Во власти монстра

Глава 5

На следующее утро, когда дом-мотель начал постепенно просыпаться, и его обители, еще немного сонные, не спеша выползали из своих комнат и тянулись на кухню, мечтая о крепком горячем кофе, солнце сияло во всю, заглядывая в окна, и было на удивление теплое, ласковое и приятное. Небо, ясное, голубое и чистое радовало глаз, особенно, когда в памяти всплывали вчерашние темные неприветливые тучи, сгущавшиеся все сильнее и сильнее, словно небесные силы гневались, и потом этот гнев выплеснулся в малоприятную грозу. Подобная погода явно не способствовала поднятию настроения. В отличие от сегодняшней. Казалось, что наступила весна, хотя до нее еще было далеко.

Пегги, Рут, Меган и кухарка Барбара сидели на кухне. С удовольствием попивая дымящийся кофе и поглядывая в залитое солнечными лучами окно. Судя по их оживленному щебетанию и взрывам громкого хохота, который они даже не пытались приглушить, игнорируя то, что проснулись еще не все, у каждой было довольно приподнятое настроение.

— Как можно спать, когда на улице такая погода! — недоумевала Рут Ланкастер, давая всем понять, о ком идет речь.

— Элен плохо себя вчера чувствовала, — оправдывающим тоном отозвалась Пегги и осеклась, смерив презирающим взглядом. — А тебе-то что? Пусть спит. Лично я предпочитаю, чтобы она проводила побольше времени зубами к стенке.

— Это уж точно! — подхватила Барбара и разразилась громким хохотом, который был тут же подхвачен остальными. Казалось, от их смеха пустые чашечки из-под кофе задребезжали на фарфоровых блюдцах.

В это время в кухню вошла Кэрол с взлохмаченными волосами на голове и кутаясь в старой пуховой кофте. Женщины мельком взглянули на нее и, не проявив к ней особого интереса, продолжили разговор.

— Доброе утро, — равнодушно поприветствовала их девочка и, подойдя к холодильнику, открыла дверцу и почти засунула в него голову. Взяв пару яиц, пакет с молоком и немного ветчины, она захлопнула дверь холодильника ногой.

Никто не обращал на нее внимания, пока она возилась у плиты, готовя себе завтрак.

Кэрол была слегка удивлена тем, что мать до сих пор не встала, обычно она поднималась рано. Может быть, она приболела?

Сама Кэрол чувствовала себя неплохо. Высокая температура спала, горло еще немного саднило, тело сковала слабость, но болезнь осталась позади.

Жуя свой завтрак, девочка с упоением мечтала о приближающемся Рождестве. Эми пригласила встречать праздник у нее дома ее, а также Даяну и даже Джоун. Родители Эми решили устроить детям настоящую вечеринку. Мистер Джон пообещал поговорить сам с заведующей приюта, чтобы девочек отпустили на Рождественскую ночь. А Кэрол предстоял по этому поводу разговор с матерью, и в данный момент она ничего так не боялась, как того, что Элен, мстя им, не позволит ей встречать Рождество в доме Берджесов. Но Кэрол твердо решила, что даже если мать будет против, она все равно поступит по-своему. Пусть потом мать делает с ней все, что хочет, но она встретит это Рождество так, как мечтала всю жизнь.

Впервые в жизни она чувствовала подобную решительность и уверенность, и ей пришлись по душе эти ощущения. Очевидно, ей слишком хотелось этого праздника.

Помимо уже названных выше приглашенных, Эми пригласила несколько ребят из школы. Среди них был некий Том Фокстер, и мысль о том, что он будет с ними, вселяла в Кэрол тихую затаенную радость.

Этот мальчик был на год старше нее, она знала его с первого класса, но он ничем не выделялся для нее среди всех остальных мальчишек, кроме как тем, что водился с сестрами Блейз, и это отнюдь не возвышало его в ее глазах. Почему ее отношение к нему вдруг так резко изменилось, Кэрол понять не могла. Просто недавно она столкнулась с ним у школьных дверей, и их взгляды случайно встретились. Сердечко ее вдруг дрогнуло, и с тех пор она постоянно искала его глазами в школе.

Том был довольно миловидным мальчиком, с веселыми карими глазами и непослушной гривой густых светло-каштановых волос. На скулах его были рассыпаны мелкие, едва заметные веснушки, которые порой то исчезали совсем, то появлялись вновь, и они делали его лицо незаурядным и даже каким-то интересным. Ведь недаром эта злючка Кейт Блейз из всех мальчиков выбрала себе в друзья именно его. Но он не совсем осознавал оказанной ему великой чести со стороны Кейт, и как она не пыталась добиться того, чтобы был только ее другом, Том, будучи довольно общительным, дружил, помимо нее, со многими другими мальчиками и девочками, и никогда не упускал случая завести новых друзей. Наверное, именно по этой причине он принял приглашение Эмми. Кэрол со злорадной усмешкой представила, что будет с Кейт, когда она узнает. А может, она уже и узнала. Кэрол была уверена, что она воспримет это, как попытку увести у нее ее обожаемого. Но с чего вдруг Эмми решила пригласить его, он не числился в списке ее друзей и никогда не вызывал в ней особого интереса? Может, она захотела насолить сестрам Блейз и позлить, что всегда доставляло ей невыразимое удовольствие. А может она как-то пронюхала про интерес Кэрол к Тому Фокстеру и решила подсобить нерешительной застенчивой подружке? Но последнее казалось Кэрол невозможным. Она ни разу не заикнулась о Томе Фокстере, Эмми же не могла пролезть ей в голову и прочитать мысли! Но порой ей казалось, что именно так Эмми и делает. Кэрол убедилась, что она ничего от нее не может скрыть. Похоже Эмми знала ее лучше, чем она сама, но это приносило ей всегда только пользу. Эмми была по натуре человеком сильным, решительным и весьма сообразительным — по мнению Кэрол именно этими главными качествами она сама была обделена. И Кэрол вовсе не возражала против того, чтобы Эмми влезала в ее жизнь и даже распоряжалась ею. Не будучи в состоянии сама себе помочь, Кэрол без колебаний принимала помощь Эмми, всегда делала то, что она советовала, и никогда еще ей не пришлось об этом пожалеть. Случалось даже наоборот. Когда в редких случаях слова Эмми были отвергнуты. Потом об этом все глубоко жалели. Так было, когда она предупреждала об опасности Убийцы и о том, что если его не уничтожить, он еще натворит дел. Эмми словно чувствовала надвигающееся несчастье. Кэрол никогда не забудет этого, и чувство вины в смерти Тимми ощущала наиболее остро. Он погиб у нее на глазах, и она никогда не сможет вычеркнуть из памяти эти моменты. Такое не забывается.

После смерти Тимми, Кэрол постоянно думала о нем, но теперь ее мысли занимал Том Фокстер. От этого она чувствовала себя еще более виноватой, но ничего не могла с собой поделать. Все ее мысли были направлены на предстоящее Рождество и на то, кому какие подарки приготовить.

Даяне, которая очень любила читать, в отличие от нее с Эмми, она решила подарить яркую красочную книгу «Робинзон Крузо», и заранее предвкушала восторг подружки. Она уже давно приготовила этот подарок, еще в начале осени. Книга бережно хранилась в плотной оберточной бумаге в ее тайнике — на чердаке. Там же хранились деньги, которые она заработала, с друзьями подметая летом аллеи парка. Это была идея Эмми, как всегда. Управляющий парком платил им, конечно, гроши, но за все лето накопилась довольно приличная для ее кармана сумма.

Заранее она так же приготовила подарок для Тимми. Это был красивый перочинный нож и совсем не игрушечный. Она долго колебалась, прежде чем купить его, но решилась, представив в каком диком восторге будет Тимми. Жаль, что она не успела подарить ему эту вещь и так и не увидела его радости. У нее мелькнула мысль подарить нож Тому Фокстеру, чтобы покорить его сердце, но она тут же передумала. Подарок был предназначен для Тимми, и никому больше она его дарить не будет. У него даже не было могилы, на которую она могла бы отнести свой подарок в Рождество. Лишь в парке у аллеи стоял маленький памятник, не достигавший по высоте и колена, который поставил отец сестер Блейз, дабы показать обществу, как он сожалеет. Но это был лишь холодный камень, поставленный руками убийцы, и ни Кэрол, ни Эмми, ни Даяна никогда даже не подходили к нему.

— Он, наверное, решил, что эта глыба вполне заменит Тимми, — сказала Эмми по этому поводу. — Этот камень никому не нужен, никто потом даже не вспомнит, зачем он здесь стоит.

Самой Эмми Кэрол никак не могла подобрать подарок. Ей хотелось, чтобы это было нечто необычное, и чтобы Эмми никогда не расставалась с этой вещью. Но ничего такого она не могла придумать. Время шло, Рождество уже на следующей неделе, а подарок Эмми еще не готов.

Налив себе горячего чая с медом и украдкой прихватив сдобную мягкую булочку, Кэрол выскользнула из кухни и направилась в свою комнату. Сегодня она решила еще не выходить на улицу, чтобы поправиться окончательно. Поднявшись по лестнице, она внезапно столкнулась с Элен и от неожиданности едва не опрокинула на нее горячий чай.

— Извини, мам, — пролепетала она и замолчала, вытаращив на нее глаза.

Элен была бледна, как смерть, глаза запали, губы потрескались и кровоточили.

Кэрол открыла рот, пораженная.

Казалось, мать сейчас лишится чувств.

— Мама… тебе нехорошо?

— Что это? — Элен протянула к чашке дрожащую руку и подняла с широкого блюдца.

— Чай, — растерянно ответила девочка. — С медом.

Элен поднесла чашку к окровавленным губам и осторожно отхлебнула, прикрыв от удовольствия глаза.

— Мед — это хорошо, очень хорошо, — сиплым охрипшим голосом сказала она и протянула вторую руку к блюдцу. — Я выпью его, ладно?

— Конечно, мама, — Кэрол торопливо подставила блюдце под чашку.

— Принеси мне, пожалуйста, еще лимона.

— Сейчас, — кивнула девочка. — Больше ничего?

Элен качнула головой и, отвернувшись, побрела к своей комнате.

Кэрол поспешила вниз по лестнице и уже почти спустилась, когда услышала звон бьющейся посуды.

— Мам? — позвала она, вновь поднимаясь по лестнице.

Она увидела распластавшуюся на полу у двери ее комнаты мать, не проявляющую признаки жизни, разбитые блюдце и чашку, и одиноко валявшуюся, намокшую в расплескавшемся чае булочку.

— Мам! — Кэрол бросилась к ней и, опустившись на колени, осторожно перевернула ее на спину. — Что с тобой, мама?

Элен не реагировала.

Вскочив, девочка опрометью понеслась на кухню за помощью.

Меган и Рут, пыхтя, как девяностолетние старухи, не без труда затащили Элен в ее комнату и уложили на кровать, в то время, как перепуганная Пегги звонила доктору Пресвелду.

Вытирая наверху разлитый чай и собирая осколки, Кэрол отчетливо слышала громоподобный голос разговаривающей по телефону женщины.

— Да, док, она упала в обморок! Что-что? Нет, не знаю…упала вдруг ни с того, ни с сего и все! Что? Да, она чувствовала себя вчера не очень хорошо, а сегодня поздно встала… Да-да, буквально десять минут назад — и сразу потеряла сознание. Мы перенесли ее в комнату, что нам теперь делать? А, хорошо…

Кэрол спускалась по лестнице с осколками в руках и едва не выронила их, услышав следующие слова Пегги.

— Доктор, дело в том, что… ну, вы же знаете эту печальную историю с Бобом… О, вы не представляете, какой это был удар для Элен, бедняжка до сих пор не отошла… Возможно, это и повлияло на ее столь внезапное ухудшение здоровья. Да-да, доктор. Вы всегда были так внимательны к нам, не смотря на то, что мы не очень примерные женщины…

Кэрол прыснула от смеха и, повернувшись к ней, Пегги с бешенным выражением лица потрясла в воздухе кулаком.

— Закрой пасть! Нет-нет, доктор, это я не вам! — поспешила она тут же сказать в трубку, чем развеселила Кэрол еще больше. — Так вот, я хочу сказать, док, что у нас еле хватает на еду. Мы вряд ли сможем заплатить за визит. Что? Правда? О, какой вы великодушный человек, дай Бог вам здоровья! Спасибо огромное! Хорошо… Мы будем ждать. Спасибо еще раз.

Когда она положила трубку, Кэрол уже и след простыл.

Весьма довольная собой, Пегги не спеша стала подниматься по лестнице наверх, чтобы похвастаться тем, как ловко она уломала старика навестить их бесплатно.

Двери доктору открыла Кэрол и, рассказывая, как все произошло, проводила его в комнату Элен. Пока доктор осматривал ее, девочка тихо стояла у двери, как много лет назад, когда на месте Элен была старая кухарка. В отличие от того дня, сейчас Кэрол не чувствовала ни только страха, но и ни малейшей тревоги. Полное равнодушие было написано на ее лице.

Вид бесчувственной, побледневшей матери ни капли не взволновал ее, не нашел ни малейшего отклика в ее душе. Ей было наплевать на то, что происходит с этой женщиной. Она не чувствовала ее своей матерью. Только теперь, как никогда, она ощутила, что у нее никогда не было мамы. Была злая ненавистная фурия, всю жизнь нагоняющая на нее страх, но не мама. Смотря на нее, Кэрол вспомнила, как точно так же, много лет назад, лежала Мадлен, обессиленная, беспомощная. Вспомнила, как Элен прижала к бледному лицу старушки подушку, и невольно вздрогнула. Это было очень давно, но она помнила. Она с большим трудом восстанавливала в памяти образ Мадлен, но то, что произошло в комнате с прикованной к постели старушкой, неизгладимо врезалось в ее память. И Кэрол знала, что пройдут десятки лет, но воспоминание об этом никогда не покинет ее, растворившись во времени. Как и воспоминания о смерти Тимми. Она также знала, что со временем мысли об этом ужасе уже не будут ее так ранить. Когда умерла Мадлен, горю девочки не было конца, но оно ушло, кануло в далеком прошлом, и воспоминания о нем больше не причиняют боли. Так будет и с этим воспоминанием. Оно не уйдет до конца, но чувства его покинут. И Кэрол мечтала, чтобы это поскорее произошло. И чтобы никогда-никогда в ее жизни больше не случалось ничего ужасного.

«Я слишком слабая для подобных происшествий. У меня нет ни сил, ни решительности, чтобы вынести удар, я не могу ни отвести его, ни выдержать. Ах, если бы мне иметь хоть каплю мужества и уверенности Эмми!» — думала Кэрол и радовалась тому, что Эмми всегда рядом и ее уверенности и мужества хватает на двоих. Пока Эмми рядом, все будет хорошо. А она всегда будет рядом. Всегда.

Наблюдая за тем, как доктор что-то пишет на листке бумаги, присев на стул у постели больной, Кэрол не могла понять, что она хочет услышать от него — что мать безнадежно больна и скоро умрет или что не произошло ничего серьезного. Она знала, что обязана надеяться на последнее, но часто ли ее дорогая мамочка вспоминала о своих обязанностях по отношению к ней? Но Кэрол не имела желания понять, что именно она хочет — смерти или здоровья матери. Лучше ей этого не знать, никогда не задумываться о том, какие чувства она питает к матери. А вдруг окажется, что она совсем не любит ее, если не больше, и тогда Господь узнает об этом и накажет такую плохую девочку. Ведь сказано в священном писании любить и почитать своих родителей, какими бы они ни были. А ослушаться Господа — значило согрешить. А за грехи он всегда наказывал, и наказывал безжалостно. Кэрол не хотела, чтобы Бог сердился на нее, хотя, наверное, он все-таки за что-то сердился, раз заставляет ее страдать. Но и об этом Кэрол не хотела думать, потому что, как бы она не старалась, все равно не смогла бы понять, в чем заключается ее столько неискупимая вина.

Оторвавшись от бумажки, на которой делал записи, доктор Пресвелд поднялся и посмотрел на столпившихся у двери женщин.

— Доктор, скажите честно, Элен… она умирает? — трагично всхлипнула Рут, слишком переигрывая, изображая беспокойство.

— Ну что вы! — засмеялся старичок и поправил большие круглые очки, за линзами которых в проницательных серых глазах мелькнула насмешка. — Если человек падает в обморок, это вовсе не означает, что он умер… в большинстве случаев.

— Тогда что с ней? — подозрительно поинтересовалась Пегги.

— Обычная простуда.

— Простуда? — лицо Рут скривилось от разочарования.

— А почему она упала в обморок? — спросила Меган.

— У нее пониженное давление. От этого не всегда умирают, — добавил он с иронией и взглянул на девочку. — Летчик, поди-ка сюда!

— Да, док?

— Твоей мамочке придется немного поваляться в постельке, и я попрошу тебя присматривать за ней и, если, вдруг, станет хуже, сообщить мне. Хорошо, солнышко?

Кэрол согласно кивнула. Он протянул ей листочек бумаги.

— Здесь лекарства, которые необходимо купить, — доктор бросил острый взгляд на женщин. — Надеюсь, вы найдете на них немного денег?

— О, да, конечно! — поспешно заверила Пегги, изобразив улыбку.

Остальные энергично закивали, подтверждая.

Кэрол скосилась на них, осторожно держа врученный ей список. Она знала, что если у матери не найдется денег, никто из них никогда не даст своих. Опустив глаза на список, она некоторое время пыталась прочесть каракули доктора, но, так и не разобравшись, посмотрела на мать. И вдруг, где-то очень глубоко внутри в ней шевельнулось какое-то чувство, нечто, напоминающее жалость. Ее мать никому не нужна, она одинока в этом мире, очень одинока. И помощи ей ждать не от кого. Но даже она не заслуживала того, чтобы родная дочь отвернулась от больной матери. Кэрол не хотела, чтобы когда-нибудь ее дочь отвергла ее, и потому не смогла сейчас повернуться и уйти, предоставив мать самой себе. Какой бы она не была, Элен — ее мать. А мать — это святое.

«Да, святое, — вздохнула Кэрол. — Даже не смотря на то, что за всю жизнь ничего святого у матери я не заметила».

Да, не смотря на это, Кэрол ухаживала за больной матерью, проявляя заботу и внимание. Элен была странно молчалива и спокойна, чем немало удивляла всех, кто был знаком с ее диким нравом. Казалось, она со всем смирилась. С тем, что ее ребенок — ее проклятие, что ее жизнь — дерьмо. Судя по выражению ее глаз, ей теперь было на все наплевать, в том числе и на себя саму.

Кэрол безмолвно дивилась этой перемене, и ей стало, вдруг, непомерно жаль мать. Впервые в жизни. Но она ни в коем случае не давала ей это понять, потому что мать это взбесило бы. Элен могла вынести многое, но только не жалость. А сама Кэрол не имела понятия, что в этом такого ужасного. Ее никто никогда не жалел, кроме Мадлен. Даже Эмми не выказывала ей никогда жалости, хотя в душе жалела. «Жалость для слабых, а ты не должна быть слабой», — говорила она. «Господи, но если я на самом деле слабая, если мне хочется, чтобы меня кто-нибудь пожалел, утешил, если я нуждаюсь в постоянной поддержке более уверенного человека, чем я — с этим ничего не поделаешь. Я не могу стать Эмми, потому что я не Эмми. Я не могу стать сильной, потому что я рождена слабой», — думала Кэрол, и презрение к себе отравляло ей душу.

Когда Элен взглянула на список лекарств, которые необходимо купить для ее выздоровления, она швырнула его в лицо дочери.

— Порви его, — приказала она. — Я встану на ноги и без этих лекарств.

— Но, мама, доктор сказал…

— Слушай, что я говорю, а не доктор, — отрезала Элен, перебив дочь. — Я не собираюсь бросать деньги на ветер.

Но Кэрол не разделяла ее мнения. Раз доктор сказал, что нужны лекарства, значит, надо их купить. Для этого Кэрол пожертвовала собственным личным капиталом. Собираясь к Уильямсам в аптеку, Кэрол чуть ли не у самых дверей столкнулась с Эмми. Та зашла узнать, как самочувствие Элен и самой Кэрол, а также сообщить шокирующую новость.

Узнав, что Кэрол идет за лекарствами, она вытащила из кармана куртки помятую десятидолларовую купюру и вручила подружке.

— Извини, это все, что у меня есть, — развела она руками.

— Спасибо, Эми, ты настоящий друг, — растрогалась Кэрол.

— Я знаю.

Кэрол невольно улыбнулась ее беспечно-самоуверенному тону.

— А что за шокирующую новость ты хотела мне сообщить?

Беспечное выражение мгновенно исчезло с лица хорошенькой мулаточки, и она тихо проговорила:

— Я уже два дня подряд хожу к Розе и не могу застать ее дома.

— Может, она уехала?

— И ничего мне не сказала? — нахмурилась Эмми, сделав забавно сосредоточенное лицо. — Знаешь, Кэрол, все это мне почему-то не нравится.

Когда Кэрол внесла в комнату матери лекарства и положила их на стол, сердце ее взволновано билось. Элен спала, и девочка не стала ее будить. Покидая комнату, она с внутренним трепетом представляла, какова будет реакция матери, когда она увидит эти лекарства, как она обрадуется и скажет: «Доченька, как приятна мне твоя забота, спасибо!». А Кэрол ей ответит: «А как мне приятно о тебе заботиться, мама! И вовсе не нужно меня за это благодарить, мама».

— Мама, — повторила девочка, но уже вслух, и внезапно остановилась, поразившись тому, сколько тепла и нежности прозвучало в этом коротком слове. Впервые в жизни слово «мама» показалось ей таким ласковым, таким близким, самым близким словом на свете. Она вновь произнесла это слово и улыбнулась, почувствовав, какое приятное нежное тепло разливается в груди. Мечтательно она подумала о том, как было бы прекрасно обращаться к матери с такой нежностью и любовью, и чтобы мать так же обращалась к ней. Кэрол так хотелось иметь настоящую маму, как у Эмми, например. Миссис Берджес тоже не была обделена косыми взглядами окружающих, и причиной тому было то, что она была белой женщиной, к тому же довольно привлекательной, а мужем ее был черный, негр, как любили говорить Элен и все остальные ее кумушки, которые, как и многие, тоже не одобряли ее выбор.

— Господи, да как можно выйти замуж за ниггера, они же такие мерзкие! — с нескрываемым презрением и отвращением говорила Элен.

Но Кэрол вовсе не находила мистера Берджеса мерзким, и ее задевали и обижали подобные слова в адрес этого человека, и вовсе не только из-за того, что он отец Эмми. Джон Берджес был очень приятным мужчиной и внешне, и в общении, умным и мягким. К тому же он был военным, а Кэрол очень уважала военных. Она не видела разницы между белым человеком и черным, кроме цвета кожи, и это не имело в ее глазах никакого значения. То, что у Эмми кожа темнее, чем у нее, не заставляло Кэрол любить ее меньше. Наоборот, Кэрол очень даже нравился ореховый оттенок кожи Эмми, она считала его куда красивее своей бледной и тусклой кожи. И Кэрол не удивлялась тому, что миссис Берджес выбрала Джона. Он был высоким, сильным мужчиной, и любой из представителей сильного пола позавидовал бы его телосложению, а также обладал ослепительной доброй улыбкой. И что из того, что у него черная кожа? Но, как ни жаль, мнение Кэрол разделяли не все. Кармен Берджес также очень любила свою дочь, и для нее не имело значения то, что она черная. Кэрол невольно вспомнила, как Элен сказала, испепеляя ее жестким взглядом: «Я кляну Бога за то, что он наградил меня этим отродьем, а если бы она была черная, я бы придушила ее сразу после рождения! Эта Кармен дура, обложила себя со всех сторон черными, да еще и радуется этому!».

Но девочка отогнала неприятные мысли, и с удовольствием подумала о том, как обрадуется мама тому, что она купила все-таки ей лекарства.

Она возилась на кухне, готовя матери ужин, когда Рут Ланкастер сказала, что Элен зовет ее. Задержавшись на пару минут, чтобы закончить с изобретенным ею блюдом, она поставила на поднос ужин, выпорхнула из кухни и поплыла в комнату матери. Держа поднос так бережно, словно от малейшего неосторожного движения он может рассыпаться, и напевая веселую песенку, она подошла к чуть приоткрытой двери и, зацепив ее носком потертой старой туфли, открыла.

— Господи, закрой рот! — раздраженно фыркнула Элен. — Сколько раз говорить, чтобы ты не смела выть в моей доме?

Девочка мгновенно притихла, и выражение счастья на худом личике растворилось в тихой молчаливой грусти, появившейся в глазах.

— Подойди сюда, — сказала Элен таким тоном, что посуда на подносе в руках Кэрол затряслась, чуть слышно позвякивая.

Потянувшись к столу, Элен схватила лекарства и протянула ей.

— Откуда это?

— Я купила…

— Где ты взяла деньги?

— Я… я купила их на свои деньги.

— На свои деньги? И откуда, черт бы тебя побрал, у тебя свои деньги?

Девочка растерянно застыла на месте, продолжая сжимать в руках поднос и не понимая причину гнева матери.

— Я спрашиваю, откуда у тебя деньги?

— Я их заработала, — тихо ответила Кэрол.

— Ты — заработала?! — Элен засмеялась, стараясь вложить в свой смех как можно больше презрения, чтобы уязвить девочку. — Каким же образом? У тебя появились свои клиенты?

Лицо девочки перекосилось, пальцы до боли впились в острые края подноса. Когда она заговорила, голос ее дрожал.

— Мы с Эмми работали летом, подметая парк, и нам за это заплатили.

— Вот как? И ты скрыла это от меня? Ты заработала деньги и спрятала их от меня? Спрятала, когда я отдаю последние крохи, чтобы прокормить тебя?

— Я… я не спрятала, я отложила их. И, видишь, не зря — я купила тебе лекарства.

— Лекарства? К черту твои лекарства! — Элен в исступлении сгребла медикаменты и швырнула в лицо опешившей девочки.

— Я же сказала, что мне не нужны эти лекарства! Почему ты никогда не слушаешь меня, ты… ты… — казалось, она не могла найти достаточно мерзкие слова, чтобы бросить ей в лицо дочери.

И вдруг внутри у Кэрол что-то оборвалось. Рыдания сдавили ей грудь, перехватив дыхание, и ей захотелось закричать, закричать, что есть силы, во все горло, чтобы ее вопль услышал весь мир, чтобы все узнали, какая она несчастная.

Подняв поднос, она с силой бросила его прямо в мать, заставив ее вскрикнуть от неожиданности.

— Я ненавижу тебя! — задыхаясь от слез, закричала девочка и выскочила из комнаты.

Меган поймала ее у лестничной площадки, но Кэрол вырвалась, изумив женщину силой, о которой та и не подозревала.

— Пусти меня! Тебя я тоже ненавижу, старая высохшая мумия! Я всех вас ненавижу! Ненавижу!

— Свихнулась! — Пегги прижалась в двери, уступая дорогу девчонке и пораженно наблюдая, как она сбежала вниз по лестнице, а через секунду хлопнула входная дверь.

— Она убежала на улицу? — Пегги стала осторожно спускаться по ступенькам, желая удостовериться в своих словах.

— Да, на улицу, — сухо ответила Меган, направляясь в комнату Элен.

— Но ведь она без куртки, она замерзнет!

— Ну и дай бог, никто по ней скучать не будет, — огрызнулась Аркет и захлопнула за собой дверь.

Кэрол не помнила, как бежала по улицам, лишь ледяной декабрьский ветер постепенно прояснил ее сознание, и тогда она остановилась. Словно затравленный зверек озиралась она по сторонам, сжавшись от пронзительного холода и внезапно осознав, что стоит на улице, далеко от дома, в продуваемой насквозь блузке и старых потрепанных туфлях, уже давно служившими ей домашними тапочками. Тело била неудержимая дрожь.

Холодно. Нестерпимо холодно.

Кэрол не могла переносить холод с того самого ужасного дня, когда чуть не замерзла на асфальте подле лужи крови своего названного маленького братика. Тот день наложил свой отпечаток. Вернее, та ночь. Кэрол стала бояться темноты, холода и собак.

Особенно собак.

Когда она видела собаку, даже на поводке и в наморднике, то бледнела, как смерть, и от ужаса не могла сказать ни слова. Те, кто знал о том, что с ней произошло, выражали немое сострадание, а те, кто не знал, крутили ей вслед пальцем у виска.

А один весельчак как-то решил подшутить над девочкой, которая посмотрела на его собаку, как на демона из преисподней, и отдал своей любимице негромкую команду: «Взять!». Кэрол расслышала ее, и для нее она прозвучала оглушительно, резким визгливым голосом Мэг Блейз. Она не увидела намордника на пасти мчавшейся на нее собаки, перед ее глазами был огромный черный ротвейлер по кличке Убийца. Она так закричала, что люди позастывали на местах, а хозяин собаки, перепугавшись настолько, что его лицо приняло цвет асфальта, успел отозвать своего пса раньше, чем он добежал до девочки.

— Я только хотел пошутить, — растерянно бормотал он. — Эта девчонка ненормальная, честное слово — ненормальная!

Кэрол не сразу отошла после этой забавной шутки, а ее панический страх перед собаками усилился.

Уже почти стемнело, но возвращаться домой она не хотела.

Со всех ног она помчалась к Эмми.

Своим появлением она подняла на ноги весь дом. Родители Эмми всполошились, ошеломленные видом девочки и столь внезапным появлением. Но она ничего не могла объяснить, трясясь от холода и захлебываясь в слезах. Закутав ее в одеяло, миссис Берджес заставила Кэрол выпить большую чашку горячего молока.

— Ты только что переболела, девочка, пей, — ласково говорила она, поддерживая чашку в трясущихся руках девочки. — Было бы обидно, если тебе вдруг придется встретить Рождество в постели.

Этот довод оказался беспроигрышным, и Кэрол подчинилась, подумав о Рождестве.

Глотая молоко вместе со слезами, она постаралась не думать о матери, а представить, какой будет праздник.

— А теперь рассказывай, что случилось, — потребовала Эмми, когда она допила молоко, и забрала у нее кружку.

— Это все из-за лекарств, — начала Кэрол.

— Лекарств? Каких лекарств? — не поняла миссис Берджес.

— Которые доктор прописал маме. Она сказала, что не будет тратить на них деньги, но доктор сказал, что они обязательны, и я купила их на деньги, которые заработала, когда мы с Эмми подметали в парке, помните, миссис Берджес?

Женщина кивнула, тепло улыбнувшись.

— Я думала, что она обрадуется, а она так разозлилась, — Кэрол всхлипнула и вытерла нос уголком одеяла. — Она стала кричать на меня и швыряться лекарствами и сказала, что они ей не нужны.

— Какая странная женщина, — пораженно прошептала миссис Берджес.

— И у меня что-то словно лопнуло внутри… мне стало так обидно, — продолжала Кэрол, нервно теребя уголок одеяла. — Я… я сказала, что ненавижу ее и ударила ее подносом.

— Правда? Круто, подружка! — в восторге воскликнула Эмми. — Хотела бы я на это посмотреть!

— Ничего веселого в этом нет, Эмми, — миссис Берджес с упреком посмотрела на дочь, затем снова повернулась к Кэрол. — Думаю, ты должна вернуть и поговорить с мамой.

— Нет! Я не вернусь туда сейчас, она меня убьет! — в ужасе вскричала девочка. — Пожалуйста, не выгоняйте меня!

— Но, девочка…

— Я замерзну на улице, но в дом не войду, — глаза Кэрол вновь наполнились слезами. — Не выгоняйте меня, пожалуйста… не выгоняйте!

— Конечно, мы не выгоним тебя, милая. Не бойся, сегодня ты останешься у нас, — миссис Берджес прижала ее голову к груди, успокаивающе поглаживая кудрявые светлые волосы. — Мы не дадим тебя в обиду, девочка.

— Не дадим! — пылко подтвердила Эмми.

— Я съезжу сегодня к твоей маме и скажу, что ты останешься у нас на ночь. Хорошо? — миссис Берджес заглянула в глаза Кэрол.

Девочка кивнула и как-то невыносимо тоскливо посмотрела на сидящую перед ней женщину.

— Почему моя мама не такая, как вы? — тихо проговорила она.

Миссис Берджес не выдержала и крепко обняла ее, чтобы скрыть выступившие слезы.

— Мое ты солнышко, — только и смогла сказать она.

Кэрол обняла ее со всех сил и, зажмурившись, попыталась представить, что ее обнимает не чужая женщина, а мать.

— Вы любите меня? — неожиданно вдруг спросила она.

— Конечно, люблю. Мы все тебя любим, — с нежностью в голосе ответила миссис Берджес. — Тебя нельзя не любить, ты нежная добрая девочка и заслуживаешь любви.

— Жаль, что мама так не считает.

Миссис Берджес поднялась.

— Вы можете отправляться в комнату Эмми, я думаю, вам есть, о чем поболтать, ведь праздник уже на носу.

Заметив, как загорелись глаза у обеих девочек, она тихо засмеялась.

— Идите, куколки, а я пока навещу твою маму, Кэрол.

Проводив девочек взглядом, она некоторое время задумчиво стояла посреди комнаты с помрачневшим лицом, затем, тяжело вздохнув, решительно накинула пальто и вышла из комнаты.

Когда Кармен Берджес вошла в комнату Элен, сопровождаемая маленькой огненно-рыжей женщиной, больная без сил лежала в постели. Ее красные воспаленные глаза с недоумением оглядели гостью.

— Что вам надо? — хриплым голосом поинтересовалась Элен.

Кармен подошла ближе.

Она отметила, как изменилась Элен, постарела, осунулась. Она выглядела намного старше своих лет, хотя вряд ли кто вообще знал, сколько ей на самом деле лет. Даже Кэрол.

Казалось, Элен прочитала ее мысли.

— Не надо на меня так пялиться, — с холодной ненавистью сказала она. — Будь у тебя такая жизнь, ты бы выглядела не лучше. Знаешь, — она окинула ее уничтожающим взглядом и сипло рассмеялась, — да ты и сейчас-то выглядишь не лучшим образом.

— Я пришла к тебе не для того, чтобы обсуждать, как мы обе выглядим, — спокойно сказала Кармен. — Я здесь из-за твоей дочери.

Элен сразу напряглась, лицо приняло жестокое выражение.

— Наша с ней жизнь тебя совершенно не касается. И я думаю, тебе лучше уйти.

— А ты не думаешь, где сейчас твоя дочь?

— Моя дочь сейчас в своей комнате.

— Твоя дочь у меня дома. Она пришла к нам в одной блузочке и порванных тапочках, заплаканная и напуганная, — в голосе Кармен слышалось негодование и возмущение. — И она все нам рассказала, все, что произошло.

— И что же она рассказала? Как истерически кричала, что ненавидит меня и чуть не убила меня подносом — это, да? — рот Элен скривился в ядовитой ухмылке. — Так это мне надо быть заплаканной и запуганной, не так ли?

— Ты отвратительна! — не выдержала Кармен, кипя от ярости и обиды за несчастную девочку.

В ответ Элен лишь рассмеялась, гадко, мерзко, заставив Кармен содрогнуться от отвращения и ужаса.

— Я пришла предупредить, что на ночь она останется у нас, — сохраняя последние остатки хладнокровия, проговорила Кармен.

Элен вдруг резко подскочила на кровати и, сев, ткнула пальцем ей в лицо.

— Можешь вообще забрать ее. Насовсем, понимаешь? Я дарю ее тебе на Рождество, — и, откинувшись назад, оглушительно расхохоталась.

Кармен смотрела на нее, разинув рот и хлопая глазами. Она глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки, но на лице ее отразился страх.

— Элен, вы больны, — тихо, дрожащим голосом сказала она.

Безумный смех оборвался, и на Кармен устремились потемневшие злые глаза. Пальцы Элен скомкали простынь, потом резко рванули. И тонкая ткань треснула.

Кармен невольно шагнула назад.

— Что? — переспросила Элен. — Ты говоришь, что я — сумасшедшая? Чокнутая, да?

Она привстала на постели.

— Послушай, что я тебе скажу, милочка. Если ты еще раз сунешься в мой дом, я сверну тебе шею, ясно? А Кэрол передай, что пока пусть не появляется мне на глаза. Скажи, что я не буду на нее сердиться, если до Рождества она не будет мозолить мне глаза, — она поколебалась, прежде чем продолжить. — И еще скажи, что я принимаю ее лекарства. Скажи, что говорю ей спасибо, но ее забота мне не нужна — это передай обязательно, поняла?

Элен устало упала на подушки и закрыла глаза.

— А теперь убирайся, — тихим безжизненным голосом проговорила она и умолкла.

Мгновение Кармен смотрела на нее.

И вдруг у нее появилось ощущение, что Элен гораздо хуже, чем она сама представляет. Она выглядела так, будто из нее медленно высасывают жизнь. Что будет с Кэрол, если она умрет?

Никогда Кэрол еще не была так счастлива, как в эти дни, проведенные в семье Эмми. Несколько самых счастливых дней в ее жизни! Кэрол казалось, что она попала в совершенно другой мир, в мир любви и спокойствия. Родители Эми относились к ней во много раз лучше, чем ее собственная мать. И девочке не хотелось, чтобы это кончалось, она мечтала, чтобы это длилось вечно.

Перед праздником у всех в доме было приподнятое настроение, шли приготовления к Рождеству. Заготавливались подарки, подбирались наряды. И Кэрол не обделили. У Эмми было очень красивое выходное платье, которое та терпеть не могла. Когда Эмми узнала, что мама хочет, чтобы она на Рождество надела его, то уперлась, как молодой барашек, возражая.

— Вы хотите, чтобы надо мной все смеялись? Нет уж, дудки!

— Но Эмми, почему кто-то будет над тобой смеяться, это очень даже красивое платье, — удивлялась Кэрол.

— Я буду выглядеть в нем, как кукла. И вообще, оно не в моем вкусе, — коротко и ясно объяснила Эмми.

— У тебя вообще нет никакого вкуса, — немного раздосадовано сказала Кармен. — Ты что, всю жизнь собираешься одеваться, как мальчишка?

— Нет, когда я вырасту, я буду одеваться, как мужчина, — язвительно отпарировала озорная девчонка.

Кармен удрученно покачала головой, Кэрол только нежно улыбнулась. Эмми, ее любимая Эмми, была неисправима. Девчонка перехватила ее взгляд, и глаза ее засверкали, как было всегда, когда ее посвящала какая-либо идея. Схватив платье, она протянула его Кэрол. Та непонимающе заморгала.

— Я дарю его тебе, — торжественно объявила Эмми. — Оно тебе нравится, и выглядеть в нем ты будешь гораздо лучше, чем я. А я как ни разу его не надела, так и не надену.

Кэрол в растерянности посмотрела на миссис Кармен. Женщина одобряюще улыбнулась.

— А ну-ка, примерь, — она подмигнула немного шокированной девочке.

Платье пришлось немного ушить, подогнав по фигуре Кэрол. Когда же она взглянула в зеркало, то дыхание ее перехватило.

— Ой, какая ты хорошенькая! — искренне радовалась Эмми. — Том Фокстер будет твой!

Услышав это имя, Кэрол сконфузилась и залилась густой краской. Эмми издевательски расхохоталась над ней.

Дни протекали весело и беззаботно, только одно оставляло Эмми в недоумении. Куда так резко и без предупреждения исчезла Роза?

— Может быть, она поехала к родственникам на Рождество? — предполагала Кэрол.

— О чем ты говоришь? Ее единственная родственница Джоун, — Эмми явно была обеспокоена. — Знаешь, что я сделаю? Наверное, я поговорю с Джоун.

Узнав о том, что ее тетя пропала, Джоун впала в такое возбуждение, что если бы не Эмми, она разнесла бы в щепки весь приют. Эмми заставила ее успокоиться. Сидя на холодной лавочке, Джоун дрожащими пальцами курила сигарету, в глазах светилась неподдельная тревога.

— Почему ты мне раньше об этом не сказала?

— Она взрослая женщина, она могла отлучиться на пару дней по своим делам. Почем я знаю? — пожала плечами Эмми. — Может, оно так и есть.

— Нет, никуда она не уезжала. С ней что-то случилось, я чувствую, — голос Джоун дрожал. — Надо заявить в полицию.

— На каком основании? Они не станут бросаться на поиски человека, который отсутствует несколько дней. Может, подождем еще пару дней?

— Нет, — отрезала Джоун. — Мы должны найти ее.

Эми не стала возражать. Джоун поднялась с лавочки.

— Пойдем, — сказала она. — Сходим к ней домой.

— А тебе разрешат покинуть приют?

— К черту их всех, — она решительно зашагала по аллее.

Эми пошла за ней, сознавая, что Джоун на взводе и не сладко придется тому, кто попадется ей под руку.

Они долго звонили в дверь квартиры Розы, но никто не отзывался.

— Бесполезно, — удрученно качнула головой Джоун.

Вдруг слева скрипнула дверь, и появилось любопытное старческое лицо.

— Вы кого ищите?

— Вашу соседку, Розу Дэй, — быстро ответила Эмми.

— А зачем она вам? — глаза старухи подозрительно сузились.

— Я ее племянница, — нетерпеливо сказала Джоун. — Вы знаете, где она?

— Нет, не знаю. Но… — старуха замялась, а потом тихо продолжила. — Я могу вам кое-что рассказать.

Девочки уставились на нее, затаив дыхание.

— Заходите, здесь не место для подобных разговоров, — старуха проводила их в квартиру. — Кстати, меня зовут миссис Чени. — Присаживайтесь, пожалуйста.

Джоун меньше всего интересовало имя этой старухи и все остальное, на касающееся ее тети. Эмми заметила в глазах подруги раздражение.

— О чем вы хотите нам рассказать? — требовательно спросила она.

— Пять дней назад Роза куда-то ушла и больше я ее не видела. Было около часа ночи, и я услышала чьи-то голоса. Один из них принадлежал Розе, а другой… — старуха в замешательстве пожала плечами. — Другой был хриплый и низкий. Это мог быть или молодой парень, или женщина. Я не разобрала. Пока я встала, накинула халат и кофту…

Глаза Джоун блестели темным огнем, казалось, она сейчас схватит нудную старуху за шиворот и вытряхнет из нее все, что та хотела сказать, только без всяких совершенно не интересующих ее подробностей, типа того, во что была тогда одета эта карга.

Заметив ее взгляд, старуха поспешила продолжить.

— Когда я выглянула, Роза закрывала двери. По ней было видно, что она спешит, одежда была надета как будто впопыхах. Я спросила, куда она в такой час, она ответила, что у нее возникли неотложные дела. И ушла. Больше она не возвращалась.

— Вы уверены? — спросила Джоун.

— Да. Я не выхожу из квартиры и всегда слышу, кто когда приходит и уходит.

— Она брала с собой какие-нибудь вещи?

— Нет, никаких. Только…

— Что?

— По-моему, у нее в руках была аптечка. И зонт. Больше ничего.

— Аптечка? — девочки недоуменно переглянулись.

— А вы не спрашивали соседей, может, кто видел ее после этого? — спросила Джоун.

— Спрашивала, — утвердительно кивнула головой миссис Чени. — Я была последней, кто ее видел.

Глаза старухи возбужденно блестели, казалось, все это ей безумно нравится.

— Я уверена, что с ней что-то случилось, — и не без злорадного удовольствия добавила. — А ведь я ее предупреждала!

Джоун резко поднялась.

— Спасибо и до свидания, миссис…

— Пени, — подсказала Эми, нарочно исковеркав фамилию старухи.

— Чени, — вежливо поправила та.

Когда она закрыла за девочками дверь, они застыли на месте, смотря друг на друга в полном замешательстве.

— Зачем она взяла с собой аптечку и куда могла пойти посреди ночи? — задумчиво проговорила Эмми.

— Не знаю… — голос Джоун оборвался, из груди вырвался отчаянный стон. Она медленно опустилась на пол и прижалась лицом к двери квартиры Розы. Присев, Эмми заглянула ей в глаза. Джоун плакала, молча, беззвучно, лишь в глазах как будто отражался безумный вопль отчаяния.

— Ее больше нет, — еле слышно прошептала она. — Я чувствую это.

Она порывисто обняла Эмми.

— Она была единственным человеком, для которого я что-то значила. И я так ее любила!

Эмми лишь тяжело вздохнула.

— Что мы будем делать, Джоун?

— Я не знаю.

— А я знаю, — решительно сказала Эмми. — Я все расскажу отцу, и он решит, что надо делать.