Полки князя Долгорукого вошли в Воронеж. Не зная, что случилось с атаманом Максимовым, Долгорукий написал ему в Черкасск, чтобы тот пустил весть по всем городкам: царское войско идёт, пусть донцы приносят повинную, а станут противиться, будут «пожжены все без остатку».
Булавин повелел собрать в Черкасске круг. Тысячи повстанцев собрались на большом поле. С утра над городком навис зной. Ветер, вяло веявший из степей, прохлады не приносил. Он был сух и горяч, он впитал в себя запахи выжженных трав, среди которых выделялся горький запах полыни.
Казаки то и дело доставали огниво, запаливали трут, раскуривали трубки. От табачного дыма, казалось, меркнет солнце.
Да оно и впрямь стало меркнуть: всё заполняла пришедшая нивесть откуда мгла.
Кондрат Афанасьевич стал на пустую бочку посреди поля. Гул голосов стих.
— Братья-казаки! Ведомо вам, что государевы полки идут на нас для разорения. От рук царёвых карателей уже гибнут вольные люди на Хопре, Северском Донце и Волге. Сгорели их городки и станицы. Слезами и кровью полита их земля. Выбор у нас таков: либо стоять будем за волю до последнего вздоха, либо повинимся перед государем да наденем на себя хомут.
Зашумел круг:
— С нас шкуру драть, а мы — на колени!
— Не бывать тому!
— Веди, атаман, на бой!
Долго ещё бурлил круг, унять его не было никакой силы.
А сизая мгла в небе сгущалась.
Ветер вовсе исчез.
На вербах, что росли по краям буерака, даже лист не шелохнётся.
— Тихо, казаки! — Булавин выдернул из ножен саблю, взмахнул ею. — Про себя скажу так: коли стал я с вами за правду против боярского племени и старшин, с дороги этой не сверну.
Голос у атамана был зычный. Казалось, не на Черкасском круге держит он речь, а говорит со всем Доном. Закончил Булавин так:
— Клянусь быть с вами до смертного часа. А ежели я отступлюсь и не исполню слов своих, пусть мне отсекут голову.
Пошёл дождь. Как из ведра. Будто небо теперь торопилось выдать с лихвой всё то, что было земле не додано. Круг не расходился. Повстанцы кричали:
— Мыс тобой, атаман!
— Не быть вольному Дону на коленях!
— Все пойдём рубиться за волю!
— Про имя государя, — произнёс Булавин, чуть помолчав, — чтоб никто впредь не вспоминал. Повинную приносить ему не будем. И не батюшка он нам более, ежели боярам потакает, а мы не дети его. По своей воле делать всё станем, как надобно!
— Истинно говоришь, — отозвался Иван Лоскут.
На Северский Донец, Хопёр и Волгу было решено послать отряды. Во главе их Булавин поставил своих верных сподвижников: атаманов Игната Некрасова, Семёна Драного, Никиту Голого. Через несколько дней отряды выступили.