Во имя Рима. Люди, которые создали империю

Глава 2 Римский Ганнибал: Сципион Африканский Публий Корнелий Сципион Африканский (ок. 236–184 гг. до н. э.)

Одна из самых поразительных особенностей Второй Пунической войны заключалась в готовности римского сената отправлять армии сражаться в несколько мест одновременно. Столь же удивительным было упорство в проведении этих кампаний даже в то время, когда Ганнибал свободно перемещался по Италии, а возможность благоприятного исхода войны была весьма сомнительной.

Постепенно усилия Фабия, Марцелла и других воспрепятствовали окончательному успеху Карфагена в Италии и предотвратили поражение Рима. Кампании в Испании, на Сицилии и в Македонии не позволили армии Ганнибала получить достаточно подкреплений и провианта из этих мест, чем тоже способствовали усилению Рима. В конечном счете именно эти второстепенные театры военных действий оказались решающими, поскольку победы римлян в Испании и на Сицилии сделали возможным вторжение в Африку, которое в свою очередь привело к отзыву Ганнибала в метрополию и стало прологом к капитуляции Карфагена.

Ведение войны на нескольких фронтах оказалось возможным благодаря значительным ресурсам Римской республики, хотя они оказались почти полностью исчерпаны. Римское общество было хорошо приспособлено к ведению войны, чего Карфаген просто не мог себе позволить. Но этот факт не должен затмевать, что сенат проявил широкое стратегическое видение и суровую решимость. Сенаторы также проявили завидный прагматизм в подходе к политическим традициям, позволив таким ветеранам, как Марцелл и Фабий, неоднократно занимать должности консулов, что считалось немыслимым до начала Второй Пунической войны.

В 210 г. до н. э. они даровали проконсульский империй и пост командующего в войне с Испанией двадцатисемилетнему Публию Корнелию Сципиону. До этого момента такую ответственную должность еще ни разу не получал такой молодой человек, но скоро выяснилось, что выбор оказался невероятно удачен. Именно Сципион изгнал карфагенян из Испании, а затем повел свою армию в Африку. Здесь он одерживал одну победу за другой и в конечном итоге разбил самого Ганнибала в битве при Заме в 202 г. до н. э.

Оглядываясь на прошлое, легко недооценить значение кампаний Сципиона. В 211 г. до н. э. римские армии в Испании, которые до этого момента действовали успешно, оказались почти полностью уничтожены. Остаткам римского войска удалось закрепиться на небольшом участке земли к северу от реки Ибер (совр. Эбро), где они отчаянно отражали атаки пунийцев. Сципион привел сюда не слишком большое подкрепление, приблизительно одну консульскую армию, в то время как Карфаген держал в Испании три армии примерно такой же или даже большей численности. Тем не менее, в течение четырех военных сезонов римляне полностью изгнали карфагенян с полуострова. Позднее в Африке Сципион превзойдет в маневрировании куда более крупные пунические армии, демонстрируя точно такое же превосходство, как прежде Ганнибал сумел превзойти римских полководцев в Италии. Сципион стал именоваться Африканским в память о том, что именно он окончил войну с Карфагеном.

Жизнь Сципиона была целиком подчинена Второй Пунической войне. Ему было семнадцать, когда она началась, и он участвовал в бою возле реки Тицин (совр. Тичино). Позднее он, вероятно, сражался при Требии, а возможно даже у Тразименского озера. Совершенно точно он был при Каннах. Как и все аристократы его поколения, Сципион провел долгие годы на изнурительной военной службе, какая ранее не выпадала на долю римлян. Кто не погиб и кого не подкосили ранения и болезни, уже в юном возрасте приобрели больше боевого опыта, нежели многие сенаторы за целую жизнь. Почти все эти люди стали способными офицерами, многие оказались исключительно одаренными.

Но Сципион выделялся даже среди самых лучших. К моменту окончания войны ему было чуть больше тридцати, но он провел значительную часть своей жизни в военных походах. Он командовал армией в течение восьми лет, одержал пять крупных побед, выиграл бесчисленное множество стычек и провел немало успешных осад. По сравнению с его достижениями заслуги любого другого сенатора кажутся незначительными. Тем не менее хотя Публий Корнелий Сципион уже занимал пост консула в 205 г. до н. э., все же формально он был слишком молод для этой должности. Республика, которой было вполне достаточно его заслуг во время Второй Пунической войны, постаралась найти полководцу какое-нибудь иное занятие после окончания боевых действий, поскольку римская политическая система не позволяла никому иметь слишком много власти или влияния.

Сципион мог рассчитывать еще лет на тридцать активной общественной жизни, но отношение к нему оказалось крайне несправедливым. Возможности повторить свои ранние деяния (не говоря уже о том, чтобы их превзойти) ему в начале II века до н. э. не представилось. В конце концов его вытеснили из политической жизни, и он умер в сравнительно молодом возрасте, разочарованным в людях и в стране.

Сципион был чувствителен и умен, а также несомненно обладал харизмой лидера. Он обладал безграничной самоуверенностью патриция, который с детства знал, что ему предначертано судьбой сыграть выдающуюся роль в жизни Рима. Некоторые истории о его молодости имеют много общего с рассказами об эллинских царях и царевичах. Позднее о нем даже был создан миф, похожий на рассказ о божественном происхождении Александра Великого. Ходили слухи, что мать Сципиона обнаружили возлегшей с огромной змеей.

Сципион, безусловно, был весьма религиозным человеком. Еще в молодости он привык ходить перед рассветом в храм Юпитера на Капитолии и долго оставаться там в одиночестве.^{34} Позднее Сципион открыто заявлял, что в своих планах он порой руководствовался снами, которые посылали ему боги. Рационалист Полибий считал римлян чрезмерно склонными к суевериям и утверждал, что Сципион в действительности не верил своим собственным заявлениям, но понимал, что менее искушенные люди охотно в это поверят.

Историк-грек жил в семье внука Сципиона Африканского — Сципиона Эмилиана, поэтому он был знаком с семейными традициями и преданиями. Он также встречался с пожилым Лелием, близким другом победителя Ганнибала. Тем не менее, трудно установить, насколько правильно Полибий понимал Сципиона Африканского, или же просто приписывал ему собственные более циничные взгляды. Несомненно одно — Сципион обладал склонностью к театральным жестам, а его истинные убеждения могли быть неоднозначными. Он не был хладнокровным интриганом, но в то же время не отличался и абсолютной искренностью.^{35}

Отец Сципиона, которого также звали Публием, был консулом в 218 г. до н. э. Сципион, как и многие сыновья других аристократов, сопровождал своего отца в походах в качестве соседа по палатке, т. е. входил в его контуберний (contubernium). Считалось, что таким образом молодая знать приобретает военный опыт. Большинство консульской армии отправилось в Испанию под командованием его дяди Гнея (соконсул Марцелла в 222 г. до н. э.), но Сципион со своим отцом вернулся в Италию, когда последний обнаружил, что Ганнибал собирается пересечь Альпы.

В ноябре 218 г. до н. э. консул перевел свою кавалерию и легкую пехоту — велитов — через реку Тицин, чтобы определить местонахождение противника, его численность и намерения. Столкнувшись с превосходящих их числом и опытом отрядом карфагенской кавалерии под предводительством самого Ганнибала, римляне были разбиты наголову. Консул был ранен — семейное предание гласило, что от смерти его спас собственный сын. Согласно записям Полибия, молодому Публию было поручено командование отрядом отборных всадников, размещенному позади из соображений безопасности. Видя, что его отцу, с которым остались несколько телохранителей, угрожает кавалерия врага, Сципион приказал своему отряду спешить на помощь. Всадники отказались, но после того как молодой Публий ринулся на помощь отцу в одиночку, остальные всадники устыдились и последовали за ним.

Плиний Старший, который писал уже в I веке, утверждал, что консул впоследствии предложил вручить своему сыну «гражданский венок», но Сципион отказался. Однако Ливий упоминает другую версию этой истории, изложенную в утраченной истории Целия Антипатра, — о том, что спасителем консула в действительности был некий лигурийский раб. Но все же он признает, что большинство авторитетных источников приписывают этот подвиг молодому Публию.^{36}

Сципион-старший, оправившись от раны, отбыл в качестве проконсула в Испанию, чтобы присоединиться там к своему брату Гнею. Его сын остался в Италии и в 216 г. до н. э. стал военным трибуном во II легионе — одном из восьми, собранных под совместным командованием двух консулов, Луция Эмилия Павла и Гая Теренция Варрона. Молодой Сципион был женат (или вскоре женился — хронологически это точно не известно) на Эмилии, дочери Павла, — еще один пример того, как молодые аристократы получали военный опыт в армии под командованием родственника.

В том же году немало римских аристократов добровольно поступили на службу в армию, которая должна была разгромить врага республики. Но результат оказался совсем не таким, какого ожидали римляне: в сражении при Каннах армия Ганнибала, уступавшая по численности противнику, окружила и уничтожила римлян едва ли не полностью. Потери были ужасными, особенно они оказались высоки среди сенаторских семей. Павел был убит, как и более восьмидесяти сенаторов, включая Минуция Руфа, начальника конницы Фабия. Также погибло свыше половины военных трибунов. Сципион уцелел, он был одним из четырех трибунов, которые с самой большой группой беглецов ушли в близлежащий городок Канузий.

Хотя одним из выживших трибунов был сын Фабия Максима, который сам будет избран на должность консула в 213 г. до н. э., командование над уцелевшими взяли на себя два молодых человека — Сципион и Аппий Клавдий. Последний недавно занимал должность эдила, но только личные качества этих молодых людей заставили остальных поверить в них как в руководителей.

Огромные потери повергли многих уцелевших в уныние. Многие молодые аристократы, среди них были и сыновья известных магистратов, открыто говорили, что республика обречена, и решили бежать за границу. Сципион вместе с надежными солдатами отправился к их предводителю Квинту Цецилию Метеллу, и застал у него совет (consilium), на котором желавшие дезертировать обсуждали, как им дальше действовать. Двадцатилетний военный трибун вытащил меч и принес торжественную клятву Юпитеру Всеблагому и Величайшему, призывая на себя и свою семью страшное возмездие, если он ее нарушит. Сципион поклялся, что он не только никогда не покинет республику, но и никому не позволит это сделать. Если кто-то попытается оставить родину, он их убьет. Сципион заставил всех присутствующих по очереди принести такую же клятву.

В течение нескольких дней в Город прибыли отставшие солдаты, к тому времени как уцелевший консул принял командование, набралось уже более 10 000 человек. Это были жалкие остатки огромной армии из 86 000 солдат, которая вступила в бой утром 2 августа, не зная, какая судьба ее ждет.^{37}

Именно после Каннской трагедии Сципион продемонстрировал ту доблесть, которая требовалась от римского патриция, особенно от члена столь известной семьи. Его мужество стало еще более заметным на фоне неуверенности и колебаний других аристократов. Римляне допускали, что иногда они могут терпеть поражения, но при этом должны были верить, что победа неизбежна. От всех граждан, особенно от знати, ожидалось, что они будут храбро сражаться, и пока они действовали так, как велит им долг, проиграть сражение не считалось постыдным. От командующего, не сумевшего одолеть противника, не требовалось, чтобы он непременно искал гибели в бою, если становилось ясно, что все потеряно. Тем более такой полководец не должен был совершать самоубийство. Вместо этого ему следовало тут же приступить к восстановлению своей армии, собирая уцелевших в хаосе проигранной битвы, а затем готовиться к новой встрече с неприятелем. Всегда будет еще один шанс, и Рим в конечном счете победит.

Именно такой боевой настрой объединял Фабия и Марцелла, несмотря на их совершенно разный подход к ведению боевых действий против Ганнибала. Ни Фабий, ни Марцелл никогда не ставили под сомнение то, что Рим продолжит сражаться и в конце концов одержит победу. Доблесть — это умение преодолеть любую неудачу, какой бы ужасной она ни была, и довести войну до победного конца. Когда Варрон — консул, на которого была возложена вина за поражение при Каннах, вернулся в Рим, сенат приветствовал его, а затем поблагодарил за то, что он «не потерял веру в республику».^{38}

В 213 г. до н. э. Сципиона выбрали на должность курульного эдила (curule aedile), но сведений о его карьере после 216 г. до н. э. в течение пяти лет сохранилось очень мало. Вероятно, он оставался на военной службе, так как в эти годы практически всех способных держать оружие граждан призывали в армию. Наши источники снова начинают сообщать о деяниях Сципиона с 210 г. до н. э., когда его назначили командующим в Испании.

В предшествующем году измена союзников-кельтиберов нанесла серьезный удар по римской армии в Испании. Отец и дядя Сципиона погибли в боях вместе с большей частью своих людей. Остатки войск объединилась под командованием кавалерийского офицера Луция Марция, римлянам удалось закрепиться в северо-восточной Испании, но большинство союзников перешло на сторону Карфагена. Сенат послал Гая Клавдия Нерона принять командование в Испании. В течение года Гай Клавдий выиграл несколько незначительных сражений, а затем вернулся в Италию.

Судя по всему, сенат не знал, кого сделать преемником Нерону. Большинству честолюбивых и заметных римских командиров (не следует забывать, что огромные потери привели к тому, что хороших, успевших заслужить славу офицеров было не так уж много) не хотелось отправляться в Испанию. Положение на полуострове оставалось шатким, а средства, которые Рим мог туда направить, были весьма скромными. С 218 по 211 гг. до н. э. Гней и Публий Сципионы неоднократно жаловались сенату на нехватку людей и средств.

Ливий утверждает, что сенат, не сумев решить, кого сделать новым командующим, предложил решить вопрос на выборах и созвать центуриатные комиции. Сначала не было предложено ни одного кандидата, но затем Сципион внезапно объявил о своем желании занять этот пост, и был избран единогласно. Однако его молодость (ему было около двадцати пяти лет) и неопытность заставили многих граждан усомниться в правильности принятого решения. Но сразу же после избрания Сципион произнес яркую речь, которая развеяла все сомнения.

Рассказ Ливия кажется на редкость странным, поскольку нет никаких свидетельств, что римляне прежде поступали таким образом, поэтому многие ученые отвергают эту версию событий. Можно предположить, что сенат уже решил назначить Сципиона, а затем провел голосование в комициях для придания формальной законности этому крайне рискованному назначению. Но как бы то ни было, Публий Корнелий Сципион был отправлен в качестве проконсула в Испанию командовать армией.^{39}

Сципион, приведя с собой примерно 10 000 солдат, высадился на берег в Эмпории — греческой колонии в Испании, которая с самого начала войны была союзником Рима. Вместе с пополнением общее количество римских войск в провинции составило 28 000 пехотинцев и 3000 кавалеристов. На полуострове находилось три карфагенских армии, и численность каждой из них не уступала римской. Двумя армиями командовали братья Ганнибала — Гасдрубал и Магон, а третьей руководил Гасдрубал, сын Гисгона.

Тем не менее, молодой римский военачальник не терял самоуверенности. Перед отбытием из Рима он пришел к выводу, что катастрофа 211 г. до н. э. не была следствием превосходства карфагенян. Его отец и дядя собрали 20 000 кельтиберийских союзников для своей последней кампании. Они разделили свои силы на две части и действовали независимо друг от друга. Когда кельтиберы начали дезертировать, карфагеняне, получив преимущество в численности, напали на римлян и разбили их.

Молодой Сципион решил не совершать подобной ошибки. Отправившись в Испанию, он собирался вести активные действия, а не просто занимать оборонительную позицию на небольшом участке, который пока что контролировали римляне.^{40} Полибий читал письмо, написанное Сципионом царю Македонии Филиппу V, в котором римский полководец объяснял, как планировал операции в Испании. В 210 г. до н. э. Рим был в состоянии войны с Македонией. Конфликт этот закончился только в 205 г. до н. э., но почти сразу же после завершения Второй Пунической войны возобновился опять, поэтому данное письмо следует относить к началу следующего века. Возможно, оно было написано в 190 г. до н. э., когда Сципион сопровождал своего брата во время кампании в Малой Азии, при этом их армия получала помощь и поддержку от Филиппа V, который после поражения в 197 г. до н. э. сделался союзником Рима. Скорее всего, письмо это было написано спустя двадцать лет после описываемых в нем событий, и, скорее всего оно отражает уже пересмотренную оценку давней войны. Поэтому к нему следует относиться с такой же осторожностью, как и к воспоминаниям других военачальников, действовавших после Сципиона. Тем не менее, это первый случай, когда у нас имеется хотя бы намек на то, что римский полководец вдумчиво относился к планированию военных операций.^{41} Оказавшись в Испании, Сципион начал собирать информацию о численности врага и его дислокации. Сообщения были обнадеживающими. Три пунийские армии разделились и действовали разрозненно. Гасдрубал, сын Гисгона, находился в Лузитании (приблизительно там, где сегодня расположена Португалия) в устье реки Таг (совр. Тахо). Гасдрубал Барка был занят осадой главного города карпетанов в центральной Испании, а его брат Магон, вероятно, находился на юго-западе полуострова, хотя явное противоречие в тексте Полибия затрудняет определение его точного местонахождения.^{42} После гибели Сципионов карфагеняне полагали, что римляне не смогут вести наступательные операции, и потому не нашли нужным сосредоточить свои армии в одном месте. Пунийцы в этот момент занимались куда более насущными проблемами — прежде всего снабжением своих армий, а во-вторых, они должны были подавить волнения покоренных племен и союзников. Не последнюю очередь играли и ссоры карфагенских полководцев. Как только Карфаген перестал опасаться, что союзники могут перейти на сторону Рима, его правление сделалось куда более жестким, а поборы — грабительскими. Поэтому местные жители относились без особой любви к Карфагену, но склонялись перед военной мощью пунийцев. Когда шансы Рима на успех начали расти, многие испанские племена стали искать союза с Римом, снабжая Сципиона войсками, но римский полководец старался всерьез не полагаться на их помощь.

Сципион решил начать наступление. Его собственная армия была достаточно сильной, чтобы разбить любую из трех карфагенских армий, если бы римлянам удалось дать бой при благоприятных обстоятельствах. Но для этого требовалось время и долгое маневрирование. Большие сражения в этот период войны редко происходили без задержки в несколько дней или недель, после того как армиям удавалось сблизиться. Когда одна сторона занимала сильную позицию и не собиралась ее покидать, немногие военачальники рисковали нападать на такого противника. Даже Ганнибал, несмотря на всю свою гениальность, не смог втянуть Фабия Максима в бой и сам не желал сражаться на месте, выбранном римлянами. Однако, какими бы сильными ни были споры между карфагенскими полководцами, они не собирались ждать, пока Сципион разобьет их всех по очереди. Поэтому, как только начались передвижения римлян, во все армии были отправлены гонцы с просьбами о помощи и взаимодействии. Сципиону необходимо было завязать бой и одержать победу в течение нескольких недель после того, как он настигнет первую вражескую армию. При этом пунийцы наверняка стали бы уклоняться от боя, ожидая подхода двух своих армий. Сципион рисковал оказаться в меньшинстве и потерпеть поражение примерно так же, как его отец и дядя.

Поэтому вместо того, чтобы выбирать одного из пунийских полководцев и пытаться разбить три армии Карфагена поочередно, Сципион решил нанести удар по самой важной базе врага в Испании — городу Новый Карфаген (современная Картахена). Основанный отцом Ганнибала Гамилькаром как центр управления пунийцев Испанией, Новый Карфаген служил базой, откуда и начался эпический поход на Италию в 218 г. до н. э. Новый Карфаген символизировал непобедимость и мощь пунийцев, особенно Баркидов. Почти во всех колониях Карфагена имелись порты, но порт в Новом Карфагене был самым большим и снабжался лучше любого другого в Испании. Помимо документов и военной казны, в городе находились заложники, взятые из знатных семей многочисленных испанских племен. В городе имелись значительные запасы продовольствия, мастерские и умелые ремесленники, изготовлявшие необходимое военное снаряжение. В общем, Новый Карфаген был заманчивой целью, его захват нанес бы ощутимый удар врагу, как в моральном, так и в материальной отношении, а римляне получили бы огромные преимущества.

Каждая из карфагенских армий находилась, по крайней мере, в десяти днях пути от города, а его гарнизон был сравнительно небольшим. Тем не менее, Нового Карфаген взять было не так-то просто: он был защищен с одной стороны морем, а с другой — лагуной, соединенной с морем протокой. Приблизиться к стенам можно было лишь по узкому перешейку. В то время хорошо защищенные города редко сдавались сразу же после начала штурма. Взятие города могло принести больший успех, но этот успех никогда не был гарантирован. На осаду могли уйти месяцы, а у Сципиона было в лучшем случае несколько недель до прибытия одной из вражеских армий. Ворота любой твердыни легко открыть, прибегнув к вероломству, но такой перспективы в данном случае не предвиделось. Однако Сципион сумел получить очень ценную информацию до начала штурма. Он отправил на разведку рыбаков и моряков из союзного города Тарракон (Таррагона), которые регулярно плавали вдоль побережья до самого Нового Карфагена. Это, само по себе, демонстрировало, с какой тщательностью римский полководец готовился к этой кампании. Рыбаки рассказали ему, что лагуну к северу от города можно перейти вброд в определенном месте, поскольку уровень воды к вечеру в часы отлива там понижается. Рыбаки не сказали Сципиону лишь одного: как солдатам преодолеть северную стену после того, как они переберутся через лагуну.

Еще зимой, наблюдая за тренировками своих войск и объезжая немногочисленных союзников Рима в Испании, Сципион решил напасть на город, но в свои планы посвятил только своего близкого друга и старшего помощника Лелия. Лелий открыто хвалил его войска, насмехался над достижениями карфагенян в последних двух кампаниях и говорил о возможности решительных действий против них весной. Он с особым уважением отзывался о Луции Марции — всаднике, который благодаря своим личным качествам получил командование над уцелевшими солдатами римских армий после катастрофы 211 г. до н. э., но затем вызвал неудовольствие сената тем, что называл себя «пропретором» в своих письмах к отцам-сенаторам.

В начале военной кампании римские силы сосредоточились возле устья реки Ибер. Только 3000 пехотинцев и 500 кавалеристов остались, чтобы защищать территорию, сохранившую верность Риму. Главный отряд из 25 000 пехотинцев и 2500 всадников перешел через реку под непосредственным командованием Сципиона. Эскадра из тридцати пяти военных галер, многие из которых были не полностью укомплектованы, отправилась под командованием Лелия на соединение с армией у Нового Карфагена.^{43}

Подробности первого этапа операции не совсем ясны. Полибий сообщает нам, что Сципион прибыл к Новому Карфагену на седьмой день своего быстрого марша. Подразумевается (хотя в отличие от Ливия Полибий однозначно не утверждает), что римляне начали марш у реки Ибер. В другом месте историк сообщает, что расстояние от Нового Карфагена до Ибер было 2600 стадий, или 312 миль. Это означает, что средняя скорость составляла около 45 миль в день. Это слишком большая скорость, особенно для армии с вещевым обозом. Возможно, что войско Сципиона двигалось либо не семь дней, или же не от реки Ибер, а от более близкого места. Как бы то ни было, передвижение по стандартам того времени было стремительным и проходило гладко; армия и флот встретились у вражеской крепости, как и планировалось. В какой именно момент Сципион сообщил своим старшим офицерам, что им предстоит брать город, нам точно не известно.^{44}

Новый Карфаген стоял на мысе, к северу от которого находилась лагуна, а к югу — залив, образующий естественный порт. Озеро и залив соединялись протокой. Город был окружен стеной протяженностью около 2,5 миль (Полибий сообщает, что этот факт он проверил лично, посетив город), внутри стены располагалось пять холмов, на одном из которых находилась цитадель. Командир гарнизона, еще один Магон, имел в своем распоряжении 1000 солдат регулярной армии. Помимо них, он снарядил рекрутов из числа горожан. Приблизительно 2000 из них были довольно хорошо экипированы и уверены в своих силах.

Сципион расположил свой лагерь на высоком участке в конце узкого перешейка, ведущего к главным воротам. В тыловой части лагеря он приказал построить земляной вал, а перед ним вырыть ров от одной стороны перешейка до другой. Между городом и лагерем Сципион не стал возводить укреплений. Во-первых, сама высокая местность давала римлянам преимущество, во-вторых, римский военачальник стремился продемонстрировать уверенность в своих силах. Перед штурмом Сципион рассказал своим солдатам о важности захвата города и обещал щедрую награду за храбрость. Самый же доблестный должен был получить венок, который вручали воину, первому перебравшемуся через стену осаждаемого города, — стенной венок (corona muralis). Командующий также объявил, что ему во сне явился бог моря Нептун, пообещав, что в нужный момент он придет римлянам на помощь. Полибий снова расценил это как циничную уловку.^{45}

Атака началась на следующее утро в три часа. Она проводилась сразу по двум направлениям. Корабли Лелия, находящиеся в порту, атаковали с моря, а штурмующий отряд из 2000 солдат при поддержке носильщиков лестниц двинулся из лагеря. Магон распределил солдат гарнизона между цитаделью и холмом, на вершине которого стоял храм, посвященный богу врачевания Эскулапу. Холм этот был расположен ближе всего к порту. Самые лучшие рекруты из горожан стояли у главных ворот, готовые к контратаке, остальные расположились на стенах, имея при себе большой запас метательных снарядов. Почти сразу, как только Сципион протрубил в трубу, и его головной отряд пошел в наступление, Магон приказал вооруженным горожанам сделать вылазку через главные ворота, надеясь отбить атаку еще до того, как римляне достигнут городской стены.

Поразительной особенностью многих древних осад являлась готовность защитников покинуть укрепления и сражаться на открытом пространстве. Подобная уверенность в своих силах должна была охладить пыл осаждающих и оттянуть настоящее нападение. На узком перешейке римлянам было трудно сразу же ввести в бой большое количество солдат и они, разумеется, не имели возможности обойти карфагенян с флангов. В начале боя 2000 защитников столкнулись приблизительно с таким же числом римлян. Сципион, вероятно, хотел уничтожить в первую очередь самых храбрых бойцов Магона и поэтому сознательно не позволил своим солдатам далеко отойти от лагеря, чтобы схватка началась на расстоянии примерно в четверть мили от городской стены.

Возможно, карфагенянам недоставало подготовки, но они проявляли завидное упорство и поначалу, казалось, бой шел на равных. К шуму битвы добавились подбадривающие крики защитников на стенах и еще не вступивших в бой римских воинов. Тем не менее Сципион держал основную часть своей армии наготове на небольшом расстоянии от места схватки и постепенно вводил в бой свежие силы. Магон располагал небольшими резервами, которые он мог послать на помощь, к тому же его бойцам приходилось выходить из города через одни ворота и преодолевать немалое расстояние, чтобы добраться до места боя. Натиск римлян все возрастал, и наконец защитники города обратились в беспорядочное бегство. В древности именно тогда, когда одна сторона спасалась бегством, а торжествующие преследователи жаждали мщения, погибало больше всего людей. Так хорошо начавшаяся вылазка окончилась хаосом, когда толпа беглецов пыталась спастись через единственные ворота. Одновременно паника охватила наблюдавших за боем со стены, и казалось, что римляне вот-вот ворвутся в город вперемешку с беглецами.

Сципион следил за боем с возвышения в своем лагере. Видя замешательство защитников, он послал солдат и носильщиков лестниц для штурма городской стены. Полководец сам отправился с ними, но он вел себя не так, как Марцелл, возглавлявший атаку с мечом в руке. Полибий сообщает нам, что

Находясь близко к месту боя, но, не участвуя в нем непосредственно, Сципион выполнял две важные функции, обязательные для римского полководца в течение многих веков, — он внимательно следил за всеми перипетиями битвы, вмешиваясь при необходимости даже в незначительные эпизоды и постоянно наблюдая за боем в целом. Как командир, обещавший большие награды храбрецам, он был очевидцем поведения своих солдат. Полибий в другом месте своей «Истории» подчеркивал, что щедрые награды воинам, проявившим выдающуюся доблесть, и наказания, налагаемые на трусливых, поддерживали боевой дух римской армии. Римские солдаты сражались лучше, когда считали, что полководец наблюдает за поведением буквально каждого из них. В I веке до н. э. историк Саллюстий восхвалял воинственный дух солдат прошлых поколений, утверждая, что

Совершая подвиги, воины желали прославиться, каждый доблестный поступок должен быть замечен, такова старая традиция, воспетая еще Гомером. Именно этот героический дух воодушевлял Марцелла и многих римских полководцев до него. Но Сципион сознательно отказался от подобного стиля руководства. Как сказал Полибий, он уже доказал свою доблесть в сражениях у реки Тицин и у Канн и совершенно правильно решил, что полководцу следует заниматься более важными делами. Прежде всего он сосредоточился на руководстве сражением. При этом он находился рядом с местом боевых действий и прекрасно видел, что происходит, не забывая о собственной безопасности.

Штурм высокой стены, с которой ее защитники осыпали нападавших метательными снарядами, — отнюдь не простая задача. В хаосе, последовавшем после неудачной вылазки карфагенян, римляне смогли достичь основания стены и приставить лестницы, но стена была высокой и мощной, к тому же наверху еще оставались защитники. Одни лестницы сломались под тяжестью солдат, другие удалось оттолкнуть карфагенянам. Возможно, многие лестницы были слишком коротки, поскольку нападавшим всегда было крайне трудно рассчитать их длину перед атакой. Во время осады Сиракуз солдаты Марцелла использовали переговоры для подсчета количества камней, уложенных по высоте в городскую стену. Умножив это число на приблизительный размер каждого камня, они рассчитали высоту и соорудили лестницы соответствующей длины.^{48}

Шквал метательных снарядов обрушился на солдат, пытавшихся взобраться на стену и на тех, кто атаковал с моря. Вскоре прежде бежавшие в панике защитники собрались с силами и присоединились к своим товарищам на стене. Каждая попытка римлян ворваться в город отбивалась, потери штурмующих росли. Через некоторое время Сципион счел, что его солдаты устали, и дал команду прекратить штурм. Римляне вернулись в лагерь, где отдохнули и перестроились. Магон и его люди возликовали, решив, что им удалось отбить основную атаку врага, но вскоре они с ужасом увидели, что римляне возобновили наступление. Принесли новые лестницы, их было даже больше, чем во время первой попытки, и легионеры пошли на штурм с удвоенной яростью. Однако несмотря на то что защитники израсходовали уже немалую часть снарядов, римляне все еще не могли пробиться через стену города.

Тем временем день близился к вечеру, уровень воды в лагуне начал падать. Во время временного затишья Сципион собрал свежий отряд из 500 лучших бойцов, которые должны были перейти лагуну вброд и штурмовать город в новом месте. Сципион отправился вместе с отрядом к берегу лагуны и, подбодрив их, велел им ступить в убывающую воду. Но, придерживаясь решения руководить боем и не участвовать в нем непосредственно, он не возглавил атаки. Проводники, вероятно рыбаку из Тарракона, перевели отряд через лагуну. Солдаты без труда добрались до стены и обнаружили, что она не слишком высока, к тому же не охраняется, поскольку атака с этой стороны считалась маловероятной. Все защитники тем временем были заняты отражением новых атак римлян со стороны перешейка. Приставив лестницы к северной стене, нападавшие взобрались наверх и направились к главным воротам. Немногочисленные защитники, встречавшиеся на пути, без труда были убиты или бросились бежать. Длинные щиты и короткие острые мечи римских легионеров особенно хорошо подходили для боя в таком ограниченном пространстве.

Воины главного отряда видели своих товарищей, быстро пересекавших, по их мнению, глубокую лагуну. Будучи свидетелями такого чуда, они вспомнили слова Сципиона о том, что Нептун придет им на помощь. Тогда с еще большей яростью они принялись атаковать стену. Один отряд поднял щиты над головами, чтобы образовать «черепаху» (testudo) и приблизился к воротам. Солдаты в первом ряду несли топоры, чтобы крушить деревянные створки. Тем временем 500 других напали на защитников ворот сзади. Почти сразу же возникла паника, и оборона сильно ослабела. Римляне принялись рубить ворота с обеих сторон до тех пор, пока они не превратились в щепки, а тем временем все больше и больше солдат перебиралась через стену по лестницам. То ли из-за того, что защитники города пали духом, то ли благодаря своим собственным усилиям моряки Лелия почти в то же самое время тоже начали перебираться через стену возле порта.

Итак, римляне пробились через основную линию обороны противника, но это не означало, что победа у них в руках. Профессиональные солдаты Магона, пока не принимали участия в обороне, оставаясь в цитадели. Древние города почти всегда были густонаселенными, узкие улочки образовывали настоящий лабиринт. Попав в подобный город, командирам атакующей армии было очень трудно контролировать свои войска или реагировать на новую угрозу. Если защитники могли собраться вновь или в их распоряжении имелись резервы, шанс изгнать нападавших из города был не так уж мал. Сципион вошел в город через главные ворота почти сразу же после того как проход был расчищен. Находясь за пределами города, он не видел, что происходит внутри, и никак не мог влиять на ход событий. Большинство его солдат разбежалось по узким улицам, получив приказ убивать всех, кого они встретят на своем пути, но не грабить, пока не будет дан сигнал. Полибий сообщает, что это было обычным явлением для римлян. Он предполагал, что целью этого являлось запугивание,

Римляне обычно вели себя в захваченных городах с редкой жестокостью; корни подобного поведения восходят к ранним грабительским войнам архаического периода. Бойня должна была лишить защитников возможности собраться снова и дать отпор. Однако грабеж проходил организованно, все римские солдаты получили равную долю добычи. Уверенность в справедливом дележе способствовала тому, чтобы отряды строго выполняли приказы полководца.

Пока большая часть армии сеяла ужас по всему городу, Сципион держал свежие подкрепления под своим личным командованием. Войдя в город, они проследовал по главной дороге на открытый рынок. Оттуда он отправил отряд к одному из холмов, где, казалось, все еще пытались защищаться жители города, затем повел главный отряд из 1000 человек против карфагенских наемников, удерживавших цитадель. После недолгого сопротивления Магон сдался. Как только цитадель была захвачена и сопротивление прекращено, раздался сигнал трубы, означавший, что солдатам следует перейти от убийств к мародерству. Каждый манипул должен был забрать все сколько-нибудь ценное в отведенном районе, а все трофеи надлежало относить на рынок. За грабежом наблюдали трибуны. Сципион вместе с 1 000 солдат занимал цитадель в течение всей ночи, а остальные войска находились в состоянии боевой готовности в лагере. Когда трофеи были проданы с аукциона — в основном римским торговцам, которые сопровождали армию, но, возможно, также и некоторым местным дельцам, — прибыль распределили среди всех солдат. Каждый воин получил долю в зависимости от своего звания. Возможно, не менее важным, чем денежное вознаграждение, был парад, на котором особо отличившиеся в бою были награждены знаками отличия и удостоились похвалы своего командира. Во время парада спор между флотом и легионами о том, кто первым достиг верхней части городской стены, едва не перерос в драку, но Сципион объявил, что соперники-претенденты моряк Секст Дигитий из флота и центурион IV легиона Квинт Требеллий достигли верхней части стены одновременно, и вручил каждому стенной венок.^{50}

Взятие города было значительным достижением, особенно благодаря тому, что это была первая операция нового командующего, не имевшего опыта командования армией такого размера. Его смелость была типично римской, но тщательное планирование и подготовка, которые лежали в основе его успеха, свидетельствовали о новом уровне полководческого искусства. Действия Сципиона заметно отличались от руководства боевыми операциями во время первых кампаний этой войны.

Историки до сих пор спорят о природе феномена, который позволил римлянам пересечь лагуну. Отчасти это вызвано противоречивостью наших источников. Основной спор связан с тем, было ли это явление ежедневным или являлось результатом ветра, дующего в определенном направлении. Если верно последнее предположение, этот факт наводит на мысль, что Сципион полагался на свою Фортуну. Если же явлением было обычным и предсказуемым, как считал наш самый достоверный источник Полибий, то возникает вопрос, почему римляне не начали атаку после перехода через лагуну, ударив с двух сторон еще во время первого штурма. Те, кто задает такой вопрос, плохо понимает трудность захвата линии укреплений штурмом. Хотя стена, обращенная к лагуне, была ниже, чем в других местах, маловероятно, что атака была бы удачной, если бы атакующих встретили хотя бы немногочисленные защитники. Нападение римлян со стороны перешейка ставило целью отвлечь внимание карфагенян от самого уязвимого места их обороны на севере — следовательно, они, несмотря на потери, должны были выглядеть так, будто римляне намерены захватить город атакой в лоб. К тому существовала небольшая вероятность, что легионеры на этом направлении добьются успеха сами, как, возможно, это удалось флоту. Продолжая атаковать со стороны перешейка, Сципион отвлек внимание Магона от штурма северной стены, который почти наверняка должен был увенчаться успехом.

Захват Нового Карфагена совершенно изменил соотношение сил в Испании. Прежде всего Сципион получил значительные военные ресурсы. Среди них — метательные орудия, восемнадцать военных кораблей и команды для них из взятых в плен рабов, которым за верную службу была обещана свобода. Почти все население было освобождено, но 2000 ремесленников были объявлены общественными рабами. Им поручили делать оружие и снаряжение для римской армии. После окончательной победы Рима им обещали свободу. Приблизительно 300 заложников из знатных семей Испании также попали в руки римлян. Истории о благородном обращении Сципиона с этими людьми, особенно с женщинами, походят на рассказы о захвате Александром Великим знатных дам из персидской царской семьи. Женщины находились под личной защитой командующего, и, несмотря на репутацию бабника, он их не домогался. В одной из этих душещипательных историй говорится, что легионеры привели к своему командиру девушку необыкновенной красоты, но Сципион, поблагодарив их, вернул ее родителям. Ливий рассказывает даже еще более романтичную версию, в которой девушка была возвращена своему жениху Сципионом лично, уверившим молодого аристократа, что ее добродетель осталась нетронутой. Возвращение заложников семьям было важным дипломатическим шагом, который должен был привлечь на сторону Рима местные племена.^{51}

Новый Карфаген дал Сципиону базу в южной Испании и принес ему больше ресурсов, чем он должен был получить из Италии. Теперь войну можно было вести, используя средства, добытые самой армией. Хотя численность римских и италийских войск оставалась, в сущности, той же самой, солдаты теперь были хорошо одеты, экипированы и накормлены, а когда командующий после взятия Нового Карфагена начал суровые тренировки, они стали еще и высоко дисциплинированными. Какое бы число союзников ни вступало в римскую армию, ядром ее оставались два легиона и две алы, именно они сыграют решающую роль во всех последующих победах.

В 208 г. да н. э. Сципион повел свою хорошо подготовленную армию против Гасдрубала Барки. На основе наших источников несколько трудно определить, был ли происшедший после этого бой при Бекуле серьезной битвой, но совершенно очевидно, что римские и италийские войска маневрировали лучше, чем армия противника. Победу Сципиона, возможно, нельзя назвать крупной, и Гасдрубал вскоре начал готовиться к воссоединению со своим братом в Италии. Не исключено, что римляне нанесли ему серьезный удар и значительно усложнили его экспедицию.

Гасдрубал покинул Испанию, уводя с полуострова одну из пунийских армий и изменяя тем самым соотношение сил в пользу Рима. Он достиг Италии, но быстро обнаружил, что римляне теперь подготовлены гораздо лучше, чем в 218 г. до н. э. Новой армии Карфагена противостояло войско хорошо подготовленных солдат, превосходивших пунийцев численностью. В 207 г. до н. э. армия Гасдрубала была наголову разбита в битве при Метавре. Ганнибал узнал о прибытии своего брата лишь, когда вражеские всадники швырнули голову Гасдрубала через ограду его лагеря.

Пока в Италии происходили все эти события, Сципион одержал серию незначительных побед в Испании, но ему не удалось втянуть Гасдрубала, сына Гисгона, в решающую битву.^{52}

К 206 г. до н. э. Гасдрубал стал гораздо увереннее в своих силах. Он объединился с Магоном Баркой, и их совместная армия насчитывала 70 000 пехотинцев (хотя Ливий приводит цифру в 50 000), 4000–4500 кавалеристов, в числе которых была великолепная легкая нумидийская конница, руководимая царевичем Масиниссой, и 32 слона. Ливийская пехота являлась основным ядром наемников в Испании, которую поддерживали гораздо менее дисциплинированные и менее умелые войска союзных или покоренных Карфагеном племен.

У пунийских военачальников было мало времени, чтобы объединить в одно целое хорошо обученные африканские части и присланные союзниками отряды. Как следствие такого различия — плохая маневренность этой большой армии, хотя ее размер сам по себе устрашал. Сципион мог выставить против карфагенян 45 000 пехотинцев и 3000 кавалеристов. Таким образом его армия значительно уступала противнику численно. Более того, лишь около половины пехоты составляли его превосходно вымуштрованные легионы и алы. Остальная часть армии состояла из ненадежных союзников. Поэтому римское войско, как и армия карфагенян, не являлось единой, согласованно действующей силой. Когда римский полководец приблизился к врагу и решил расположиться возле Илипы (неподалеку от современной Севильи) он должен был решить, как командовать разнородным войском, находившемся в его распоряжении.^{53}

Когда римская колонна начала разбивать лагерь, Магон и Масинисса повели основную часть кавалерии в атаку, надеясь посеять панику в рядах только что прибывшего врага. В римской армии было обычным делом сразу же расставлять сторожевые заставы для защиты лагеря, но в данном случае Сципион предусмотрительно поставил свою кавалерию в мертвом пространстве позади холма. Ее неожиданная контратака напугала карфагенских всадников, и некоторые из них — вероятно, нумидийцы, ездившие верхом на неоседланных лошадях, — оказались сброшенными на землю. После того как первая атака была отбита, завязался продолжительный бой с куда более организованной конницей, но римские легионеры, вышедшие из лагеря, постепенно их оттеснили. Плотный строй пехоты обеспечил надежный заслон, через который вражеской кавалерии было очень трудно прорваться, поэтому римские всадники могли отдохнуть и перестроиться под его защитой, прежде чем снова пойти в атаку. Такая поддержка помогла кавалерии сохранять порядок, которого ей обычно недоставало.

Чаще всего бой между конными частями выглядел хаотично. Если одна сторона начинала преследовать другую, боевой строй обоих подразделений нарушался. Постепенно карфагеняне обнаружили, что они перестраиваются все ближе и ближе к собственному лагерю, по мере того как римские пехотинцы постепенно движутся вперед, чтобы удерживать позиции, занимаемые их собственной кавалерией. Наконец натиск стал столь ощутимым, что карфагенская кавалерия, развернувшись, помчалась к собственному лагерю.^{54}

Это была первая из нескольких стычек, происшедших между отдельными отрядами двух армий, прежде чем началась полномасштабная битва. Подобные столкновения являлись обычными предвестниками большого сражения, и победы или поражения в них свидетельствовали о мужестве и боевой подготовке обеих сторон. На эти стычки, возможно, ушло несколько дней, а затем Гасдрубал решил развернуть всю свою армию в боевом порядке и предложить врагу настоящее сражение.

Пунийцы расположились лагерем на возвышенности, ближе к середине дня карфагеняне направились к краю равнины, где и построились. Построение армии было обычным. Лучшие пехотинцы, ливийские копьеносцы и, возможно, некоторое число солдат, призванных из колоний пунийцев в Испании, разместились в центре. Кавалерию и слонов перед ней Гасдрубал поставил на флангах, по которым равномерно распределил своих испанцев. Сципион в ответ быстро развернул свою армию, поставив римлян в центре, а испанцев по обеим сторонам от них. Его всадники находились напротив кавалерии противника.

Когда начала оседать поднятая пыль, обе армии стояли неподвижно и смотрели друг на друга. Несмотря на уверенность в своих силах, ни один из командующих не решался первым ввести свои войска в бой. Спустя несколько часов, когда солнце уже стало садиться, Гасдрубал дал своим солдатам приказ возвращаться в лагерь. Видя это, Сципион поступил точно так же.

В последующие дни это превратилось почти в традицию. В довольно поздний час, когда у большинства нет уже никакой охоты сражаться, Гасдрубал выводил свою армию на край равнины. Затем римляне выстраивали свое войско. Обе армии развертывались в таком же порядке, как и в первый день. После этого они стояли и ждали почти до самого вечера, а затем расходились. Первыми в свой лагерь направлялись карфагеняне. Как мы уже знаем, подобные задержки перед битвами были обычным явлением для данного периода. Поначалу казалось, что ни одна из сторон не получает значительного преимущества от этих демонстраций уверенности в своих силах. Возможно, Гасдрубал и испытывал некоторое моральное удовлетворение от того, что именно он бросал вызов каждый день, но от этого сомнительного превосходства было пока мало пользы.

Не следует недооценивать усилий, которых требовало построение в боевой порядок армии такого размера, обычно маневр занимал несколько часов. Большинство армий развертывались с использованием колонного метода. Следует отметить, что римляне, в отличие от многих своих противников, разбивали свои лагеря по определенному плану с дорогами между рядами палаток и укреплениями. Как только войска выходили из лагеря, они выстраивались в колонну. Ее возглавляло подразделение, которое должно было занять самую крайнюю позицию на правом фланге линии фронта. За ним становилось подразделение, которое в бою расположится рядом. В конце колонны становились войска, которым надлежало стоять на крайней левой части фронта. Построившись, колонна направлялась к линии фронта и распределялась вдоль нее. Подразделение, достигшее своего места, останавливалось и меняло свободный походный порядок на более тесное боевое построение, поворачиваясь лицом к врагу. Таким образом все постепенно занимали положенное место. Римский метод отличался только тем, что войска строились в три колонны, — гастаты, принципы и триарии из трехрядного построения (triplex acies). Все это требовало тщательного руководства старших офицеров. Они должны были убедиться, что все заняли правильную позицию.

Если существовала вероятность вражеской атаки, большинство армий направляли кавалерию и легкие войска для прикрытия главной колонны, которая строилась в боевом порядке. Колонный метод был очень медленным, особенно если войско было большим, но ни одна армия еще не развила способности быстро развертываться иначе. Главный недостаток этой системы — невозможность приспособиться к меняющимся условиям. Перед формированием колонны командующему нужно было выбрать, каким будет боевой порядок. Как только колонна начинала строиться, изменить что-либо становилось почти невозможным. Большинство армий обычно повторяли одну и ту же схему построения, поскольку каждое подразделение знало свое место в ряду, и это облегчало задачу.

Тактику Сципиона при Илипе необходимо рассматривать в рамках этой системы. После того как оба командующих несколько дней выстраивали свои армии, так и не переходя к боевым действиям, Сципион решил навязать Гасдрубалу сражение на следующий день. Солдатам был дан приказ рано встать и позавтракать. Перед рассветом он отправил свою кавалерию и легкие войска атаковать пикеты карфагенян. Оставшаяся часть армии готовилась к развертыванию в боевой порядок, но на этот раз Сципион изменил ее построение. В этот день его испанские союзники должны были занять позицию в центре, а лучшие бойцы встать на флангах. Возможно, с каждой стороны было по одному легиону и одной але. Как только его армия построилась в колонну, он повел ее вперед решительнее, чем в предшествующие дни, и не останавливался до тех пор, пока не достиг середины открытой равнины.

Хотя наши источники не утверждают этого однозначно, римский полководец, несомненно, обсудил все эти изменения со своими старшими офицерами, чтобы те могли соответствующим образом построить колонны. Это, вероятно, произошло на консилиуме (consilium), который римские военачальники обычно проводили перед большим сражением. Хотя это слово обычно переводят как «военный совет», такой сбор, как правило, являлся не заседанием с дебатами, а собранием, на котором командующий объясняет свой план (оно скорее походило на разъяснительные мероприятия в современной британской армии). В данном случае Сципион наверняка подробно рассказал о тех маневрах, которые должны были предшествовать битве.

Легкая пехота и кавалерия римлян напали на аванпосты Гасдрубала у лагеря, и только в этот момент карфагеняне заметили, что римские войска собираются выстраиваться в боевом порядке. Однако сомнительно, что с такого расстояния — судя по дальнейшим событиям, оно составляло, по меньшей мере, милю — пунийский полководец мог видеть что-то, кроме смутной массы людей и облака пыли. Гасдрубал приказал своим солдатам вооружаться и готовиться к построению. Возможно, он посчитал, что римляне произвели эту вылазку, чтобы восстановить свой собственный боевой дух после того, как карфагеняне несколько дней бросали им вызов.

Чтобы поддержать свое моральное преимущество, Гасдрубал должен был отреагировать на этот ход римлян и не позволить Сципиону сказать своим солдатам, что враг их боится и не осмеливается ответить на их наступление. Поэтому командующий пунийцев, не колеблясь, приказал армии выстроиться в том же порядке, что и в предыдущие дни. Они сделали это в спешке, и у большинства его солдат не было даже возможности поесть. Тем не менее все еще существовала вероятность того, что никакой битвы не будет, и обе армии, построившись, опять будут долго смотреть друг на друга.

Кавалерия и легкая пехота карфагенян первыми завязали с римскими всадниками и пехотинцами бой, исход которого был пока неясным. Следом выступила главная армия пунийцев, она развернулась в линию у края равнины перед холмом, на котором был разбит их лагерь. Солдаты Сципиона находились теперь гораздо ближе. С этого расстояния Гасдрубал наконец смог увидеть, что легионы стояли не на своем обычном месте в центре, а на флангах, напротив его более слабых войск. Это означало, что его лучшие пехотинцы противостояли испанским союзникам римлян, что, возможно, было некоторым утешением, ибо, если дело дойдет до лобового столкновения, его ливийцы должны разбить этих плохо подготовленных и легко вооруженных бойцов. Возможно, такая перемена привела пунийского полководца в некоторое замешательство, но трудно сказать, знал ли об этом Сципион. В любом случае Гасдрубал сейчас не имел возможности перестроить свои войска, чтобы приспособиться к изменившейся расстановке сил противника. Если бы он попытался перераспределить своих бойцов в центре, это только бы посеяло панику, и неприятель, полностью готовый к бою, предпринял бы немедленную атаку.

Последовало временное затишье, характерное для битв этой эпохи. Сципион не начинал атаку, в свою очередь карфагеняне стояли неподвижно на краю равнины. Кавалерия и легкая пехота вступали в небольшие стычки, но поскольку рядом с ними находились основные боевые подразделения, им было сравнительно легко отступать и перестраиваться под их прикрытием. Через некоторое время Сципион отозвал свою кавалерия и велитов и распределил их по флангам.

Наконец Сципион возобновил наступление. Он дал приказы испанцам в центре двигаться медленно, а фланги, продемонстрировавшие в Бекуле исключительно высокий уровень строевой подготовки, должны были совершить сложные маневры. Сам Сципион командовал войсками правого крыла, a Луций Марций и пропретор Марк Юний Силан руководили левым. Ливий утверждает, что Сципион послал этим офицерам приказ повторять его маневры, но, судя по всему, они и так уже знали, что должны были делать.

Манипулы Сципиона в трех рядах на правом крыле начали движение направо, сохраняя построение в три колонны. Три манипула, которые формировали головную часть колонн, повернулись затем налево и двинулись прямо на противника. Подразделения, находившиеся сзади, последовали за ними. Движения левого крыла являлись зеркальным отражением маневров правого. Узкие колонны могут двигаться гораздо быстрее, чем ряды с широким фронтом, поскольку солдатам, преодолевая препятствия, гораздо легче держаться шеренгой и им нужно реже останавливаться, чтобы восстановить боевой порядок. Поэтому три колонны приблизились к врагу очень быстро, намного опередив медлительных испанцев в центре. Лишь на сравнительно небольшом расстоянии от линии пунийцев Сципион снова велел своим трем колоннам повернуть направо (левое крыло одновременно совершило такой же маневр) и выстроил их напротив противника так, что они частично перекрывали фланг врага[12]. При этом велиты и конница охватили противника с флангов.

Казалось, Гасдрубал и армия карфагенян словно зачарованные наблюдали за тем, как колонны римлян движутся к ним. Метательные снаряды римских легких пехотинцев и кавалеристов заставили отступить слонов. Испуганные животные понеслись прямо через ряды пунийцев, сея замешательство и панику. Затем римские и италийские войска ринулись в атаку на оба крыла испанских союзников пунийцев. Некоторое время испанцам удавалось сдерживать атаку легионов, но постепенно их оттеснили назад. Римляне, которые с утра позавтракали и имели возможность хорошо подготовиться к битве; оказались более выносливыми. Этому, несомненно, способствовала и обычная тактика постепенно вводить в бой свежие силы из манипулов с принципами и триариями.

Итак, испанцы были постепенно оттеснены, и скоро их отступление превратилось в беспорядочное бегство. На протяжении всего сражения серьезной борьбы в центре не происходило. Наступление союзных войск Сципиона постепенно было остановлено, но при этом они сдерживали ливийцев, и те не могли прийти на помощь своим собственным флангам, не открыв себя для атаки римских войск, находившихся в центре. Когда фланги пунийцев дрогнули, остальная армия также обратилась в бегство.

Гасдрубал напрасно пытался остановить беспорядочное отступление. На некоторое время ему удалось сформировать ненадежный фронт на склонах холма перед своим лагерем, когда римляне остановились у подножия. Возможно, эта остановка была сделана по приказу Сципиона, который продолжал контролировать ход битвы. Когда римляне вновь пошли в наступление, пунийцы тут же пустились в бегство, ища спасения в своем лагере. Наши источники утверждают, что, если бы не внезапная и сильная гроза, римляне бы с легкостью захватили позицию противника. Ночью союзники пунийцев начали дезертировать. Гасдрубал отступил вместе с надежными воинами, но большинство его солдат было взято в плен или убито во время дальнейшего преследования римлянами. Самому Гасдрубалу удалось спастись. Впоследствии он сражался со Сципионом в Африке, но уже без всякого успеха.^{55}

Битва при Илипе положила начало успешному изгнанию карфагенян из Испании, и в последующие месяцы весь полуостров был очищен от пунийцев. Самому Сципиону перед отъездом из Испании пришлось столкнуться с бунтом собственных войск и с восстанием некоторых бывших союзников. Но он уже переключил свое внимание на вторжение в Африку.

Сципион вернулся в Рим и был избран консулом на 205 г. до н. э., хотя все еще был слишком молод для этой должности. После этого ему удалось добиться разрешения вторгнуться на родину смертельного врага Рима и получить провинцию Сицилия в качестве базы для этой операции. Такие смелые планы поддерживали далеко не все. Фабий Максим, жизнь которого уже близилась к концу, противился этому шагу — отчасти из-за ревности к славе героя Испании. Также Фабий, вероятно, боялся, что неудачное вторжение в Африку может способствовать восстановлению военной мощи Карфагена, как это произошло в 255 г. до н. э.

Помимо этого, возник скандал с одним из подчиненных Сципиона по имени Племиний, который возглавлял войска, стоявшие в городе Локры. Этот человек не только разграбил город, который должен был защищать, но и еще и умудрился восстановить против себя трибунов, находившихся в его подчинении. Племинию даже пришлось подвергнуть их публичной порке. Поначалу Сципион, вмешавшись, проявил лояльность по отношению к своему подчиненному и поддержал Племиния, который быстро избавился от всех ограничений и казнил трибунов. Но в конце концов жителям Локр удалось отправить в Рим делегацию, которая должна была убедить сенат арестовать Племиния[13].

Воспользовавшись этой неприглядной историей, противники Сципиона в сенате попытались лишить его командования и передать его другому магистрату, но их планам помешала популярность Сципиона среди большинства римских граждан. Доверие римлян оправдалось, так как в новой кампании он продемонстрировал такой же талант и мастерство, как и в Испании. Первым делом он тщательно подготовился к экспедиции. К моменту отплытия из Сицилии в его распоряжении была превосходно обученная и хорошо снабженная армия. В Северной Африке он постоянно оказывался искуснее своих противников и всегда наносил удар в самый нужный момент. Первые две армии, которые были посланы против него, он уничтожил неожиданной ночной атакой. Как и в Новом Карфагене, Сципион очень тщательно собирал информацию о численности противника и его расположении, прежде чем начать атаку. Во время переговоров он включал в состав посольства центурионов и других офицеров, переодетых рабами. Как-то раз одного из центурионов пришлось избить на глазах у карфагенян, чтобы никто не усомнился, что он действительно раб.

В конце концов карфагенянам для борьбы со Сципионом пришлось вызвать из Италии Ганнибала. Два великих полководцев сошлись у Замы в битве, но ни одна сторона не отличилась в этом сражении искусным маневрированием. В итоге римляне одержали победу благодаря своему упорству и численному превосходству в кавалерии.^{56}

Сципион вернулся и удостоился великолепного триумфа. Он взял себе имя Африканский в качестве постоянного напоминания о своей победе. Ему было лишь немногим более тридцати лет, и это был пик его карьеры. В 194 г. до н. э. он второй раз стал консулом и повел армию против галльских племен Северной Италии, но в серьезные сражения не вступал.

В 190 г. до н. э. его брату Луцию Корнелию Сципиону, избранному консулом, было поручено командование армией, выступившей против империи Селевкидов Антиоха III. Сципион Африканский отправился с братом в качестве старшего подчиненного или легата (legatus). Присутствие Сципиона имело особое значение еще и потому, что Ганнибал, изгнанный из своего родного Карфагена, нашел убежище при дворе Антиоха и надеялся получить в армии этого правителя важное назначение. В конечном счете карфагенянина поставили во главе части флота Селевкидов.

Сципион был болен и поэтому не участвовал в решающей битве при Магнезии. Возможно, его болезнь была выдумана или преувеличена, чтобы победа в битве принадлежала исключительно Луцию. Также ходили слухи о переговорах с Антиохом относительно возвращения захваченного в плен сына Сципиона Африканского. Тем не менее после того как Сципион и его брат вернулись с этой войны, они оказались в центре нового скандала. Их обвинили в присвоении государственных средств во время кампании. В ответ на обвинения Сципион повел себя с той же самоуверенностью, с которой прежде действовал во время военных кампаний: в суде он разорвал документы своего брата, относящиеся к войне против Селевкидов, вместо того чтобы прочитать их вслух. В другой раз суд над Сципионом происходил в день годовщины битвы при Заме, поэтому он неожиданно объявил о своем намерении совершить жертвоприношение и поблагодарить богов в храмах на Капитолии. Все, за исключением обвинителей и их помощников, последовали за ним, но, несмотря на восторг толпы, обвинения против победителя Ганнибала не были сняты. Кончилось все это тем, что Публий Сципион Африканский покинул Рим и отправился в свою усадьбу в сельской местности, где и остался до конца жизни. Для человека, достигшего столь многого на службе республике, это было печальным финалом.^{57}

Ливий читал документ, в котором говорилось, что Сципион в качестве члена делегации сенаторов, отправленных в Эфес в 193 г. до н. э., встречался и беседовал с Ганнибалом. Во время одной из встреч произошел следующий разговор…

Этот рассказ вполне может быть позднейшей выдумкой, к тому же его можно трактовать не только как скрытую лесть, но и как утонченное оскорбление.