Во власти монстра

Глава 1

Слабый ветерок играл с пышными ветками большой сирени, лаская листья и нежные цветочки, которые умиротворенно шумели над золотоволосой головкой девочки, поглаживая ее кудрявые пряди. Малышка улыбалась и весело напевала, крепко держа в руках тяжелую лейку, заботливо поливая высокий куст, который по размерам был уже как небольшое деревце. Ей казалось, что сирень подпевает ей, нашептывая листьями, и своим детским воображением девочка воспринимала растение, как что-то живое, что слышит ее и видит, отвечает ей такой же любовью, с какой она заботилась о нем, гладит ее по волосам, путая их веточками. Конечно, эта сирень все понимала, ведь она спасла ее жизнь, и девочка ни на миг не забывала об этом, ухаживая за своей спасительницей.

Над ней и высоким кустом возвышался большой дом, а ветки сирени почти доставали до окна комнаты на втором этаже, в которой жила малышка. За лужайкой с аккуратно подстриженной травой находилась просторная заасфальтированная стоянка и две бензоколонки. Всего метрах в тридцати от дома с большой вывеской «Мотель» проходила оживленная широкая трасса, по которой в любое время суток шумели тяжелые фуры дальнобойщиков, многие из них заезжали к ним пополнить бак и пообедать или купить еды с собой, некоторые оставляли машины на стоянке и снимали комнату в мотеле, чтобы отдохнуть.

Из окна раздался низкий, с хрипотцой, голос, раздраженно окликнувший девочку и приказавший замолчать. Прервав свою песенку, ребенок поднял затравленный взгляд на окно, на перекошенное злобой лицо девушки и пробормотал извинения. Мама была очень красивой, даже когда ругалась, привлекательность ее молодого лица не портили гримасы злобы и гнева в такие моменты. И имя у нее нежное и красивое — Элен. Мама похожа на принцессу, обладая нежной, женственной, мягкой красотой, которая обволакивала подобно теплому легкому облаку, завораживала, заставляла таять и трепетать любое сердце. Чистое, прекрасного цвета лицо, обрамляли сияющие золотом роскошные локоны длинных густых волос, в огромных глазах плескалась чуть тронутая голубизной прозрачная вода. Точнее, это был лед, сверкающий, обжигающе холодный, потому что в какой-то момент этот прозрачный бездонный омут вдруг заледенел раз и навсегда, покрывшись непробиваемой твердой коркой и превратившись в льдину, навсегда утратившую тепло. Никогда в глазах этой красавицы не появлялось ничего, что можно было бы принять за нежность и тепло, даже когда она смотрела на своего ребенка, который ничего так не боялся на свете, как ее пронзительного ледяного взгляда, невыносимого, злобного, пробирающего до костей и наполняющего детское сердце непреодолимым страхом. Не нужно было кричать и ругаться, чтобы присмирить девочку, достаточно было одного взгляда, чтобы та сжалась и заползла куда-нибудь, как перепуганный щенок. Девочка знала, что похожая на сказочную принцессу мать — на самом деле злобная страшная ведьма, чудовище, как в сказке превратившееся в красавицу. И только удивлялась про себя, как такая красавица может быть настолько злой. В ее жизни не было ничего, что пугало бы ее так, как мать, а в жизни той не было ничего, что бы она так ненавидела, как свою дочь.

Убедившись, что девочка замолчала, мать скрылась.

Малышка вздохнула и посмотрела на старушку, неподалеку стригущую живую изгородь. И замерла от удивления, увидев вокруг той что-то темное, шевелящееся, похожее на дым или черный туман. Оно плыло вокруг старушки, медленно обволакивая, становясь все гуще и непроницаемей, а та продолжала спокойно работать ножницами, ничего не замечая.

Уронив лейку, девочка вскочила и закричала, окликнув старушку. Та обернулась и улыбнулась. Застыв на месте от ужаса, девочка наблюдала расширившимися глазами, как почернело небо, как тьма поглотила дом и стоявшие на стоянке огромные трейлеры. Исчезли звуки проезжающих по трассе машин и голоса остановившихся у мотеля водителей, словно на мир набросили огромное черное покрывало, погребя под ним все то, что еще несколько минут назад освещало жаркое летнее солнце. Листья сирени свернулись, ветки вдруг зашевелились и покорежились, деревце сжалось и затрепетало как под пламенем невидимого огня, потом осыпалось, превратившись в пепел, а на земле остался лишь маленький пенечек…

— Мадлен! — закричала девочка, не найдя взглядом старушку, и бросилась туда, где видела ее в последний раз и где сейчас не было ничего, кроме странной непроницаемой тьмы, медленно шевелившейся, как что-то живое.

Она бежала вперед и с отчаянием кричала, зовя Мадлен, плача от страха. Но вокруг была одна лишь бесконечная тьма, куда бы она ни бежала. И девочка металась с воплями отчаяния, пытаясь найти выход из этого странного ужасного места, куда она попала, найти хоть немного света. Ей казалось, что мимо нее мелькали какие-то тени, она слышала чей-то тихий шепот, иногда до нее доносился чей-нибудь незнакомый голос или стон. А потом ей стало казаться, что за ней кто-то гонится. Кто-то очень страшный. И она побежала, побежала со всех сил. Она не видела ничего и никого, кроме двух светящихся точек, которые ее преследовали. Девочка решила, что это чьи-то глаза, какого-нибудь страшного зверя или чудовища, которое гонится за ней, чтобы растерзать и сожрать.

Она теряла силы, спотыкалась, падала, сбивая в кровь колени и локти о что-то твердое, царапая руки и лицо, захлебываясь в слезах и истерических воплях от охватившего ее неуправляемого слепого ужаса. Она уже не думала о Мадлен, смертельно напуганная тем, что с ней происходит.

И вдруг она упала и больше не смогла подняться. Она лежала на спине и не могла пошевелиться, с ужасом ожидая приближения того, что ее преследовало. Прямо перед лицом вспыхнули две яркие точки, два ужасных глаза без зрачков, застыли на мгновенье и исчезли. А над собой малышка увидела прекрасное лицо матери.

— Мама… — попыталась произнести истерзанная измученная девочка, но та вдруг подняла над ней подушку и прижала к маленькому личику. Малышка продолжала лежать и не могла пошевелиться, пытаясь закричать. И не могла.

Подушка давила на лицо, душила, отнимая последние мгновенья жизни. Теряя сознание и уже не понимая, что с ней происходит, девочка в смертельной агонии попыталась выдавить из себя крик. И вдруг с удивлением услышала собственный голос, который раздавался где-то далеко, а потом внезапно пронзил ей уши своим пронзительным визгом. На лицо больше ничего не давило, подушка исчезла, а в темноте мелькнуло испуганное женское лицо. В то же мгновенье девочка ощутила сильный удар по лицу.

Ее голос оборвался.

— Мама…

— Какого дьявола ты разоралась, ненормальная? — зашипела на нее мать. — Всех перепугала! И без того постояльцев мало, еще ты вопишь по ночам, будто тебя здесь на части разрывают! Если у нас перестанут снимать комнаты, мы сдохнем с голоду, тебе ясно?

— Прости, мам… — всхлипнула девочка. — Мне было так страшно… Так страшно!

Малышка сжалась, с опаской поглядывая на мать, которая не раз уже ее ругала за крики по ночам. И не в первый раз девочка выхватывала за это оплеухи. Она понимала, что будоражит своими воплями весь мотель, поднимая на ноги и пугая постояльцев, которыми были, в основном, дальнобойщики, остановившиеся здесь, чтобы передохнуть от дальней тяжелой дороги. Мать злилась, малышка страдала, но ничего не могла с собой поделать. Кошмары преследовали ее постоянно, и они казались такими реальными, что она спасалась в них только воплями, которыми будила сама себя. Но, пробудившись, она оказывалась перед разъяренной матерью, а это было самым страшным ее кошмаром, реальным кошмаром. Малышка не знала, что для нее страшнее — мучавшие ее сны или настоящая жизнь, где она испытывала постоянное желание заползти куда-нибудь, спрятаться, чтобы никто ее не видел. Мечтала стать маленьким муравьем, чтобы иметь возможность в любой момент спрятаться в какую-нибудь щелку от взгляда своей матери. А в такие моменты, как сейчас, когда мать была в ярости, ей вообще хотелось исчезнуть и никогда больше не появляться.

Но на этот раз Элен не стала ее наказывать, а долго и пристально разглядывала красивыми прозрачными глазами, словно пыталась проникнуть в мысли девочки, разгадать их и понять, что с ней происходит.

— Опять бегала в темноте и видела глаза чудовища? — поинтересовалась она как можно серьезнее, пытаясь подавить насмешливые нотки в голосе.

— Да! Я видела! — задыхалась девочка. — Я видела, как исчезла Мадлен! Это как с тем дальнобойщиком, которого раздавило кабиной, помнишь? Как с Лорой, которую сбила машина! Они так же исчезли в темноте, а потом умерли, помнишь? Что-то опять случится, ма! Я боюсь!

— Хватит, Кэрол! — резко оборвала ее мать, поднявшись. — Мне надоели твои выдумки и истерические вопли по ночам! Если это повториться, я упеку тебя в психушку.

Девочка молниеносно легла, подтянув одеяло под нос и испуганно смотря на нее большими глазками.

У двери Элен обернулась.

— Тебе ясно?

Кэрол кивнула, не отрывая от нее широко распахнутых глаз.

Некоторое время она не шевелилась, прислушиваясь к удаляющимся шагам матери. Лишь когда они затихли, девочка робко высунула из-под одеяла подбородок.

«Психушку» она ни разу не видела, но слышала о ней не впервой. Это наверняка что-то очень страшное. Девочка восприняла всерьез слова матери, та не любила шутить и никогда не говорила просто так. Кэрол боялась ее, потому что знала — она может упечь ее в психушку, и куда угодно. Знала, что мама не любит ее, что она ей в тягость. Кэрол была ублюдком, который путается под ногами и отравляет ей жизнь. Элен всегда говорила об этом, демонстрируя свою неприязнь к ребенку, необъяснимую, не понятную, но настолько сильную, что она даже отказалась дать дочери свою фамилию. Сама девочка еще была слишком мала, чтобы задумываться над тем, почему мама так к ней относится. Так было всегда, и Кэрол воспринимала это как должное, принимая маму такой, какая она есть, и даже не догадываясь пока о том, что мамы бывают и другими.

Элен шел всего двадцать первый год. Дочь она родила в пятнадцать лет и только недавно смогла забрать малышку из детского дома, где та пребывала с момента рождения. Она привезла дочь в большой двухэтажный дом, придорожный мотель, владелицей и управляющей которого была. Воспитанница детского дома, Элен в свои годы успела заработать на то, чтобы приобрести мотель в хорошем месте, у оживленной трассы, набрать людей и открыть собственный бизнес. Чтобы этого добиться, она воспользовалась своей красотой, единственной милостью, дарованной ей Богом — она была дорогой проституткой. Кроме прекрасной внешности у нее не было ничего, ни дома, ни семьи, ни близких людей. Она была одна во всем мире, с разбитым сердцем и обозленной душой. К дочери она не испытывала никаких материнских чувств. Девочка была мишенью для ее досады и разочарования. Сердце молодой женщины терзали два противоположных чувства к одному человеку — любовь и ненависть. Любовь заставляла ее страдать, отравляя ее жизнь смертельным ядом, разъедая коррозией сердце, ненависть Элен выплеснула на дочь. У Кэрол не было папы, она не знала кто он. Элен дала ей его фамилию и часто называла отродьем Мэтчисона. Она никогда не рассказывала дочери о нем, а если вспоминала его, то только ругательствами, с бесконечной злостью и скрытой болью, которую девочка еще пока не могла разглядеть.

Был момент, когда Элен вдруг резко и внезапно изменилась, превратившись в веселую и безумно счастливую девушку. Но это длилось не долго. Кэрол была слишком маленькой, чтобы запомнить этот момент, а тем более понять. Не помнила, как в их жизни вдруг появился тот, кого так любила мама, как он сажал малышку себе на колени и играл с ней, говорил, что он ее папа, как счастливо улыбалась мама, пожирая его обезумившим от счастья и любви взглядом. Все это стерлось из ее памяти, и Кэрол росла, даже не зная, что в ее жизни появлялся папа. Появился и опять исчез, словно его и не было. И все стало по-прежнему. Только Элен после этого изменилась, окончательно обозлившись, превратившись в ту фурию, которую теперь так боялась девочка. А всему виной был тот человек, тот мужчина. Вернее, еще совсем молодой парень, ровесник Элен, тот самый Мэтчисон, из-за которого женщина так ненавидела свою дочь. По крайней мере, так думали все, кто жил в мотеле вместе с ними, и позже так стала считать и сама Кэрол, потому что больше не могла найти других причин неприязни матери, думая, что та просто перенесла на нее свою ненависть к нему, этому Мэтчисону, ее отцу. Кроме того, что он очень обидел мать, Кэрол о нем больше ничего не знала. Одно напоминание о нем приводило Элен в бешенство, она била посуду, яростно материлась и бросалась с кулаками на того, кто осмелился произнести его имя, а потом отчаянно рыдала в своей комнате. Поэтому эта тема была запрещенной в доме, и даже маленькая Кэрол знала, что нельзя произносить слово «папа». Все, на что осмеливалась малышка, это потихоньку, шепотом, чтобы никто не услышал, выспрашивать о папе у старой Мадлен, которая работала у них кухаркой, а также была единственным человеком, который проявлял к ней любовь и заботу. Но Мадлен ничего не знала об этом, и всегда старалась сменить тему и переключить внимание малышки на что-то другое.

— У тебя нет папы, моя ласточка, так бывает, — говорила Мадлен.

— Он умер? — спрашивала Кэрол.

— Я не знаю.

Так и заканчивались все их беседы о папе. И в сознании девочки укрепилась мысль, что папы у нее нет и никогда не будет. Мадлен не пыталась этому препятствовать, не желая, чтобы в сердце ребенка жили пустые надежды, которые, разбиваясь, ранили бы это беззащитное наивное сердечко, которому, судя по всему, и так хорошо достанется от жестокой ненавистной матери. Мадлен жалела девочку, прикипев к ней всей душой, баловала, заботилась, тогда как Элен всегда смотрела сквозь нее, замечая лишь тогда, когда испытывала потребность выплеснуть злость. Кэрол избегала мать, не искала с ней общения, понимая, что та ее не любит, и хвостиком везде следовала за Мадлен. Иногда спрашивала, почему мама ее не любит. Старушка увлажнившимися глазами смотрела на ребенка, пыталась убедить, что мама любит, просто у нее много дел и некогда уделить внимание, что она просто строга с ней, когда бьет и ругает. А девочка смотрела на нее грустным взглядом, и Мадлен замолкала, понимая, что сердце ребенка нельзя обмануть. Потом девочка перестала задавать такие вопросы о маме и о папе, словно смирившись или приняв как должное отсутствие одного родителя и нелюбовь другого. Она казалась вполне счастливым ребенком, купаясь в любви старушки, которая холила ее и лелеяла, пытаясь компенсировать своей любовью отсутствие материнского тепла. Не смотря на полное пренебрежение матери, Кэрол, благодаря Мадлен, была ухоженной, хорошо одетой и всегда сытой. Мадлен покупала ей игрушки, самой любимой из которых у Кэрол был большой пушистый кот, черный, с белой грудкой и белыми лапками, которого девочка назвала в честь своей любимой конфеты — Лимки.

В мотеле жили еще четыре женщины, которых Элен держала для того, чтобы, по желанию останавливающихся у них водителей, делать их отдых еще приятней. Мотель пользовался дурной славой, в нем никогда не останавливались семейные пары, не показывались здесь и женщины, зато мужчины слетались сюда, как пчелы на мед. Мотель никогда не пустовал. Дальнобойщики специально заезжали сюда, снимали комнаты, прерывая свой путь. Те, чей маршрут постоянно проходил здесь, были завсегдатаями мотеля, никогда не проезжая мимо. Местные жители воспринимали этот дом не как мотель, а как публичный дом, притон с профессиональными шлюхами, славившимися красотой и мастерством на всю округу, о котором с отвращением говорили женщины и с улыбками шептались между собой мужчины. Некоторые наиболее активные местные жители пытались закрыть мотель, но попытки осталась безуспешными. Мужчины, а так же «крыша» из местных бандитов, всегда предупреждали Элен об облаве, и к приходу всяких комиссий в мотеле не к чему было придраться. Однажды их посетил тайный агент, разоблачив в запрещенных услугах, предоставляемых клиентам, но и здесь Элен выкрутилась, очаровав того своей красотой, в результате чего получила официальное разрешение на предоставление интимных услуг, а агент стал ее личным и постоянным клиентом.

Работали, в основном, ее девочки, а сама Элен удостаивала вниманием лишь избранных и тех, у кого на ее любовь хватало денег, потому что за свои услуги она брала в пять раз больше, чем стоили ее девочки. Ее красота заставляла мужчин вожделеть ее так, что те готовы были выложить требуемую сумму, так что хозяйка мотеля без работы тоже не сидела, пока потели ее девочки. Те, кто попадал в ее постель, в основном всегда возвращались, платили в пять раз больше, отказываясь от ее девочек и требуя только ее, что говорило о высоком профессионализме молодой красавицы, до которого другим опытным жрицам любви было далеко. Как вульгарно выражались ее подружки, Элен «мертвой хваткой брала за яйца каждого, кто попадал к ней в постель». Самая красивая и востребованная после Элен была самая молоденькая из ее девочек, семнадцатилетняя Роза Дэй, высокая брюнетка с прекрасными карими глазами. Она появилась здесь совсем недавно, тихая, застенчивая, но уже начала меняться, перенимая манеры и поведение вульгарных и грубых обитательниц мотеля. Кэрол не любила их, боялась и избегала. Они подсмеивались над ней, издевались, обижали, обзывали, могли ударить. Ее мог ударить любой, Элен было все равно. Самая добродушная из этой четверки была Пегги Силвиа, маленькая, пухленькая женщина с гривой огненно-рыжих волос, большим, всегда улыбающимся ртом и громким жеребьиным хохотом. Веселая, шумная, озорная, она могла подшутить над малышкой, но никогда не поднимала на нее руку, а когда на девочку набрасывалась мать, иногда пыталась вывести «из-под огня». Но, в основном, когда Элен злилась, все старались ретироваться. Элен ее девочки боялись. Она могла ударить, даже побить, легкая на руку, злая и жестокая. Розу она однажды отходила шнуром так, что пришлось накладывать швы, а провинность той заключалось в том, что она не захотела обслужить клиента, настолько безобразного и отвратительного, что девушку тошнило от одного взгляда на него. Остальные никогда не вмешивались, помалкивали и беспрекословно подчинялись. Меган Аркетт была самой старшей, высокой, худощавой, с красивым бледным лицом и холодным безразличным взглядом. По мнению Кэрол, после Элен эта фурия была самой злой и как никто любила обижать ее. Жестокая, высокомерная, Аркетт не выносила детей. Девочка ее тихо ненавидела. Рут Ланкастер соблюдала нейтралитет во всем, чтобы не происходило вокруг, плыла по течению. Если кто-то начинал подтрунивать над Кэрол, она присоединялась, если Мадлен или Пегги начинали ее жалеть, то тоже проявляла фальшивое сочувствие. Она всегда поддакивала всем и во всем, и подружки привыкли считать, что своего мнения у нее попросту не бывает. Что это было — безволие, бесхарактерность, или просто лицемерие и хитрость, никто из них понять не мог, каждая воспринимая ее по-своему, но все неизменно немного ее презирали за явное подхалимство.

Вот в такой своеобразной семье, если можно так сказать, росла Кэрол. Пять женщин, старуха и она. И день, и ночь снующие по дому мужчины, которых девочка начала тихо ненавидеть уже с малых лет. Они казались ей грубыми, противными. Всегда цепляли девочку какими-то странными шутками, которые малышка еще не совсем понимала, смеялись над ней, как над диковинкой, нелепостью, оказавшейся здесь, в месте, где ребенку места не было. Ее пытались поймать, ущипнуть, а однажды один из мужчин сунул руку ей под юбку. Пегги отвела ее к Мадлен и велела не отходить от старушки, пока этот мужчина не уедет.

Поглядывая на ничего не понимающую малышку, Мадлен что-то ворчала себе под нос и тревожно вздыхала.

— Как можно… нелюди… ребенок же совсем… — бормотала она сквозь зубы.

Мадлен учила ее прятаться от клиентов, по возможности не попадаться на глаза. Девочка делала так, как она велела, не задумываясь, почему должна так поступать. Но все же украдкой пыталась взглянуть на каждого, кто появлялся в мотеле, в наивной детской надежде, что один из них может оказаться ее папой.

Она жила с Мадлен в одной комнате, пока мать не выделила ей отдельную и заставила перейти туда, не смотря на нежелание девочки. Мучимая частыми кошмарами, Кэрол боялась оставаться одна, но именно поэтому Элен и вынуждала ее это делать, более того, зная, как боится темноты дочь, заставляла ее выключать на ночь свет. А также запрещала Мадлен прибегать на ее вопли по ночам.

Кэрол знала, что после кошмаров случалось что-нибудь плохое.

И сейчас, лежа под одеялом в темной комнате, девочка сжималась от страха, гадая, что может произойти на этот раз. В последний раз, когда она просыпалась от собственных воплей, она вывалилась из окна своей комнаты и упала на большую густую сирень, которая поддержала легкое тельце своими ветками. Кэрол отделалась переломом ребра и вывихом руки. После этого случая она с Мадлен лично ухаживала за сиренью — спасительницей. Старушка говорила, что это дерево уберегло ее жизнь, на что малышка пылко замечала, что это дерево сломало ей ребро и вывихнуло руку.

— Если бы его здесь не было, то все твои ребра разлетелись бы по лужайке, глупая невежда! — злилась Мадлен.

Девочка все понимала и была глубоко благодарна прекрасной сирени, но не упускала случая посмотреть, как смешно сердится старушка. Мадлен даже смастерила ей талисман. Купила маленький детский медальончик на цепочке в виде игрушечных часиков, циферблат вытащила, а за стекло на его место положила цветочек сирени. Повесив его на тонкую шейку Кэрол, она повелела:

— Никогда не снимай это. Цветок твоей спасительницы убережет тебя от смерти.

Кэрол нравился этот талисман, но она носила его скорее как украшение, а не средство от сякого рода опасностей. Потом она просто привыкла чувствовать его на шее, и без него появлялось ощущение, будто чего-то не хватает, словно части ее самой.

И все же этот сон…

Кэрол посильнее натянула на себя одеяло, устремив взгляд в окно.

По стеклу яростно тарабанили струи дождя, было слышно, как шумит под окном с какой-то тревогой сирень-спасительница. Глаза девочки испуганно раскрылись, когда она расслышала какие-то слабые стоны. Они не были похожи на те, что она часто слышала по ночам из сдаваемых комнат…

Эти звуки были какими-то жуткими, тоскливыми, словно стонал ребенок.

Прошло много времени, прежде чем Кэрол поняла, что это ветер. Но ее страх все равно не уменьшился. Этот сон… Неужели она опять вывалится из окна? Подумав о сирени, девочка немного приободрилась. Засыпая, она решила, что завтра и близко не будет подходить к окнам.

Рано утром, когда все еще спали, а комната была наполнена предрассветными сумерками, Кэрол оделась, затянула кудрявые волосы в хвостики, старательно умылась и тщательно вычистила зубы, как учила ее Мадлен. Обычно в это время старушка была уже на ногах. Она всегда вставала раньше всех, чтобы успеть приготовить завтрак для обитательниц мотеля и постояльцев. Кэрол просыпалась, чтобы ей помочь. Вот уже год, как Элен определила ее Мадлен в помощницы. Руки старухи утратили былую подвижность и ловкость, быстро уставали и болели от тяжелых нагрузок, и если поначалу сердце ее замирало от ужаса, когда она видела нож в маленьких руках малышки, то теперь не могла уже обойтись без ее помощи. За год Кэрол так наловчилась работать ножом, что чистка и резка овощей и фруктов полностью перешла в ее обязанности. Даже опытная Мадлен, всю жизнь проработавшая на кухне, не могла теперь угнаться за ее проворными быстрыми ручками, которые когда-то с превеликими предосторожностями обучала обращаться с ножом. Девочка маленьким вихрем носилась по кухне, подавала, подносила, мыла, убирала. Они вместе ездили за покупками, Мадлен учила ее выбирать продукты. Девочка с интересом и радостью перенимала ее мастерство, оказавшись способной ученицей. А Мадлен говорила ей, что она научит ее превосходно готовить, чтобы, подрастя, она смогла уехать отсюда и устроиться на работу в ресторан или к каким-нибудь состоятельным людям поваром. Мадлен всегда твердила, что она должна уехать, что нельзя оставаться здесь. В последнее время старушка даже поговаривала о том, чтобы уехать самой и забрать ее с собой.

— Ты поедешь со мной? — спрашивала она у малышки, которая кивала в ответ.

И однажды произошел скандал, после которого стало ясно, что Элен не отпустит от себя дочь. Кэрол слышала лишь обрывки разговора между Мадлен и матерью.

— Она тебе все равно не нужна! — кричала Мадлен. — Что ждет ее в этом месте? Она смазливая девчонка, еще несколько лет, и какой-нибудь грязный шоферюга затащит ее в темный уголок и надругается! А может, и несколько лет ждать не придется, объявится какой-нибудь извращенец, как тот, что уже лез ей под юбочку… боже, подумать даже страшно! На это ты обрекаешь свою дочь? Отдай ее мне, я буду заботиться о ней, отдам ее в школу!

— Нет, — спокойно говорила в ответ Элен. — Она останется здесь.

— Зачем? Неужели ты хочешь, чтобы она стала одной из твоих шлюх? Чтобы жила той жизнью, что живешь ты?

— А почему нет? — усмехнулась зло молодая женщина. — Чем она лучше меня? Почему должна жить иначе?

— Ты хочешь, чтобы она была шлюхой? — поразилась Мадлен.

Элен промолчала. Старушка затряслась от ярости.

— Я не позволю тебе!

— Я ее мать, и мне решать, как ей жить. Если ты будешь вмешиваться, я не буду ждать, когда она подрастет, и продам ее сейчас.

— Ты чудовище! За что ты так ненавидишь ее, она же твоя дочь! За что хочешь погубить?

Кэрол не слышала, что ответила на это Элен. Но с тех пор она знала и помнила о том, что мама ненавидит ее, что хочет «погубить». И когда Мадлен предложила ей сбежать вместе с ней, согласилась без колебаний. Они даже уже составили план и решили, куда уедут, чтобы Элен не смогла их найти.

— Я ей не позволю, моя малышка, — обещала Мадлен, крепко обнимая девочку. — Я спасу тебя от того кошмара, на который она тебя обрекла…

Мадлен скопила уже достаточно денег для того, чтобы уехать, и теперь только ждала подходящего момента, чтобы незаметно улизнуть из дома. Но их планам не дано было осуществиться. И не Элен им помешала, которая даже не догадывалась о том, что задумала старуха.

В то роковое утро, не найдя Мадлен на кухне, Кэрол поднялась в ее комнату. Старушке все тяжелее было подниматься по утрам, она стала частенько спать дальше, не слыша будильник, и Кэрол уже не раз приходила будить ее.

Шторы были закрыты, и потому в комнате было совсем темно.

Подкравшись к кровати, девочка заглянула в лицо старушки.

— Мадлен! Пироги горят!

Обычно это срабатывало получше всякого будильника. Мадлен вскакивала и, хватаясь за голову, неслась на кухню, после чего со скалкой гонялась за ликующей хулиганкой.

Но сейчас она почему-то продолжала спать. Кэрол повторила погромче. Подергав ее за руку, недоумевающая девочка бросилась в комнату матери, нарушив тишину мотеля громкими воплями:

— Мама, мама! Мадлен не просыпается!

Немного позже, когда пришел доктор, Кэрол незаметно прокралась за ним в комнату Мадлен. Не решившись пройти дальше порога, девочка наблюдала за доктором, который был ей уже знаком. Приятный мужчина лет пятидесяти пяти, уже абсолютно седой, из-за чего казался старше своего возраста, ласковый, с добрыми, всегда смеющимися глазами. Он лечил Кэрол, когда она упала из окна, завоевав ее симпатию и доверие. И сейчас, наблюдая, как он осматривает Мадлен, она успокоилась, твердо убежденная в том, что раз пришел доктор Пресвелд, то со старушкой все будет в порядке.

Кэрол не поняла, когда он спокойно объявил о том, что у Мадлен паралич. И испугалась, вжавшись в косяк, заметив, как исказилось лицо матери, которая окинула старушку злым взглядом, после чего приветливо улыбнулась доктору.

— Думаю, лучше всего нанять сиделку — с миссис Гриссон рядом нужно быть постоянно, — сказал он, собираясь уходить. Заметив тихо отступившую от двери девочку, он наклонился к ней и улыбнулся.

— О, здравствуй, маленький летчик! Ну что, ты больше не пытаешься взлететь с окна? А?

Кэрол уперлась в него взглядом, поджав губы.

— Что такое паралич? — требовательно спросила она, но голос ее дрожал.

Доктор в замешательстве переглянулся с матерью девочки, которая сдержано улыбнулась и взяла дочь за плечи.

— Солнышко, поднимись лучше в свою комнату, — с фальшивой нежностью проворковала женщина и хотела выставить ее за дверь, но девочка резко вырвалась, не отрывая взгляда от доктора. На пухлых щечках заблестели слезы.

— Кэрол! — повысила голос мать, но доктор оборвал ее спокойным жестом руки.

— Не надо, — тихо сказал он ей и, присев, вытер с личика ребенка слезы. — Не плачь, милая.

— Мадлен умерла? — всхлипнула Кэрол.

— Нет, но она не сможет теперь вставать, — пытался объяснить доктор, осторожно подбирая слова. Девочка его перебила:

— И только?

— Ну, в общем, да…

— Так пусть лежит, в этом нет ничего плохого, — глаза девочки заблестели от радости.

— Да, конечно, — растерянно пробормотал Пресвелд, поднимаясь, и потрепал малышку за щечку. — Мне пора, летчик… Завтра я приду взглянуть на Мадлен, а пока присматривай за ней.

Кэрол кивнула и побежала за ним, чтобы проводить. Когда она вернулась в комнату Мадлен, там были уже Аркетт, Ланкастер, Силвиа и Дэй, горячо обсуждая произошедшее. Девочка, прижимая к груди Лимки, как можно незаметнее проскользнула в комнату и забилась в угол, устроившись на скамеечке. Элен была вне себя.

— Наймите сиделку! — бушевала мать. — Чем я буду ей платить, этим, что ли? — она вульгарно коснулась места пониже живота. — Мне нужно икать новую повариху, а не возиться с этой развалившейся старухой!

— Но что же нам с ней делать? — обреченно вздохнула Роза. — Не выбросим же мы ее на помойку!

— Может быть, ты будешь смывать с ее задницы дерьмо и кормить через соску? — набросилась на нее Элен.

Роза потупила голову, промолчав.

Элен окинула взглядом всех остальных.

— Ну? Кто готов это делать, а? Что притихли?

— Я.

Глаза всех изумленно обратились в угол, на девочку, которую до сих пор никто не замечал. Придя в себя от удивления, Элен громко расхохоталась. Засмеялись и остальные, но как-то натянуто, принужденно. Кэрол решительно сползла со скамейки.

— Я буду ухаживать за ней, мама, и не буду требовать с тебя за это денег.

Элен задохнулась, поразившись ее дерзости.

— Что-то ты стала много говорить, отродье Мэтчисона! — она схватила дочь за руку и швырнула через всю комнату к двери. — Пошла вон!

Девочка молча поднялась с пола, не замечая, как казалось, разбитого колена и крови, медленно поползшей по белоснежной коже к щиколотке. Ее какое-то взрослое самообладание и невозмутимость еще сильнее взбесили Элен.

— В свою комнату, живо! — она замахнулась на дочь, которая, увернувшись, выскочила из комнаты.

Спохватившись, Кэрол вспомнила, что Лимки остался лежать на полу в комнате, и решительно вернулась. Боясь, что на него кто-нибудь наступит, малышка на четвереньках подползла к открытой двери и заглянула в комнату. Лимки лежал в двух шагах. Она осторожно протянула к нему руку.

— Я знаю, что делать, — услышала она голос матери и, отдернув руку, подняла глаза.

Элен подошла к постели Мадлен и взяла подушку, не отрывая взгляда от лица старухи.

— Нет, Элен! Ты что, с ума сошла? — подскочила Пегги.

— Никто не узнает, — отрезала та. — Все решат, что она умерла своей смертью.

— Но, Элен… — попыталась возразить Рут.

— Она все равно сама сдохнет. Девочки, подумайте, мы поможем ей, избавив от страданий.

— Ладно, Элен, к черту эту старуху! — взвизгнула Меган Аркетт.

Элен решительно, без колебаний, накрыла подушкой лицо Мадлен.

Кэрол приросла к полу и руками, и ногами, застыв от ужаса.

Не выдержав, Роза бросилась вон из комнаты, ударив девочку дверью.

Когда Кэрол пришла в себя, она лежала на постели в своей комнате. На лбу она нащупала припухшую кровоточащую ссадину и, вспомнив про подушку в руках матери, выскочила из комнаты. На лестнице она остановилась, услышав голос матери. Элен и доктор Пресвелд были внизу. Присев, чтобы ее не заметили, девочка стала наблюдать за ними между прутьями перил.

— Ах, доктор Пресвелд, как мне жаль бедняжку Мадлен! — плакала мать. — Она два года жила с нами, я так к ней привязалась! Такая добрая была женщина… Надо же, она умерла почти сразу после вашего ухода. Это так ужасно! Такое горе…

В глазах у Кэрол помутилось. Ее Мадлен умерла! Умерла! Умерла!

— Доктор, я бы хотела, чтобы вы взглянули на Кэролайн… Она упала и разбила голову о скамейку…

Вскочив, девочка побежала вверх по лестнице, залезла на чердак и, зарывшись в старое барахло, горько расплакалась, не опасаясь, что ее здесь найдут.

После смерти Мадлен жизнь Кэрол, да и сама девочка, резко переменились. Потеряв единственного человека, которому была нужна, малышка померкла. Без прежней радости она продолжала работать на кухне, помогая новой кухарке, Барбаре, тихо ненавидя ее и изводя всякими пакостями, отказываясь подчиняться. Барбара обращалась с ней грубо, Элен позволяла ей наказывать девочку, бить, морить голодом за неповиновение. Барбара была ленива и все, что только могла, в своей работе взваливала на девочку. Руки малышки покрылись незаживающими мозолями, которые она заклеивала пластырем, и работа с ножом уже не доставляла ей удовольствие, как раньше, наоборот, стала мучительной. Девочка сильно похудела, стала выглядеть изможденной. Тоска, непосильные нагрузки и недоедание сделали ее похожей на маленькое приведение с большими грустными глазами. Некому было теперь заботиться о ней, купить новое платьице, причесать, прихорошить. Не с кем было ни поговорить, ни посмеяться, не над кем было подшутить, некому пожаловаться. Кэрол стала выглядеть неряшливо и неопрятно, так как была полностью предоставлена сама себе. Мать не стирала ее одежду, не чинила, и все это девочке приходилось делать самой. Измотавшись за день, Кэрол с трудом доползала до постели, на находя в себе сил на то, чтобы искупаться или заняться одеждой. На нее просто было неприятно смотреть. Элен стала бить ее за неопрятность. Пожалев девочку, Пегги, на которой, помимо всего, лежали еще и обязанности прачки, собирая каждое утро постельное белье и полотенца из сдаваемых номеров, стала заходить в комнату девочки, чтобы захватить и ее одежду или оставить чистые простыни, сменив несвежие. Заметив это, Элен разозлилась и запретила Пегги помогать девочке.

— У нее есть руки, она сама должна о себе заботиться, — сказала она Пегги. — Она должна приучиться к самостоятельности.

— Приучится, Элен. Но пока она всего лишь ребенок, — пыталась возразить та.

— Не вмешивайся. Ей почти семь лет, и она должна научиться заботиться о себе. Мадлен больше нет и никогда не будет. Девчонка слишком разбалована, в этом все дело. Она что, не может сама вымыть голову? Не может кинуть в стиральную машину свои тряпки?

— Но ведь я все равно стираю, мне не трудно…

— Нет! Разве ты не понимаешь, в чем дело? Она делает это мне назло. Она ненавидит меня из-за Мадлен. Ведь она все видела. Если ты такая добрая и хочешь ей помочь, лучше объясни, что меня лучше не злить. Я раздавлю ее одним пальцем, как вошь… И выведи ей вшей, иначе я ее убью.

Пегги знала, что спорить с Элен бесполезно, к тому же небезопасно. Ее взрывной жестокий нрав мог напугать кого угодно. А после того, как она так хладнокровно и безжалостно задушила Мадлен, обитательницы мотеля смотрели на нее с затаенным ужасом, больше всего на свете боясь вызвать ее недовольство или разозлить.

Пегги отправилась в город за средством от паразитов, чтобы очистить голову девочки, но Элен не дождалась ее, решив проблему по-своему и, видимо, желая тем самым проучить дочь. Она обрила ее наголо, срезав под корень роскошные кудрявые волосы. Девочка стала объектом для насмешек и издевательств, Элен хохотала каждый раз, как та попадалась ей на глаза. Пегги и остальные смеялись вместе с ней, чтобы угодить. И Пегги старательно скрывала то, что сердце ее сжималось от болезненной жалости, когда она видела блеск сдерживаемых слез в глазах обезображенной девочки, покорно и безропотно отзывавшейся на новое насмешливое прозвище — лысая. Прекрасная Роза украдкой от Элен утешила девочку, сказав, что волосы скоро отрастут, а если за ними не ухаживать и доводить до такого состояния, как Кэрол, то лучше уж вообще их не иметь. Девочка ничего на это не ответила. На следующий день Элен сорвала с дочери одежду и, забрав из комнаты всю остальную, отнесла в подвал, где стояли машины для стирки. Она не позволяла девочке одеться, пока та не перестирала, не высушила и не выгладила свои вещи. Жестокий урок подействовал. С того дня Кэрол не выходила из комнаты в грязной или помятой одежде. Поначалу было тяжело, потом она привыкла. Научилась гладить и чинить одежду, убираться в комнате. Элен лишь контролировала. Волосы быстро отрастали, уменьшая страдания девочки из-за ощущения собственного уродства, и теперь она регулярно мыла голову, больше всего на свете боясь, что мать снова ее обреет.

Девочка была тихой, замкнутой, молчаливой, не улыбалась и никогда не смеялась. По вечерам она часто бегала на могилку Мадлен, украшала ее цветами, рассказывала и жаловалась. Пела песни, которым когда-то научила ее старушка. Дома Элен не разрешала ей петь, и все, что могла позволить себе девочка — это чуть слышно напевать себе под нос, убедившись, что матери нет поблизости. Своими постоянными визитами на кладбище и общением с покинувшей ее Мадлен, Кэрол безотчетно пыталась приглушить чувство одиночества, наполнявшее ее детское сердечко, искала любовь, которую забрала с собой добрая старушка. Ее единственным другом был Лимки, с которым она не расставалась ни днем, ни ночью. Он сидел на кухне, когда она там работала, сопровождал каждый раз в подвал, спал в ее объятиях, помогая ей бороться не только с одиночеством, но и со страхом, мучавшим девочку с того ужасного дня, когда умерла Мадлен. Вернее, когда она была убита. Кэрол мучили кошмары, ей все время снилось, как мать накрывает ее подушкой. В душе девочки страх перед матерью продолжал расти, подстрекаемый страшными снами. К тому же Элен запугала дочь еще и намеренно, чтобы заставить ее молчать о произошедшем, пообещав расправу подушкой, если она кому-нибудь ляпнет о том, что видела. И Кэрол молчала. Для успокоения души, она спрятала свою подушку на чердак. Если б она могла, то попрятала бы все подушки в доме. Но и то, что подушки нет в ее комнате, тоже немного успокаивало. Постепенно кошмары оставили Кэрол, она поняла, что если ничего никому не скажет, мать не тронет ее. Элен не разрешала Барбаре или кому-либо другому брать ее в город, не позволяла общаться с постояльцами, и вообще, старалась держать ее от людей подальше, опасаясь, что девчонка что-нибудь сболтнет. Заметив, что Кэрол спит без подушки, Элен посмеялась про себя. Посмеялись и ее подруги. Сжалившись, они выделили девочке другую. Но и та бесследно пропала. Малышку пытались заставить вернуть подушку, если она не хочет на ней спать, но бесполезно. Что ребенок мог с ней сделать — взрослым оставалось только гадать.

Кэрол привыкла общаться сама с собой, и порой ей даже казалось, что она вовсе не нуждается во внимании людей. Она не была одинока, у нее были друзья, которые очень ее любили и никогда не обижали. Самым старым другом ее был Лимки, который проходил с ней через все: и вываливался с ней из окна, и дразнил Мадлен, и ухаживал за сиренью — спасительницей, был свидетелем убийства старушки, просыпался по ночам от кошмаров вместе с девочкой, прятал с ней на чердаке подушки, и многое другое… А совсем недавно у Кэрол появилась и подружка — маленькая мышка, которая жила на чердаке. Девочка носила ей кусочки хлеба, очищенные орешки, семечки — все, что удавалось стащить с кухни. Мышка привыкла к ней, и когда девочка приходила, без всякого страха выбегала из норки, карабкалась на колени в ожидании чего-нибудь вкусненького. Кэрол вскоре забрала ее к себе в комнату, дав ей имя — Кейси. Мышка жила в коробке, пока Кэрол не раздобыла ей жилище. У Розы был хомячок, которого она держала в небольшой уютной клеточке, похожей на домик, и Кэрол украла его, выпустила на улицу, а потом выпросила у девушки клетку.

Элен до жути боялась мышей и, видя, как по девочке бегает одна из них, она едва не падала в обморок. Женщина пыталась заставить Кэрол избавиться от противной мыши, но ни побои, ни ругань, ни суровые наказания не смогли повлиять на девочку.

Однажды в их мотель заехали трое молодых дальнобойщиков, везущих куда-то на трех огромных машинах новенькие сияющие автомобили, которые Кэрол долго с любопытством разглядывала из окна своей комнаты. У мамы была машина, но очень старая и некрасивая. Девочке вдруг очень захотелось прокатиться на одной из этих прекрасных и, видимо, очень дорогих машин. Или на одном из этих трех металлических монстров с огромными кабинами, которые тащили на себе своих маленьких, по сравнению с ними, собратьев. Но это были несбыточные мечты.

Еще ее внимание привлек один из водителей, которого она разглядывала с не меньшим интересом. На вид ему было не больше двадцати пяти лет, он был очень высоким, стройным, широкоплечим и невероятно красивым. Девочка вспомнила сказки, которые когда-то рассказывала ей Мадлен, и подумала о том, что сказочные принцы, должно быть, именно такие. Кэрол еще никогда не видела, чтобы у человека было такое доброе и приятное лицо, такие ласковые глаза, такая теплая улыбка.

Зацепившись за кабину, он энергично протирал тряпкой лобовое стекло и, словно почувствовав, что на него смотрят, огляделся, а потом посмотрел вверх, на окна. Увидев девочку, он ослепительно улыбнулся, продемонстрировав ровные белые зубы, и помахал ей рукой.

Кэрол отступила от окна, не ответив на улыбку, и больше к нему не подходила.

Вечером, во время ужина, Кэрол помогала кухарке обслуживать их, пытаясь, как обычно, быть как можно незаметнее. Молодой шофер с добрым лицом все время следил за ней веселым взглядом, а когда девочка украдкой обращала на него взор, подмигивал и манил пальцем. Пугаясь, малышка убегала, но вредная кухарка заставляла ее возвращаться.

— Как тебя зовут, котенок? — приставал шофер, но она молчала, боясь даже смотреть в его сторону.

— Иди сюда, не бойся, — улыбался он. — Откуда ж ты тут взялась такая пугливая, а?

Остальные смеялись, хотя ничего смешного не было. Так было всегда.

Кэрол было просто противно смотреть на них, и чтобы этого не делать, она отворачивалась. Но этот шофер был не такой, как все. У него были очень добрые и даже немного грустные глаза. Кэрол почему-то сразу вспомнилась одна бездомная собака, которая недавно бродила вокруг дома. Девочка выносила ей хлеб и кости, подкармливая. У этой собаки были шоколадные ласковые глаза, и малышка подумала, что у этого дальнобойщика точь-в-точь такие же. Собачьи. Таких глаз не может быть у плохого человека. И он приставал к ней не с целью посмеяться — казалось, она ему понравилась. Он тоже ей нравился, так, как никто и никогда раньше. Глаза ее то и дело устремлялись к нему, она жадно его рассматривала, сгорая от любопытства. Встречаясь в его взглядом, она поспешно отворачивалась и делала вид, что не слышит, как он к ней обращается. Она слишком хорошо еще помнила наставления Мадлен и предостережения Пегги — не разговаривать с мужчинами, появлявшимися здесь, избегать и не оставаться наедине. И Кэрол поняла, почему, когда увидела случайно, как один из водителей залез под юбку Розе, как когда-то сделал с ней, Кэрол, другой мужчина. Девочка наблюдала за тем, что было дальше. Это показалось ей ужасным, отвратительным. И теперь она знала, что хочет мужчина, когда задирает юбки. Знала и боялась.

Расставляя приборы перед молодым красивым шофером, который с улыбкой за ней наблюдал, Кэрол напряглась, невольно косясь на его руки, готовая отскочить при малейшем подозрительном движении. Но он на ее юбочку даже не посмотрел. Вместо этого взял из вазы на столе яблоко и протянул девочке. Та взглянула на него в замешательстве и удивлении. Он ласково улыбнулся, не говоря ни слова. Никто и никогда ей так не улыбался, и одинокое детское сердечко вдруг легко откликнулось на это ласковое внимание, проявленное незнакомцем. Она поняла, что он не обидит ее. Невольно она улыбнулась ему в ответ и взяла из его рук яблоко, чуть слышно пролепетав слова благодарности. Потом, смущенная и растерянная, отошла.

Засмотревшись на него, она не заметила идущую с подносом Барбару, которая тоже таращила глаза на привлекательного молодого мужчину, и девочка угодила ей прямо под ноги. Поднос с грохотом упал на пол, а сама девица с трудом устояла на ногах. Побагровев от ярости, она схватила девчонку за шиворот и встряхнула, как собачонку.

— Что ты лезешь под ноги, неуклюжая маленькая дрянь? Специально мне пакостишь, да?

Увидев, как мужчины кривят губы, безмолвно подсмеиваясь, Барбара чуть не лопнула от стыда и злости, и замахнулась на девчонку, выставившую ее на посмешище. Но она не успела ее ударить, потому что один из водителей резко подскочил, с грохотом опрокинув назад стул.

— Не смей! — гаркнул он так, что Барбара вздрогнула и опустила руку. — Это же ребенок!

Кэрол подняла на него глаза, ошеломленно приоткрыв ротик. А он, этот необычный человек с собачьими глазами, улыбнулся ей и, выйдя из-за стола, взял за руку.

— Подумаешь, тарелки разбились, велика беда! Мы сейчас все соберем, да, котеночек? — он присел и потянул девочку за собой. Кэрол подчинилась, осторожно собирая осколки на поднос, слишком пораженная поведением незнакомца, чтобы что-то ответить. Никто никогда за нее не заступался. Почему же он это сделал?

Барбара присела рядом с ним, делая вид, что тоже занимается собиранием осколков, а на самом деле — заметила Кэрол — разглядывает молодого человека такими жадными глазами, будто хотела его съесть. Потом как бы случайно коснулась его кисти и погладила. Наклонившись, что-то шепнула ему на ухо. Продолжая собирать осколки и не поднимая на нее глаз, он отрицательно качнул головой.

— Приходи. Бесплатно, — чуть слышно шепнула она, и на этот раз Кэрол расслышала ее слова.

— Нет, я устал и хочу отдохнуть. Извини, — сунув ей в руки поднос, он снова взял в крепкую ладонь маленькую ручку девочки и поднялся.

— Ну, вот и все! — улыбнулся он малышке. — Было бы из-за чего ссориться!

Девочка продолжала молчать, не отрывая от него больших изумленных глаз, словно видела перед собой восьмое чудо света. Не выдержав, он рассмеялся, не совсем понимая, почему на него так смотрит эта странная девочка. Вынув из кармана синих джинсов смятые купюры, он вложил их в ладонь Барбары.

— За разбитую посуду и еще одну порцию для меня. Все-таки, хотелось бы поужинать. Принеси, пожалуйста, еще.

Барбара расплылась в улыбке и засунула деньги ему обратно в штаны. Он пожал плечами и вернулся за стол. А через пару минут Барбара уже расставляла перед ним тарелки.

Мужчины только многозначительно переглядывались и улыбались друг другу, бросая на своего друга веселые взгляды.

— Да ну вас! — буркнул он со смущенной улыбкой. — Опять вы за свое?

Не понимая, о чем они говорят, Кэрол незаметно удалилась. Спрятавшись за дверью, она не отрываясь смотрела на него, думая о том, что, оказывается, не все мужчины так непривлекательны и грубы, как ей казалось. Она все чаще задумывалась о том, каким был ее отец, но не могла нарисовать себе его образ. И сегодня она увидела, каким бы хотела, чтобы был ее папа. И вдруг в голове у нее мелькнула безумная отчаянная мысль — может, это он? Иначе, зачем ему за нее заступаться? Зачем рядом с ним сидит мать, даря ему самые нежные и обворожительные улыбки? Впервые Кэрол видела, чтобы Элен ужинала с постояльцами. Ее внимание, казалось, смущало и тяготило молодого человека, а дружки продолжали вульгарно ему подмигивать, пытаясь за шутками скрыть жгучую злую зависть из-за того, что тот перетягивал на себя все женское внимание. Но надежда Кэрол угасла, когда она услышала, как Элен спросила у него, кто он и откуда. Да и по поведению парня было ясно, что он видит Элен впервые, краснея под ее откровенным жадным взглядом. И Кэрол поняла, что он просто понравился матери, и, похоже, понравился сильно. Кэрол подумала о том, что было бы неплохо, если бы и она ему понравилась, и он остался бы жить здесь, с ними. Она, Кэрол, с радостью бы называла его папой и любила бы всем сердцем.

Лица Меган, Рут, Пегги, и даже милой Розы, вытянулись от болезненной досады, когда Элен вызвалась лично проводить его в номер. Парень попытался было возразить, но красавица решительно взяла его за руку и повела за собой. Кэрол бесшумной тенью последовала за ними.

Подойдя к двери номера, за которым они скрылись, девочка прислушалась. Молодой человек что-то пытался возразить, но Кэрол знала, что перечить матери бесполезно. Приоткрыв дверь, девочка осторожно заглянула в комнату. Элен ловкими быстрыми пальцами расстегивала рубашку на мужчине, но он мягко взял ее за запястья, отстраняя.

— Послушайте…

— Закрой рот, красавчик. Я не возьму с тебя ни цента… я даже сама готова тебе заплатить, — сильным движением Элен рванула вниз его рубашку, машинально облизнула пересохшие губы при виде открывшихся ее страстному взгляду сильных загорелых плеч. Положив на них ладони, она погладила упругие мышцы.

— И откуда ж ты такой взялся? — хрипло и ласково прошептала она. — Не парень, а сплошное сладострастие… Знавала я одного такого… бомба, а не мужик… Ты тоже такой?

— Элен… я не могу… не обижайтесь…

— Не можешь? Почему? Ты что, импотент? Или педик? — девушка скривилась.

Мужчина покраснел и отрицательно качнул головой. Тогда Элен, облегченно вздохнув, с улыбкой стянула платье, предоставив ему на обозрение прекрасное тело. Мужчина застыл. Бросив на него игривый взгляд, Элен засмеялась и подошла ближе.

— Ну, скажи, что я тебе не нравлюсь! — поддразнила она.

Тот хотел что-то ответить, но девушка, потеряв терпение, вдруг набросилась на него, с силой толкнув в постель. Не ожидавший столь решительных действий и такой силы, он не устоял на ногах и упал на спину. Элен в тот же миг оказалась на нем и неистово впилась в его рот. Кэрол заметила, как он вздрогнул, когда рука Элен прижалась ему между ног и погладила. Веки его сомкнулись на мгновение, он прерывисто и громко вздохнул, вдруг разомлев. Элен жадно целовала мускулистую широкую грудь, опускаясь к упругому животу, когда мужчина вдруг заметил Кэрол и резко подскочил, оттолкнув от себя девушку.

Кэрол отскочила от двери, но молниеносно обернувшаяся мать успела ее заметить.

— Не обращай внимания. Она еще слишком маленькая, ничего не понимает, — услышала она хриплый голос Элен. — Постой… куда же ты?

— Уходите, — решительно прозвучало в ответ. — Я очень устал и мне нужно выспаться и отдохнуть перед дорогой.

— Успеешь…

— Ну я же сказал… нет! Прошу вас, оставьте меня.

— Но почему?

— Я же сказал… я устал…

— Снимай-ка штаны, мой сладкий, пока я сама их с тебя не стащила.

Не сдержав любопытства, Кэрол осмелилась снова заглянуть в комнату. Мужчина молча поправлял на себе рубашку, отойдя к окну и отвернувшись от Элен. Та, с пунцовым лицом, застыла посреди комнаты, прожигая его разъяренным взглядом.

— Убирайся из моего мотеля, придурок! — прошипела она. — Пошел вон!

Тот спокойно повернулся к ней.

— Как скажите. Извините, я не знал, что, снимая номер, я обязан снять и женщину. Правильно я понял ваши условия?

— Ты не обязан.

— Тогда покиньте, пожалуйста, мой номер. Я за него уже заплатил.

Элен медленно подошла к нему и вдруг резко ударила по лицу. Кэрол невольно вскрикнула за дверью. Из разбитой губы на подбородок мужчины сбежала струйка крови. Он остался на удивление спокойным, лишь облизнул губы, чтобы остановить кровь. Его спокойствие еще больше взбесило Элен. Кэрол испуганно сжалась. Мужчина был высоким и сильным, но мать, когда впадала в бешенство, становилась неуправляемой. А этот парень, судя по всему, очень ее разозлил.

— Я не хотел вас обидеть, простите, — неожиданно сказал. — Я уйду.

Пройдя мимо нее, он вышел из номера и, не заметив девочку, сбежал вниз по лестнице.

Элен разразилась ругательствами и что-то разбила о пол. Кэрол поспешила ретироваться, но мать поймала ее на полпути к комнате, выплеснув на нее свою досаду.

— И давно ты подглядываешь в номера?

— Нет… я случайно…

— Может, тебе пора уже иметь своих клиентов, раз тебя так это уже интересует?

— Мама, прости меня, я не хотела!

Но Элен не могла уже остановиться, испытывая непреодолимую потребность выплеснуть злобу. Сжав кулаки, она обрушила их на дочь, считая ее единственной причиной, по которой так понравившийся ей молодой человек ее отверг. Вырвавшись, Кэрол с рыданиями бросилась наутек. Разъяренная женщина рванулась за ней. Сбежав по лестнице вниз, она вылетела на улицу, но столкнулась на пороге с тем, из-за кого Элен ее теперь била. Не устояв на ногах, девочка упала на спину и, подняв голову, взглянула на изумлено обернувшегося мужчину. Увидев ее разбитое лицо, он, видимо, сразу сообразил, что к чему. Наклонившись, он подхватил девочку с пола и вынес на улицу. Обхватив его шею руками, Кэрол прижалась к нему, мгновенно успокоившись, поняв, что он не позволит матери ее бить.

— Кэрол!

Услышав голос матери, девочка лишь крепче обняла своего спасителя.

Выскочив на порог, Элен окинула взглядом все вокруг, ища дочь. Но та как сквозь землю провалилась.

— Ничего, маленькая дрянь… ты еще вернешься… — прорычала она.

Но Кэрол уже забыла о ней, во все глаза разглядывая своего нового друга, который, обойдя дом, нес ее к машинам. Поймав ее взгляд, он улыбнулся.

— Сильно досталось? — с ласковым сочувствием спросил он.

Расплывшись в улыбке, девочка энергично мотнула головой.

— И часто она на тебя так бросается?

— Бывает… — уклончиво ответила девочка.

— А почему ты живешь здесь? Как ты сюда попала?

— Мама привезла. Вот и живу, — пожала плечами она.

— А где твоя мама?

— Так она и есть моя мама.

— Элен? — молодой человек приостановился от удивления. — Но ведь она совсем еще молодая! Сколько же тебе лет?

— Скоро семь.

— А маме твоей сколько?

— Не знаю. Она никогда не говорит. И никто мне не говорит.

Он промолчал. Подойдя к своей машине, он открыл дверь и посадил девочку в кабину. Кэрол не возражала, послушно устроившись на сидении.

— Вы уезжаете? — спросила она, наблюдая, как он садится рядом. — Вы заберете меня с собой?

Он опешил от ее вопроса.

— А ты хочешь? — спросил он, пристально изучая ее взглядом.

— Хочу, — твердо ответила Кэрол.

— Почему?

Девочка промолчала, грустно понурив голову.

— А как же мама?

— Она все равно не любит меня.

— Ты… ты, наверное, ошибаешься. Тебе только так кажется. Она твоя мама, она не может тебя не любить. Может быть, она просто не показывает своей любви…

— Вы просто не знаете, — вздохнула Кэрол.

Он в замешательстве молчал, девочка тоже не говорила больше, поняв, что он все равно не поверит или не поймет. И он не собирался забрать ее с собой. А ей вдруг так этого захотелось. С ним она бы поехала на край света.

— А твой папа? — осторожно спросил он.

— У меня нет папы.

Он снова замолчал. Из глаз Кэрол вдруг покатились крупные слезы.

— Пожалуйста… заберите меня отсюда, — взмолилась она, бросившись ему на шею. — Я не хочу здесь оставаться. Мне плохо, я никому не нужна. И я боюсь! Вы просто не знаете, какая она…

Он робко обнял ее и погладил по голове.

— Я не могу, котенок… я не могу увести тебя. Она твоя мама. Тебя все равно вернут ей, а меня посадят в тюрьму.

— Они нас не найдут!

— Найдут, — он заглянул ей в лицо и стал вытирать слезы с нежной кожи. — Она твоя мама, и она любит тебя, я уверен. Нельзя сбегать от мамы. Тем более, с первым встречным. Ты можешь попасть в беду. Ты что, всех вот так уговариваешь украсть тебя у мамы?

— Нет. Я бы ни с кем не поехала. Только с вами.

— А откуда ты знаешь, что я не причиню тебе зла? Так нельзя, котеночек. Это глупо и опасно. Пообещай мне, что никогда больше не будешь так поступать.

— Хорошо… я не буду. Но вас я не боюсь. Я знаю, что вы хороший.

Он не сдержал улыбки.

— Откуда ты можешь знать?

— Знаю. У вас глаза добрые и ласковые. И вы заступились за меня. За меня никто и никогда не заступался, даже Мадлен, потому что все боятся мою маму.

Девочка вдруг пытливо взглянула на него, и в глазах ее вспыхнуло любопытство.

— Скажите… моя мама вам не понравилась?

Он покраснел, вспомнив, видимо, о том, что видела девочка.

— Твоя мама очень красивая, — смущенно пробормотал он. — Она не может не понравиться.

Девочка довольно улыбнулась.

— Вы сердитесь на меня? Не обижайтесь, я не хотела мешать.

Он спрятал глаза.

— Наоборот, я хотел поблагодарить тебя…

— Поблагодарить? Но ведь вы сами сказали, что она вам понравилась…

— Да, но… раз ты такая умная девочка, то поймешь. Видишь ли, у меня есть невеста.

Он невольно улыбнулся, заметив, как расстроилась от его слов девочка.

— Она красивее моей мамы?

— Трудно сравнивать… Они совсем разные. Но дело не в том, кто красивее, а в том, что я люблю свою невесту. И больше мне никто не нужен.

Девочка задумчиво помолчала.

— А дети у вас есть? — поинтересовалась она.

— Нет. Пока нет. Но я собираюсь жениться, и тогда обязательно появятся.

— И вы будете их любить?

— Конечно.

— Повезет им, — дрогнувшим голосом бросила Кэрол и, открыв дверь, выскользнула из кабины и ловко спрыгнула на асфальт.

— Постой! Куда же ты?

Не ответив, девочка убежала. Дотемна она просидела у могилки Мадлен, но на этот раз не пела и ничего не говорила. Просто сидела на траве, погрузившись в свои невеселые детские размышления. Она думала о том, почему у нее не может быть такого папы, как этот дальнобойщик, который бы ее любил. Почему такой папа достанется кому-то другому, но не ей. О, как бы она его любила! Как бы дорожила его любовью, как была бы счастлива. Разве его дети любили бы его больше? Нет, потому что они не узнают, что такое отсутствие родительской любви, не будут в ней нуждаться. А она любила бы этого чужого человека всем своим одиноким сердцем, любила бы больше, чем родного отца. Только ее любовь ему не нужна, как не нужна никому.

Кэрол не обижалась на него. Разве может он знать, что у нее в душе, и какова ее жизнь? Он пожалел ее, защитил, но большего дать ей он не мог. У него своя жизнь, и ей там места не было. Сознавать это было горько, но она улыбалась, роняя слезы, когда думала о нем. Сердце ее наполнялось нежностью и теплом, стучало быстрее, когда она вспоминала его добрую ласковую улыбку. А потом ей вдруг пришло в голову, что он уехал, и, безумно испугавшись, что больше его не увидит, она помчалась домой. К счастью, машина его стояла на месте. Девочка постучала по кабине, и радостно улыбнулась, когда дверь открылась, и он взглянул на нее сверху сонными глазами.

— Я забыла спросить, как вас зовут! — с широкой улыбкой спросила она.

— Мэтт. А тебя?

— Кэрол! А вы что, спите?

— Ну, да…

— Здесь?! — брови девочки озадачено нахмурились. — Неудобно ведь.

— Ничего, мне не привыкать.

— Значит, вы сегодня не уедете? — с надеждой и затаенной мольбой спросила Кэрол, не отрывая от него сияющих глаз.

— Если бы был один, уехал бы.

— А, так вы не можете уехать без своих друзей?

— Да.

— А они когда собираются?

— Утром.

— И вы хотите ночевать в машине?

— Твоя мама меня выгнала.

— Но вы можете вернуться. Ведь вы заплатили. Она ничего не сможет сделать. А выставить вас силой у нее сил не хватит — вы такой большой и сильный. Может, она уже остыла, и не будет против, если вы вернетесь. Вы ей очень понравились. Она простит вас, вот увидите.

— Нет, я не пойду туда. Не хочу.

Девочка озадачено постояла на месте.

— Ну, залезай, чего стоишь? — улыбнулся он, протягивая ей руку.

Без колебаний Кэрол ухватилась за его большую кисть и позволила втянуть себя в кабину.

— Я тоже не хочу туда идти. Вдруг мама еще сердится?

— Идти все равно придется.

— Я подожду, когда она пойдет спать. А пока посижу здесь, с вами, хорошо?

— Да сиди хоть до утра, лишь бы от матери опять не выхватила.

Она просидела с ним два часа, с восторгом слушая забавные смешные истории, которые он ей рассказывал. И хохотала так, как никогда еще не хохотала. Он был таким веселым и обаятельным, что окончательно покорил ее сердце. Она бы просидела с ним всю ночь, если бы он сам не отправил ее домой, проводив до самых дверей. В свете фонаря Кэрол разглядела выражение усталости на его лице, и именно это заставило ее покориться и с тяжелым вздохом войти в дом. Вернувшись в свою комнату, она обнаружила, что Кейси пропала. Клетку кто-то открыл. Девочка упала на колени и стала ползать по комнате, зовя мышку. Ее не было, Кэрол обыскала каждый уголок. Может, она выскочила из комнаты?

Кэрол готова была обыскать весь дом и ползала по холодному полу, заглядывая под мебель и в каждые щелочки в стенах. Тщетно. Найти мышку в темноте было невозможно. Сев на лестнице, девочка предалась слезам. Потом вдруг вскочила и выбежала на улицу. На стоянке она снова постучалась в красную кабину. Дверь сразу открылась.

— Что случилось, котенок? — спросил Мэтт, вглядываясь в детское личико. — Ты плачешь? Тебя опять кто-то обидел?

— Кейси… кто-то выпустил ее. Я не могу ее найти. Зову, зову, а она не отзывается, — всхлипнула девочка.

— Кейси? Кто такая Кейси?

— Моя мышка.

— Ну, не надо плакать, — он спрыгнул на асфальт, захватив фонарик. — Давай-ка, лучше поищем. Никуда она не денется. Хорошо? Твоя мама уже спит?

Получив утвердительный ответ, он взял девочку за крохотную ручку и снова повел ее к дому. Они бесшумно переходили из одной комнаты в другую, пока Мэтт не придумал другой план. Они утащили с кухни кусочек сыра и покрошили по дороге в ее комнату, а остатки положили в клетку.

— Кейси проголодается и по нашим крошкам прибежит прямо в клетку, только двери не прикрывай, — сказал Мэтт.

— Мне тогда страшно будет, — возразила Кэрол. — Оставайтесь со мной. Я уступлю вам свою постель.

— Спасибо, ты очень добрая девочка, но я не могу остаться.

— Но почему? — голос Кэрол задрожал от слез. — Пожалуйста! Я разбужу вас рано утром, пока все еще будут спать, и вы пойдете в свою машину.

Он растерянно смотрел в умоляющие, блестевшие от слез глазки, не отрывающиеся от него.

— Пожалуйста, побудьте со мной…

— Ну, ладно, — он улыбнулся и потрепал ее по щеке. — Но только если ты разрешишь мне принять душ. По рукам?

— По рукам! — обрадовалась Кэрол, безумно счастливая.

— А теперь, давай-ка, вернемся на кухню, малыш, я видел там много вкусного.

— Нельзя, — покачала головой Кэрол.

— Почему?

— Кухарка пожалуется матери, а та меня выпорет.

— Не бойся, малыш, я ей не позволю. Я скажу, что ты не имела к этому преступлению никакого отношения, — пообещал он и взял ее за руку. — Пошли.

Они пробрались на кухню и, не включая свет, залезли в большой холодильник. Мэтт без смущения набрал всего самого вкусного, и они лопали за столом в темноте, тихо хихикая, как злоумышленники. Кэрол чувствовала трепетное удовольствие от происходящего. Она напакостила противной кухарке, но если бы не Мэтт, она бы не решилась. Она не ощущала перед этим абсолютно чужим человеком никакого смущения и скованности. С ним было невероятно легко и приятно.

Позже они вернулись в ее комнату. Кэрол вручила ему чистое полотенце и, пока он купался, постелила постель. Потом они вместе расположились на кровати, и через несколько минут он уже спал утомленным глубоким сном. Кэрол долго не могла уснуть, слишком счастливая. Она не хотела спать, потому что когда она проснется, настанет утро, и он уедет. А ей так не хотелось, чтобы он уезжал. Робко она поцеловала его в щеку и обняла, положив голову на грудь.

— Папа, — шепнула она и вздохнула.

Как она не сопротивлялась, сон все равно сомкнул ее веки, и она умиротворенно уснула на груди совершенно чужого человека, который за последние несколько часов стал для нее самым родным и дорогим.

Утром Кейси вернулась. Она разбудила девочку, вскарабкавшись ей на лицо. Схватив ее, Кэрол посадила мышку в клетку, и, бросив взгляд на часы, разбудила Мэтта. Тот улыбнулся ей и, тяжело вздохнув, поднялся. Пока он умывался, Кэрол оделась и выглянула из комнаты, чтобы убедиться, что еще все спят.

Осторожно она проводила Мэтта до двери. Он присел перед ней и посмотрел в лицо.

— Спасибо, котенок. Благодаря тебе я прекрасно отдохнул.

— Не за что, — улыбнулась девочка. — Ты еще приедешь?

— Не знаю, — честно ответил он. — Но если буду поблизости, обязательно заеду к тебе. Но я не обещаю.

Кэрол приуныла, но принуждено улыбнулась, чтобы он не догадался, что творится в ее сердце, которое разрывалось от любви и страдания. Она ужасно боялась, что он, узнав, как она его любит, не захочет больше приехать к ней. Ведь ее любовь была ему не нужна.

— Я принесу тебе завтрак, — сказала она и убежала на кухню, чтобы скрыть свои слезы.

Никогда и никому она еще не готовила завтрак с таким усердием и старанием. Ей так хотелось ему угодить, так хотелось понравиться, чтобы он не забыл о ней и, может быть, когда-нибудь вернулся. С трудом донесла она тяжелый поднос до его машины. Увидев ее, Мэтт подбежал к ней и забрал поднос. Они вместе поели в кабине. Мэтт поблагодарил девочку, с удовольствием приняв пакет с пирожками и сандвичами, которые она приготовила ему в дорогу.

Вернувшись на кухню, Кэрол поспешно вымыла посуду, и хотела снова пойти к Мэтту, но появившаяся Барбара помешала ей. Из страха перед матерью, которой могла нажаловаться Барбара, Кэрол с неохотой принялась за работу.

После завтрака, поданного клиентам, ей удалось улизнуть.

Мэтт со своими друзьями уже собирались в дорогу.

Кэрол стояла у двери, наблюдая, как они рассаживаются по машинам.

Заметив ее, Мэтт подошел к ней. Девочка посмотрела на него со слезами на глазах, не в силах больше сдерживать свои чувства.

— Не уезжай, — тихо сказала она, и в голосе ее было столько отчаяния, что Мэтт почувствовал себя виноватым за то, что так понравился ей, и теперь своим отъездом причинял боль этому ребенку.

— Я не могу, малышка, — мягко улыбнулся он, тронутый ее слезами. — Ты очень хорошая девочка и, честное слово, мне не хочется уезжать.

— Ты тоже очень хороший, — проговорила она.

Он вновь улыбнулся и протянул ей красивую фарфоровую статуэтку женщины.

— Возьми, это тебе от меня… на память, — Мэтт подмигнул ей, пытаясь взбодрить.

— Какая красивая, — в восхищении прошептала девочка.

— Когда вырастешь, ты будешь выглядеть такой же красивой и счастливой, как она, — подняв малышку над землей, он поцеловал ее в лоб, отвернулся и запрыгнул в машину, стараясь больше не смотреть в наполненные страданием детские глаза.

Кэрол проводила взглядом его машину, машинально вытирая слезы с лица.

Она беззвучно плакала весь день, и Элен, заметив ее слезы, не стала наказывать девочку, удовлетворившись видом ее разбитого вчера лица и посчитав, что этого достаточно.

Мэтт не обещал вернуться, но Кэрол все равно ждала, ждала долгие годы, мечтая, что дверь откроется и войдет он. За столь короткое время она полюбила этого человека. Полюбила и его подарок. Фарфоровая девушка представляла собой воплощение идеала женской красоты.

Вспоминая слова Мэтта, девочка с грустью сознавала, что такой красивой она не будет даже когда вырастет. Но она надеялась на второе — счастье, что когда-нибудь у нее будет, пусть не такое красивое, но такое же счастливое лицо.

Фигурку она хранила с глубокой, трепетной любовью. Образ этой полубогини счастья вселял в нее надежды на что-то сказочное и невероятное, что должно произойти в ее жизни.

Мэтт не мог ее обмануть.