званием: — обязан. Обязан тем, с кем связан. Должностные обязанности. Звание и должность должны подходить друг другу, поэтому они часто употребляются в паре: звание и должность.

Звания являются важнейшим инструментом поддержания социальной дисциплины. Если человек никому ничего не должен, за его асоциальное поведение невозможно спросить.

Круговая порука

Когда мы говорим о методах социального контроля, стоит вспомнить мощный инструмент русской культуры под названием «круговая порука». Этот социальный механизм, конечно, употребим не только для элит. Он может распространяться на все общество.

Этот инструмент не надо создавать. Он есть. Князей надо создавать. Бояр — воспитывать, а круговая порука — всегда под рукой. Вспомните советскую практику. Предприятие, «почтовый ящик». Как бороться с опозданиями? Вводить военную дисциплину для штатского персонала? Человека премии лишать? Неэффективно. Лишить премии весь отдел — это очень эффективно. Это называется «быть за круговой порукой».

Сегодня круговая порука — это вроде ругательства. Клеймо. Чиновники — круговая порука, милиция — круговая порука. Ищи крайнего! И на самом деле это совершенно правильно. Есть поликлиника. В поликлинике круговая порука. В одном кабинете полдня принимает врач «от Бога», который лечит, а полдня — который калечит, «убийца», взяточник и т. д. Но это не нарушает социального мира в поликлинике. Можно сказать, что все они реально находятся за круговой порукой. В том числе и этот замечательный врач.

Как из этого положения выходить? А выходить надо!

Если они связаны круговой порукой, то пусть и отвечают круговой порукой. То есть людям, работающим в поликлинике, вменяется договор о коллективной ответственности. Это означает, что определенный тип нарушений переносится на всех сотрудников. И если милиция — какой-то отдел — находится за круговой порукой, пусть там и находится. Это означает, что если один попался, то увольняются все. А дальше происходит следующее. Начинается тот самый долгожданный процесс отделения пшеницы от плевел и овец от козлищ: потому что если я приличный человек, то зачем же мне отвечать за подонков? Соответственно хорошие люди будут уходить из коллективов, где возобладали подонки, а подонки будут выкидываться из коллективов, где возобладали хорошие нормы.

Кстати, в Чили, знаменитой в мире своей удивительной некоррумпированностью, есть два учебных заведения, которые воспитывают элиту, и они похожи на наш Царскосельский лицей. В них учат соблюдать в жизни правила игры. И в некотором смысле выпускники этих заведений находятся за круговой порукой. То есть их никто не наказывает прямо, но выход за пределы тех самых этических правил, которым их учили, — это хуже, чем наказание. Это значит быть растоптанным в глазах своего круга, стать изгоем. То есть воспитание элиты может начаться с того, что выпускники неких элитных учебных заведений, куда отбор крайне строгий (это могут быть очень небольшие выпуски, больше, собственно, и не надо, и понятно, что их выпускники так или иначе будут занимать высокие государственные посты), добровольно оказываются за круговой порукой. Когда бесчестие распространяется на всю группу. Это общий принцип. Предлагать конкретные рецепты здесь, наверное, неуместно. Но важно, чтобы все это было крайне серьезно.

Что касается опасности переборщить…

…то такая опасность всегда существует. Но у нас в институте часто цитируется высказывание современного петербургского философа Сергея Чебанова: «Все настоящее опасно!» Например, в армии выдают оружие. Настоящее, не игрушечное. И это опасно. Однако это не повод отказываться от армии. А у американцев, где положение армии в обществе достаточно отрегулировано, говорят, что, после того как вы создали армию, вы не совсем свободны в решении вопроса, сколько денег на нее выделять. Поэтому и используются такие сложные вещи, как долг, честь, присяга и т. д. Этот пример может быть распространен на все подобные «опасные» механизмы.