Во главе действующего флота

2.1. Создание и функционирование Военно-морского управления (Морского штаба) при верховном главнокомандующем

С началом военных действий против Германии морские силы Балтийского моря поступили в оперативное подчинение главнокомандующему 6-й армией великому князю Николаю Николаевичу, который в приказе от 18 (31) июля 1914 г. № 1 объявил высочайшее повеление о назначении адмирала Н. О. фон Эссена командующим флотом Балтийского моря. Этим же приказом великий князь, который через два дня — 20 июля (2 августа) — будет назначен верховным главнокомандующим и сдаст 6-ю армию генералу от артиллерии К. П. Фан дер Флиту, объявил о подчинении ему «на правах Главнокомандующего, по морскому уставу, Балтийского Флота»[196].

Великий князь Николай Николаевич

Флот Черного моря 19 июля (1 августа) 1914 г. был подчинен главнокомандующему армиями Юго-Западного фронта генералу от артиллерии Н. И. Иванову, в штабе которого учреждался военно-морской отдел. Его начальником отдела был назначен капитан 2 ранга А. В. Немитц, должность флаг-офицера для делопроизводства и поручений занял старший лейтенант И. А. Кононов, ранее возглавлявший оперативную часть командующего морскими силами Черного моря[197]. Это решение, по-видимому, стало следствием излишне формального толкования требований «Положения о полевом управлении войск в военное время». Уже через несколько дней Черноморский флот, не имевший соприкосновения с линией фронта в силу географической конфигурации театра и, кроме того, вплоть до нападения германо-турецкого флота на российские порты 16 (29) октября 1914 г. не принимавший участия в военных действиях, был подчинен верховному главнокомандующему (приложение 14). Судя по содержанию приказов по штабу Юго-Западного фронта[198], до вывода Черноморского флота из подчинения главкому армиями фронта упомянутые офицеры не успели прибыть в Киев и быть зачисленными в состав штаба.

Административное руководство, тыловое и техническое обеспечение сил, кораблестроение, подготовка кадров, комплектование флота остались в ведении Морского министерства, глава которого стал, по выражению В. М. Альтфатера, «главным снабжателем и технически-хозяйственным заготовщиком»[199].

Идея о создании военно-морских управлений, не имевших аналогов в системе управления мирного времени, возникла вскоре после Русско-японской войны 1904–1905 гг., продемонстрировавшей пагубные последствия ситуации, которую председатель Совета государственной обороны охарактеризовал как «несогласованность в действиях войск и флота»[200]. Мысль о необходимости создания при главнокомандующем разновидовой группировкой вооруженных сил «особого органа… по морской части» впервые, по-видимому, была сформулирована в докладе председателя Особого совещания при Совете государственной обороны генерал-лейтенанта Н. И. Протопопова в августе 1906 г. (приложение 15).

Незадолго до начала мировой войны стало очевидным, что Балтийскому флоту придется тесно взаимодействовать с приморской армией (фронтом), в первую очередь при обороне дальних подступов к столице со стороны Финского залива. Поэтому в марте 1913 г. штабом Петербургского военного округа и Морским генеральным штабом был в общих чертах согласован вопрос о формировании в военное время военно-морских управлений в штабах общевойсковых объединений, которым предполагалось подчинить в оперативном отношении группировки флота[201].

Подобная форма организации командования была закреплена в проекте новой редакции «Положения о полевом управлении войск в военное время» (предыдущая редакция была введена в действие в 1890 г.[202]). Документ определял «организацию высшего военного управления войсками, предназначенными для военных действий…, а равно обязанности, права и круг ведения органов и чинов полевого управления»[203]. Законодательно утверждалась должность верховного главнокомандующего — высшего начальника над всеми действующими сухопутными и морскими силами, облеченного чрезвычайной властью и правом вести военные действия «всеми способами, какие признает нужными».

Впрочем, идея учреждения должности главковерха фигурирует и в более ранних документах по стратегическому планированию. Так, в «Указаниях командующим войсками на случай войны с державами Тройственного союза» от 1 (14) мая 1912 г. указывалось: «Высшее начальствование над всеми вооруженными силами как сухопутными, так и морскими, предназначенными действовать против держав Тройственного союза, объединяется в лице верховного главнокомандующего. Этому лицу непосредственно подчиняются… командующие морскими силами соответствующих морей»[204]. Еще раньше — в 1902 г. — было предположено создание фронтового звена управления[205].

«Положением…» 1914 г. в Штабе главковерха среди прочих подразделений предписывалось учредить Военно-морское управление, являющееся «органом начальника штаба по разработке и передаче повелений верховного главнокомандующего, касающихся флота»[206]. Предусматривалось создание аналогичных формирований и в штабах главнокомандующих армиями фронтов.

В ст. 2 «Положения…» указывалось, что «организация морских вооруженных сил, предназначенных для военных действий, определятся соответствующими морскими законоположениями»[207]. Однако анализ соответствующих документов с очевидностью показывает, что «флотская» часть «Положения о полевом управлении…» вступала в явное противоречие с Морским уставом и положениями о центральных органах военного управления морского ведомства. Обращает на себя внимание и следующее обстоятельство: если статус фронта как «стратегической инстанции», самостоятельно решающей поставленные задачи на театре военных действий или стратегическом направлении, был закреплен законодательно, то высшее военно-морское объединение — флот — не было позиционировано в иерархии воинских формирований вовсе. Вероятно, по этой причине в течение первого года войны флот Балтийского моря был подчинен 6-й армии, что выглядит странным с точки зрения элементарной воинской субординации.

Проект новой редакции «Положения о полевом управлении войск…» был разработан в военном ведомстве к середине 1914 г. и в начале июня (н. ст.) препровожден на «отзыв и заключение» в заинтересованные ведомства, в том числе в Морское министерство. Военный министр генерал от кавалерии В. А. Сухомлинов предполагал в середине июля (н. ст.) вынести проект на рассмотрение Военного совета[208], после чего представить «Положение…» на высочайшее утверждение[209].

Если специальная комиссия Военного совета, работавшая под председательством генерала А. П. Вернандера, недостатков во «флотских» статьях документа не усмотрела[210], то генмором был выявлен ряд серьезных, по мнению моряков, изъянов в предлагаемой конструкции системы стратегического управления. Поэтому император, по докладу И. К. Григоровича, повелел соответствующие разделы «Положения…» переработать[211]. Однако стремительная эскалация международной обстановки поставила Военное министерство перед необходимостью настаивать на скорейшем введении документа в действие, и 16 (29) июля 1914 г., за несколько дней до начала мировой войны, «Положение…» было одобрено на заседании комитета Генерального штаба и получило высочайшее утверждение. «С 1908 года я работал над этим положением, но потом забыли, и лишь 15 июля (1914 г. — Д. К.) вспомнили и 16 июля повезли Государю на утверждение. В один день такую работу сделать, конечно, нельзя», — свидетельствует Ф. Ф. Палицын, возглавлявший в 1905–1908 гг. Главное управление Генерального штаба[212]. По воспоминаниям Ю. Н. Данилова (в то время — генерал-лейтенанта, генерал-квартирмейстера генштаба), вопрос был решен «в преддверии войны в одном ночном заседании»[213]. «Это было одним из крупных пробелов нашей подготовки, что составление означенного документа заканчивалось под громом надвигавшейся военной грозы», — справедливо замечает С. К. Добророльский, возглавлявший в 1914 г. мобилизационный отдел Главного управления Генерального штаба[214].

Между тем этот наспех принятый документ содержал недостатки и куда более серьезные, чем слабая проработка вопросов взаимодействия сухопутного и морского командования. Авторы «Положения..» исходили из того, что с началом войны обязанности главковерха возложит на себя сам император, что, кстати, едва не произошло в 1914 г. — Николай II отказался от принятого было решения возглавить действующую армию только под давлением министров[215]. Поэтому в документе были «весьма неполно и неопределенно установлены» (формулировка А. Д. Бубнова) взаимоотношения и функциональный «водораздел» между верховным командованием и правительством, что, очевидно, стало одной из важных причин внутриполитических осложнений в стране и, в конечном счете, поражения России в войне[216]. Кроме того, доминирование представлений о скоротечном характере будущей войны повлекло за собой полный отрыв оперативного управления вооруженными силами, сосредоточенного в Штабе верховного главнокомандующего, от решения вопросов их тылового и технического обеспечения, оставшихся в ведении Военного и Морского министерств. Это положение пришлось исправлять уже в ходе войны[217].

«Штатами полевого управления войск в военное время» (Приложение к соответствующему «Положению…») в составе Военно-морского управления при верховном главнокомандующем полагалось иметь одного контр-адмирала (начальник управления), штаб-офицеров «по два на каждый отдельный флот, подчиненный верховному главнокомандующему», и одного нижнего чина (писаря). Штатная численность военно-морского управления при главнокомандующем армиями фронта — один контр-адмирал (начальник управления), два штаб-офицера «для делопроизводства и поручений» и один нижний чин (писарь). Приказом главкома 6-й армией и Балтийским флотом от 16 (29) мая 1915 г. № 144 в штат военно-морского управления штаба армии была введена дополнительная штаб-офицерская должность[218].

Комплектовались военно-морские управления за счет «раздёргивания» подготовленных операторов Морского генерального штаба, который с началом военных действий оказался выключенным из процесса управления действующими флотами[219]. Начальником Военно-морского управления ставки был назначен помощник начальника Морского генерального штаба контр-адмирал Д. В. Ненюков, имевший опыт самостоятельного руководства генмором во время многомесячной болезни А. А. Ливена в 1913–1914 гг. Вместе с ним в Барановичи отправились капитаны 2 ранга А. В. Немитц и А. Д. Бубнов, старший лейтенант В. В. Яковлев и лейтенант В. А. Бирилев (в феврале 1915 г. последнего сменил лейтенант Б. П. Апрелев, затем место А. В. Немитца занял лейтенант В. Г. Гончаров). Кроме того, при управлении состояли капитан 1 ранга великий князь Кирилл Владимирович, который с ноября 1914 г. исполнял должность «наблюдающего за морскими командами действующей армии»[220], и его адъютант старший лейтенант князь К. П. Ливен[221]. Военно-морское управление штаба 6-й армии возглавил капитан 2 ранга В. М. Альтфатер, должность штаб-офицера для делопроизводства и поручения занял старший лейтенант Ф. Ю. Довконт.

По замечанию И. К. Григоровича, функции военно-морских управлений были «совершенно не разработаны и точно не определены»[222]. В Морском уставе эти органы управления не упоминались вовсе. Что же касается «Положения о полевом управлении войск…», то в нем (ст. 88) функции управления излагались более чем лаконично и сводились, по существу, к информированию главковерха по возникающим в ставке «флотским» вопросам (приложение 16). На практике их деятельность сводилась к разработке проектов директив флотам на основе указаний главковерха (главкома 6-й армии) и контролю их выполнения.

Кроме того, офицеры Военно-морского управления при главковерхе оказывали полковнику генерального штаба А. А. Свечину помощь в составлении ежедневных «сообщений Штаба Верховного Главнокомандующего», передаваемых в Петроград для распубликования[223]. Любопытно, что объем «морского отдела» информационных бюллетеней находился в зависимости от положения дел на фронтах: например, во время «великого отступления» 1915 г. сообщения об успехах флота стали существенно более развернутыми. «В это тяжелое время мы, моряки, сделались в ставке персонами грата. Только мы и давали утешительные сведения. Когда составлялся бюллетень для выпуска в печать, прежде меня всегда просили составлять морской отдел возможно короче. Теперь же с большим удовольствием помещали сведения о всех парусных судах, безжалостно уничтожаемых Черноморским флотом» — писал по этому поводу Д. В. Ненюков[224].

По свидетельству Б. П. Апрелева, «тесной и дружной» работе военно-морских управлений и штабов командующими флотами немало способствовали давние служебные связи и личное знакомство морских чинов ставки и офицеров оперативных частей штабов Балтийского и Черноморского флотов, большинство из которых являлись выходцами из Морского генерального штаба[225]. При этом, как отмечал А. В. Немитц, «адмирал Ненюков держался мудрости не мешать командующим флотами и их штабам действовать самостоятельно»[226].

Как показал опыт первых кампаний мировой войны, военно-морские управления, не обладавшие, по справедливому замечанию А. В. Шталя, «ни авторитетом, ни компетенцией, ни ресурсами Морского генерального штаба»[227], оказались оторваны от действующих флотов и не столько инициировали, сколько фиксировали события на морских театрах. Великий князь Кирилл Владимирович, в мемуарах которого содержатся предельно откровенные суждения о деятельности ставки, назвал службу в Военно-морском управлении при главковерхе не иначе как «бездельем» и сетовал, что, будучи морским офицером, «с трудом находил себе применение»[228]. Кстати, слово «безделье» для характеристики деятельности «флотских» органов ставки употребил в своих воспоминаниях и А. В. Немитц[229].

Великий князь Кирилл Владимирович

Увеличение интенсивности боевой деятельности флотов, усложнение условий и изменения характера борьбы на море, развитие новых родов сил, появление новых форм и способов действий требовали совершенствования структуры системы управления и методов работы командования и штабов. Удручающие неудачи кампании 1915 г. заставили Николая II частично реорганизовать систему военного управления на стратегическом уровне и сменить верховное командование. 23 августа (5 сентября) 1915 г. царь принял весьма неоднозначное с военной и политической точек зрения решение о возложении на себя обязанностей верховного главнокомандующего[230]. Фактически повседневные обязанности главковерха по управлению вооруженными силами выполнял теперь начальник Штаба верховного главнокомандующего генерал от инфантерии М. В. Алексеев. Структура ставки, передислоцированной в Могилев, усложнилась: к прежним шести управлениям добавилось еще шесть, при этом численность офицеров и чиновников возросла примерно в три раза и превысила двести человек[231]. «С принятием Главного Командования Государем ставка сделалась землей обетованной, штаты стали пухнуть и расширяться, и карьеристы всех рангов устремились туда в надежде урвать свой кусок пирога. Особенных талантов, впрочем, не появлялось», — не без сарказма замечает Д. В. Ненюков[232].

Балтийский флот перешел в оперативное подчинение главнокомандующему армиями сформированного Северного фронта генералу от инфантерии Н. В. Рузскому, в штаб которого было включено военно-морское управление во главе с В. М. Альтфатером — бывшее военно-морское управление 6-й армии. Черноморский флот остался в подчинении главковерху (приложение 14).

Новым штатом в Военно-морском управлении при верховном главнокомандующем предусматривалось иметь начальника управления (контр-адмирал) и четырех штаб-офицеров «для делопроизводства и поручений», в управлении при главкоме армиями Северного фронта — начальника управления (контр-адмирал) и двух штаб-офицеров[233]. Кроме того, во время пребывания царя в ставке его сопровождали флаг-капитан императора адмирал К. Д. Нилов и флигель-адъютант капитан 2 ранга Н. В. Саблин, назначенный состоять при Николае II во время пребывания императора на театре военных действий. Эти придворные чины, не принимавшие непосредственного участия в работе Военно-морского управления, тем не менее «тяготели» к работавшим в ставке морякам и зачастую использовались последними как неофициальный канал «доведения до Государя истинного положения вещей»[234].

К. Д. Нилов

Проведенная в августе 1915 г. реорганизация, по существу, не обеспечила оптимизации методов управления армиями и флотами со стороны фронтового и верховного командования. Управленческая деятельность зачастую сводилась к телеграфно-канцелярской переписке, объемы которой были весьма велики. Ежедневно в ставку поступало до тридцати оперативных и разведывательных сводок. Каждая армия представляла четыре телеграфных донесения, а штабы трех фронтов и флота Черного моря — обобщенные доклады («сводки сведений»). В ставке скапливались значительные массивы отчетных материалов, с разбором и анализом которых штабной аппарат едва справлялся. Сообщая об этом начальнику генмора, В. М. Альтфатер писал: «… где уж тут думать об операциях и руководстве, тут у армий и фронтов одна мысль — вовремя сообщить в Ставку весь океан этой бумаги»[235].

Примером «нестыковок» порядка прохождения документов распорядительного характера может служить утверждение генералом от инфантерии М. В. Алексеевым «Положения о разведывательном и контрразведывательном отделениях Штаба Черноморского флота в военное время», которое было проведено флаг-капитаном по оперативной части штаба Черноморского флота капитаном 1 ранга К. Ф. Кетлинским без официального ведома генмора, что вызвало неудовольствие И. К. Григоровича и исполняющего должность помощника начальника Морского генерального штаба капитана 1 ранга графа А. П. Капниста и спровоцировало интенсивную переписку между генмором, ставкой и штабом флота Черного моря[236].

И. К. Григорович

Сложившаяся с началом войны система органов управления силами флота не устраивала и морского министра, который стремился сохранить за собой формальные права «главного начальника» флота и морского ведомства и в военное время[237]. В одном из всеподданнейших докладов И. К. Григорович подчеркивал, что он продолжает выполнять обязанности «по содержанию флота в надлежащем составе и боевой готовности, а также направлению всех частей флота… к цели их учреждения»[238]. Глава морведа констатировал, что командующие флотами в решении большинства вопросов подчиняются министру, и поэтому настаивал на предоставлении ему права выдачи на флоты директивных указаний и контроля их выполнения[239].

В октябре 1915 г. министр представил на высочайшее рассмотрение доклад с обоснованием необходимости учреждения в ставке самостоятельного Морского штаба во главе с подчиненным ему начальником генмора (приложение 17). В «Объяснительной записке к проекту положения о Морском Штабе Его Императорского Величества» И. К. Григорович, в частности, указывал: «…Центр тяжести оперативной работы должен непременно лежать в Морском Штабе Его Величества как в инстанции, имеющей непосредственную возможность проводить свои планы путем представления своих соображений Верховному главнокомандующему. В этом Штабе как в мозговом центре всей военно-морской деятельности России и должна быть сосредоточена работа по составлению согласованных директив Командующим флотами…»[240].

А. И. Русин

Царь одобрил доклад министра, однако окончательное решение отложил до возвращения начальника генмора вице-адмирала А. И. Русина из двухмесячной командировки в Англию и Францию[241]. 24 января (6 февраля) 1916 г. И. К. Григорович представил царю новый доклад (приложение 18), в котором дополнил проект образования Морского штаба верховного главнокомандующего предложением о выводе флота Балтийского моря из подчинения главкому армиями Северного фронта — для «устранения того двойственного положения в отношении всех дел, касающихся Балтийского флота, которые ныне имеют место»[242].

В тот же день «Положение о Морском штабе Верховного главнокомандующего» (приложение 19) вступило в силу. Штат нового органа управления (приложение 20) состоял из начальника штаба (вице-адмирал — адмирал), двух чинов для поручений (капитан 1 ранга — контр-адмирал), двух флаг-капитанов — начальников отделов (капитан 1 ранга — контр-адмирал), двух помощников флаг-капитанов (штаб-офицеры), четырех флаг-офицеров (штаб-офицеры), казначея (военно-морской чиновник или кондуктор)[243] и 17 нижних чинов[244]. Офицеры для укомплектования Морского штаба главковерха поступили из расформированных военно-морских управлений.

Высочайшим приказом по флоту и морскому ведомству от 25 января (7 февраля) 1916 г. начальником Морского штаба главковерха был назначен вице-адмирал А. И. Русин, сохранивший за собой посты товарища (заместителя) морского министра и начальника Морского генерального штаба. На должности «чинов для поручений» тем же приказом назначались контр-адмирал Д. В. Ненюков[245] и капитан 1 ранга граф А. П. Капнист (последний — составлением «исправляющим должность» помощника начальника генмора), «исправляющими должности флаг-капитанов» — капитаны 2 ранга В. М. Альтфатер (Балтийский отдел) и А. Д. Бубнов (Черноморский отдел). 11 (24) февраля 1916 г. (приказ по Морскому штабу от № 1) на «черноморский» отдел было возложено и «делопроизводство по Тихому океану»[246]. Приказом по флоту и морскому ведомству от 25 января (7 февраля) 1916 г. № 37 помощниками флаг-капитанов были назначены капитаны 2 ранга В. К. Леонтьев и К. Н. Левицкий[247], старшими флаг-офицерами — старшие лейтенанты К. В. Солдатенков и князь К. П. Ливен и лейтенант В. Г. Гончаров[248].

Согласно положению, Морской штаб являлся оперативно-распорядительным органом ставки «по разработке и передаче повелений» действующим флотам. На него возлагались сбор и анализ сведений о ходе операций и боевых действий на морских театрах (за исключением Северного), силах противника, состоянии и дислокации своих сил, принятие мер по поддержанию их боеготовности. Начальнику Морского штаба предоставлялось право изменять существующие или вводить в действие на время войны новые штаты соединений и штабов, допускать высший и старший командный состав к должностям до утверждения этих назначений установленным порядком, назначать командиров кораблей и частей.

С февраля 1916 г. руководство Балтийским и Черноморским флотами сосредоточилось в Морском штабе главковерха. В сферу его управляющего воздействия не была включена флотилия Северного Ледовитого океана, хотя последняя с момента своего формирования в 1916 г. вела интенсивные боевые действия. Сибирская, Амурская флотилии и флотилия Северного Ледовитого океана остались в ведении Морского генерального штаба, Каспийская флотилия с января 1915 г. состояла в оперативном подчинении главкому Кавказской армии[249]. Обоими морскими штабами руководил адмирал (с 10 (23) апреля 1916 г.[250]) А. И. Русин, хотя один из них дислоцировался в Могилеве, а другой — в Петрограде. «Сидел на двух стульях» и граф А. П. Капнист, однако он сосредоточил свое внимание на руководстве генмором, а службу в ставке считал «скорее номинальной» и за все время пребывания в должности чина для поручений Морского штаба главковерха наведывался в Могилев не более двух — трех раз[251].

Таким образом, с февраля 1916 г. руководство всеми действующими военно-морскими силами было объединено, по крайней мере — номинально, в одних руках. Однако после Февральской революции организация управления флотами существенно изменилась.

Прежде всего, приказом главковерха от 1 (14) апреля 1917 г. № 54 Балтийский флот с входящими в его состав соединениями сухопутных войск, крепостями и укрепленными позициями был возвращен в оперативное подчинение главкому армиями Северного фронта (приложение 14). Очевидно, это решение было обусловлено тем обстоятельством, что на фоне резкого снижения боеспособности Балтфлота (это наглядно продемонстрировали, в частности, кровавые события в базах флота в дни Февральской революции) его готовность к решению самостоятельных задач вызывала вполне обоснованные сомнения, и ставка полагала уместным сосредоточить основные усилия морских сил на Балтике на содействии сухопутным войскам[252].

В штабе фронта было воссоздано военно-морское управление (три офицера и восемь нижних чинов) во главе с капитаном 1 ранга В. М. Альтфатером[253]. Начальник управления являлся «ближайшим сотрудником» начальника штаба по морским вопросам, имел права начальника дивизии и поддерживал связь с соответствующими флотскими штабами и учреждениями. Черноморский флот остался в подчинении Морскому штабу ставки, штат которого был сокращен. В подчинении начальника штаба остались чин для поручений, флаг-капитан, два его помощника и два старших флаг-офицера.

Через несколько дней, 6 (19) апреля, распоряжением Временного правительства адмирал А. И. Русин был отчислен от должностей помощника морского министра и начальника Морского генерального штаба с оставлением в должности начальника Морского штаба верховного главнокомандующего[254]. Эта мера, вероятно, была продиктована желанием военного и морского министра А. И. Гучкова, мало сведущего в вопросах управления морским ведомством и, кроме того, занятого в основном проблемами армии, повысить служебный статус своего ближайшего помощника по морской части — контр-адмирала М. А. Кедрова, который и занял посты помощника министра и начальника генмора[255].

Под руководством А. И. Русина Морской штаб главковерха продолжал функционировать до 1 (17) июня 1917 г., когда пост начальника штаба занял вице-адмирал А. С. Максимов[256]. Это назначение имело, очевидно, исключительно политический характер — Андрей Семенович, избранный на должность командующего Балтийским флотом после убийства вице-адмирала А. И. Непенина 4 (17) марта 1917 г., был весьма популярен в матросской среде. Во всяком случае, в работу штаба А. С. Максимов практически не вмешивался. «Я его даже редко видел, а все доклады делал помимо него, непосредственно Верховному Главнокомандующему и отправлял распоряжения за подписью последнего», — свидетельствует А. Д. Бубнов[257].

А. Д. Бубнов

В начале сентября, после провала «корниловского мятежа», А. Ф. Керенский, возложивший на себя обязанности верховного главнокомандующего, и новый военный министр генерал-майор А. И. Верховский провели кампанию по замене руководящего со става ставки, «поскольку он замешан в мятеже генерала Корнилова, новыми, преданными республике, опытными офицерами»[258]. Морской штаб был упразднен, и в ставке вновь учреждалось Военно-морское управление, начальником которого был назначен контр-адмирал А. Д. Бубнов.

По его инициативе 16 (29) ноября 1917 г. флот Черного моря «с входящими в его состав войсками, крепостями и позициями» перешел в оперативное подчинение помощнику главнокомандующего армиями Румынского фронта генералу от инфантерии Д. Г. Щербачеву (номинально главкомом армиями фронта являлся румынский король Фердинанд)[259], в штабе которого появилось военно-морское управление во главе с капитаном 1 ранга Э. С. Моласом[260]. В этой связи приказом Врид главковерха генерал-лейтенанта H. Н. Духонина от 13 (26) ноября 1917 г. № 962 Военноморское управление при верховном главнокомандующем было упразднено, и «личный состав его обращен в свои части»[261]. В тот же день приказом № 963 при начальнике Штаба главковерха учреждались две должности «штаб-офицеров для связи с действующими флотами», приравненных к должностям штаб-офицеров для делопроизводства и поручений[262]. Через два дня была введена еще и должность «старшего флаг-офицера… в чине Каперанга»[263]. Приказом главковерха от 16 (29) ноября № 967 на эти посты были назначены капитан 1 ранга Н. П. Остелецкий (старший флаг-офицер), капитан 2 ранга князь К. П. Ливен и поручик по адмиралтейству Киндеев (штаб-офицеры)[264].

Судя по содержанию служебной переписки этого периода, первые двое к своим обязанностям так и не приступили — Н. П. Остелецкий не мог выехать из штаба главкома армиями Северного фронта, так как ему некому было сдать дела по прежней должности, а К. П. Ливен получил двухмесячный отпуск «по расстроенному здоровью»[265]. 19 ноября (2 декабря) поручик Киндеев телеграфировал в Яссы капитану 1 ранга Э. С. Моласу (№ 1166): «… Бубнов уехал совсем. Пока остаются для связи старшим каперанг Остелецкий, вторым князь Ливен и третьим поручик Киндеев. Сейчас в ставке остался один я для ликвидации дел»[266].

На следующий день — 20 ноября (3 декабря) 1917 г. — ставка была занята вооруженным отрядом, прибывшим с новым главковерхом прапорщиком Н. В. Крыленко, и прекратила свою деятельность как орган стратегического управления вооруженными силами. Теперь перед ставкой были поставлены задачи недопущения использования действующей армии в «контрреволюционных и империалистических целях» и проведения ее «полной демократизации», а также введение в организованное русло начавшейся стихийной демобилизации. С подписанием мирного договора с Германией и ее союзниками решением Высшего военного совета № 2 от 5 марта 1918 г. должность главковерха была упразднена, а ставка — расформирована[267]. Как было показано выше, к этому времени в ее составе военно-морских органов уже не существовало.

Таким образом, в период Первой мировой войны функции управления силами флота были сосредоточены в военно-морских управлениях штабов сухопутных объединений, которым были оперативно подчинены действующие флоты, и в Морском штабе верховного главнокомандующего. Такой подход, по существу, выключил из системы управления военно-морскими силами Морской генеральный штаб, подготовленный к решению этой задачи и располагавший значительным управленческим потенциалом. В свою очередь военно-морские структурные подразделения ставки так и не стали полноценными и эффективными органами стратегического управления действующими флотами. «Непонимание условий борьбы на море с одной стороны, недоверие к флоту и отсутствие достаточно авторитетного органа по управлению флотами в составе штаба верховного главнокомандующего (выделено мной. — Д. К.) с другой, послужили источником постоянных трений между ставкой и морским командованием на обоих морях», — справедливо отмечает А. В. Шталь[268].

Сопоставив отечественный опыт управления объединениями и группировками военно-морского флота с зарубежной практикой периода Первой мировой войны, заметим, что ведущие морские державы в значительной мере избежали подобных ошибок. Руководство действиями флотов в целом в большинстве держав осуществляли органы управления, функционально аналогичные российскому генмору: в Англии — Военный штаб адмиралтейства, в Германии — Адмирал-штаб, в США — Управление морских операций[269]. Что же касается координации усилий видов вооруженных сил, то если в Германии (приложение 21) эта функция оставалась в руках кайзера, то в США для ее реализации в 1915 г. был сформирован специальный межведомственный орган — Объединенный совет (приложение 22), ставший прообразом будущего Комитета начальников штабов.

2.2. Деятельность Морского генерального штаба в военное время

К началу Первой мировой войны начальником Морского генерального штаба состоял вице-адмирал А. И. Русин, назначенный на этот пост 17 (30) апреля 1914 г. с должности начальника Главного морского штаба. Помощником начальника генмора являлся капитан 1 ранга Д. В. Ненюков, «прикомандированный для занятий» к штабу в 1912 г. с должности командира линейного корабля «Пантелеймон». Оперативными частями по Балтийскому, Черноморскому и Дальневосточному театрам руководили капитаны 2 ранга В. М. Альтфатер, А. В. Немитц и Ф. Ф. Карказ соответственно, во главе организационно-тактической части находился капитан 2 ранга Н. И. Игнатьев, статистической части — капитан 2 ранга В. Е. Егорьев. В подчинении начальнику штаба состояли два капитана 1 ранга, девять капитанов 2 ранга, одиннадцать старших лейтенантов и десять лейтенантов[270].

Отрыв ведущих специалистов Морского генерального штаба для укомплектования сформированных с началом войны военно-морских управлений при верховном главнокомандующем и главнокомандующем 6-й армией существенно ослабил управленческий потенциал генмора, который лишился в общей сложности восьми опытных операторов. Поэтому в течение первых трех месяцев войны был предпринят ряд шагов по расширению и реорганизации штаба. В частности, были усилены мобилизационное делопроизводство и нештатная службы тыла, ведавшая размещением военных заказов в союзных государствах и организацией доставки импортных грузов в Архангельск и Владивосток.

Кроме того, уже 15 (28) августа 1914 г. начальник Морского генерального штаба вышел с ходатайством к морскому министру об учреждении в составе штаба подразделения, ведающего «организационно-техническими» вопросами развития морской авиации, которая, по мнению руководства генмора, заняла «чрезвычайно ответственное место в ряду элементов морской силы»[271]. Обратившись к опыту ведущих морских держав, где «авиационные» проблемы курировались специальными подразделениями центрального аппарата (в Германии и Франции — соответствующими отделами морских генеральных штабов, в Англии — воздухоплавательным департаментом адмиралтейства), вице-адмирал А. И. Русин обратил внимание руководителя морведа на то, что «в настоящее время штат МГШ вовсе не предусматривает чинов, ведающих авиационным делом, и таковое возлагается на случайных офицеров, обремененных своей прямой работой, подчас не имеющих почти никакого отношения к авиационной деятельности; в настоящее время вопросы авиации ведаются специалистом по подводному плаванию»[272].

Наконец, 1 (14) декабря 1914 г. вступило в действие постановление Адмиралтейств-совета об изменении организации Морского генерального штаба и установлении его временного штата военного времени. Новым штатом в генморе предусматривалось иметь двух адмиралов, 40 офицеров, шесть кондукторов и 17 нижних чинов[273]. Части штаба были преобразованы в отделения, количество которых возросло до семи (приложение 5). В таком составе, хотя и с некоторыми изменениями, штаб функционировал в течение двух с половиной лет. Утверждение постоянного штата генмора, как и некоторых других центральных органов военного управления морского ведомства, тормозилось «нерассмотрением законодательными учреждениями финансовой стороны этого проекта»[274].

Среди реализованных в декабре 1914 г. структурных новаций обращает на себя внимание формирование в Морском генеральном штабе отделения воздушного и подводного плавания. Отделение ведало вопросами, касающимися развития новых родов сил флота — морской авиации и подводных лодок, хотя последние имели принципиальные отличия в среде деятельности, технике и способах применения и едва ли могли эффективно курироваться одним управленческим подразделением, состоявшим из трех специалистов. Таким образом, августовская инициатива начальника генмора об учреждении особого воздухоплавательного отделения на первых порах была реализована лишь отчасти, причину чего следует, видимо, искать в остром дефиците подготовленных штабных офицеров, образовавшемся в первые месяцы войны. Только через полтора года в структуре штаба появится собственно воздухоплавательное (в некоторых документах — авиационное) отделение под руководством старшего лейтенанта А. А. Тучкова[275].

С образованием военно-морских управлений в ставке главковерха и в штабе 6-й армии Морской генеральный штаб оказался, по существу, выключенным из процесса управления силами флота. В связи с передачей в военно-морские управления большинства оперативных функций мощный управленческий потенциал штаба, наработанный в мирное время, оказался фактически невостребованным[276]. Хотя вице-адмирал А. И. Русин настойчиво пытался сохранить за генмором ведущую роль в руководстве действующими флотами, штаб в сущности превратился в орган управления тыловыми учреждениями и резервными силами. Не изменило ситуации упразднение поста товарища морского министра и получение начальником генмора статуса помощника (по существу — заместителя) министра в июле 1915 г.[277].

Заметим, что становление Морского генерального штаба в новом, и без того недостаточно определенном статусе военного времени сопровождалось и проблемами сугубо организационного характера.

«В первые недели и месяцы после начала войны 1914–1917 гг. некоторые управления Морского министерства утрировали свои отношения с Морским генеральным штабом и посылали ему на отзыв и дальнейшее направление множество бумаг, того не требовавших. В этом отношении особенно настойчиво вел переписку товарищ Морского министра вице-адмирал М. В. Бубнов, несмотря на неоднократные ему заявления как письменные, так и словесные начальника Морского генерального штаба [вице-]адмирала А. И. Русина. В начале войны 1914 года в Морском генеральном штабе оказалось столько работы, что большинство наличных офицеров Штаба по собственной инициативе оставались круглые сутки в Штабе, там же и ночуя, для чего были взяты постели из Морского корпуса», — свидетельствует военно-морской историк русского зарубежья Н. С. Чириков[278]. Подтверждение этому можно обнаружить и в воспоминаниях Д. В. Ненюкова: «Работа шла день и ночь… Вышло как-то само собою, что все прочие учреждения министерства стушевались и [Морской] генеральный штаб занял доминирующее положение»[279].

Не привнесло радикальных изменений в функциональный статус генмора и учреждение Морского штаба верховного главнокомандующего в феврале 1916 г. Назначение на пост руководителя этого органа А. И. Русина, сохранившего за собой и должность начальника генмора, безусловно, создавало благоприятные условия для более полного и эффективного подключения морских генштабистов к процессу управления силами. Однако на практике центр тяжести стратегического руководства действующими флотами оказался в Морском штабе ставки, хотя, как было показано выше, этот орган не имел достаточно мощного управленческого аппарата для качественной реализации столь ёмкой и сложной функции.

В ведении Морского генерального штаба, продолжавшего играть в вопросах управления силами лишь вспомогательную роль, остались Сибирская и Амурская флотилии, не принимавшие участия в боевых действиях. В сфере ответственности генмора находилось оперативное оборудование морских театров военных действий, прежде всего — развитие системы базирования. Значительную работу проделал штаб по организации обороны межсоюзнических морских коммуникаций в Баренцевом и Белом морях. Генмором было подготовлено формирование в 1916 г. флотилии Северного Ледовитого океана — первого постоянного оперативного объединения на Северном морском театре. В компетенции штаба оставалось ведение стратегической разведки в интересах флота, на ведение которой с начала войны до февраля 1917 г. в рамках «кредитов на секретные расходы» было ассигновано из казны 2 млн. рублей[280].

Важным компонентом деятельности генмора в годы войны стало поддержание «тесного общения» с морскими генштабами Франции и Великобритании. Несмотря на то, что специально для внешних сношений по военным вопросам в Штабе верховного главнокомандующего была учреждена Дипломатическая канцелярия во главе с князем Н. А. Кудашевым, затем Н. А. Базили[281], основная работа по решению «текущих» вопросов в интересах морского ведомства выполнялась генмором. Главными направлениями сотрудничества являлись «предоставление нам предметов военного снабжения, обмен техническими сведениями в области использования новых средств борьбы с врагом, систематический обмен сведениями о противнике и… разнообразные вопросы, связанные с посылкой английских подводных лодок в Балтийского море, английских кораблей для службы на нашем Севере и с участием крейсера «Аскольд» в операциях союзных эскадр в Средиземном море»[282]. Морской генеральный штаб входил в контакт с союзными коллегами и для решения организационных вопросов, например, отправки капитана 2 ранга М. И. Смирнова «с секретным поручением» к командующему союзной средиземноморской эскадрой в феврале 1915 г., в преддверии Дарданелльской операции англо-французов[283].

Морской генеральный штаб курировал деятельность российских представителей, работавших непосредственно в союзных флотах. Так, в сентябре 1914 г. в британский Гранд Флит был направлен флигель-адъютант капитан 1 ранга М. А. Кедров (бывший флаг-капитан штаба начальника 2-й бригады линейных кораблей Балтийского моря)[284], которого в мае 1915 г. сменил капитан 1 ранга Г. К. фон Шульц (бывший командир крейсера «Адмирал Макаров»)[285]. Сношения генмора с военно-морским руководством Японии и Италии были гораздо менее интенсивными и касались, главным образом, организации военных поставок.

Кроме того, генмор проводил значительную повседневную работу в интересах действующих флотов, облегчая решение вопросов, зачастую не входивших в его непосредственную компетенцию: «Командующие флотами все свои сношения вели через Морской генеральный штаб, являвшийся таким образом, представителем боевого флота, защитником и проводником его интересов и нужд во всех государственных учреждениях. Боевые флоты находились в постоянных тесных сношениях и общении с Морским генеральным штабом. Командующие флотами и старшие чины боевых флотов, приезжая в Санкт-Петербург, обычно останавливались в квартире начальника Морского генерального штаба, где обсуждались и быстро разрешались все насущные вопросы. Флоты… были избавлены в большой степени от всякой переписки, потому что многие вопросы возбуждались командующими Балтийским и Черноморским флотами по прямым проводам или посредством посылки офицера со словесным докладом в Морской генеральный штаб, а последний облекал все в письменную форму для необходимых сношений, благодаря чему достигался огромный выигрыш во времени и все осуществлялось чрезвычайно быстро»[286].

Вот как описал свои впечатления от посещения генмора летом 1915 г. М. А. Кедров, возвратившийся из Англии для вступления в должность командира линейного корабля «Гангут»: «Войдя в Морской Генеральный Штаб, я нашел там кипучую деятельность — Морской Генеральный Штаб состоял из молодых, энергичных офицеров. Меня эта обстановка успокоила. Мне хотелось верить, что неудачи на фронте временные и Россия выйдет из них с честью»[287].

Весьма интенсивно работал морской крепостной совет (только в 1916 г. рассмотрено около двухсот вопросов), занимавшийся, главным образом, заказами «предметов артиллерийского снабжения» для морских крепостей[288].

Возобновилось подключение к Морскому генеральному штабу посторонних дополнительных подразделений, нуждавшихся в содействии штабных специалистов. Так, во внештатной службе тыла появилась «организация по перевозке леса морем» (из Ревеля в Петроград). В июле 1916 г., после передачи административного и военного управления на Севере в ведение Морского министерства, при генморе было образовано «Управление Беломорским и Мурманским районами» («Убелмур»)[289]. В то же время морская регистрационная служба (контрразведка) во главе с капитаном 2 ранга В. А. Виноградовым появилась в составе штаба лишь осенью 1916 г. (приказ начальника Морского штаба верховного главнокомандующего от 9 (22) октября 1916 г. № 26)[290], хотя потребность в этой структуре возникла значительно раньше[291].

Полномочия Морского генерального штаба существенно расширились лишь после Февральской революции. 7 (20) марта 1917 г. все центральные учреждения морского ведомства были подчинены помощнику морского министра, за исключением генмора, который остался в прямом подчинении министру.

Как ни странно, в первые месяцы своего существования Временное правительство и, в частности, военный и морской министр А. И. Гучков (впервые в российской истории — штатское лицо) продемонстрировали гораздо больше понимания основ теории военного управления (в частности, принципа недопустимости дублирования функций), нежели военно-политическое руководство царской России. Новые власти[292] обозначили стремление к устранению функционального параллелизма в руководстве силами флота путем создания единого центра стратегического управления. После упразднения Морского штаба главковерха таковым центром — в соответствии с буквой и духом «Наказа…» 1906 г. — вновь стал Морской генеральный штаб. 5 (18) марта 1917 г. приказом А. И. Гучкова на должность помощника министра — начальника генмора был назначен контр-адмирал М. А. Кедров[293], бывший начальник минной дивизии Балтийского моря. В своей автобиографии Михаил Александрович именует свою должность «технический помощник» министра по морской части с «правами управляющего Морским министерством» и указывает, что он был избран на этот пост А. И. Гучковым по рекомендации И. К. Григоровича. В качестве кандидатов рассматривались также начальник 1-й бригады линейных кораблей Балтийского моря контр-адмирал М. К. Бахирев и начальник дивизии подводных лодок Балтийского моря контр-адмирал Д. Н. Вердеревский, однако новый министр предпочел вверить Морской генеральный штаб и, по существу, руководство флотом и морским ведомством сравнительно молодому (39 лет) М. А. Кедрову. Очевидно, принятию этого кадрового решения немало поспособствовало то, что последний не только обладал солидным боевым опытом и навыками самостоятельного командования, но, в отличие от других претендентов на высокий пост, был знаком с жизнью политического бомонда — при «старом режиме» Михаил Александрович состоял в царской свите, был знаком с членами императорской семьи и вращался в высших государственных сферах. «Веемое время уходило на бесконечные ходатайства за арестованных и обиженных повсюду», — писал впоследствии М. А. Кедров, вспоминая свою службу под адмиралтейским шпицем весной 1917 г.[294].

Однако уже через два месяца последовала новая реорганизация центрального аппарата морведа. 8 (21) мая «для скорейшего проведения в жизнь предуказаний морского министра, а также для более тесной связи его со штабами и управлениями Морского министерства» был сформирован Походный штаб морского министра во главе с флаг-капитаном морского министра капитаном 2 ранга Б. П. Муравьевым (с 23 сентября (6 октября) по 1 (14) декабря 1917 г. должность исполнял А. А. Коптелов)[295]. Во время совмещения должностей руководителей Военного и Морского министерств (то есть до 30 августа (12 сентября) 1917 г.) начальник Походного штаба подчинялся начальнику Кабинета военного министра. Походный штаб, объявленный «осведомительным и распорядительным органом министра в политическом и административном отношениях» являлся, очевидно, временной «надстройкой», вызванной совмещением должностей военного и морского министров, а также тем обстоятельством, что объединенный пост занимали гражданские политики А. И. Гучков и затем А. Ф. Керенский. Хотя этот весьма немногочисленный (помощники флаг-капитана по политической и административной частям, чины для поручений, флаг-офицер и делопроизводитель) орган не имел непосредственного отношения к управлению силами, к нему перешла часть функций генмора — например, сношения с военно-морскими агентами зарубежных государств, руководство деятельностью «Морского сборника» и ряд других. Приказом по флоту и морскому ведомству № 62 от 29 ноября (12 декабря) 1917 г. Походный штаб министра был преобразован в канцелярию Верховной морской коллегии, состоящую из отделений общих дел, юридического, законодательного и кодификационного[296].

Новое «растаскивание» полномочий вновь поставило Морской генеральный штаб в весьма неопределенное положение, тем более что с 1 (14) июня генмор, ранее подчинявшийся напрямую министру, был передан в ведение его первого помощника вместе с Главным морским штабом (6 (19) июня преобразован в Главное управление по делам личного состава), Главным военно-морским судным управлением, Управлением санитарной частью флота, канцелярией и архивом. Одновременно помощник морского министра — начальник Морского генерального штаба стал именоваться первым помощником министра с освобождением от должности начальника генмора[297].

29 июня (12 июля) были введены в действие новые организация и штат Морского генерального штаба (вице-адмирал, 50 офицеров, 10 кондукторов, 21 нижний чин и 43 вольнонаемных служащих). Основу структуры генмора составляли оперативный и организационно-тактический отделы при наличии самостоятельных отделений другого предназначения.

Месяцем позже Временное правительство утвердило в должности начальника генмора капитана 1 ранга графа А. П. Капниста (с производством в контр-адмиралы). Тогда же был учрежден иностранный отдел под начальством капитана 1 ранга Е. А. Беренса — бывшего морского агента в Италии, до войны возглавлявшего 2-ю оперативную часть. Он же исполнял обязанности помощника начальника штаба.

А. П. Капнист

Организационная структура Морского генерального штаба по состоянию на октябрь 1917 г. приведена в приложении 5. К этому времени в генморе насчитывалось 56 штатных и 12 «дополнительных» должностей, подлежащих укомплектованию офицерами. Вспомогательный персонал состоял из 58 военных чиновников и гражданских сотрудников, включая 16 писарей. Радиостанцию и телеграф обслуживал технический взвод из 33 нижних чинов под командой офицера. Таким образом, к концу войны Морской генеральный штаб стал самым крупным учреждением министерства.

Однако очередное понижение статуса генмора и начавшийся после Октябрьской революции лавинообразный процесс развала системы военного управления так и не позволил штабу в полной мере реализовать свои функции.

2.3. Особенности работы командования и штабов командующих флотами

Война застала штабы командующих морскими силами, которые с началом военных действий были преобразованы в штабы командующих флотами, на этапе становления, поиска эффективных форм и методов работы. Бесспорно, в предвоенные годы были достигнуты заметные успехи в совершенствовании системы управления группировками флота, организации оперативного обеспечения сил и их оперативно-боевой подготовки, оперативном оборудовании театров и решении целого ряда других задач, главная роль в которых принадлежала штабам морских сил.

Н. О. фон Эссен

Однако приходится согласиться с С. Н. Тимиревым, полагавшим, что стиль штабной службы не вполне соответствовал «колоссальным требованиям» военного времени: «При всех своих достоинствах, адмирал Эссен был прежде всего человеком «живого» дела и не терпел кабинетной работы и канцелярщины. Не совсем правильно он отождествлял всякую штабную работу с «канцелярщиной», почему и терпел ее лишь как неизбежное зло. Естественно, он подбирал и ближайших сотрудников, проникнутых таким же взглядом на вещи… В результате работа штаба, составленного из выдающихся офицеров, проникнутых желанием выполнить максимум работы, шла бессистемно, нервно, несогласованно… Верно, что такая система или, лучше сказать, бессистемность ограждала штаб от заразы «бюрократизма» или «чиновничества», но всему же есть предел…»[298].

Л. Б. Кербер

К. А. Плансон

С началом войны штабы командующих флотами, во главе которых стояли контр-адмиралы Л. Б. Кербер (Балтийский флот) и К. А. Плансон (Черноморский флот)[299], приобретали все большую самостоятельность, расширялся спектр реализуемых ими функций. Это было обусловлено прежде всего тем, что в условиях роста интенсивности деятельности флотов и усложнения условий борьбы на море военно-морские управления ставки, которой был подчинен флот Черного моря, и штаба 6-й армии, в оперативное подчинение которой поступил Балтфлот, оказались не в состоянии осуществлять полноценное руководство действующими силами.

Однако структура и состав штабов флотов не в полной мере соответствовали их возросшей роли. Постоянные штаты штабов флотов были введены только 4 (17) мая 1915 г. секретным приказом по флоту и морскому ведомству № 203. Наряду с существовавшими ранее оперативной и распорядительной частями во главе с флаг-капитанами и частями флагманских специалистов была учреждена часть подводного плавания, что было обусловлено усилением роли подводных сил в системе боевой деятельности флотов, а также должность историографа[300]. В штабе полагалось иметь вице-адмирала, 17 офицеров, четырех чиновников, девять кондукторов и 48 нижних чинов[301].

В подчинении руководителю оперативного органа штаба (флаг-капитану по оперативной части) находились два офицера (начальники оперативного и статистического отделений), два кондуктора (делопроизводители), четыре унтер-офицера (писари) и четыре матроса (ординарцы). Распорядительная часть состояла из распорядительного и общего делопроизводств и телеграфно-сигнального отделения (приложение 13). Обращает на себя внимание то обстоятельство, что все основные функции штаба — оперативная, организационная и разведывательная — по-прежнему концентрировались в немногочисленной оперативной части.

В годы войны практика управления силами заставила внести в структуру штабов весьма существенные изменения. Корректуры штатов штабов инициировались, как правило, командованием флотов и вступали в силу на основании приказов начальника Штаба верховного главнокомандующего, а с января 1916 г. — приказов начальника Морского штаба главковерха[302]. По свидетельству одного из офицеров штаба командующего флотом Черного моря, «штаты через начальника Морского штаба Верховного главнокомандующего проводились необычайно быстро и легко. Иногда новые должности утверждались только по простому телеграфному представлению, без всяких пояснительных записок»[303].

Самым, по-видимому, узким местом в деятельности штабов командующих флотами в первые месяцы войны оказалась их неспособность организовать эффективное разведывательное обеспечение сил. Разведку на морских театрах военных действий планировал и осуществлял Морской генеральный штаб, штабы флотов разведывательных органов не имели вовсе. «Собирание военно-статистических сведений», формально входившее в перечень функций статистического отделения оперативной части штаба командующего флотом, по существу, не предполагало ведения разведки своими силами и средствами, а сводилось к получению информации от соответствующих подразделений генмора[304]. Последний же, по справедливому замечанию В. М. Федорова, «недооценивал значение разведки на море и не уделял должного внимания ее организации, развитию разведывательных сил и средств»[305].

Такое положение, естественно, приводило к отрыву разведывательной деятельности от интересов действующих флотов. Морские генштабисты часто не знали реальных потребностей флотов и поэтому нередко организовывали «разведку ради разведки». Занимаясь главным образом стратегической агентурной разведкой под руководством начальника Морского генерального штаба, статистическая часть генмора практически упустила из виду оперативную разведку в интересах командования объединений и группировок флота. Как правило, сведения, поступавшие флотскому командованию без проверки достоверности и анализа в штабе флота, скорее дезориентировали командующего и флаг-капитана по оперативной части, нежели помогали им правильно оценивать обстановку.

Подтверждением тому может служить выдержка из рапорта командующего флотом Черного моря адмирала А. А. Эбергарда верховному главнокомандующему от 29 декабря 1914 г. (11 января 1915 г.) № 1043: «К сожалению, во флоте не принят тот порядок, что в армии, где каждый округ ведет разведку на своем театре. Вся агентурная разведка флота была сосредоточена в Морском Генеральном Штабе, откуда флоты, как Черноморский, таки Балтийский, получают уже готовые сведения. Эта же разведка, по отношению к Южному театру, с начала войны, то есть с 16 октября по 11 ноября (1914 г. — Д. К.), не дала ни одного известия о неприятеле… Все скудные сведения, которые получались мною о движении неприятельских транспортов, являлись частью запоздалыми и частью противоречивыми»[306]. Двумя неделями ранее — 16 (29) декабря 1914 г. — в телеграмме главнокомандующему Кавказской армией генералу от кавалерии графу И. И. Воронцову-Дашкову комфлот охарактеризовал сведения, получаемые от дипломатических и иных агентов и из Главного управления Генерального штаба, как «сомнительные и ложные»[307]. Не всегда достоверной оказывалась и информация, поступавшая из штаба Кавказской армии. Так, 1 (14) января 1915 г. генерал-квартирмейстер штаба армии генерал-майор Л. М. Болховитинов сообщил в Севастополь, что агентурные сведения не подтверждают факта подрыва линейного крейсера «Гебен» на минах (это произошло фактически 13 (26) декабря 1914 г.[308]), и высказал предположение, что «слух… пущен турками с целью замаскировать готовящиеся выходы «Гебена»[309]. 12 (25) января из того же источника в штаб флота поступила дезинформация о появлении неприятельского дредноута в Черном море 2–4 (15–17) января[310], тогда как в действительности ремонт корабля был завершен только в середине марта[311]. В феврале 1915 г., в ходе обсуждения вопроса о выборе пункта маневренного базирования вблизи Босфора, даже морской министр в докладе на имя Николая II вынужден был оперировать «слухами» и «непроверенными агентурными данными» о составе береговой артиллерии и численности гарнизонов турецких портов Зунгулдак, Инада и Эрегли[312].

Не лучше обстояло дело и на Балтике. «Страдаем отсутствием сведений, где и что делает германский флот, то же и шведский, также вероятный противник», — докладывал в Морской генеральный штаб адмирал Н. О. фон Эссен за несколько дней до начала военных действий[313]. В. М. Альтфатер в первые дни войны констатирует: «Надо сознаться, что в мирное время это дело (разведка. — Д. К.) у нас достаточно налажено не было»[314]. Еще откровеннее выразился на сей счет флаг-капитан по оперативной части штаба командующего Балтфлотом капитан 1 ранга А. В. Колчак: «Мы совершенно лишены сведений о противнике. Разведке нашей цена ноль. Она ничего путного не дает»[315].

Император Николай II, командование флота Балтийского моря и офицеры крейсера «Россия» (февраль 1915 г.)

В кампаниях 1914 и 1915 гг. отсутствие полных и достоверных разведсведений весьма ограничивало оперативные возможности флотов. 30 августа (12 сентября) 1915 г., подводя итоги деятельности Черноморского флота по нарушению неприятельских морских сообщений в течение десяти месяцев войны, А. А. Эбергард докладывал в ставку: «Немцам, по-видимому, удалось совершенно расстроить как нашу, так и наших союзников агентуру, которая теперь совершенно не дает данных о движении военных судов и даже о числе имеющихся подводных лодок, а сообщает только сенсационные слухи, очевидно, сильно преувеличенные, из греческих источников, которые достаточно всем известны по своей фантастичности»[316].

Явно неблагополучное положение с разведывательным обеспечением сил, выявившееся уже во время июльского (1914 г.) кризиса, заставило балтийское командование в инициативном порядке ввести в штабе командующего должность «заведующего разведкой», которую занимали старший лейтенант О. А. Щербачев (с июля 1914 г.), лейтенант Г. Е. Чаплин (с сентября 1914 г.), лейтенант Ф. Ю. Довконт (с октября 1914 г.), лейтенант А. А. Сакович (с мая 1915 г.). К началу лета 1915 г. в штабе командующего Балтфлотом фактически функционировало разведывательное отделение во главе со вторым (радиотелеграфным) флагманским минным офицером штаба флота старшим лейтенантом И. И. Ренгартеном. Последний с осени 1914 г. играл ведущую роль в организации радиоразведки на театре, весьма преуспел в этом деле и завоевал заслуженную репутацию главного специалиста по германскому флоту[317].

Лишь к исходу второй военной кампании сначала на Балтике, а затем и на Черном море перераспределение разведывательных функций в пользу штабов командующих флотами получило официальную формализацию. 4 (17) сентября 1915 г. вступило в силу «Положение об оперативной части штаба командующего флотом Балтийского моря», в соответствии с которым в оперативной части было впервые сформировано штатное разведывательное отделение. К его «предметам ведения» были отнесены «установление заданий для агентурной разведки и контрразведки; сбор и обработка сведений о противнике, получаемой от указанных выше учреждений, а также от войсковой (в прибрежных районах) и судовой разведки; своевременное осведомление об обстановке надлежащих начальников; издание постановлений о пользовании телефоном, телеграфом и проч.»[318]. Хотя, согласно Положению, возглавлять отделение должен был старший флаг-офицер по оперативной части, de facto во главе разведки Балтийского флота остался И. И. Ренгартен.

Спустя полтора месяца — 14 (27) октября 1915 г. — начальник Штаба главковерха генерал от инфантерии М. В. Алексеев утвердил «Положение о разведывательном и контрразведывательном отделениях Штаба Черноморского флота в военное время»[319], появление которого стало следствием инициативы флаг-капитана по оперативной части капитана 1 ранга К. Ф. Кетлинского. На должность «третьего помощника флаг-капитана оперативной части», возглавившего оба созданных отделения, был назначен капитан 2 ранга А. А. Нищенков, заведовавший ранее черноморским столом особого делопроизводства Морского генерального штаба. В его распоряжение поступили «три старших флаг-офицера: первый — для ведения разведки по морской части, из офицеров флота, второй — для ведения разведки по сухопутной части, из офицеров армии, третий — для ведения контрразведки, из офицеров флота (может быть из отдельного корпуса жандармов)»[320]. К концу 1915 г. особое (контрразведывательное) отделение возглавил старший лейтенант (бывший ротмистр корпуса жандармов) А. П. Автамонов[321]. Спустя год после учреждения разведывательного органа его статус был повышен: приказом начальника Морского штаба главковерха от 28 августа (10 сентября) 1916 г. № 260 разведывательное отделение было переформировано в самостоятельную часть.

Создание в структуре штабов флотов разведывательных подразделений, бесспорно, сыграло значительную роль в повышении эффективности разведки и, в частности, радиоразведки в интересах объединений и группировок флота. Вместе с тем, резкое увеличение объемов добываемых радиоразведывательных материалов, особенно на Балтийском театре, уже весной 1915 г. заставило поставить на повестку дня вопрос об учреждении специальной структуры для их обработки. Разведывательному отделению И. И. Ренгартена, работавшему в условиях походного штаба командующего флотом, было весьма затруднительно с должным качеством осуществлять анализ разведывательной и радиоразведывательной обстановки. Поэтому с формированием в мае 1915 г. временного оперативного отделения при начальнике службы связи на этот орган, помимо прочего, были возложены задачи обработки радиоразведывательных материалов и ведения разведобстановки[322]. В составе временного оперативного отделения было предусмотрено четыре должности штаб-офицеров, число которых в сентябре возросло до шести[323].

Создание оперативного органа в структуре службы связи с возложением на него разведывательных задач повысило качество разведобеспечения сил флота. Однако оно же создало предпосылки для появления функционального параллелизма между разведывательным отделением штаба флота и службой связи, которые стали, по существу, двумя разведывательными центрами, дублирующими друг друга по широкому кругу вопросов. По наблюдению современных исследователей, «избежать возможных в этом плане осложнений удалось в значительной мере благодаря хорошим служебным отношениям А. И. Непенина и И. И. Ренгартена, а также высокому авторитету последнего как в штабе флота, так и у всех лиц, непосредственно имевших отношение к ведению радиоразведки»[324].

Важным направлением деятельности штабов флотов стала организация взаимодействия группировок военно-морских сил с войсками приморских фронтов и армий, что потребовало включения в состав флотских штабов подразделений, ведающих этими вопросами.

Впервые «офицер по военно-сухопутным вопросам» появился в штабе флота в Тихом океане в 1904 г., однако тогда это было сделано вне действовавших положения и штата по настоянию командующего флотом вице-адмирала С. О. Макарова. Упомянутую должность занимал полковник генерального штаба А. П. Агапеев, погибший вместе с командующим флотом и большинством чинов его штаба при катастрофе эскадренного броненосца «Петропавловск» 31 марта (13 апреля) 1904 г. у Порт-Артура[325]. В августе 1906 г. Особое совещание при Совете государственной обороны высказалось за включение в «существующие законоположения» постоянных штатов военно-сухопутных отделов штабов флотов[326].

Однако до практической реализации этой идеи дело дошло только в сентябре 1915 г., когда, вероятно, не без влияния опыта совместных действий армии и флота в Рижском заливе, в оперативной части штаба Балтфлота было создано военно-сухопутное отделение во главе с «помощником флаг-капитана по сухопутной части, назначаемым из числа офицеров сухопутного Генерального штаба»[327]. На исходе 1916 г. (надо полагать, в контексте подготовки к Босфорской десантной операции) аналогичное подразделение появилось и в штабе командующего флотом Черного моря. Приказом начальника Морского штаба главковерха от 17 (30) декабря № 475 было сформировано военно-сухопутное отделение оперативной части, состоящее из начальника отделения (полковник генерального штаба) и двух его помощников (штаб-офицеры армии). Одновременно упразднялись введенные осенью предыдущего года (приказ по флоту и морскому ведомству № 264) должности помощника флаг-капитана по оперативной части и флаг-офицера, замещавшиеся армейскими офицерами[328]. В ведении последних находилась «разработка совместных боевых операций армии и флота, а также всех вопросов по управлению войсковыми частями, подчиненными командующему флотом»[329].

Кроме того, практиковалось прикомандирование к штабам флотов офицеров общевойсковых органов управления для оперативного решения некоторых текущих вопросов взаимодействия. Так, при организации действий корабельных сил Черноморского флота на лазистанской коммуникации турок в августе 1915 г. по просьбе начальника штаба флота в Севастополь был командирован помощник начальника разведывательного отделения штаба Кавказской армии капитан Ардатов, «хорошо знающий Анатолийское побережье». Ему предписывалось консультировать флотское командование об особенностях физико-географических условий прибрежных районов Восточной Анатолии, а также информировать командования армии «в общих чертах» о боевой деятельности флота и обстановке на море[330]. Со своей стороны командование флота летом 1916 г. откомандировало в дислоцированный в Трапезунде штаб 5-го Кавказского корпуса старшего лейтенанта А. А. Апушкина, а в штаб Кавказской армии (Тифлис) — капитана 2 ранга Г. К. Лемана. Последнему, в соответствии с указаниями начальника штаба командующего флотом вице-адмирала А. Г. Покровского от 24 мая (6 июня) 1916 г., предписывалось «при обсуждении Штабом Кавказской Армии совместных операций… освещать с морской точки зрения выполнимость предполагаемых операций и наиболее выгодное для флота их направление»[331].

А. Г. Покровский

В то же время некоторые структурные новации, стоявшие на повестке дня, в силу различных причин не получили практического воплощения. Например, в докладе оперативной части штаба командующего флотом Черного моря № 11309 от 2 (15) июня 1916 г. было выдвинуто предложение об учреждении должности флагманского специалиста «по борьбе с подводными лодками»[332]. Появление проекта было обусловлено возникновением качественно новой опасности — подводной угрозы, которая в кампании 1916 г. стала главной на театре, вследствие чего ставка впервые определила задачу «пресечения деятельности» неприятельских подводных сил как важнейшую[333]. Однако инициатива операторов не встретила поддержки со стороны адмирала А. А. Эбергарда, поскольку ее проведение в жизнь повлекло бы за собой дублирование функций между штабом командующего флотом и штабом начальника минной бригады контр-адмирала М. П. Саблина, который двумя месяцами ранее (приказ комфлота от 21 апреля (4 мая) 1916 г. № 79) был объявлен «начальником противолодочной обороны Черноморского флота»[334].

М. П. Саблин

Говоря о специфике работы штабов командующих флотами, нельзя обойти вниманием весьма специфический статус флаг-капитанов по оперативной части и их относительную независимость от начальников штабов. Руководители оперативных органов работали, как правило, непосредственно с командующими, особенно на этапах выработки замысла и принятия решения на операции и боевые действия. Так, полковник С. Н. Сомов, излагая свои впечатления от штаба Черноморского флота после назначения на должность помощника начальника военно-сухопутного отделения оперативной части, с удивлением констатировал, что флаг-капитан по оперативной части капитан 1 ранга К. Ф. Кетлинский «фактически руководил всей боевой деятельностью флота»[335], пользуясь «неизменной поддержкой» и «полным доверием» командующего; в то же время начальник штаба контр-адмирал К. А. Плансон «никакой роли в штабе флота… не играл»[336]. По наблюдениям С. Н. Сомова, «судьбы флота оставались в руках капитана 1 ранга Кетлинского»[337] и после вступления в должность начштаба контр-адмирала А. Г. Покровского. А при контр-адмирале М. И. Каськове, а затем и при контр-адмирале свиты С. С. Погуляеве «первую роль» в штабе играл флаг-капитан по оперативной части капитан 2 ранга М. И. Смирнов, прибывший с Балтийского флота вместе с новым командующим вице-адмиралом А. В. Колчаком[338]. Эти утверждения, конечно, содержат некоторое преувеличение, обусловленное, очевидно, разительным контрастом между обстановкой флотского штаба и привычным для автора стилем работы армейских органов управления; однако определенные основания для такой точки зрения действительно имели место.

Особое положение флаг-капитанов по оперативной части было обусловлено, на наш взгляд, двумя обстоятельствами. Во-первых, во главе оперативных частей штабов флотов стояли без преувеличения выдающиеся офицеры, способные самостоятельно мыслить, генерировать и аргументировано отстаивать нетривиальные оперативные идеи: в штабе командующего Балтфлотом — А. В. Колчак, князь М. Б. Черкасский, И. И. Ренгартен, в штабе командующего Черноморским флотом — К. Ф. Кетлинский, М. И. Смирнов, князь Я. К. Туманов. Во-вторых, начальники штабов при крайней загруженности решением административных и распорядительных вопросов зачастую не могли уделять оперативной работе должного внимания. Впрочем, некоторые руководители штабов (например, вице-адмирал Л. Б. Кербер — «образованный и способный морской офицер, прекрасно разрабатывавший планы операций и с присущей ему лихостью и храбростью выполнявший эти операции на деле») весьма ревниво относились к попыткам своих начоперов сноситься с командующим «через голову» непосредственного начальника. В данном случае речь идет о капитане 1 ранга А. В. Колчаке, который «не признавал никаких начальников, кроме Эссена»[339], и был «правой рукой адмирала, его ближайшим и деятельнейшим помощником»[340]. А при контр-адмирале H. М. Григорове, который, как свидетельствует большинство современников, не обладал «хваткой» своего предшественника, весьма специфическое положение в штабе Балтфлота занял начальник службы связи: по наблюдению графа А. П. Капниста, контр-адмирал А. И. Непенин «забрал себе много оперативного дела»[341]. Адриан Иванович, отличавшийся без преувеличения выдающимися организаторскими способностями и неиссякаемой энергией и, напомним, имевший в составе возглавляемой им службы оперативный орган, нередко вступал в «горизонтальные» связи с командованием объединений и соединений флота (а иногда и с командирами тактических корабельных групп, отдельных кораблей и подводных лодок)[342], и, по существу, вмешивался в процесс управления силами, не имея для этого ни формальных полномочий, ни соответствующего управленческого и боевого опыта.

М. Б. Черкасский

К. Ф. Кетлинский

Командующий флотом Балтийского моря адмирал В. А. Канин и его штаб на посыльном судне «Кречет» (июль 1916 г.)

Накопленный в течение трех военных кампаний опыт организационного строительства и управленческой деятельности штабов флотов был реализован в новом «Положении…», введенном в действие приказом начальника Морского штаба верховного главнокомандующего от 1 (14) января 1917 г. № 1. Утверждение новых, изрядно увеличенных штатов повлекло за собой рост численности штабов и расширение их структуры (приложение 13). В состав штаба теперь входили оперативная часть, состоящая из оперативного, разведывательного, общего, организационного и особого (контрразведывательного) отделений, распорядительная часть из отделений распорядительного, по укомплектованию, наградного и общего, а также механическая, артиллерийская, минная, интендантская, военно-морская судная и санитарная части, во главе которых состояли соответственно главный инженер-механик флота, главный артиллерист, главный минер, флагманский интендант, обер-аудитор и санитарный инспектор. Кроме того, «вообще по штабу» числились флагманский штурман с помощником, флагманский корабельный инженер, флагманский историограф и главный священник флота. Штатная численность штаба командующего флотом насчитывала (без нижних чинов) вице-адмирала, двух генерал-лейтенантов, генерал-майора, 26 штаб-офицеров, 21 обер-офицера, 11 чиновников и священника[343]. В кампанию 1917 г. в структуру штабов вносились и другие изменения, не имеющие принципиального значения: так, приказанием командующего Черноморским флотом от 7 (20) сентября № 3765 к штабу была присоединена Черноморская учетная канцелярия, выведенная из штата Черноморского флотского экипажа[344].

Согласно новому положению, штаб являлся «органом командующего флотом: 1) по сбору, содержанию и обработке сведений, необходимых Командующему флотом для руководства военными действиями, 2) по разработке его указаний для ведения военно-морских операций и 3) по передаче, по принадлежности, его приказаний и распоряжений»[345]. Были расширены права начальника штаба, главные и флагманские специалисты стали ответственны за постановку и состояние службы по своей специальности на флоте. Они получили право осмотра и инспектирования своей части и отдачи указаний соответствующим специалистам, а также непосредственного сношения по специальным вопросам с вышестоящими инстанциями.

Заметим, что в перечне специальных частей уже нет части подводного плавания. Как показал полуторогодовой опыт функционирования этого подразделения, оно оказалась излишним в системе «служб» (частей флагманских специалистов) штаба, так как вопросы технической эксплуатации подводных лодок оставались в ведении флагманского инженер-механика, а все вопросы применения подводных сил являлись безусловной прерогативой оперативной части.

Увеличение «удельного веса» совместных с сухопутными войсками действий в системе боевой деятельности флотов привело в 1917 г. к расширению «военно-сухопутных отделов» (теперь отдел состоял из оперативного, топографического и дежурного отделений[346]) и к выводу их из оперативных частей с подчинением непосредственно начальникам штабов. Эта реорганизация позволила, с одной стороны, создать предпосылки для совершенствования взаимодействия флотских штабов с командованием приморских фронтов (армий) и, с другой стороны, усилить роль начштаба в решении оперативных вопросов, отчасти ликвидировав ненормальное положение с особым статусом руководителей оперативных частей.

В то же время и в завершающей кампании мировой войны сохранилось подчинение флаг-капитану по оперативной части разведывательных (контрразведывательных) и организационных подразделений, которые, по авторитетному мнению вице-адмирала Ю. А. Пантелеева, «еще не получили в системе службы штаба своей полной и законной самостоятельности»[347].

Важной особенностью функционального статуса командующих флотами во время Первой мировой войны являлось совмещение ими задач управления оперативно-стратегическим объединением с одной стороны и функций непосредственного вождения флота (эскадры) в бою, то есть, по существу, деятельность в роли командира тактического звена — с другой. Так, адмирал А. А. Эбергард лично управлял силами с борта своего флагманского корабля — линкора «Евстафий» — в обоих боях Черноморского флота с германо-турецкими крейсерами «Гебен» и «Бреслау» — 5 (18) ноября 1914 г. у м. Сарыч и 29 апреля (10 мая) 1915 г. у Босфора. При этом, как нам кажется, с расширением масштабов и ростом интенсивности боевой деятельности первая функция постепенно вытесняла вторую. Этим обстоятельством было обусловлено появление еще одного элемента системы управления — командных пунктов флотов. Так, в течение первой кампании командующий Балтийским флотом управлял подчиненными силами с борта одного из боевых кораблей (броненосные крейсера «Рюрик» или «Россия»), не приспособленных к размещению командного пункта с многочисленным персоналом; поэтому канцелярия, типография и часть личного состава штаба располагались на учебном судне «Воин». Такое положение явно не способствовало повышению качества работы штаба, и с начала навигации 1915 г. командующий и его штаб (за исключением размещенных на берегу интендантского отдела и отдела комплектования[348]) стационарно дислоцировались на борту судна «Кречет», специально оборудованного для выполнения функций штабного корабля[349] и, по свидетельству Д. В. Ненюкова, бывшего «очень удобным для жизни и работы большого штаба»[350]. На Черноморском флоте в аналогичной роли выступал старый линейный корабль «Георгий Победоносец»; правда, с увеличением численности штаба в начале 1917 г. на нем была оставлена только оперативная часть, остальные подразделения штаба разместились на берегу[351].

Линейный корабль «Евстафий»

Броненосный крейсер «Рюрик»

Впрочем, практика выходов командующего флотом с небольшим походным штабом (как правило, начальник штаба, оба флаг-капитана, флаг-офицеры, флагманские артиллерист и штурман[352]) в море для непосредственного командования корабельными группировками сохранялась на протяжении всей войны, что, очевидно, было связано с несовершенством средств связи, не всегда позволявшим организовывать устойчивое, непрерывное, оперативное и скрытное управление силами с командного пункта, удаленного от района боевых действий. Однако в кампаниях 1916 и особенно 1917 гг., когда по мере совершенствования средств радиосвязи они постепенно занимали ведущее место среди средств управления[353], подобные случаи стали скорее исключением. Этому способствовало и повышение роли систематических боевых действий как формы оперативного применения сил флота. Непрерывный характер вооруженного противоборства требовал совершенствования структуры штабов и организации их работы для эффективного решения разнообразных задач по единому замыслу и плану, с использованием систематизированных данных об обстановке на театре[354].

Линейный корабль «Георгий Победоносец»

Заметим, что сложившийся стиль работы флотских штабов в известной мере отличался от стиля деятельности органов военного управления в армии. Так, С. Н. Сомов с некоторым недоумением отмечал: «Общий тон, царивший в штабе, скорее напоминал светский салон, чем управление воинской части, да еще во время войны. Надо отдать справедливость, что все чины штаба были подтянуты, изысканно вежливы и любезны. За время моей службы при адмирале Эбергарде мне ни разу не пришлось слышать в штабе повышенный или хотя бы недовольный голос»[355].

А. В. Колчак

Весьма любопытно еще одно замечание С. Н. Сомова: если при А. А. Эбергарде «работа в штабе шла полным темпом, с соответствующим военному времени напряжением, но без показной шумихи и крикливых фраз», то после вступления в должность комфлота вице-адмирала А. В. Колчака «исчезло и былое спокойствие, вместо которого частенько царило нервное настроение, являвшееся результатом резкости, а подчас и грубости нового командующего флотом», который установил «нервный, суетливый темп работы штаба»[356]. Подобное наблюдение сделано и другим компетентным современником — начальником штаба Севастопольской крепости генерал-майором Ф. П. Рербергом: «Он (А. В. Колчак. — Д. К.) раздражался по любым вопросам и начинал горячиться и кричать, швыряя телефонную трубку или пресс-папье в случаях, когда достаточно было спокойно приказать»[357].

М. И. Каськов

На резкий контраст между стилями управленческой деятельности А. А. Эбергарда и А. В. Колчака обращает внимание и Р. Р. Левговд, бывший флаг-офицером штаба командующего флотом. С приветливостью и спокойствием А. А. Эбергарда, которого штабная молодежь называла не иначе как «любимым стариком», резко контрастировали манеры А. В. Колчака. Александр Васильевич начал общение с подчиненными с презрительного третирования «всего черноморского», а затем своей «болезненной нервностью» создал в среде высшего командования флота совершенно невыносимую обстановку — «бывали досадные случаи вынужденного ухода людей достойных и полезных флоту» [358]. Уже через несколько недель пребывания в должности комфлота А. В. Колчак настроил решительно против себя подавляющее большинство старших чинов штаба и флагманов (важно иметь в виду, что 42-летний командующий был моложе всех начальников соединений и командиров кораблей 1-го ранга), что заставило адмирала А. И. Русина провести кадровую рокировку: вместо контр-адмирала М. И. Каськова на должность начальника штаба флота был назначен контр-адмирал свиты Е.И.В. C. C. Погуляев. Сергей Сергеевич был с комфлотом на «ты», умел, по свидетельству С. Н. Сомова, «ладить с Колчаком»[359] и стал своеобразным буфером между командующим и его ближайшими помощниками.

С. С. Погуляев

Тем не менее, несмотря на все издержки «болезней роста», из всех управляющих инстанций военно-морского флота наиболее успешно решали свои задачи именно командование и штабы флотского звена. В условиях отсутствия сбалансированной и эффективно действующей системы стратегического руководства военно-морским флотом именно от командующих флотами и их штабов в большинстве случаев исходила инициатива в подготовке и ведении операций и боевых действий. На фоне «оперативного паралича» высшего военно-морского руководства командование флотов не только избирало по своему усмотрению формы и способы решения поставленных вышестоящими начальниками задач, но зачастую ставило задачи, по существу, само себе, как это ни парадоксально с точки зрения классической теории военного управления[360]. Едва ли не единственным исключением из этого правила стали жесткие ограничения, наложенные верховным командованием на активные действия Балтфлота в кампаниях 1914 и 191 5 гг. (вплоть до запрещения «допускать в бой» главные силы — бригаду линкоров типа «Севастополь» — без личного разрешения царя[361]), что было связано с опасениями ставки за оборону морских подступов к столице. Однако даже в этих условиях энергичному Н. О. фон Эссену удалось убедить главнокомандующего 6-й армией и главковерха в целесообразности и возможности расширения операционной зоны флота с включением в нее Моонзунда и Або-Аландского района[362].

Отметим, что такое положение было совершенно не типичным для того времени. В зарубежных флотах центральные органы военного управления в большинстве случаев вмешивались в деятельность командующих, оставляя за ними решение лишь тактических и оперативно-тактических вопросов, что, очевидно, сковывало инициативу ответственных начальников на местах и зачастую отрицательно сказывалось на результатах действий объединений и группировок флота. По заключению B. А. Белли, наибольшая централизация управления военно-морскими силами имела место в Великобритании, где адмиралтейство доминировало в решении практически всех основных проблем, связанных с подготовкой и ведением операций и боевых действий[363].

В России же командующие флотами, как правило, обладали самостоятельностью, совершенно немыслимой в последующие времена. Эта ситуация имела как положительные, так и негативные аспекты. К первым можно отнести отсутствие мелочной опеки со стороны высших армейских чинов, не слишком, как правило, искушенных в морских делах. В то же время отрицательными, а иногда и опасными последствиями подобной практики становились инициативы командующих, выдвигаемые, а в некоторых случаях и реализуемые ими на основе собственных, зачастую ограниченных и неадекватных представлений о внешнеполитической и стратегической обстановке. Поэтому естественно, что отдельные эскапады командующих флотами шли вразрез не только с военно-стратегическими планами главной квартиры, но и с внешнеполитическими резонами государственного руководства. Достаточно вспомнить «шведскую авантюру» Н. О. фон Эссена, которая едва не спровоцировала войну с сопредельным королевством и была пресечена ставкой буквально в последний момент[364]. Другой пример — настойчивое стремление А. А. Эбергарда к захвату Бургаса или Варны, принадлежащих нейтральной Болгарии, для организации пункта базирования корабельных сил, занятых в блокадных, а возможно и десантных действиях в районе Босфора[365].

Внушительный объем реализуемых функций и высокое напряжение работы позволили штабам флотов приобрести значительный управленческий опыт. За время войны усилился их состав, в значительной мере оптимизировалась организация, усовершенствовалась методика работы. Весьма существенно, что к концу Первой мировой войны структура штабов флотов и функциональное наполнение их подразделений приобрели вид, в общих чертах сохранившийся до наших дней.

Таким образом, с началом Первой мировой войны организационную основу системы управления силами отечественного флота составили военно-морские управления штабов сухопутных объединений, которым были оперативно подчинены действующие флоты, и Военно-морское управление (Морской штаб) при верховном главнокомандующем.

Однако эти немногочисленные, хотя и укомплектованные «выдающимися людьми» (выражение великого князя Кирилла Владимировича[366]) органы управления, буквально «заваленные» решением широкого спектра задач (от выдачи директив флотам на кампанию или определенный ее период до утверждения изменений в штаты кораблей и частей), не могли стать генераторами стратегических и оперативных идей[367]. Вопреки замыслу руководства Морского министерства, Морской штаб ставки не смог стать полноценным центром принятия решений на применение сил действующих флотов, оказавшись в состоянии лишь формулировать основные направления их деятельности и, в некоторых случаях, корректировать действия командования на морских театрах военных действий. Морской штаб так и не стал полноценным аналогом «сухопутной» ставки, а оставался скорее «флотским» филиалом, причем филиалом весьма усеченным, генерал-квартирмейстерской части Штаба главковерха. По существу, на стратегическом уровне управления военно-морским флотом образовался вакуум, чему немало поспособствовало фактическое исключение Морского генерального штаба из контура управления действующими объединениями и группировками флота.

По удачному выражению М. А. Петрова, высшее военно-морское руководство впало в «оперативный паралич», ответственность за который попыталось переложить на командующих флотами адмиралов А. А. Эбергарда и В. А. Канина[368]. Замена последних А. В. Колчаком и А. И. Непениным (в июле и сентябре 1916 г. соответственно) не смогла изменить ситуации, поскольку причины «кризиса морского командования» крылись не в недостаточной «энергии» командующих, а в несостоятельности руководства военно-морским флотом на стратегическом уровне. Проблема «высшего командования», по выражению И. И. Лудри, оставалась «камнем преткновения» в дореволюционном флоте[369].

Как показал опыт Первой мировой войны, из всех уровней управления морскими силами наиболее успешно выполняли свое предназначение командование и штабы флотов. За время войны значительно усилился состав, оптимизировалась организация, усовершенствовалась методика работы органов управление флотского звена. Недостатком в организации штабов флотов на протяжении всей войны оставалось объединение его разведывательных, оперативных и организационных функций в немногочисленной оперативной части.

Рост состава флотов, куда наряду с соединениями надводных кораблей вошли формирования подводных лодок и морской авиации, и расширение перечня решаемых задач, некоторые из которых оказывали существенное влияние на ход и исход войны в целом, вывели функции командующих флотами и их штабов за рамки тактического и оперативно-тактического уровней, придав им оперативно-стратегический характер.